Ваши пальцы пахнут ладаном (другая версия) (А.Вертинский)
Вере Холодной
Em Em/D H
Ваши пальцы пахнут ладаном,
H/A H7 Em
И в ресницах спит печаль.
H
Ничего теперь не надо нам,
H/A H+5 Em
Никого теперь не жаль.
Em/G F#m7-5
И когда Весенней Вестницей
D7 D7/F# H7/D# C#m7-5 Am6/C Cdim
Вы пойдете в синий край,
Em Am
Сам Господь по белой лестнице
Em/H H7 Em Cdim A7/C# H7 Em
Поведет вас в светлый рай.
Тихо шепчет дьякон седенький,
За поклоном бьет поклон
И метет бородкой реденькой
Вековую пыль с икон.
Ваши пальцы пахнут ладаном,
И в ресницах спит печаль.
Ничего теперь не надо нам,
Никого теперь не жаль.
их светлой памяти
C#m
Я не знаю зачем и кому это нужно,
E H7 E
Кто послал их на смерть недрожавшей рукой,
F#m G#7 C#m
Только так беспощадно, так зло и ненужно
F#m G# G#7 C#m
Опустили их в вечный по кой.
H7 E
Осторожные зрители молча кутались в шубы,
H7 E
И какая-то женщина с искаженным лицом
C#m/G# G# F#m E H7 E C#m
Целова ла покойника в посиневшие губы
F#m
И швырнула в священника
G#7 C#m
Обручальным кольцом.
Закидали их елками, замесили их грязью
E H H7 E
И пошли по домам под шумок толковать,
C#7 F#m G#7 C#m
Что пора положить бы конец безобразию,
F#m G#7 C#m/G# G#7 C#m
Что и так уже скоро мы начнем голодать.
H E
И никто не додумался просто стать на колени
H H7 E
И сказать этим мальчикам, что в бездарной стране
C# F#m G#7 C#m
Даже светлые подвиги - это только ступени
F#m C#m G#7 C#m
В бесконечные пропасти к недоступной весне.
Прим.: Песня посвящена защитникам юнкерам защищавшим Московский
Кремль
Hm7 E7
A __
Как хорошо без женщины, без фраз, |
F#7 Hm |
Без горьких слов и сладких поцелуев, |
E7 A | (x)
Без этих милых слишком честных глаз, |
Hm E7 A |
Которые вам лгут и вас еще ревнуют! __|
__
Как хорошо без театральных сцен, |
Без длинных "благородных" объяснений, | (x)
Без этих истерических измен, |
Без этих запоздалых сожалений. __|
C#7 F#m
И как смешна нелепая игра,
H7 Hm7 E7
Где проигрыш велик, а выигрыш ничтожен,
A
Когда партнеры ваши - шулера,
Hm E7 A
А выход из игры уж невозможен!
__
Как хорошо с приятелем вдвоем |
Сидеть и пить простой шотландский виски | (x)
И, улыбаясь, вспоминать о том, |
Что с этой дамой вы когда-то были близки. __|
C#7 F#m
Как хорошо проснуться одному
Hm7 E7
В своем веселом холостяцком флэте
A
И знать, что вам не нужно никому
C#7 F#m E7 A
Давать отче ты, никому на свете!
A E7 A
А чтобы проигрыш немного отыграть,
F#7 Hm
С ее подругою затеять флирт невинный
E7 A
И как-нибудь уж там застраховать
Hm7 E7 A
Простое самолюбие мужчины.
Am6 H7 Em
H7 Em
Вы стояли в театре в углу, за кулисами,
D7 G
А за вами, словами звеня,
Em F#m7-5 Em/G Am6
Парикмахер, суфлер и актеры с актрисами
F#m7-5 H7 Em Am6 H7 Em
Потихоньку ругали меня.
Кто-то злобно шипел: "Молодой, да удаленький.
Вот кто за нос умеет водить".
И тогда вы сказали: "Послушайте, маленький,
Можно мне вас тихонько любить?"
Вот окончен концерт... Помню степь белоснежную,
На вокзале ваш мягкий поклон.
В этот вечер вы были особенно нежною,
Как лампада у старых икон.
А потом города, степь, дороги, проталинки...
Я забыл то, чего не хотел бы забыть,
И осталась лишь фраза: "Послушайте, маленький,
Em
Можно мне вас тихонько любить?"
Владимиру Васильевичу Максимову
Hm F#7 Hm F#7
Hm F#7 F#7/H Hm F#7 F#7/H Hm
Я помню эту ночь. Вы плакали, малют ка.
H7 Em
Из ваших синих, подведенных глаз
Hm H7 Em
В бокал вина скатился вдруг алмаз.
G/F Hm/F# Em
И много, много раз я вспоминал
G/F G/F# Hm/F#
Давным-давно, давным-давно
F#7 F#7/H Hm
Ушедшую минут ку.
На креслах в комнате белеют ваши блузки;
Вот вы ушли - и день так пуст и сер.
Грустит в углу ваш попугай Флобер,
Он говорит "жамэ", он все твердит ["Jamais"]
"жамэ", "жамэ", "жамэ", "жамэ"
И плачет по-французски.
Вст. Hm7, E7 A
A
Как хорошо без женщины, без фраз,
F#7 Hm
Без горьких слов и сладких поцелуев,
E7 A
Без этих милых слишком честных глаз,
Hm E7 A
Которые вам лгут и вас еще ревнуют!
Как хорошо без театральных сцен,
Без длинных "благородных" объяснений,
Без этих истерических измен,
Без этих запоздалых сожалений.
C#7 F#m
И как смешна нелепая игра,
H7 Hm7 E7
Где проигрыш велик, а выигрыш ничтожен,
A A
Когда партнеры ваши - шулера,
Hm E7 A
А выход из игры уж невозможен!
F#m
Как хорошо проснуться одному
Hm7 E7
В своем веселом холостяцком флэте
A
И знать, что вам не нужно никому
C#7 F#m E7 A
Давать отче__ты, никому на свете!
Как хорошо с приятелем вдвоем
Сидеть и пить простой шотландский виски
И, улыбаясь, вспоминать о том,
Что с этой дамой вы когда-то были близки.
A E7 A
А чтобы проигрыш немного отыграть,
F#7 Hm
С ее подругою - затеять флирт невинный
Em A
И как-нибудь уж там застраховать
Hm7 E7 A
Простое самолюби_е мужчины
______
ПРИМЕЧАНИЕ: во всех четверостишьях, где не проставлены
аккорды играть как и в первом.
Сероглазый король слова А. Ахматовой
Вст.: Hm, Em/H, Hm/F#, F#7, Hm.
Hm Hm/D F#7 G
Слава тебе, безысходная боль!
Em/G F#7 Hm
Умер вчера сероглазый король.
Em A7/C# D
Вечер осенний был душен и ал,
Hm Hm/D H7 Em
Муж мой, вернувшись, спокойно сказал:
F#7 Hm
"Знаешь, с охоты его принесли,
Em Em/G F#7 F#7
Тело у старого дуба нашли.
Em Hm/D H7 Em
Жаль королеву. Такой молодой!..
Em Em/G F#7 Hm
За ночь одну она стала седой".
H7 Em
Трубку свою на камине нашел
F#7
И на ночную работу ушел.
Hm Em6/H Hm/D
Дочку свою я сейчас разбужу,
Hm Em G/F F#7
В серые глазки ее погляжу.
Hm G Em/G
А за окном шелестят тополя:
Hm/F# F#7 Hm
"Нет на земле твоего короля..."
Вст.: C#m.
C#m
Я не знаю, зачем и кому это нужно,
E H7 E
Кто послал их на смерть недрожавшей рукой,
F#m G#7 C#m F#m
Только так беспощадно, так зло и ненужно
G# G#7 C#m
Опустили их в вечный по___кой.
H7 E
Осторожные зрители молча кутались в шубы,
H7 E
И какая-то женщина с искаженным лицом
C#m/G# G#7 F#m E H7 E C#m
Целова______ла покойника в посиневшие губы,
F#m G#7 C#m
И швырнула в священника обручальным кольцом.
C#m
Закидали их елками, заьесили их грязью
E H H7 E
И пошли по домам под шумок толковать,
C#7 F#m G#7 C#m F#m
Что пора положить бы конец безобразию,
G#7 C#m/G# G#7 C#m
Что и так уже скоро мы начнем голодать.
H E
И никто не додумался просто стать на колени,
H H7 E
И сказать этим мальчикам, что в бездарной стране
C# F#m G#7 C#m
Даже светлые подвиги - это только ступени
F#m C#m G#7 C#m
В бесконечные пропасти к недоступной весне!
C#m
Я не знаю, зачем и кому это нужно,
E H7 E
Кто послал их на смерть недрожавшей рукой,
F#m G#7 C#m F#m
Только так беспощадно, так зло и ненужно
G# G#7 C#m
Опустили их в вечный по___кой.
Мальчик смотрит. Белый пароходик
Уплывает вдаль по горизонту.
Несмотря на ясную погоду
Раскрывает дыма черный зонтик.
Мальчик думает:"А я остался!
Снова не увижу дальних стран,
Ах, зачем меня не догадался
Взять с собою в море капитан?"
Мальчик плачет, солнце смотрит с выси.
И прекрасно видимо ему,
Как на тот корабль седые крысы
Принесли из Африки чуму...
Вот уснут матросы в синем море,
Смолкнет пар в коробочке стальной
И столкнется пароходик в море
С ледяною синею стеной.
А на пашне размышляет Ангел
Он стоит на самом видном месте
Знает он, что капитан Изангрий
Не вернется никогда к невесте.
Что уснет погибший пароходик
Где по дну цветы несет река
И моя душа смеясь уходит
По песку в костюме моряка.
В вечерних ресторанах,
В парижских балаганах,
В дешовом электрическом раю
Всю ночь ломаю руки
От ярости и муки
И людям что-то жалобно пою
Звенят, гудят джаз-банды,
И злые обезьяны
Мне скалят искалеченные рты.
А я кривой и пьяный
Зову их в океаны
И сыплю им в шомпанское цветы.
А когда настанет утро,
Я бреду бульваром сонным
Где в испуге даже дети
Убегают от меня
Я усталый старый клоун
Я машу мечем картонным
И в лучах моей короны
Умирает светоч дня.
Звенят, гудят джаз-банды
Танцуют обезьяны
И бешенно встречают рождество
А я кривой и пьяный
Заснул у фортепьяно
Под этот дикий гул и торжество.
На башне бьют куранты,
Уходят музыканты
И елка догорела доконца.
Лакеи тушат свечи,
Давно утихли речи,
И я уж не могу поднять лица.
И тогда с потухшей елки
Тихо спрыгнул желтый Ангел.
И сказал :"Маэстро, бедный,
Вы устали, Вы больны.
Говорят, что Вы в притонах
По ночам поете танго?
Даже в нашем добром небе
Были все удивлены".
И закрыв лицо руками
Я внимал жестокой речи.
Утирая фраком слезы,
Слезы боли и стыда.
А высоко в синем небе
Догорало Божьи свечи.
И печальный желтый Ангел
Тихо таял без следа...
Пыльный маленький город, где Вы жили ребенком.
Из Парижа весной к Вам пришел туалет.
В этом платье печальном Вы казались орленком
Бледным маленьким герцогом сказочных лет.
В этом городе сонном Вы вечно мечтали
О балах, о пожарах, вереницах карет.
И о том как ночами в горящем Версале
С мертвым принцем танцуете Вы менуэт
В этом городе сонном балов не бывало
Даже не было просто приличных карет.
Шли года, Вы поблекли, и пдатье увяло
Ваше дивное платье - mezon la'balet.
И однажды сбылися мечты сумасшедшие.
Платье было надето, иалки цвели.
И какие-то люди, за Вами пришедшие,
В катафалке погороду Вас повезли.
На слепых лошадях колыхались плюмажики,
Старый попик любезно кадилом махал.
Так весной в бутафорском смешном экипажике
Вы поехали к Богу на бал.
Затянут шелком тронный зал,
На всю страну сегодня
Король дает бессчетный бал
По милости Господней.
Как и всегда, король там был галантен неизменно
И перед дамой преклонил он Высокое колено.
Старый шут, покосившись на зал,
Поднял тонкую бровь и сказал:
"Он всегда после бала веселого возвращался без головы."
Как легко Вы теряете голову, ай, король, как рассены Вы!
Затянут красным тронный зал,
На всю страну сегодня
Народ дает свой первый бал
По милости Господней.
Как и всегда, король там был галантен неизменно
И пред ножом он преклонил Высокое колено.
Старый шут, покосившись на зал,
Поднял тонкую бровь и сказал:
"Он всегда после бала веселого возвращался без головы."
Как легко Вы теряете голову, мой король, как рассены Вы!
Где Вы теперь? КтоВам теперь целует пальцы?
Куда ушел Ваш китайченок Ли ?
Вы, кажется, потом любили португальца,
А может быть с малайцем Вы ушли ?
Последний раз я видел Вас так близко
В пролеты улиц Вас умчал авто
Мне снилось, что тевя в притонах Сан Франциско
Лиловый негр Вам подает манто.
; Рафинированная женщина. Рафинированная конечно в кавычках.
; (с)А.Вертинский
Разве можно от женщины требовать многого?
Вы так мило танцуете, в вас есть шик
А от вас и не ждут поведения строгого
Никому не мешает ваш муж - старик.
Только не надо играть в загадочность
И делать из жизни "Leve an trist"
Это все чепуха , да и ваша порядочность
Это тоже кокетливый фиговый лист.
Вы несомненно с хорошими данными,
Три-четыре банкротства - хороший стаж
Вас воспитали чуть-чуть по-странному
Я б сказал европейски-фокстрот и пляж.
Я вас так понимаю, я так вам сочуствую
Я готов разодраться на сто частей
В восемадцатый раз я спокойно присутствую
При одной из обычных для вас смертей.
Я давно уже выучил все завещание
И могу повторить ее в любой момент
Фокстерьера Люлю отослать в Испанию
Где живет ваш любовник-один студент.
Ваши шляпки и платья раздать учащимся
А de su сдать в музей прикладных искусств
А потом я и муж, мы вдвоем потащимся
Покупать на гроб сирени куст.
Разве можно от женщины требовать многого
Там где глупость божественна, ум - ничто!
* БГ: ПЕСНИ А. ВЕРТИНСКОГО * (p)1991
http://www.maxho.com/tusovka/Aquarium/albums/pesni_a_vertin.html
В нашу комнату Вы часто приходили,
Где нас двое: я и пес Дуглас,
И кого-то из двоих любили,
Только я не знал кого из нас
Псу однажды Вы давали соль в облатке,
Помните, когда он заболел?
Он любил духи и грыз перчатки
И всегда Вас рассмешить умел
Умирая, Вы о нас забыли,
Даже попрощаться не могли.
Господи, хотя бы позвонили!
Просто к телефону подошли!
Мы придем на Вашу панихиду,
Ваш супруг мне сухо скажет: "Жаль"...
И, тихонько проглотив обиду,
Мы с собакой затаим печаль.
Вы не бойтесь. Пес не будет плакать,
А лишь тихонечко ошейничком звеня,
Он пойдет за Вашим гробом в слякоть
Не за мной, а впереди меня.
(А. Вертинский)
Мне не нужно женщины. Мне нужна лишь тема,
Чтобы в сердце вспыхнувшем зазвучал напев.
Я могу из падали создавать поэмы,
я люблю из горничных делать королев.
Раз в вечернем дансинге как-то ночью Мая,
Где тела сплетенные колыхал джаз-банд,
Я так мило выдумал Вас, моя простая,
Вас, моя волшебница недалеких стран.
Как поет в хрусталях электричество!
Я влюблен в Вашу тонкую бровь.
Вы танцуете, Ваше величество,
Королева Любовь.
Раз в вечернем дансинге как-то ночью Мая,
Где тела сплетенные колыхал джаз-банд,
Я так мило выдумал Вас, моя простая,
Вас, моя волшебница недалеких стран.
И души Вашей нищей убожество
Было так тяжело разгадать.
Вы уходите... Ваше ничтожество
Полукровка... Ошибка опять.
Раз в вечернем дансинге как-то ночью Мая...
Я опять опускаю письмо и тихонько целую страницы
И, открыв Ваши злые духи, я вдыхаю их тягостный хмель
И тогда мне так ясно видны эти тонкие черные птицы
Что летят из флакона на юг, из флакона "Nuit de Noel"
Скоро будет весна. И Венеции юные срипки
Распоют Вашу грусть, растанцуют тоску и печаль
И тогда станут слаще грехи и светлей голубые ошибки
Не жалейте весной поцелуев когда расцветает миндаль
Обо мне не грустите, мой друг. Я озябшая старая птица.
Мой хозяин - жестокий шарманщик - меня заставляет плясать
Вынимая билетики счастья, я гляжу в несчастливые лица
И под гнусные звуки шарманки мне мучительно хочется спать
Я опять опускаю письмо и тихонько целую страницы
Не сердитесь за грустный конец и за слез моих тягостный хмель
Это все Ваши злые духи. Это черные мысли как птицы
Что летят из флакона на юг, из флакона "Nuit de Noel"
(А. Вертинский)
Вы стояли в театре в углу за кулисами
А за Вами словами звеня
Парикмахер, суфлер и актеры с актрисами
Потихоньку ругали меня
Кто-то злобно шипел: Молодой да удаленький
Вот кто за нос умеет водить
И тогда Вы сказали: Послушайте, маленький,
Можно мне Вас тихонько любить?
А потом был концерт. Помню степь белоснежную
На вокзале Ваш мягкий поклон
В этот вечер Вы были особенно нежною
Как лампадка у старых икон
А потом - города, степь, дороги, проталинки
Я забыл то чего не хотел бы забыть
И осталась лишь фраза: Послушайте, маленький,
Можно мне Вас тихонько любить?
Ты успокой меня, скажи что это шутка
Что ты по-прежнему, по-старому моя
Не покидай меня, мне бесконечно жутко
Мне так мучительно, так страшно без тебя
Но ты уйдешь холодной и далекой
Укутав сердце в шелк и шиншилла
Не покидай меня, не будь такой жестокой
Пусть мне покажется что ты еще моя
Матросы мне пели про остров
Где растет голубой тюльпан
Он большим отличается ростом
Он огромный и злой великан
А я пил горькое пиво
Улыбаясь глубиной души
Так редко поют красиво
В нашей земной глуши
Гитара аккордом несложным
Заполняла пробелы слов
Напомнила неосторожно
Что музыка как любовь
Что музыка как любовь
И я пил горькое пиво
Улыбаясь глубиной души
Так редко поют красиво
В нашей земной глуши
Мелькали вокруг чьи-то лица
Гитара уплыла вдаль
Матросы запели про птицу
Которой несчастных жаль
У ней стеклянные перья
И слуга седой попугай
Она открывает двери
Матросам попавшим в рай
Как трудно на свете этом
Одной только песней жить
Я больше не буду поэтом
Я в море хочу уплыть
К мысу Радости, к скалам Печали ли
К островам ли сиреневых птиц
Все равно где бы мы ни причалили
Не поднять нам усталых ресниц
В мутном стеклышке иллюминатора
Проплывут золотые сады
Солнце тропиков, пальмы экватора
Голубые полярные льды
Все равно где бы мы ни причалили
К островам ли сиреневых птиц
К мысу Радости, к скалам Печали ли
Не поднять нам усталых ресниц
(А. Вертинский)
Ну что ж, простимся, так и быть
Минута на пути
Я не хотел тебя забыть
Прости меня, прости
Прости за то что ты была
Любовницей - женой
Что ты сожгла меня дотла
Отнявши мой покой
Что от разлук до новых встреч
До самого конца
Вы высоко умели жечь
Холодные сердца
Как мне тебя благодарить
Минута на пути
Я не могу тебя забыть
Прости меня, прости
Встал я грустным
Встал печальным по утру
Друг мой тайный, друг мой дальний
Я умру
Я безумно боюсь золотистого плена
Ваших медно-змеиных волос
Я влюблен в Ваше тонкое имя "Ирэна"
И в следы Ваших слез, Ваших слез
Я влюблен в Ваши гордые польские руки
В эту кровь голубых королей
В эту бледность лица, до восторга, до муки
Обожженного песней моей
Разве можно забыть эти детские плечи
Этот горький заплаканный рот
И акцент Вашей странной изысканной речи
И ресниц утомленных полет?
А крылатые брови? А лоб Беатриче?
А весну в повороте лица?
О как трудно любить в этом мире приличий
О как больно любить без конца
И бледнеть, и терпеть, и не сметь увлекаться
И зажав свое сердце в руке
Осторожно уйти, навсегда отказаться
И еще улыбаясь в тоске
Не могу, не хочу, наконец - не желаю!
И приветствуя радостный плен
Я со сцены Вам сердце как мячик бросаю
Ну, ловите, принцесса Ирэн!
(А. Вертинский - Н. Гумилев)
И вот мне приснилось что сердце мое не болит
Оно колокольчик фарфоровый в желтом Китае
На пагоде пестрой висит и тихонько звенит
В эмалевом небе дразня журавлиные стаи
И кроткая девушка в платье из красных шелков
где золотом вышиты осы, цветы и драконы
с поджатыми ножками тихо без мысли, без слов
внимательно слушает тихие-тихие звоны
* АЛЕКСАНДР ВЕРТИНСКИЙ *
; (в хронологическом порядке: 1914г. - 1930-е годы)
; From: Alexander Antsiferov
Я сегодня смеюсь над собой
Сероглазочка
Jamais
Маленький креольчик
Лиловый негр
Ваши пальцы
За кулисами
Панихида хрустальная
Дым без огня
То, что я должен сказать
Бал Господен
Пей, моя девочка
Пес Дуглас
Девочка с капризами
Трефовый король
Пани Ирена
Принцесса Мален
Джиоконда
Венок
Баллада о седой госпоже
Злые духи
В степи молдаванской
В синем и далеком океане
Концерт Сарасате
Испано-Сюиза
Ракель Меллер
Ты успокой меня...
Сумасшедший шарманщик
Песенка о моей жене
Мадам, уже падают листья...
Полукровка
Танго "Магнолия"
Дни бегут
Piccolo Bambino
Танцовщица
Femme raffinee
О моей собаке
Кино-кумир
Рождество
Джимми
Палестинское танго
Ирине Страцци
Оловянное сердце
Любовь
Любовнице
Личная песенка
Желтый ангел
==============================
Я СЕГОДНЯ СМЕЮСЬ НАД СОБОЙ
Я сегодня смеюсь над собой
Мне так хочется счастья и ласки,
Мне так хочется глупенькой сказки,
Детской сказки наивной, смешной.
Я устал от белил и румян
И от вечной трагической маски,
Я хочу хоть немножечко ласки,
Чтоб забыть этот дикий обман.
Я сегодня смеюсь над собой:
Мне так хочется счастья и ласки,
Мне так хочется глупенькой сказки,
Детской сказки про сон золотой...
1915
Я люблю Вас, моя сероглазочка,
Золотая ошибка моя!
Вы - вечерняя жуткая сказочка,
Вы - цветок из картины Гойя.
Я люблю Ваши пальцы старинные
Католических строгих мадонн,
Ваши волосы сказочно длинные
И надменно-ленивый поклон.
Я люблю Ваши руки усталые,
Как у только что снятых с креста,
Ваши детские губы коралловые
И углы оскорбленного рта.
Я люблю этот блеск интонации,
Этот голос - звенящий хрусталь,
И головку цветущей акации,
И в словах голубую вуаль.
Так естественно, просто и ласково
Вы, какую-то месть затая,
Мою душу опутали сказкою,
Сумасшедшею сказкой Гойя...
Под напев Ваших слов летаргических
Умереть так легко и тепло.
В этой сказке смешной и трагической
И конец, и начало светло...
1915
Я помню эту ночь. Вы плакали, малютка.
Из Ваших синих подведенных глаз
В бокал вина скатился вдруг алмаз...
И много, много раз
Я вспоминал давным-давно ушедшую минутку...
На креслах в комнате белеют Ваши блузки.
Вот Вы ушли, и день так пуст и сер.
Грустит в углу Ваш попугай Флобер,
Он говорит "jamais" и плачет по-французски.
1916, Москва
Вере Холодной
Ах, где же Вы, мой маленький креольчик,
Мой смуглый принц с Антильских островов,
Мой маленький китайский колокольчик,
Капризный, как дитя, как песенка без слов?
Такой беспомощный, как дикий одуванчик,
Такой изысканный, изящный и простой,
Как пуст без Вас мой старый балаганчик,
Как бледен Ваш Пьеро, как плачет он порой!
Куда же Вы ушли, мой маленький креольчик,
Мой смуглый принц с Антильских островов,
Мой маленький китайский колокольчик,
Капризный как дитя, как песенка без слов?..
1916, Москва
В. Холодной
Где Вы теперь? Кто Вам целует пальцы?
Куда ушел Ваш китайчонок Ли?..
Вы, кажется, потом любили португальца,
А может быть, с малайцем Вы ушли.
В последний раз я видел Вас так близко.
В пролеты улиц Вас умчал авто.
Мне снилось, что теперь в притонах Сан-Франциско
Лиловый негр Вам подает манто.
1916
В. Холодной
Ваши пальцы пахнут ладаном,
А в ресницах спит печаль.
Ничего теперь не надо нам,
Никого теперь не жаль.
И когда Весенней Вестницей
Вы пойдете в дальний край,
Там Господь по белой лестнице
Поведет Вас в светлый рай.
Тихо шепчет дьякон седенький,
За поклоном бьет поклон
И метет бородкой реденькой
Вековую пыль с икон.
Ваши пальцы пахнут ладаном,
А в ресницах спит печаль.
Ничего теперь не надо нам,
Никого теперь не жаль.
1916
Вы стояли в театре, в углу, за кулисами,
А за Вами, словами звеня,
Парикмахер, суфлер и актеры с актрисами
Потихоньку ругали меня.
Кто-то злобно шипел: "Молодой, да удаленький.
Вот кто за нос умеет водить".
И тогда вы сказали: "Послушайте, маленький,
Можно мне Вас тихонько любить?"
Вот окончен концерт... Помню степь белоснежную...
На вокзале Ваш мягкий поклон.
В этот вечер Вы были особенно нежною,
Как лампадка у старых икон...
А потом - города, степь, дороги, проталинки...
Я забыл то, чего не хотел бы забыть.
И осталась лишь фраза: "Послушайте, маленький,
Можно мне Вас тихонько любить?"
1916, Крым
Вспоминайте, мой друг, это кладбище дальнее,
Где душе Вашей бально-больной
Вы найдете когда-нибудь место нейтральное
И последний астральный покой.
Там поют соловьи панихиды хрустальные,
Там в пасхальную ночь у берез
Под церковного звона аккорды финальные
Тихо сходит к усопшим Христос.
Там в любовь расцвела наша встреча печальная
Обручальной молитвой сердец,
Там звучала торжественно клятва прощальная
И нелепый печальный конец.
И когда догорят Ваши свечи венчальные,
Погребальные свечи мои,
Отпоют надо мной панихиды хрустальные
Беспечальной весной соловьи.
1916
Вот зима. На деревьях цветут снеговые улыбки.
Я не верю, что в эту страну забредет Рождество.
По утрам мой комичный маэстро так печально играет на скрипке
И в снегах голубых за окном мне поет Божество!
Мне когда-то хотелось иметь золотого ребенка,
А теперь я мечтаю уйти в монастырь, постареть
И молиться у старых притворов печально и тонко
Или, может, совсем не молиться, а эти же песенки петь!
Все бывает не так, как мечтаешь под лунные звуки.
Всем понятно, что я никуда не уйду, что сейчас у меня
Есть обиды, долги, есть собака, любовница, муки
И что все это - так... пустяки... просто дым без огня!
1916, Крым, Ялта
Я не знаю, зачем и кому это нужно,
Кто послал их на смерть недрожавшей рукой,
Только так беспощадно, так зло и ненужно
Опустили их в Вечный Покой!
Осторожные зрители молча кутались в шубы,
И какая-то женщина с искаженным лицом
Целовала покойника в посиневшие губы
И швырнула в священника обручальным кольцом.
Закидали их елками, замесили их грязью
И пошли по домам - под шумок толковать,
Что пора положить бы уж конец безобразью,
Что и так уже скоро, мол, мы начнем голодать.
И никто не додумался просто стать на колени
И сказать этим мальчикам, что в бездарной стране
Даже светлые подвиги - это только ступени
В бесконечные пропасти - к недоступной Весне!
1917, октябрь, Москва
В пыльный маленький город, где Вы жили ребенком,
Из Парижа весной к Вам пришел туалет.
В этом платье печальном Вы казались Орленком,
Бледным маленьким герцогом сказочных лет.
В этом городе сонном Вы вечно мечтали
А балах, о пажах, вереницах карет
И о том, как ночами в горящем Версале
С мертвым принцем танцуете Вы менует...
В этом городе сонном балов не бывало,
Даже не было просто приличных карет.
Шла года. Вы поблекли и платье увяло,
Ваше дивное плетье "Maison Lavalette".
Но однажды сбылися мечты сумасшедшие,
Платье было надето, фиалки цвели,
И какие-то люди, за Вами пришедшие,
В катафалке по городу Вас повезли.
На слепых лошадях колыхались плюмажики,
Старый попик любезно кадилом махал...
Так весной в бутафорском смешном экипажике
Вы поехали к Богу на бал.
1917, Кисловодск
Пей, моя девочка, пей, моя милая,
Это плохое вино.
Оба мы нищие, оба унылые,
Счастия нам не дано.
Нас обманули, нас ложью опутали,
Нас заставляли любить...
Хитро и тонко, так тонко запутали,
Даже не дали забыть!
Выпили нас, как бокалы хрустальные
С светлым душистым вином.
Вот отчего мои песни печальные,
Вот отчего мы вдвоем.
Наши сердца, как перчатки, изношены.
Нам нужно много молчать!
Чьей-то жестокой рукою мы брошены
В это большую кровать.
1917, Одесса
В нашу комнату Вы часто приходили,
Гда нас двое: я и пес Дуглас,
И кого-то из двоих любили,
Только я не знал, кого из нас.
Псу однажды Вы давали соль в облатке,
Помните, когда он заболел?
Он любил духи и грыз перчатки
И всегда Вас рассмешить умел.
Умирая, Вы о нас забыли,
Даже попрощаться не могли...
Господи, хотя бы позвонили!..
Просто к телефону подошли!..
Мы придем на Вашу панихиду,
Ваш супруг нам сухо скажет: "Жаль"...
И, покорно проглотив обиду,
Мы с собакой затаим печаль.
Вы не бойтесь. Пес не будет плакать,
А, тихонечко ошейником звеня,
Он пойдет за Вашим гробом в слякоть
Не за мной, а впереди меня!..
1917
Это все, что от Вас осталось, -
Пачка писем и прядь волос.
Только сердце немного сжалось,
В нем уже не осталось слез.
Вот в субботу куплю собаку,
Буду петь по ночам псалом,
Закажу себе туфли к фраку...
Ничего. Как-нибудь проживем.
Все окончилось так нормально
Так логичен и прост конец:
Вы сказали, что нынче в спальню
Не приносят с собой сердец.
1918, Харьков
Так недолго Вы были моей Коломбиною.
Вы ушли с представителем фирмы Одоль.
Далеко-далеко в свое царство ослиное
Вас увозит навеки трефовый король.
Ну конечно, Пьеро - не присяжный поверенный,
Он влюбленный бродяга из лунных зевак,
И из песни его даже самый умеренный
Все равно не сошьешь горностаевый сак.
А трефовый король - человек с положением.
Он богат, и воспитан, и даже красив.
Недалекий немножко. Зато, без сомнения,
Человек своих слов и почти не ревнив.
Говорят, у него под Тифлисом имение.
Впрочем, это неважно, а главное то,
Что, желая всю жизнь за-за лунного пения
Не иметь бриллиантов, эспри и манто.
Надо быть "Коломбиной". Прощайте, последняя.
Поцелуй - Вашим мыслям. Да здравствует Боль!
Буду петь, как всегда, свои лунные бредни я,
Ну а Вас успокоит... Трефовый король.
1918 (?)
Ирине Н-й
Я безумно боюсь золотистого плена
Ваших медно-змеиных волос,
Я влюблен в Ваше тонкое имя "Ирена"
И в следы Ваших слез.
Я влюблен в Ваши гордые польские руки,
В это кровь голубых королей,
В эту бледность лица, до восторга, до муки
Обожженного песней моей.
Разве можно забыть эти детские плечи,
Этот горький, заплаканный рот,
И акцент Вашей польской изысканной речи,
И ресниц утомленных полет?
А крылатые брови? А лоб Беатриче?
А весна в повороте лица?..
О, как трудно любить в этом мире приличий,
А, как больно любить без конца!
И бледнеть, и терпеть, и не сметь увлекаться,
И, зажав свое сердце в руке,
Осторожно уйти, навсегда отказаться
И еще улыбаться в тоске.
Не могу, не хочу, наконец - не желаю!
И, приветствуя радостный плен,
Я со сцены Вам сердце, как мячик, бросаю.
Ну, ловите, принцесса Ирен!
Мне так стыдно за Вас. Мне и больно и жутко.
Мне не хочется верить такому концу.
Из "Принцессы Мален", вдохновенной и чуткой,
Превратиться в такую слепую овцу!
Он Вас так искалечил! Тупой и упорный,
Как "прилично" подстриг он цветы Ваших грез!
Что осталось от Вас, Ваших шуток задорных,
Ваших милых ошибок, улыбок и слез!
Он Вас так обезличил! Он все Ваши мысли
Перекрасил в какой-то безрадостный цвет.
Как увяли слова! Как бессильно повисли
Ваши робкие "Да", Ваши гордые "Нет"!
Это грустно до слез. И смешно, к сожаленью,
Что из "Розы поэта" - и это не лесть -
Этот добрый кретин просто сварит варенье,
Спрячет в шкаф и зимой будет медленно есть.
Одного он не знает: чем сон непробудней,
Тем светлей пробужденье, тем ярче гроза.
Я спокойно крещу Ваши серые будни,
Ваше тихое имя целую в глаза.
1920, Константинополь
Я люблю Вас тепло и внимательно,
Так, как любят ушедших невест.
Для меня это так обязательно,
То, что Вы мне надели свой крест.
Почему Вас зовут Джиокондою?
Это как-то не тонко о Вас.
Я в Вас чувствую строгость иконную
От широко расставленных глаз.
Я в Вас вижу "Царицу Небесную",
Богородицу волжских скитов,
"Несказанную радость" чудесную
Наших русских дремучих лесов.
И любовь мою тихо и бережно
Я несу, как из церкви свечу.
Разве счастья словами измеришь дно?
Сам себе улыбнусь. И молчу.
Так не хочется скомкать поспешностью
Наш стыдливый и робких роман.
Да хранит Вас Господь с Вашей внешностью
От меня, от любви и от ран.
1920-1921, Константинополь
Вот и все. Панихида кончена.
Над собором пробило час.
Этой пытке остро-утонченной
Предаюсь я в последний раз.
Синеватые нити ладана,
Недоплаканных слез комок -
Все понятно и все разгадано.
Эти строки - любви венок.
Что ж тебе пожелать? Любовника?
Или счастья на двух персон?
Не забудь позабыть виновника,
Что нарушил твой сладкий сон.
Он обманут мечтой-гадалкою,
Умирает один в глуши.
Не сердись за попытку жалкую
Докричать до твоей души.
Я любовь твою, я, как веточку,
Засушу между старых книг.
Время быстро сотрет отметочку,
Все сотрет его грозный лик.
Ну, прощай, моя птица бедная,
Королева моих вершин.
Ты теперь навсегда безвредная,
Он долюбит тебя один.
1921, Бессарабия
Ах, как печальна луна.
Ах, как томит тишина.
И, людьми забыт,
Старый замок спит.
Уж двенадцать лет,
Как погас в нем свет.
Осень в смертельном бреду
Листья хоронит в саду.
И в огнях зарниц
Стаи черных птиц,
Как монахи тьмы,
Голосят псалмы.
А в замке бродит, чуть дрожа,
Его Седая Госпожа.
Еще не хочет умирать,
Еще не может отогнать
Милых призраков давних лет,
Тех, кого уж нет.
Чей след
Тихо стерли года,
Уходят навсегда.
Чей задумчивый вид
Этот замок хранит.
Кто был убит,
Ко был зарыт,
Но не забыт!
Шелестят, вспоминая объятья,
В гардеробах усопшие платья.
А в камине поет зола,
Что любовь, как и жазнь, ушла...
Чей это голос: "Встречай..."
Спит Ваш седой попугай.
Кто же Вас позвал
Из глуби зеркал?
Кто же Вам сказал:
"Я приду... на бал"?
Вот два прибора на столе,
И розы в белом хрустале,
И канделябры зажжены,
И Вы особенно нежны
В этом платье "Antoinette",
А его все нет
И нет... и нет!
И старик мажордом,
Пожимая плечом,
Наливая вина,
Уже плачет давно...
Сумев понять
Не смев сказать,
Уходит спать...
..........
Это смерть, погасившая свечи,
Вас так нежно целует в плечи,
Это смерть подает манто.
Это смерть Вас зовет в ничто...
1922, Польша
Я опять посылаю письмо и тихонько целую страницы
И, открыв Ваши злые духи, я вдыхаю их сладостный хмель.
И тогда мне так ясно видны эти черные тонкие птицы,
Что летят из флакона на юг, из флакона "Nuit de Noel".
Скоро будет весна. И Венеции юные скрипки
Распоют Вашу грусть, растанцуют тоску и печаль,
И тогда станут легче грехи и светлей голубые ошибки.
Ну жалейте весной поцелуев, когда зацветает миндаль.
Обо мне не грустите, мой друг. Я озябшая хмурая птица.
Мой хозяин - жестокий шарманщик - меня заставляет плясать.
Вынимая билетики счастья, я смотрю в несчастливые лица,
И под вечные стоны шарманки мне мучительно хочется спать.
Скоро будет весна. Солнце высушит мерзкую слякоть,
И в полях расцветут первоцветы, фиалки и сны...
Только нам до весны не допеть, только нам до весны не доплакать:
Мы с шарманкой измокли, устали и уже безнадежно больны.
Я опять посылаю письмо и тихонько целую страницы.
Не сердитеь за грусный конец и за слов моих горестых хмель.
Это все Ваши злые духи. Это черные мысли, как птицы,
Что летят из флакона на юг, из флакона "Nuit de Noel".
1925, Берлин
Тихо тянутся сонные дроги
И, вздыхая, ползут под откос.
И печально глядит на дороги
У колодцев распятый Христос.
Что за ветер в степи молдаванской!
Как поет под ногами земля!
И легко мне с душою цыганской
Кочевать, никого не любя!
Как все эти картины мне близки,
Сколько вижу знакомый я черт!
И две ласточки, как гимназистки,
Провожают меня на концерт.
Что за ветер в степи молдаванской!
Как поет под ногами земля!
И легко мне с душою цыганской
Кочевать, никого не любя!
Звону дальнему тихо я внемлю
У Днестра на зеленом лугу.
И российскую милую землю
Узнаю я на том берегу.
А когда засыпают березы
И поля затихают ко сну,
О, как сладко, как больно сквозь слезы
Хоть взглянуть на родную страну...
1925, Бессарабия
Вы сегодня нежны,
Вы сегодня бледны,
Вы сегодня бледнее луны...
Вы читали стихи,
Вы считали грехи,
Вы совсем как ребенок тихи.
Ваш лиловый аббат
Будет искренно рад
И отпустит грехи наугад...
Бросьте ж думу свою,
Места хватит в раю.
Вы усните, а я вам спою.
В синем и далеком океане,
Где-то возле Огненной Земли,
Плавают в сиреневом тумане
Мертвые седые корабли.
Их ведут слепые капитаны,
Где-то затонувшие давно.
Утром их немые караваны
Тихо опускаются на дно.
Ждет их океан в свои объятья,
Волны их приветствуют, звеня.
Страшны их бессильные проклятья
Солнцу наступающего дня...
1927, Польша, Краков
Ваш любовник скрипач, он седой и горбатый.
Он Вас дико ревнует, не любит и бьет.
Но когда он играет "Концерт Сарасате",
Ваше сердце, как птица, летит и поет.
Он альфонс по призванью. Он знает секреты
И умеет из женщины сделать зеро...
Но когда затоскуют его флажолеты,
Он божественный принц, он влюбленный Пьеро!
Он Вас скомкал, сломал, обокрал, обезличил.
Femme de luxe он сумел превратить в femme de chambre.
И давно уж не моден, давно неприличен
Ваш кротовый жакет с легким запахом амбр.
И в усталом лице, и в манере держаться
Появилась в Вас и небрежность, и лень.
Разве можно так горько, так зло насмехаться?
Разве можно топтать каблуками сирень?..
И когда Вы, страдая от ласк хамоватых,
Тихо плачете где-то в углу, не дыша, -
Он играет для Вас свой "Концерт Сарасате",
От которого кровью зальется душа!
Безобразной, ненужной, больной и брюхатой,
Ненавидя его, презирая себя,
Вы прощаете все за "Концерт Сарасате",
Исступленно, безумно и больно любя!..
1927, Черновцы
Ах, сегодня весна Ботичелли.
Вы во власти весеннего бриза.
Вас баюкает в мягкой качели
Голубая "Испано-Сюиза".
Вы царица экрана и моды,
Вы пушисты, светлы и нахальны,
Ваши платья надменно-печальны,
Ваши жесты смелы от природы.
Вам противны красивые морды,
От которых тошнит на экране...
И для Вас все лакеи и лорды
Перепутались в кино-тумане.
Идеал Ваших грез - Квазимодо.
А пока его нет, Вы - весталка.
Как обидно, как больно и жалко -
Полюбить неживого урода.
Измельчал современный мужчина,
Стал таким заурядным и пресным,
А герой фабрикуется в кино,
И рецепты Вам точно известны!..
Лучше всех был раджа из Кашмира,
Что прислал золотых парадизов.
Только он в санаторьях Каира
Умирает от Ваших капризов.
И мне жаль, что на тысячи метров
И любви, и восторгов, и страсти
Не найдется у Вас сантиметра
Настоящего личного счастья.
Но сегодня весна беспечальна,
Как и все Ваши кино-капризы,
И летит напряженно и дально
Голубая "Испано-Сюиза".
1928
Из глухих притонов Барселоны
На асфальт парижских площадей
Принесли Вы эти песни-звоны
Изумрудной родины своей.
И из скромной девочки-певуньи,
Тихой и простой, как василек,
Расцвели в таинственный и лунный,
Никому не ведомый цветок.
И теперь от принца до апаша,
От cartier Latin до Sacre Coeur -
Все в Париже знают имя Ваше,
Весь Париж влюблен в Ракель Меллер.
Вами бредят в Лондоне и Вене,
Вами пьян Мадрид и Сан-Суси.
Это Ваши светлые колени
Вдохновили гений Дебюсси.
И, забыв свой строгий стиль латинский,
Перепутав грозные слова,
Из-за Вас епископ лотарингский
Уронил в причастье кружева.
Но, безгрешней мертвой туберозы,
Вы строги, печальны и нежны.
Ваших песен светлые наркозы
Укачали сердце до весны.
И сквозь строй мужчин, как сквозь горилл,
Вы прошли с улыбкой антиквара,
И мужской любви упрямый пыл
В Вашем сердце не зажег пожара!
На асфальт парижских площадей
Вы, смеясь, швырнули сердца стоны -
Золотые песни Барселоны,
Изумрудной родины своей.
1928, Мадрид
Л.Т.
Ты успокой меня,
Скажи, что это шутка,
Что ты по-прежнему,
По-старому моя!
Не покидай меня!
Мне бесконечно жутко,
Мне так мучительно,
Так страшно без тебя!..
Но ты уйдешь, холодной и далекой,
Укутав сердце в шелк и шаншилла.
Не презирай меня! Не будь такой жестокой!
Пусть мне покажется,
Что ты еще моя!..
1930, Дрезден
Каждый день под окном он заводит шарманку.
Монотонно и сонно он поет об одном.
Плачет старое небо, мочит дождь обезьянку,
Пожилую актрису с утомленным лицом.
Ты усталый паяц, ты смешной балаганщик
С обнаженной душой, ты не знаешь стыда!
Замолчи, замолчи, сумасшедший шарманщик,
Мои песни мне надо забыть навсегда, навсегда!
Мчится бешенный шар и летит в бесконечность,
И смешные букашки облепили его,
Бьются, вьются, жужжат и с расчетом на вечность
Исчезают как дым, не узнав ничего.
А высоко вверху Время, старый обманщик,
Как пылинки с цветов, с них сдувает года...
Замолчи, замолчи, сумасшедший шарманщик,
Этой песни нам лучше не знать никогда, никогда!
Мы - осенние листья, нас (всех) бурей сорвало.
Нас все гонят и гонят ветров табуны.
Кто же нас успокоит, бесконечно усталых,
Кто укажет нам путь в это царство Весны?
Будет это пророк ли просто обманщик,
И в какой только рай нас погонят тогда?..
Замолчи, замолчи, сумасшедний шарманщик,
Эту песнь мы не можем забыть никогда, никогда!
1930, Румыния
Надоело в песнях душу разбазаривать,
И, с концертов возвратясь к себе домой,
Так приятно вечерами разговаривать
С своей умненькой, веселенькой женой.
И сказать с улыбкой нежной, незаученной:
"Ай ты, чижик мой, бесхвостый и смешной.
Ничего, что я усталый и замученный,
И немножко сумасшедший и больной.
Ты не плачь, не плачь, моя красавица,
Ты не плачь, женулечка-жена.
В нашей жизни многое не нравится,
Но зато в ней столько раз весна!"
Чтоб терпеть мои актерские наклонности,
Нужно ангельским терпеньем обладать,
А прощать мои дежурные влюбленности -
В этом тоже надо что-то понимать!..
И, целуя ей затылочек подстриженный,
Чтоб вину свою загладить и замять,
Моментально притворяешься обиженным,
Напчиная потихоньку напевать:
"Ну не плачь, не плачь, моя красавица,
Ну не злись, женулечка-жена,
В нашей жизни все еще поправится!
В нашей жизни столько раз весна!"
А потом пройдут года, и, Вами брошенный,
Постаревший, жалкий и смешной,
Никому уже не нужный и изношенный,
Я, как прежде, возвращусь к себе домой
И скажу с улыбкой жалкой и заученной:
"Здравствуй, чиженька, единственный и мой!
Ничего, что я усталый и замученный,
Одинокий, позабытый и больной.
Ты не плачь, н плачь, моя красавица,
Ты не плачь, женулечка-жена!
Наша жизнь уж больше не поправится,
Но зато ведь в ней была весна!.."
1930
МАДАМ, УЖЕ ПАДАЮТ ЛИСТЬЯ...
На солнечном пляже в июне
В своих голубых пижама
Девчонка - звезда и шалунья -
Она меня сводит с ума.
Под синий berceuse океана
На желто-лимонном песке
Настойчиво, нежно и рьяно
Я ей напеваю в тоске:
"Мадам, уже песни пропеты"
Мне нечего больше сказать!
В такое волшебное лето
Не надо так долго терзать!
Я жду Вас, как сна голубого!
Я гибну в любовном огне!
Когда же Вы скажете слово,
Когда Вы придете ко мне?"
И, взглядом играя лукаво,
Роняет она на ходу:
"Вас слишком испортила слава.
А впрочем.. Вы ждите... приду!.."
Потом опустели террасы,
И с пляжа кабинки свезли.
И даже рыбачьи баркасы
В далекое море ушли.
А птицы так грустно и нежно
Прощались со мной на заре.
И вот уж совсем безнадежно
Я ей говорю в октябре:
"Мадам, уже падают листья,
И осень в смертельном бреду!
Уже виноградные кисти
Желтеют в забытом саду!
Я жду Вас, как сна голубого!
Я гибну в осеннем огне!
Когда же Вы скажете слово?
Когда Вы придете ко мне?!"
И, взгляд опуская устало,
Шепнула она, как в бреду:
"Я Вас слишком долго желала.
Я к Вам... никогда не приду".
1930, Цоппот, Данциг
Мне не нужна женщина. Мне нужна лишь тема,
Чтобы в сердце вспыхнувшем зазвучал напев.
Я могу из падали создавать поэмы,
Я люблю из горничных - делать королев.
И в вечернем дансинге, как-то ночью мая,
Где тела сплетенные колыхал джаз-банд,
Я так нежно выдумал Вас, моя простая,
Вас, моя волшебница недалеких стран.
Как поет в хрусталях электрчество!
Я влюблен в Вашу тонкую бровь!
Вы танцуете, Ваше Величество
Королева Любовь!
Так в вечернем дансинге, как-то ночью мая,
Где тела сплетенные колыхал джаз-банд,
Я так глупо выдумал Вас, моя простая,
Вас, моя волшебница недалеких стран.
И души Вашей нищей убожество
Было так тяжело разгадать.
Вы уходите... Ваше Ничтожество
Полукровка... Ошибка опять...
1930, Варшава
В бананово-лимонном Сингапуре, в буре,
Когда поет и плачет окен
И гонит в ослепительной лазури
Птиц дальний караван,
В бананово-лимонном Сингапуре, в буре,
Когда у Вас на сердце тишина,
Вы, брови темно-синие нахмурив,
Тоскуете одна...
И, нежно вспоминая
Иное небо мая,
Слова мои, и ласки, и меня,
Вы плачете, Иветта,
Что наша песня спета,
А сердце не согрето без любви огня.
И, сладко замирая от криков попугая,
Как дикая магнолия в цвету,
Вы плачете, Иветта,
Что песня недопета,
Что это лето где-то
Унеслось в мечту!
В банановом и лунном Сингапуре, в буре,
Когда под ветром ломится банан,
Вы грезите всю ночь на желтов шкуре
Под вопли обезьян.
В бананово-лимонном Сингапуре, в буре,
Запястьями и кольцами звеня,
Магнолия тропической лазури,
Вы любите меня.
1931, Бессарабия
Сколько вычурных поз,
Сколько сломанных роз,
Сколько мук, и проклятий, и слез!
Как сияют венцы!
Как банальны концы!
Как мы все в наших чувствах глупцы!
А любовь - это яд.
А любовь - это ад,
Где сердца наши вечно горят.
Но дни бугут,
Как уходит весной вода,
Дни бегут,
Унося за собой года.
Время лечит людей,
И от всех этих дней
Остается тоска одна,
И со мною всегда она.
Но зато, разлюбя,
Столько чувств загубя,
Как потом мы жалеем себя!
Как нам стыдно за ложь,
За сердечную дрожь,
И какой носим в сердце мы нож!
Никому не понять,
Никому не сказать,
Остается застыть и молчать.
А... дни бегут,
Как уходит весной вода,
Дни бегут,
Унося за собой года.
Время лечит людей,
И от всех этих дней
Остается тоска одна,
И со мною всегда она...
1932, Вена
(Маленький мальчик)
Вечерело. Пели вьюги.
Хоронили Магдалину,
Цирковую балерину.
Провожали две подруги,
Две подруги - акробатки.
Шел и клоун. Плакал клоун,
Закрывал лицо перчаткой.
Он был другом Магдалины,
Только другом, не мужчиной,
Чистил ей трико бензином.
И смеялась Магдалина:
"Ну какой же ты мужчина?
Ты чудак, ты пахнешь псиной!"
Бедный piccolo bambino...
На кладбище снег был чище,
Голубее городского.
Вот зарыли Магдалину,
Цирковую балерину,
И ушли от смерти снова...
Вечерело. Город ник.
В темной сумеречной тени.
Поднял клоун воротник
И, упавши на колени,
Вдруг завыл в тоске звериной.
Он любил... Он был мужчиной,
Он не знал, что даже розы
От мороза пахнут псиной.
Бедный piccolo bambino!
1933, Париж
В бродячем цирке, где тоскует львица,
Где людям весело, а зверям тяжело,
Вы в танце огненном священной Белой Птицы
Взвиваете свободное крыло.
Гремит оркестр, и ярый звон струится,
И где-то воют звери под замком.
И каждый вечер тот же сон Вам снится -
О чем-то давнишнем, небывшем и былом.
Вас снится храм, и жертвенник, и пламя,
И чей-то взгляд, застывший в высоте,
И юный раб дрожащими руками
Вас подает на бронзовом щите.
И Вы танцуете, колдунья и царица.
И вдруг в толпе, повергнутой в экстаз,
Вы узнаете обезьяньи лица
Вечерней публики, глазеющей на Вас.
И, вздрогнув, как подстреленная птица,
Вы падаете камнем в пустоту.
Гремит оркестр, и ярый звон струится...
А Вас уже уносят в темноту.
Потом конец. И вот в другую смену
Выводят клоуна с раскрашенным лицом.
Еще момент... и желтую арену,
Как мертвеца, затягивают холстом.
Огни погасли. Спит больная львица,
Дрожит в асфальте мокрое стекло,
И Вы на улице - на пять минут царица -
Волочите разбитое крыло.
1933, Данциг
("Рафинированая" женщина)
Разве можно от женщины требовать многого?
Вы так мило танцуете, в Вас есть шик.
А от Вас и не ждут поведения строгого,
Никому не мешает Вас муж-старик.
Только не надо играть в загадочность
И делать из жизни "le vin triste".
Это все чепуха, да и Ваша порядочность -
Это тоже кокетливый фиговый лист.
Вы, несомненно, с большими данными
Три - четыре банкротства - приличный стаж.
Вас воспитали чуть-чуть по-странному,
Я б сказал, европейски - фокстрот и пляж!
Я Вас так понимаю, я так Вам сочувствую,
Я готов разорваться на сто частей.
Восемнадцатый раз я спокойно присутствую
При одной из обычных для Вас "смертей".
Я давно уже выучил все завещание
И могу повторить Вам в любой момент:
Фокстерьера Люлю отослать в Испанию,
Где живет Ваш любовник... один... студент.
Ваши шляпки и платья раздать учащимся.
А "dessous" сдать в музей прикладных искусств.
А потом я и муж, мы вдвоем потащимся
Покупать Вам на гроб сирени куст.
Разве можно от женщины требовать многого?
Там, где глупость божественна, ум - ничто!
1933, Париж
Это неважно, что Вы - собака.
Важно то, что Вы человек.
Вы не любите сцены, не носите фрака,
Мы как будто различны, а друзья навек.
Вы женщин не любите - а я обожаю.
Вы любите запахи - а я нет.
Я ненужные песни упрямо слагаю,
А Вы уверены, что я настоящий поэт.
И когда я домой прихожу на рассвете,
Иногда пьяный, или грустный, иль злой.
Вы меня встречаете нежно-приветливо,
А хвост Ваш как сердце - дает перебой.
Улыбаетесь Вы - как сама Джиоконда,
И если бы было собачье кино,
Вы были б "ведеттой", "звездой синемонда"
И Вы б Грету Гарбо забили давно.
Только в эту мечту мы утратили веру,
Нужны деньги и деньги, кроме побед,
И я не могу Вам сделать карьеру.
Не могу. Понимаете? Средств нет.
Вот так и живем мы. Бедно, но гордо.
А главное - держим высоко всегда
Я свою голову, а Вы свою морду, -
Вы, конено, безгрешны, ну а я без стыда.
И хотя Вам порой приходилось кусаться,
Побеждая врагов и "врагинь" гоня,
Все же я, к сожалению, должен сознаться -
Вы намного честней и благородней меня.
И когда мы устанем бежать за веком
И уйдем от жизни в другие края,
Все поймут: это ты была человеком,
А собакой был я.
1934, Париж - Нью-Йорк
Рождество в стране моей родной,
Синий праздник с дальнею звездой,
Где на паперти церквей в метели
Вихри стелют ангелам постели.
С белых клиросов взлетает волчий вой...
Добрый праздник, старый и седой.
Мертвый месяц щерит рот кривой,
И в снегах глубоких стынут ели.
Рождество в стране моей родной.
Добрый дед с пушистой бородой,
Пахнет мандаринами и елкой
С пушками, хлопушками в кошелке.
Детский праздник, а когда-то мой.
Кто-то близкий, теплый и родной
Тихо гладит ласковой рукой.
..... ..... .....
Время унесло тебя с собой,
Рождество страны моей родной.
1934, Париж
Я зная, Джимми, Вы б хотели быть пиратом,
Но в наше время это невозможно.
Вам хочется командовать фрегатом,
Носить ботфорты, плащ, кольцо с агатом,
Вам жизни хочется отважной и тревожной.
Вам хочется бродить по океанам
И грабить шхуны, бриги и фелуки,
Подставить грудь ветрам и ураганам,
Стать знаменитым черным капитаном
И на борту стоять, скрестивши гордо руки...
Но, к сожалению... Вы мальчик при буфете
На мирном пароходе "Гватемале".
На триста лет мы с Вами опоздали,
И сказок больше нет на этом скучном свете.
Вас обижает мэтр за допитый коктейль,
Бьет повар за пропавшие бисквиты.
Что эти мелочи, когда мечты разбиты,
Когда в двенадцать лет уже в глазах печаль!
Я знаю, Джимми, если б были Вы пиратом,
Вы б их повесили однажды на рассвете
На первой мочте Вашего фрегата...
Но вот звонок, и Вас зовут куда-то...
Прощайте, Джимми, - сказок нет на свете!
1934, Средиземное море,
пароход "Теофиль Готье"
Манит, звенит, зовет, поет дорога,
Еще томит, еще пьянит весна,
А жить уже осталось так немного,
И на висках белеет седина.
Идут, бегут, летят, спешат заботы,
И в даль туманную текут года.
И так настойчиво и нежно кто-то
От жизни нас уводит навсегда.
И только сердце знает, мечтает и ждет
И вечно нас куда-то зовет,
Туда, где улетает и тает печаль,
Туда, где зацветает миндаль.
И в том краю, где нет ни бурь, ни битвы,
Где с неба льется золотая лень,
Еще поют какие-то молитвы,
Встречая ласковый и тихий божий день.
И люди там застенчивы и мудры,
И небо там как синее стекло.
И мне, уставшему от лжи и пудры,
Мне было с ними тихо и светло.
Так пусть же сердце знает, мечтает и ждет
А вечно нас куда-то зовет,
Туда, где улетает и тает печать,
Туда, где зацветает миндаль...
Палестина
Насмешница моя, лукавый рыжий мальчик,
Мой нежный враг, мой беспощадный друг,
Я так влюблен в Ваш узкий длинный пальчик,
И лунное кольцо, и кисти бледных рук,
И глаз пленительных лукавые расстрелы,
И рта порочного изысканный размер,
И прямо в сердце мне направленные стрелы,
Мой падший Ангел из "Фоли Бержер".
А сколько хитрости, упрямства и искусства,
Чтоб только как-нибудь подальше от меня
Запрятать возникающее чувство,
Которое идет, ликуя и звеня.
Я верю в силу чувств. И не спешу с победой.
Любовь - давление в сто тысяч атмосфер,
Как там ни говори, что там не проповедуй,
Мой падший Ангел из "Фоли Бержер".
1934, Париж
Я увидел Вас в летнем тире,
Где звенит монтекрист, как шмель.
В этом мертво кричащем мире
Вы почти недоступная цель.
О, как часто юнец жантильный,
Энергично наметив Вас,
Опускал монтекрист бессильно
Под огнем Ваших странных глаз...
Вот запела входная дверца...
Он - в цилиндре, она - в манто.
В оловянное Ваше сердце
Еще не попал никто!
Но однажды, когда на панели
Танцевали лучи менуэт,
В Вашем сонном картонном теле
Пробудился весенний бред.
И когда, всех милей и краше,
Он прицелился, вскинув бровь,
Оловянное сердце Ваше
Пронзила его любовь!
Огонек синевато-звонкий...
И под музыку, крик и гам
Ваше сердце на нитке тонкой
Покатилось к его ногам.
Ты проходишь дальними дорогами
В стороне от моего жилья.
За морями, за долами, за порогами
Где-то бродишь ты, Любовь моя.
И тебя, Невесту неневестную,
Тщетно ждет усталая душа,
То взлетая в высоту небесную,
То влачась в пыли, едва дыша.
Эту жизнь, с печалью и тревогами
Наших будней нищего былья,
Ты обходишь дальними дорогами
В стороне от нашего жилья.
1934, Париж
Замолчи, замолчи, умоляю,
Я от слов твоих горьких устал.
Никакого я счастья не знаю,
Никакой я любви не встречал.
Не ломай свои тонкие руки.
Надо жизнь до конца дотянуть.
Я пою пои песни от скуки,
Чтобы только совсем не заснуть.
Поищи себе лучше другого,
И умней и сильнее меня,
Чтоб ловил твое каждое слово,
Чтоб любил тебя "жарче огня".
В этом странном, "веселом" Париже
Невеселых гуляк и зевак
Ты одна всех понятней и ближе,
Мой любимый, единственный враг.
Скоро, скоро с далеким поклоном,
Мою "русскую" грусть затая,
За бродячим цыганским вагоном
Я уйду в голубые края.
А потом как-нибудь за стеною
Ты услышишь мой голос сквозь сон,
И про нашу разлуку с тобою
Равнодушно споет граммофон.
1934, Париж
Что же мы себя мучаем?
Мы ведь жизнью научены...
Разве мы расстаемся навек?
А ведь были же сладости
В каждом горе и радости,
Что когда-то делили с тобой.
Все, что сердце заполнило,
Мне сегодня напомнила
Эта песня, пропетая мной.
Я всегда был с причудинкой,
И тебе, моей худенькой,
Я достаточно горя принес.
Не одну сжег я ноченьку
И тебя, мою доченьку,
Доводил, обижая, до слез.
И, звеня погремушкою,
Был я только игрушкою
У жестокой судьбы на пути.
Расплатились наличными
И остались приличными,
А теперь, если можешь, прости.
Все пройдет, все прокатиться.
Вынь же новое платьице
И надень к нему шапочку в тон.
Мы возьмем нашу сучечку
И друг друга под ручечку,
И поедем в Буа де Булонь.
Будем снова веселыми,
А за днями тяжелыми
Только песня помчится, звеня.
Разве ты не любимая?
Разве ты не единая?
Разве ты не жена у меня?
1934, Париж
В вечерних ресторанах,
В парижских балаганах,
В дешевом электрическом раю,
Всю ночь ломаю руки
От ярости и муки
И людям что-то жалобно пою.
Звенят, гудят джаз-банды,
И злые обезьяны
Мне скалят искалеченные рты.
А я, кривой и пьяный,
Зову их в океаны
И сыплю им в шампанское цветы.
А когда наступит утро, я бреду бульваром сонным,
Где в испуге даже дети убегают от меня.
Я усталый, старый клоун, я машу мечом картонным,
И лучах моей короны умирает светоч дня.
Звенят, гудят джаз-банды,
Танцуют обезьяны
И бешено встречают Рождество.
А я, кривой и пьяный,
Заснул у фортепьяно
Под этот дикий гул и торжество.
На башне бьют куранты,
Уходят музыканты,
И елка догорела до конца.
Лакеи тушат свечи,
Давно замолкли речи,
И я уж не могу поднять лица.
И тогда с потухшей елки тихо спрыгнул желтый Ангел
И сказал: "Маэстро бедный, Вы устали, Вы больны.
Говорят, что Вы в притонах по ночам поете танго.
Даже в нашем добром небе были все удивлены".
И, закрыв лицо руками, я внимал жестокой речи,
Утирая фраком слезы, слезы боли и стыда.
А высоко в синем небе догорали божьи свечи
И печальный желтый Ангел тихо таял без следа.
1934, Париж
Песни Вертинского на стихи других поэтов
14-е июля (стихи М. Волошина)
Аленушка (стихи Павла Шубина)
Баллада о короле (стихи Николая Агнивцева)
Белый пароходик (стихи Ю. Поплавского)
Бессмертный бес (стихи Ф. Сологуба)
Бразильский крейсер (стихи Игоря Северянина)
"Буйный ветер играет терновником" (стихи Александра Блока)
"В голубой далекой спаленке" (стихи Александра Блока)
В нашей комнате (стихи Всеволода Рождественского)
Дорогая пропажа (стихи М. Волина)
Дорогой длинною (?)
Игуменья (стихи неизвестного автора)
Китайская акварель (стихи Н. Гумилева)
Кокаинеточка (стихи Агатова)
Маленькая балерина (стихи Н. Грушко)
Минута на пути (стихи В. Рождественского и А. Вертинского)
Моя звезда (стихи Иннокентия Анненского)
Над розовым морем (стихи Георгия Иванова)
Наши встречи (стихи Кривича)
Не было измены (стихи Георгия Иванова)
Песенка о трех пажах (стихи Тэффи)
Сероглазый король (стихи Анны Ахматовой)
Снежная колыбельная (стихи неизвестного автора)
Сумасшедший маэстро (стихи В. Маяковского)
"Темнеет дорога приморского сада" (стихи Анны Ахматовой)
"Только раз бывают в жизни встречи" (музыка Б. Фомина, стихи П. Германа)
Черный карлик (стихи Тэффи)
Чужие города (стихи Раисы Блох)
Фея (стихи Максима Горького)
Вертинский также исполнял песни на стихи Сергея Есенина, Веры Инбер, Иоcифа Уткина.
14-е ИЮЛЯ
Бурлит Сент-Антуан, шумит Пале-Рояль,
В Париже слышен зов Камилла Демулена,
Народный гнев растет, вздымаясь ввысь, как пена.
Стреляют, бьют в набат, в дыму сверкает сталь.
Бастилия взята, предместье торжествует,
На пиках головы Бержье и Деланей,
И победители, очистив от камней
Площадку, ставят надпись: "Здесь танцуют".
Король охотился в лесах Марли,
Борзые подняли оленя, но пришли
Известья, что мятеж в Париже. Помешали!
Сорвали даром лов. К чему? Из-за чего?
Не в духе был. Не спал и записал в журнале:
"14-го июля - ничего".
Все, что видывал - не видывал,
Что забыл - не позабыл,
Что давно в уме прикидывал,
Я бы в песню все сложил.
В ней бы плыли гуси-лебеди
За Окою в забытьи,
В тополином тихом трепете
Замирали б соловьи.
За избушкой в два окошечка,
Сам не знаю уж о чем,
Возле пня одна Аленушка,
Горевала б над ручьем.
А в ее ладони смуглые
Вдруг слетала бы с куста
Удивленная и круглая
Детской радости звезда...
Только песня есть красивее
И придумана не мной,
И зовут ее Россиею
И родимой стороной.
В ней за долами, за рощами,
И на всей земле одна
Деревушка есть в Орловщине
И избушка в два окна.
Все, что прожито и пройдено,
Все тобой озарено,
Милая навеки Родина,
Детства милое окно!
Затянут шелком тронный зал
На всю страну сегодня -
Король дает бессчетный бал
По милости господней
Как и всегда король там был
Галантен неизменно
И перед дамой преклонил он
Высокое колено
Старый шут, покосившись на зал,
Поднял тонкую бровь и сказал:
"Он всегда после бала веселого
Возвращается без головы.
Как легко вы теряете голову
Ай, король, как рассеяны вы!"
Затянут красным тронный зал
На всю страну сегодня -
Народ дает свой первый бал
По милости господней
Как и всегда король там был
Галантен неизменно
И под ножом он преклонил
Высокое колено
Старый шут, покосившись на зал,
Поднял тонкую бровь и сказал:
"Он всегда после бала веселого
Возвращается без головы.
Как легко вы теряете голову
Мой король, как рассеяны вы!"
Мальчик смотрит - белый пароходик
Уплывает вдаль по горизонту
Несмотря на ясную погоду
Открывает дыма черный зонтик
Мальчик думает: "А я остался...
Снова не увижу дальних стран
Ах, зачем меня не догадался
Взять с собою в море капитан?"
Мальчик плачет... Солнце смотрит с выси
И откуда ведомо ему,
Что на тот корабль седые крысы
Принесли из Африки чуму
Вот уснут матросы в белом морге
Смолкнет пар в коробочке стальной
И столкнется пароходик в море
С ледяною синюю скалой
А на башне размышляет ангел
Он сидит на самом видном месте
Знает он, что капитан из Англии
Не вернется никогда к невесте
Что уснет погибший пароходик,
Где по дну цветы несет река
И моя душа, смеясь, уходит
По песку в костюме моряка.
Вы оделись вечером кисейно
И в саду сидите у бассейна,
Наблюдая, как лунеет мрамор
И проток дрожит на нем муаром
Корабли оякорили бухты,
Привезли тропические фрукты
Привезли узорчатые ткани
Привезли мечту об океане
А когда придет бразильский крейсер,
Лейтенант расскажет Вам про гейзер,
И сравнит, (но это так интимно),
Напевая что-то вроде гимна
Он расскажет о лазури Ганга,
О проказах хлых орангутангов,
О циничном африканском танце
И о вечном летуне голландце
Он покажет вам альбом Камчатки,
Где культура только лишь в зачатке
(Где уже культурные зачатки)
Намекнет о нежной дружбе с гейшей
Умолчав о близости дальнейшей
За Атлант душой своей зарея,
Распустив павлиний хвост свой веер,
Вы к нему прижметесь в сладкой дрожи,
Полюбив его еще дороже
БУЙНЫЙ ВЕТЕР ИГРАЕТ ТЕРНОВНИКОМ
Буйный ветер играет терновником
Задувая в окне свечу
Ты ушла на свиданье с любовником
Я снесу, я стерплю, я смолчу
Ты не знаешь кому ты молишься
Он играет, он шутит с тобой
Об терновник холодный ты наколешься,
Возвращаясь назад домой
Все, что в мыслях твоих туманится
Станет ясным в моей тишине
И когда уж он с тобой расстанется
Ты вернешь опять ко мне
Буйный ветер играет терновником
Задувая в окне свечу
Ты ушла на свиданье с любовником
А я снесу, а я стерплю, я смолчу.
В ГОЛУБОЙ ДАЛЕКОЙ СПАЛЕНКЕ
В голубой далекой спаленке
Твой ребенок опочил.
Тихо вылез карлик маленький
И часы остановил.
Все, как было. Только странная
Воцарилась тишина.
И в окне твоем туманная
Только улица видна.
И прошла ты сонно-белая
Вдоль по комнатам одна.
Опустила, вся несмелая,
Штору синего окна.
А потом, едва заметная,
Синий полог подняла.
И, как время безпросветная,
Шевелясь поникла мгла.
Стало тихо в дальней спаленке,
Синий сумрак и покой.
Потому что карлик маленький
Держит маятник рукой.
В этой комнате проснемся мы с тобой.
В этой комнате от солнца золотой.
Половицы в этой комнате скрипят,
Окна низкие выходят прямо в сад.
А в буфете есть вчерашнее вино
Род часами, замолчавшими давно.
Слышишь, травами пахнуло и росой,
Побеги скорее по саду босой.
В эту яблоню все сердце окуни,
Осыпаются под ветром наши дни.
Облетает захмелевшая луша,
А сама то ты, как яблонь, хороша.
Самой нежной любви наступает конец,
Бесконечной тоски обрывается пряжа,
Что мне делать с тобою, со мной, наконец,
Как тебя позабыть, дорогая пропажа?
Скоро станешь ты чьей-то любимой женой,
Станут мысли спокойней и волосы краше,
И от наших пожаров весны голубой
Не останется в сердце и памяти даже.
Будут годы мелькать, как в степи поезда,
Будут серые дни друг на друга похожи.
Без любви можно тоже прожить иногда,
Если сердце молчит и душа не тревожит.
Но когда-нибудь ты совершенно одна,
Будут сумерки в чистом и прибранном доме,
Подойдешь к телефону смертельно бледна
И отыщешь затеряный в памяти номер.
И ответит тебе чей-то голос чужой:
"Он уехал давно, нет и адреса даже..."
И тогда ты заплачешь... Единственный мой!
Как тебя позабыть, дорогая пропажа!..
Ехали на тройке с бубенцами,
А вдали мелькали огоньки.
Мне б сейчас, соколики, за Вами,
Душу бы развеять от тоски.
Дорогой длинною, да ночью лунною,
Да с песней той, что вдаль летит звеня,
И с той старинною с той семиструнною,
Что по ночам так мучала меня...
Так живя без радости, без муки,
Помню я ушедшие года,
И твои серебряные руки
В тройке, улетевшей навсегда...
Дорогой длинною...
Дни бегут, печали умножая,
Мне так трудно прошлое забыть.
Как-нибудь однажды, дорогая,
Вы меня свезете хоронить.
Дорогой длинною...
Хрупкая игуменья в полутемной нише,
Маленькая женщина с четками в руке.
В этой церкви сводчатой Вы не стали выше
Даже в этой мантии, даже в клобуке.
Справа - посох траурный с голубым сапфиром,
Плачут свечи тонкие и звенят слова.
Маленькая женщина, Вы порвали с миром,
Только память прошлого все еще жива.
И когда устанете Вы следить за хором,
И когда утратите символ слов святых,
Вы покоя ищете утомленным взором
В юного угодника в латах золотых.
Он похож... не правда ли? Только тот был выше.
Маленькую женщину поднимал шутя...
И склонясь на посох свой в полутемной нише
Хрупкая игуменья плачет, как дитя.
Вчера мне приснилось, что сердце мое не болит...
Оно колокольчик фарфоровый в желтом Китае,
На пагоде пестрой висит и приветно звенит,
В эмалевом небе дразня журавлиные стаи...
А кроткая девушка в платье из красных шелков,
Где золотом вышиты осы, цветы и драконы,
С поджатыми ножками смотрит без мысли, без слов,
Внимательно слушая легкие, легкие звоны...
Что Вы плачете здесь, одинокая глупая деточка,
Кокаином распятая в мокрых бульварах Москвы?
Вашу тонкую шейку едва прикрывает горжеточка,
Облысевшая, мокрая вся и смешная, как Вы.
Вас уже отравила осенняя слякоть бульварная
И я знаю, что крикнув, Вы можете спрыгнуть с ума.
И когда Вы умрете на этой скамейке, кошмарная,
Ваш сиреневый трупик окутает саваном тьма...
Так не плачьте ж, не стоит, моя одинокая деточка,
Кокаином распятая в мокрых бульварах Москвы.
Лучше шейку свою затяните потуже горжеточкой
И ступайте туда, где никто Вас не спросит, кто Вы.
Я маленькая балерина,
Всегда нема, всегда нема
И скажет больше пантомима,
Чем я сама.
И мне сегодня за кулисы
Прислал король
Влюбленно-бледные нарциссы
И лакфиоль.
И затаив бессилье гнева,
Полна угроз,
Мне улыбнулась королева
Улыбкой слез.
А дома в маленькой каморке
Больная мать
Мне будет бальные оборки
Перешивать.
И будет штопать, не вздыхая,
Мое трико,
И будет думать, засыпая,
Что мне легко.
Я маленькая балерина
Всегда нема, всегда нема
И скажет больше пантомима,
Чем я сама
Но знает мокрая подушка
В тиши ночей,
Что я усталая игрушка
Больших детей.
Ну что ж, простимся, так и быть,
Минута на пути,
Я не хотел тебя забыть,
Прости меня, прости.
Прости за то, что ты была
Любовницей, женой,
Что ты сожгла меня до тла,
Отнявши мой покой.
Что от разлук до новый встреч,
До самого конца
Вы высоко умели жечь
Холодные сердца.
Как мне тебя благодарить,
Минута на пути?
Я не могу тебя забыть,
Прости меня, прости!
Стал я грустным,
Стал печальным,
По утру,
Друг мой тайный,
Друг мой дальний,
Я умру...
Среди миров мерцании светил
Одной звезды я повторяю имя.
Не потому, чтоб я ее любил,
А потому, что мне темно с другими.
И если мне на сердце тяжело,
Я у нее одной ищу ответа.
Не потому, что он нее светло,
А потому что с ней не надо света!
Над розовым морем вставала луна,
Во льду зеленела бутылка вина,
И томно кружились влюбленные пары
Под жалобный рокот гавайской гитары.
Послушай... О, как это было давно -
Такое же море и то же вино...
Мне кажется будто и музыка та же...
Послушай,.. послушай,.. мне кажется даже!..
Нет. Вы ошибаетесь, друг дорогой,
Мы жили тогда на планете другой,
И слишком устали, и слишком мы стары
И для этого вальса и для этой гитары...
Наши встречи минуты, наши встречи случайны,
Но я жду их, люблю их, а ты?
Я другим не скажу нашей маленькой тайны,
Нашей тайны про встречи, мечты.
Разве можно глазам запретить улыбнуться?
Разве стыдно, другую любя,
Подойти и пройти, лишь глазами коснуться,
Лишь глазами коснуться тебя...
Кто же выдумал все эти "надо", "не надо",
Надо только запомнить сберечь
И влюбленную ненависть каждого взгляда
И пожатье презрительных плеч.
Ведь расчерчены дни, лишь минуты бескрайни,
Ведь живут так недолго цветы.
Наши встречи мгновенья, наши встречи случайны,
Но я жду их, люблю их, а ты?..
Три юных пажа покидали
Навеки свой берег родной,
В глазах у них слезы блистали
И горек был ветер морской.
"Люблю белокурые косы" -
Так первый, рыдая, сказал.
"Уйду в глубину под утесы,
Где блещет бушующий вал".
"Забыть белокурые косы" -
Так первый, рыдая, сказал.
Второй отвечал без волненья:
"Я ненависть в сердце таю,
И буду я жить для отмщенья
И черные очи сгублю!"
А третий любил королеву
И молча пошел умирать.
Не мог он ни ласке, ни гневу
Любимое имя предать
Кто любит свою королеву,
Тот молча идет умирать.
Слава тебе, безысходная боль!
Умер вчера сероглазый король.
Вечер осенний был душен и ал.
Муж мой, вернувшись, спокойно сказал:
"Знаешь, с охоты его принесли.
Тело у старого дуба нашли.
Жаль королеву - такой молодой
За ночь одну она стала седой".
Трубку свою на камине нашел
И на ночную работу ушел.
Дочку свою я сейчас разбужу,
В серые глазки ее погляжу.
А за окном шелестят тополя,
Нет на земле твоего короля!
Спи, мой мальчик милый, за окошком стужа,
Намело сугробы у нашего крыльца.
Я любовник мамин, а она у мужа
Старого, седого - твоего отца.
Так сказали люди, я любовник мамин,
Но не знают люди о моей любви.
Не смотри ж, мой мальчик, синими глазами,
И в темноте напрасно маму не зови.
Мама не вернется - мама любит мужа,
Старого, седого - твоего отца.
За окошком нашим тихо стонет стужа
И намело сугробы у нашего крыльца.
Темнеет дорога приморского сада,
Желты до утра фонари.
Я очень спокоен. Но только не надо
Со мной о любви говорить.
Я нежный и верный, мы будем друзьями
Гулять, целоваться, стареть.
И легкие месяцы будут над нами,
Как снежные звезды гореть.
Темнеет дорога, приморского сада,
Еще далеко до зари...
Я очень спокоен, но только не надо
Со мной о любви говорить.
ТОЛЬКО РАЗ БЫВАЮТ В ЖИЗНИ ВСТРЕЧИ
Тает луч вечернего заката,
Синевой окутаны цветы.
Где же ты, желанная когда-то?
Где же вы, забытые мечты?
Только раз бывают в жизни встречи,
Только раз судьбою рвется нить,
Только раз в холодный зимний вечер
Мне так хочется любить.
День и ночь роняет сердце ласку,
День и ночь кружится голова,
День и ночь взволнованною сказкой
Мне звучат твои слова:
Только раз бывают в жизни встречи,
Только раз судьбою рвется нить,
Только раз в холодный зимний вечер
Мне так хочется любить.
Ваш черный карлик целовал Вам ножки,
Он с Вами был так ласков и так мил.
Все Ваши кольца, Ваши серги, брошки
Он собирал и сундучке хранил.
Но в страшный день печали и тревоги
Ваш карлик вдруг поднялся и подрос.
Теперь ему вы целовали ноги,
А он ушел и сундучек унес.
Принесла случайная молва
Милые ненужные слова:
"Летний сад", "Фонтанка" и "Нева"...
Вы, слова заветные, куда?
Тут шумят чужие города,
И чужая плещется вода,
И чужая светится звезда.
Вас не взять, не спрятать, не прогнать.
Надо жить и надо вспоминать,
Чтобы больно не было опять,
И чтобы сердцу больше не кричать.
Это было, было и прошло...
Все прошло и вьюгой замело...
Оттого так пусто и светло...
Вы слова заветные, куда?
Тут живут чужие господа,
И чужая радость и беда,
И чужие мы для них всегда.
Last-modified: Tue, 09 Nov 1999 18:38:49 GMT