Сценарию и фильму "Зеркало"
- 20 лет.
Выросли новые поколения, новые таланты.
Но мы возвращаемся к "Зеркалу"
и слышим голос Андрея Тарковского, будто сегодня, будто сейчас...
Шедевры, как известно, проверяются только временемИ
Александр Мишарин
Андрей Тарковскии
Что в имени тебе моем?
Но в день печали, в тишине,
Произнеси его, тоскуя;
Скажи: есть память обо мне,
Есть в мире сердце, где живу я...
А. С. Пушкин
А зима все-таки пришла. Прошел пер-
вый снег, который, наверное, завтра раста-
ет. В центре города его станут убирать ма-
шинами, пока еще темно, и дворники нач-
нут свою каждодневную борьбу со снегом,
которая будет длиться несколько месяцев,
почти до самого начала апреля.
Здесь, ближе к окраине, этот легкий, еще
молодой снег радует больше. Он напоми-
нает о Новом годе и кажется началом пра-
здника. Еще по-ноябрьски поздно светает,
а люди, выходя из дома, невольно думают:
"Ну вот и зима... Как незаметно прошел еще
один год!.." А когда сквозь низкие облака
угадывается солнце, длинная улица с высо-
ким белым домом среди деревянных
особнячков с палисадниками и сараями в
глубине дворов кажется некстати нарядной
и от этого растерявшейся. На улице стоит
новая, уже зимняя тишина, и каждый звук
кажется легким, открытым и звонким. И по-
чему-то хочется начать новую жизнь.
У входа на кладбище женщины торгуют
еловыми ветками и бумажными цветами, а
постовой, который их наверняка знает не
первый день, стараясь не обращать на них
внимания, стоит у заиндевелой витрины цве-
точного магазина и смотрит на поздние цве-
ты за стеклом.
В распахнутые ворота входят люди с за-
вернутыми в ветошь лопатами и граблями...
- Да... Это ты, мам?
- Да, да... Что-нибудь случилось?
- Ничего не случилось. Просто так...
- А у тебя все по-прежнему? Ты хоть что-
нибудь делаешь?
3
Андрей Таркоаский с матерью, Марией Ивановной.(иллюстрация)
- Что я тебе могу сказать? Ничего не
делаю... собираюсь с мыслями. Ты не по-
мнишь, как называлась эта речка, ну на ху-
торе, такое еще странное название...
- Какая речка? В Игнатьеве? Ворона?
- А, да, да, правильно. Ворона.
- А зачем тебе это?
- Да ни зачем, просто пришло в голову.
- Ты что, только для того и звонил, что-
бы узнать, как Ворона называлась?
- Знаешь, я, наверное, сегодня не смогу
зайти. Я позвоню. Ну ладно, пока.
- Ты откуда говоришь?
- Из города, из автомата...
По кладбищу, по его заснеженным зако-
улкам движется немногочисленная процес-
сия. Мужчины несут гроб. Впереди - чело-
век с лопатой, он идет быстрее и поэтому
время от времени останавливается и ждет.
Легкий порыв ветра, еле заметный в го-
роде, здесь, среди высоких деревьев, про-
сыпал снег на непокрытые голову и лицо
умершего...
Мне никто не верит, когда я говорю, что
помню себя в полтора года. А я действи-
тельно помню лестницу с террасы, сирене-
вый куст, я катаю по перилам алюминиевую
крышку от кастрюли, и такой солнечный,
солнечный день...
Закрыли крышку, и вдруг кто-то, всхлип-
нув, упал, требуя открыть гроб, и замер, и
только тогда стало тихо в этом печальном
лесу, и, еле-еле поскрипывая, качаются де-
ревья.
Иногда мне кажется, что лучше ничего
не знать и стараться не думать о смерти так
же, как мы не могли думать и ничего не зна-
ли о своем рождении.
Зачем, кому это нужно, чтобы жизнь ухо-
дила так жестоко, безвозвратно, почему нуж-
но мучиться отчаянием и опустошенностью,
откуда у людей столько сил? За что они рас-
плачиваются? Почему чем больше мы лю-
бим, тем страшнее, непоправимее потеря?
Почему, по какому праву мы так привыкли к
смерти? Зачем природа заставляет нас быть
настолько легкомысленными, что мы забы-
ваем о ней? Ведь и так, кажется, мы уже
все вынесли. Разве недостаточно людей
умерло? Зачем отнимать, может быть, по-
следнее, что у нас осталось? Ведь смерт-
ность в войнах уже исчисляется не сотнями
и тысячами, а миллионами и десятками мил-
лионов! А может быть, после следующей
войны никого не останется и некому будет
нас оплакивать?!
Но люди умирают, и их везут на пушеч-
ных лафетах, зарывают в песок, завернув в
мокрую простыню, по ним плачут пережив-
шие детей отцы, им вырубают могилы во
льду и стреляют три раза в воздух...
Может быть, лучше никого не любить,
ослепнуть, оглохнуть, убить в себе память?
Как остановить все это?!
И вдруг мне в голову приходит заклина-
ние:
И он к устам моим приник,
И вырвал грешный мой язык,
И празднословный, и лукавый,
И жало мудрыя змеи
В уста замершие мои
Вложил десницею кровавой.
И он мне грудь рассек мечом,
И сердце трепетное вынул,
И угль, пылающий огнем,
Во грудь отверстую водвинул...
...Умирают совсем одинокие люди, кото-
рых некому похоронить, умирают в глубо-
кой старости и, не начав жить, умирают, ис-
пепеленные напалмом, и на борту корабля,
когда море становится их могилой, когда их
провожают молчанием, почтительным и хо-
лодным, когда рыдают их любимые, когда
они гибнут от пули, тонут в болотах, в сотнях
километров от родного дома, и их хоронят с
цветами и официальным салютом, умирают
незаметно, посреди спектакля, уходят в зем-
лю, в песок, в огонь, в безвестность, в горе
любящих, в их отчаянную опустошенность.
Когда они уходят, уходят и уходят в темноту
прервавшейся жизни.
... Как труп, в пустыне я лежал.
И бога глас ко мне воззвал:
"Восстань, пророк, и виждь, и внемли,
Исполнись волею моей
И, обходя моря и земли,
Глаголом жги сердца людей.
Земля поднимется и упадет в сторону, и
гроб выйдет из могилы, и откроется крыш-
ка, и люди отойдут в оцепенении, и слезы
вернутся обратно.
Прошло совсем немного времени, и люди
вернулись в город, будничный, шумный,
живой...
Вопросы, на которые должна ответить
моя мать*:
Вы уезжали в эвакуацию, когда
началась война. Вы не помните, ка-
кого числа это было? Кто Вас прово-
жал? Как Вы доехали? Вспомните,
пожалуйста.
А где Вы жили во время эвакуа-
ции ? Что это были за места? Вы раньше
там бывали когда-нибудь?
Кого Вы больше любите - сына или
дочь? Кто Вам ближе? А раньше, ког-
да они были детьми?
Как Вы относитесь к открытию ядер-
ной энергии?
Вы любите устраивать у себя дома
праздники и приглашать гостей?
Вы умеете играть на каком-нибудь
музыкальном инструменте? И никогда
не учились? А петь? А в молодости?
Вы любите животных? Каких имен-
но? Собак, кошек или лошадей?
А что Вы думаете о "летающих та-
релках"?
Верите ли Вы в приметы?
Вы долгое время работали в одном
и том же учреждении. Пачему? Навер-
ное, можно было бы найти более ин-
тересную работу?
Как Вы относитесь к такому-
понятию, как "самопожертвование"?
Почему Вы после разрыва с мужем
не пытались выйти замуж? Или не
хотели?
--------------------------------------
*Текст должен быть набран шрифтом,
имитирующим пишущую машинку (А.
Тарковский).
5
Филипп Янковский в роли Игната.(иллюстрация)
Тихая и неглубокая Ворона, заросшая
непроходимым ольшаником, перевитым хме-
лем, поплескивая на поворотах, пересекала
широкий луг. Мы с сестрой бродили по теп-
лой воде и в нависших над водой кустах
разыскивали дикую смородину. Губы наши
были синими, ладони розовыми, а зубы го-
лубыми.
Неподалеку от мостка из двух повален-
ных ольшин мать полоскала белье и скла-
дывала его в белый эмалированный таз.
- Маня-а-а! - раздался удвоенный эхом
голос с бугра, поросшего лесом.
- Дуня?! - крикнула в ответ мать.
- Маня-я! - неслось сверху. - Свово-то
пойдешь встреть? Он ведь на двенадцати-
часовом приехать долж-о-он!
- Дуняша! Спустись, а?! Белье возьмешь!
А я побегу-у-у! Ладно?! И ребят!
- Ла-а-а-дно! ..
Мать торопливо вышла из воды и, на ходу
опуская рукава платья, побежала в гору по
тропинке, терявшейся в лесу.
- Эй! Не уходите никуда! Сейчас тетя
6
Дуня придет! - крикнула она нам и скры-
лась среди деревьев.
Дорога от станции шла через Игнатьево,
поворачивала в сторону, следуя изгибу Во-
роны, в километре от хутора, где мы жили
каждое лето, и через глухой дубовый лес
уходила дальше, на Томшино. Между хуто-
ром и дорогой лежало клеверное поле. От
нашей изгороди дороги не было видно, но
она угадывалась по людям, которые шли со
станции в сторону Томшина. Сейчас дорога
была пуста.
Мать сидела на гибкой жердине забора,
протянувшегося по краю поля. Отсюда даже
по походке нельзя было определить, кто
именно появился на дороге. Обычно мы уз-
навали приезжающих к нам только тогда,
когда они появлялись из-за густого, широ-
кого куста, возвышающегося посреди поля.
Мать сидела и ждала. Человек, медлен-
но идущий по дороге, скрылся за кустом.
Если сейчас он появится слева от куста - то
это ОН. Если справа, то не ОН, и это зна-
чит, что ОН не приедет никогда.
Прохожий вышел из-за куста справа.
Прохожий (подходя). Простите, девуш-
Маргарита Терехова и роли матери героя, Марии Николаевны (иллюстрация)
Арсений Александрович Таковский (иллюстрация)
ка. Я на Томшино правильно иду?
Мать. Вам не надо было от куста свора-
чивать.
Прохожий (оглядываясь). А... А это что?
Мать. Что?
Прохожий. Ну... Что вы здесь сидите? ..
Мать. Я здесь живу.
Прохожий. Где? На заборе живете?
Мать. Я не понимаю. Что вас интересу-
ет? Дорога на Томшино или где я живу?
Прохожий (заметив за деревьями хутор).
А-а... здесь дом. (Громыхнув кожаным сак-
вояжем.) Представляете, взял с собой все
инструменты, а ключ позабыл. У вас случай-
но не найдется гвоздика или отвертки?
Мать. Нет. Нет. Нет у меня гвоздика.
Прохожий. А что вы так нервничаете?
Дайте руку. Да дайте, я же врач. (Берет ее
руку в свою.)
Мать. Ну?
Прохожий. Вы мне мешаете. Я так не
могу сосчитать.
Мать. Ну что, мне мужа позвать что ли?
Прохожий. Да нет у вас никакого мужа.
Кольца-то нет! Где кольцо обручальное? Хотя
сейчас редко кто носит. Старики разве...
Неловкая пауза.
8
Прохожий. А папиросу у вас можно по-
просить? (Закурив, присаживается на забор
рядом с матерью.) А почему вы такая груст-
ная? А?
Забор с треском обрушивается. Оба па-
дают на землю. Мать вскакивает. Прохожий,
лежа в траве, хохочет.
Мать. О господи! Я не понимаю, чему
вы так радуетесь.
Прохожий. Вы знаете, приятно упасть с
интересной женщиной. (Пауза, во время
которой прохожий рассматривает траву и
кусты растущие вокруг.) А знаете, вот я упал,
и такие тут какие-то вещи... корни, кусты...
А вы никогда не думали... вам никогда не
казалось, что растения чувствуют, сознают,
может, даже постигают? Деревья, орешник
вот этот.
Мать (недоуменно). Это ольха...
Прохожий (раздражаясь). Да это неваж-
но! Никуда не бегают. Это мы все бегаем,
суетимся, все пошлости говорим. Это все
оттого, что мы природе, что в нас, не ве-
рим. Все какая-то недоверчивость, тороп-
ливость что ли... Отсутствие времени, что-
бы подумать.
Мать. Послушайте, вы что-то...
Кадр из фильма "Зеркало'*. Оператор Г.Рерберг. (иллюстрация)
Прохожий (не давая ей договорить). А!
Ну-ну-ну. Я это уже слышал. Мне это не гро-
зит. Я же врач.
Мать. А как же "Палата Э 6"?
Прохожий. Так это же он все выдумал!
Сочинил! (Поднимает с земли свой саквояж
и уходит по тропинке, ведущей в поле. Ос-
танавливается.) А знаете что, приходите к
нам в Томшино! У нас там даже весело бы-
вает!
Мать (кричит ему вслед). У вас кровь!
Прохожий. Где?
Мать. За ухом. Да нет, с другой сторо-
ны!
Прохожий махнул рукой и зашагал по
тропинке к повороту на Томшино.
Мать долго смотрела ему вслед, потом
повернулась и медленно пошла назад к ху-
тору.
Лампу еще не зажигали. Мы с сестрой
сидели за столом в полутемной горнице и
ели гречневую кашу с молоком. Мать, стоя
у окна, вынула из чемодана какую-то тет-
радь и, присев на подоконник, стала ее пе-
релистывать.
Последних листьев жар сплошным самосожжением
Восходит на небо, и на пути твоем
Весь этот лес живет таким же раздражением,
Каким последний год и мы с тобой живем.
В заплаканных глазах отражена дорога,
Как в пойме на пути, кусты отражены.
Не привередничай, не угрожай, не трогай,
Не задевай лесной наволгшей тишины.
Ты можешь услыхать дыханье старой жизни:
Осклизлые грибы в сырой траве растут,
До самых сердцевин их проточили слизни,
А кожу все-таки щекочет влажный зуд.
Все наше прошлое похоже на угрозу,
Смотри, сейчас вернусь, гляди, убью сейчас,
А небо ежится и держит клен, как розу,
Пусть жжет еще сильней! - Почти у самых глаз*.
Вдруг кто-то громко закричал. Я узнал
голос нашего хозяина дяди Паши:
- Дуня! Ах ты, господи... Дуня!!!
Мать выглянула в окно и бросилась в
сени. Через несколько секунд она вернулась
и сказала:
- Пожар. Только не орите!
Замирая от восторга, мы помчались во
------------------------------------
* Стихотворение А. А. Тарковского
"Игнатьевский лес".
9
Кадр из фильма. (иллюстрация)
двор. У крыльца в полутьме стояло все се-
мейство Горчаковых: дядя Паша, Дуня, их
шестилетняя дочь Кланька и смотрели в сто-
рону выгона.
- Ах ты, сукин кот! - сквозь зубы бормо-
. тал дядя Паша. - Ну, попадись ты мне...
- Может, это и не наш Витька... Может,
он тама... может, он сгорел? - вытирая сле-
зы концами платка, тихо сказала Дуня.
Огромный сеновал, стоящий посреди
выгона, пылал как свеча. Горело горчаков-
ское сено. Ветра не было, и оранжевое
пламя цельно и спокойно подымалось квер-
ху, освещая березовые стволы на опушке
дальнего леса.
Вам было Я лет, когда произошла
Революция? Что Вы помните об этом
времени?
Кого Вы считаете сильнее - муж-
чину или женщину? Почему?
Поступались ли Вы когда-нибудь
своей совестью? Если да, то при каких
обстоятельствах?
Извините за легкомысленный во-
прос. Что Вы любите из еды?
Как Вы начали курить? Не жалеете
ли Вы об этом?
Дружили ли Вы с людьми не Вашего
10
круга? Как, при каких обстоятель-
ствах? Расскажите о ком-нибудь из
них, кого Вы больше всего полюбили
и за что?
Как бы Вы могли сформулировать
такое понятие, как история?
Почему мы выиграли Отечественную
войну, как Вы думаете?
Ваш внук еще ребенок. С какими
книгами, живописными произведениями,
музыкальными сочинениями Вы позна-
комили его в первую очередь?
Если бы Вы имели возможность
обратиться с советом или просьбой
ко всем людям на Земле, что бы Вы
сказали им?
Случалось ли Вам бывать неспра-
ведливой? Если да, то когда и при
каких обстоятельствах?
За всю свою жизнь Вы бывали ведь
не только в Москве? Где Вы чувство-
вали себя лучше? Почему?
Не было ли случая, когда Вы, по-
ступив в высшей степени принципи-
ально, страдали бы от результатов
своего поступка?
Всегда ли приходится расплачи-
ваться за свои принципы?
Хотелось бы Вам исправить свою
ошибку? Или для Вас принцип важнее
расплаты за него?
Основываясь на своем опыте, что
бы Вы посоветовали тем, кто только
начинает свою жизнь?
Вы никогда не представляли свое-
го сына солдатом?. Не было ли у Вас
во время войны такого ощущения, что
и по нему когда-нибудь может прийти
похоронная?
Симоновская церковь в Юрьевце стояла
посреди выжженного на солнце пологого
холма, окруженная древними липами и бе-
резами. Я помню, как давно, еще до войны,
ломали ее купола. Мы с сестрой стояли в
редкой толпе женщин, которые с затаенным
страхом глядели вверх. Нас сопровождала
наша бонна мадам Эжени, толстая, неуклю-
жая лионка со злыми глазами навыкате и
короткой шеей. В руках она держала фун-
тик, свернутый из бумаги, в котором шеве-
лились коричневые блестящие муравьи. Нам
было обещано, что в случае непослушания
содержимое бумажного фунтика будет
вытряхнуто нам за шиворот.
По крыше церкви, крикливо переговари-
ваясь, деловито поднималось несколько
мужиков. Один из них волочил за собой
длинный канат. Добравшись до конька кры-
ши, они окружили один из куполов и стали
набрасывать канат на его узорный кирпич-
ный барабан. Я подошел ближе и встал за
корявым березовым стволом. В промежу-
ток между людьми, стоящими вокруг, я на
мгновение увидел встревоженное лицо бон-
ны.
"...сделай прежде всего дым артиллерий-
ских орудий, смешанный в воздухе с пылью,
поднятой движением лошадей сражаю-
щихся. Эту смесь ты должен делать так:
пыль, будучи вещью землистой и тяжелой,
хоть и поднимается легко вследствие своей
тонкости и мешается с воздухом, тем не
менее охотно возвращается вниз; особенно
высоко поднимается более легкая часть, так
как она будет менее видна и будет казаться
почти того же цвета, что и воздух. Дым, сме-
шивающийся с пыльным воздухом, подни-
маясь на определенную высоту, будет ка-
заться темным облаком, и наверху дым бу-
дет виден более отчетливо, чем пыль..."*
*Леонардо да Винчи. Суждения об искусстве.
Рисунок Андрея Таркоасхого 1936г. (иллюстрация)
Я услышал, как где-то рядом заплакала
женщина. Я оглянулся, но так и не нашел
плачущую среди толпы. Голос ее совпал с
криком старика в зеленом френче, который
суетливо размахивая руками, шел вдоль
церковной стены и отдавал приказания.
Рабочие, стоявшие внизу, поймали бро-
шенные с крыши концы каната и привязали
их к основанию березы, у которой я стоял
Подбежавший старик оттолкнул меня в сто-
рону. Между канатами просунули вагу и ста-
ли крутить ее наподобие пропеллера до упо-
ра.
"...с той стороны, откуда падает свет, эта
смесь воздуха, дыма и пыли будет казаться
гораздо более светлой, чем с противопо-
ложной стороны. И чем глубже будут сра-
жающиеся в этой мути, тем менее будет их
видно и тем меньше будет разница между
их светами и тенями.
Фигуры же, находящиеся между тобою и
светом, ежели они далеки, будут казаться
темными на светлом фоне, и ноги тем мень-
ше будут видны, чем ближе они к земле, так
как пыль здесь толще и плотнее..."
Вдруг, словно взвившаяся змея, канат
стремительно свинтился вторым узлом. Эта
вдвойне скрученная спираль стала медлен-
11
но и напряженно удлиняться, и в этот мо-
мент я на секунду поднял голову и увидел
высокий белый купол и над ним крест, еще
неподвижный. Над церковной колокольней
со звонкой колготней носились встревожен-
ные галки.
Один из мужиков у березы крикнул что-
то и всем телом упал на упругий канат. Его
примеру последовали другие. Они набро-
сились на звенящий канат и начали в такт
раскачиваться на нем до тех пор, пока ос-
нование купола не стало поддаваться. Клад-
ка начала крошиться, из нее вываливались
кирпичи, и крест стал медленно крениться
в сторону.
"... воздух должен быть полон стрел в
различных положениях - какая поднимается,
какая опускается, иная должна идти по го-
ризонтальной линии; пути ружейников долж-
ны сопровождаться некоторым количеством
дыма по следам их полета. У передних фи-
гур сделай запыленными волосы, и брови,
и другие места, способные удерживать пыль.
Сделай победителей бегущими, так чтобы
волосы у них и одежда развевались по вет-
ру. А брови были насупленными.
И если ты делаешь кого-нибудь упавши-
ми, то сделай след ранения на пыли, став-
шей кровавой грязью; и вокруг, на сравни-
тельно сырой земле, покажи следы ног лю-
дей и лошадей, здесь проходивших..."
И вот, сначала все сооружение рухнуло
вниз на железную крышу, потом с оглуши-
тельным грохотом на землю посыпались
обломки кирпича, подымая клубы дыма, и,
не успев закрыть глаза, я, ослепленный, уже
почти ничего не видел, а только, кашляя,
задыхаясь, вытирал ладонью слезы. Снова
что-то обрушилось и, ломая длинные, до
самой земли ветви берез, со скрежетом
ударилось о землю, подняв известковую
пыль, которую порывистый волжский ветер
стремительным облаком уносил между вер-
хушками деревьев.
"...пусть какая-нибудь лошадь тащит сво-
его мертвого господина, и позади нее оста-
ются в пыли и крови следы волочащегося
тела. Делай победителей и побежденных
бледными, с бровями, поднятыми в местах
их схождения, и кожу над ними - испещрен-
ной горестными складками... Других сделай
12
ты кричащими, с разинутым ртом, и бегу-
щими. Сделай многочисленные виды ору-
жия между ногами сражающихся...
Сделай мертвецов, одних, наполовину
прикрытых пылью, других - целиком; пыль,
которая, перемешиваясь с пролитой кровью,
превращается в красную грязь, и кровь сво-
его цвета, извилисто бегущую по пыли от
тела; других - умирающими, со скрежетом
зубов, закатывающими глаза, сжимающими
кулаки на груди, с искривленными ногами..."
Меня отвели в прохладную тень, на про-
тивоположную сторону собора. Я лежал с
закрытыми глазами на траве и слышал, как
мадам Эжени кричала кому-то сквозь гро-
хот разрушаемого здания:
- Простунья, пожалюста! Простунья!
Ее никто не понимал, и она продолжала
настаивать, требовать от кого-то, кого я не
мог видеть, чтобы принесли простыню, по-
тому что она не могла допустить, чтобы я
лежал на голой земле. Потом меня уложили
на какой-то брезент, принесли кружку с во-
дой, и мадам Эжени, приоткрыв неловкими
пальцами мои веки, стала лить мне в глаз
воду. Я вырвался.
- Сет ассе! Уи, мон шери? Сет ассе! * -
сказала она.
По другую сторону церкви раздавались
злые крикливые голоса, все так же глухо
падали камни, что-то гремело и сыпалось с
нарастающим шумом.
"...ты можешь показать лошадь, легко
бегущую с растрепанной по ветру гривой
между врагами, причиняя ногами большой
урон. Ты покажешь изувеченного, упавшего
на землю, прикрывающегося своим щитом,
и врага - нагнувшегося, силящегося его
убить. Можно показать много людей, гру-
дой упавших на мертвую лошадь. Ты уви-
дишь, как некоторые победители оставляют
сражение и выходят из толпы, прочищая
обеими руками глаза и щеки, покрытые
грязью, образовавшейся от слез из глаз по
причине пыли..."
Я слышал также со стороны дороги мы-
чание приближающегося стада, которое гна-
ли на полдни, и пистолетные выстрелы длин-
ных пастушеских кнутов с волосяным кон-
цом.
А бонна все лила и лила мне в глаз воду.
======================================
Вот и все! Правда ведь, мой дорогой?
Вот и все! (франц.)
==========================================
Наконец, она убрала руку и тихо сказа-
ла, улыбнувшись куда-то в сторону:
- Карл Иванович. Карл... Иванович...
нельзя не читать это... "И я биль золда, и я
носиль амуниций..." - Она нахмурилась и по-
вторила совсем тихо: - "И я биль золда..."
А потом, уже совсем успокоившись, я
снова стоял на безопасном расстоянии от
падающих сверху кирпичей и обломков клад-
ки и видел, как однорогая корова нашей
соседки, напуганная грохотом,множеством
народа и ломающимися деревьями, неожи-
данно кинулась в самую гущу происходяще-
го, и оборвавшийся березовый сук с шумом
упал на нее сверху, и она рухнула как уби-
тая на землю и затихла, даже не пытаясь
встать. Купола лежали у подножий исковер-
канных берез, лопнувшие, раздавленные, с
засиженными птицами, погнутыми креста-
ми и запутавшимися в них ветками с глянце-
витыми листьями, дрожащими в ярком июль-
ском солнце... Вокруг церкви стояли бабы,
мелко крестились и вытирали слезы.
"...ты покажешь также начальника, ска-
чущего с поднятым жезлом к вспомогатель-
ным отрядам, чтобы показать им то место,
где они необходимы. И также реку, и как в
ней бегут лошади, взбивая взбаламученную
воду пенистыми волнами, и как мутная вода
разбрызгивается по воздуху между ногами
и телами лошадей. И не следует делать ни
одного ровного места, разве только следы
ног, наполненные кровью..."
Корова лежала около груды битого кир-
пича и перебирала ногами. Подбежал раз-
драженный, в запыленном френче старик,
распоряжающийся разрушением, и прежде
всего убрал ветку, накрывшую корове голо-
ву. Затем присел на корточки, умело и не
спеша коснулся пальцами ее вымени, вздох-
нул и начал привычно и по-мужски сильно
доить ее. Тугие струи молока с шипеньем
ударялись в землю.
Кончив доить, старик с трудом разогнулся
и отошел в сторону, стряхивая молоко со
своего защитного френча. Корова тяжело и
неловко поднялась, постояла немного, опу-
стив голову, и, пошатываясь, побрела вниз
по склону.
Я смотрел ей вслед, и в ушах моих, как
эхо, звучали слова, только произносимые
почему-то мужским голосом: "И я был зол-
дат... И я был золдат..."
Что такое, по-вашему, русский
характер? Его достоинства и недо-
статки?
Какой Ваш любимый композитор?
Почему?
Мать спрыгнула с подножки трамвая и
побежала через улицу. Она была без плаща
и через секунду вымокла насквозь.
Подойдя к типографии, поправила мок-
рые волосы и вошла в проходную. Вахтер
молча рассматривал ее пропуск. Мать не-
терпеливо сказала: "Я спешу..."
Вахтер хотел ей что-то возразить, но,
взглянув на ее мокрое платье и осунувше-
еся лицо, сказал: "Да, дело, конечно, сей-
час самое главное..."
Через небольшой коридор она выбежа-
ла во внутренний двор. Дверь напротив,
лестница на третий этаж, полуоткрытая
дверь корректорской... И в пустой комнате
- только Милочка, совсем молоденькая,
блеклая, испуганно обернулась, когда мать
вбежала в комнату.
- Что, Мария Николаевна?
- Где сводки, которые я сегодня вычи-
тывала?
Мать бросилась к своему столу.
- Я не знаю... Я ведь только неделю... -
почти прошептала Милочка, понимая, что
что-то случилось. - Я сейчас...
И она выскочила из комнаты.
Мать тщетно хваталась за стопки гранок,
торопливо просматривала их и что-то гово-
рила сама себе, беззвучно шевеля губами.
В комнату вошла большая полная жен-
щина. Из-за ее спины выглядывала Милоч-
ка.
- Маруся, что? .. Именно в утренних свод-
ках?.. В собрании сочинений? - Женщина
говорила густым, чуть охрипшим от волне-
ния голосом и вдруг почти взвизгнула, но
добро и как-то беззащитно-участливо: - Не
нервничай! .. Маша! ..
- Значит, они уже в работе, - почти спо-
койно сказала мать и потерла виски паль-
цами. - Я, наверное, опоздала.
- Конечно, уже с двенадцати часов печа-
тают, - как большую радость сообщила
Милочка.
Мать направилась к двери, но Елизавета
Павловна остановила ее:
- Но это же не беда... Ты зря нервнича-
ешь!
13
Кадр из фильма. Иван Гаврилович - И.Гринько. Елизавета Павловна - А.Демидова.
(иллюстрация)
Потом эта могучая женщина распахнула
перед матерью дверь и повторила:
- Не беда...
Они молча шли по пустому коридору, и
неожиданно Милочка заплакала.
- Замолчи, идиотка! - мрачно сказала
Елизавета Павловна и положила руку на пле-
чо матери.
- Но ведь в таком издании... Это же та-
кое издание, - бормотала идущая за ними
Милочка.
- Ну и что? Какое такое особенное изда-
ние? Любое издание должно быть без опе-
чаток! - резко сказала Елизавета Павловна.
- Любое издание, - как эхо повторила
мать.
Она первая вошла в цех и, быстро обо-
гнав Елизавету Павловну и Милочку, напра-
вилась мимо станков в тот угол, где за кон-
торкой сидел худой длиннолицый старик.
- Иван Гаврилович... - и не смогла гово-
рить дальше.
Вокруг собирались наборщики.
- Ну, - неожиданно вздохнув, спокойно
сказал Иван Гаврилович, - ну что, сбилась с
толку? Ну, сверил я твои ковырялки. Ну что,
еще нашла ошибку? Ну и что страшного?
Маруся? ..
- Нет, страшного, конечно, ничего нет, -
мать старалась быть спокойной. - Я просто
хочу посмотреть, может быть, я и ошиблась,
то есть я не ошиблась...
- Вот именно, все по порядку, Маша, -
вмешалась Елизавета Павловна и, обернув-
шись к собравшимся около них наборщи-
кам, спросила:
- Ну? Что случилось?..
Некоторые отошли, а кто-то сказал:
- Случилось так уж случилось...
Услышав эти слова, мать окончательно
потерялась.
- Иван Гаврилович, я хочу только ска-
зать... спросить - они еще у вас или в рабо-
те?
- В печатном, - Иван Гаврилович не спе-
ша поднялся. - Ладно, идем, уж больно все
срочно, все срочно, все некогда...
- Я лучше сама схожу, одна, - сказала
мать и быстро пошла к выходу. Ей казалось,
что походка делает ее смелой и независи-
мой. Но со стороны это выглядело иначе.
- Маруся, - негромко, но серьезно ска-
зал Иван Гаврилович.
Мать остановилась.
- Вы думаете, я боюсь? - спросила мать.
- А я знаю, что не боишься, - спокойно
ответил старик, - пусть другие боятся, пусть
будет так - кто-то будет бояться, а кто-то
будет работать...
Мать и Иван Гаврилович вошли в печат-
ный цех, а Елизавета Павловна останови-
лась у входа.
Иван Гаврилович остановил мать и, по-
дойдя к невысокому, полному человеку в
аккуратном, выглаженном халате, о чем-то
спокойно спросил его. Тот пожал плечами.
По движению Ивана Гавриловича можно
было понять, что ему очень хотелось выру-
гаться. Окинув взглядом огромный зал, он
решительно направился к крайней, у само-
го окна, печатной машине.
Мать оправила платье и, слегка нахму-
рившись, деловым шагом двинулась за ним.
Мать просматривала правки. И вдруг не-
ожиданно резко повернулась и, опустив го-
лову, быстро пошла к выходу. Она шла дол-
го, через весь этот зал, мимо огромных
гремящих печатных машин, мимо мерно
поднимающихся и опускающихся рам, вы-
брасывающих листы бумаги, все так же, не
поднимая головы, быстро прошла мимо Ели-
заветы Павловны, мимо отступивших к сте-
не наборщиков и, выйдя за дверь, броси-
лась по длинному коридору к корректорской.
Стеклянная дверь со звоном захлопнулась
за ней.
- Ну? - тихо спросила Елизавета Пав-
ловна, появляясь на пороге. - Ведь ничего
не было? Все в порядке?
И хотя мать ничего не ответила, по како-
му-то почти неуловимому ее движению Ели-
завета Павловна поняла, что действительно
ничего не случилось.
- Тогда чего плачешь, дуреха? - говори-
ла Елизавета Павловна, обняв мать за пле-
чи, но говорить спокойно было трудно и ей.
- Ну, не нервничай... Не нервничай... Не
нервничай, - говорила она, размазывая сле-
зы по своему толстому покрасневшему лицу.
Милочка заглянула было в корректор
скую, но тут же исчезла за дверью.
- Нет, Лиза, это была бы просто дикая
ошибка! Даже сказать неприлично, - за
смеялась вдруг мать, хотя у нее лились сле-
зы. - И чего это меня вдруг кольнуло... Я
представляешь, даже убедила себя, как это
набрано... Как оно выглядит, это слово...
И теперь уже смеялась Елизавета Пав-
ловна, они говорили одновременно, пере
бивая и не слушая друг друга, принимаясь
то плакать, то смеяться.
Отворилась дверь, вошел Иван Гаврило
вич и молча поставил на стол бутылку.
- Спирт... Тут немного, но все к делу. Ты
же промокла вся насквозь. Посмотри, на кого
похожа... Чучело...
- Господи, - вдруг, как бы опомнившись
сказала мать, - я же совсем промокла.
Она подошла к окну, за которым буше-
вал ливень, и шум его сливался с мерным
тяжелым рокотом машин огромной типогра
фии, занимавшей в Замоскворечье целый
квартал...
Мать. Я, пожалуй, пойду в душ. Где же
гребенка?
Елизавета павловна. Боже мой, ты зна-
ешь, на кого ты сейчас похожа?
Мать. На кого?
Елизавета Павловна. На Марию Тимо
феевну.
Мать. Какую Марию Тимофеевну?
Елизавета Павловна. На!
Мать. Что "на"?
Елизавета Павловна. Ну ты же гребен-
ку ищешь? На!
Мать (нервничая). Слушай, ты можешь
наконец, нормально? Какую Марию Тимо-
феевну?
Елизавета Павловна. Ну была такая
Мария Тимофеевна Лебядкина. Сестра капи-
питана Лебядкина, жена Николая Всеволо-
довича Ставрогина.
Мать. При чем тут все это?
Елизавета Павловна. Нет, я просто хочу
сказать, что ты поразительно похожа на,
Лебядкину.
Мать (обиженно). Ну хорошо, допустим
А чем же именно я на нее похожа?
Елизавета Павловна. Нет, все-так
15
Кадр из фильма. (иллюстрация)
Федор Михайлович... Что бы ты тут ни гово-
рила...
Мать. Что "я ни говорила"?
Елизавета Павловна (переходя на крик).
"Лебядкин, принеси воды, Лебядкин, пода-
вай башмаки!* Вся только разница в том,
что братец ей не приносит воды, а бьет ее
смертным боем. А она-то думает, что все
совершается по ее мановению.
Мать (на глазах ее показываются сле-
зы). Ты прекрати цитировать и объясни. Я
не понимаю.
Елизавета Павловна (входя в раж). Да
вся твоя жизнь - это "принеси воды" да "по-
давай башмаки". А что из этого выходит?
Видимость независимости?! Да ведь ты же
пальцем шевельнуть попросту не умеешь...
Если тебя что-нибудь не устраивает - ты или
делаешь вид, что этого не существует, или
нос воротишь. Чистюля ты!
Мать (заливаясь слезами). Кто меня
бьет? Что ты такое городишь?
Елизавета Павловна. Нет, я просто по-
ражаюсь терпению твоего бывшего мужень-
ка! По моим расчетам, он гораздо раньше
должен был бы убежать! Опрометью!
Мать (озираясь, в полной панике). Я не
16
понимаю, что она от меня хочет?
Елизавета Павловна. А ты разве созна-
ешься когда-нибудь в чем, даже если сама
виновата? Да никогда в жизни! Нет, это про-
сто поразительно! Ведь ты же собственны-
ми руками создала всю эту ситуацию. Гос-
поди! Да если ты не сумела довести своего
дражайшего супруга до этого твоего бес-
смысленного эмансипированного состояния,
то будем считать, что он вовремя спасся! А
что касается детей, то ты определенно сде-
лаешь их несчастными! (Плачет.)
Мать (успокаиваясь). Перестань юрод-
ствовать!
Берет из ящика стола мыло, мочалку,
полотенце и направляется к двери.
Елизавета Павловна. Маша! Ну что ты,
ей-богу!
Мать (захлопнув дверь). Оставь меня в
покое!
Елизавета Павловна (неуверенно,
вслед).
Земную жизнь пройдя до половины,
Я заблудился в сумрачном лесу.
Совершали ли Вы ошибки в своей
жизни? Какие это были ошибки?
Всегда ли Вы говорите правду?
Чему бы Вы смогли сейчас больше
всего обрадоваться?
Что такое счастье?
Были бы Вы удовлетворены, если
те, кого Вы любите, были счастливы,
но вопреки Вашему пониманию счастья?
Если нет, то почему?
Вас не пугает высота, или мороз,
или гроза, или темнота?
Простите за несколько бестактный
вопрос.Было ли в Вашей жизни нечто,
чего Вы стыдитесь даже сейчас? Что
это было?
Вы были в Москве, когда кончи-
лась война и был праздничный салют?
Что Вы делали в этот вечер? Если
сможете, припомните поточнее.
Вы думали о том, что большая,
может быть, лучшая часть жизни про-
жита и что Вы уже пожилая женщина?
Или Вы старались никогда не думать
о таких вещах?
Был ли когда-нибудь такой Новый
год, который Вы проспали? Или были
не дома, а где-нибудь в дороге?
Радует ли он Вас больше сейчас, или
больше радовал в молодости, или в
детстве?
Какие Ваши самые любимые стихи?
Или строчка, или четверостишие?
Вам никогда не казалось, что когда
люди веселятся, то Вы чувствуете
себя среди них лишней? Вы умеете
быть веселой?
Вы никогда не желали смерти кому-
нибудь из людей, которых Вы знали?
Я не говорю там о Гитлере, или о
каких-нибудь убийцах, или садистах.
Вы завидуете молодости? Естест-
венной, здоровой молодости, легко-
сти, красоте, беззаботности, с еще
почти детскими представлениями о
мире, наивными, но почти святыми?
Огромная запущенная квартира в одном
из арбатских переулков.
У зеркала - Наталья, бывшая жена авто-
ра. В глубине коридора, у книжной полки -
Игнат, их сын. Тихо.
Автор. Ты что, забыла? Я всегда гово-
рил, что ты похожа на мою мать.
Наталья. Ну, видимо, поэтому мы и ра-
зошлись. Я с ужасом замечаю, как Игнат
становится все больше похожим на тебя.
Автор. Да? А почему же с ужасом?
Наталья. Видишь ли, Алексей Алексан-
дрович, мы с тобой никогда не могли по-
человечески разговаривать.
Автор. Даже когда я просто вспоминаю!
И детство, и мать, то у матери почему-то
всегда твое лицо...
...Кстати, я знаю почему. Жалко вас обе-
их одинаково. И тебя, и ее.
Наталья (обиженно). Почему жалко?
В дверях, со стаканом вина в руках
появляется Игнат.
Автор. Игнат, не валяй дурака. Поставь
стакан на место.(Наталье.) Ты что-то хоте-
ла сказать?..
Наталья. А ты ни с кем не сможешь жить
нормально.
Автор. Вполне возможно.
Наталья. Не обижайся. Ты просто поче-
му-то убежден, что сам факт твоего суще-
ствования рядом должен всех осчастливить.
Ты только требуешь...
Автор. Ну это, наверное, потому, что
меня женщины воспитывали. Кстати, если
не хочешь, чтобы Игнат стал таким же, как
я, выходи скорей замуж.
Наталья. За кого?
Автор. Ну, это уж я не знаю, за кого.
Или отдай Игната мне.
Наталья. Ты почему с матерью не поми-
рился до сих пор? Ведь ты же виноват.
Автор. Я? Виноват? В чем? В том, что
она внушила себе, что лучше меня знает,
как мне жить? Или что, в конце концов, мо-
жет сделать меня счастливым?
Наталья (саркастически улыбаясь). Тебя?
Счастливым?
Автор. Ну, во всяком случае, что каса-
ется матери и меня, то я острей все это чув-
ствую, чем ты со стороны.
Наталья. Что, что, что? Что ты чувству-
ешь острей?!
Автор. А то, что мы удаляемся друг от
друга и что я ничего не смогу с этим сде-
лать. (Пауза.) Слушай, Наталья, я сейчас
должен буду уйти.
Наталья. Хорошо, ладно. Я вот о чем
тебя попросить хотела. У нас сейчас в квар-
тире ремонт. Игнат очень хочет с тобой по-
жить неделю. Как ты на это смотришь?
Автор. Ну, конечно, с удовольствием.
Буду очень рад.
Наталья усмехается.
17
Мы идем по скользким и твердым тро-
пинкам. Ноги мои в постоянных цыпках и
невыносимо чешутся. Тропинки бегут рядом
среди высокой крапивы, запутанной в пау-
тину с прилипшими к ней листьями облета-
ющей черемухи. По соседней тропке, сло-
жив руки на животе и прижав локти, идет
моя мать. Время от времени она беспокой-
но поглядывает в мою сторону. Над нами
тучей носятся комары.
Мы выходим на вытоптанный скотиной
выгон. Сгорбленная старуха в намокшем
ватнике ковыляет к деревне, погоняя взбры-
кивающего телка.
Мать спрашивает у нее дорогу. Старуха
суетливо проводит ладонью под платком и
с интересом оглядывает нас с головы до ног.
Ее маленькое лицо с живыми глазками за-
бурело от солнца, и только глубокие мор-
щины остались белыми.
- Или захворала? Сами-то откель?
- Да нет, мы знакомые просто, - по-
правляя промокший воротник кофты, отве-
чает мать. - В гости. По дел