Эрнест Хемингуэй. На Биг-Ривер
----------------------------------------------------------------------------
Э. Хемингуэй. Собрание сочинений в четырех томах., т. 1. М.,
Художественная литература 1968, сс. 124-145
OCR: Проект "Общий текст"
----------------------------------------------------------------------------
Поезд исчез за поворотом, за холмом, покрытым обгорелым лесом. Ник сел
на свой парусиновый мешок с припасами и постелью, которые ему выбросили из
багажного вагона. Города не было, ничего не было, кроме рельсов и обгорелой
земли. От тринадцати салунов на единственной улице Сенея не осталось и
следа. Торчал из земли голый фундамент "Гранд-отеля". Камень от огня
потрескался и раскрошился. Вот и все, что осталось от города Сенея. Даже
верхний слой земли обратился в пепел.
Ник оглядел обгорелый склон, по которому раньше были разбросаны дома,
затем пошел вдоль путей к мосту через реку. Река была на месте. Она бурлила
вокруг деревянных свай. Ник посмотрел вниз, в прозрачную воду, темную от
коричневой гальки, устилавшей дно, и увидел форелей, которые, подрагивая
плавниками, неподвижно висели в потоке. Пока он смотрел, они вдруг изменили
положение, быстро вильнув под углом, и снова застыли в несущейся воде. Ник
долго смотрел на них.
Он смотрел, как они держатся против течения, множество форелей в
глубокой, быстро бегущей воде, слегка искаженных, если смотреть на них
сверху, сквозь стеклянную выпуклую поверхность бочага, в котором вода
вздувалась от напора на сваи моста. Самые крупные форели держались на дне.
Сперва Ник их не заметил. Потом он вдруг увидел их на дне бочага,- крупных
форелей, старавшихся удержаться против течения на песчаном дне в клубах
песка и гравия, взметенных потоком.
Ник смотрел в бочаг с моста. День был жаркий. Над рекой вверх по
течению пролетел зимородок. Давно уже Нику не случалось смотреть в речку и
видеть форелей. Эти были очень хороши. Когда тень зимородка скользнула по
воде, вслед за ней метнулась большая форель, ее тень вычертила угол; потом
тень исчезла, когда рыба выплеснулась из воды и сверкнула на солнце; а когда
она опять погрузилась, ее тень, казалось, повлекло течением вниз, до
прежнего места под мостом, где форель вдруг напряглась и снова повисла в
воде, головой против течения.
Когда форель шевельнулась, сердце у Ника замерло. Прежнее ощущение
ожило в нем.
Он повернулся и взглянул вниз по течению. Река уходила вдаль,
выстланная по дну галькой, с отмелями, валунами и глубокой заводью в том
месте, где река огибала высокий мыс.
Ник пошел обратно по шпалам, туда, где на золе около рельсов лежал его
мешок. Ник был счастлив. Он расправил ремни, туго их затянул, взвалил мешок
на спину, продел руки в боковые петли и постарался ослабить тяжесть на
плечах, налегая лбом на широкий головной ремень. Все-таки мешок был очень
тяжел. Слишком тяжел. В руках Ник держал кожаный чехол с удочками, и,
наклоняясь вперед, чтобы переместить тяжесть повыше на плечи, он пошел по
дороге вдоль полотна, оставляя позади, под жарким солнцем, городское
пожарище, потом свернул в сторону между двух высоких обгорелых холмов и
выбрался на дорогу, которая вела прочь от полотна. Он шел по дороге,
чувствуя боль в спине от тяжелого мешка. Дорога все время шла в гору.
Подниматься в гору было трудно. Все мускулы у Ника болели, и было жарко, но
Ник был счастлив. Он чувствовал, что все осталось позади, не нужно думать,
не нужно писать, ничего не нужно. Все осталось позади.
За это время - с той минуты, как он сошел с поезда и ему выбросили
мешок из багажного вагона,- Ник увидел, что многое изменилось. Сеней сгорел,
и склоны кругом обгорели и стали совсем другими, но это ничего. Все не могло
же сгореть. Ник был в этом уверен. Он брел по дороге, весь в поту под жарким
солнцем, поднимаясь в гору, чтобы пересечь цепь холмов, отделявшую полотно
железной дороги от лесистой равнины.
Дорога шла то вверх, то вниз, но в общем все поднималась. Ник шел все
дальше в гору. Наконец дорога, некоторое время тянувшаяся вдоль обгорелого
склона, вывела его на вершину холма. Ник прислонился к пню и сбросил
плечевые ремни. Прямо перед ним, сколько он мог охватить взглядом,
раскинулась равнина. Следы пожара кончались слева, у подножья холмов. Среди
равнины были разбросаны островки темного соснового леса. Вдали, налево,
виднелась река. Ник проследил ее взглядом и уловил блеск воды на солнце.
Равнина раскинулась до самого горизонта, где далекие голубые холмы
отмечали границу возвышенности Верхнего озера. Далекие и неясные, они были
едва видны сквозь дрожащий от зноя воздух над залитой солнцем равниной. Если
пристально глядеть на них, они пропадали. Но если взглядывать на них
вскользь, они были там, далекие холмы Верхнего озера.
Ник сел на землю, прислонился к обгорелому пню и закурил. Мешок лежал
на пне, с ремнями наготове, на нем еще оставалась вмятина от спины Ника. Ник
сидел, курил и глядел по сторонам. Ему незачем было доставать карту. По
положению реки он и так мог сказать, где находится.
Пока Ник курил, вытянув ноги, он заметил, что с земли на его шерстяной
носок взобрался кузнечик. Кузнечик был черный. Когда Ник шел по дороге в
гору, у него из-под ног все время выскакивали кузнечики. Все они были
черные. Это были не те крупные кузнечики, у которых, когда они взлетают, под
черными надкрыльями с треском раскрываются желтые с черным или красные с
черным крылышки. Это были самые обыкновенные кузнечики, но только черные,
как сажа. Ник обратил на них внимание, еще когда шел по дороге, но тогда он
над этим не задумался. Теперь, глядя, как черный кузнечик пощипывает ворс на
его носке, он сообразил, что они стали черными, оттого что жили на
обугленной земле. Пожар, должно быть, случился в прошлом году, но кузнечики
и сейчас были черные. Любопытно бы знать, сколько еще времени они останутся
черными?
Он осторожно протянул руку и поймал кузнечика за крылья Ник перевернул
его - кузнечик при этом все время перебирал лапками в воздухе - и стал
рассматривать его кольчатое брюшко. Да, и брюшко тоже было черное,
переливчатое, а голова и спина тусклые.
- Ну, ступай, кузнечик,- сказал Ник; в первый раз он заговорил громко.-
Лети себе.
Он подбросил кузнечика в воздух и проводил его взглядом, когда тот
полетел через дорогу к обугленному пню.
Ник поднялся на ноги. Он прислонился спиной к своему мешку, лежащему на
пне, и продел руки в ременные петли. Он стоял на вершине холма с мешком на
спине и глядел через равнину вдаль, на реку, потом свернул с дороги и стал
спускаться прямиком по склону холма. По обгорелой земле было легко идти.
Шагах в двухстах от склона следы пожара прекращались. Дальше начинался
высокий, выше щиколотки, мягкий дрок и сосны небольшими островками;
волнистая равнина с песчаной почвой, с частыми подъемами и спусками, зеленая
и полная жизни.
Ник ориентировался по солнцу. Он знал на реке хорошее местечко, и
теперь, чтобы выйти туда, пересекал равнину, поднимаясь на невысокие склоны,
за которыми открывались новые склоны, а иногда с возвышения вдруг
обнаруживался справа или слева большой остров густого соснового леса. Он
нарвал похожего на вереск дрока и подсунул себе под ремни. Ремни растирали
дрок, и Ник на ходу все время чувствовал его запах.
Он устал, и было очень жарко идти по неровной, лишенной тени равнине.
Он знал, что в любое время может выйти к реке, стоит только свернуть налево.
До реки, наверное, не больше мили. Но он продолжал идти на север, чтобы к
вечеру выйти к реке как можно выше по течению.
Уже давно Ник видел перед собой большой остров соснового леса,
выступавший над волнистой равниной. Ник спустился в лощинку, а затем, выйдя
на гребень, повернул и пошел к лесу.
В лесу не было кустарника. Стволы поднимались одни прямо вверх, другие
немного наклонно, но все были прямые и темные, и внизу веток на них не было.
Ветки начинались высоко вверху. Местами они переплетались, отбрасывая наземь
густую тень. По краю леса шла полоса голой земли. Земля была темная и мягкая
под ногами. Ее покрывал ковер из сосновых игл, выдвинувшийся здесь за
пределы леса. Деревья выросли, и ветки передвинулись выше, и те места, на
которые раньше падала от них тень, теперь оказались открытыми. На небольшом
расстоянии от деревьев эта лесная почва сразу кончалась, и дальше шли
заросли дрока.
Ник сбросил мешок и прилег в тени. Он лежал на спине и глядел вверх
сквозь ветки. Он вытянулся на земле, и плечи, спина и поясница у него
отдыхали. Приятно было чувствовать спиной землю. Он поглядел на небо между
ветвями потом закрыл глаза. Потом снова открыл и поглядел вверх. Высоко в
ветвях был ветер. Он опять закрыл глаза и заснул.
Ник проснулся с ломотой и болью в теле. Солнце уже почти село. Мешок
показался ему тяжелым, и ремни резали плечи. Он нагнулся с мешком на спине,
поднял чехол с удочками и пошел через заросли дрока по направлению к реке.
Он знал, что до реки не больше мили.
По склону, усеянному пнями, он спустился на луг. За лугом открылась
река. Ник был доволен, что добрался до нее. Он пошел лугом вдоль реки, вверх
по течению. Брюки у него намокли от росы. После жаркого дня выпала ранняя и
обильная роса. Река не шумела. У нее было слишком ровное и быстрое течение.
На краю луга, прежде чем искать высокого места для ночлега. Ник остановился
и посмотрел на реку. Форели поднимались на поверхность воды в погоне за
насекомыми, которые после захода солнца стали появляться из болота за рекой.
В погоне за ними форели выпрыгивали из воды. Пока Ник шел по лугу вдоль
реки, форели то и дело выпрыгивали из воды. Теперь все насекомые, должно
быть, опустились на воду, потому что форели ловили их прямо на поверхности.
Повсюду на реке, сколько мог охватить взгляд, форели поднимались из глубины,
и по воде всюду шли круги, как будто начинался дождь.
Ник поднялся по склону, песчаному и лесистому, откуда виден был луг,
полоска реки и болото. Ник сбросил мешок, положил на землю чехол с удочками
и огляделся, отыскивая ровное место. Он был очень голоден, но хотел разбить
лагерь раньше, чем приниматься за стряпню. Ровное место нашлось между двумя
соснами. Ник достал из мешка топор и срубил два торчавших из земли корня.
Получилась ровная площадка, достаточно большая, чтобы на ней устроиться на
ночлег. Ник ладонями разровнял песок и повыдергал дрок вместе с корнями.
Руки стали приятно пахнуть дроком. Взрытую землю он снова разровнял. Он не
хотел, чтобы у него были бугры в постели. Выровняв землю, он расстелил три
одеяла. Одно он сложил вдвое и постелил прямо на землю. Два других постелил
сверху.
От одного из пней он отколол блестящий сосновый горбыль и расщепил его
на колышки для палатки. Он сделал их прочными и длинными, чтобы они крепко
держались в земле. Когда он вынул палатку и расстелил ее на земле, мешок,
прислоненный к сосновому стволу, стал совсем маленьким. К стволу одной сосны
Ник привязал веревку, поддерживающую верх палатки, потом натянул ее,
поддернув таким образом палатку кверху, и конец веревки обмотал вокруг
другой сосны. Теперь палатка висела на веревке, как простыня, повешенная для
просушки. Шестом, который Ник вырезал еще раньше, он подпер задний угол
палатки и затем колышками закрепил бока. Он туго натянул края и глубоко
вогнал колышки в землю, заколачивая их обухом топора, так что веревочные
петли совсем скрылись в земле, а парусина стала тугая, как барабан.
Открытую сторону палатки Ник затянул кисеей, чтобы комары не забрались
внутрь. Захватив из мешка кое-какие вещи, которые можно было положить под
изголовье. Ник приподнял кисею и заполз в палатку. Сквозь коричневую
парусину в палатку проникал свет. Приятно пахло парусиной. В палатке было
таинственно и уютно. Ник почувствовал себя счастливым, когда забрался в
палатку. Он и весь день не чувствовал себя несчастным. Но сейчас было иначе.
Теперь все было сделано. Днем вот это - устройство лагеря - было впереди. А
теперь это сделано. Переход был тяжелый. Он очень устал. И он все сделал. Он
разбил палатку. Он устроился. Теперь ему ничего не страшно. Это хорошее
место для стоянки. И он нашел это хорошее место. Он теперь был у себя, в
доме, который сам себе сделал, на том месте, которое сам выбрал. Теперь
можно было поесть.
Он выполз из палатки, приподняв кисею. В лесу уже стемнело. В палатке
было светлей.
Ник подошел к мешку, ощупью отыскал бумажный пакет с гвоздями и со дна
пакета достал длинный гвоздь. Он вбил его в ствол сосны, придерживая
пальцами и тихонько ударяя обухом топора. На гвоздь он повесил мешок. В
мешке были все его припасы. Теперь они подвешены высоко и будут в
сохранности.
Ник был голоден. Ему казалось, что никогда в жизни он не бывал так
голоден. Он открыл две банки с консервами - одну со свининой и бобами,
другую с макаронами - и выложил все это на сковородку.
- Я имею право это есть, раз притащил на себе,- сказал Ник. Голос его
странно прозвучал среди леса, в сгущающейся темноте. Больше он не говорил
вслух.
Он развел костер из сосновых щепок, которые отколол топором от пня. Над
костром он поставил жаровню, каблуком заколотив в землю все четыре ножки. На
решетку над огнем он поставил сковороду. Ему еще больше захотелось есть.
Бобы и макароны разогрелись. Ник перемешал их. Они начинали кипеть, на них
появлялись маленькие пузырьки, с трудом поднимавшиеся на поверхность.
Кушанье приятно запахло. Ник достал бутылку с томатным соусом и отрезал
четыре ломтика хлеба. Пузырьки вскакивали все чаще. Ник уселся возле костра
и снял с огня сковородку. Половину кушанья он вылил на оловянную тарелку.
Оно медленно разлилось по тарелке. Ник знал, что оно еще слишком горячее. Он
подлил на тарелку немного томатного соуса. Он знал, что бобы и макароны и
сейчас еще слишком горячие. Он поглядел на огонь, потом на палатку; он вовсе
не намеревался обжигать язык и портить себе все удовольствие. Он никогда,
например, не мог с удовольствием поесть жареных бананов, потому что у него
не хватало терпенья дождаться, пока они остынут. Язык у него очень
чувствителен к горячему. Ник был очень голоден. Он увидел, что за рекой, над
болотом, где уже почти стемнело, поднимается туман. Он опять поглядел на
палатку. Ну, теперь можно. Он зачерпнул ложкой с тарелки.
- Ах, черт! - сказал Ник.- Ах, черт побери! - сказал он с наслаждением.
Он съел полную тарелку и даже не вспомнил о хлебе. Вторую порцию он
съел с хлебом и дочиста вытер коркой тарелку. С самого утра он ничего не ел,
кроме кофе и сандвича с ветчиной на вокзале в Сент-Игнесе. Все вместе было
очень приятно. Замечательное ощущение. Ему и раньше случалось бывать очень
голодным, но тогда не удавалось утолить голод. Он мог бы уже давно разбить
лагерь, если бы захотел. На реке было сколько угодно хороших мест. Но так
лучше.
Ник подбросил в костер две большие сосновые щепки. Огонь запылал
сильнее. Ник вспомнил, что не принес воды для кофе. Он достал из мешка
брезентовое ведро и по склону холма, а потом краем луга спустился к реке. На
том берегу лежал белый туман. Трава была мокрая и холодная. Ник стал на
колени на берегу и забросил ведро в воду. Оно расправилось в воде и крепко
натянуло веревку. Вода была ледяная. Ник сполоснул ведро, наполнил его до
краев и понес в лагерь. Повыше над рекой было не так холодно.
Ник вбил в дерево еще один большой гвоздь и подвесил ведро с водой. Он
до половины наполнил кофейник, подбросил щепок в костер и поставил кофейник
на решетку. Он не мог припомнить, как он раньше варил кофе. Помнил только,
что однажды поспорил из-за этого с Хопкинсом, но позабыл, какой способ он
тогда защищал. Он решил вскипятить кофе. И тут же вспомнил, что это как раз
и есть способ Хопкинса. Когда-то они готовы были спорить обо всем на свете.
Поджидая, пока кофе закипит, он открыл небольшую банку с абрикосовым
компотом. Ему нравилось открывать банки. Он опорожнил банку в оловянную
чашку. Поглядывая на кофейник, Ник сначала выпил абрикосовый сок, очень
осторожно, стараясь не пролить, а потом неторопливо стал подбирать уже самые
фрукты. Они были вкуснее, чем свежие абрикосы.
Кофейник тем временем вскипел. Крышка приподнялась, и кофе, вместе с
гущей, потек по кофейнику. Ник снял кофейник с решетки. Хопкинс мог
торжествовать. Ник положил сахару в пустую чашку, из которой только что пил
компот, и налил в нее немного кофе, чтоб остыл. Кофе был очень горячий, и,
наливая, Ник прихватил ручку кофейника своей шляпой. Он не даст гуще осесть
в кофейнике. По крайней мере, хоть первую чашку покрепче. Пускай все будет
по Хопкинсу, с начала до конца. Хопкинс это заслужил. Хопкинс был знаток
изготовления кофе, серьезный человек. Самый серьезный из всех, кого Ник
знал. Это все было очень давно. Хопкинс, когда разговаривал, не шевелил
губами. Он любил играть в поло. Он нажил миллионы в Техасе. Когда пришла
телеграмма, что на его участке забил фонтан, ему пришлось занять денег на
билет до Чикаго. Он мог бы телеграфировать, чтобы ему выслали денег, но это
было бы слишком дорого. Его невесту прозвали "Белокурой Венерой". Хоп не
обижался, потому что она не была его настоящей невестой. Как-то раз он
сказал, что совершенно спокоен на этот счет,- над его настоящей невестой
никто не посмел бы шутить. Он был прав. Потом пришла телеграмма, и он уехал.
Это случилось на Блэк-Ривер. Телеграмма шла восемь дней. Хопкинс подарил
Нику свой кольт двадцать второго калибра. Фотоаппарат он подарил Биллу. Это
- затем, чтобы они его не забывали. Будущим летом все они собирались на
рыбную ловлю. Теперь, когда Хоп разбогател, он купит яхту, они будут плавать
по Верхнему озеру вдоль северного берега. При прощании Хоп был взволнован,
но серьезен. Всем стало грустно. С его отъездом экскурсия расстроилась.
Больше они никогда не видели Хопкинса. Все это было очень давно, на
Блэк-Ривер.
Ник выпил кофе, приготовленный по способу Хопкинса. Кофе оказался
горьким. Ник засмеялся. Недурная концовка для рассказа. Мысль его начала
работать. Он знал, что может ее остановить, потому что достаточно устал. Он
вылил кофе из кофейника и вытряхнул гущу в костер. Он закурил папиросу и
заполз в палатку. Сидя на одеялах, он снял брюки и башмаки, завернул башмаки
в брюки, подложил их под голову вместо подушки и забрался под одеяло.
Через открытую сторону палатки он видел, как рдеют угли костра, когда
их раздувает ночным ветром. Ночь была тихая. На болоте было совершенно тихо.
Ник удобно растянулся под одеялом. У самого его уха жужжал комар. Ник сел и
зажег спичку. Комар сидел на парусине у него над головой. Ник быстро поднес
к нему спичку и с удовлетворением услышал, как комар зашипел на огне. Спичка
погасла. Ник снова вытянулся под одеялом. Он повернулся на бок и закрыл
глаза. Ему хотелось спать. Он чувствовал, что засыпает. Он свернулся под
одеялом и заснул.
Когда он проснулся, солнце было высоко, и палатка уже начала
нагреваться. Ник вылез из-под сетки от комаров, которой был затянут вход в
палатку, поглядеть, какое утро. Когда он вылезал, трава была мокрая на
ощупь. Брюки и башмаки он держал в руках. Солнце только что поднялось над
холмом. Кругом были луг, река, болото. За рекой по краю болота росли березы.
Сейчас, ранним утром, река была светлая, гладкая, бежала быстро. Шагов
на двести ниже по течению поперек реки торчали три коряги. Вода
перекатывалась через них, гладкая и глубокая. Ник увидел, как выдра перешла
по корягам через реку и скрылась в болоте. Раннее утро и река радовали его.
Ему не терпелось отправиться в путь, хотя бы и без завтрака, но он знал, что
позавтракать необходимо. Он развел небольшой костер и поставил кофейник на
огонь.
Пока вода нагревалась. Ник взял пустую бутылку и спустился к реке. Луг
был мокрый от росы, и Ник хотел наловить кузнечиков для наживки раньше, чем
солнце обсушит траву. Он нашел много отличных кузнечиков. Они сидели у
корней травы. Некоторые сидели на стеблях. Все были холодные и мокрые от
росы и не могли прыгать, пока не обсохнут на солнце. Ник стал собирать их;
он брал только коричневых, среднего размера и сажал в бутылку. Он перевернул
поваленное дерево, и там, под прикрытием, кузнечики сидели сотнями. Здесь
был их дом. Ник набрал в бутылку не меньше пятидесяти штук коричневых,
среднего размера. Пока он их собирал, остальные отогрелись на солнце и
начали прыгать в разные стороны. Прыгая, они раскрывали крылышки. Они делали
прыжок и, упав на землю, больше уже не двигались, словно мертвые.
Ник знал, что к тому времени, как он позавтракает, кузнечики совсем
оживут. Если упустить время, то целый день уйдет на то, чтобы набрать полную
бутылку хороших кузнечиков, и, кроме того, сбивая их шляпой, он многих
передавит. Он сошел на берег и вымыл руки. Его радовало, что он так близко
от реки. Потом он пошел к палатке. Кузнечики уже тяжело прыгали по траве. В
бутылке, обогретые солнцем, они прыгали все разом. Ник заткнул бутылку
сосновой палочкой. Она как раз настолько затыкала горлышко, что кузнечики не
могли выскочить, а воздух проходил свободно.
Ник перекатил бревно на прежнее место; он знал теперь, что здесь можно
будет каждое утро набирать сколько угодно кузнечиков.
Бутылку, полную прыгающих кузнечиков, Ник прислонил к сосне. Он
проворно смешал немного гречневой муки с водой, чашку муки на чашку воды, и
замесил тесто. Он всыпал горсть кофе в кофейник, добыл кусок сала из банки и
бросил его на горячую сковороду. Потом в закипевшее сало он осторожно налил
теста. Оно разлилось на сковороде, как лава. Сало пронзительно шипело. Тесто
по краям стало затвердевать, потом подрумяниваться, потом отставать от
сковороды. Поверхность пузырилась, становилась пористой. Ник взял чистую
сосновую щепку и подсунул ее под лепешку, уже подрумяненную снизу. Он
встряхнул сковороду, и лепешка отделилась от дна. "Только бы не разорвать",-
подумал Ник. Он подсунул щепку как можно дальше под лепешку и перевернул ее
на другой бок. Она зашипела.
Когда лепешка была готова, Ник опять смазал сковороду салом. Теста
хватило на два больших блина и один поменьше.
Ник съел большой блин, потом маленький, намазав их яблочным желе.
Третий блин он намазал яблочным желе и сложил пополам, завернул в пергамент
и положил в боковой карман. Он спрятал банку с желе обратно в мешок и
отрезал четыре ломтика хлеба для сандвичей.
В мешке он отыскал большую луковицу. Он разрезал ее пополам и содрал
шелковистую верхнюю кожицу. Затем одну половину он изрезал на тонкие ломтики
и приготовил два сандвича с луком. Их он тоже завернул в пергамент, засунул
в другой большой карман и застегнул пуговицу. Он положил сковороду вверх
дном на решетку, выпил кофе, сладкий и желтовато-коричневый от сгущенного
молока, и прибрал лагерь. Хороший получился у него лагерь.
Ник достал свой спиннинг из кожаного чехла, свинтил удилище, а чехол
засунул обратно в палатку. Он надел катушку и стал наматывать на нее лесу.
Лесу приходилось при этом перехватывать из руки в руку, иначе она
разматывалась от собственной тяжести. Это была тяжелая двойная леса.
Когда-то Ник заплатил за нее восемь долларов. Она была нарочно сделана
толстой и тяжелой, чтобы ею можно было взмахнуть и чтобы она тяжело, плоско
падала и прямо ложилась на воду; иначе нельзя было бы далеко забросить
легкую наживку. Ник открыл алюминиевую коробочку с поводками. Поводки были
проложены фланелевой прокладкой. Фланелевую прокладку Ник в поезде смочил
водой из фильтра, когда подъезжал к Сент-Игнесу. От влаги поводки
размягчились, и Ник расправил один и привязал узелком к концу тяжелой лесы.
К поводку он привязал крючок. Крючок был маленький, очень тонкий и упругий.
Ник достал крючок, положив удилище на колени. Он туго натянул лесу,
проверяя узлы и скрепления на удилище. Это было приятное чувство. Он
проделал это осторожно, чтобы крючок не воткнулся в руку.
Он стал спускаться к реке, держа в руках спиннинг, бутылка с
кузнечиками висела у него на шее на ремешке, обвязанном вокруг горлышка.
Сачок для рыбы висел на крючке на поясе. Через плечо у него был подвешен
длинный мешок из-под муки; верхние углы мешка он завязал бечевкой и
перекинул бечевку через плечо. Мешок хлопал его по ногам.
Обвешанный всем этим снаряжением, Ник двигался с трудом, но чувствовал
себя настоящим рыболовом. Бутылка с кузнечиками болталась у него на груди.
Карманы ковбойки, набитые сандвичами и коробочками с крючками и наживкой,
давили на грудь.
Он вошел в воду. Его обожгло. Брюки прилипли к ногам. Сквозь башмаки он
чувствовал камешки на дне. Холодная вода обжигала, поднимаясь все выше по
ногам.
Вода бурлила вокруг его ног. Там, где он вошел в реку, вода была выше
колен. Он побрел по течению. Ноги скользили по гравию. Он глянул вниз, в
водовороты, крутившиеся вокруг его ног, и встряхнул бутылку, чтобы достать
кузнечика.
Первый кузнечик, выбравшись из горлышка, одним прыжком выскочил из
бутылки и упал в воду. Его сейчас же засосало водоворотом возле правой ноги
Ника, потом он выплыл немного ниже по течению. Он быстро плыл, барахтаясь.
Внезапно на гладкой поверхности воды появился круг, и кузнечик исчез. Его
поймала форель.
Другой кузнечик высунул голову из горлышка бутылки. Он поводил усиками.
Он карабкался по горлышку бутылки, готовясь прыгнуть Ник ухватил его за
голову и, крепко держа, стал насаживать на крючок, он воткнул ему крючок под
челюсти и дальше, сквозь головогрудь, до самого последнего сегмента брюшка.
Кузнечик обхватил крючок передними ногами и выпустил на него табачного цвета
сок. Ник забросил его в воду.
Держа спиннинг в правой руке, он повел лесу против течения. Левой рукой
он снял лесу с катушки и пустил ее свободно. Кузнечик был еще виден среди
мелкой ряби. Потом скрылся из виду.
Вдруг леса натянулась. Ник стал выбирать ее. В первый раз клюнуло.
Держа ожившую теперь удочку поперек течения, он подтягивал лесу левой рукой.
Удилище то и дело сгибалось, когда форель дергала лесу. Ник чувствовал, что
это небольшая форель. Он поставил удилище стоймя. Оно согнулось.
Он увидел в воде форель, дергавшуюся головой и всем телом; наклонная
черта лесы в воде постепенно выпрямлялась.
Ник перехватил лесу левой рукой и вытащил на поверхность устало
бившуюся форель. Спина у нее была пятнистая, светло-серая, такого же цвета,
как просвечивающий сквозь воду гравий, бока сверкнули на солнце. Зажав
удочку под мышкой, Ник нагнулся и окунул правую руку в воду. Мокрой правой
рукой он взял ни на минуту не перестававшую биться форель, вынул у нее
крючок изо рта и пустил ее обратно в воду.
Мгновение форель висела в потоке, потом опустилась на дно возле камня.
Ник протянул к ней руку, до локтя погрузив ее в воду. Форель оставалась
неподвижной в бегущей воде, лежала на дне, возле камня. Когда Ник пальцами
коснулся ее гладкой спинки, он ощутил подводный холод ее кожи; форель
исчезла, только тень ее скользнула по дну.
"Ничего. Обойдется,- подумал Ник.- Просто она устала".
Он смочил руку, прежде чем взять форель, чтобы не повредить одевавший
ее нежный слизевой покров. Если тронуть ее сухой рукой, на пораженном месте
развивается белый паразитический грибок. Раньше, когда Ник ловил форелей на
реках, где бывало много народу и, случалось, впереди него и позади шли
другие рыболовы, ему постоянно попадались дохлые форели, все в белом пуху,
прибитые течением к камню или плавающие брюхом вверх в тихой заводи. Ник не
любил, когда на реке были другие рыболовы. Если они не принадлежат к вашей
компании, они портят все удовольствие.
Он побрел дальше по течению, по колено в воде, по мелководью,
занимавшему участок шагов в пятьдесят длиной, выше коряг, торчавших поперек
реки. Он держал крючок в руке, но не стал насаживать на него новой приманки
На отмелях можно наловить мелкой форели, но она Ника не интересовала. А
крупной форели в этот час дня не бывает на мелководье.
Теперь вода доходила ему до бедер, холодная, обжигающая, и прямо перед
ним была заводь, запруженная корягами. Вода была гладкая и темная; налево -
нижний край луга, направо - болото.
Ник откинулся назад, навстречу течению, и достал кузнечика из бутылки.
Он насадил его на крючок и плюнул на него, на счастье. Затем он размотал
несколько ярдов лесы с катушки и забросил кузнечика далеко вперед, в быструю
темную воду. Кузнечик поплыл к корягам, потом от тяжести лесы ушел под воду
Ник держал удилище в правой руке, пропуская лесу между пальцами.
Лесу сильно дернуло. Ник подсек, и удилище поднялось, напряженное,
словно живое, согнутое пополам, готовое сломиться, и леса натянулась, выходя
из воды; она натягивалась все сильней, все напряженней. Ник почувствовал,
что еще секунда - и поводок оборвется; он отпустил лесу.
Катушка завертелась с визгом, когда леса начала стремительно
разматываться. Слишком быстро. Ник не успевал следить за лесой, леса слетала
с катушки, визг становился все пронзительней.
Катушка обнажилась. Сердце у Ника, казалось, перестало биться от
волнения. Откинувшись назад в ледяной воде, доходившей ему до бедер. Ник
крепко прихватил катушку левой рукой. Большой палец с трудом влезал в
отверстие катушки.
Когда он задержал катушку, леса вдруг стала тугой и жесткой, и за
корягами огромная форель высоко выпрыгнула из воды. Ник тотчас нагнул
удилище, чтобы ослабить лесу. Но уже в тот момент, как он его нагибал, он
почувствовал, что напряжение слишком велико, леса стала слишком тутой. Ну
конечно, поводок оборвался. Он безошибочно это почувствовал по тому, как
леса вдруг потеряла всякую упругость, стала сухой и жесткой. Потом ослабла.
Во рту у Ника пересохло, сердце упало. Он стал наматывать лесу на
катушку. Ему никогда не попадалось такой большой форели. Чувствовалось, что
она такая тяжелая, такая сильная, что ее не удержишь. И какая громадина. С
хорошего лосося величиной.
Руки у Ника тряслись. Он медленно наматывал лесу. Он слишком
переволновался. У него закружилась голова, слегка поташнивало, хотелось
присесть отдохнуть.
Поводок оборвался в том месте, где был привязан к крючку. Ник взял его
в руки. Он думал о форели, о том, как где-то на покрытом гравием дне она
старается удержаться против течения, глубоко на дне, куда не проникает свет,
под корягами, с крючком во рту. Ник знал, что зубы форели в конце концов
перекусят крючок. Но самый кончик так и останется у нее в челюсти. Форель,
наверно, злится. Такая огромная тварь обязательно должна злиться. Да, вот
это была форель. Крепко сидела на крючке. Как камень. Она и тяжелая была,
как камень, пока не сорвалась. Ну и здоровая же. Черт, я даже не слыхал про
таких.
Ник выбрался на луг. Вода стекала у него по брюкам, хлюпала в башмаках.
Он прошел немного берегом и сел на корягу. Он не спешил, ему хотелось
продлить удовольствие.
Он пошевелил пальцами ног в воде, наполнявшей башмаки, и достал
папиросу из бокового кармана. Он закурил и бросил спичку в быстро бегущую
воду под корягами. Когда спичку завертело течением, за ней погналась
маленькая форель. Ник засмеялся. Сперва он выкурит папиросу.
Он сидел на коряге, курил, обсыхая на солнце, солнце грело ему спину,
впереди река уходила в лес и, повернув, исчезала в лесу,- отмели, блеск
солнца, большие, отполированные водой камни, кедры вдоль берега и белые
березы, коряга, теплая от солнца, на ней удобно сидеть, гладкая, без коры,
сырая на ощупь. И постепенно его покинуло чувство разочарования, резко
сменившее возбуждение, от которого у него даже заболели плечи. Теперь опять
все было хорошо. Положив удилище на корягу, он привязал новый крючок к
поводку и до тех пор затягивал жилу, пока она не слиплась в твердый, плотный
узелок.
Он насадил наживку, потом взял удочку и перешел по корягам на тот
берег, чтобы сойти в воду в неглубоком месте. Под корягами и за ними было
глубоко. Нику пришлось обойти песчаную косу на том берегу, прежде чем он
добрался до мелководья.
Налево, там, где кончался луг и начинались леса, лежал большой,
вывороченный с корнем вяз. Его повалило грозой, и он лежал вершиной в лесу;
корни были занесены илом и обросли травой, образуя бугор у самой воды. Река
подмывала вывороченные корни. С того места, где Ник стоял, ему были видны
глубокие, похожие на колеи, впадины, промытые течением в мелком дне. Там,
где стоял Ник, дно было покрыто галькой; подальше - тоже усеяно галькой и
большими, торчащими из воды камнями. Но там, где река делала изгиб возле
корней вяза, дно было илистое, и между впадинами извивались языки зеленых
водорослей.
Ник взмахнул удочкой назад через плечо, потом вперед, и леса, описав
дугу, увлекла кузнечика в одну из глубоких впадин, в чащу водорослей. Форель
клюнула, и Ник подсек.
Вытянув удилище далеко вперед, по направлению к поваленному дереву, и
пятясь по колено в воде, Ник вывел форель, которая все время ныряла, сгибая
удилище, из опасной путаницы водорослей в открытую воду. Держа удилище,
гнувшееся, как живое, Ник стал подтягивать к себе форель. Форель рвалась, но
постепенно приближалась, удилище подавалось при каждом рывке, иногда его
конец уходил в воду, но всякий раз форель подтягивалась немного ближе.
Подняв удилище над головой, Ник провел форель над сачком и сачком подхватил
ее.
Форель тяжело висела в сачке, сквозь петли виднелись ее пятнистая
спинка и серебряные бока. Ник снял ее с крючка - приятно было держать в руке
ее плотное тело с крепкими боками, с выступающей вперед нижней челюстью - и,
бьющуюся, большую, спустил в мешок, свисавший в воду с его плеч. Держа мешок
против течения. Ник приоткрыл его; мешок наполнился водой и стал тяжелым.
Ник приподнял его, и вода начала вытекать. Дно мешка оставалось в воде, и
там билась большая форель.
Ник пошел вниз по течению. Мешок висел спереди, погруженный в воду,
оттягивая ему плечи.
Становилось жарко, солнце жгло ему затылок.
Одну хорошую форель он уже поймал. Много ему и не нужно. Река стала
широкой и мелкой. По обоим берегам росли деревья. На левом берегу деревья
под утренним солнцем отбрасывали на воду короткие тени. Ник знал, что везде
в тени есть форели. После полудня, когда солнце станет над холмами, форели
перейдут в прохладную тень возле другого берега.
Те, что покрупней, будут под самым берегом. На Блэк-Ривер всегда можно
было их там найти. Когда же солнце садилось, они выходили на середину реки.
Как раз когда солнце заливало реку слепящим блеском, форели хорошо ловились
повсюду. Но ловить их в этот час было почти невозможно: поверхность реки
слепила, как зеркало на солнце. Конечно, можно было повернуться против
течения, но на такой реке, как эта или Блэк-Ривер, брести против течения
трудно, а в глубоких местах вода валит с ног. Не так-то это просто на реках
с быстрым течением.
Ник пошел дальше по мелководью, вглядываясь, не окажется ли возле
берега глубоких ям. На самом берегу рос бук, так близко к реке, что ветви
его окунались в воду. Вода крутилась вокруг листьев. В таких местах всегда
водятся форели.
Нику не хотелось ловить в этой яме. Крючок наверняка зацепится за
ветку.
Однако на вид тут было очень глубоко. Он забросил кузнечика так, что он
ушел под воду, его закружило течением и унесло под нависшие над водой ветви.
Леса сильно натянулась, и Ник подсек. Между ветвей и листьев тяжело
плеснулась форель, наполовину выскочив из воды. Конечно, крючок зацепился.
Ник сильно дернул, и форель исчезла. Ник смотал лесу и, держа крючок в руке,
пошел вниз по течению.
Впереди, под левым берегом, лежала большая коряга. Ник видел, что в
середине она пустая; вода не бурлила вокруг ее верхнего конца, а входила
внутрь гладкой струей, только по бокам разбегалась мелкая рябь. Река
становилась все глубже. Сверху коряга была серая и сухая. Она была
наполовину в тени.
Ник вынул затычку из бутылки вместе с уцепившимся за нее кузнечиком.
Ник снял его, насадил на крючок и забросил в воду. Он вытянул удилище далеко
вперед, так что кузнечика понесло течением прямо к коряге. Ник нагнул
удилище, и кузнечика затянуло внутрь. Лесу сильно дернуло. Ник потянул к
себе удилище. Можно было подумать. что крючок зацепился за корягу, если бы
только не живая упругость удочки.
Ник попробовал вывести рыбу на открытое место. Тащить ее было тяжело.
Вдруг леса ослабла, и Ник подумал, что форель сорвалась. Потом он
увидел ее очень близко, в открытой воде; форель дергала головой, стараясь
освободиться от крючка. Рот у нее был крепко сжат. Она изо всех сил боролась
с крючком в светлой, быстро бегущей воде. Смотав лесу левой рукой, Ник
поднял удилище, чтобы натянуть лесу, и попытался подвести форель к сачку, но
она метнулась прочь, исчезла из виду, рывками натягивая лесу. Ник повел ее
против течения, предоставив ей дергаться в воде, насколько позволяла
упругость удилища. Он перенял удочку левой рукой, повел форель против
течения - она не переставала бороться, всей своей тяжестью повисая на лесе,-
и опустил ее в сачок. Он поднял сачок из воды, форель висела в нем тяжелым
полукольцом, из сетки бежала вода, он снял форель с крючка и опустил ее в
мешок.
Он приоткрыл мешок и заглянул в него - на дне мешка трепетали в воде
две большие форели.
По все углублявшейся воде Ник побрел к пустой коряге. Он снял мешок
через голову - форели забились, когда мешок поднялся из воды,- и повесил его
на корягу так, чтобы форели были глубоко погружены в воду. Потом он залез на
корягу и сел; вода с его брюк и башмаков стекала в реку. Он положил удочку,
перебрался на затененный конец коряги и достал из кармана сандвичи. Он
окунул их в холодную воду. Крошки унесло течением. Он съел сандвичи и
зачерпнул шляпой воды напиться; вода вытекала из шляпы чуть быстрей, чем он
успевал пить.
В тени на коряге было прохладно. Ник достал папиросу и чиркнул спичкой
по коряге. Спичка глубоко ушла в серое дерево, оставив в нем бороздку. Ник
перегнулся через корягу, отыскал твердое место и зажег спичку. Он сидел,
курил и смотрел на реку.
Впереди река сужалась и уходила в болото. Вода становилась здесь
гладкой и глубокой, и казалось, что болото сплошь поросло кедрами, так тесно
стояли стволы и так густо сплетались ветви. По такому болоту не пройдешь.
Слишком низко растут ветви. Пришлось бы ползти по земле, чтобы пробраться
между ними. "Вот почему у животных, которые водятся в болоте, такое строение
тела",- подумал Ник.
Он пожалел, что ничего не захватил почитать. Ему хотелось что-нибудь
почитать. Забираться в болото ему не хотелось. Он взглянул вниз по реке.
Большой кедр наклонился над водой, почти достигая противоположного берега.
Дальше река уходила в болото.
Нику не хотелось идти туда. Не хотелось брести по глубокой воде,
доходящей до самых подмышек, и ловить форелей в таких местах, где невозможно
вытащить их на берег. По берегам болота трава не росла, и большие кедры
смыкались над головой, пропуская только редкие пятна солнечного света; в
полутьме, в быстром течении, ловить рыбу было небезопасно. Ловить рыбу на
болоте - дело опасное. Нику этого не хотелось. Сегодня ему не хотелось
спускаться еще ниже по течению.
Он достал нож, открыл его и воткнул в корягу. Потом подтянул к себе
мешок, засунул туда руку и вытащил одну из форелей. Захватив ее рукой
поближе к хвосту, скользкую, живую. Ник ударил ее головой о корягу. Форель
затрепетала и замерла. Ник положил ее в тень на корягу и тем же способом
оглушил вторую форель. Он положил их рядышком на корягу. Это были очень
хорошие форели.
Ник вычистил их, распоров им брюхо от анального отверстия до нижней
челюсти. Все внутренности вместе с языком и жабрами вытянулись сразу. Обе
форели были самцы; длинные серовато-белые полоски молок, гладкие и чистые.
Все внутренности были чистые и плотные, вынимались целиком. Ник выбросил их
на берег, чтобы их могли подобрать выдры.
Он обмыл форели в реке. Когда он держал их в воде против течения, они
казались живыми. Окраска их кожи еще не потускнела. Ник вымыл руки и обтер
их о корягу. Потом он положил форелей на мешок, разостланный на коряге,
закатал и завязал сверток и уложил его в сачок. Нож все еще торчал,
воткнутый в дерево. Ник вычистил лезвие о корягу и спрятал нож в карман.
Ник встал во весь рост на коряге, держа удилище в руках; сачок тяжело
свисал с его пояса; потом он сошел в реку и, шлепая по воде, побрел к
берегу. Он взобрался на берег и пошел прямиком через лес по направлению к
холмам, туда, где находился лагерь. Он оглянулся. Река чуть виднелась между
деревьями. Впереди было еще много дней, когда он сможет ловить форелей на
болоте.
Last-modified: Tue, 06 Mar 2001 08:03:53 GMT