И.Авдиев. Некролог, "сотканный из пылких и блестящих натяжек"
Печатается по публикации из журнала "Континент". 1991. No67.
Издательство "Х. Г. С.", М., 1997
OCR: А.Ноздрачев (nozdrachev.narod.ru)
---------------------------------------------------------------
"Черноусый поник и затосковал. На глазах у публики рушилась вся его
система, такая стройная система, сотканная из пылких и блестящих натяжек.
"Помоги ему, Ерофеев"...
Поэма "Москва - Петушки", глава "Есино - Фрязево"
Венедикт Васильевич Ерофеев из прозаических жанров любил жанр доноса на
самого себя. Так он утверждал еще в начале 60-х годов и тогда же в доносе на
себя писал: "Венедикт Ерофеев собирает вокруг себя людей и говорит-говорит,
говорит он все по-русски, а смысл-то все иностранный". В то время донос был
очень популярным жанром, читали их избранные, а вот писали из ста человек
девяносто. Веничка привлекал к себе любителей этого жанра, поэтому всякого
вновь приходящего спрашивали: "А у тебя есть и удостоверение? Да ты не
суетись, садись, мы тебе дадим информацию. Где ж тебе ее и взять, бедолаге,
а жить-то хочется с комсомолом-партией душа в душу". А из стихотворных,
сознавался Веня, любимый - фальшивки ЦРУ.
Но вот жанр некролога, да еще на самого себя...
Ведь и "Благовествование от Венедикта" автор кончал: "И вот ухожу я, и
вот ухожу я из мира скорби и печали, которого не знаю, в мир вечного
блаженства, в котором не буду" (весна 1962).
И "Москва - Петушки" - на той же ноте: "...с тех пор я не приходил в
сознание я никогда не приду" (осень 1969).
И "Вальпургиева ночь, или шаги Командора", трагедия в пяти актах,
заканчивается гибелью всего живого кроме бессмертных мертвяков, и "издохшим
ото всего этого попугаем" (ранней весной 1985).
А бессмертный И., в которого Каплан из нагана стреляла, описанный Веней
в "Моей маленькой лениниане"? Наверное, Веня прикончил бы даже и разговоры
об И. в задуманном (увы, только едва начатом) произведении "История
маленькой девочки из бедной еврейской семьи Фанни Каплан".
А уж "Заметки психопата" (1956-1958), статьи о своих любимых
земляках-норвежцах Гамсуне, Бьернсоне, Ибсене (начало 60х), маленький роман
"Дмитрий Шостакович" (1972) погибали еще в рукописях: аккуратно,
каллиграфически выписанные строчки на листочках, листочках... опадали с
Вени, как поздней осенью... Он сам сетовал: "Я как клен опавший..." И куда
ветер унес эти листочки?
Кроме того, были еще учебники для маленького сына Венедикта
Венедиктовича по истории России, по русской литературе, по географии. Они
послужили растопкой в деревенской печке (деревня Мышлино под Петушками, на
картах не указана), когда маленький Веня начал учиться писать букву "Ю".
Только в этюде о Василии Розанове герой ускользает из объятий, ну
скажем, Прозерпины. Все попытки расправиться с собой физически и
метафизически были тщетны. "Созвездия круговращались и мерцали. И я спросил
их: "Созвездия, ну хоть теперь-то вы благосклонны ко мне? - Благосклонны, -
ответили Созвездия"" (лето 1973).
Если уверовать в теорию Венички (которою он спасал "сотканные из пылких
и блестящих натяжек" построения Черноусого) и трезвенник Иоганн фон Гете,
спаивавший всех своих персонажей, сам ходил от этого "как обалделый" и был
по сути "алкаш", "и руки у него как бы тряслись" ("Москва - Петушки", глава
"Есино - Фрязево"), то Веня только и делал в своей жизни, что писал свои
некрологи. Одни только некрологи!
...О, как Веня избегал пятниц своей жизни! Потому что "каждую пятницу
повторялось все то же: и эти слезы, и эти фиги..." (глава "Железнодорожная -
Черное"). "О, эта боль! О, этот холод собачий! О, невозможность! Если каждая
пятница моя будет и впредь такой, как сегодняшняя, - я удавлюсь в один из
четвергов!.." (глава "Петушки. Перрон"). Веня ловчил: "вечером в четверг
выпивал одним махом три с половиной литра ерша - выпивал и ложился спать, не
раздеваясь, с одной только мыслью: проснусь я утром в пятницу или не
проснусь? И все-таки утром в пятницу я не просыпался..." (глава "Черное -
Купавна").
Венедикт Васильевич Ерофеев проснулся в пятницу 11 мая 1990 года,
посмотрел на мир ясными голубыми глазами обиженного ребенка, как бы
спрашивающими, за что "эта боль! этот холод собачий! эта невозможность!" - и
уснул навеки.
Веня мог и в пятьдесят один сказать: "Нет, вот уж теперь - жить и жить!
А жить совсем нескучно! Скучно было жить только Николаю Гоголю и царю
Соломону. Если уж мы прожили тридцать лет, надо попробовать прожить еще
тридцать, да, да. "Человек смертен" - таково мое мнение. Но уж если мы
родились - ничего не поделаешь, надо немножко пожить... "Жизнь прекрасна"
таково мое мнение" (глава "Черное - Купавна").
Вышло первое издание книги "Москва - Петушки" на родине. Веню впервые
прочитали на родине не только друзья и кагебешники, но и жители Петушков.
Дали пенсию в 28 рублей, пусть и по инвалидности, пусть ее хватит только на
две бутылки российской по 9 рублей 20 копеек и 3 бутылки грузинского сухого,
кислого, как концентрированный раствор витамина "С". Правда, если выпить
сначала всю российскую, сдать бутылки и уже потом купить грузинской
кислятины. То есть месячной пенсии хватило бы успокоить нервы в понедельник,
но чтобы вечером в четверг выпить три с половиной литра ерша и не проснуться
в пятницу, на это пенсии бы не хватило. Две российских - это литр, и три
бутылки по 0,75 грузинской кислятины - это два литра и 250 граммов. Не
хватает еще 250 граммов. Да и не смешаешь ерша, ведь после российской надо
сделать перерыв и сдать бутылки, чтобы...
Недодало советское правительство 250 граммов. Как там в Поэме?
"...Райсобес, а за ним туман и мгла. Петушинский райсобес, а за ним тьма во
веки веков и гнездилище душ умерших. О, нет, нет!" (глава "Петушки. Кремль.
Памятник Минину и Пожарскому"),
А до пенсии советская сверхдержава делала вид, что такого подданного у
нее вовсе нет. Социальная защищенность на склоне жизни в 28 рублей - хоть
такое признание от государства, которого Венедикт Ерофеев не признавал
никогда. Веня жил, по его выражению, как у антихриста за пазухой, как во
чреве мачехи.
Он не был путником, скитальцем, он был изгнанником. Его гнало по
стране... Украина, Белоруссия, Заполярье, Литва, Узбекистан и Россия,
Россия, Россия... И каждую весну мечта вернуться на родину. Он писал в
дневнике: "...о переселении душ. Может, я когда-нибудь был птичкою? Почему
меня тянет на север с наступлением лета?" Но его гнало и швыряло порывами -
чего?!
Четыре вуза - Московский Государственный университет, Орехово-Зуевский,
Коломенский и Владимирский педагогические - изгнали его. "Горе тебе,
Хоразине! Горе тебе, Вифсаидо! ибо..." и т.д. В этом государстве всяческого
партийного контроля и кагебешного учета Веня семнадцать лет (с 1958 по 1975)
жил без прописки, то есть - никому в мире этого не понять! - просто не
существовал как житель государства. Жил без прописки - никому в мире никогда
не понять! - то есть в "эпоху холодной войны", во время тления карибского
конфликта, в разгар дружеской помощи чешскому народу в 1968, в период
колыхания колониальных войн Венедикт Васильевич Ерофеев не выполнял
"священной обязанности" службы в Советской Армии. Когда он в 1975 году
пришел в военный комиссариат встать на учет, полковник задрожал, как Агат
перед Самуилом в Галгале.
Веня никогда не вступал и не выказывал предпочтения никакой партии, он
всегда был целен. Он утешал в минуты горечи и почвенника, издателя журнала
"Вечер" Владимира Осипом, и многострадального Петра Якира, и самоуверенного,
но покидающего родину Андрея Амальрика, и "нежно любимых" Вадима Делоне с
Ириной Белгородской...
Веня ценил в людях только человеческое страдающее сердце. И если
человек страдал, ну хотя бы оттого, что он пахнет, Веня любил его. Он был
махровым отщепенцем и понимал, какие нужны усилия человеку, чтобы не
вляпаться в эту толпу, в эту толщу масс, в эту паству, в это общество, в
этих современников и т.д., которые всяческую махровость норовят облысить. В
музыке, в стихах, в прозе, в живописи, в жизни - Веня слушал боль и
страдание человеческого сердца. И соврать при нем было невозможно. Он
припечатывал: "Говно", - и лицо его кривилось, будто это "говно" ему в рот
положили. Сам он был человеком подлинным, то есть по рассуждению Владимира
Даля, подлинных, под пытками, под батогами ставший истинным. Он был нежным
душой: любил цветы лютики, романсы Александра Гурилева на слова Алексея
Кольцова ("На заре туманной юности...", "Вьется ласточка...",
"Матушка-голубушка"), симфоническую поэму "Финляндия" своего земляка Яна
Сибелиуса. Его ранила даже Моцартова колыбельная: "Спи, моя радость, усни...
Кто-то вздохнул за стеной, что нам за дело, родной?.." Веня вздыхал на
каждый издох человека в этом мире, будь он хоть эллин, хоть иудей. Страдание
человека в этом мире было ему пыткой.
Какие страсти разыгрывались вокруг членства Пастернака и Солженицына в
Союзе советских писателей?! Ведь лишить писателя "членства" - значит лишить
его последнего куска хлеба, последнего гроша, хотя бы и за перевод с ханты
на манси. Ерофеев, переведенный на 30 языков мира, не стал членом ССП... не
стал советским писателем. Как не был советским гражданином, при своей
из-государства-изблеванности.
Но четыре профиля! - классических! - кто не помнит их, высовывающихся
друг из-за друга! По всей родине и в братских странах социализма (простите!)
на самых видных местах, на всех высоких зданиях, над всеми толпами - четыре
профиля... "Один из них, с самым свирепым классическим профилем, вытащил из
кармана громадное шило... Они вонзили мне свое шило в самое горло..." Так
написал Веня осенью 1969-го. Мучаясь от рака горла, он скончался 11 мая 1990
года.
И как в день рождения в двадцать лет, и в день рождения в тридцать лет,
и в сорок, и в пятьдесят на погребение пришли все те же (глава "Черное -
Купавна"). Любимая старшая сестра Нина Васильевна. Владимир Сергеевич
Муравьев - "достопочтимый Мур", которому посвящена трагедия "Вальпургиева
ночь". Вадим Тихонов - "любимый первенец", ему посвящены "трагические листы"
поэмы "Москва - Петушки", участники Октябрьской Петушинской революции: Борис
Сорокин - премьер, Владик Цедринский - посол в Норвегии, Лида Любчикова -
как Веня любил ее сопрано. Игорь Авдиев - Черноусый и министр обороны
Петушкинской республики. "Поэтесса" Ольга Седакова. Друзья, персонажи,
актеры, игравшие в Вениных пьесах, старые читатели. Человек 120.
Отпевали раба Божия Венедикта, католика, в православном храме
"Положения Ризы Господа нашего Иисуса Христа" в Москве, похоронили на
Новокунцевском кладбище. Помяните раба Божия Венедикта и католики, и
православные, помяните его почитатели и просто читатели. Петушки -
апофатичны, но Веничка садился в катафитическую электричку "Москва -
Петушки" и ехал... Все мы в этой электричке.
Черноусый (И. Авдиев)
1
Last-modified: Mon, 31 Jan 2005 19:47:20 GMT