на своем инструменте и запел с большим энтузиазмом, подмигивая нам и улыба-ясь. -- Пора настала, я пилотом стала, -- пел старик во все горло. Мы смотрели на него с восхищением и, когда он кон-чил, пригласили его к столу. Старик мягко спрыгнул с эстрады. Видно, вся жизнь его прошла в ресторанах. При наличии галстука он был в войлочных домашних туфлях. -- А я для вас и пел,--сказал он, принимая бокал. -- Вижу -- интеллигентный человек сидит в иорданских брючках, дай, думаю, спою для него и для дамочки. И кроме того -- сюрприз. Извольте, с вас рубль.Он протянул нам наклеенные на белую бумагу два на-ших профиля носом к носу, а сверху еще были прири-сованы два целующихся голубка. Как он мог смасте-рить эту штуку, играя на рояле и распевая, это осталось тайной. Я очень смутился при виде этого нескромного намека, а Ирина положила его в сумочку, загадочно улыбаясь. В это время под гром всех инструментов, исполняв-ших какой-то боп, в зал вошел Игорь Барков и вместе с ним широкоплечий медлительный человек, очень хорошо одетый. Они пошли к нам, подлаживая свою походку под ритм бопа. -- А, Ирка приехала, -- сказал Барков. -- Я к Мише приехала, а не к вам, -- возразила Ирина. -- Конечно, к Мише, -- не стал спорить Барков. -- Ми-ша -- мое золотце. -- Присаживайся, Игорек, -- пригласил я, -- и вы... -- Я посмотрел на его спутника, не зная, как сказать: "това-рищ", "гражданин" или "мистер". -- И вы, синьор, присаживайтесь. -- Знакомьтесь, друзья, -- сказал Барков, -- это италь-янский режиссер Рафаэль Баллоне. Мы с ним года два на-зад в Мар-дель-Плата мартини пили, а год назад на само-летном стыке в Дакаре по бокалу пива хлопнули. Боль-шой мой друг, прогрессивный художник. -- Очень приятно. Рафик, -- сказал тот и уставился на Ирину, а Ирина, как и полагается звезде, посмотрела на него, потом на кончик своего носа, а потом в сторону --проделала простейшую комбинацию с глазами. Очень это мне не понравилось. Игорек пригласил Ирину на танец, и, пока они танцева-ли, Рафик, водрузив на нос очки, рассматривал ее. -- О, какая замечательная девица, -- обратился он ко мне, -- я хочу на ней жениться. Она будет мой жених. То есть нет. Женский жених, как это по-русски? Да, невеста, спасибо. Она будет моя невеста, а я жених, Вы обратили внимание на пропорции ее тела? Нет? Это интересно-- абсолютно идеальный масштаб длины ног и рук и тела и также точная обрисовка корпуса. Только есть недоста-ток -- немножко вот здесь, как это? Чиколотка, немнож-ко чиколотка широковата. -- Вы подумайте насчет щиколотки, -- язвительно ска-зал я ему, -- все-таки жизнь ведь жить. Сердце у меня заколотилось. Неужели она выйдет за него, за этого человека из мира капитализма? Подошли Ирина и Барков. Рафик снял очки. -- Ирина, -- сказал он торжественно, -- я видел вас на всех экранах мира в черно-белом варианте и вот сейчас наблюдаю вас в объеме и цвете. Предлагаю вам стать моей женой. Я прогрессивный художник, но я владею че-тырьмя кинофирмами и пятью виллами в разных курорт-ных районах мира. За столом воцарилось молчание, все поняли, что это серьезно. Ирина молчала-молчала, а потом щелкнула пальцами и подмигнула мне: -- Миша, можно мне выйти за него замуж? От ваше-го слова зависит все. -- Нет, нельзя, -- коротко сказал я, как отрезал. Ири-на весело зааплодировала. -- Этот тип! -- вскричал Рафик. -- Что вы нашли в этом типе? Ирина положила вилку и выпрямилась. Глаза ее гнев-но сверкнули. -- Что я в нем нашла?--медленно проговорила она. -- Этот человек ни разу не затронул мою честь! Барков захохотал: -- Ловко она тебе вмазала, Рафка! -- Ну ладно, ладно, -- проворчал Баллоне, -- давайте не будем. Давайте закажем горячее. Когда принесли горячее, Игорек напомнил мне о завт-рашних делах, о том, что надо на мебельную фабрику поехать за материалом для стройки на натуре. -- Когда это кончится? Что я вам, завхоз или адми-нистратор? -- спросил я, а сам уже соображал, кто у ме-ня на мебельной фабрике родственник или знакомый, -- Когда же я начну репетировать Конюшку и что это за роль? -- Да, что это за роль, Барков? -- спросила и Ирина. -- Такаяроль, -- замялсяБарков, -- генеральская роль. -- Не маленького человека? -- Нет, наоборот. -- Я уверена, что Миша сыграет любую роль, -- сказа-ла Ирина. -- У него есть талант и, главное, большое серд-це. Не то что у некоторых, -- добавила она, После ресторана я проводил ее до гостиницы и под шум прибоя поцеловал ее руку, О! Утром я проснулся от тишины. Наши окна выходили к морю, всегда шумел прибой, а сегодня полная тишина, и Лодкин не сопел во сне, как обычно, и не пускал пузыри , Я подошел к окну и увидел следующее: в море был полный штиль, поверхность его находилась в самом лег-чайшем движении, словно от поглаживания, и лишь кое-где рябили пупырышки, какие на коже бывают от холо-да, а горизонта видно не было, в отдалении стоял про-зрачный голубой туман, и в этом тумане совсем темно-синими казались паруса вставшего на ночь на рейде судна. -- Доброе утро, Миша, -- тихо сказал за моей спиной Лодкин. Видно, штиль и на него подействовал. -- Что это за судно, не знаете, Ваня? -- тихо спро-сил я, -- Учебный парусник "Витязь", -- ответил он и вдруг гулко, страшно захохотал, закашлял, засморкался, прихо-дя в себя. Он не заметил, как я вздрогнул. "Витязь"! Это тот самый, что закупил все карточки Ирины. Как бы не было беды! Кое-как одевшись и умывшись, выскочил на набереж-ную. По ней, по лужам, не просохшим еще после штор-мового прибоя, от своей гостиницы к нашей торопилась Ирина. За ней, разевая от молодого счастья рты, выша-гивал отряд курсантов с "Витязя". Катер с "Витязя" дви-гался в море параллельным курсом. Я бросился вперед. -- Миша, Миша!--закричала Ирина. -- Поклонники! Целый фрегат! -- Барк. Это барк, а не фрегат, -- сказал я, хватая ее за холодные испуганные руки. -- Но дело не в этом, -- быстро заговорила Ирина, -- сейчас я встретила Баркова, и он проговорился. Миша, здесь обман, заговор, Миша! Я увидел бегущего к нам по набережной Игорька. Он умоляюще прижимал палец ко рту, хватался за голову. Ирина, мстительно закусив губы, взглянула на него. Кур-санты стояли неподалеку, по отряду волнообразно рас-пространялись нежные улыбки. -- Миша, я выхватила у него сценарий и сразу все по-няла. Это обман! Конюшка --это не маленький человек, это лошадь! Барков уже подбежал и стоял рядом, тяжело дыша. -- Да, это лошадь, -- продолжала Ирина, -- она у не-го, у этого модерниста несчастного, ходит там по арбу-зам, как по головам. Это лошадь. Всегда в тяжелые роковые минуты жизни я станов-люсь железным человеком. Внутри у меня все трепещет, вся боль моя и слезы, а внешне я -- железный человек. -- Это жестоко, Игорь, -- сказал я холодно и спокой-но. -- За что же ты меня так? Барков бросился ко мне, но захлебнулся от волнения. -- Пойдем, Мишенька, -- заплакала Ирина, -- уедем отсюда. Какое право они имеют так тебя обижать? 6 К вечеру того же дня мы приехали на Симферополь-ский вокзал. Привокзальная площадь и крыши машин бы-ли покрыты снегом. Ирина куталась в легкое свое замше-вое пальто и иногда вздрагивала, все еще переживая на-несенное мне оскорбление. Я нес ее чемоданы, а она мой портфель. Вокзал хмуро высился над нами, а перед его чудовищ-ным портиком и высоченным шпилем, перед длинными колоннадами мы казались себе маленькими и несчастны-ми. Таксисты провожали нас ироническими взглядами. Мы купили билеты на московский поезд и заложили свои вещи в автоматическую камеру хранения . До отхода поезда оставалось еще часа два. Мы вспо-мнили, что не ели ничего с утра. -- Я не хочу в ресторан, -- сказала Ирина, -- просто противно подумать, как все там будут смотреть, когда мы войдем. Я смотрел на нее -- эдакая модная птичка в высочен-ных сапогах на тоненьком каблуке и в коротеньком паль-тишке, озябшая, с красным носиком, она проявляет пре-данность и тонко мне сопереживает. Чудеса, да и только, подумал я и вдруг почувствовал себя счастливым, как ни-когда. Не думайте, что я выдумываю, все так и было. Мы вышли из здания вокзала и вдруг увидели под сво-дами колоннады, казавшейся бесконечной, высокую стой-ку с большой надписью над ней: "Комплексные обеды". -- Вот то, что нам нужно, -- сказала Ирина и взяла ме-ня за руку, Мы взгромоздились на высокие неудобные табуретки, и ноги наши повисли в пустоте. За стойкой орудовала запыхавшаяся тетенька, седые пряди волос свисали из-под колпака, она открывала крышки огромных кастрюль, и оттуда столбами подни-мался пар, как из преисподней. Она запускала в кастрю-ли черпаки и как-то зло, ожесточенно выдавала на-гора порции комплексного обеда. За спиной у нее, на белых дверцах холодильника, красивыми буквами было написа-но: "Бульоны, соусы, компоты, кисели". Обеды, собственно говоря, были не так уж и деше-вы -- 77 копеек. В комплекс входило: харчо из перловки, плов из перловки, стакан кофе с молоком. Правда, мяса было много и в плове и в харчо, а может быть, это только нам подавальщица так удачно зачерпнула. Мы ели с Ириной, а под ногами у нас, как и у всех дру-гих едоков, крутились собаки: породистая гончая сука с отвисшими сосками, здоровенный черный пес неизвест-ного происхождения и несколько маленьких шавок. Им бросали со стойки кости и стряхивали с ложек перловку, едоки приходили и уходили, состав был текучий, и вдруг мы остались с Ириной одни за стойкой, а подавальщица застыла, окаменела, уперев свой черпак в бок. Я посмотрел на Ирину, как она ест, она посмотрела на меня, как я ем, мы улыбнулись друг другу, я поднял голову и посмотрел вверх под своды колоннады. Колон-ны были не круглые, а с острыми гранями, они были очень высоки, и наверху было темно, капителей видно не было, там шла какая-то хлопотливая птичья жизнь, возня, шебуршание, трепет крыл. Закатное солнце вдруг вырвалось из туч, и напор его был таким неожиданным и сильным, что сразу стал таять снег, образовались лужи, сверху потекло, и мы с Ири-ной оказались как бы за шторой из прямых звенящих струй. Небо стремительно голубело, алело, зеленело, а в колоннаду ворвался резкий и совершенно весенний ве-тер. -- Киселя хочу, -- сказала Ирина. -- Киселя у нас не бывает -- отрезала подавальщица. -- А если поискать? -- спросил я. -- Не спорь, -- остановила меня Ирина и улыбнулась подавальщице. И та вдруг улыбнулась ей и крикнула в трубу, по ко-торой ей сверху, из ресторанной кухни, спускали чаны с комплексным обедом: -- Витек, кисельку завари! -- У-у-р-р-ах! -- пронеслось сверху по трубе. -- Сейчас будет, дочка, -- сказала подавальщице Ирине. Откинув кисею весенней капели, к стойке подошли три курсанта с парусника "Витязь", -- А, вот вы где! -- закричали они. -- А мы вас по все-му вокзалу ищем! Они уселись рядом с нами на табуреты и уставились на Ирину молодыми нахальными глазами. -- Мы в Мурманск направляемся, -- сказали они, -- а оттуда на Остров Свободы. Хотите с нами, уважаемая ар-тистка Иванова? -- Можно мне с ними, Миша? -- спросила Ирина. -- Он что, муж вам, этот геноссе? -- спросили кур-санты. -- Просто любимый человек, -- ответила Ирина. Курсанты весело застучали ложками, требуя комп-лексного обеда. Подавальщица, весело ухая, давала пар. Сквозь капель прошла высокая старуха на тонких каб-луках. Она была в горжетке с острой, чуть тронутой временем лисьей мордочкой. За старухой на задних лапах шествовала вороватая скотина Рекс. -- Рекс, атанде! Алон, алон, -- позвала его старуха и подошла к стойке, виляя бедрами. -- Садись, мамаша, -- сказали курсанты. -- Хоть в разлуке жить не просто, все равно люблю матроса, -- напевала старуха, усаживаясь, -- синеглазого матроса с голубого корабля.. Наши собаки сразу приняли Рекса в свою компанию. Потом пришел студент-заочник, тоже уселся и занялся вырезанием профилей. -- В Москву еду на сессию, деньги нужны, -- объяс-нил он. Сколачивалась хорошая компания. Становилось весе-ло. Подавальщица, подпевая старухе, пританцовывала от котла к котлу. Пустые кастрюли поднимались вверх по трубе, вниз опускалась перловка с бараниной. Курсанты ложками отбивали матлот. Ирина слегка комбинировала своими глазами и руками. Мы с заочником рассуждали о стихах Алексея Зауриха. Рекс подбивал собак разом прыгнуть на стойку и все сожрать. Бродячая аристократ-ка, тряся выменем, урезонивала его. Уже стемнело, когда появились Игорь Барков и Ра-фаэль Баллоне. -- Миша, ты уж меня прости за эту маленькую хит-рость, -- сказал Игорек, -- Все у нас не ладилось, и я решил вызвать тебя. Ты бы знал, как с твоим приездом ожили люди, как они подняли головы, поверили в свои силы. Может быть, вернешься? -- Нет, он не вернется,--сказала Ирина,--но вас, Барков, мы прощаем. И вас тоже, --сказала она Рафику. Что-то загрохотало, и из трубы вылез, сияя белозубой улыбкой, сам чумазый Витек с огромной чашей пунша. Над чащей трепетал голубой пламень. -- А вот и киселек! -- закричал он. -- Сюрприз! -- захохотала подавальщица. Собаки встали на задние лапы и уткнулись носами в наши локти. А мы сидели, шумно пируя, словно рыцари и прекрас-ные дамы под закопченными сводами нормандского зам-ка. Мы делили голубой огонь и перловку и бросали кости нашим собакам. Боже мой, думал я, смертные люди! Ведь невозмож-но даже подумать, что всех нас когда-нибудь не станет, даже этих курсантов, даже Ирины, боже мой! Ведь в это невозможно верить, это невозможно понять. Что же де-лать? Может быть, верить друг в друга, в то, что соедини-ло нас сейчас здесь, в то, что тянет сейчас всех людей во всем мире к этой нашей стойке? Ведь мы же все должны друг друга утешать, все время ободрять, разговаривать друг с другом о разном, житейском, чуть-чуть заговари-вать зубы, устраивать вот такую веселую кутерьму, а не подкладывать друг другу свинью и не ехидничать. Но, к сожалению, как часто люди ведут себя так, будто не ум-рут они никогда, и лишь временами все складывается так благополучно, как сейчас. Жаль, что вас не было с нами. Уже два раза объявили по радио о посадке, когда к колоннаде подъехал открытый "ЗИЛ-110" и из него вы-шел Герострат. Путаясь в своей тунике, он деловито про-шел за колонны. В руках он нес канистру с бензином. -- Все слава, все стремление к славе, -- ворчал он, обливая бензином стены Симферопольского вокзала. -- Мало мне храма Афины, нет, надо еще сжечь этот дво-рец... Пароход своего имени я уже того, а теперь, зна-чит... -- Эй ты, Стратостат! -- закричали курсанты, слезая с табуретки. -- Не балуй псих! По кумполу захотел? Не знаю, чем кончился спор курсантов с Геростратом, потому что мы с Ириной пошли уже к поезду. 7 Яцека мы застали в мастерской. Он жарил себе пель-мени. В центре помещения высилось нечто огромное, за-крытое мокрыми тряпками. -- Во-первых, рад вас видеть, -- сказал Яцек, -- а во-вторых, и сам могу похвастаться. Получил заказ. Рабо-таю над скульптурной группой "Мирный атом". Он содрал тряпки, и мы увидели группу, выполненную пока что в глине. Здесь сидела женщина с чертами Ири-ны, а рядом с ней пытливый молодой ученый, смахиваю-щий на меня, а за их спинами, положив им на плечи тя-желые руки, высился отягощенный идеями мыслитель, напоминающий самого Яцека. -- Скоро я стану большим человеком, Миша, -- сказал Яцек, -- и тебя в люди выведу. Все так и получилось. Яцек вывел меня в люди. Ирина стала моей женой. Давно это было. 1964