совмещение и т. д. А вот мотивный анализ знает, по сути, лишь один термин - мотив, М. мотивного анализа не выделен - это является признаком того, что данное научное направление уже относится к парадигме постструктурализма. В принципе, на протяжении ХХ в. наблюдалась динамика понятия М. от жесткости к мягкости - не прямолинейно, конечно, но общая тенденция была именно такая. Вначале логические позитивисты провозгласили поиск идеального М. самой главной задачей философии, после этого Витгенштейн заметил, что говорить на идеальном языке - это все равно, что ходить по идеально гладкому льду. Однако после второй мировой войны в связи с идеями формализации знания на основе электронных систем, теории информации и кибернетики начался новый взлет жестких М. - появилась математическая лингвистика, семантика возможных миров, употреблявшие сложные системы М. Потом эти М. отошли в чисто технические разработки и вновь - на этот раз, по крайней мере на протяжении ХХ в., окончательно - пошла мода на мягкие расплывчатые М. Венцом этой тенденции стал, конечно, постмодернизм. МИФ . Это понятие имеет в обыденном и культурном языке три значения: 1) древнее предание, рассказ; 2) мифотворчество, мифологический космогенез; 3) особое состояние сознания, исторически и культурно обусловленное. Первое значение, или представление, как мы покажем ниже, просто неверно. М. не может быть рассказом чисто историческим, поскольку на стадии мифологического мышления то, что говорится, еще не отделено от того, о чем говорится. М. сознание не знает самых фундаментальных противопоставлений постмифологической культуры. Прежде всего - между реальностью и вымыслом. Для человека мифологического сознания не может быть также противопоставления правды и лжи, а для того чтобы говорить о рассказе, повествовании, нужны обязательно эти два противопоставления. Все дело в том, что в М. сознании другое время и пространство - время циклично: один из основных мифов человечества - это миф о вечном возвращении. Пространство же М. - это пространство аграрного ритуала, где все взаимосвязано. Каждое явление, в том числе и природное, толкуется в терминах пространства-времени, связанного с посевом, созреванием и уборкой урожая. Когда появляется историческое сознание - представление о будущем, которое не повторит прошлого, М. начинает ломаться, демифологизироваться. Отсюда и возникает представление о нем как о рассказе в духе "Преданий и мифов Древней Греции" - это вытянутые в линию, искусственно наделенные чертами повествовательности мифологические "остатки". Вот как пишет Клод Леви-Строс в этой связи о задаче мифолога: "Мы будем рассматривать миф так, как если бы он представлял собой оркестровую партитуру, переписанную несведущим любителем, линейка за линейкой, в виде непрерывной мелодической последовательности; мы же пытаемся восстановить его первоначальную аранжировку". Связанный с аграрным циклом мифологический культ умирающего и воскресающего бога (смысл аграрного культа в том, что "умирающее" зерно потом прорастает, "воскресает", как и умирающий бог - история Иисуса Христа тоже была решена в аграрно-мифологическом ключе как история умирающего и воскресающего бога) порождал особое отношение к личности, такое отношение, когда не действует фундаментальный закон тождества (а = а). Личность эпохи М. не такая, как наша личность, она - часть всего коллектива, то есть не просто олицетворяет весь коллектив, а отождествляется с ним. Различные похожие люди, например близнецы, Принимались за различные ипостаси одного человека, равного при этом всему космосу Когда появлялось линейное время, циклический миф начинал превращаться в линейный текст тогда появлялись двойники и близнецы исторического и условно-художественного повествования. Второе значение понятие М. как мифотворческого космогенеза - рождения мира из хаоса - более корректно, но ведь нас в первую очередь М. интересует потому, что в ХХ веке он стал одной из важнейших культурных категорий, а стал он таковым благодаря третьему значению - М. как особому состоянию сознания. Это такое состояние сознания, которое является нейтрализатором между всеми фундаментальными культурными бинарными оппозициями (см.), прежде всего между жизнью и смертью, правдой и ложью, иллюзией и реальностью. Вот почему во времена тоталитарного сознания, например, во времена сталинских репрессий, миф действует так безотказно. Когда арестовывают всю семью и человек понимает, что тот, кто все это заварил, - негодяй и тиран, а его арестованные или убитые родственники явно ни в чем не виноваты, он долго не может психологически удерживать в себе это непосильное для него знание. И он регрессирует в мифологическое сознание; оппозиция "злодей / жертва" сменяется для него оппозицией "вождь / герой" или "вождь / его враги". Сознание человека затемняется, и им полностью овладевает бессознательное, которое, как показал Юнг, как раз и состоит из М. (см. аналитическая психология). Вот почему миф так важен для ХХ в. Но мифологическое пронизывает не только политику, но и фундаментальную культуру, которая в ХХ в. становится тотально мифологической (см. неомифологическое сознание). Чтобы изучать это сознание, важно знать структуру классического М. (пусть реконструированную этим же неомифологическим сознанием). Для структуры М. прежде всего характерно то, что Люсьен ЛевиБрюль назвал партиципацией, то есть сопричастием. В мифе каждый объект, каждое действие сопричастно другим объектам и действиям. Изображение человека - это не просто изображение, это часть того человека, которого оно изображает, одна из его форм. Поэтому достаточно проделать какие-то манипуляции с изображением, и нечто произойдет с изображаемым человеком, например если проколоть изображение булавкой, человек умрет (контагиозная магия). Потому что часть - это то же, что целое, одно из проявлений целого. Как писал А. Ф. Лосев, для М. характерно всеобщее оборотничество - все связано со всем и отражается во всем. Для этого нужен особый язык и особое сознание. Например, когда человек говорит: "Я вышел из дома", то он просто описывает свое действие. Такой язык не может быть мифологическим, в нем слишком четко разделены объект, субъект и предикат. Но М. не разделял ни субъекта, ни объекта, ни предиката М. вообще не знал слов в современном смысле и синтаксиса в современном смысле: членов предложения, частей речи - ничего этого не было. В мифологическом сознании господствовал наиболее примитивный синтаксический (досинтаксический) строй - инкорпорирующий: в нем слово и предложение - это одно и то же, нерасчлененные смыслы нанизываются друг на друга. Не "я вышел из дома", а нечто вроде "меня-дом-наружу-хождение". Конечно, в таком нерасчлененном языке и сознании не может быть ни разграничения правды и лжи (оно возникает как функция членораздельного предложения), ни деления на иллюзию и реальность (оно возникает, когда есть предметы и есть слова), ни разграничения жизни и смерти (оно возникает, когда появляется начало и конец предложения и вообще начало и конец - то есть линейное время). Леви-Строс охарактеризовал М. мышление как бриколаж (фр. bricolage- отскок шара в бильярде ), то есть всеобщее взаимное отражение (утонченным вариантом бриколажа является, например, "Игра в бисер" Гессе). Рассмотрим особенности мифологического сознания на примере мифа об Эдипе (см. также Эдипов комплекс). Эдип по неведению убивает своего отца и женится на своей матери. Важно при этом, что он становится царем и что отец его был царь. Вот первая характерная черта архаического М.: ритуальное убийство престарелого царя, ветхого жреца - этому посвящена огромная книга Дж. Фрейзера "Золотая ветвь". Ритуальное убийство царя связано с культом умирающего и воскресающего бога - в мифологическом сознании Эдип и отец его Лай суть две стадии одного человека, это и есть умирающий и воскресающий бог-царь. А что такое соитие с матерью? Как говорили в древней Руси, "Богородица - мать-сыра земля": земля, мать - это олицетворение плодоносящего начала и одновременно субститут царской власти как овладения матерью-родиной. Ведь Эдип, овладев Иокастой, своей матерью, тем самым овладел городом Фивы, стал царем Фив. Почему же Эдип ослепил себя? В М. об Эдипе действует особая диалектика зрения как слепоты и слепоты как зрения. Об этом хорошо пишет Я. Э. Голосовкер. Эдип видел своего отца, видел свою мать, но тем не менее совершил все эти поступки, а слепой старецандрогин провидец Тиресий знал всю эту историю заранее от начала до конца. Стало быть, внешнее зрение ничего не стоит. Так пусть же его не будет вообще. И Эдип выкалывает себе глаза, чтобы отныне видеть все внутренним зрением (говорят, что так же поступил философ Демокрит, который ослепил себя, чтобы лучше видеть). Итак, в М. об Эдипе слились и аграрный М., и М. об умирающем и воскресающем боге. Убийство отца и инцест - явления поздние, то есть поздним является их осознание как чего-то ужасного. В обществе с эндогамией инцест был обычным делом. А первые люди вступали в инцест в силу обстоятельств; с кем же еще было им вступать в связь, ведь больше, кроме них, никого не было? Если же мы вспомним, что черпаем сведения об Эдипе из линеаризированных, лишенных "партитуры" рассказов и трагедии Софокла, а также вспомним то, что мы говорили о М. языке и сознании, то, в сущности, никакого в современном смысле убийства отца и инцеста не было. Было что-то другое, выраженное на инкорпорирующем языке: матере-отце-убива-женение. Леви-Строс же вообще считал, что главное в мифе об Эдипе совсем другое - вопрос, заданный мифологическим сознанием: как рождается человек, от одного человека или от двух? Современные представления о том, как рождается человек, - очень поздние, все мифологические герои рождаются каким-нибудь экзотическим, с нашей точки зрения образом: из головы отца, от наговора, от укуса какого-то насекомого и так далее. Наконец, они просто вырастают из земли. Леви-Строс обращает внимание на то, что Эдип был хромой, ведь ему в детстве перерезали сухожилия, и на то, что в имени его отца Лая (что значит "левша") кроется намек на то, что нечто не в порядке с конечностями. Леви-Строс толкует это как остатки архаического представления о том, что человек вырос из земли, а весь миф об Эдипе, как пробуждающееся любопытство к тому, как же это происходит на самом деле, в этом, по Леви-Стросу, и смысл Эдипова комплекса, который он тоже считает частью мифа об Эдипе, ибо миф не знает времени. Лит.: Фрейзер Дж. Дж. Золотая ветвь: Исследование магии и религии.- М., 1985. Леви-Брюль Л. Первобытное мышление.- М., 1994. Лосев А Ф. Знак. Символ. Миф.- М., 1982. Голосовкер Я. Э. Логика мифа. - М. 1987. Леви-Строс К. Структурная антропология. - М., 1983. Юнг К. Г. Архетип и символ.- М., 1991. Элиаде М. Космос и история. - М., 1987. Аверинцев С. С. К истолкованию символики мифа об Эдипе // Античность и современность. - М., 1972. Пятигорский А. М. Некоторые замечания о мифологии с точки зрения психолога // Учен. зап. Тартуского ун-та, 1965 - вып. 181. МНОГОЗНАЧНЫЕ ЛОГИКИ. Обычная Аристотелева логика называется двузначной, потому что ее высказывания, имеют два значения, то есть они могут быть либо истинными, либо ложными (см. также математическая логика) Однако мы знаем, что в реальности далеко не всегда можно определить точно истинность или ложность высказывания, и бывают переходные случаи. Например, есть высказывания неопределенные с точки зрения их истинности или ложности: Коммунизм - это молодость мира. Нынешний король Франции лыс. Вот что пишет по этому поводу один из виднейших современных философов Георг Хенрик фон Вригт: "Возьмем, например, процесс выпадения дождя. Этот процесс продолжается некоторое время, а затем прекращается. Но предположим, что это происходит не внезапно, а постепенно. Пусть р------- - р иллюстрирует, что на определенном отрезке времени вначале определенно идет дождь, потом определенно не идет дождь ( - р), а между этими временными точками находится переходная область, когда может капать небольшое количество капель - слишком мало для того, чтобы заставить нас сказать, что идет дождь, но слишком много для того, чтобы мы могли воздержаться от утверждения, что дождь опредленно закончился. В этой области высказывание р ни истинно, ни ложно". Таким образом, появляется еще третье значение высказывания: "ни истинно, ни ложно"; или "и истинно, и ложно"; или "неопределенно". Когда соответствующие явления стали обнаруживаться в математике и физике - например в квантовой механике при описании микромира, частица может производить одновременно воздействия на места, в которых она сама не находится, или как в трансперсональвой психологии, когда сознание настолько расширяется, что может одновременно находиться в разных местах, - то назревает необходимость в адекватном описании таких аномальных, с точки зрения двузначной логики, явлений. Здесь-то и помогает аппарат многозначной, например трехзначной, логики, которая наряду с обычными значениями "истинно" и "ложно" оперирует значением "неопределенно", или "неизвестно", или "ненаблюдаемо". Мы знаем (см. математическая логика), что в основе логического исчисления лежат несколько самоочевидных истин, аксиом, которые мы называем законами логики. В обычной двухзначной логике таких законов четыре: закон тождества (любое высказывание с необходимостью равно самому себе); закон двойного отрицания (двойное отрицание высказывания равно утверждению этого высказывания); закон исключенного третьего (высказывания может быть либо истинным, либо ложным); закон противоречия (неверно, что высказывание может быть одновременно истинным и ложным). В начале ХХ в. выяснилось, что закон исключенного третьего, строго говоря, не является законом логики, в силу того, что он действует только применительно к конечному множеству объектов, тогда как, например, числа представляют собой бесконечное множество. Вот что пишет об этом известный логик, а также автор знаменитых диссидентских памфлетов А. А. Зиновьев: "Возьмем утверждение: всякое целое число, большее единицы, есть либо простое, либо сумма двух простых, либо сумма трех простых. Неизвестно, так это или нет, хотя во всех рассмотренных случаях это так (а их конечное число). Назовем исключительным числом число, которое не удовлетворяет принятому утверждению. Существует ли такое число или нет? Мы не можем указать такое число и не можем вывести противоречие из допущения его существования. Отсюда делается вывод о неприменимости закона исключенного третьего в таких случаях". В данном случае, также показывающем, что не все законы двухзначной логики срабатывают, речь шла о так называемом интуиционистском понимании логики (авторы концепции интуиционизма - Л. Броуэр и А. Гейтинг). Аналогичным образом, двухзначная логика плохо описывает некоторые модальные высказывания (см. модальности). Например, высказывания "возможно, идет дождь" и "возможно, не идет дождь" не противоречат друг другу. Может быть, идет, а может, уже кончился. Но их немодальные аналоги - "дождь идет" и "дождь не идет" - являются явными противоречиями. Для подобных случаев и создавались М. л. Их авторы - Я. Лукасевич, Э. Пост, Д. Бочвар, Г. Рейхенбах стремились более адекватно, чем это делает классическая двузначная логика, описать такие сложные процессы, как процессы в микромире, или обойти такие технические трудности, как в примере с модальными высказываниями. В результате было построено несколько самостоятельных систем М. л. со своей аксиоматикой, своими законами, отличающимися от законов двузначной логики. Мы не будем вдаваться в суть этих законов - важно, что они построены и что мы поняли, чему они служат. Лит.: Вригт Г. Х. фон. Логика истины // Вригт Г. Х. фон. Логико-философские исследования. - М., 1986. Зиновьев А А Философские проблемы многозначной логики - М., 1960. МОДАЛЬНОСТИ (от лат. modus - вид, способ) - тип отношения высказывания к реальности. Наиболее известные нам М. - это наклонения: изъявительное - оно описывает реальность ("Я иду"), повелительное - оно ведет диалог с реальностью ("Иди") и сослагательное ("Я бы пошел") - оно вообще слабо связано с реальностью. Но, кроме обычных наклонений, существуют еще логические М. - они называются алетическими (от древнегр. aletycos - истинный) это М. необходимости, возможности и невозможности. Эти М. существуют как бы незримо. При логическом анализе они добавляются к предложению в виде особых зачинов на метаязыке, модальных операторов. Например, все аксиомы математики и логики являются необходимо истинными - "2х2 = 4", "Если а, то неверно, что не а" (закон двойного отрицания). Тогда мы говорим: Необходимо, что если а, то неверно, что не а. Такие высказывания истинны всегда, во всех возможных мирах (см. семантика возможных миров). Они называются тавтологиями. Пример возможно истинного высказывания: "Завтра пойдет дождь"; пример невозможного высказывания: "Если а, то не а". Такие высказывания называются противоречиями. Алетические М. были известны еще Аристотелю. В ХХ в. К. Льюис построил на их основе особую модальную логику, аксиомы которой отличаются от аксиом обычной пропозициональной логики (логики предложения). Например, законом (тавтологией) обычной логики является предложение: "Если а, то а"(форма закона тождества). Если добавим сюда оператор "возможно", то это предложение перестанет быть тавтологией, необходимой истиной: Если возможно, что а, то возможно, что и не а. В ХХ в. были разработаны и другие модальные системы: 1. Деонтические М. ( лат. deonticos - норма) - это М. нормы. Они предписывают, что должно, что разрешено и что запрещено. Например, в трамвае: Должно платить билеты. Можно ехать. Нельзя курить. Логику деонтических М. разработал финский философ Георг фон Вригт. 2. Аксиологические М. (лат. ахiс - ценность), различающие негативные, позитивные и нейтральные оценки. В сущности, любое предложение так или иначе окрашено аксиологически в зависимости от контекста (см. прагматика). Равным образом можно сказать: Хорошо, что идет дождь. Плохо, что идет дождь. И просто: Идет дождь. Аксиологическую логику разработал русский философ А. А Ивин. 3. Эпистемическая логика ( древнегр. ерisteme - знание) изучает М. знания, незнания и полагания: Он знает, что я это сделал. Он полагает, что я это сделал. Он не знает, что я это сделал. Эпистемическую логику разработал Яакко Хинтикка, один из создателей семантики возможных миров. 4. Логика времени - прошлое, настоящее, будущее: Вчера шел дождь. Сегодня идет дождь. Завтра пойдет дождь. Логику времени разработал английский философ Артур Прайор. 5. Логика пространства - здесь, там, нигде. Подробно о ней см. в ст. пространство. Можно заметить, что все шесть М. устроены одинаковым образом, в каждой по три члена - позитивный, негативный и нейтральный: М. + 0 - алетические необходимо возможно невозможно деонтические должно разрешено запрещено аксиологические хорошо нейтрально плох о эпистемические знание полагание незнание временные прошлое настоящее будущее пространственные здесь там нигде Можно заметить также, что все М. и содержательно похожи друг на друга. Необходимо соответствует тому, что должно, хорошо, известно, находится в настоящем и здесь. И наоборот. Возможно, в эпоху мифологического сознания (см. миф) они составляли одну супермодальность. Для чего нужны М.? Они регулируют всю нашу жизнь (см. реальность). Например, деонтическая логика сможет когда-нибудь решить, разрешено ли то, что не запрещено. Каждый наш шаг в жизни характеризуется в сильном смысле хотя бы одной такой М., а в широком смысле - всеми шестью. Рассмотрим простейшую ситуацию: Человек вышел из дома. Это возможное высказывание С деонтической точки зрения это разрешенное действие (но если бы контекст предшествующих или последующих предложений указывал на то, что в это время наступил комендантский час, то это действие перешло бы в разряд запрещенных). Хорошо это действие или плохо, также зависит от контекста. Если человека ждет приятель, то оно хорошо, а если наемный убийца, то, конечно, плохо. С точки зрения времени, это высказывание о прошлом. С точки зрения пространства, это переход из одного актуального пространства в другое. В сильном смысле это именно пространственное высказывание и действие. Построенная типология М. может отражать не только реальную жизнь, но и классифицировать сюжеты (об этом см. соответствующую статью словаря). Лит.: Вригт Г.Х. фон. Логико-философские исследования.- М., 1986. Ивин А. А. Основания логики оценок. - М., 1971. Рrior A. N. Time and modality.- Ох., 1957. Hintikka J. Knowledge and belief1. - L., 1962. Руднев В. Морфология реальности: Исследование по "философии текста".- М., 1996. МОДЕРНИЗМ - достаточно условное обозначение периода культуры конца ХIХ - середины ХХ в., то есть от импрессионизма до нового романа и театра абсурда. Нижней хронологической границей М. является "реалистическая", или позитивистская, культура ХХ в., верхней - постмодернизм, то есть 1950 - 1960-е гг. Не следует путать искусство М. и авангардное искусство, хотя порой грань между ними провести трудно. Типичными искусствами М. являются символизм, экспрессионизм и акмеизм. Типичными искусствами авангарда являются футуризм, сюрреализм, дадаизм. Главное различие между М. и авангардом заключается в том, что хотя оба направления стремятся создать нечто принципиально новое, но М. рождает это новое исключительно в сфере художественной формы (говоря в терминах семиотики), в сфере художественного синтаксиса и семантики, не затрагивая сферу прагматики. Авангард затрагивает все три области, делая особенный упор на последней. Авангард невозможен без активного "художественного антиповедения", без скандала, эпатажа (см. авангардное искусство). М. это все не нужно. В сфере прагматики модернист ведет себя, как обычный художник или ученый: он пишет свои замечательные картины, романы или симфонии и обычно не стремится утвердить себя перед миром таким активным способом, как это делают авангардисты. Наоборот, для модерниста скорее характерен замкнутый образ жизни, а если модернисты объединяются в какие-то кружки, то ведут они себя исключительно тихо и даже академично. Вообще понятие М. тесно связано не только с искусством, но и с наукой и философией. Недаром многие ранние модернисты (особенно русские) были учеными и философами - Валерий Брюсов, Андрей белый, Вячеслав Иванов. Нельзя не считать проявлениями М. в культуре ХХ в. такие ключевые явления, как психоанализ, теорию относительности, квантовую механику, аналитическую философию, структурную лингвистику, кибернетику и нельзя не считать модернистами Зигмунда Фрейда, Карла Густава Юнга, Альберта Эйнштейна, Германа Минковского, Курта Геделя, Нильса Бора, Вернера, Гейзенберга, Фердинанда де Соссюра, Людвига Витгенштейна, Норберта Винера, Клода Шеннона. М., если его рассматривать как такое комплексное движение в культуре ХХ в., отталкивался прежде всего от "реалистического" (ср. реализм), позитивистского мировосприятия ХIХ в. Основные различия между ними в следующем: 1. Позитивизм стремился к описанию существующей реальности, М. стремился моделировать свою реальность (в этом смысле эволюционная теория Дарвина является скорее модернистской, чем позитивистской, во всяком случае находится на границе). 2. У позитивизма ХIХ в была отчетливо заостренная материалистическая установка - реальность первична. Для М. скорее характерна противоположная установка: идеалистическая - первичным является сознание или агностическая - мы не знаем, что первично и что вторично, и нам это не важно. 3. Для позитивистов ХIХ в. наиболее фундаментальным было понятие реальности. Для М. понятие реальности растворялось в аллюзиях, реминисценциях, в зеркальных отображениях одного в другом - и фундаментальным становилось понятие текста, который, обрастая цитатами, аллюзиями и реминисценциями, превращался в интертекст, а потом уже, в эпоху постмодернизма, в гипертекст. 4. Для позитивистского "реалистического" понимания литературы был, тем не менее, характерен чисто романтический конфликт героя и толпы (ср., например, Базарова, Рахметова, Растиньяка и Валентена в произведениях Тургенева, Чернышевского и Бальзака, которые считаются реалистами). В М. этот конфликт рассасывается и вообще идея изображения личности с ее сложными душевными переживаниями уходит на второй план либо возводится в ранг сверхценности красота редуцированного сознания, как у Фолкнера в "Шуме и ярости" (Бенджи Компсон), или сознание расщепляется, как в "Школе для дураков" Саши Соколова. Если же в произведении все же есть конфликт героя и толпы, как, например, в "Докторе Фаустусе" Томаса Манна, то он проведен нарочито пародийно, как и вся сюжетная канва этого произведения (см. также принципы прозы ХХ века). 5. Если для литературы ХХ в. характерна "семейность", изображение семьи и ее микро- и макросоциальных проблем, то в ХХ в. это остается только у писателей - последователей "реалистической" традиции (Дж. Голсуорси, Роже Мартен дю Гар, Теодор Драйзер). Представители же М. либо вообще не касаются проблемы семьи, как, например, в "Игре в бисер" Гессе или "Волшебной горе" Манна, "Бледном огне" Набокова, "Мастере и Маргарите", или рисуют распад семьи, как во всех почти произведениях Фолкнера, "Будденброках" Томаса Манна, "Петербурге" Белого, "В поисках утраченного времени" Пруста, "Улиссе" Джойса. Если в литературе ХIХ в. много прекрасных произведений и страниц посвящено детству и детям, то для М. это не характерно. Если о детстве и говорится, то как о безвозвратно утраченном (Пруст) или искалеченном психической болезнью ("Шум и ярость" Фолкнера, "Школа для дураков" Соколова). В "Мастере и Маргарите" есть важный в этом смысле эпизод, когда Маргарита на пути на шабаш залетает в какую-то московскую квартиру и разговаривает с мальчиком (здесь подчеркивается, что у ведьмы, которой стала Маргарита, не может быть детей). Таким образом, М. изображает мир без будущего, апокалиптический мир. Это мир в преддверии фашизма и тоталитарного сознания, атомной бомбы и массового терроризма. С этим связан и психологический, характерологический (см. характерология) аспект М. Практически все его представители - это шизоиды-аутисты по характеру (см. аутистическое мышление), то есть замкнуто-углубленные характеры, психически неустойчивые, болезненные, мимозоподобные, но внутренне чрезвычайно цельные. Характерные примеры - Пруст, проведший вторую половину жизни в комнате с пробковыми стенами, Кафка, всю жизнь жаловавшийся на слабость, невозможность работать, жизненные неудачи, Витгенштейн, всю жизнь проведший на грани самоубийства, Мандельштам, сочетающий в своем характере болезненное чувство собственного достоинства с совершенной неукорененностью в жизни. Лишь немногие "короли" М. - З. Фрейд, И. Стравинский. А. Шенберг, Т. Манн - не были обижены судьбой, хотя все четверо умерли не у себя на родине, а в изгнании, то есть пережили психологическую травму эмиграции. Исключение и в этом, пожалуй, лишь Уильям Фолкнер. Естественно, что подобно тому как М. зрел уже в поздних произведениях Пушкина, Гоголя и Достоевского, так и постмодернизм уже можно "заподозрить" в "Улиссе" Джойса, в "Волшебной горе" Т. Манна и его "Докторе Фаустусе", то есть в тех произведениях, в которых юмор если и не перевешивает общий мрачный колорит, то, во всяком случае, присутствует в явном виде, и которые строятся, как говорил черт в "Докторе Фаустусе" - в виде "игры с формами, о которых известно, что из них ушла жизнь". Лит.: Руднев В. Модернизм // Русская альтернативная поэтика. - М., 1991. Руднев В.П. Модернистская и авангардная личность как культурно-психологический феномен // Русский авангард в кругу западноевропейской культуры. - М., 1993. МОТИВНЫЙ АНАЛИЗ - разновидность постструктуралистского (см. постструктурализм) подхода к художественному тексту и любому семиотическому объекту. Введен в научный обиход профессором Тартуского ун-та (ныне профессор Колумбийского ун-та) Борисом М. Гаспаровым в конце 1970-х гг. Находясь в эпицентре отечественного структурализма и испытывая непосредственное влияние Ю. М. Лотмана и его структурной поэтики, автор М. а. отталкивался именно от этого направления, стремясь к тому, чтобы все делать наоборот. Там, где в структурной поэтике постулировалась жесткая иерархия уровней структуры текста (ср. структурная лингвистика), М. а. утверждал, что никаких уровней вообще нет, мотивы пронизывают текст насквозь и структура текста напоминает вовсе не кристаллическую решетку (излюбленная метаформа лотмановского структурализма), но скорее запутанный клубок ниток. Суть М. а. состоит в том. что за единицу анализа берутся не традиционные термы - слова, предложения, - а мотивы, освовным свойством которых является то, что они, будучи кросс-уровневыми единицами, повторяются, варьируясь и переплетаясь с другими мотивами, в тексте, создавая его неповторимую поэтику. Так, например, в "Страстях по Матфею" И. С. Баха (этот пример приводился Б. Гаспаровым в его лекциях) мотив креста экземплифицируется не только в соответствующих евангельских вербальных темах, но также и в перекрестной композиции четырех голосов солистов (баса, тенора, альта и сопрано) и в устойчивом графическом символизме креста на нотном стане. По своим истокам М. а., с одной стороны, восходил к лейтмотивной технике поздних опер Р. Вагнера, с другой - к понятию мотива у А. Н. Веселовского. Но, скорее всего, бессознательным коррелятом М. а. были не соответствующие современные ему построения деконструктивизма Жака Деррида (который тогда был в Тарту малоизвестен и непопулярен), а классический психоанализ Фрейда. Техника свободных ассоциаций, которую Фрейд описывает, например, в "Психопатологии обыденной жизни", его анализ обмолвок, ослышек, описок и других ошибочных действий (см. психоанализ) весьма напоминает технику М. а. При этом принцип, провозглашенный Фрейдом достаточно эксплицитно - чем свободнее, "случайнее" ассоциация, тем она надежнее, - открыто не признавался автором М. а., однако на деле все обстояло именно так. Здесь необходимо сделать оговорку, что само слово "анализ" применительно к гуманитарным наукам ХХ в. имеет совершенно иной смысл, чем то же слово применительно к естественным и точным наукам. Математический анализ, спектральный анализ, анализ крови, с одной стороны, и психоанализ, контент-анализ, анализ поэтического текста - с другой отличаются прежде всего тем, что в первом случае процедура анализа подвержена верификации и контролю. Применительно ко второму случаю это невозможно и ненужно: бессмысленно делать повторный или контрольный анализ текста (за исключением некоторых строгих областей филологии - ритмики стиха, математической лингвистики). И если собрать десять аналитиков (идет речь о психоанализе или о М. а.), то в результате мы получим десять пересекающихся (в лучшем случае) "анализов" - ибо структура семиотического объекта, например художественного дискурса, неисчерпаема и бесконечна. Наиболее впечатляющих результатов М. а. добился при разборе достаточно объемистых текстов (идеалом анализа в структурной поэтике было небольшое лирическое стихотворение). Так, в наиболее известной, несколько раз переиздававшейся работе Б. Гаспарова о "Мастере и Маргарите" при помощи соотнесения таких, например, ассоциативных рядов-мотивов, как: Иван Бездомный - Демьян Бедный - Андрей Безыменский - Иванушка-дурачок - евангелист Иоанн, - удавалось показать многослойный полифонизм булгаковского романа-мифа (см. неомифологическое сознание, интертекст, полифоннческнй роман), его соотнесенность на равных правах с действительностью булгаковского времени, традицией русской литературы и музыкальной европейской традицией. По Гаспарову, "Мастер и Маргарита" - это роман-пассион (от лат. раssio-, - оnis - страдания, страсти; так назывались музыкально-драматические действа в лютеранской традиции, повествующие о евангельских событиях, начиная с пленения Христа и кончая его смертью; в работе Гаспарова имеются в виду баховские "Страсти по Матфею" и "Страсти по Иоанну"). Работа о "Мастере и Маргарите" была литературоведческим шедевром, которым зачитывались до дыр и который обсуждали чуть ли не на каждой улице маленького студенческого городка, исторической родине отечественного структурализма (Тарту). Второе значительнейшее исследование в духе М. а. - книга Гаспарова "Поэтика "Слова о полку Игореве" - носит значительно более академически-спокойный характер, хотя по силе и впечатляющей убедительности результатов, включая оригинальный перевод памятника и головокружительные толкования темных мест, это исследование не успутает предыдущему. Оказавшись в начале 1980-х гг. вместе со своим автором в США, М. а. во многом потерял свою "национальную идентичность", растворившись в плюрализме "зарубежных" подходов к тексту, среди которых он был лишь одним из многих. Тем не менее, будучи одним из учеников Б. М. Гаспарова и безусловным сторонником М. а., автор этих строк считает его одним из эффективнейших и эффектных подходов к художественному тексту и любому семиотическому объекту. Лит.: Гаспаров Б. М. Литературные лейтмотивы. - М., 1995. Гаспаров Б.И. Поэтика "Слова о полку Игореве". - Вена, 1984. Руднев В. Структурвая поэтика и мотивный анализ // Даугава, 1990. - No 1.  * Н *  НЕВРОЗ - психическое отклонение от нормы, связанное с мучительными переживаниями, но не всегда признаваемое болезнью. Н. составляют основной предмет психоанализа (см.) и рассматриваются им как результат конфликта между различными частями психики. Согласно теории Фрейда, в основе Н. лежит фиксация на определенной фазе либидо или регрессия к ней, сопровождающаяся оживлением инфантильных переживаний и неспособностью механизмов защиты вытеснить неприемлемые для Я влечения. Что это значит? Под фиксацией Фрейд понимает в данном случае задержку в развитии либидо на одной из ранних стадий, что увеличивает вероятность возврата к этой стадии в дальнейшем (этот возврат и называется регрессией) и создает основу для Н. При этом часть влечений стремится прорваться в сознание и в поступки человека. Для повторного вытеснения развиваются невротические симптомы, представляющие собой, с одной стороны, частичную разгрузку психической энергии с помощью замещающего удовлетворения. Замещение - один из механизмов защиты Я путем замены объекта или потребности. Замещение объекта происходит при невозможности выразить чувства или осуществить действие по отношению к нужному объекту. Например, социальные запреты перемещают агрессию по отношению к начальнику на подчиненных или членов семьи, а потребность, которую не удается удовлетворить, замещают на противоположную. Так, безответная любовь способна превратиться в ненависть, а нереализованная сексуальная потребность - в агрессию. Чем сильнее напор влечения, тем больше вероятности, что повторное вытеснение потребуется неоднократно и на месте симптомов сложатся невротические черты характера. Невротический характер - это психическое расстройство, ставшее настолько устойчивым, что под его воздействием произошла перестройка всей личности, в том числе и ее система ценностей. Обладателю невротического характера его поведение представляется нормальным, ибо он соотносит его с образом, в котором уже есть патология. Например, прежде чем приняться за работу, человек каждый раз наводит порядок на своем рабочем столе, причем делает это так долго и тщательно, что на работу уже не остается времени. Если человек страдает от того, что времени на работу не осталось, мы столкнулись с невротическим симптомом. Но если он считает, что все в порядке, ибо он проявил лучшую черту характера - аккуратность, на что и времени не жалко, то перед нами невротический характер. Наиболее характерным для практики психоанализа является Н. навязчивости - невротическое состояние, характеризующееся мучительными сомнениями или действиями, происхождение которых человеку не понятно. В своих "Лекциях по введению в психоанализ" Фрейд рассказывает о необъяснимом, на первый взгляд, Н. навязчивости одной дамы. Ее Н. заключался в том, что она все время выбегала из спальни, требовала горничную, давала ей какое-то незначительное поручение или вовсе отпускала ее, а сама в недоумении возвращалась назад. После долгого и мучительного анализа эта женщина наконец вспомнила травму, на которой было зафиксировано ее либидо и которое было вытеснено в бессознательное. Эпизод состоял в следующем. В молодости ее муж в первую брачную ночь никак не мог ее дефлорировать. Он несколько раз выбегал из комнаты, вбегал снова, но у него ничего не получалось. Тогда он сказал: "Стыдно будет утром перед горничной" - и залил простыню красными чернилами. Фрейду стало ясно, что пациентка идентифицирует себя со своим мужем. Она играет его роль, подражая его беготне из одной комнаты в другую, чтобы защитить его от подозрений горничной. Особенностью Н. в отличие от психозов является то, что человек не утрачивает способности различать внешнюю реальность и мир своих фантазий. Н. различной этиологии - истерия, фобии, Н. навязчивости, травматические Н., то есть психические отклонения, вызванные неожиданным воздействием на психику (типичный случай - Н. после автокатастрофы), или "военные" Н. (после мировых войн) - чрезвычайно характерны для культуры ХХ в. и ее представителей. Научные, технические, социальные и сексуальные революции обострили чувствительность нервной системы человека и увеличили вероятность его невротической реакции на многие события. Лит.: Фрейд З. Введение в психоанализ: лекции. - М., 1989. Додельцев Р. Ф., Панфилова Т. В. Невроз // Фрейд З. Художник и фантазирование. - М., 1995. НЕОМИФОЛОГИЧЕСКОЕ СОЗНАНИЕ - одно из главных направлений культурной ме