Учитель чистописания Сергей Капитоныч Ахинеев выдавал свою дочку
Наталью за учителя истории и географии Ивана Петровича Лошадиных. Свадебное
веселье текло как по маслу. В зале пели, играли, плясали. По комнатам, как
угорелые, сновали взад и вперед взятые напрокат из клуба лакеи в черных
фраках и белых запачканных галстуках. Стоял шум и говор. Учитель математики
Тарантулов, француз Падекуа и младший ревизор контрольной палаты Егор
Венедиктыч Мзда, сидя рядом на диване, спеша и перебивая друг друга,
рассказывали гостям случаи погребения заживо и высказывали свое мнение о
спиритизме. Все трое не верили в спиритизм, но допускали, что на этом свете
есть много такого, чего никогда не постигнет ум человеческий. В другой
комнате учитель словесности Додонский объяснял гостям случаи, когда часовой
имеет право стрелять в проходящих. Разговоры были, как видите, страшные, но
весьма приятные. В окна со двора засматривали люди, по своему социальному
положению не имевшие права войти внутрь.
Ровно в полночь хозяин Ахинеев прошел в кухню поглядеть, все ли готово
к ужину. В кухне от пола до потолка стоял дым, состоявший из гусиных, утиных
и многих других запахов. На двух столах были разложены и расставлены в
художественном беспорядке атрибуты закусок и выпивок. Около столов суетилась
кухарка Марфа, красная баба с двойным перетянутым животом.
- Покажи- ка мне, матушка, осетра! - сказал Ахинеев, потирая руки и
облизываясь. - Запах-то какой, миазма какая! Так бы и съел всю кухню!
Ну-кася, покажи осетра!
Марфа подошла к одной из скамей и осторожно приподняла засаленный
газетный лист. Под этим листом, на огромнейшем блюде, покоился большой
заливной осетр, пестревший каперсами, оливками и морковкой. Ахинеев поглядел
на осетра и ахнул. Лицо его просияло, глаза подкатились. Он нагнулся и издал
губами звук неподмазанного колеса. Постояв немного, он щелкнул от
удовольствия пальцами и еще раз чмокнул губами.
- Ба! Звук горячего поцелуя... Ты с кем это здесь целуешься, Марфуша? -
послышался голос из соседней комнаты, и в дверях показалась стриженая голова
помощника классных наставников, Ванькина. - С кем это ты? А-а-... очень
приятно! С Сергей Капитонычем! Хорош дед, нечего сказать! С женским
полонезом тет-а-тет!
- Я вовсе не целуюсь, - сконфузился Ахинеев, - кто это тебе, дураку
сказал? Это я тово... губами чмокнул в отношении... в рассуждении
удовольствия... При виде рыбы...
- Рассказывай!
Голова Ванькина широко улыбнулась и скрылась за дверью. Ахинеев
покраснел.
"Черт знает что! - подумал он. - Пойдет теперь, мерзавец и
насплетничает. На весь город осрамит, скотина..."
Ахинеев робко вошел в залу и искоса поглядел в сторону: где Ванькин?
Ванькин стоял около фортепиано и, ухарски изогнувшись, шептал что-то
смеявшейся свояченице инспектора.
"Это про меня! - подумал Ахинеев. - Про меня, чтоб его разорвало! А та
и верит... и верит! Смеется! Боже ты мой! Нет, так нельзя оставить... нет.
Нужно будет сделать, чтоб ему не поверили... Поговорю со всеми с ними, и он
же у меня в дураках-сплетниках останется".
Ахинеев почесался и, не переставая конфузиться, подошел к Падекуа.
- Сейчас я в кухне был и насчет ужина распоряжался, - сказал он
французу. - Вы, я знаю, рыбу любите, а у меня, батенька, осетр, вво! В два
аршина! Хе-хе-хе... Да, кстати... чуть было не забыл... В кухне-то сейчас, с
осетром с этим - сущий анекдот! Вхожу я сейчас в кухню и хочу кушанья
оглядеть... Гляжу на осетра и от удовольствия... от пикантности губами чмок!
А в это время вдруг дурак этот Ванькин входит и говорит... ха-ха-ха... и
говорит: "А-а-а... вы целуетесь здесь?" С Марфой-то, су кухаркой! Выдумал
же, глупый человек! У бабы ни рожи, ни кожи, на всех зверей похожа, а он...
целоваться! Чудак!
- Кто чудак? - спросил подошедший Тарантулов.
- Да вон тот, Ванькин! Вхожу, это, я в кухню...
И он рассказал про Ванькина.
- Насмешил, чудак! А по-моему, приятней с барбосом целоваться, чем с
Марфой, - прибавил Ахинеев, оглянулся и увидел сзади себя Мзду.
- Мы насчет Ванькина, - сказал он ему. - Чудачина! Входит, это, в
кухню, увидел меня рядом с Марфой да и давай штуки разные выдумывать. "Чего,
говорит, вы целуетесь?" Спьяна-то ему померещилось. А я, говорю, скорей с
индюком поцелуюсь, чем с Марфой. Да у меня и жена есть, говорю, дурак ты
этакий. Насмешил!
- Кто вас насмешил? - спросил подошедший к Ахинееву отец-законоучитель.
- Ванькин. Стою я, знаете, в кухне и на осетра гляжу...
И так далее. Через какие-нибудь полчаса уже все гости знали про историю
с осетром и Ванькиным.
"Пусть теперь им рассказывает! - думал Ахинеев, потирая руки. - Пусть!
Он начнет рассказывать, а ему сейчас: "Полно тебе, дурак, чепуху городить!
Нам все известно!"
И Ахинеев до того успокоился, что выпил от радости лишних четыре рюмки.
Проводив после ужина молодых в спальню, он отправился к себе и уснул, как ни
в чем не повинный ребенок, а на другой день он уже не помнил истории с
осетром. Но, увы! Человек предполагает, а бог располагает. Злой язык сделал
свое злое дело, и не помогла Ахинееву его хитрость! Ровно через неделю, а
именно в среду после третьего урока, когда Ахинеев стоял среди учительской и
толковал о порочных наклонностях ученика Высекина, к нему подошел директор и
отозвал его в сторону.
- Вот что, Сергей Капитоныч, - сказал директор. - Вы извините... Не мое
это дело, но все-таки я должен дать понять... Моя обязанность... Видите ли,
ходят слухи, что вы живете с этой... с кухаркой... Не мое это дело, но...
Живите с ней, целуйтесь... что хотите, только, пожалуйста, не так гласно!
Прошу вас! Не забывайте, что вы педагог!
Ахинеев озяб и обомлел. Как ужаленный сразу целым роем и как ошпаренный
кипятком, он пошел домой. Шел он домой и ему казалось, что на него весь
город глядит, как на вымазанного дегтем... Дома ожидала его новая беда.
- Ты что же это ничего не трескаешь? - спросила его за обедом жена. - О
чем задумался? Об амурах думаешь? О Марфушке стосковался? Все мне, махамет,
известно! Открыли глаза люди добрые! У-у-у... вварвар!
И шлеп его по щеке!.. Он встал из-за стола и, не чувствуя под собой
земли, без шапки и пальто, побрел к Ванькину. Ванькина он застал дома.
- Подлец ты! - обратился Ахинеев к Ванькину. - За что ты меня перед
всем светом в грязи выпачкал? За что ты на меня клевету пустил?
- Какую клевету? Что вы выдумываете!
- А кто насплетничал, будто я с Марфой целовался? Не ты, скажешь? Не
ты, разбойник?
Ванькин заморгал и замигал всеми фибрами своего поношенного лица,
поднял глаза к образу и проговорил:
- Накажи меня бог! Лопни мои глаза и чтоб я издох, ежели хоть одно
слово про вас сказал! Чтоб мне ни дна, ни покрышки! Холеры мало!..
Искренность Ванькина не подлежала сомнению. Очевидно, не он
насплетничал.
"Но кто же? Кто? - задумался Ахинеев, перебирая в своей памяти всех
своих знакомых и стуча себя по груди. - Кто же?"
- Кто же? - спросим и мы читателя...
Last-modified: Fri, 01 Mar 2002 13:19:32 GMT