-- Дурак он, твой Тураш, неожиданно спокойно и без обычных своих ужимок
произнес Халик,-- неправильно сказал имя русской девки.
-- Что? -- удивился Кучум не столько тому, что коротышка знает имя
невольницы, а скорее серьезности его тона. -- Как, говоришь, имя ее?
-- Анна, -- так же спокойно ответил брадобрей, орудуя маленькими
щипчиками над ханской головой, -- нас же с ней вместе везли, вот и узнал ее
имя. Она хорошая девушка.
-- А ты, случаем, не влюбился в нее? -- усмехнулся Кучум и внимательно
поглядел в глаза Халику.
-- Разве я могу любить такую девушку? -- с горечью произнес брадобрей.
-- К тому же она твоя невольница.
-- Хочешь, подарю?
-- Зачем хан так шутит?
-- А...вот ты и выдал себя. Ладно. Прикажу поместить вас в один шатер с
этой... как ее... Анной. То-то потеха будет!
-- Хан не сделает этого, а то... а то...
-- Что? Что ты можешь сделать? Сбежишь вместе с ней? Отвечай! Отвечай,
когда тебя спрашивает твой хан!
-- Я убью... себя,-- с трудом выговаривая слова, ответил тот.
-- Вот так-то. Помни о своих словах. И если дальше будешь досаждать мне
своими шуточками, то жить тебе с ней в одном шатре. Иди.-- Кучум оттолкнул
от себя сникшего, униженного Халика и, тяжело переводя дыхание, крикнул ему
вслед:
-- И готовься ехать сегодня на охоту. Будешь у меня вместо пса уток
таскать.
Немного успокоившись, он велел охраннику позвать юз-башу. Когда тот
вошел, коротко сообщил о предстоящей охоте и приказал отрядить с ним не
более десятка человек и, помедлив, добавил:
-- Подготовь лошадей: одну для Халика-коротышки, а вторую... для
женщины. Иди.
Когда отъехали от городка, Кучум, вырвавшись вперед, привстал на
стременах и оглянулся. Чуть позади скакали, улыбаясь, Тураш и его брат
Кылдас, тоже знающий толк в ловчих соколах. Они держали каждый по птице,
пристегнутые тонкой цепочкой к левой руке охотников, головы которых были
плотно накрыты специальной шапочкой. Иногда при сильной скачке соколы
вскидывали крылья навстречу порывам ветра, вертя головой, пытаясь когтями
сбросить шапочку, но, не доставая до нее, еще сильнее цеплялись лапами за
охотничью рукавицу, удерживаясь и балансируя на руке.
Следом за ними два нукера везли клетки с запасными птицами уже без
шапочек на головах. Они, злобно щеря клювы, непрестанно вертели головами,
оглядывая все вокруг.
Далее двигались воины охраны, меж которыми явно выделялась хрупкая
фигурка девушки, совсем не плохо державшейся в седле. Она была хороша в
темно-зеленом халате, облегающих стройные ноги шароварах, заправленных в
длинные красные сапоги и круглой с лисьей опушкой шапке на голове. Издалека
Кучум не мог разглядеть ее лица, но ему показалось, будто она улыбается,
радуясь чему-то своему подставляя лицо мягкому порывистому ветру.
Рядом носились собаки, время от времени громко лая и покусывая друг
друга, возбужденные предстоящей охотой. И в самом конце на невысокой кобылке
трясся Халик с испуганным выражением на маленьком сморщенном личике. Он
чувствовал себя несчастным, всякий раз ожидая от Кучума нового подвоха или
унижения. Но ослушаться хана -- не поехать на охоту -- он не посмел и сейчас
всеми силами старался удержаться в седле, чтобы не грохнуться на землю с
лошади.
Преодолев по небольшому сложенному из нескольких бревен мостику
глубокий овраг, свернули за узкую тропинку, видневшуюся в густом ельнике.
Теперь ехали шагом, где уклоняясь, где прикрываясь руками от хлещущих
колючих зеленых лап. Но вот лес закончился, и они выехали на крутоярье, с
которого была видна тонкая полоска лежащего далеко внизу Иртыша. Тураш и
Калдыс быстро обнаружили спуск и спрыгнули с лошадей, держа их на коротком
поводе, начали медленно спускаться вниз, скользя по траве едва заметной
тропинки. Все участники охоты, осторожно ступая пошли вслед за ними. Кучум,
приотстав, поравнялся с девушкой, с интересом поглядывая на нее. Скачка не
только разгорячила, но и развеселила девушку. Она тихо чему-то улыбалась, и
не поднимая глаз, осторожно переставляла ноги по скользкой тропе.
Почувствовав пристальный взгляд, она подняла голову и встретилась взглядом с
Кучумом, который неожиданно подмигнул и кивнул ей головой, как бы спрашивая:
"Ну, как ты? Ничего?" -- и она ответила тем же полукивком: "Ничего.
Спасибо".
Кучум подождал ее внизу и, подавая руку, тихо спросил:
-- Я до сих пор не знаю как тебя зовут. Вот и решил узнать.
-- Анна,-- со смущенной улыбкой ответила она и добавила, но я плохо
говорю на вашем языке, хотя почти все слова понимаю.
-- Научишься, -- успокоил Кучум. -- Не страшно?
-- Страшно сперва было, но сейчас ничего.
-- Откуда ты родом? Где жила раньше? -- переспросил он.
-- О, очень далеко. Княжество Рязанское. Рязань. Там тоже большая река.
Очень большая. Ока.
-- Ока,-- задумчиво повторил Кучум, вскакивая на коня. Потом уже,
отпустив поводья, полу обернувшись, крикнул.-- Но у нас тоже хорошо. Да? --
и поскакал нагонять охотников, уже внимательно выглядывающих Дичь в
прибрежной осоке.
Влево от них уходила подошва холма, с которого они только что
спустились. Река в этом месте отступила от подножья, оставив широкую полосу
земли с высокими кочками, заливаемую по весне водой и поросшую осокой. Меж
ними скапливались небольшие озерца, где в изобилии гнездились утки. Сейчас,
во второй половине лета, они уже остановили свои гнездования и кормились
вместе с выводками ближе к реке, набирая силы перед отлетом.
Охотники пустили собак вперед и они подняли небольшую стайку чирков,
которые шумно захлопали крыльями, спеша оторваться от земли.
-- Давай!!! -- взвизгнул азартно Тураш и, освободив от цепочки сокола,
сорвал колпачок с его головы и подбросил высоко вверх.
Тот несколько раз взмахнул широкими крыльями, взмыл еще выше и,
оглядевшись, наконец, заметил летящих вдоль реки чирков. Но он не спешил
кинуться на них сразу, а набрав высоту, залетел со стороны реки, заставляя
чирков сбавить скорость и повернуть к охотникам.
-- Уйдут ведь! Уйдут! -- закричал Кучум и, нахлестывая коня, помчался
туда, где могли приземлиться чирки.
-- Не спеши, хан,-- Тураш без труда нагнал его, умело направляя своего
гнедого меж высоких кочек,-- мой сокол свое дело знает. Он их от реки
заворачивает, к нам гонит.
И точно. Стайка испуганно пронеслась мимо и, прошелестев крыльями
совсем рядом, ушла в сторону холма.
Кучум выхватил лук, но не стал стрелять наугад. В это время Кылдыс
выпустил второго сокола, взлетевшего наперерез утиной стае.
-- Ай, ай, ай! Пошел! Пошел! -- кричал он, хлопая в ладоши.
Но сокол, ослепленный солнечным светом, полетел к лесу и уселся на
сухую вершину толстенного тальника, беспокойно вертя головой.
-- Ой, дурачок. Испугался, бедненький... Чего же ты, а? -- ласково
заговорил Кылдыс, пытаясь подманить птицу.
Зато сокол Тураша легко нагнал летящих низко над землей чирков и,
сложив крылья, ринулся на стаю. Ударил грудью переднего, долбанул клювом и
уже медленно, расправив крылья, опустился рядом с упавшей в траву птицей,
прижав ее когтистой лапой, и продолжал долбить.
Когда Тураш отнял у него добычу, утка была уже бездыханна. Похвалив
питомца, он дал ему несколько кусочков вяленого мяса, поглаживая жадно
глотающего подачку сокола.
Кылдысу пришлось лезть на дерево под насмешками нукеров, чтобы снять
оттуда заупрямившуюся птицу.
-- Я ж тебе говорил вчера, что не надо было его кормить. Вдруг наш хан
на охоту поедет. Ты не послушал. Теперь доставай из ящика другого сокола, --
пенял ему Тураш.
-- Ничего и этот сейчас пообвыкнет, разлетается. Испугался немного, --
оправдывался Кылдыс.
Кучум со стороны наблюдал за Анной, для которой охота с ловчими
соколами была внове, и она широко раскрытыми глазами следила за всем
происходящим, стремясь постичь азарт увиденного зрелища. Неожиданно она
направила коня к Кылдысу и, протянув к нему руку, приказала:
-- Дай! Я тоже хочу!
Тот сперва оскалился в усмешке, готовый резко ответить ей, но увидев
одобрительный взгляд Кучума, покорно передал сокола уже накрытого шапочкой,
лишь сказав:
-- Руку обмотай тряпкой, а то порвет, -- и для убедительности показал
жестом, что девушке нужно сделать. Та поняла его и, достав из притороченной
к седлу сумки платок, обернула вокруг левой руки, стянув тугим узлом,
помогая себе зубами. Нукеры столпились вокруг, одобрительными возгласами
поощряя и подбадривая ее. Халик, заметив, что настроение Кучума значительно
улучшилось, подъехал поближе к нему и весело заговорил:
-- Какая храбрая девушка. Не только красивая, но и храбрая. Не боится
дикую птицу на руку садить. А вдруг она в глаз клюнет? Что тогда?
Кучум с интересом наблюдал за Анной и только отмахнулся от коротышки:
-- Сокол соколу глаз не выклюет. Смотри лучше, чтоб он тебя, как того
чирка, из седла не вышиб.
Анна меж тем успокаивала возбужденно машущую крыльями птицу, что-то
ласково шептала ей, прижимаясь губами к накрытой шапочкой голове сокола.
Вскоре он перестал бить крыльями и мотать головой. Замер, усаживаясь на
девичьей руке и, казалось, внимательно слушал ее слова. Анна слегка тронула
повод и поехала вперед по тропе.
Кылдыс спрыгнул на землю и подбежал к ящику, в котором находились
другие птицы. Он достал несколько колпачков, надел их на головы соколам,
подавая одного Кучуму, другого выбрал себе, а остальных отдал нукерам.
-- Сейчас будет большое озеро, -- указал рукой на кусты тальника
Тураш,-- надо разделиться и ехать с двух сторон. Как поедет хан?
-- Мне все равно. Здесь ты главный.
-- Тогда поезжай вслед за Анной, гляди чтобы она в трясину не заехала.
А мы с другой стороны будем гнать на вас стаю. Возьми кого-нибудь, чтоб дичь
подбирал.
-- А вот он и будет, -- хан кивнул на понуро опустившего голову Халика,
-- лучшей собаки не найти.
-- Тогда, поехали,-- подстегнул коня Тураш и крикнул остальным нукерам,
чтоб следовали за ним, крупной рысью затрусил в сторону зарослей тальника.
Кучум нагнал Анну, когда та уже подъезжала к усеянному кочками болотцу
и указал в сторону небольшой речки.
-- Нам туда.
-- А где остальные? -- испуганно оглянулась она, но, увидев выезжающего
из ложбинки Халика, улыбнулась и покорно поехала вслед за Кучумом.
Они ехали вдоль небольшой речушки с заросшими темно-зеленой травой
болотистыми берегами, отыскивая место для переправы. Речка впадала в озеро,
откуда хорошо был слышен шум крыльев, всплески садящихся на воду птиц и
непрерывное кряканье. Меж этими звуками Кучум различил едва доносившееся
гоготанье: "Гуси кричат. Значит, скоро зима. Птица друг друга сзывает к
отлету".
Солнце, скрытое от них стволами тальника, выбрасывало время от времени
острые пики лучиков, высвечивая воду, траву и тонкую сеть паутинки, там и
здесь разбросанную по деревьям. Маленький шустрый паучок торопливо
подтягивался вверх, спеша поскорее убраться от наезжающего на его паутинку
Кучума. "Известие должно быть какое-то, -- отметил он про себя, -- от
Мухамед-Кула давно нет ничего..." Теперь он понял причину беспокойства всех
последних дней -- отсутствие племянника. Лучше бы он сам повел сотни в
поход. Но юношу надо испытать в сражении. Надо. Иначе воина не вырастишь.
Хоть и велик риск, но он умел рисковать. А теперь мучился от неизвестности.
Плавный ход его мыслей перебил крик Халика. Он резко натянул поводья и
повернул назад. Коротышка махал рукой в сторону леса и вопил во все горло:
-- Там змея! Толстенная такая змея на дереве сидела. Чуть меня не
укусила! Ой! Ой!
Его ничем не прикрытая трусость и ужас, читаемый в широко раскрытых
глазах, рассмешили Кучума.
-- Нужен ты ей! Не бойся, не проглотит.
-- То сам шайтан! -- продолжал голосить Халик.-- У него такие красные
глаза. Он так на меня смотрел, что я чуть речи не лишился.
-- Что-то незаметно... Ладно, езжай рядом. Скоро у озера будем. Что же
кинжала даже не взял? Охотник!
-- Какой кинжал от шайтана поможет? Найдя, наконец, удобный проход меж
деревьями и брод через речку, выехали к кромке озера, которое, загибаясь
влево, лежало перед ними как вытканное серебром покрывало неподвижно и
величаво. Тут же, едва ли не из-под лошадиных копыт, взлетела стая крупных
уток, увлекая за собой другие стаи. Поднялся невообразимый гомон. Анна
посмотрела на Кучума и, увидев, что он снял шапочку с головы своего сокола и
уже отстегивает цепочку, сделала то же самое. Они почти враз подбросили птиц
и залюбовались их полетом.
Оба сокола, набрав высоту, раскинули крылья и, почти касаясь друг
друга, поплыли по кругу над озером то чуть опережая один другого, то опять
выравниваясь. Так они сделали круг над озером, поднимая с воды птиц,
натыкающихся в спешке друг на друга. А соколы, словно и не собирались
нападать, легко скользили по небесной глади, поднимаясь все выше и выше.
-- Ой, -- выказал нетерпение Халик. -- Чего они медлят? Когда бить
начнут? А может, они сейчас в лес улетят и все...
-- Поглядим, -- неторопливо ответил Кучум, хотя его и самого подмывало
громко крикнуть, заставить соколов броситься на утиные стаи. Азарт охоты все
больше разгорался в нем, вытесняя все прежние чувства и желания. Видно тот
же азарт передался и Анне, потому что она, не выдержав, закричала что-то на
непонятном ему наречии и захлопала в ладоши. Потом хлестнула поводьями коня
и поскакала вдоль озера. Кучуму ничего не оставалось, как последовать за
ней, а Халик, не желая оставаться один, поплелся сзади.
Наконец, соколы насладившись свободой полета, почти одновременно
кинулись в стаю, сбивая птиц и падая вместе с ними на землю.
-- К ним! К ним! -- радостно взмахнула рукой Анна и направила коня в
траву, которая колыхалась и клонилась под ударами соколиных крыльев.
Когда они подъехали к месту падения, сокол, выпущенный Кучумом, не
обращая на них внимания, жадно отрывая куски мяса от неподвижно лежащего
селезня, и заглатывал их. Вокруг все было усеяно перьями, в воздухе
кружились легкие пушинки.
Кучум спрыгнул на землю и протянул руку к птице, но тот защелкал
клювом, давая понять, что не собирается отдавать свою добычу.
-- Отвлеки его,-- крикнул он Анне, скидывая с себя халат и подбираясь к
соколу сзади.
Анна тоже сошла на землю и тихонько засвистела, привлекая внимание
птицы к себе. Кучум, вытянув вперед руки приготовился набросить на сокола
халат, но Халик, подъехавший слишком близко, спугнул его. Сокол, взмахнув
крыльями, ушел в высоту.
-- Дурень! Чтоб тебя разорвало! -- заорал на коротышку Кучум.-- Все
испортил! Лови теперь его, а то запорю до смерти! Кожу сдеру!
Халик растерялся, испуганно захлопал короткими ресницами и, открыв рот,
смотрел за соколом, который словно дразня, кружился неподалеку.
-- Подожди, хан,-- Анна подняла вверх правую руку, -- он сейчас сядет.
Давайте отъедем немного в сторону.
Кучум, не переставая ругаться, выхватил плеть, собираясь проучить
коротышку, но присутствие девушки смущало его, и он отъехал к зарослям
тальника. Халик и Анна тоже спрятались в кустарнике. Сокол, убедившись, что
люди ему более не угрожают, вновь опустился на сбитого им селезня. Кучуму
без труда удалось набросить на него халат и надеть на голову шапочку.
-- Своего сокола я поймаю сама, -- улыбнулась Анна и пошла одна по
высокой осоке, раздвигая ее руками.
Кучум не видел, как ей это удалось, но вскоре она победно подняла левую
руку, на которой сидел, взмахивая крыльями, сокол в плотно накрывающей
голову шапочке. В правой руке она держала крупного селезня.
-- Молодец девка, -- хихикнул оправившийся от испуга Халик.
-- Помолчи, -- перебил его Кучум, -- скажи спасибо, что не выпорол тебя
прямо при ней. Понял?
-- Понял, мой хан. Халик все понял. Прости. Они запускали соколов еще
несколько раз и те снова и снова налетали на беспорядочно мечущихся уток,
падая с ними на землю, и добивали. Теперь они, уставшие от битвы и
отяжелевшие от еды, легко давались в руки.
Но вот с другой стороны озера послышался свист, крики и Кучум увидел,
как стелясь низко над водой, движется маленькое белое облако.
-- Гуси! -- крикнул он. -- Пускай! -- и первый подбросил своего сокола
вверх.
Анна чуть замешкалась.
-- Чего медлишь? Бросай!
Но она лишь отрицательно покачала головой, показывая, что соколу с
гусем не справиться, мол, очень большая птица.
-- Не твое дело, бросай, тебе говорят! -- и он с силой рванул ее сокола
к себе.
Тот, словно ждал этого и, сделав небольшой круг, взмыл вверх.
Анна смотрела за его полетом, закусив губу и сжав кулаки.
Выпущенный Кучумом сокол вскоре заметил плывущее над озером белое
облако и, сделав несколько уверенных взмахов, оказался над ним. Но, если
утки заметив сокола поворачивали к берегу, чтобы укрыться в высокой траве,
то гуси, наоборот, устремились к середине озера. Они быстро перестроились,
чтобы молодые погодки оказались в центре стаи, а старые и испытанные в
многочисленных перелетах самцы заняли их место. Наконец, сокол решился
напасть на величавых и, казалось, не замечавших его птиц, каждая из которых
была чуть ли не в два раза больше его. Он кинулся прямо в центр стаи,
выбрав, по-видимому, кого-то из молодых гусей, но тут же навстречу ему,
выставив грозно клювы, устремились два огромных гусака и вынудили свернуть в
сторону.
-- Что же второй медлит?! -- хлестнул в запальчивости себя плетью по
голенищу сапога Кучум. -- Ему одному не справиться. Вдвоем, вместе надо.
Давай, давай! -- подбадривал он второго сокола, словно тот мог его услышать.
Но он медленно кружил у берега и, наконец, плавно опустился на вершину
одинокого сухого деревца, величественно поглядывая оттуда по сторонам,
словно утратил всякий интерес к охоте, людям и всему происходящему.
А тот сокол, что летал над озером, не желал сдаваться. Он летел позади
гусиной стаи, уходящей все дальше от берега. Разогнавшись, он снова и снова
кидался сверху, пугая молодых гусей, заставляя их выбиваться из общего
клина, прижимая все ниже и ниже к воде. Но в самый последний момент вновь
набирал высоту, ненадолго оставляя испуганно мечущихся гусей, и налетал уже
с другой стороны, грозно щелкая клювом.
-- Молодец! Молодец! -- кричал возбужденный Кучум, неотрывно следя за
соколом, привстав на стременах.-- Заставь их упасть в воду!
-- Нет! Нет! -- замахала руками Анна, будто от ее слов что-то зависело.
-- На воде ему не справиться.
Но Кучум даже не ответил, может и не слышал вовсе, поглощенный и
захваченный охотничьим азартом.
Наконец гуси, оглашая окрестности громким криком, упали на воду на
середине озера сбившись в табунок, вытянув длинные шеи, и внимательно
следили за парящим над ними хищником. Он проносился столь низко, что едва не
задевал крыльями их оранжевые клювы, угрожающе направленные вверх, взмывал
ввысь, исчезая из вида, а затем вновь, падая камнем в стаю гусей, пытался
заставить их подняться с воды.
-- Что я говорила, -- не менее возбужденная, чем ее спутник, Анна
намотала поводья на правую руку, заставляя коня непрерывно перебирать
ногами, пятиться, вытанцовывая под ней,-- ему не взять их на воде.
-- Сам вижу, -- зло ответил Кучум, пощипывая короткий ус. Желваки так и
играли на его скулах, а глаза застыли в недобром прищуре.
-- Из лука бы их достать, -- подал голос молчавший до того Халик.
-- Из лука, говоришь... Не-е-е, не достать, как бы советуясь сам с
собой, ответил Кучум, -- даже если и долетит, то у гуся крепкое перо на
спине. Охотники его влет бьют снизу в брюхо.
-- А может, они испугаются и взлетят? -- Анне тоже хотелось помочь
соколу, парящему над озером.
-- Может и испугаются, -- в задумчивости проговорил Кучум, -- напугать
-- это можно. -- Он снял со спины колчан и начал вытаскивать одну за другой
стрелы, осматривая их наконечники.-- Точно, есть такая,-- он достал стрелу,
наконечник которой был полый с отверстиями в нескольких местах, -- поющей
стрелой называется,-- пояснил он с любопытством наблюдающими за ним Анне и
Халику. -- Вот она-то нам и понадобится.
Уложив ее на тетиву, он слегка отклонился в седле, вскинул лук,
прикинул расстояние до гусиного табунка и, до предела натянув лук, выпустил
стрелу, замирая на мгновение. Она пошла вверх, будто стремилась уйти в
легкие белые облачка, плывущие далеко над озером, взбираясь все выше и выше,
но потом, словно устав, резко наклонилась и понеслась к воде, издавая тонкий
тревожный свист.
Гуси, услыхав его, встрепенулись, забили, крыльями скользя по воде, не
в силах до конца оторваться, изогнув дугой шеи, и почти враз поднялись,
пройдя низко над гладью озера, забыв о парящем в вышине хищнике. Сокол,
сложив крылья, в стремительном падении сбил последнего оторвавшегося от воды
гуся, вцепившись когтями в тонкую вытянутую шею. Неловко перевернувшись в
воздухе, он полетел в воду раскинув крылья, мелькнули ярко-красные лапки, и
вода поглотила обеих птиц.
Гусиная стая, освободившись наконец, от преследования, поднялась над
лесом и, растянувшись полотном серых тел, медленно взмахивая гибкими
крыльями, уходила все дальше и дальше от опасного места, оповещая
окрестности длинным прощальным криком о гибели своего сородича.
Кучум, Анна и Халик напряженно вглядывались в поверхность воды, не
желая верить, что обе птицы погибли, как часто гибнут бойцы в поединке,
поразив друг друга, вместе уходят из жизни, накрепко сцепившись, падая уже
мертвыми на землю. Наконец, над водой показался вынырнувший на поверхность
гусь, еще живой, распластав крылья по воде и пытаясь поднять голову. Но на
его шее, вцепившись намертво висел, так и не разжав погруженного в перья
клюва бездыханный сокол. Вода вокруг окрасилась розовым цветом, и слабый
ветерок разгонял алые круги, относя мертвых птиц все дальше от берега, от
людей, что стали причиной их гибели.
Кучум, продолжавший держать лук, взглянул на Анну, по щекам которой
текли слезы, на всхлипывающего Халика, оставаясь внешне спокойным, лишь
скривился в усмешке, проговорив:
-- А все-таки он взял гуся... Взял.
-- Я могу достать их,-- предложил Халик, спрыгнувший с коня на землю.
-- Не смей! Не надо! Пусть они останутся вместе,-- громко крикнула Анна
и, повернув коня, поскакала прочь от озера.
-- Не надо, согласился Кучум, -- еще сам утонешь, -- и медленно поехал
вслед за девушкой.
По дороге им встретились возвращающиеся с другой стороны озера
охотники, у седел которых висели связки уток и селезней.
-- Хорошая охота? -- прокричал еще издали Тураш, потрясая тремя
селезнями со связанными лапами, которых он едва удерживал на вытянутой руке.
Но, заметив угрюмо-печальные лица Кучума и Анны, беспокойно огляделся и
спросил:
-- Случилось что?
Кучум слегка придержал коня и, махнув рукой в сторону озера, сказал с
расстановкой:
-- Сокола загубили. Гусь его на дно утащил.
-- Вай-вай-вай! Худо дело. Хороший сокол был. Жалко будет. Старики
рассказывали, что бывает такое, но сам ни разу не видел. Где они? Достали?
-- Не надо доставать. Зачем? -- проговорив это, Кучум пришпорил коня и,
не обращая внимания на хлещущие по лицу ветви, низко пригнувшись, поскакал
следом за скрывшейся из вида Анной.
Уже стемнело, когда все съехались на широком лугу возле вершины холма,
Решили не возвращаться в городок, а заночевать прямо на берегу Иртыша под
сухими разлапистыми талами. Нукеры быстро ощипали несколько добытых уток и,
выпотрошив их, занялись приготовлением ужина. Анна помогала им и ни слова не
проронила с тех пор, как они отъехали от озера. Халик же, наоборот, казался
веселым, но потому, как он с опаской поглядывал на Кучума, можно было
догадаться, что на душе и у него совсем не спокойно.
Недалеко от берега вздымался песчаный холм, похожий на шапку оброненную
великаном. Несколько могучих сосен возвышались наверху, вцепившись корнями в
его макушку. Кучум беспокойно вглядывался в их кроны и ему казалось, что
кто-то наблюдает за ними, прячась меж толстых стволов.
Тураш заметил как Кучум всматривается в очертания холма и осторожно
спросил:
-- Хан знает, что это за место?
-- Говорили люди, будто Абалак-гора зовется.
-- Правильно говорили. Абалак и есть.
-- Значит, сов здесь много водится?
-- Точно, много здесь сов. Вот как стемнеет, так и начнут летать,
рыскать вокруг. Если хан хочет, то может узнать историю о людях, что здесь
раньше жили.
-- Расскажи, -- безучастно отозвался Кучум, думая о своем.
-- Давно это было,-- неторопливо начал свой рассказ Тураш, устраиваясь
поудобнее и подобрав под себя ноги.-- Иртыш тогда был широкий, широкий, что
только очень сильная птица могла перелететь на ту сторону. На берегу его жил
древний народ, который и по небу летал, и по воде пешком ходил. Потому и не
могли их враги одолеть, пусть даже на каждого воина сто человек нападает, а
они с неба всех разили огненными стрелами и лодки их топили. Все звери и
рыбы подчинялись тому народу. Каждый год кто мясо, кто молоко, а кто шкуры
теплые приносил. Только мыши, что под землей жили, не подчинялись им.
Пришла как-то осень и звери дань свою им понесли. Их Главный Человек на
вершине горы сидит и дары принимает, счет ведет. Глядь, а одна шкура с
дыркой! Другая подпорченная. Орехи в решете кто-то пощелкал, одни скорлупки
лежат. Возмутился Человек, спрашивает Старшего Соболя: "Отчего нынче столько
шкур попорчено да подрано? Кто орехи кедровые пощелкал? Жир выпил? Или ты
решил посмеяться надо мной?" -- Отвечает Старший Соболь: "Не сердись, не
гневайся, господин наш. Нет в том вины нашей. Мы все, как положено, в
целости и сохранности собирали, хранили. Только серые мыши, наипервейшие
враги наши, все подъели, попортили. Столько их нынче развелось,
расплодилось, того и гляди нас съедят, загрызут. Не знаем, что и делать с
ними".
Осердился на Старшего Соболя Главный Человек и велел в семь дней всех
мышей достать, перебить и ему о том доложить. Заплакал Старший Соболь и
пошел указание его исполнять. Собрали всех -- от зайца до медведя -- и пошли
войной на мышей, жителей подземных, серых разбойников, что и Человеку
неподвластны. День бьются, два бьются... Неделю воюют, а одолеть не могут.
Взамен одной убитой мыши сотня встает. Тогда призвали звери на помощь
водяных бобров, которые среди глубоких болот жили. Пришли бобры-работяги,
свалили сто тысяч деревьев, сбросили их поперек Иртыша-землероя. Вздыбился
Иртыш, ударил крепким лбом о плотину, но не хватило у него сил разметать ее.
Взревел Иртыш, кинулся в одну, в другую сторону, заполнил поля, луга, лес по
колено в воде стоит. Увидели серые мыши, что вода кругом, побежали спасение
искать на высокую гору, которую Иртыш-землерой затопить не мог. Жил внутри
той горы сам Мышиный царь. Услышал он писк, топот тысяч маленьких лапок,
шуршание хвостов. Глянул из окошка своего дворца, а там воины его серые от
воды спасаются, к нему во дворец на высокую гору бегут. Деваться некуда,
пустил их вовнутрь, чтоб переждали, когда вода уйдет. Окружили звери ту
гору, стали дозор нести по очереди: днем лисы да ястребы вокруг рыскают,
зорко поглядывают, чтоб серые разбойники далеко не убежали, внутри той горы
тихо сидели, а ночью их совы сменяют, мышей стерегут, острыми когтями за
серые спинки ловят. Раньше совы по всему лесу жили, рыскали, а теперь все
сюда собрались, слетелись, чуть не на каждый ветке по сове сидит, желтыми
глазами сверкают, поблескивают, кривым клювом пощелкивают, одна с другой
пересвистываются. Как взлетят за полночь, так неба не увидишь. С тех пор и
зовут гору Абалаком,-- закончил свой рассказ Тураш и, чуть помолчав,
добавил, -- Болтают люди, будто Мышиный царь большие богатства в той горе
собрал, при себе их держит, но если кто ему понравится, то может и подарок
ему поднести царский.
-- Еще мне говорили,-- подал голос Кылдыс,-- будто тут в старину хан
слепой жил. Вот его и прозвали Абалаком. Сова, она ведь тоже днем ничего не
видит.-- Помолчав, Кылдыс добавил,-- будто он появляется только в
полнолуние, когда луна на небе вся показывается без остатка. И кто его
встретит, то может попросить власть над другими людьми. Вот так старики
рассказывали.
-- На этой горе можно слепого хана встретить? -- тихо переспросила
Анна, приблизив лицо к Кылдысу.
-- На этой, на этой,-- усмехнулся тот,-- а ты никак собралась Абалака
искать? Не убоишься?
-- Нет. Прямо сейчас и пойду.
-- Подожди, перекуси немного.
-- Не хочу. -- Девушка решительно встала и направилась в сторону
темнеющего холма.
-- И я, однако, пойду на гору. А вдруг повезет и тоже встречу слепого
хана. У нас будет о чем поговорить. -- Пошевелил плечами Кучум, вставая. Все
сидящие у костра не проронили ни слова. Так в полной тишине он и отправился
вслед за девушкой, чья фигура была хорошо видна на фоне мерцающей луны.
Взобравшись на холм, он почти сразу увидел девушку, сидевшую под сосной
на выступающем из земли корневище.
-- Я знала, что ты придешь сюда, -- прошептала она тихо, -- и ждала
тебя.
-- А я слышал, как ты позвала меня,-- рассмеялся он и сел рядом,
притягивая девушку к себе. Она не сопротивлялась и положила голову на его
плечо, проведя рукой по щеке, по глазам, по лбу. Тогда он стащил с себя
халат, расстелил его на земле и перенес Анну туда. Она лежала с открытыми
глазами и смотрела в сторону обрыва. Едва Кучум лег рядом с ней, как она
прошептала:
-- Вон и слепой хан Абалак стоит...
Кучум вздрогнул и посмотрел в ту сторону, куда она указывала рукой. Там
и вправду виднелся силуэт человека в высокой шапке и с посохом в руке. Он
стоял и смотрел вниз с холма, если только слепой человек мог что-то видеть.
-- Окликнуть его? -- так же шепотом спросил Кучум.
-- Нет, я боюсь получить власть над людьми, ответила Анна.
-- Но надо мной ты ее, кажется, уже получила,-- прошептал он на ухо и
легонько подул. Анна чуть пискнула и прижала его голову к себе, закрыв
глаза.
-- Я не могу владеть тобой, ведь я не твоя жена.
-- С сегодняшнего дня ты будешь ей,-- и легонько прикрыл ладонью ее
рот, не давая ответить.
Когда под утро они подошли к обрыву, там уже никого не было, лишь куст
рябины трепетал тонкими листьями под ветром. Они услыхали сзади тихий
шелест, и белая сова торжественно проплыла над ними, разгоняя сумрак
отступающей ночи.
Об умиротворении приобретенной
области
Деятельность завоевателя бывает двоякой: направленной в сторону дикой,
лесистой местности и направленной в сторону одних только заселенных мест.
Приобретения у него могут быть троякого рода: новые земли, вновь
добытые у врага и унаследованные. Сделав новые приобретения, следует покрыть
недостатки врага своими собственными достоинствами.
Завоеватель должен действовать на благо и пользу подданных, поступая
согласно своему закону, оказывая поддержку в мероприятиях, освобождая от
податей, совершая полезные действия и оказывая почести. Вследствие этого
следует стараться быть близкими к своим подданным в отношении нравов, языка
и поведения.
Из древнего восточного манускрипта
ХЕЖУМ*
Мухамед-Кула с его сотнями надолго задержали начавшиеся дожди. С неба
сочилась мелкая водяная пыль, которая вдруг усиливалась, капли грузнели и
тяжело падали на головы людей, стекали по плечам, впитывались одеждой,
обувью. Густая шерсть лошадей непрестанно дымилась и топорщилась. Чтобы не
сбить им спины, приходилось часто останавливаться, менять потники, сушить у
костров седла. Но и это мало помогало, уже больше половины воинов шли рядом
с лошадьми, чтобы не причинять измученным животным лишнюю боль и страдания.
Потускнели наконечники копий, лезвия сабель покрылись легким налетом
ржавчины. Сперва воины на вечернем привале отчищали ржу, смазывали оружие
салом, но вскоре всем отрядом овладело полное безразличие и уныние. Если
даже дождь прекращался, то мокрая трава, деревья, раскисшая земля все равно
несли в себе влагу, которая втягивалась одеждой и, казалось, проникала
внутрь каждого. Никто не обращал внимания на корку грязи, облепившую людей и
животных, словно глиняный панцирь. Никто не считал падений в липкую грязь
Начала преть обувь и нитки одежды. Ни смех, ни шутка не проносились над
сотнями.
Мухамед-Кул опасался, что рано или поздно глухое недовольство сменится
открытым бунтом и неповиновением. Он не знал, как поступить, случись это.
Вечером он собрал в своем шатре сотников и предложил каждому высказать свое
мнение. Первым начал Айдар, стремительно выбрасывая слова и помогая себе
руками.
-- Нет смысла идти дальше. Воины скоро начнут разбегаться. Мы не
лягушки, живущие в болоте, и не рыбы, чтобы плавать в воде. Надо
возвращаться...
-- Проделав такой путь? -- усмехнулся Янбакты. -- А что нам скажет на
это хан?
-- Он скажет, что мы поступили правильно. Вон, погляди, -- и Айдар
вытянул перед собой ногу, обутую в короткий сапожок. Все увидели огромную
дыру, через которую высовывались грязные пальцы.
-- И что? Не можешь одеть запасную пару? -- махнул рукой Янбакты,
которого всегда выводила из себя манера Айдара во всех бедах винить других,
но не себя.
-- Это и есть запасная пара. Другая выглядит еще хуже.
-- Сел бы, да и зашил,-- печально вздохнул Янбакты, понимая, что не
только в рваных сапогах дело, как понимали это и другие.
-- Что скажет Дусай,-- Мухамед-Кул умышленно давал высказаться другим,
оставлял последнее слово за собой, -- у тебя тоже сапоги с дырами?
-- Ну и что? -- пожал тот плечами. -- Затолкал траву в дыры и вся беда.
Я и босой могу ехать верхом. Не впервой.
-- Конечно можешь. У тебя чуть не табун запасных лошадей, а у моих
нукеров по одной плохонькой и под седлом уже хребет торчит, -- в Аидаре
проснулся дух противоречия и он готов был ссориться из-за любого пустяка.
Дусай опять пожал плечами и широко зевнул, ничего не ответив.
Мухамед-Кул повернулся к Янбакты и, пощелкав пальцами по рукоятке
кинжала, спросил с расстановкой:
-- Я не для того вас собрал, чтоб ссориться. Нам надо решить: идем ли
мы дальше или поворачиваем обратно. Со своими сапогами пусть каждый
разбирается сам.
-- Мои нукеры против и я тоже, -- высказался Айдар.
-- Понятно. Этого я и ждал,-- сощурил в недоброй усмешке глаза
Мухамед-Кул,-- что скажут остальные?
Дусай провел языком по толстым губам и с ленцой в голосе проговорил:
-- Я пошел в поход с тобой, Мухамед-Кул, и с тобой вернусь. Куда
прикажешь -- туда и пойду. И мои нукеры тоже.
-- Теперь ты, Янбакты.
-- Вчера я послал двух воинов в разведку на отдохнувших конях. Сегодня
под вечер они вернулись... -- Он нарочно сделал паузу и все собравшиеся
замолчали, напряглись, повернувшись в его сторону, -- и сообщили, что
недалеко отсюда стоит городок хана Немяна. Он хорошо укреплен и, верно, они
знают о нас, потому что мосты разобраны, а на башнях горят сигнальные огни.
И хотя Мухамед-Кул только сейчас услышал про посылку лазутчиков, но не
подал вида, а выслушав юз-башу, спросил:
-- И что ты предлагаешь? Говори.
-- Нет смысла возвращаться. Мы -- у цели.
-- Хватит ли у нас сил, чтоб взять городок, если они не захотят встать
под руку нашего хана по доброй воле?
-- Воины устали,-- неопределенно произнес Янбакты, но, судя по
интонации, было понятно, что он сомневается в успехе.
-- Ладно, выйдем к городку и на месте поглядим, как быть. А сейчас
сообщите воинам, что мы почти у цели. Усилить посты и помните: мы -- рядом с
врагом. Пусть по десять человек из каждой сотни заготовляют дрова и жгут всю
ночь костры. Сотникам не спать.-- Мухамед-Кул встал первым и, дождавшись,
когда все выйдут из шатра, окликнул юз-башу:
-- Подожди. Мне нужно поговорить с тобой.
-- Слушаю, улы патша,-- наклонил тот голову.
-- Почему ты не доложил раньше, что городок рядом?
-- Почему не сказал мне об этом раньше? -- темные глаза Янбакты хитро
блеснули, -- лазутчики только что вернулись, и я не успел известить тебя,
улы патша.
-- Может ты и командовать сотнями за меня возьмешься?
-- Зачем так говоришь, мой царевич? Не я ли служу тебе преданнее других
и выполняю все указания?
-- Преданные и предают своих хозяев!
-- Я не заслужил таких упреков, -- горестно воскликнул Янбакты, опуская
глаза.
Мухамед-Кул неторопливо прошелся по шатру и, подойдя вплотную к
Янбакты, остановился, сверля его взглядом:
-- Еще раз не успеешь сообщить мне о чем-то подобном и... тебе придется
пожалеть об этом. Ладно,-- Мухамед-Кул уже овладел собой и продолжал
говорить, как ни в чем не бывало,-- скажи мне теперь, как ты собираешься
брать городок? Это я поручу лично тебе. Но помни, что припасов у нас
осталось всего на несколько дней и нечего думать о длительной осаде.
-- Я помню об этом.
-- Может попробовать напасть на них ночью?
-- Не получится. Им донесли о нашем приближении.
-- Выманить в открытое поле? Тут бы мы смогли победить. У нас опытные
конники.
-- Они это знают не хуже нас. Зачем им выходить из городка?
-- Что за человек хан Немян?
-- Хитрый человек, люди говорят,-- вздохнул Янбакты,-- трудно с ним
придется. Не знаю, как и быть...
-- Не тяни! У тебя наверняка есть какой-то план.
-- Надо вызвать его на переговоры и предложить признать Кучума
верховным ханом.
-- Если он хотел этого, то давно бы сам приехал в Кашлык. Разве не так?
-- Так-то так, но попробовать можно. Да, а где у них главный шаман
живет? -- встрепенулся вдруг Янбакты от неожиданной мысли.-- Слышал я, будто
у сибирцев шаманы в городке не живут, а находятся неподалеку там, куда они
свои подаяния относят.
-- Что? Говори.
-- Вот, если хан Немян откажется признать нашу власть над ним, то мы
шамана выкрадем.
-- А лучше сделать это сразу и не ждать, чем переговоры закончатся.
Потому посылай полсотни охотников, чтоб нашли этого шамана и привели его в
наш лагерь. Верно?
-- Очень верно, мой царевич. У тебя мудрая голова и быть тебе ханом.
Попомни мои слова.
-- Ладно тебе,-- смутился Мухамед-Кул, но слова сотника ему были
приятны, -- иди, действуй.
К вечеру следующего дня сотни вплотную подошли к городку хана Немяна и
люди без сил рухнули прямо на сырую землю, потом уже кто сидя, кто лежа
разглядывали серые бревенчатые стены, возвышающиеся на вершине крутого
холма.
-- Я семь башен насчитал,-- крикнул один из воинов.
-- Это с нашей стороны семь видно, а на задней стене еще штук пять
будет, -- донесся голос другого воина.
-- Дались вам эти башни,-- устало проговорил пожилой воин, бывший
десятником в сотне Дусая, -- низкие они и гнилые уже, не подновлялись,
сколько лет.
-- А ров, ров гляди, какой' -- не сдавался тот, что первым начал вести
счет башням.
-- Да и не ров это вовсе, а овраг по низу холма тянется.
-- Нам от этого не легче. Пойди, заберись на него после дождя.
-- Подождем, как подсохнет,-- у десятника, казалось, на все был готов
ответ.
-- Там и зима нагрянет. Мерзни тут...
-- С голоду подохнем,-- зло проговорил еще кто-то из воинов.
-- Надо было по домам сидеть вместе со стариками,-- оборвал их
десятник, -- и не такие укрепления брать приходилось. Возьмем и этот
городок.
Мухамед-Кул, стоявший поодаль и оставаясь не заметным для воинов, тоже
внимательно разглядывал укрепленный городок. И действительно, башни много
лет как не подновлялись. Только в нескольких местах виднелись свежие, ярко
выделяющиеся белизной, бревна. И стены были не особо высокие, так что встань
воины один другому на плечи, и уже достанут до верха. А сделать несколько
лестниц и... ничто не удержит стремительного броска сотен. Но более всего
пугал глубокий овраг, тя