сь, что за гребнем местность была еще хуже, чем раньше, если только это было возможно. Но на этот раз мы чувствовали, что в воздухе повеяло победой. Образования как будто обещали нам ее, но разве эти образования не обманывали нас так часто, что теперь мы уже не могли полагаться на них? Может быть, это подсказывал нам инстинкт? Я не знаю, но верно только то, что мы с Хансеном, обсуждая виды на будущее, были оба согласны с тем, что, пройдя за самый дальний гребень, мы победим ледник. Нам безумно хотелось заглянуть за этот гребень, но дорога в обход множества трещин была длинна и,- разрешите уж мне признаться в этом, - мы начали уставать. Обратный путь шел вниз и занял немного времени, и скоро мы .могли уж сообщать своим товарищам, что завтрашний день сулит нам много хорошего. Тем временем Хассель измерил гору Т. Нильсен и определил, что она поднимается на 4300 метров над уровнем моря. Как сейчас помню, в этот вечер мы любовались прекрасным зрелищем, которое раскрывала перед нами природа, и считали, что воздух чист, и поэтому все, что находится в нашем поле зрения, теперь должно бы быть видимо; припоминаю также, как мы были удивлены на обратном пути, найдя "весь ландшафт совершенно изменившимся. И не будь горы Хельмера Хансена, нам было бы довольно трудно опознать местность. Воздух в этих областях может сыграть сквернейшие шутки. Как ни чист он казался нам в тот вечер, но тем не менее позднее выяснилось, что видимость была тогда, очень малая. Поэтому нужно быть очень осторожным в своих суждениях о том, что ты видишь и чего не видишь. В большинстве случаев оказывалось, что путешествующие в полярных областях скорее видели больше, чем меньше. Наоборот, если бы нам пришлось наносить на карту этот участок, как мы его видели тогда, то были бы пропущены большие горные районы. Ночью поднялся сильный ветер с юго-востока и бушевал так, что гудели оттяжки палатки. Хорошо, что палаточные колышки крепко держали. Еще утром, когда мы занимались своим завтраком, ветер бушевал так что мы уже готовы были повременить немножко. Но внезапно и без всякого предупреждения ветер так сильно спал, что у нас исчезло всякое сомнение. Но какую перемену произвел юго-восточный ветер! Отличный снежный слой, вчера еще покрывавший все и превращавший бег на лыжах в удовольствие, теперь был сметен, на больших пространствах и обнажал твердый нижний слой. Мысли набегали и уходили. Оставленные нами на "Войне" ледовые кошки так и плясали взад и вперед перед глазами, гримасничая и указывая на меня пальцами! Не хватало еще прогуляться к "Бойне" за кошками! Тем временем мы упаковали все и приготовились. По вчерашнему следу трудно было идти; но, теряя его иногда на гладкой ледяной поверхности, мы потом находили его снова на каком-нибудь сугробе, устоявшем против натисков бури. Для каюров была трудная и утомительная работа. Управлять санями на гладкой покатой поверхности было трудно, они ехали то вдоль, а то нередко и поперек, и нужна была особая предусмотрительность, чтобы не дать им перевернуться. А за этим нужно было следить во что бы то ни стало: тонкие ящики с провиантом не выдерживали частых ударов об лед. Кроме того было так трудно ставить сани снова, что из-за одного этого каюры проявляли величайшую осторожность. Сани в тот день на множестве больших и твердых неровностей выдержали хорошее испытание. То, что они выдерживали, было чудом и свидетельствовало о прекрасной работе Бьолана. Ледник в этот день угостил нас таким хаосом, какого мы еще не встречали! Хассель и я, как обычно, шли впереди, связавшись альпийской веревкой. До того места, куда накануне вечером доходили мы с Хансеном, все шло относительно легко. Ведь бывает гораздо легче, когда знаешь, что по дороге пройти можно! Дальше было хуже, а часто даже так плохо, что нам много часов подряд приходилось искать путь в разных направлениях, прежде чем мы находили его. Неоднократно нам приходилось пользоваться топором и вырубать препятствия. Один раз нас даже взяло раздумье. Пропасть на пропасти, торос на торосе, и все такие высокие и крутые, что напоминали горы! Мы бродили в поисках перехода во всех направлениях. Наконец, нашли один, если он, вообще говоря, мог заслуживать наименование перехода. Это был мост, до того узкий, что в ширину на нем едва хватало места для саней. С обеих сторон страшные обрывы. Проход по этому месту напомнил мне танец па канате через Ниагару. Хорошо, что никто из нас не страдал головокружением, а собаки не представляли себе точно, во что обойдется им неверный шаг! По другую сторону этого перехода дорога шла вниз, и путь наш теперь лежал по долине между высокими волнистыми образованиями с обеих сторон. Идти здесь было просто испытанием терпения, так как долинка была довольно длинная и шла она прямо на запад. Несколько раз мы пробовали проложить курс на юг и перебраться через ледяной вал, но это оказывалось бесцельным. Правда, нам неизменно удавалось подняться на гребень, но спуститься по другую его сторону было невозможно. Оставалось только следовать естественному направлению долинки и ждать перехода ее в лежащую южнее местность. В особенности подвергалось тяжелому испытанию терпение каюров, и я видел, как они, недовольные моим и Хасселя исследованиями, сами предпринимали прогулки на гребень, чтобы самим во всем убедиться. но лишь затем, чтобы признать необходимость преклонения перед капризами природы и последовать снова за нами. И по естественному-то направлению мы шли не без препятствий. Наш путь постоянно пересекали трещины то крупных, то небольших размеров. Холмистый гребень или волнистое образование, на которое мы теперь, наконец, взобрались, имело весьма внушительный вид. К востоку оно заканчивалось крутым обрывом, переходившим в лежащую внизу местность, и достигало здесь до тридцати метров в высоту. К западу оно переходило в плоскость постепенно, давая нам возможность идти дальше этим путем. Чтобы лучше обозреть окрестности, мы поднялись на восточную и наиболее высокую часть гребня. Оттуда мы сразу же увидели, что наше вчерашнее предположение подтверждается. Высокий хребет, который мы видели тогда и за которым надеялись найти лучший путь вперед, теперь виден был нам в большей своей части. И то, что мы увидели, заставило наши сердца забиться от радости.. Неужели перед нами действительно огромная, белая, гладкая равнина, или же это просто обман зрения? Время покажет, что тут на самом деле. Между тем мы с Хасселем отправились дальше, а остальные последовали за нами. Пока мы дошли дотуда, нам пришлось еще не раз преодолевать разные трудности, но они, по сравнению с уже совершенными нами многими головоломными переходами, были относительно мирного характера. Дойдя до многообещающей равнины, мы с облегчением вздохнули. Ее протяжение было не очень велико, но не больше были и наши требования в этом отношении после перехода последних дней по хаотический местности. Правда, вдали на юге мы все еще Видели большие торосистые хребты, но расстояние между ними были гораздо больше, а поверхность гладкая. Таким образом, впервые с того времени, как мы вступили на "Чертов ледник", мы могли снова править на истинный юг на расстоянии нескольких минут. (Минута равна 1/60 градуса или одной миле). Во время нашего дальнейшего продвижения вперед действительно оказалось, что мы очутились совсем в другой местности. В кои-то веки мы не остались в дураках! Правда, поверхность, по которой мы шли, не была совсем уж неизрытой и гладкой, - этого придется ждать еще долго, - но мы могли теперь подолгу выдерживать свой курс. Громадные трещины стали попадаться .все реже и были так засыпаны снегом с обоих концов, что нам уже не приходилось делать большие обходы. И люди, и животные почувствовали новый прилив энергии, и мы бодро шли на юг. А по мере нашего продвижения вперед условия пути все больше и больше улучшались. Вдали мы видели какие-то могучие куполовидные образования, которые, казалось, вздымались высоко в небеса. Они оказались самой южной границей огромных трещин и образовывали переход к третьей фазе ледника. Взбираться на эти довольно высокие и гладкие куполы, лежавшее как раз на нашем пути, бывало просто мученьем! С их вершины можно было очень хорошо осмотреться. Местность, куда мы теперь попали, совершенно отличалась от области северной стороны куполов. Тут большие трещины были целиком засыпаны снегом, что позволяло переезжать их где угодно. Здесь в особенности привлекало к себе внимание бесчисленное количество маленьких стоговидных образований. Большие пространства местности были обнажены от снега, и на поверхность выступал гладкий лед. Ясно было, что все эти различные образования или фазы ледника обязаны своим происхождением лежащей под ними почве. Первый пройденный нами участок, где все было так изрыто, был, по всей вероятности, той частью ледника, которая лежит ближе всего к голой земле. По мере удаления ледника от земли, поверхность его становилась спокойнее. На участке со стоговидными образованиями разрушение не дошло до разрыва поверхности на сколько-нибудь значительном протяжении, и лишь образовались то там, то здесь поднятия почвы. Нам скоро пришлось узнать, каково строение этих стогов и что у них внутри. Теперь, когда не нужно было делать ни больших крюков, ни обходов, ехать было одно удовольствие. Приходилось сворачивать в сторону только лишь перед тем или другим крупным стогом. Но все же мы шли своим курсом. Попадавшиеся нам время от времени большие гладкие бесснежные участки были растресканы во всех направлениях, но трещины в них были совсем узкие - всего с полдюйма шириной. В этот вечер мы с трудом нашли место для палатки. Нижний слой везде был одинаково тверд. В конце концов, нам пришлось поставить палатку прямо на голом льду. К счастью для наших палаточных колышков, лед был негладкий и не твердый, как сталь. На вид он был молочно-белым и не таким уж твердым. Поэтому, когда палатка была поставлена, палаточные колышки легко забивались в лед топором. Как всегда, Хассель отправился за снегом для котла. Обычно он производил эту работу большим ножом, специально сделанным для снежных работ, но в этот. вечер он ушел, вооружившись топором. Он очень радовался, что кругом так много прекрасного материала. Далеко идти ему не пришлось. Как раз у самой двери в палатку, в одном метре от нее, стоял небольшой хорошенький стог, словно специально предназначенный для этой цели, Хассель поднял топор и рубнул со всего плеча. Топор ушел в снег без всякого сопротивления по самую рукоятку. Стог оказался пустым внутри! Когда топор был вытащен, соседние части обрушились, и было слышно, как куски льда летели вниз в темную дыру,-итак, значит, всего в метре расстояния от дверей у нас был удобнейший спуск в погреб! Хассель, невидимому, наслаждался положением. - Темно, как в мешке, - улыбался он, - и дна не видать! У Хансена был сияющий вид. Ему, должно быть, хотелось, чтобы палатка стояла еще ближе. Материал, доставленный нам стогом, был наилучшего качества и великолепно годился для получения воды. Следующий день, суббота второго декабря, был для всех нас очень утомительным. С самого утра бушевал юго-восточный ветер с сильным снегопадом и ослепляющей метелью. Путь был самого скверного свойства - зеркально-гладкий лед. Я шел на лыжах переступая, и потому у меня была относительно легкая работа. Каюрам пришлось снять с себя лыжи и сложить их на сани, чтобы идти рядом, поддерживая сани, и помогать собакам в трудную минуту. А это бывало часто. Дело в том, что на этой гладкой ледяной поверхности повсюду были разбросаны небольшие снежные наметы, а состояли они из такого снега, который больше всего напоминал рыбный клей, когда сани попадали на него. Если сани наезжали на эти вязкие снежные наметы, а собаки находились уже на гладком льду и им не за что было зацепиться когтями, то они не могли, как ни старались, перетащить сани. Каюрам приходилось тогда напрягать все свои силы, чтобы сани не останавливались. Чаще всего людям и животным соединенными усилиями удавалось перетащить сани. К концу дня местность снова начала становиться более неровной, и наш путь раз за разом пересекали большие трещины. В сущности, эти трещины были довольно опасны. Вид у них был очень невинный, так как они были совершенно заполнены снегом. Но при более близком знакомстве с .ними мы научились понимать, что они гораздо опаснее, чем мы представляли себе это вначале. Оказалось, что там, между рыхлым, наполняющим их снегом и твердыми краями льда, было очень широкое, ведущее прямо в глубину пустое пространство. Слой снега, покрывавший все сверху, в большинстве случаев был совсем тонким. Обычно не случалось ничего особенного, когда мы наезжали на такую засыпанную снегом трещину, но когда приходилось перебираться на другую сторону, наступал критический момент. Здесь собаки попадали на гладкую ледяную поверхность и никак не могли зацепиться за нее когтями, поэтому приходилось тащить сани одним только каюрам. Тут-то, когда каюр должен был упираться изо всех сил, он и проваливался через тонкий снежный покров. В таких случаях он крепко хватался. за веревки на санях или за специально для этой цели привязанный строп. Однако, привычка делает даже самых осторожных людей неосмотрительными, и много раз случалось, что некоторые из наших каюров бывали уже на пути в "погреб". Если такая езда утомляла собак, то, право, она утомляла не меньше и людей. Если бы еще стояла хорошая погода, и мы могли видеть, что делается кругом, то мы, может быть, не так уж смущались бы всем этим, но в такую чертовскую погоду удовольствия в этом, по правде говоря, не было никакого! Много времени уходило также на отогревание носов и щек, по мере того, как они отмерзали. Правда, для этого мы не останавливались, времени на это у нас не было. Мы просто снимали варежку и, продолжая идти, прикладывали теплую руку к замороженному месту Если же нам казалось, что чувствительность снова вернулась, мы всовывали руку обратно в варежку, теперь и руке нужно было погреться. При двадцати с чем-то градусах мороза и шторме долго не продержишь на воздухе голой руки. Несмотря на неблагоприятные условия, при которых мы пробивались вперед, одометр вечером все же показал пройденное расстояние в двадцать пять километров. В этот вечер мы забрались в палатку очень довольные дневной работой. Субботний вечер. Заглянем в палатку. Там довольно уютно. Внутренняя половина палатки занята тремя спальными мешками. Соответствующие владельцы их нашли для себя более удобным и целесообразным забраться в них и теперь занялись своими дневниками. Во внешней половине, ближе к дверям, место занято только двумя спальными мешками, но зато здесь между ними размещено все кухонное оборудование экспедиции. Владельцы их, Вистинг и Хансен, еще сидят. Хансен - кок и не хочет забираться в мешок, пока пища не скипит и не будет приготовлена. Вистинг, его присяжный помощник и друг, готов всегда прийти ему на помощь. Хансен, по-видимому, заботливый повар; он не любит, чтобы пища подгорала. Ложка непрерывно крутится в содержимом кастрюли - "в супе". Это слово, кажется, возымело свое действие. В одно мгновение все усаживаются, держа в одной руке чашку, в другой ложку. Чашка каждого поочередно наполняется, всякий сказал бы, превосходнейшим супом из овощей. По всем лицам видно, что суп горяч, как кипяток, но все же он исчезает с изумительной быстротой. Чашки снова наполняются, и на этот раз более существенным веществом - пеммиканом. И на этот раз они опустошаются с достойной удивления быстротой, чтобы опять наполниться. Аппетит, значит, не пострадал! Чашки тщательно выскабливаются, и начинается пиршество - наслаждение хлебом и водой. Да, не трудно заметить, что люди наслаждаются, судя по их довольным лицам; это наслаждение гораздо больше того, какое могло бы дать им самое изысканное меню. Прежде чем съесть галету, они ею буквально любуются. А вода, - всем хочется холодной как лед воды, - исчезает в больших количествах и, видимо, доставляет значительно больше наслаждения и удовлетворения, чем даже самое тонкое вино! Во время ужина примус продолжает гудеть, и температура в палатке делается совсем приятной. По окончании еды кто-то требует ножницы и зеркало, и вскоре полярники погружаются в приведение в порядок своих физиономий, ради. наступающего воскресного дня. Каждую субботу вечером бороды очень коротко подстригаются машинкой. Делается это не столько из кокетства, сколько потому, что это приятно и практично. В бороде легко застревают льдинки, а это часто чрезвычайно мешает. Мне лично кажется, что борода в таком путешествии столь же непрактична и неудобна - как ну, скажем, например, как... шляпа на ногах! После того как машинка и зеркало прошли вкруговую, люди один за другим исчезают в спальных мешках, и затем, после пятиголосого "доброй ночи", наступает тишина. Скоро ровное дыхание дает знать, что дневная работа потребовала своей дани. А тем временем воет юго-восточный ветер, и снег сечет палатку. Собаки свернулись клубком и, видимо, им мало дела до непогоды. Буря продолжалась с той же силой и на следующий день, и из-за опасной местности мы решили подождать, что нам покажет время. Позднее утром, - пожалуй, ближе к полудню, - ветер несколько стих, и мы вышли на воздух. Солнце проглянуло несколько раз сквозь тучи, и мы воспользовались желанным случаем, чтобы измерить его высоту. Результат дал 86o47' южной широты. На месте этой нашей стоянки мы оставили все свои чудесные меховые одежды, которые, как мы считали, больше уж нам не понадобятся, так как температура держалась слишком высокой. Однако, мы все-таки сохранили капюшоны на своих оленьих шубах. Их хорошо иметь, когда идешь против ветра! Нам не пришлось сделать длинного перехода. Небольшое затишье полудня оказалось просто шуткой. Серьезность намерения обнаружилась очень скоро в форме сильнейшей пурги с той стороны - то есть с юго-востока. Если бы мы знали местность, то, может быть, и пошли бы дальше, но теперь среди этой пурги и в шторм, когда невозможно было и глаз открыть, делать этого не следовало. Могло произойти серьезное несчастье и погубить все. Поэтому все пройденное нами расстояние равнялось 4 километрам. Температура, когда мы остановились лагерем, была -21o. Определение высоты дало 2 700 метров над уровнем моря. За ночь ветер перешел с юго-востока на север, затем стих, и погода прояснилась. Для нас это было удобным случаем, и мы не замедлили им воспользоваться. Перед нами простиралась ровно поднимающаяся зеркально-гладкая ледяная поверхность. Как и в предыдущие дни, я шел впереди на лыжах, переступая ногами, тогда как другие без лыж следовали за санями и поддерживали их. Нам все еще попадались забитые снегом трещины, но, пожалуй, их было уже несколько меньше. Тем временем на блестящей поверхности начали появляться небольшие снежные пятна. Быстро они стали увеличиваться в числе и величине и довольно скоро все слились между собой и закрыли неприятную ледяную поверхность ровным и хорошим снежным покровом. Снова появились лыжи, и, очень довольные, мы продолжали свой путь на юг. Все мы радовались, что теперь, наконец, одолели предательский ледник и поздравляли друг друга с тем, что в конце концов добрались до настоящего плато. Пока мы шли и радовались этому, вдруг прямо на нашем курсе неожиданно вынырнул высокий хребет, отчетливо показав нам, что еще не все огорчения окончились. Начался совсем незначительный спуск, и по мере того, как мы подходили все ближе, становилось ясно, что нам придется пройти через довольно широкую долину, - правда, неглубокую, - пока мы не подойдем к горе. Отовсюду вынырнули большие ряды торосов и стоговидных ледяных глыб. Мы поняли, что нам нужно держать ухо востро. И вот мы подошли к тому ледниковому образованию, который назвали "Чертовым танцевальным залом". Снежный покров, который мы восхваляли в таких тонах, постепенно исчез, и перед нами лежала широкая, блестящая и гладкая долина. Вначале все шло хорошо. Пока был спуск вниз, а лед оставался гладким, мы ехали хорошим ходом. Вдруг сани Вистинга накренились и опрокинулись на сторону. Мы знали, что случилось - сани попали одним полозом в трещину. С помощью Хасселя Вистинг принялся поднимать сани, чтобы вывезти их из опасного соседства. Между тем, Бьолан вытащил свой фотоаппарат и занялся установкой его. Привыкшие уже к подобным происшествиям, мы с Хансеном наблюдали эту сцену падали с того места, куда мы отъехали, когда это случилось. Так как фотографирование продолжалось довольно долго, то я решил, что эта трещина одна из тех, которые занесены снегом и потому не представляют особенной опасности, и что Бьолану просто хочется среди своих фотографий, относящихся к нашему походу, иметь и воспоминание о трещинах и убийственных положениях, в которые мы попадали. Однако, кто может знать, занесена ли трещина? Я окликнул товарищей и спросил их, как идут дела. -А хорошо!-был ответ.-Мы скоро кончим! - Как выглядит трещина? - Да как обычно, - прозвучало в ответ, - дна в ней нет! Я упомянул об этом небольшом происшествии главным образом для того, чтобы показать, как ко всему в жизни можно привыкнуть! Оказывается, оба они - и Вистинг и Хассель - висели над зияющей бездонной пропастью и давали себя фотографировать! Никто из них и не подумал о серьезности положения! Если судить по доносившемуся до нас смеху и шутливым замечаниям, то можно было бы подумать, что положение было совсем иное. Фотограф тихо и спокойно закончил свою работу, - у него получился прекрасный снимок, - и остальные двое общими силами снова подняли сани, и путешествие продолжалось. Через эту-то трещину мы и вступили в танцевальный зал высокой особы. В сущности, поверхность имела не очень скверный вид. Правда, снег смело ветром и поэтому продвигаться было трудно, но трещин мы видели немного. Торосов, как уже упоминалось выше, было довольно много, но даже и поблизости от них мы не замечали сколько-нибудь значительных разрывов поверхности. Первое указание на то, что верхний слой был более предательским, чем это казалось, было дано нам, когда передовые собаки Хансена провалились на поверхности, невидимому, совершенно целой. Они повисли на постромках, но легко были снова вытащены. Мы, заглянув в дыру. проделанную собаками в поверхности, решили было, что в сущности все это не так уж опасно. В 75-100 сантиметрах от верхней поверхности находилась еще одна, невидимому, состоявшая из ледяной пыли. Мы сочли, что этот нижний слой плотен и потому провалиться сквозь верхний совершенно неопасно. Но что это не так, может рассказать нам Бьолан. Он провалился-таки сквозь верхний слой и уже проваливался и сквозь нижний слой, но ему удалось ухватиться за веревочный строп на санях и спастись в самое последнее мгновение. Теперь раз за разом стали проваливаться собаки, и раз за разом вязнуть люди. Благодаря пустому пространству между двумя слоями, поверхность под нами гулко и жутко звучала, когда мы проезжали по ней. Каюры нахлестывали своих собак изо всей мочи, и под громкие крики и энергичные подбадривания мы быстро ехали по коварной почве. К счастью, это удивительное образование занимало небольшой участок, и скоро мы стали замечать перемену к лучшему, по мере того как поднимались на гребень возвышенности. Вскоре оказалось, что "Чертов зал" был последним приветом ледника. С ним окончились все неровности, и сразу улучшились и местность и наст, так что мы в скором времени могли с удовлетворением констатировать, что мы действительно победили, наконец, все множество неприятных трудностей. Поверхность сразу стала ровной и хорошей, и повсюду лежал великолепный снежный покров; поэтому мы легко и быстро с чувством безопасности и уверенности направились прямо на юг. На 87o южной широты по счислению мы видели последнюю землю в северо-восточном направлении. Воздух был тогда, по-видимому, кристально чист, и мы считали вполне определенно, что видели всю землю, которую с этого места можно видеть. Но и здесь мы были тоже обмануты, как увидим позднее. Пройденное нами расстояние за день было около сорока километров. Высота над уровнем моря - 2510 метров. Погода недолго оставалась хорошей. На следующий день подул сильный ветер с севера, и снова по всей равнине завыла вьюга. К этому присоединился и густой снег, который ослеплял и стеснял нас еще больше, но чувство безопасности овладело нами и содействовало тому, что мы ехали, не замедляя хода, хотя ничего не видели, В этот день мы встретились с новыми особенностями местности - огромными снежными сугробами. Пробираться между ними было весьма неприятно, в особенности, когда их не видишь. Нам, бегущим впереди, при таких условиях нечего было и думать об исполнении своей обязанности. Буквально невозможно было удержаться на ногах. Часто удавалось сделать, не падая, самое большее три - четыре шага. Сугробы были очень высокие и .нередко обрывистые; если попадешь на такой вслепую, то, чтобы удержаться на ногах, нужно быть настоящим акробатом. При таких условиях мы решили, что лучше всего пустить вперед собак Хансена. Работа эта для Хансена и для его собак была чрезвычайно неприятна, но дело пошло, и пошло хорошо. Конечно, время от времени сани обязательно переворачивались, но при добром желании всегда удавалось их снова поднимать. Каюрам приходилось здорово потрудиться, поддерживая свои сани при езде между этими сугробами. Зато, поддерживая их, они и сами получали от них поддержку. Нам, единоличникам, не имевшим саней, приходилось хуже. Но, держась в кильватере саней, мы видели, где встречаются неровности, и таким образом могли благополучно переходить через них. За свою прекрасную езду по такой местности и при такой погоде Хансен заслуживает благодарности в приказе! Трудно заставить эскимосских собак везти, когда они ничего не видят. Однако, Хансену прекрасно удавалось и заставлять собак идти вперед, и держаться верного курса по компасу. Трудно поверить, что это можно сделать в такой местности, где резкие толчки часто заставляют стрелку компаса обежать несколько раз всю "розу ветров", и эта стрелка останавливается лишь много времени спустя, чтобы сейчас же снова начать тот же самый танец. Но, когда мы наконец спустя долгое Бремя смогли опять произвести наблюдения, то оказалось, что Хансен правил в самый раз, потому что данные наблюдений и определение места по счислению совпадали с точностью до мили. Несмотря на массу препятствий и хотя мы ехали вперед совершенно вслепую, одометр показал почти сорок километров. Гипсометр показал 3700 метров над уровнем моря. Значит, мы достигли большей высоты, чем у "Бойни". Седьмого декабря держалась такая же погода - снег и туман; небо и равнина сливались воедино; ничего не видно. Тем не менее, мы чудесно двигались вперед. Сугробы постепенно сравнивались, и местность сделалась совершенно плоской. Какое наслаждение идти снова по ровному месту! Неровности, с которых мы непрестанно падали, были чистым наказанием. Если бы это происходило при обычных условиях, то беда была бы еще невелика. Но здесь, на высоте, где всякий раз, когда мы падали, нам приходилось подниматься на ноги, задыхаясь и ловя воздух, чтобы вздохнуть, все это было весьма неприятно. В этот день мы прошли 88o южной широты и разбили лагерь на 88o 9' южной широты. В этот вечер нас ждал в палатке большой сюрприз. Как обычно, я занялся определением высоты, пока готовилась пища. В этот вечер, как и накануне, я ожидал, что точка кипения несколько понизится, то есть покажет продолжающееся повышение местности, но, к нашему великому изумлению, вода закипела совершенно при той же температуре, что и в предыдущий день. Я несколько раз проверил это, чтобы убедиться, нет ли тут какой-нибудь ошибки; но каждый раз получал тот же самый результат. И когда я объявил, что мы достигли вершины плато, все страшно обрадовались. Восьмое декабря, подобно седьмому, началось погодой с совсем плохой видимостью, но, как говорится, "не суди о дне, пока не зашло солнце". Это выражение, пожалуй, не подходит к условиям здешней природы, но пусть уж оно останется. Хотя солнце теперь вот уже много недель не заходит вовсе, однако мои читатели не должны относиться ко мне слишком критически и ставить мне в упрек это выражение. При легком ветерке с северо-востока мы теперь продвигались на юг полным ходом по совершенно гладкой равнине и прекрасному насту. Подъем, конечно, повлиял на наших животных, но не в такой степени, чтобы об этом следовало упоминать. Нельзя отрицать того, что они стали прожорливы. Полкило пеммикана, которые они получали в день, было недостаточно для наполнения их желудков. Поэтому теперь они вечно старались заполучить что-нибудь еще, все равно что, и сейчас же сожрать. Вначале собаки довольствовались отдельными вещами, как, например, лыжными креплениями, бичами, сапогами и т.п., но после того, как мы, увидев такую их склонность, стали тщательно оберегать все, для них уже не оставалось ничего лишнего для поедания. Но этим дело не кончилось. Они набросились тогда на обмотку на санях и хотели было, - если бы только мы это позволили, - быстро разделить сани на их составные части. Но мы нашли способ противодействия. Каждый вечер после остановки мы зарывали сани поглубже в снег, чтобы закрыть всю обмотку. Это помогло. Собаки почему-то никогда не пробовали форсировать снежное "укрепление". Могу рассказать, как нечто особенное, что эти жадные животные, пожиравшие все попадавшееся на их пути, будь это даже эбонитовые кружки на наших лыжных палках, никогда не делали попыток взломать провиантные ящики. Они были тут, но собаки ходили кругом, носы их приходились как раз на уровне треснувших ящиков, они глядели на пеммикан, чуяли его, но не делали ни единой попытки тронуть хоть что-нибудь. Но стоило только открыть крышку, как собаки немедленно появлялись. Тогда все они неслись к саням и толпились вокруг саней в надежде получить лишний кусочек. Мне трудно объяснить эту черту. В одном только я уверен: причиной этого не была скромность. Позже днем на горизонте начала редеть плотная серая завеса туч, и в первый раз за долгое время мы смогли увидеть местность вокруг себя на несколько километров. Чувство было приблизительно такое, какое бывает после глубокого сна, когда протираешь глаза и оглядываешься. Мы так привыкли к серым сумеркам, что теперь это освещение буквально резало глаза. Однако, верхний слой воздуха, по-видимому, упрямо продолжал оставаться таким же плотным и всеми силами мешал появлению солнца. Для нас теперь было очень важно получить высоту меридиана, чтобы иметь возможность определить свою широту. После 86o47' мы не производили ни. одного наблюдения, и было неизвестно, когда еще нам удастся сделать его опять. Условия погоды здесь на высотах до сих пор были не очень благоприятными. Хотя виды на наблюдение и не обещали особенно многого, все же мы остановились в одиннадцать часов и приготовились ловить солнце, если оно окажется настолько любезным и выглянет. Хассель и Вистинг пользовались одним секстаном и искусственным горизонтом, Хансен и я - другим комплектом. Не знаю, когда еще я стоял так, как в этот раз, буквально вытягивая солнце за хвост, чтобы оно вышло! Если нам удастся произвести здесь наблюдение и оно даст совпадающий с нашим счислением результат, то мы в случае надобности готовы будем примириться с определением местонахождения полюса и по счислению; но если это ;нам не удастся теперь, а может быть и позднее, то еще вопрос, признают ли за нами открытие полюса на основе данных по счислению, которые мы сможем предъявить! Не знаю, помогло ли хоть сколько-нибудь мне вытягивание солнца за хвост, но только оно в конце концов показалось. Правда, вначале оно не было таким уж ясным, но при нашей привычке пользоваться малейшим шансом и этого было достаточно. Солнце стало спускаться, - это было проверено всеми, - и высота стояния записана. Облачная завеса редела все больше и больше, и не успели мы закончить своей работы, то есть поймать солнце в его наивысшем положении и убедиться в том, что оно снова стало опускаться, как оно засветило и засияло во всем своем блеске! Мы отложили свои инструменты и теперь, сидя на санях, принялись за вычисления. Смею уверить, мы волновались. Каковы-то будут результаты после столь долгого похода вслепую по такой невозможной местности, какая встречалась нам в большинстве случаев? Мы вычитали и складывали и, наконец, получили результат. Мы недоверчиво посмотрели друг на друга. Результат поразил .нас, словно какой-нибудь ловко проделанный фокус: 88o16' южной широты. С точностью до мили то же самое, что и по счислению: 88o 16' южной широты! Если теперь нам придется идти к полюсу по счислению, то, надеюсь, что даже самые требовательные люди признают за нами право на это. Мы сложили свои тетради для наблюдения, съели по нескольку штук галет и снова двинулись в путь. В этот день нам предстояло разрешить великую задачу, а именно пронести свой флаг дальше к югу, чем когда-либо ступала нота человека. Мы приготовили свой шелковый флаг. Он был крепко принайтовлен к двум лыжным палкам и лежал на санях Хансена. Я дал ему приказ поднять флаг на его санях, как только нами будет пройдена самая южная широта, достигнутая Шеклтоном-88o2З'. Была моя очередь бежать впереди, и я пустился в путь. Теперь уж нетрудно было держать направление. Мне нужно было только править на красивейшие облака. Все шло совершенно механически. Впереди бежал очередной бегун, затем Хансен, потом Вистинг и, наконец, Бьолан. Другой бегун, свободный от службы, мог идти где угодно. Обычно, он шел за теми или другими санями. Я давно уже погрузился в свои мысли, и они были л" далеко от тех мест, где я шел. Не помню, о чем я думал, но был так занят, что совсем забыл об окружающем. Вдруг меня внезапно вывел из моих мечтаний торжествующий крик, сопровождавшийся громким "ура". Я быстро обернулся, чтобы узнать о причине этого необычайного явления, и безмолвно остановился, словно очарованный.. Я не могу передать чувств, охвативших меня, когда я стоял, разбираясь в происшедшем. Все сани остановились, а на переднем развевался норвежский флаг. Он развернулся, реял и бился так, что шелк щелкал. Он был необычайно красив в чистом ясном воздухе, среди ослепительно белых окрестностей. 88o23' были пройдены, мы прошли на юг дальше, чем кто-либо из людей! Еще ни одно мгновение за все наше путешествие не волновало меня так, как это. Слезы катились одна за другой, усилиями всей своей воли я не мог остановить их. Это наш флаг покорил и меня и мою волю! К счастью, я был впереди других, а потому успел взять себя в руки и наложить оковы на свои чувства, прежде чем подошел к своим товарищам. Мы обменялись взаимными поздравлениями и рукопожатиями,-дружно мы прошли так далеко, пройдем и еще дальше - вперед, до самой цели. Мы не прошли этого места, не выразив своего величайшего почтения и восхищения человеку, который вместе со своими смелыми товарищами водрузил флаг своей родины гораздо ближе к цели, чем кто-либо из его предшественников. Имя сэра Шеклтона навсегда будет записано огненными буквами в истории антарктических исследований. Мужество и воля творят чудеса. Примером этому служит то, что сделал этот человек, и лучшего я не знаю! Конечно, пришлось вынуть фотографические аппараты, и мы получили прекрасный снимок сцены, которую никто из нас никогда не забудет. Мы продвинулись еще на три-четыре километра - от 88o25' - и затем разбили лагерь. Погода улучшилась и продолжала улучшаться все время. Теперь было уже совсем тихо, прозрачно-ясно и, применяясь к обстоятельствам, по-летнему тепло, -18o. Внутри нашей палатки было совсем душно. Это было больше того, что мы ожидали. Обсудив и взвесив все хорошенько, мы пришли к заключению, что нужно оставить еще один склад - последний - здесь, на этом месте. Выгода от облегчения саней была так велика, что нам пришлось рискнуть. Впрочем, особого риска с этим и не было связано, раз мы сооружали целую систему вех, которая привела бы к нужному месту и слепого. Ведь мы решили отметить склад не только поперек своего курса, то есть, с востока на запад, но и строить снежные гурии через каждые 3 и 7 километров к югу. Поэтому весь следующий день мы провели на месте, чтобы привести .в порядок этот склад. Собаки Хансена все до одной были просто чудом. Казалось, ничто не действовало ,на них. Конечно, они немного похудели, но были все еще полны сил. Поэтому было решено не облегчать саней Хансена, а только двое других. Обе упряжки - и Вистинга и Бьолана - сдали, особенно последняя. Были произведено не малое уменьшение веса - почти пятьдесят кило на каждых санях. Значит, в складе было оставлено около 100 килограммов. Снег в этом месте был мало пригоден для постройки, но все же нам удалось воздвигнуть здесь весьма внушительный монумент. Были оставлены собачий пеммикан и галеты. На санях мы везли с собой провиант приблизительно на месяц. Поэтому, если бы, паче чаяния, нам не повезло и мы потеряли бы этот склад, то все же с некоторой вероятностью еще до истощения провианта мы дошли бы до своего склада на 86o21'. Поперечная разметка , по обеим сторонам склада была произведена при помощи шестидесяти досок от ящиков, выкрашенных в черную краску, поставленных через каждые 100 шагов. На конце каждой второй доски был прикреплен клочок черной материи. Доски, поставленные к востоку, были все помечены, так что, увидев их, мы сразу же могли бы узнать, что находимся с восточной стороны склада. К западу доски шли без меток. За последние теплые дни наши отмороженные места будто созрели. Какой у нас был вид! Вистинг, Хансен и я больше всего пострадали во время последней юго-восточной пурги. Вся левая сторона наших лиц представляла сплошную изъязвленную лепешку, покрытую кровью и гноем. Вид у нас был, как у последних разбойников и бродяг с большой дороги, и, конечно, никто из наших близких не узнал бы нас! Эти раны очень беспокоили нас в последнюю часть нашего путешествия. Малейшее дуновение ветра вызывало такое ощущение, будто бы кто-то пилил нам лица тупым ножом. Раны эти долго не заживали. Я помню, что Хансен снял последнюю корку, когда мы, три месяца спустя, уже стояли в Хобарте. Во время постройки склада ,нам очень повезло с погодой. По временам показывалось солнце, и нам представился превосходный случай произвести несколько хороших наблюдений азимута, - это были последние, сколько-нибудь пригодные, за весь поход. Десятое декабря наступило при такой же ясной солнечной погоде. Правда, в этот день при температуре -28o и слабом свете в лоб наши раны довольно сильно болели, но все же дело наше двигалось. Мы сразу же принялись за постройку гуриев. Эта работа продолжалась с большой точностью до самого полюса. Эти гурии были не такими большими, как те, которые мы строили на барьере. Мы поняли, что высота их в один метр будет вполне достаточна. На совершенно гладкой равнине малейшая неровность была очень заметна. При этой работе со снегом мы основательно изучили и свойства снега. Нередко, и очень нередко, нам было трудно в этой части равнины, то есть южнее 88o<