он повторяет вызов. Он тут же вернулся со словами ободрения. Тем не менее я заметил, что мой вид заставил содрогнуться и его. -- Мы разыскиваем вас уже несколько часов, -- проговорил он взволнованным голосом, давая мне понять, что моя персона не была забыта. -- Мы даже звонили в полицию и в больницы, но там нам не дали никаких сведений относительно автокатастроф или чего-то подобного, поэтому-то мы и приехали сюда... -- Благодаря вашей записке на пробковой доске, -- добавила Мэкки. Ну конечно. На руке Перкина висела камера Гарета. -- Мы нашли ват след, -- объявила Мэкки, заметив мой взгляд, брошенный на фотоаппарат. Подошел Гарет. -- На дороге краска уже была смазана, -- сообщил он. -- Но мы не прекращали наших поисков. Я хорошо запомнил, где мы вчера были, где мы входили в лес. И Перкин нашел это место. -- Перкин прошел весь ваш вчерашний путь с фонариком в руках, -- сказала Мэкки, беря мужа под руку, -- и он вернулся назад с камерой в руках бог знает через сколько времени и сказал, что вас он там не нашел. И мы не знали, что нам предпринять. -- Но я не позволил им отправиться домой, -- неожиданно вмешался Гарет, в голосе его звучали гордость и упрямство. Да возблагодарит его Господь за это, подумал я. -- Что конкретно с вами случилось? -- прямо спросил Тремьен. -- Что все это значит? -- Расскажу... потом, -- пробормотал я "два ли не шепотом. -- Не беспокойте его, -- попросила Мэкки. -- Ему трудно говорить. Они всячески подбадривали меня до того момента, как из Ридинга подошла "скорая". Тремьен и Мэкки сразу же пошли навстречу человеку в белом халате, видимо для того, чтобы вкратце объяснить ему случившееся. Гарет направился было за ними, но я прохрипел ему вслед: -- Гарет. Он тут же остановился, подошел и наклонился ко мне. -- Да? Что? Чем я могу помочь? -- Побудь со мной. -- Конечно, хорошо, -- в его голосе прозвучало некоторое удивление. G встревоженным видом он сделал шаг в сторону. -- Эй, Гарет, иди за нами, -- в раздражении обратился к нему Перкин. -- Нет, -- прохрипел я. -- Останься. После некоторого молчания Перкин повернулся к Таре-ту спиной, наклонился ко мне и с жутким спокойствием спросил: -- Вы знаете, кто в вас стрелял? Казалось бы, естественный в данной ситуации вопрос. Но нет. Я промолчал. Впервые я прямо посмотрел в его залитые лунным светом глаза: вот он стоял передо мной, Перкин -- сын, муж, мастер по дереву. Но как бы я ни вглядывался, душу в его глазах я увидеть не смог. Вот он, человек, который думал, что убил меня... лучник. -- Так знаете или нет? -- вновь спросил он. На лице его не отразилось никаких чувств, но я отдавал себе отчет в том, что от моего ответа зависит его судьба. После длительной паузы, в течение которой он сумел прочитать в моих глазах ответ на свой вопрос, я сказал: -- Да. Я заметил, как внутри у него как бы что-то оборвалось. Однако он не рассыпался на части, не впал в ярость, даже не попытался вырвать у меня из груди стрелу или прикончить меня каким-нибудь иным способом. Он ничего не объяснял и не пытался оправдываться. Он выпрямился и уставился на приближающихся к нам Тремьена, Мэкки и врача. Сидевший в шаге от меня Гарет слышал весь наш разговор. -- Я очень люблю Мэкки, -- вдруг сказал Перкин. Этим он фактически сказал все. Я провел ночь в счастливом неведении относительно того, какую кропотливую работу проделали над моей грудью хирурги. Придя в сознание поздним утром, я с изумлением увидел вокруг себя массу трубок и приборов, о существовании которых даже не подозревал. Кажется, выживу: на лицах врачей я не увидел озабоченности. -- У него лошадиное здоровье, -- произнес кто-то из них. -- Мы быстро поставим вас на ноги. Сестра сказала, что меня хотел видеть полицейский, но все посещения запрещены до завтрашнего дня. Назавтра, то есть в среду, я уже обходился без искусственного легкого, хотя дыхание и было прерывистым. Я сидел в постели с разведенными в стороны плечами и ел суп. По-прежнему увитый дренажными трубками, я что-то говорил, испытывая легкое недомогание. Врачи говорили, что дело идет на поправку. Против моего ожидания, первым пришел меня навестить не Дун, а Тремьен. Он пришел после полудня, бледный, усталый, постаревший. Он не интересовался моим самочувствием. Подойдя к окну послеоперационной палаты, в которой, кроме меня, никого не было, он какое-то время смотрел наружу, а потом повернулся и сказал: -- Вчера случилось нечто ужасное. Я заметил, что его бьет какая-то внутренняя дрожь. -- Что? -- участливо поинтересовался я. -- Перкин... -- голос его сорвался. Он был в полном отчаянии. -- Присядьте. Он сел в кресло для посетителей и поднес руку к лицу, так, чтобы я не мог видеть, насколько он близок к тому, чтобы заплакать. -- Перкин, -- после некоторой паузы сказал он. -- Кто бы мог подумать, что после стольких лет своего увлечения он допустит такую оплошность. -- Что случилось? -- спросил я, когда он замолчал. -- Он вырезывал какую-то деталь для своего очередного сундучка... и неосторожным движением ножа перерезал на ноге артерию. Он истекал кровью... пытался доползти до двери... вся мастерская была залита его кровью... пинты крови. Ему и раньше случалось порезаться, но сейчас... Его нашла Мэкки. -- Нет, не может быть, -- поразился я. -- Она в жутком состоянии, но отказывается принимать транквилизаторы, чтобы не нанести вред своему бу-Ребенку. > его наполнились слезами, как он ни пытался их сдержать. Чуть успокоившись, он вытащил носовой платок и трубно высморкался. -- Сейчас с ней Фиона. Она нам очень помогает. -- Он сглотнул. -- Я не хотел говорить вам об этом, но вы бы сами спросили меня, почему не пришла Мэкки. -- Наоборот, хорошо, что сказали. -- Мне уже пора. Я сам должен был сообщить вам эту неприятную новость. -- Да, вы правы. Спасибо. -- Предстоит еще столько горестных забот. -- Его голос снова сорвался. -- Скорее выздоравливайте. Лошади ждут вас. И мне нужна ваша помощь. Я был бы рад оказаться полезным, но он и сам видел, что в данный момент от меня не стоило ждать особой пользы. -- & го вопрос нескольких дней, -- уверил я его. Тремьен кивнул. -- Не миновать следствия, -- сокрушенно заметил он. Он еще посидел некоторое время в изнеможении от свалившейся на него ноши, как бы откладывая тот момент, когда нужно будет встать и идти, чтобы вновь погрузиться в заботы. Наконец он глубоко вздохнул, с трудом заставил себя встать с кресла и с вымученной улыбкой вышел. Замечательный он человек, Тремьен. Сразу после его ухода появился Дун и тут же приступил прямо к делу. -- Кто в вас стрелял? -- Какой-то мальчишка, игравший в Робина Гуда. -- Мне не до шуток. Я говорю вполне серьезно. -- В меня стреляли сзади. Дун уселся в кресло и изучающе посмотрел на меня. -- Я видел Тремьена Викерса на автомобильной стоянке. Полагаю, он сообщил вам о своем горе? -- Да, это удар для него. -- А вам не кажется, -- добавил Дун, -- что этот случай -- очередное убийство? -- Я не думал об этом. В глазах моих он заметил удивление. -- Выглядит как несчастный случай, -- сказал он с некоторым сочувствием в голосе. -- Однако молодой мистер Викерс мастерски владел ножом и всяческими резцами... А после Анжелы Брикел, после мистера Гудхэвена, после этой неприятной истории с вами... Дальнейшая его мысль так и зависла в воздухе, я же не сделал ни малейшей попытки опустить ее на землю. После некоторой паузы он вздохнул и спросил о моем самочувствии. -- Прекрасно. -- Гм... Он наклонился к своему портфелю. -- Думаю, вам будет интересно взглянуть на это, -- сказал он, доставая прозрачный пластиковый пакет и поднося его к свету так, чтобы я мог видеть содержимое. Стрела, разрезанная на две части. Одна половинка была чистой и светлой, другая -- потемневшей, в бурых пятнах. -- Мы отсылали стрелу на исследование в лабораторию, -- своим певучим голосом продолжал Дун. -- Ив их заключении сказано, что нет никаких видимых свидетельств того, каким инструментом она была изготовлена. Ее могли заточить любым острым предметом, находящимся на территории нашего королевства. -- Да, -- согласился я. Дун кивнул. -- Вчера утром в Шеллертонхаусе мистер Тремьен Викерс и молодые мистер и миссис Перкин Викерс сообщили мне, что в понедельник ночью искали вас в течение трех или четырех часов. Юный Гарет не позволял им прекращать поиски, на что мистер Викерс-старший заметил -- даже если вы и заблудились, то с вами ничего страшного не случится. А мотивировал он это тем, что вы, дескать, всегда сумеете найти выход из любого положения. Они уже собрались возвращаться домой, когда наткнулись на вас. -- Мне повезло. Дун кивнул. -- Мне известно, что стрела прошла в дюйме от сердца. И здесь вам тоже повезло. Иначе бы про вас давно уже говорили в прошедшем времени. Я просил их не беспокоиться, уверяя, что, как только вы придете в сознание, я вновь начну работать с вами, и в конце концов мы раскопаем все это дело. Вы так думаете? Увлекшись, Дун не замечал моего прерывистого дыхания. -- Мистер Тремьен Викерс сказал, что будет рад, если мы раскроем эту серию убийств и покушение. -- Дун сделал паузу, затем продолжал: -- Вы действительно шли к месту стоянки, как они утверждают, по светящимся пятнам? И удар в спину вы почувствовали на ходу? -- Да. -- Рано или поздно мы это проверим. Я оставил это его замечание без ответа, и на его лице отразилось разочарование. -- Вам следует желать, чтобы нападавший предстал перед лицом закона, -- каким-то казенным языком заговорил Дун. -- А вы, как мне кажется, абсолютно ко всему равнодушны. -- Я устал. -- Тогда вам будет неинтересно узнать и о клее? -- Какой клей? Ах да, клей. -- Клей, которым крепили мраморные плитки к доскам пола. Мы брали его на анализ. Обычный клей. Продается повсеместно. Эта ниточка нас никуда не вывела. -- А алиби? -- Мы продолжаем работать в этом направлении, однако, за исключением молодого мистера Викерса, который все время находился у себя в мастерской, все другие мужчины разъезжали где им только взбредет в голову. Подобно рыболову, наживившему муху на крючок и ждущему поклевки, он молча наблюдал за моей реакцией. Я слабо улыбнулся и никак не выказал своего интереса. Казалось, у него даже усы обвисли от постоянных неудач и отсутствия обнадеживающих результатов следствия. Он поднялся и на прощание пожелал мне следить за своим здоровьем. Хороший совет, только несколько Запоздалый. Обернувшись, Дун сообщил мне, что следствие на этом не заканчивается. Мне ничего не оставалось, как пожелать ему успеха. -- Уж слишком вы спокойны, -- закрывая за собой дверь, бросил он. Когда он вышел, я долго лежал, размышляя о несчастном Перкине, Викерсе и о том, что мне следовало рассказать Дуну и чего я не сказал. Перкин, думал я, был одним из тех немногих, кто знал о забытом фотоаппарате и дороге к нашей стоянке. Я слышал, как Гарет в субботу вечером подробно рассказывал ему о наших опытах со светящейся краской. Мэккн сообщила об зтом Сэму Ягеру только в понедельник утром. Теоретически она могла также поведать все это по телефону Фионе, а та, з свою очередь, рассказать Нолану или Льюису, но не такая уж это была сногсшибательная новость, чтобы передавать ее из уст в уста. В понедельник утром в Шеллертонхаусе объявился Дун и продемонстрировал нам половую доску. Перкину было известно, что именно меня первого осенила мысль о том, что дерево легче воды. А в понедельник он увидел ту же доску на столе в столовой и заметил, как мы с Дуном уединились в отдельной комнате для длительной приватной беседы. В то время ни Фиона, ни Тремьен никак не сомневались в правильности моих действий: Джон Кендал выведет Дуна на затаившегося зверя. А этим зверем был Перкин. И ему не оставалось ничего иного, как выйти из своего логова. То есть предпринять упреждающие действия и броситься на своих преследователей первым. Днем Перкин сказал, что отправляется в Ньюбери делать закупки, на самом же деле он, вероятнее всего, поехал в район Квиллерсэджских угодий. Тремьен укатил к своему портному. Мэкки вместе с Ди-Ди ушла обедать. Гарет был в школе. Я тоже покинул опустевший дом и в приподнятом настроении отправился в лес, и, если бы не счастливая случайность, я бы так никогда и не узнал, что ударило меня в спину. В моем воображении предстал Перкин, пробирающийся ночью сквозь заросли по светящимся меткам без всяких затруднений, ибо тот же путь он уже проделал днем. Он испытывал тайное удовлетворение от своей предусмотрительности: следы, которые он, возможно, оставил в первый раз, вполне естественно могут быть объяснены тем, что он отправился на поиски меня. Однако вся его самонадеянность улетучилась, когда он, выйдя к месту нашей стоянки, обнаружил, что меня там нет. На его месте я испытал бы шок. Если бы он нашел мой труп, он вернулся бы домой, иаобразил бы на своем лице ужас и с трепетом в голосе сообщил бы о моей гибели. Однако ему на самом деле пришлось ужаснуться, хотя и внутренне, когда он увидел меня. Еще бы у него не отвисла челюсть! Как он только не потерял дар речи. Все планы рухнули. Пойди я тем же путем, я бы наверняка наткнулся на него. От этих мыслей даже в теплой больничной палате я почувствовал озноб. О некоторых вещах лучше и не думать. Сделать стрелу для Перкина -- что его жене сделать маникюр. К тому же в комнате у него был очаг, в котором он мог с успехом обжечь острие. Мастеру по дереву, ему не стоило труда изготовить мощный лук (учитывая мои подробные инструкции)'. Вероятнее всего, что следов этого лука уже не найдет никакой Дун. Я даже допускал, что он успел попрактиковаться в стрельбе до моего прихода. Утверждать это не берусь -- для этого нужно пойти и разыскать выпущенные им стрелы. А подобным идиотизмом я заниматься не собираюсь. Весь остаток дня в голову мне лезли беспорядочные обрывки мыслей. Например: Так же, как я верил в силу языка, Перкин верил в силу дерева. И иной ловушки, кроме как сделанной из дерева, он себе не мыслил. Или: Тот удар Нолана, которым он уложил Перкина на банкете в честь Тремьена. Всем показалось, что я выставил Нолана на посмешище. Перкин же, после того, что видел собственными глазами, не мог решиться на то, чтобы устранить меня в более или менее честном поединке. Или: Перкин должен был быть поражен, когда нашел в эллинге мои ботинки и лыжную куртку, и поражен в куда большей степени, когда нам с Гарри удалось все-таки выбраться из той истории. Будучи даже лучшим актером, чем Льюис, Перкин умело скрывал в душе все переживания, вызванные крушением его планов, не позволяя своим эмоциям проявиться абсолютно ни в чем. Подобное самообладание довольно часто встречалось у многих клейменых убийц. Возможно, тут все дело было в том, что он жил в нереальном, своем собственном мире. Такие случаи наверняка описывались в книгах по психологии. Как-нибудь на досуге стоит прочесть. Дружеские чувства, которые испытывала ко мне Мэкки, вызывали в Перкине бурю негодования. Может, недостаточно сильного, чтобы толкнуть его к убийству, но безусловно способного заставить испытывать сладостное удовлетворение при мысли о моей возможной смерти. А может, не стоит строить никаких предположений?.. Все почему-то привыкли считать, что Перкин постоянно занят работой в своей мастерской, а наверняка бывало и такое, что он в ней днями не показывался, особенно когда Мэкки работала с лошадьми. В среду, в день покушения на жизнь Гарри, она сопровождала скакуна Тремьена в Эскот, где проводился забег на три мили. В действиях Перкина невозможно было усмотреть ни одной классической ошибки. Он не ронял платков с монограммами, не пытался обеспечить себе фальшивое алиби, не оставлял, якобы по рассеянности, датированных автобусных билетов, не проявлял излишней осведомленности. Он больше слушал, чем говорил, был коварен и осторожен. Я размышлял об Анжеле Брикел и о тех послеполуденных часах, которые Перкин проводил в одиночестве. Уж если она и Гарета хотела соблазнить... Нетрудно представить, какими глазами она смотрела на Перкина. Даже интеллигентные люди, нежно любящие своих жен, время от времени тоже поддаются подобного рода соблазнам. Вспышка страсти. Украдкой сорванное наслаждение. Конец эпизода. Однако эпизод на этом мог и не закончиться: нежелательная беременность -- а в результате целая проблема. Женщина могла потребовать денег, могла угрожать оглаской. Могла даже пойти на то, чтобы разрушить чью-то счастливую супружескую жизнь. Предположим, Анжела Брикел действительно была беременна. Допустим, ей было доподлинно известно, кто отец ее будущего ребенка. А поскольку она имела отношение к чистопородным скакунам, то прекрасно знала, что установление отцовства основано на данных точной науки. Отец не сможет опровергнуть результатов биохимических исследований. И вот она тащит его в лес, всячески настаивает и угрожает, давя на психику. Перкин же совсем незадолго до этого видел мертвую Олимпию, лежащую у ног Нолана. Он неоднократно слышал о том, как быстро и легко она умерла. Эта картина наверняка отложилась у него в памяти. Самое удачное решение всех его проблем лежало в его крепких руках. Я представлял себе те чувства, которые должен был испытывать Перкин, то, на что он должен был решиться. Узнай об этом Мэкки, она вполне могла бы не вынести удара. Анжела Брикел явно понесла от Перкина. А он любил Мэкки и никоим образом не мог допустить, чтобы она об этом узнала. Вполне возможно, что его мучил стыд. Он скрывал происшедшее даже от отца. Он не смог побороть в себе искушения: Анжела Брикел должна была умереть. Быстро и легко. А может быть, вовсе и не она, а он завлек ее в лес. Заранее все рассчитав. Вполне допустимо, что это'был не аффект, а первая из ловушек. Сейчас невозможно узнать, по какому из двух сценариев он действовал. Одни предположения. И все. Интересно, что он чувствовал, вернувшись домой? Только облегчение? Вероятно, Перкин решил, что если тело в конечном итоге будет найдено, то он заявит инспектору, что вообще не помнит такой девушки. Никто не заметил бы в этом ничего странного -- на конюшнях он почти не показывался. Его фатальная ошибка заключалась в том, что, желая спрятать концы в воду, он пытался инсценировать исчезновение Гарри. По делам их узнаете их... По его стрелам. У меня мелькнула мысль, что Дун еще не успел додуматься до того, чтобы обыскать мастерскую Перкина. Не исключено, что он нашел бы там заготовку, из которой Перкин вытачивал стрелы. Вряд ли Перкин стал бы делать их из каких-нибудь экзотических пород. Вполне может статься, что изготовил он их из того же мореного дуба, который шел на его поделки. А поскольку у него под рукой не оказалось подходящего материала, стрелы вышли без оперения. Не исключено, что Перкин допускал возможность криминологических анализов образцов пород дерева в его мат стерской. А уж в дереве он разбирался как никто другой. Исключительная дотошность Дуна, видимо, лишила его последней надежды. Он и в самом деле любил Мэкки. Но мир его рухнул. У него не было выбора. Я подумал о том, как Тремьен всегда гордился мастерством своего сына. Подумал о беспокойном возрасте Гарета. Подумал о Мэкки, чье лицо светилось тихой радостью от сознания того, что она носит в себе ребенка. Подумал о том, каким этот ребенок вырастет. Кто выиграет от того, что правда всплывет наружу? Разразится настоящая трагедия. Все эти люди, ставшие мне столь близкими, будут мучиться и. страдать. Больше всего достанется родным и близким. А что уж говорить о ребенке, который будет расти с сознанием того, что его отец -- убийца. Оставшись в неведении, Мэкки со временем избавится от скорби и печали. Пятно несмываемого позора не падет на Тремьена и Гарета. Всем будет только лучше, если эту тайну так и не раскроют. А для этого мне нужно совсем немного -- держать язык за зубами. Ну что ж, сделаю им этот подарок. Промолчу. После непродолжительного следствия, через неделю, дело о смерти Перкина было прекращено. Заключение коронера однозначно гласило: "Несчастный случай". Были принесены соболезнования семье. Приехав забрать меня из госпиталя, Тремьен сказал по пути в Шеллертон, что Мэкки стойко прошла через все мучительные судебные процедуры. -- А как она переносит беременность? -- Хорошо. Ребеночек только придает ей сил. Она говорит, что Перкин с ней, и останется с ней навсегда. -- Понимаю. Тремьен бросил на меня быстрый взгляд. -- Дун уже успел выяснить, кто всадил в вас стрелу? -- А сами-то вы знаете? -- Нет. Некоторое время мы ехали в молчании. -- Мне только интересно... -- неуверенно проговорил он. -- Дун навещал меня дважды, -- видя, что Тремьен замолчал, начал я. -- Я сказал ему, что не знаю, кто стрелял в меня, и даже не имею ни малейшего представления, кто бы это мог быть. Конечно, я не сообщил ему, где искать заготовку, из которой были выточены стрелы. Дун полностью разочаровался во мне: он решил, что я сговорился с ними. Гудхэвены, Эверарды, Викерсы и Джон Кендал -- все они заодно. "Да, -- согласился я с инспектором. -- Извините". Дун также сообщил мне, что не представляется возможным найти убийцу Анжелы Брикел. Лусть покоится с миром", -- сказал я ему, кивнув головой. На прощание он посоветовал мне следить за своим здоровьем. Я пообещал ему. Уходил он медленно, в наших глазах отражалось взаимное сожаление и симпатия. -- А не думаете ли вы, -- с болью в голосе сказал Тремьен, -- что в вас стрелял кто-то, кому было известно о вашем намерении вернуться за камерой Гарета? -- Я сказал Дуну, что, вероятнее всего, это был какой-нибудь мальчишка, вообразивший себя Робином Гудом. -- Нет... боюсь, что... -- Выбросьте это из головы. Какой-то мальчишка. -- Послушайте, Джон... Он знал. Он был умен. Он наверняка пришел к тем же выводам, что и я, и тем же путем. Кроме того, кто лучше него знал его собственного сына? -- И о книге... -- неуверенно начал он. -- Не знаю, стоит ли ее продолжать. -- Я буду писать ее, -- твердо ответил я. -- Книга явится признанием вашего жизненного пути. Сейчас это для вас особенно важно, не менее важно это и для Гарета, Мэкки и вашего еще не родившегося внука. И я сделаю это для вас. -- Вы знаете, кто стрелял в вас. -- Какой-то мальчишка. Весь остальной путь мы ехали молча. Фиона, Гарри, Мэкки и Гарет сидели в гостиной. Я настолько привык к тому, что Перкин всегда был вместе с ними, что его отсутствие вызвало во мне нечто вроде шока. Мэкки была бледна, но, сознавая себя хозяйкой, приветствовала меня сестринским поцелуем. -- Привет, -- сдержанно поздоровался Гарет. -- И тебе привет. -- Сегодня я отпросился с занятий в школе. -- Отлично. -- Как вы себя чувствуете? -- спросил Гарри. Подошедшая Фиона осторожно положила мне на плечи руки, обдав тонким ароматом духов. Гарри сообщил, что его тетка Эрика желает мне всего наилучшего. Произнося эту фразу, он иронично улыбался. Я поинтересовался состоянием его ноги. Обычная светская беседа. Мэкки принесла всем чаю. Традиционный для англичан способ избежать нежелательной темы. Я вспомнил, как Гарри плескал коньяк в кофе, после того как мы свалились на джипе в канаву. Сейчас я бы не отказался от такого напитка. " Вчера был ровно месяц, как я приехал сюда. Месяц в Шеллертоне... -- Удалось ли выяснить, кто в вас стрелял? -- спросил Гарри. В его вопросе, в отличие от вопросов Тремьена, не было никакого подтекста. Я дал ему привычный ответ. -- Дун считает, что это сделал какой-то мальчишка. Робин Гуд, ковбои, индейцы... Нечто вроде этого. Узнать это невозможно. -- Ужасно, -- Мэкки вздрогнула от воспоминания. Я взглянул на нее с благодарностью, а Тремьен, похлопав меня по плечу, заявил, что я останусь у них, чтобы продолжить работу над книгой. Все были довольны. Я как бы стал членом их семьи. Но про себя-то я знал, что где-нибудь весной, досмотрев до конца эту пьесу, вернусь в привычную мне тень, к одиночеству и моему роману. Мне требовалась встряска, и я ее получил, причем такую, что не забуду до конца жизни. Допив чай, я вышел из гостиной, пересек огромный центральный холл и направился в дальний конец дома, где была мастерская Перкина. В ноздри ударил терпкий аромат древесины. Инструмент был, как всегда, аккуратно разложен. На холодной плите стояла баночка с клеем. В комнате, где оборвалась жизнь человека, все было вымыто и вычищено, на полированном полу -- ни пятнышка. Я не испытывал к нему никакой ненависти, Я даже сожалел о том, что погиб такой талант. Я размышлял о причинах и следствиях. Что сделано, то сделано, говаривал Тремьен, но тем не менее трудно было избавиться от ощущения какой-то потери. Экземпляр "Дикой местности" лежал на верстаке. Машинально я взял его и начал листать. Капканы. Луки и стрелы. Все это мне уже до боли знакомо. Перевернув несколько страниц, я неожиданно наткнулся на схему точек, которые необходимо прижать при сильном артериальном кровотечении. Я тупо уставился на аккуратно выполненный рисунок: точки на предплечьях, запястьях... и ногах. Боже милостивый, оказывается, и это он узнал от меня.