18
зябко запахивается кофтой. - Ох, Алексей,
Алексей... - вздыхает она. - Ну, теперь ты
понял? Понял, что такое пятистенка?
- Угу, - отвечаю я, - я и сам знал,только
забыл.
Мы долго стояли на мокром крыльце. На
осторожный стук матери никто не отозвался.
- Может, их нет никого? - с надеждой
пробормотал я.
Уже смеркалось, и все вокруг погружа-
лось в холодный туман, сквозь который
едва различалась широкая, мелкая в этом
месте река и замершие в безветрии бере-
зы.
- Алексей, ну-ка сходи посмотри с дру-
гой стороны. Может быть, там кто-нибудь
есть?
Мать озабоченно посмотрела на меня и
поняла, что мне ужасно не хочется никуда
идти и смотреть, потому что я очень боялся
увидеть "кого-нибудь". Меня бросило в жар,
и я потер и без того расчесанные ноги на-
мокшим рукавом курточки.
- Боже мой, перестань чесаться, я тебе
тысячу раз говорила! - сказала мать.
- Давай лучше постучим погромче. Один
раз стукнула еле-еле... Думаешь, они так
сразу и прибегут, - ответил я, умоляюще
глядя на мать.
- Тогда постой здесь, а я пойду с другой
стороны.
И снова я испугался. Я представил себе,
что когда мать скроется за углом, дверь от-
ворят и я, не зная, что сказать, буду глядеть
на появившегося на пороге доктора Соло-
вьева.
Мать спустилась с крыльца и уже шла по
блестящей в тумане тропинке, и когда нео-
жиданно загрохотал железный засов, я бро-
сился за ней, догнал ее и сказал задыхаясь:
- Ма, там открывают...
- Что с тобой? - стараясь быть спокой-
ной, спросила она, возвращаясь к крыльцу...
В освещенном проеме двери стояла вы-
сокая белокурая женщина в голубом шел-
ковом халате. Я взглянул на мать и прогло-
тил слюну.
- Здравствуйте, - сказала мать и улыб-
нулась так, как будто нас ждали.
- Здравствуйте... - недоуменно ответи-
ла женщина в халате. - Вам кого, собствен-
но?
- Вас, наверное, - игриво улыбаясь, от-
Кадр из фильма. Герой в детстве - Игнат Данильцев. (иллюстрация)
ветила мать. - Вы Надежда петровна?
- Да, а что? Я вас раньше...
- Видите ли, - перебила мать. - Я пад-
черица Николая Матвеевича Петрова. Они,
кажется, дружили с вашим мужем. А уж там
не знаю... - смутилась она.
- Николай Матвеевич? Какой Николай
Матвеевич? - женщина в халате насторо-
жилась.
- Петров... Николай Матвеевич... Врач.
Он раньше жил здесь, в Завражье, а потом
переехал в Юрьевец. Там он стал судебно-
медицинским экспертом, - навязчиво
объясняла мать.
- А-а-а... А сами-то вы откуда? Из горо-
да?
- Мы, в общем-то, из Москвы. Но в Юрь-
евце у нас комната, - объяснила мать то-
ропливо.
- Москвичи значит? - неодобрительно
буркнула Надежда Петровна.
- Да. Мы эвакуировались прошлой осе-
нью. Бомбежки в Москве начались. А у меня
двое детей. А здесь все-таки у мамы ста-
рые связи. И потом, я ведь тоже в этих краях
выросла.
- Дмитрия Ивановича сейчас дома нет...
Он в городе... - вдруг разочарованно
протянула Надежда Петровна и убрала руку
с косяка. Я даже заулыбался от радости.
- Да мне, собственно, вы нужны. У меня
к вам маленький дамский секрет, - как-то
некстати ввернула мать. В глазах Надежды
Петровны мелькнуло не то недоверчивое
любопытство, не то страх.
- Ну, проходите, что же здесь-то стоять...
- вдруг позволила она.
Вслед за Надеждой Петровной мы вошли
в дом. Вместо сеней я увидел нечто вроде
прихожей с блестящими полами и зеркалом,
висящим на стене в овальной раме. В углу
стояли старинные сундуки, а над входом в
кухню висела керосиновая лампа с краси-
вым абажуром какого-то почти оранжевого
цвета. Громоздкие поблескивающие шкафы
с медными ручками и замками. Вешалка у
дверей с непонятным кругом внизу. На од-
ной из гладких стен висела картина в тяже-
лой раме.
- Вытирайте ноги только, Маша мыла
полы, - сказала Соловьева.
Мы аккуратно вытерли ноги. Мать, что-
19
бы подбодрить меня, сделала это с нарочи-
той старательностью и, как ей, видно, каза-
лось, не без веселой иронии. Больше всего
я боялся, что хозяйка заметит, что мы бо-
сые.
Надежда Петровна открыла дверь на кух-
ню и, зябко поеживаясь в своем халате,
обернулась к нам.
- Алексей, ты посиди здесь пока, я сей-
час вернусь. Мы недолго, - преувеличенно
бодро сообщила мать Соловьевой.
Я остался один, сел на стул против зер-
кала и с удовольствием увидел в нем свое
отражение. Наверное, я просто отвык от
зеркал. Оно казалось мне предметом совер-
шенно ненужным и поэтому драгоценным.
Мое отражение не имело с ним ничего об-
щего. Оно выглядело вопиюще оскорбитель-
ным в резной черной раме. Я встал со стула
и повернулся к зеркалу спиной.
До меня доносились неразборчивые го-
лоса, звяканье дверок буфета, потом нео-
жиданный смех Надежды Петровны. И мне
почему-то стало хорошо.
Я подошел к кухонной двери и осторож-
но приоткрыл ее. У зеркала, кокетливо
поглядывая на себя то с одной, то с другой
стороны, стояла Надежда Петровна и при-
меряла сережки, весело поблескива- ющие
золотом и чем-то голубым.
Я тихонько отошел к двери и сел на сун-
дук.
- Бросили мы тебя тут, да? Тебя как зо-
вут? - неожиданно появляясь в дверях, спро-
сила Надежда Петровна.
- Алексей, - ответил я.
- Вы знаете, - сказала она, обращаясь к
матери, - а у меня тоже есть сын. Не такой
большой, конечно. Ой, господи, трудно сей-
час с детьми, война все-таки. А мне еще
хочется, - засмеялась она, - дочку. Он сей-
час в спальне. Спит. Хотите посмотреть?
- А мы его не разбудим? - испугалась
мать.
- Ничего, мы тихонько. Он у нас чудный!
Он тут вдруг подошел к отцу и спросил - а
почему пять копеек больше, а десять мень-
ше. Дмитрий Иванович так и не ответил ни-
чего. Не смог! Ему ведь поначалу дочку хо-
телось. Он даже имя ей придумал - Лора. А
я приданое розовое приготовила: и конверт,
и ленту. Пришлось все перешивать. Наде-
лал нам хлопот, разбойник. Мы уж ведь уве-
рились в дочке-то.
20
дение это передалось моей матери...
Надежда Петровна осторожно открыла
дверь в спальню.
Это была огромная и совершенно пус-
тая комната. Было почти темно, синели толь-
ко окна, и тихий свет ночника отражался в
сияющем паркете. Прямо посреди, между
окнами и дверью, откуда мы смотрели,
стояла не то кровать, не то еще что-то из
красного полированного дерева, с потолка
падали каскады чего-то похожего на легкий
голубой дым, а под шелковым, тоже голу-
бым одеялом, весь в кружевах, спал розо-
вый курчавый ребенок, положив на щеки
длинные, вздрагивающие ресницы.
Вдруг малыш вздрогнул и открыл глаза.
- Разбудили мы тебя все-таки? Да? Вот
у тебя мама-то болтает да болтает, - про-
должала петь Надежда Петровна. - Кто к нам
пришел-то? А? Незнакомые? Ну что же ты?
Э-э? Не проснешься никак! Ну и ладно, ну и
спи тогда. Усни, моя ягодка, спи.
Я смотрел на него, раскрыв рот и вытянув
шею. В тишине раздался счастливый смех
Надежды Петровны. Я обернулся и посмот-
рел на мать.
Глаза ее были полны такой боли и от-
чаяния, что я испугался. Она вдруг заторо-
пилась, шепотом сказала что-то Соловьевой,
и мы вышли обратно в прихожую.
- А они идут мне, правда? - спросила ее
хозяйка, закрывая за собой дверь. - Только
вот кольцо... Как вы думаете, оно не грубит
меня, нет? Как вы думаете?
Мать молча бросилась в кухню. Надежда
Петровна за ней.
Надежда Петровна. Что с вами?
Мать. Вы знаете, что-то нехорошо...
Надежда Петровна. Господи, вы, навер-
ное, с дороги устали? Я сразу как-то не со-
образила... Вот, выпейте пока... Согрейтесь.
Заболталась я совсем. Ведь ужин готовить
надо. Из дома-то, небось, когда вышли?
Мать. О, спасибо. Да вы не беспокой-
тесь, пожалуйста.
Надежда Петровна. Ну как же я вас так-
то отпущу.
Мать. Да мы ведь поели перед уходом,
недавно.
Из прихожей доносится кашель Алексея.
Надежда Петровна. Ой, что-то у него
кашель какой нехороший.
Мать. Да бегает везде, дети, знаете...
Нужно обязательно, чтобы
его Дмитрий Иванович по-
слушал. Кстати, он сейчас
приедет.
Мать. Нет, спасибо. Мы
не сможем подождать. Нам
ведь два с лишним часа
идти.
Надежда Петровна. А
как же сережки? Деньги-то
у мужа. Смотрите, как маль-
чик-то устал. А мы сейчас
петушка зарежем. Только у
меня к вам просьба малень-
кая. Сама-то я на четвертом
месяце. Тошнит меня все
время. Даже когда корову
дою, подступает прямо. А уж
петуха сейчас... сами пони-
маете. А вы бы не смогли?
Мать (в
полной рас-
терянности). Понимаете, я
сама...
Надежда Петровна.
Что, тоже?
Мать. Нет, не в этом
смысле. Просто мне не при-
ходилось никогда.
Надежда Петровна. А... Так это пара
пустяков... В Москве-то, небось, убитых ели.
А я вот все это делаю здесь, на бревнышке.
Вот топор. Дмитрий Иванович утром нато-
чил.
Мать. Это что, прямо в комнате?
Надежда Петровна. А мы тазик подста-
вим. А завтра утром я вам с собой курочку
дам. Вы не думайте, это как презент.
Мать. Вы знаете, я не смогу.
Надежда Петровна. Вот что значит наши
женские слабости-то. Может, тогда Алешу
попросим? Мужчина все-таки.
Мать. Нет, ну зачем же Алешу...
Надежда Петровна (приносит петуха,
кладет его на бревнышко). Тогда держите,
держите. Крепче держите, а то вырвется, всю
посуду перебьет. Ну-ка. Ой, что-то мне все-
таки... Ну! ..
Петух забился под руками у матери...
Наш уход был словно побег. Мать отве-
чала невпопад, не соглашалась, говорила,
что она передумала, что это слишком де-
шево, почти вырвалась, когда Соловьева,
уговаривая, взяла ее за локоть.
Когда мы возвращались, было совсем
темно и шел дождь.
Я не разбирал дороги, то и дело попа-
дал в крапиву, но молчал. Мать шла рядом,
я слышал шлепанье ее ног по лужам и шо-
рох кустов, которые она задевала в темно-
те.
Вдруг я услышал всхлипывания. Я замер,
потом, стараясь ступать бесшумно, стал
прислушиваться, вглядываться в темноту, но
ничего не было слышно.
В то далекое довоенное утро я проснулся
от счастья. В окна бил праздничный свет.
Солнце, пронзительно вспыхнув, капризно
преломлялось в граненом флаконе и раду-
гой разбрасывалось по белизне фаянсово-
го умывальника, стоявшего в углу. За от-
крытой дверью никого не было. Я сел на
кровать и свесил ноги. Прислушался.
Звонкий отзвук железной дужки о ведро,
плеснувшаяся на закачавшуюся лавку вода,
свежий глуховатый шум с улицы, до-
носящийся через открытое окно, сквозь кру-
жевные занавески и кусты с домашним жа-
21
смином на подоконнике. Я посмотрел сквозь
раскрытую дверь в соседнюю комнату и на
полу, около дивана, увидел туфли. Туфли с
тонкими перемычками и белыми пуговками.
Рядом стоял чемодан. Я мгновенно все
понял, бросился к дверям и, обалдев от ра-
дости, остановился на пороге.
Около зеркала, освещенная белым солн-
цем, стояла моя мама.
Она, наверное, приехала ночью, а теперь
стояла у зеркала и примеряла серьги, по-
блескивающие золотыми искрами и матово
сияющей бирюзой.
Вы когда-нибудь голодали? Вы и
Ваша семья?
Вы гордились своими успехами на
работе? Были ли у вас друзья на
работе, близкие с которыми Вы и
сейчас считаете необходимым и ес-
тественным делиться своими забота-
ми и радостями? Что Вы ощутили, когда
уходили на пенсию и последний раз
выходили из здания типографии?
Скажите, когда было слишком труд-
но, Вы находили силы жить дальше
только из-за того, что у Вас на
руках двое детей? И старая мать?
Почти у всех людей вид проходящих
поездов вызывает грусть... А у Вас?
Почему?
Вам никогда не казалось, что Вы
честолюбивы? Вы никогда не думали:
"Если бы я была главой государства,
я бы сделала..."? Что бы Вы хотели
сделать? Или Вы считаете, что это
свойственно только мужчинам?
Квартира автора. Наталья и Игнат соби-
рают рассыпанные на полу вещи из ее сум-
ки.
Наталья. О господи! Вечная история, вот
спешишь... Да ты не складывай, давай прямо
так, некогда.
Игнат (отдергивая руку от сумки). Ой,
током...
Наталья. Что?
Игнат. Током что-то бьет.
Наталья. Каким током?
Игнат. Как будто это уже было все ког-
да-то. Тоже деньги собирал. А я вообще тут
первый раз.
Наталья. Давай сюда деньги и перестань
фантазировать, я тебя очень прошу. Ну лад-
но, слушай, собери тут, чтобы грязи не было,
ладно? Ты здесь, пожалуйста, ничего не тро-
гай. И потом, если придет Мария Николаев-
на, скажи ей, чтобы она никуда не уходила.
Хорошо?
Наталья уходит. Неожиданно Игнат слы-
шит звяканье посуды и поворачивается. В
комнате - две женщины. Одна из них сидит
за столом и пьет чай. Кто они и как сюда
попали - неизвестно.
Незнакомка. Входи, входи. Здравствуй.
(Второй незнакомке.) Евгения Дмитриевна!
Еще одну чашечку для молодого человека,
хорошо? (Евгения Дмитриевна выходит.)
Достань-ка, пожалуйста, тетрадь, там, из
шкафа (Игнату), на третьей полке с края. Да,
да. Спасибо. Ну-ка, прочти мне страницу,
которая лентой заложена.
Игнат (читает). "Руссо в Дижонской дис-
сертации на вопрос, как влияют науки и ис-
кусства на нравы людей, ответил - отрица-
тельно".
Незнакомка. Нет, нет. Читай только то,
что подчеркнуто красным карандашом. У нас
мало времени.
Игнат. "Несмотря на то.." - ой, нет. -
"Нет сомнения, что схизма (разделение
церквей) отъединила нас от остальной Ев-
ропы и что мы не принимали участия ни в
одном из великих событий, которые ее
потрясали, но у нас было свое особое
предназначение. Это Россия, это ее не-
объятные пространства поглотили монголь-
ское нашествие. Татары не посмели перей-
ти наши западные границы и оставить нас в
тылу. Они отошли к своим пустыням, и хри-
стианская цивилизация была спасена. Для
достижения этой цели мы должны были ве-
сти совершенно особое существование, ко-
торое, оставив нас христианами, сделало
нас, однако, совершенно чуждыми христи-
анскому миру...
...Вы говорите, что источник, откуда мы
черпали христианство, был нечист, что Ви-
зантия была достойна презрения и прези-
раема и т. п. Ах, мой друг, разве сам Иисус
Христос не родился евреем и разве Иеру-
салим не был притчею во языцех? Еванге-
лие от этого разве менее изумительно?..
Что же касается нашей исторической
ничтожности, то я решительно не могу с вами
согласиться...
...И (положа руку на сердце) разве не
находите вы чего-то значительного в тепе-
решнем положении России, чего-то такого,
что поразит будущего историка? ..
Хотя лично я сердечно привязан к госу-
Кадр из фильма. Незнакомка - Тамара Огородиикова. (иллюстрация)
дарю, я далеко не восторгаюсь всем, что
вижу вокруг себя; как литератора - меня
раздражают, как человека с предрассудка-
ми - я оскорблен, - но клянусь честью, что
ни за что на свете я не хотел бы переменить
отечество или иметь другую историю, кро-
ме истории наших предков, такой, какой нам
бог ее дал".
Из письма А. С. Пушкина П. Я. Чаадаеву.
19 октября 1836 года.
Звонок в дверь.
Незнакомка. Иди, иди, открой.
Игнат открывает дверь. На пороге стоит
Мария Николаевна.
Мария Николаевна. Я, кажется, не сюда
попала.
Игнат захлопывает дверь и возвращается
в комнату. В ней никого нет. Игнат испуган.
Звонит телефон. Игнат снимает трубку.
Игнат. Да?
Автор. Игнат? Ну как ты там? Все в
порядке?
Игнат. Ага.
Автор. Мария Николаевна не приходи-
ла?
Игнат. Да нет... Приходила какая-то, не
в ту квартиру попала.
Автор. Ты бы там занялся чем-нибудь.
Только хаоса не устраивай. Или позови кого-
нибудь в гости... У тебя есть знакомые:
ребята, девочки?
Игнат. Из класса?.. Они.. Да ну их...
Автор. Ну что же ты? А я в твоем возра-
сте уже влюблялся. Что ты хмыкаешь? Во
время войны. За ней еще наш военрук "бе-
гал", контуженый. Такая рыжая-рыжая... И
губы у нее все время трескались... До сих
пор помню... Ты меня слышишь? Игнат!
Наш четвертый класс "Б" маршировал в
сторону городского сада, где находился осо-
авиахимовский тир. Командовал нами де-
ревенский парень, тяжело раненный на вой-
не. Он был нашим военруком. У него не хва-
тало куска черепа, и поэтому он носил на
голове розовую целлулоидную чаплашку с
23
дырочками, похожую на дуршлаг. И мы, ко-
нечно, дали ему прозвище - простое и не-
замысловатое - "Контуженый".
Класс наш делился на две группы - ме-
стных и эвакуированных из Москвы и Ле-
нинграда.
- Левой! Левой! - командовал Конту-
женый, помахивая полевой дерматиновой
сумкой. Одет он был всегда одинаково - в
кирзовые сапоги, вылинявшую гимнастерку
и длинную солдатскую шинель, видавшую
виды. На голове у него была надета ушанка
из искусственного меха. - Запевай! - вдруг
крикнул он.
Это относилось ко мне. У меня тогда был
пронзительный дискант.
До свида-анья, го-рода и ха-аты!
Нас доро-ога дальняя зове-от!
Молодые и смелые ребя-ата,
На заре уходим мы в похо-од!.. - завиз-
жал я что было мочи. Остальные подхвати-
ли:
Мы разве-ем вражеские ту-учи,
Размете-ом преграды на пути-и!
И врагу-у от смерти немину-учей,
О-от своей могилы не уйти-и! ..
24
Контуженый улыбался. Прохожие с уми-
лением глядели нам вслед.
Навстречу, во главе с учительницей физ-
культуры Ниной Петровной, с лыжами на
плечах, шли ребята из четвертого "А". Нина
Петровна была высокая тучная блондинка с
широко расставленными серыми глазами и
вздернутым носом.
Пока мы входили в калитку открытого
тира с земляной насыпью позади дощатой
стенки, на которую наклеивали мишени,
Контуженый с невыразимой тоской, вызы-
вающей издевательское хихиканье учеников,
смотрел вслед Нине Петровне. Почувство-
вав на себе его взгляд, она обернулась, по-
жала плечами и, усмехнувшись, пошла даль-
ше.
- Контуженый! - крикнули из четвертого
"А".
- Тили-тили тесто! - присовокупил кто-
то из наших.
- На месте-е! Стой! Раз, два! - зло ско-
мандовал Контуженый.
Все приставили ногу, кроме ленинград-
ца Асафьева, дистрофичного длиннолицего
подростка.
Стоя на месте, он продолжал топать по
снегу огромными валенками. Валенки у него
были разного цвета - один черный, а дру-
гой серый. Мы захохотали.
Контуженый оскалился, махнул рукой и
крикнул:
- Стой! Стой, была команда. Оглох, что
ли?!
Асафьев перестал топать и посмотрел на
военрука своими прозрачными глазами.
На снегу лежало несколько матов. Ста-
рик в защитного цвета ватнике положил на
каждый из них по мелкокалиберной винтов-
ке и протянул военруку коробочку с патро-
нами.
Группа из пяти человек выстроилась спи-
ной к матам, и Контуженый крикнул:
- Кру... гом! Раз, два!
Все повернулись лицом к расклеенным в
пятидесяти метрах мишеням. Только Асафь-
ев повернулся вокруг собственной оси и,
вернувшись в прежнее положение, посмот-
рел в глаза военруку.
- Кругом была команда! - сказал тот.
- Я и повернулся кругом, - тихо ответил
Асафьев.
- Устав строевой службы проходил? Про-
ходил или нет?!
Асафьев пожал плечами и сказал:
- Кругом по-русски означает кругом,
именно то, что я и сделал. Поворот кругом,
как мне кажется, означает поворот на 360
градусов...
- Каких еще градусов?! Кажется ему!
Крру... гом!!!
Асафьев повернулся вокруг себя и снова
оказался лицом к лицу с Контуженым. Сно-
ва все захохотали. Военрук побледнел, сжал
кулаки и опустил голову.
- На огневые позиции - марш! - сказал
он тихо.
Ребята стали укладываться на маты. Аса-
фьев не трогался с места.
- Я тебя за родителями отправлю... -
подойдя к нему вплотную, сказал Контуже-
ный.
- За какими родителями? - у мальчишки
показались слезы.
- За такими, какими надо!
- Что за огневая позиция? Не понимаю...
- еле слышно сказал Асафьев.
- А ну, ложись на мат! - вдруг дернув
шеей и побагровев заорал военрук. - Огне-
вая позиция - это... это огневая позиция,
понял?!
Асафьев лег на мат и взял винтовку.
Военрук отвернулся.
- Егоров! - вдруг вызвал он.
- Здесь! - вскочив с мата, ответил Его-
ров.
- А меня не интересует, что ты здесь.
- А не интересует, так зачем же тогда
вызываться - спросил Асафьев.
Военрук и глазом не моргнул.
- Ложись! - снова приказал он Егорову.
- Положено говорить "я", а не "здесь",
понял? - И выкрикнул снова: - Егоров!
- Я! - снова вскочив на ноги, ответил
Егоров.
- Определи основные части мелкори...
мельколь... винтовки ТОЗ номер 8.
- Приклад...
- НУ
- Дуло...
- Сам ты дуло.
- А чего же тогда? Дуло... - упрямо по-
вторил Егоров. - Дуло...
- Какое же такое дуло?
- А что же тогда такое дуло? - спросил я
с места.
- Дуло это дуло, понял?
- А я и говорил, что дуло, - промямлил
Егоров.
Военрук только рукой махнул.
Каждый получил по пять патронов. Я
уперся локтями и стал целиться. Мушка пры-
гала, и черная мишень плавала за ней мут-
ным пятном. Мы сделали по пять выстре-
лов.
Контуженый снял со стенки мишени и
подошел к нам. Внимательно просмотрев их,
он поморщился, порвал все, кроме одной, в
клочки и бросил на снег.
Если бы на фронте мы вот так
стреляли... - начал было он.
- ...то вам бы не сделали дырку в голо-
ве, - спокойно закончил Асафьев.
Ребята затихли. Контуженый вдруг улыб-
нулся.
- Это точно... - Он расправил остав-
шуюся непорванной мишень и посмотрел на
меня. - Молодчик! - похвалил он. - Сорок
девять из пятидесяти возможных очков. - А
вы - мазло, - пренебрежительно бросил он
остальным. - Вот ты, ты куда стрелял? Я
видел, думаешь, не видел? - обратился он
к Репейкину, до ужаса рыжему малому.
- Ты вверх стрелял! За это... за это зна-
ешь, что тебе?..
25
- А чего я сделал? - пробормотал про-
винившийся.
- Как это чего?!
- Там ведь нет никого.
- А если бы был?
- Где? Там ведь деревья...
- А если бы кто-нибудь залез на дере-
во?
Мы посмотрели на верхушки голых бе-
рез с пустыми гнездами и захихикали.
- Мазло... - ухмыльнулся военрук, вы-
рвал у меня из рук малокалиберку, лихо
выбросил затвором стреляную гильзу и пе-
резарядил. Потом поднял голову, вскинул
винтовку и выстрелил. На снег,трепыхаясь,
упала подбитая галка Все в восхищении за-
мерли.
- Вот так... Понял? - удовлетворенно
сказал он.
Контуженый вынул из кармана шинели
чуть смятые бумажки-мишени и пошел к
стенке.
Не ожидая команды "На огневые пози-
ции - марш", я, дурашливо-разгоряченный
похвалой, упал на маты и поэтому дальней-
шее видел с уровня земли, отчего все пока-
залось мне особенно неожиданным, опас-
ным и нелепым.
В руке Асафьева мелькнула темно-зеле-
ная нарезная граната-"лимонка". Через се-
кунду она была уже у кого-то другого... Ка-
залось, что не ребята отнимали ее друг у
друга, а она сама скачет, как живая, от од-
ного к другому.
Военрук скорее услышал или догадался,
чем увидел, что происходит за его спиной.
Он поймал взглядом гранату в тот мо-
мент, когда Асафьев сдернул с нее кольцо
и сунул в руку анемичному Зыкину, который,
пораженный испугом, сжимал ее изо всех
сил, зачем-то прижав к животу.
- Бросай! - надрывно, хрипло крикнул
Контуженый и прыгнул в сторону, надеясь
успеть вырвать у него "лимонку".
Зыкин не бросил, а скорее выронил гра-
нату, и она покатилась к стенке.
- Ложись!!! В угол!!! На землю! - услы-
шал я дикий крик военрука и почувствовал,
как надо мной пронеслось его тело, задев
лицо полой колючей шинели.
Мгновение была тошнотворная темнота
и лезущий в горло частый-частый стук серд-
ца. Потом я услышал короткий, похожий на
девичье хихиканье смех и открыл глаза. Во-
26
енрук лежал, вдавившись телом в угол меж-
ду стенкой с мишенями и землей.
В его позе было такое напряжение, буд-
то он не закрывал собой гранату, а душил
кого-то живого и сильного.
- Она же без запала, - тонким заикаю-
щимся голосом сказал Асафьев. - Разби-
раться надо.
Ребята снова захихикали, нестройно и
выжидательно.
Контуженый приподнялся и посмотрел на
Асафьева. От прыжка у него слетела шапка
и целлулоидная чаплашка. Не без насторо-
женного интереса ребята смотрели на ро-
зовую выемку за левым виском, где пульси-
ровала нежная кожа.
- А еще... пионер, - беззлобно сказал
военрук и отвернулся, ища шапку. Было так
тихо, что мы слышали каждый тяжелый и
хрипящий вздох Контуженого. Говорили, что
все легкие у него порезаны осколками.
Асафьев поднялся, резко повернулся в
своих нелепых валенках и направился в сто-
рону выхода.
Он шел по городу медленно, как чело-
век, знающий цену затраченному на каждый
шаг усилию. В канун Нового года в Юрьев-
це выпало столько снега, что по городу было
почти невозможно ходить... По улицам в
разных направлениях медленно двигались
люди, неся на коромыслах ведра, полные
черного пенистого пива. Асафьев с трудом
расходился с ними на узких, протоптанных
в снегу тропинках и не слышал, как они по-
здравляли друг друга с наступающим пра-
здником. Никакого вина в продаже, конеч-
но, не было, но зато в городе был пивной
завод, и по праздникам жителям разреша-
лось покупать пиво в неограни- ченном ко-
личестве.
Через некоторое время его силуэт мельк-
нул у ограды Симоновской церкви, что
стояла посреди пологого холма. Асафьев
карабкался к его вершине. Там он остано-
вился - дальше подниматься было некуда.
И незачем. В трудности этого подъема не
было для него избавления от стыда и горя.
В слезах, наполнявших его глаза, горо-
док двоился и размывался. Дальше, за ре-
кой, немногочисленные ориентиры засне-
женной русской равнины отодвигались до
неразличимости, и весь этот декабрьский
предсумеречный мир казался Асафьеву сей-
час долиной ожесточения, безвыходности и
возмездия.
26
Птицы, символизирующие жизнь и смерть - излюбленный прием А.Тарковского. (иллюстрация)
Мне с удивительной постоянностью
снится один и тот же сон. Будто память моя
старается напомнить о самом главном и
толкает меня на то, чтобы я непременно
вернулся в те, до горечи дорогие мне мес-
та, где я не был вот уже более двадцати
лет. Мне снится, что я иду по Завражью,
мимо березовой рощи, покосившейся, бро-
шенной бани, мимо старой церковки с об-
лупленной штукатуркой, в дверном проеме
которой видны ржавые мешки с известью и
поломанные колхозные весы. И среди вы-
соких берез я вижу двухэтажный деревянный
дом. Дом, в котором я родился и где мой
дед Николай Матвеевич - принимал меня
на покрытом крахмальной скатертью обеден-
ном столе сорок лет тому назад. И сон этот
настолько убедителен и достоверен, что ка-
жется реальнее яви.
Вы верите в то, что снова может
начаться война?
Я знаю, Вы любите музыку. Скажи-
те, пожалуйста, она Вам когда-ни-
будь вот так, реально что ли, по-
могла? Следите ли Вы за мелодией,
за движением музыкальной ткани, или
28
Вы скорее относитесь к тем людям,
которые просто забываются в кон-
цертном зале?
Вы умеете ненавидеть? Помните ли
Вы зло? Если бы Вам дано было вы-
полнение одного желания, было бы
возможно, что это - МЕСТЬ?
Вы любите ходить в кино? Легко
Вы верите в происходящее на экране?
Какой период в своей жизни Вы
считаете счастливым? Вы вообще счи-
таете себя счастливым человеком?
Меня поразил трамвай: красный, почти
пустой, с открытыми окнами, под которыми
было написано "не высовываться", он мчался
по Бульварному кольцу. Напротив меня си-
дела мать, держа на руках спящую сестру.
Был сорок третий год. Мы возвращались
в Москву.
Я вернулся в этот город. Там, в эвакуа-
ции, мне казалось, что я помнил, какой он.
Теперь я сидел, растерянно-счастливый, и
хотя видел и мелькающие за окном дома, и
противотанковые ежи на улицах, оставши-
еся с сорок первого года, и пирамиды
разряженных зажигалок, и зелень деревьев
в окнах трамвая, все равно я еще себя чув-
ствовал здесь чужим.
Я осторожно встал и подошел к проти-
воположному окну. Перед моими глазами
летела сплошная стена зелени. У меня за-
кружилась голова. Я закрыл глаза и вдруг
почувствовал, что очень хочу есть. Чтобы не
думать о еде, я вытянул из окна руку и схва-
тился за ветку. Вырвавшись, она больно
обожгла мне руку, а на ладони остались
грязные следы и несколько серых листьев.
Я посмотрел на них и увидел, - что листья
не такие, как там, в Юрьевце. Тогда я понял,
почему мне плохо. Воздух! Здесь он был
плотный, как поднявшаяся пыль, освещен-
ная солнцем.
И я серьезно подумал, что, наверное,
никогда не смогу жить в Москве, потому что
задохнусь.
Тут я почувствовал, как по мне, около уха,
что-то ползает. Я быстро взглянул на мать,
зная, как она будет расстроена, если уви-
дит. Но она сидела задумавшись и не смот-
рела в мою сторону.
Я провел рукой за ухом, поймал и неко-
торое время не знал, что с этим делать. А
потом незаметно выбросил в окно. И листья,
которые держал в другой руке, тоже выбро-
сил.
Затем встал, тихо подошел сзади к ма-
тери и увидел, как ее легкие светлые воло-
сы чуть развеваются от движения воздуха.
Я осторожно дунул на них...
- Мы домой сейчас поедем? - спросил
я.
- Нет, к Марии Георгиевне. Ты же зна-
ешь, в нашей комнате еще живут.
Хорошо, что мать ничего не видела. Ведь
там, в Юрьевце, обычно говорили: "Вши-то
ведь от тоски заводятся".
Трамвай остановился, и мать очень за-
торопилась.
- Возьми сумку, - сказала она мне, а
сама, держа одной рукой сестру, другой
подняла чемодан и показала мне глазами,
чтобы я взял еще оставшийся узел.
Трамвай задержался, и пока мы выхо-
дили, водитель внимательно смотрел на нас.
Это был очень старый человек.
У Вас есть любимый цвет? А цвет
одежды, который Вам больше всего
идет?
Вы хорошо плаваете? Вам бы хоте-
29
лось сейчас уехать на несколько
месяцев на море? Где было бы мало
народу и Вы могли бы ни о чем не
думать? Ну, представьте, что это
возможно. С кем бы Вы поехали?
В каком возрасте Вы в первый раз
помните себя?
В какой стране Вам бы больше всего
хотелось побывать? Есть ли у Вас
такие места в каком-нибудь городе
за границей, которые Вы знаете по
книгам, очень точно себе пред-
ставляете? Вам бы хотелось самой
пройтись по нему? По его площадям,
по улицам?
Вы когда-нибудь испытывали уни-
жение, которое, как Вам тогда каза-
лось, Вы не сможете перенести?
Скажите, Вы считаете себя добрым
человеком? А другие? А Ваши дети
как считают? Вы были близки с ними
в детстве или когда они выросли?
Какое время года Вы любите боль-
ше других?
Вы часто видите сны? Расскажите,
пожалуйста, один из снов, который
произвел на Вас неизгладимое впе-
чатление.
Кого из близких Вам людей, или
исторических личностей, или лите-
ратурных героинь Вы считаете для
себя идеалом женщины?
Как Вы думаете, смогли бы Вы вы-
жить вместе с детьми в блокадном
Ленинграде?
Вы помните тот день, когда Вы
поняли, что станете матерью? Рас-
скажите о нем.
Вы мнительны?
Я поднял голову и увидел, как верхушки
деревьев раскачиваются от слабого ветра.
Родные березы, ели - не лес и не роща
- просто отдельные деревья вокруг дачи, на
которой мы жили осенью сорок четвертого
года.
Я смотрел вверх и думал: "Почему же
здесь, внизу, так тихо?" Мне хотелось за-
лезть на березу и покачаться там, на ветру.
Я представил себе, как оттуда, наверное,
хорошо видно железную дорогу, станцию и
дальний лес за водокачкой.
С самого утра мне было не по себе. Це-
лый день я ходил какой-то отупелый, и мать
спросила:
- Ты чего сегодня такой?
- Какой "такой"?
Я пожал плечами, потому что я, действи-
тельно, не знал, почему я сегодня "такой".
И вот теперь мать буквально выгнала нас
с дачи собирать сморчки. Сестра отчего-то
веселилась, бегала неподалеку и то и дело
кричала: "Смотри, я еще нашла! .." В другое
время меня бы это задело, а сейчас я толь-
ко кивал головой, когда она издали показы-
вала мне очередной найденный ею гриб.
Я бесцельно бродил среди деревьев,
потом наткнулся на лужу, наполненную та-
лой водой. На дне, среди коричневых лис-
тьев, почему-то лежала монета. Я накло-
нился, чтобы достать ее, но сестра именно
в это время решила испугать меня и с кри-
ком выскочила из-за дерева. Я рассердился,
хотел стукнуть ее, но в то же мгновение ус-
лышал мужской, знакомый и неповтори-
мый, голос:
- Марина-а-а!
И в ту же секунду мы уже мчались в сто-
рону дома. Я бежал со всех ног, потом в
груди у меня что-то прорвалось, я спотк-
нулся, чуть не упал, и из глаз моих хлынули
слезы.
Все ближе и ближе я видел его глаза,
его черные волосы, его очень худое лицо,
его офицерскую форму, его руки, которые
обхватили нас. Он прижал нас к себе, и мы
плакали теперь все втроем, прижавшись как
можно ближе друг к другу, и я только чувст-
вовал, как немеют мои пальцы - с такой
силой я вцепился в его гимнастерку.
- Ты насовсем?.. Да?.. Насовсем?.. -
захлебываясь, бормотала сестра, а я толь-
ко крепко-крепко держался за отцовское
плечо и не мог говорить.
Неожиданно отец оглянулся и
выпрямился. В нескольких шагах от нас
стояла мать. Она смотрела на отца, и на лице
ее было написано такое страдание и счас-
тье, что я невольно зажмурился.
Я навсегда запомнил слова Леонардо,
которые читал мне отец. Отец, видевший
страшные битвы на открытых полях, покры-
тых взрытым и закопченным снегом, горы
трупов, танковые атаки и артиллерийские
обстрелы.
Не забыть нам и сгоревших городов, и
испепеленных деревень. И солдат, расстав-
шихся с жизнью на мертвых полях войны,
для того чтобы вражеские руки не коснулись
нас.
31
Кадр из фильма, Хроника. (иллюстрация)
Мы помним и победы, добытые крова-
вым потом на опрокинутых полях, и взды-
бившуюся землю, стоившую сотен челове-
ческих жизней на каждый квадратный метр.
И вспоминая о потерях, о тяжести пре-
одоления смерти ради победы, думая об
исстрадавшейся земле, о цене нашей сво-
боды, мы не можем не обернуться, чтобы
взглянуть назад, ради радостного чувства
узнавания истоков величия нашего свобо-
долюбия.
К концу ночи выносливый, втоптанный в
грязь ковыль распрямился. Островки его в
бескрайнем Куликовом поле вздрагивали не
от ветра, а от слабости выздоровления.
Туман над Доном оцепенел в его пойме
и не мог ни двинуться, ни колыхнуться.
Стон - этот уставший за ночь крик, -
напоминая эхо, доносился с разных сторон
и, казалось, исходил не от людей.
- Пошла, - ткнул в морду низкой татар-
ской лошади русоголовый, очень молодой
парень в рассеченной поперек спины руба-
хе. - Лезет к чужим, не боится. Одурела,
небось, от вчерашнего.
32
- Будя болтать, ищи! - оборвал его, не
оборачиваясь, старый и нагнулся, чтобы от-
бросить тело мертвого ордынца, навалив-
шегося на грудь богато одетого дружинни-
ка.
- Димитрий Иоаннович! - неслось над
сумеречным полем. - Князь!
- Гляди! - показал старшой.
Из-под груды тел виднелся шитый сере-
бром белый пояс. Они молча растащили
убитых и, приподняв князя, положили его на
импровизированные носилки из копий, по-
крытых плащами. Подбежало еще трое.
Князя понесли на холм.
Парень, отстав от остальных, подошел к
берегу, не спеша снял шлем и, став на ко-
лени, зачерпнул воды из Дона. Но тут же с
отвращением выплеснул ее обратно. Вода
была темна от вчерашней битвы.
На холме под черным с серебряным ши-
тьем Спасом - княжеской хоругвью - стоял
Димитрий, поддерживаемый дружинника-
ми...
...По полю верхом не спеша ехал тата-
рин. Его лошадь в тишине предрассветной
мгла вдруг вскинулась от
внезапного звука рога, ша-
рахнулась в сторону и по-
неслась вдоль реки, навст-
речу встающему солнцу...
Татарин, давно уже
мертвый, убитый еще в
самом начале боя, начал
заваливаться на сторону,
и стало видно, что из спи-
ны у него торчит стрела,
Он рухнул на землю, а ло-
шадь, освободившись от
своего бессмысленного
груза, неслась и неслась
все дальше, в степь.
Уже не один, а десяток
рогов трубили над Кулико-
вым полем, призывая
всех, кто чувствовал себя
в живых, встать и идти под
знамя князя Димитрия.
Пора было возвращаться
домой.
Изменилась война -
теперь достаточно ма-
ленького осколка, прили-
пающего к телу жидкого
пламени напалма, радио-
активной пыли, чтобы
убить человека. В те вре-
мена война была прямо-
душнее и скорее напоми-
нала работу мясника. Но
разве цена человеческой
жизни стала с тех пор
ниже? Разве не за нашу
свободу и будущее бились
в отваге и смертной тоске эти мужчины и
парни, что делают сейчас свои первые шаги
на рассвете?
Как Вы относитесь к полетам в
космос?
Ваш внук учится в школе? Есть ли
у вас претензии к нему? Какие имен-
но?
Есть ли люди, которые сделали Вам
добро. Благодарны ли Вы им и за что
именно?
А есть ли люди, сделавшие добро
Вашим детям? Кто именно?
Какие качества Вы больше всего
цените в людях и почему? Какие ка-
чества осуждаете, но готовы про-
стить?
Как Вы относитесь к эгоизму?
Что Вы цените в современной мо-
лодежи?
Есть ли у Вас в характере стран-
ности, которые трудно объяснить?
Какие именно?
Самый смешной случай в Вашей жиз-
ни?
Почему Вы не назвали своего сына
другим именем? Было ли у Вас жела-
ние назвать его иначе?
Скажите, пожалуйста, у Вас были
33
какие-либо осложнения на работе?
Любите ли Вы Баха?
Мне часто снится этот сон. Он по-
вторяется почти буквально, разве что с са-
мыми несущественными вариациями. Про-