могли заключить, что Земля Кармен простирается от 86o южной широты досюда, приблизительно до 81o 30' южной широты, а возможно и дальше к северо-восточному краю, однако я все же не осмеливаюсь нанести это в таком виде на карту, Я ограничился тем, что наименовал землю от 86o до 84o южной широты Землей Кармен, а все остальное назвал "предполагаемой землей". Более тщательное изучение условий на этом участке будет благодарной задачей для исследователя. Как мы и предполагали, во время следующего нашего перехода чувствовалось, что земля растрескана. Уже три раза мы проходили через эту область, и всякий раз здесь не бывало погоды с хорошей видимостью. На сей раз видимость была хорошая, и мы могли, наконец, рассмотреть, какова эта местность на самом деле. Неспокойная поверхность началась с 81o12' южной широты и простиралась не очень далеко в направлении север-юг, возможно, километров на пять. Как далеко простиралась она на восток-запад, трудно сказать, но во всяком случае - насколько только хватал глаз. Огромные куски поверхности отвалились, обнажив отвратительнейшие, жуткие пасти таких размеров, что они могли поглотить много таких караванов, как наш. От этих отверстых дыр во всех направлениях отходили безобразные широкие трещины. Кроме того повсюду виднелись холмы и стоговидные образования. Как мы проходили здесь раньше безнаказанно, это, пожалуй, самое замечательное изо всего! Мы прошли тут как можно быстрее. Хансен провалился было в одну из таких трещин, но, к счастью, легко выбрался. Склад на 81o южной широты оказался в полном порядке. Не видно было никаких собачьих следов. Поэтому у нас значительно возросли надежды на то, что в порядке будет и склад на 80o южной широты. На 80o45' южной широты лежала первая убитая нами собака "Буне". Она была особенно жирной и потому чрезвычайно понравилась. Собаки больше уж не очень то интересовались пеммиканом. Двадцать второго января мы прошли свой последний гурий. Он стоял на 80o23' южной широты. Как мы ни рады были, что оставляем его позади, а все же не стану отрицать, что на исчезновение этого гурия вдали мы посмотрели с чувством некоторого сожаления. Мы теперь полюбили свои гурии и, встречаясь с ними, приветствовали их, как старых друзей. Многочисленны и велики были услуги, оказанные нам этими немыми стражами во время нашего продолжительного, однообразного пути! В тот же день мы дошли до своего большого склада на 80o южной широты. Можно было считать, что теперь мы уже дошли. Мы сейчас же заметили, что у склада, после того как мы покинули его, побывали и другие. Мы нашли также сообщение лейтенанта Преструда, начальника восточной партии, о том, что он со Стубберудом и Иохансеном прошли здесь тринадцатого ноября с двумя санями, шестнадцатью собаками и снаряжением на тридцать дней. Таким образом, получалось впечатление, что все находится в полнейшем порядке. Сейчас же по прибытии к окладу мы выпустили собак. Они кинулись к куче тюленьих туш, которых за наше отсутствие не тронули ни собаки, ни птицы. Наши собаки направились туда не столько для еды, сколько для драки. Действительно, тут было за что подраться. Они несколько раз обошли кругом тюленьих туш, покосились на мясо, друг на друга и ринулись в дикую битву. Когда она благополучно закончилась, собаки отошли и улеглись у своих саней. Склад на 80o все еще обилен, велик и хорошо отмечен, а потому не исключена возможность, что когда-нибудь он еще пригодится. О поездках от 80o южной широты до "Фрамхейма" уже так много говорилось, что тут нельзя сказать ничего нового. Двадцать шестого января в четыре часа утра мы дошли до своего милого, славного дома с двумя санями и одиннадцатью собаками. И животные, и люди были в цветущем состоянии здоровья. Ранним утром мы остановились у дверей дома, поджидая друг друга. Мы должны были явиться все вместе! Кругом было тихо и мирно, - все еще спали. Мы вошли в дом. Стубберуд порывисто сел на койке и уставился на нас, очевидно, думая, что мы привидения. Один за другим просыпались наши товарищи и с трудом соображали, в чем дело. Возвращение наше домой приветствовали на все лады. - Где "Фрам"? - конечно, был наш первый вопрос. Радость наша не знала границ, когда мы услышали, что все обстоит благополучно. - А как дела с полюсом? Были вы там? - Конечно, были, иначе вы едва ли бы увидели нас! Появился кофейник, а "блинчики" благоухали, как и в былые дни. Все мы единогласно решили, что в гостях хорошо, но дома гораздо лучше! Путешествие наше длилось девяносто девять дней. Расстояние - 3000 километров, (Так как при переходе Фрама по пути в Китовую бухту через 180-й меридиан не были изменены даты, то все числа в этой главе нужно исправить, перенеся их на один день назад. - Прим. автора.) "Фрам" пришел к барьеру девятого января, после трехмесячного плавания, из Буэнос-Айреса. На корабле все было благополучно. Однако, дурная погода заставила его выйти снова в море. На другой день вахтенный сообщил, что "Фрам" приближается. В лагере началось оживление. Шубы на плечи - и марш вперед на собаках! Пусть-ка там полюбуются, что псы наши совсем не измучены! Мы слышали уже, как пыхтел и вздыхал двигатель; вскоре над краем барьера мы увидели наблюдательную бочку, и наконец спокойно и уверенно подошел "Фрам". Радостный я поднялся на борт и приветствовал своих смелых товарищей, проведших "Фрам" к цели среди стольких опасностей и трудностей и по пути выполнивших так много прекрасных работ. Все были довольны и ласковы, но никто не спрашивал о полюсе. Наконец, у Ертсена вырвалось. - А побывали вы там? Не только радость, но нечто большее светилось на лицах моих товарищей. Я заперся с капитаном Нильсеном в рубке, получил от него почту и услышал массу всяких новостей. НА СЕВЕР После двухдневной возни с переноской на судно всех вещей, которые нужно было взять с собой, мы, наконец, к вечеру тридцатого января были готовы к отплытию. В данный момент ничто не могло радовать нас больше, чем факт, что мы уже в столь раннее время года были в состоянии направиться на север и, таким образом, сделать первый шаг по пути туда, где, как мы знали, скоро начнут ждать вестей от нас или о нас. Но не примешивался ли ко всей этой радости и небольшой налет грусти? Несомненно, многие чувствовали себя именно так, хоть это и может звучать неслыханным противоречием. Не так-то легко расставаться с местом, которое долгое время служило тебе домом, хотя бы даже дом этот лежал на 79o южной широты и был почти похоронен под снегом и льдом. Мы, люди, находимся в слишком большой зависимости от того, что зовется привычкой, что бы без дальних слов, сразу очутиться вне этой обстановки, с которой постепенно свыклись благодаря долгому там пребыванию. И хотя человек со стороны будет, может быть, призывать всех добрых духов, чтобы они спасли его от такой обстановки, однако, это не мешает подобному утверждению оставаться в силе. Для громадного большинства моих ближних "Фрамхейм", конечно, покажется одним из самых последних мест на нашей планете, где они хотели бы очутиться - какой-то богом забытый уголок, не могущий дать ничего кроме совершенно исключительного одиночества, жути и скуки. Для нас же, девяти человек, стоявших у фалрепа и готовых покинуть это место, все представлялось несколько в ином свете. Маленький крепкий домик, расположенный там, за "горой Нельсон" и совсем занесенный снегом, был целый год нашим жилищем, и, право, уютным, хорошим жилищем, где мы после большого и нудного дневного труда находили необходимый нам полный отдых и покой. Всю антарктическую зиму - настоящую зиму Фимбул (По норвежским повериям Фимбул-суровая зима, предшествующая гибели мира.-Прим. перев.) - четыре его стены защищали нас так хорошо, что многие бедняги, мерзнущие в умеренных широтах, от всего сердца позавидовали бы нам, если бы увидели, как мы себя чувствовали здесь. В таких суровых условиях, что даже все живое стремительно бежит оттуда, мы во "Фрамхейме" жили себе и поживали невозбранно и привольно, причем жили, заметьте себе, не как животные, а как цивилизованные люди и во всякое время имели в своем распоряжении большинство благ, которые обеспечивает человеку благоустроенное жилище. Кругом царил мрак и мороз, а снежные метели старались во что бы то нн стало замести все многочисленные следы нашей деятельности, но за дверь нашего великолепного жилища никогда не проникали эти враги; в доме мы пользовались светом, теплом и уютом. Что же удивительного в том, если это место так сильно притягивало к себе каждого из нас в то мгновение, когда мы навсегда покидали его? Перед нами, правда, лежал широкий мир: - он мог дать нам многое, о чем мы давно уже тосковали. Ко зато среди всего того, что ждало нас, было и многое такое, без чего мы могли с радостью обходиться еще очень долгое время. Когда наступит повседневная жизнь с ее тысячью забот и треволнений, то может случиться, что любой из нас пожелает еще снова вернуться к беззаботному и мирному существованию во "Фрамхейме"... Но если и замечался этот оттенок грусти, то был он не такой уж большой, чтобы каждый из нас не мог довольно быстро покончить с ним. Во всяком случае, судя по лицам, можно было бы подумать, что в данный момент самым обычным настроением была радость, Почему бы и нет? Зачем же думать о прошедшем, хотя оно и кажется сейчас довольно привлекательным? Что же касается будущего, то во всяком случае теперь нам позволительно ожидать от него всего самого лучшего. Кому придет в голову думать о неизбежных будущих горестях? Никому! А потому "Фрам" и был разукрашен флагами от носа до кормы, и потому-то во время прощания с нашим жилищем на барьере лица всех и улыбались друг другу. Мы могли покинуть его с сознанием, что цель нашего годового пребывания здесь достигнута, а это сознание весило, конечно, значительно больше мысли о том, что нам тут во многих отношениях было хорошо. Сильнее всего способствовало тому, что дни пролетали быстро и все мы были полны сил, абсолютное отсутствие того, что я называю мертвым периодом за все время нашей (двухлетней) совместной жизни в этом путешествии. Не успевали мы справиться с одной задачей, как уже появлялась другая. Таким образом, мы всегда были заняты, а когда ты занят, то время, как известно, летит быстро. Люди часто спрашивают, куда в таком путешествии можно девать время? Дорогие мои, если мы и ломали над чем-нибудь голову, то только над вопросом, как бы нам сделать, чтобы времени у нас хватало. Возможно, что на многих такое утверждение произведет впечатление неправдоподобности; однако, это не мешает ему быть абсолютной правдой. Прочитавшие весь этот отчет во всяком случае должны будут вынести впечатление, что безработица была злом, совершенно неизвестным в нашем маленьком обществе. Достигнув цели своего путешествия, мы находились теперь в такой стадии, когда можно было бы ожидать некоторого упадка настроения. Но этого не было. Дело в том, что совершенное нами могло приобрести свою реальную ценность только тогда, когда оно станет известным человечеству, а сообщение об этом должно было быть передано без всякого промедления. Если кому-нибудь важно было спешить, то именно нам. Конечно, вероятность говорила за то, что времени у нас достаточно; но, несмотря на все, это была только вероятность. Несомненно же было только то, что нам до Хобарта, выбранного нами нашей первой остановкой, предстоял путь в 2 400 миль, и столь же несомненно, что этот путь будет и труден, и хлопотлив. Год тому назад переход через море Росса почти что походил на увеселительную .прогулку по Кристиания-фьорду, но тогда была середина лета; теперь же был февраль месяц, и, значит, близилась осень. Что касается пояса дрейфующего льда, то капитан Нильсен полагал, что он не вызовет никакого запоздания на будущее время. Он изобрел патентованное средство и безошибочный способ проходить через этот пояс. Это звучит несколько смело, ню, как мы увидим позднее, оказалось, что этот способ выдержал марку. Хуже всего будет в поясе западных ветров, где нам предстоит неприятная необходимость полавировать. Разница в долготах между Китовой бухтой и Хобартом - почти 40o. Если бы мы могли пройти эту разницу в долготе по той широте, где мы теперь находились и где градус долготы всего около тринадцати миль, то весь путь можно было бы пройти одним махом, но для этого слишком решительным препятствием была могучая стена гор Северной Земли Виктории. Сначала мы должны были лечь по курсу на север, пока не будет обойден форпост антарктического материка на севере - мыс Адэр - и лежащие к северу от него острова Баллени; только тогда откроется путь для следования на запад, но тогда мы очутимся в той области, где, вероятнее всего, ветер будет противным, а лавирование на "Фраме" - спасибо! Все до одного на корабле достаточно хорошо представляли себе условия, чтобы знать, чего нам ожидать от предстоящего плавания, и, конечно, мысли всех в данный момент были заняты тем, как бы нам лучше всего и быстрее всего преодолеть предстоящие трудности. Нас все еще связывала и будет связывать единая общая цель для общей работы и трудов. Среди новостей, полученных нами в эти дни из внешнего мира, было сообщение о том, что австралийская антарктическая экспедиция под начальством д-ра Дугласа Моусона с удовольствием взяла бы часть наших собак, если у нас окажутся лишние. Базой упомянутой экспедиции был Хобарт, и потому это нас очень устраивало. Случай пожелал, чтобы мы были в состоянии оказать эту маленькую услугу своему высокоуважаемому и просвещенному коллеге. При отплытии мы могли похвастать сворой в тридцать девять собак, из которых многие выросли за наше годовое пребывание на барьере. Почти половина из них пережила все плавание от самой Норвегии; одиннадцать были на южном полюсе. Мы сперва думали сохранить только нескольких производителей для получения нового собачьего племени для предстоящего плавания в Северном ледовитом океане, но выраженное д-ром Моусоном желание заставило нас взять на судно всех тридцать девять собак. Из этого количества мы могли бы, если не случится ничего непредвиденного, предоставить ему двадцать одну штуку. Последний груз был перевезен, и нам оставалось только опять перебросить через поручни собак, и затем мы были готовы. Удивительно, что многие из наших старых ветеранов сейчас же узнали палубу "Фрама"! Здоровенная собака Вистинга, старый "Полковник", со своими двумя адъютантами "Суггеном" и "Арне" сейчас же заняли то самое место, где они так много дней сидели во время долгого плавания на юг - с правого борта у грот мачты. Два брата близнеца "Милиус" и "Ринг" - особенные любимцы Хельмера Хансена - опять начали свои игры в углу на фордеке по левому борту, как ни в чем не бывало. Никто не сказал бы, глядя на этих веселых молодцов, что они протрусили во главе каравана весь путь к полюсу и обратно. Только один пес бродил одиноко и мрачно, беспокоясь и все чего-то ища. Это был "вожак" из запряжки Бьолана. Он не обращал ни на кого внимания; никто не мог заменить ему его павшего товарища и друга "Фритьофа", который давно уже нашел свою могилу в желудках товарищей за сотни миль отсюда на барьере! Лишь только последняя собака была переправлена на судно, лишь только оба ледовых якоря были подняты, как зазвенел машинный телеграф, и сразу же заработала машина, унося нас от всякого дальнейшего соприкосновения с кромкой льда в Китовой бухте. Прощание с этой нашей уютной гаванью было очень похоже на прыжок из одного мира в другой; когда мы выходили, густой как кисель туман навис над нами, скрывая очертания всего окружающего своей влажной завесой. Спустя три-четыре часа внезапно прояснилось, но за кормой туман все еще стоял стеной; лежавшая позади нас панорама, которая, как нам было известно, была так прекрасна при ясной погоде и на которой нам так хотелось подольше остановить свой взор, была и оставалась скрытой. Теперь, выходя отсюда, можно было спокойно следовать в обратном направлении по тому же курсу, по какому мы входили сюда год назад. За истекший год очертания бухты оставались абсолютно неизмененными. Даже наиболее выдающийся пункт стены на западной стороне бухты "Мыс Манхюэ" преспокойно стоял на своем старом месте и даже не делал и вида, что спешит удалиться отсюда. Он продержится, вероятно, на том же месте еще много дней; потому что, если в глубине бухты и происходит вообще какое-нибудь движение ледяных масс, то во всяком случае оно чрезвычайно незначительно. Только в одном отношении условия в этом году были несколько иными, чем в ближайшие к нам предыдущие годы. В то время как в 1911 году большая часть бухты была свободна от морского льда уже четырнадцатого января, в 1912 она вскрылась только на две недели позже. Ледяной покров упорно держался, пока сильный северо-восточный свежий ветер, начавший дуть как раз в тот день, когда вернулась южная партия, сразу же не озаботился освобождением фарватера. Для ухода льда нельзя было бы выбрать более подходящего времени; этот свежий ветер сэкономил нам не только время, но и избавил нас от массы хлопот, так как путь до того места, где стоял "Фрам", пока еще лед не тронулся, был бы по крайней мере в пять раз длиннее того расстояния, с которым мы теперь имели дело. Разница в две недели во времени исчезновения льда в эти два лета показала нам, как нам повезло с выбором именно 1911 года для высадки здесь. Та работа, которую мы, благодаря раннему ледоходу в 1911 году, выполнили в три недели, наверняка, заняла бы у нас в 1912 вдвое больше времени и доставила бы нам гораздо больше трудностей и хлопот. Густой туман, лежавший над Китовой бухтой, когда мы покидали ее, помешал нам также увидеть, что поделывали там наши друзья японцы. "Кайнан Мару" отдрейфовал в море вместе с "Фрамом" во время бури двадцать седьмого января; после этого мы его больше не видели. Оставшиеся в палатке у края барьера севернее "Фрамхейма" участники экспедиции до конца оставались весьма сдержанными. В тот день, когда мы покидали это место, один из наших имел интервью с двумя чужеземными гостями. Преструд отправился за флагом, поставленным на мысе "Манхюэ" для "Фрама" в виде сигнала, что все вернулись обратно. У флага была раскинута также палатка, так как имелось в виду, что она будет служить убежищем для нашего наблюдателя в том случае, если бы "Фрам" заставил себя ждать долгое время. Когда Преструд пришел туда, он был поражен, очутившись лицом к лицу с двумя сынами Ниппона, которые были очень заняты рассматриванием нашей палатки и ее содержимого. Впрочем, в палатке ничего не было, кроме спального .мешка и примуса. Японцы завели разговор, пересыпая его восторженными выражениями вроде: "чудесный день" и "какая масса льда". Товарищ наш, заявив, что он совершенно согласен с этими бесспорными фактами, попытался разузнать о вещах гораздо более интересных. Оба чужестранца рассказали, что в данный момент они являются единственными обитателями палатки, стоявшей на краю барьера. Двое из товарищей отправились в поход вглубь барьера для производства метеорологических наблюдений и вернутся через неделю. "Кайман Мару" ушел в новое плавание к Земле короля Эдуарда. Насколько им было известно, предполагалось, что судно вернется к десятому февраля, и тогда же они все вернутся на .чего и курс будет взят на север. Преструд пригласил своих двух новых знакомых прийти к нам с визитом во "Фрамхейм", и чем скорее, тем лучше; однако, они тянули со своим появлением слишком долго, чтобы мы могли их ждать. Если они потом и побывали во "Фрамхейме", то могли во всяком случае засвидетельствовать, что мы сделали все от себя зависящее, чтобы наши возможные преемники почувствовали себя там хорошо. Когда туман поредел, мы оказались окруженными со всех сторон открытым, фактически свободным ото льда, морем. Сине-черное море и тяжелое темное небо над нами обыкновенно не считается зрелищем, радующим взоры. Для нашего же органа зрения было настоящим облегчением попасть туда, где преобладают темные цвета. Целыми месяцами смотрели мы на блестящее белое море, где постоянно приходилось пользоваться искусственными средствами для защиты глаз от могучего потока света. И все-таки приходилось еще уменьшать до минимума отверстие зрачка и щурить глаза. Теперь мы опять могли смотреть на мир, говоря буквально, во все глаза; даже такая повседневная вещь может превратиться в целое переживание! Море Росса опять показало себя с самой выгодной стороны. Небольшой юго-западный ветерок позволил нам все-таки воспользоваться парусами; таким образом, мы по прошествии нескольких дней находились приблизительно в двухстах милях от барьера. Это расстояние, довольно скромное само по себе, выглядело в наших глазах весьма внушительным, когда его нанесли на карту. Надо вспомнить, что при тех средствах сообщения, которыми мы пользовались на земле, расстояние в двести миль стоило нам многих длинных дневных переходов. Нильсен нанес на карту границы дрейфующего льда во время трех переходов "Фрама". Предположение о том, что вблизи 150o долготы всегда есть годное для прохода открытое пространство, по-видимому, подтверждалось. По сделанным Нильсеном наблюдениям, небольшие изменения в расположении этого канала происходят от перемен в направлениях ветра. Он открыл, что всегда целесообразнее свернуть и пройти в наветренную сторону, если дрейфующий лед будет обнаруживать признаки сплочения. Такой способ продвижения вперед, конечно, влек за собой некоторое искривление пути; но, в конце концов, он всегда приводил к открытой воде. В это плавание мы дошли до кромки сплошных льдов через три дня после своего ухода от барьера. Местонахождение пояса оказалось очень близким к тому, которое наблюдалось при прежних переходах. Несколько часов мы продолжали идти по своему курсу, но тем временем лед сделался настолько сплоченным, что грозил остановить наше дальнейшее продвижение вперед. Теперь-то и представился случай испытать способ Нильсена; ветер, бывший, впрочем, совсем слабым, дул почти прямо на запад, поэтому руль был положен право-на-борт, и нос "Фрама" направлен на запад. Иногда мы довольно долго правили и на истинный юг, но оказалось, что этот довольно большой крюк делался не напрасно; держась в течение нескольких часов ближе к ветру, мы встретили массу открытых пространств. Если бы мы шли первоначальным курсом, то не исключена возможность, что, не желая пройти какие-нибудь несколько миль в сторону, мы задержались бы на долгое время. Сделав первый большой обход, мы избежали впоследствии многих. Лед все время был разреженным, и шестого февраля все возрастающее волнение возвестило нам о том, что с антарктическим дрейфующим льдом покончено навсегда. Довольно странно, что в этот раз мы при проходе через пояс льдов почти не видели тюленей, но даже, если бы мы и заметили их, то не могли бы уделить временя для охоты. Теперь у нас было достаточно хорошей пищи и для людей, и для собак, чтобы думать о тюленьем бифштексе. Для собак мы захватили с собой весь оставшийся у нас прекрасный собачий пеммикан, а запас его был не так уж мал. Кроме того, у нас было порядочно сушеной рыбы. Пеммикан и рыба чередовались через день. При такой пище собаки оставались в превосходном состоянии, а когда по прибытии в Хобарт с них облезла почти вся зимняя шерсть, то они выглядели так, будто бы их холили целый год. Для нас, девяти человек, остававшихся на суше, наши товарищи позаботились взять с собой в долгий путь из Буэнос-Айреса нескольких откормленных свиней, весело живших теперь в хлевах на юте; кроме того в трюме висело три прекрасных бараньих туши. Нечего и говорить, что мы полностью сумели оценить это нежданное лакомство! Конечно, тюлений бифштекс дослужил нам прекрасную службу, но это не помешало бараньему и свиному жаркому внести приятное разнообразие, тем более, что оно было совсем неожиданным. Я не думаю, чтобы кто-нибудь из нас рассчитывал па возможность получения свежей пищи до нашего возвращения в цивилизованный мир. При прибытии в Китовую бухту на "Фраме" было всего одиннадцать человек. Вместо Кутана и Нодтведта, уехавших домой из Буэнос-Айреса во время пребывания там судна осенью 1911 года, были наняты три новых человека, а именно Халварсен, Ульсен и Штеллер; двое первых были из Бергена; Штеллер же был немцем, жившим в Норвегии несколько лет и говорившим по-норвежски, как прирожденный норвежец. Все трое были людьми способными и симпатичными. Приятно было видеть их здесь. Смею думать, что и новоприбывшие чувствовали себя хорошо в нашем обществе, собственно говоря, они были наняты только до захода "Фрама" в первую гавань, но остались на судне до самого Буэнос-Айреса и, конечно, пойдут с нами и дальше. Когда партия зимовщиков вернулась на судно, лейтенант Преструд снова занял свое место первого штурмана; остальные сейчас же начали нести вахты. Теперь нас на судне было двадцать человек, и если "Фрам" в течение года плавал с очень ограниченной командой, то его теперь снова можно было причислить к судам хорошо укомплектованным. За время плавания у нас не было никакой особой работы, кроме чисто морской, поэтому, пока погода была приличной, на судне царило относительно спокойное житье. Однако должен сказать, что вахтенные часы проходили довольно быстро. Теперь у нас была масса материала для многих длинных бесед. Мы, прибывшие с суши, жадно интересовались всеми новостями из цивилизованного мира, а морская партия не меньше жаждала узнать все подробности нашего годового пребывания на барьере. Надо самому пережить нечто подобное, чтобы представить себе, как при таких условиях градом сыплются бесконечные вопросы и ответы. То, что могли рассказать мы, ползавшие по земле, уже изложено в главных чертах в предыдущих главах. А из всего того, что мы услышали, самым интересным, кажется, было сообщение о том, как дома и за границей отнеслись к изменению нашего плана экспедиции. Понадобилась по крайней мере целая неделя, чтобы начал замечаться отлив в огромном потоке вопросов и ответов. Эта неделя прошла быстро, может быть, быстрее, чем нам этого хотелось, так как оказалось, что "Фрам" не поспевает как следует за временем. Погода держалась совсем приличная, однако не совсем такая, какой бы нам хотелось. Мы рассчитывали, что юго-восточные и восточные ветры, дувшие так часто вокруг "Фрамхейма", появятся и в море Pocca, однако, они об этом совсем позабыли! Ветра было мало, но если он бывал, то обычно дул с севера, дул слабо, но все же достаточно для того, чтобы задерживать наш старый благородный корабль. Первую неделю невозможно было производить наблюдений; все время небо было затянуто облаками. Бывало спросишь шкипера о местонахождении судна, и он охотно отвечает что-нибудь вроде того, что, мол, в данное время можно сказать наверняка только одно: мы находимся в море Росса. Однако седьмого февраля, после относительно удачного полуденного наблюдения, оказалось, что мы находимся севернее мыса Адэр и, значит, уже миновали антарктический материк. Идя на север, мы прошли мыс Адэр на расстоянии не большем, чем его можно было бы пройти за сутки плавания, но желание сделать крюк по пути уступало место основному желанию - на север, на север, как можно скорее! Поблизости всех сильно выдающихся мысов земного шара обыкновенно бывает достаточно ветра. Мыс Адэр не составляет исключения из этого правила. Он известен, как центр дурной погоды. И мы, проходя мимо этого мыса, не избежали "встряски", но ветер только приветствовался нами от души, так как случайно ему было с нами по пути! Два дня свежего юго-восточного ветра, и мы относительно быстро миновали острова Баллени и девятого февраля могли поздравить себя с тем, что вышли благополучно из холодной зоны. Год тому назад, идя на юг, мы с радостью пересекали полярный круг; смею сказать, что на этот раз мы были не менее довольны, пересекая его в обратном направлении. Торопясь двинуться в путь со своей зимней квартиры, мы не нашли времени отпраздновать счастливую встречу партии зимовщиков с морской партией. А так как этот случай был упущен, то нам нужно было найти другой, и все мы решили единогласно, что переход из холодной зоны в умеренную является самой подходящей оказией. Программная часть праздника была чрезвычайно проста: лишняя чашка кофе с соответствующим добавлением в виде пунша и сигары под граммофонную музыку. Наш бравый граммофон не мог предложить нам ничего такого, что имело бы интерес новинки для нас, девятерых, зимовавших во "Фрамхейме", - мы знали почти весь репертуар наизусть; - но многие знакомые мелодии воскрешали в памяти не один приятный вечер, проведенный нами за стаканом виски вокруг стола в нашем уютном зимнем жилище в глубине Китовой бухты. Было приятно снова пережить в воспоминаниях эти часы. На борту "Фрама" граммофонной музыки не слыхали с рождества 1910 года, и поэтому участники морокой партии с радостью вызывали на бис не один и не два номера. Сверх программы был еще один добавочный номер - певец, который тоже подражал граммофону, пользуясь огромным мегафоном, по его собственным словам, для того, чтобы заменить недостающие голосовые средства. Он спрятался за занавеской в каюте капитана Нильсена, и вот из мегафона полилась песня, которая по своему содержанию была рассчитана на то, чтобы изобразить нашу жизнь на барьере с юмористической стороны. Успех был полный! Мы опять посмеялись от всей души. Скоро всячески стало замечаться, что мы дошли до таких широт, где жизнь складывается совсем иначе, чем южнее 66o. Желанной переменой было повышение температуры; ртуть, хотя и немного, но все же поднялась выше нуля, поэтому разные личности на судне, в той или иной степени закутанные в меха, расстались с последними остатками полярной одежды и снова перешли к более легкому и удобному наряду. Дольше всего медлили со сменой его зимовщики. Те, кто думает, что долгое пребывание в полярных областях, делает тебя менее чувствительным к холоду, чем остальных смертных, весьма заблуждаются. В результате получается как раз обратное. Человек, живущий там, где обычная температура -50o и ниже, те очень об этом беспокоится, пока у него есть целесообразная и хорошая меховая одежда. Но пусть такой человек, одетый в обычное платье, внезапно очутится на улицах Kpистиании зимой при пятнадцати - двадцати градусах мороза. Бедняга, будет стучать зубами, пока они не вывалятся у него изо рта! Дело в том, что .при путешествиях в полярные области люди защищают себя от холодов как следует, но если вернешься домой и появишься на улице в пальто, крахмальном воротничке на шее и шапчонке на голове, то обязательно замерзнешь! Менее желательным следствием перемены в широте была начавшаяся ночная темнота. Правда, постоянный дневной свет становится в конце концов неприятен, когда ты находишься на суше; но на борту судна вечный день, конечно, будет предпочтен всеми. Хотя мы теперь уже могли думать, что покончили с главными массами антарктического льда, однако, нам все еще приходилось считаться с его неприятными форпостами - ледяными горами. Мы уже упоминали о том, что опытный вахтенный может в темноте на далеком расстояния заметить блеск довольно большой ледяной горы; но если говорить о мелких обломках, у которых только незначительная часть выдается над поверхностью воды, то у них нет такого блеска, и, следовательно, тут ничто не предупреждает об опасности. Такая небольшая льдина столь же опасна, как и огромная гора; при столкновении подвергаешься одинаковому риску - пробить дыру в носовой части судна или же сорвать такелаж. На этих участках пути, где температура воды всегда очень низка, указания термометра бывают тоже довольно сомнительны. Фарватер, в котором мы теперь находились, был все еще не настолько известен, чтобы нельзя было рассчитывать на возможность встречи с землей. Капитан Кольбек, ведший одно из вспомогательных судов, посланных на юг во время первой экспедиции Скотта, повстречал неожиданно островок восточнее мыса Адэр. Позднее этот остров был назван именем капитана Скотта. Когда капитан Кольбек сделал свое открытие, он находился почти на том пути, которым обычно следует большинство судов, цель которых находится в пределах моря Росса. Все еще есть вероятность, что при добровольных или вынужденных уклонениях с пути там можно найти много групп островов. В южной части Тихого океана на картах, находящихся в продаже, нанесено много групп и отдельных островов, местоположение которых, а, может быть, даже и самое существование довольно сомнительны. Один из них, остров Эмеральд, судя по этим данным, находится приблизительно посреди того пути, которым мы должны были следовать, чтобы дойти до Хобарта. Однако, капитан Дэвис, ведший судно Шеклтона "Немврод" в Англию в 1909 году, проплыл прямо через то место, где по карте должен был находиться остров Эмеральд, но не видел его. Если он действительно существует, то, значит, нанесен на карту ошибочно. Чтобы избежать его соседства, а еще больше, чтобы пройти насколько возможно западнее, пока мы не войдем в пояс собственно восточных ветров, мы болтались и пробивались вперед целую неделю, а то и почти две; но постоянный северо-западный ветер долгое время открывал перед нами только две неприятных возможности: или дрейфовать на восток или же попасть в дрейфующий лед севернее Земли Уилкса. Эти недели были большим испытанием терпения для многих на судне, которые сгорали от желания дойти поскорей с нашими новостями до земли, а может быть в свою очередь получить какие-нибудь известия оттуда. Прошли уже три недели февраля, а мы не сделали и половины пути; при сколько-нибудь сносных условиях мы бы за это время уже дошли. Оптимисты все время утешали нас, что рано или поздно должна наступить перемена к лучшему, и она, наконец, наступила. Попутный ветер сразу привел нас к ветру и от сомнительного острова Эмеральд и от лежащей севернее и действительно существующей группы островов Макквири. Кстати, можно упомянуть, что на одном из этих островов Макквири в то время, когда мы проходили мимо, находилась самая южная в мире станция беспроволочного телеграфа. Установка ее принадлежала антарктической экспедиции д-ра Моусона. Д-р Моусон привез также аппарат для устройства станции на самом антарктическом материке, но, насколько мне известно, в первый год никакого сообщения налажено не было. Благодаря последнему удачному толчку вперед, мы зашли так далеко на запад, что курс на Хобарт теперь сильно приближался к истинному северу. Это давало нам надежду воспользоваться условиями ветров в поясе западных ветров. В них из года в год не бывает больших изменений, и мы нашли их почти такими, к каким привыкли: частые сильные свежие ветры с северо-запада, которые держатся большею частью в течение двенадцати часов и переходят затем в западную или юго-западную часть компаса. Пока дул северо-западный ветер, оставалось только пережидать, поставив небольшое количество парусов; когда же наступала перемена, мы в течение нескольких часов шли в желательном направлении. Таким образом, мы медленно, шаг за шагом тащились на север к своей цели. Конечно, дело двигалось медленно; однако, линия нашего курса росла на карте понемногу с каждым днем, и к концу февраля месяца расстояние до южной оконечности Тасмании уменьшилось до очень скромных размеров. Однако, на постоянной и сильной западной зыби наш легконагруженный "Фрам", превзошел в качке самого себя, а это, сказать по правде, много! Такая качка причинила нам небольшую аварию в такелаже, так как сломался гафель грота; однако, это происшествие задержало нас не надолго. Поврежденный гафель, был быстро заменен запасным. Наши надежды дойти до места назначения еще до истечения февраля месяца разлетелись вирах. Прошла еще и четверть марта месяца. Четвертого вечером мы. впервые увидели землю; но так как видимость была плохая и за последние дни нельзя было получить надежного определения места, то мы были не уверены в том, какая оконечность Тасмании находится перед нами. Для пояснения нашего положения я дам небольшое описание того участка берега, у которого мы находились. Южный угол большого острова Тасмания кончается тремя мысами; мористее самого восточного из них, отделенного от острова только совсем узким проходом, находится обрывистый и с виду неприступный скалистый остров, так называемый остров Тасмана. Доступ к нему все же есть, потому что на вершине острова - на высоте двухсот метров над уровнем моря - стоит маяк. Средний мыс называется Тасман Хэд, и между ним и восточным мысом лежит так называемый Сторм-Бей, образующий вход к Хобарту, сюда то мы и направлялись. Теперь возник вопрос, какой же из трех мысов мы видим перед собой? Решить это было трудно или, вернее, даже невозможно, так как в туманном воздухе очертания земли были неясны и расплывчаты; кроме того, мы совершенно не знали местности, ибо никто из нас раньше не бывал в этом уголке мира. С наступлением темноты начался ливень и, не видя ровно ничего перед собой, мы тыкались всю ночь. Одновременно с наступлением дня начался и свежий юго-западный ветер, который разогнал большую часть дождевых туч, так что мы снова увидели землю. Мы определили, что видим перед собой средний мыс Тасман Хэд и спокойно направились, как думали, в Сторм-Бэй. При таком быстро возраставшем в силе ветре дело подвигалось быстро, и вероятность достичь Хобарта через несколько часов начала уж походить на достоверность. С этим приятным чувством мы только что уселись за завтрак в носовом салоне, как вдруг распахнулась дверь, казалось бы, с совершенно ненужной грубостью, и появилось лицо вахтенного начальника. - Мы не с той стороны мыса!-прозвучало роковое сообщение, и лицо исчезло. Прощай, заманчивые планы, прощай завтрак! Моментально все мы были на палубе. Оказалось, что, действительно, грустное сообщение правдиво. Из-за ливня мы сделали ошибку. Ветер, возросший теперь до силы свежего, отогнал дождевые тучи с вершин гор, и на мысе, принятом нами за Тасман Хэд, мы увидели маяк. Следовательно, это был остров Тасмана, и вместо того, чтобы находиться в Сторм Бэе, мы очутились в Тихом океане далеко под ветром от проклятого мыса. Не оставалось ничего другого, как только идти другим галсом и снова попробовать спуститься к ветру, хотя мы и знали, что затея эта почти бесполезна. Свежий ветер возрос до шторма, и вместо какого-нибудь выигрыша все клонилось к тому, что нас основательно снесет под ветер; таков часто бывал, результат, когда мы пробовали лавировать на "Фраме". Разозленные, мы решили сделать все, что было возможно, и, подняв все до последнего паруса, "Фрам" ринулся вперед в бейдевинд. Вначале казалось, что нам удается хоть сколько-нибудь оставаться на месте, но расстояние от земли все увеличивалось, а ветер все больше свирепел, и пеленгование вскоре показало, что все пошло у нас навыворот. К полудню, мы описали круг и снова оказались у земли; вскоре после поворота налетел страшный шквал, разорвавший форкливер в куски; поэтому мы были принуждены убрать гафельный грот, иначе его очень скоро вывернуло бы и произвело бы дальнейшее повреждение такелажа. С оставшимися у нас парусами все дальнейшие попытки были бесполезны; оставалось только по возможности придерживаться ближе земли, встав под-ветер, и при помощи машин