Долина Вероника Аркадьевна род. в 1956 в Москве. Окончила
Моск. гос. педагогический ин-т им В.И.Ленина (1979). Песни
пишет с 1971 г. преимущественно на свои стихи. Вышли пластинки
и книги.
C G7
- Как Ваша светлость поживает ?
C
Как Ваша светлость почивает ?
A7 Dm
О чем она переживает ?
G7 C
Достаточно ли ей светло ?
A7 Dm
- Ах, худо, друг мой, очень худо :
Am
Мы все надеялись на чудо,
Dm Am
А чуда что-то нет покуда,
E7 Am
А чуда не произошло.
- Что Вашу светлость удручает ?
Что Вашу светлость огорчает ?
Что Вашу светлость омрачает ?
Вас любит люд и чтит Ваш двор.
- У черни что же за любови -
Все время вилы наготове.
А двор,- прости меня на слове,-
Что ни сеньор - дурак и вор.
- У Вас, мой герцог, ностальгия,
Но Вас утешит герцогиня.
Она ведь верная подруга,
Ваш брак, я слышал, удал
- Мой друг, мы с Вами с детства близки...
Скажу Вам, женщины так низки...
Супруга мне уж не подруга,
И с ней живет округа вся.
Не нанося стране урона,
Я отрекаюсь, друг, от трона.
Кому нужна моя корона,
А жизнь моя, скажи, кому ?
Какой тебе я, к черту, светлость !
Отбросим чопорность и светскость.
Идем-ка лопать макароны,
Я знаю чудную корчму.
Повтор первого куплета
Am Dm E7 Am
Ах, какой он странный - лапки, носик, ушки.
Dm G7 C
Я сегодня манной каши не докушал.
A7 Dm G7 C Dm
И со мною странный случай приключился:
Am E7 Am
медвежонок манный из комков слепился.
Он немножко странный - глазки из смородин.
о зато на прочих не похож уродин.
А чтоб был заметен труд мой не напрасный,
из брусники красной язычок прекрасный.
Я сказал верзиле, дяде в магазине:
"Сколько бы медведей вам не привозили,
нет у вас такого - он ведь бесподобен,
он еще удобен тем, что он съедобен".
Дядя удивился, но спросил упорно:
-Почему твой мишка белый, а не черный?
-А что он иностранный, - я ответил гордо,
-Он из каши манной, и спина, и морда.
Дядя был неглупый, это и тревожит:
он сказал, что взрослый так слепить не может.
А почему не может - никто не отгадает, -
Просто каждый взрослый кашу доедает.
Am
I.Когда услышу эхо той молвы,
E7
Едва ли удержусь не разрыдаться.
Dм Е7
Не то беда, что отвернулись Вы,
Am
А то беда, что мне не оправдаться.
Dм E7 Аm
И, все-таки, запомните, молю,
Dм Е7 Am A7
Хотя разлука сердце мне и гложет :
Dм Am
Никто не любит Вас, как я люблю, !
E7 Am ! 2 раза
Никто, как я, любить не может. !
II.Да, Вы не подадите мне руки,
А Ваши пальцы так смуглы и нежны..то беда, что встречи коротки,
А то беда, что речи безнадежны.
И, все-таки, я издали скорблю,
Изгнание надежду приумножит :
Никто не любит Вас, как я люблю, ! 2 раза
Никто, как я, любить не может. !
III.Не достигает Вас моя мольба,
Не сократишь разрыв и не измеришь.
Не то беда, что в мире есть молва,
А то беда, что Вы могли поверить.
И, все-таки, я Вас не уступлю,
Пусть солнце жжет, и ветер сердце студит,
Никто не любит Вас, как яраза
Никто, как я, любить не будет ! ! 2 раза
6/8
Dm Gm
Цыганка, цыганочка Аза
A7 Dm
Жила здесь и зиму и лето,
Dm Gm
Теперь здесь спортивная база:
A7 Dm
Тяжело- и легкоатлеты.
D7 Gm
Вот здесь поднималась в беседку,
C F-A7
Вот тут примеряла наряды,
Dм Gm
Теперь здесь спортивная сетка,
A7 Dm
А также другие снаряды.
Шумели, шумели аллеи,
Отрада хозайского глаза.
Шалели мужчины, шалели,
Плясала цыганочка Аза.
"Тоску позабудешь и Питер,
Ты все у меня позабудешь
Я первый российский кондитер,
Ты первой цыганкою будешь."
Ах, что это, что это значит,
Шампанское льется и льется,
Цыганка смеется и плачет,
И плачет как будто смеется.
"В деревне у нас перемены:
Где старой часовенки конус,
Теперь молодые спортсмены
С утра повышают свой тонус.
Цыганка, цыганочка Аза,
Взбешенный влюбленный кондитер,
Та самая, самая фраза:
"Поедем-ка милая в Питер."
Теперь беговые дорожки,
Теперь молодые аллеи,
А раньше-то, господи, дрожки,
А раньше коней не жалели.
* Вероника Долина. Песни *
-----------------------------------
Источник: Расшифровка общедоступных фонограмм
??? помечены неясные места - кто знает, пусть поправит, please.
isupov@moonhe.jinr.ru
-----------------------------------
Оглавление:
``Сто женщин, сто младенцев есть во мне...''
``А хочешь, я выучусь шить...''
``А тонкая материя -- твоя--моя душа...''
``А вот теперь другая женщина...''
Аэротика (``Геральдика и героика подтаивают во мглах...'')
Август (``Нас согревает радиатор...'')
Автограф (``Когда еще хоть строчка сочинится...'')
Автопортрет (``Прошу себе не красоты -- причины вески...'')
Баллада (``Мой сын безбожно на отца похож...'')
Барабан (``Я выбрал самый звонкий барабан...'')
Барышня (``Если барышня читает увлекательный роман...'')
Птица--муха (``Птица--муха, птица--муха Любит птицу--мотылька...'')
``Богата и щедра, я раздала долги...''
``Была еще одна вдова, о ней забыли...''
Челентано (``Челентано в черной ``Волге'' приглашает -- прокачу...'')
``Чем глуше ночь, тем слаще грезы...''
``Чем мельче, чем меньше подробность...''
``-- Чертополохом поросли, -- скажу тебе на ухо...''
Цирковая (``Циркач, разбейся в небе...'')
``Добрая большая улыбка -- Ты одна такая на свете...''
Дитя со спичками (``Ты делишься со мною планами...'')
``Да я сама такой же тонкости в кости...''
``Дни, что прож\'{и}ты с трудом, но зато золотыми...''
Дочке (``Мой толстокожий персик...'')
Дом в Клину (``Дом Чайковского в Клину...'')
Друзьям (``Теперь все чаще хочется друзьям...'')
Эхо (``Я хотела бы, знаешь ли, подарить тебе шарф...'')
``Мне еще очень долго казалось...''
``Будешь ей теперь пальчики все целовать...''
Эмиграция (``Есть у времени иллюстрация...'')
``Есть фантастические игры...''
``Эта книга пропахла твоим табаком...''
``Ежели забрезжило -- слушай, голубок...''
Фанни и Александр (``Розовый палисандр, бархатная розетка...'')
Летающая женщина (``О женщина, летающая трудно...'')
Формула (``Усталость преодолевая, Приду домой едва дыша...'')
Гололед (``Гололед -- такая гадость, неизбежная зимой...'')
``Говорила мне тетя, моя беспокойная тетя...''
``Хочу увидеть тебя в костюме...''
``Хоть маленький сон, хоть малюсенький...''
``И ленивенько процедив...''
``И вот замираю в передней...''
Игра в солдатики (``Синие солдатики, красная картечь...'')
Итоги (``Дожила до постыдной сивости...'')
К Аксенову (``Дорогой Василий Палыч...'')
К Горацио (``Мой Горацио, как ты горазд...'')
К Коржавину (``Смеркалось, только диссиденты...'')
К Пицунде (``Вот минувшее делает знак и, как негородская пичуга...'')
К Стивену Кингу (``Лето нынче тянется долго--долго...'')
К цветам (``Ах, эти мелкие ромашечки в саду...'')
К детям (``Силы небесные, силы неравные...'')
К дому (``Чуть торопящиеся часы...'')
К фантазиям (``Что, выдумщица, что ты натворила...'')
К иллюзиям (``Если б знать, если б можно заранее знать...'')
К камням (``Расскажи мне, милый, где болит...'')
К китайской кухне (``Приходи, пожалуйста, пораньше...'')
К книжкам (``\nobreakspace {}``Песня Нибелунгов'' -- ах, не отвлекайся...'')
К королеве Марго (``Новый день занимается, задается легко...'')
К крыжовнику (``Из подарков судьбы, украшений грошовых...'')
К любви (``Она над водой -- клубами, она по воде -- кругами...'')
К неизвестному (``В то время, как я эту землю обследую...'')
К независимости (``Слово неважное, да больно уж вещь хороша...'')
К ожиданию (``Ожидание -- это чужое кино...'')
К пению (``Опыт говорит -- бери дыхание...'')
К письму (``Возьму конверт, расклею, волнуясь, допишу...'')
К русалкам (``Одна младая девушка тут прыгнула в фонтан...'')
К себе (``Пора тебе браться за дело...'')
К сюжету (``В таких, как ты, я ничего не понимаю...'')
К сомнамбулам (``Душа запомнила -- зима была...'')
К средневековью (``Всех прикроватных ангелов, увы...'')
К старому дому (``Я в пятнадцать была -- Жанна д'Арк...'')
К стихам (``Нашей кровяной сестры...'')
К стилю (``Друзья или сверстники, наверно, обидятся...'')
К тебе (``На верхней полочке уже...'')
К воспоминанию (``Не можешь быть, как книга, с полки снят...'')
Средневековый диалог (``-- Как ваша светлость поживает...'')
Караульщица (``Клекотала, курлыкала, гулила...'')
Карманы (``Я обиды рассовала по карманам...'')
``Когда б мы жили без затей...''
Кольцо (``На наших кольцах имена...'')
Конаково (``Помню, как--то ездили в Конаково...'')
Кукольник (``Кукольник, кукольник, черная душа...'')
Легенда о сфинксе (``Мне другую ночь не спится...'')
Лесничиха (``А природа на них смотрела...'')
Летняя колыбельная (``Я пустышечку несу, Я колясочку трясу...'')
Мельник (``Меня несет на мельницу, меня несет к запруде...'')
Мемуаристика (``Прощай, говорю себе, мемуаристика...'')
Мое метро (``Изумительно тепло, Изумительно светло...'')
Мои дети спят (``Дети мои спят у края, у берега...'')
Мой дом летает (``Мне что--то стало трудно дышать...'')
``Мой самый трогательный стих...''
Молва (``Когда услышу эхо той молвы...'')
Обезьянка (``Не без скорости -- утонченность...'')
Музейная миниатюра (``Музейная миниатюра, Где, где, скажи, твоя натура...'')
Мы другие (``Мы другие и все же -- мы те же...'')
``Мы -- не дети Арбата...''
``Никуда отсюда не деться...''
``На мое: -- Когда? -- Говоришь: -- Всегда...''
На мосту (``На мосту, где мы встречались...'')
На смерть Высоцкого (``Поль Мориа, уймите скрипки...'')
``Не отвертимся, хоть вернемся...''
``Не пускайте поэта в Париж...''
``Не расти, дитя мое, что в том толку...''
Не тронь мою любовь (``Когда душа моя от слов твоих остынет...'')
Неразменная монета (``Я -- неразменная монета...'')
``Никакой в этом мире поэзии...''
Няня (``Ничего не помню больше -- нет и не было покоя...'')
Не в альбом (``Давно забыть тебя пора...'')
``-- Ну как вообще? -- Говоришь ты уверенно...''
Об истории (``Не хр\'{и}стианин, не католик...'')
Одна она (``Судьбу свою пройдя до середины...'')
Омерта (``И снова упаду на дно конверта...'')
``От этих мальчиков с их окаянной смуглостью...''
``От твоего дома -- до моего сада...''
Памяти Хармса (``Как канули во тьму все алеуты...'')
Пауза (``Вдали истаял контур паруса, паруса, паруса...'')
Перед богом и стихом (``А за все, что выйдет боком...'')
Песня о маленькой любви (``У маленькой любви -- коротенькие руки...'')
``Под ветром грозовым дрожа...''
Польская песня (``Назови меня ``пани'', поцелуй мне пальцы...'')
Полнолуние (``И была на целом свете тишина...'')
``Помню свечку, помню елку...''
После турнира (``Подними забрало и шагай за гробом...'')
Последняя песня (``Не боюсь ни беды, ни покоя...'')
``Пожалей, стрела, оленя...''
Притча (``Кого--то святость увела...'')
``Пустеет дом, пустеет сад...''
Разговор (``-- Ах, дочка, о чем ты плачешь...'')
``Разве ради прогулки по лестнице...''
Романс (``Не все же мне девчонкой быть...'')
Романс (``Жизнь была бы иной, не такою дурной...'')
Рыжий Джек (``Рыжий, рыжий дружище Джекки...'')
Се ля ви (``Се ля ви -- так се ля ви...'')
Серая Шейка (``Какие тут шутки, когда улетает семья...'')
Сиротка (``Я нищая сиротка, горбунья и уродка...'')
Сказочки на потолке (``Много--много чего я люблю...'')
Слушатель (``Ой, какой алкаш колоритный...'')
``Смотрю кругом -- какие рожи...''
Снежная баба (``Была я -- баба нежная...'')
``Собраться разобраться, Убраться к январю...''
``Сова, сова, седая голова...''
Советские сумасшедшие (``Нет, советские сумасшедшие Не похожи на
остальных...'')
Сретенка (``Картинка иль, может, отметинка...'')
Старая драма (``Так уж лучше бы зеркало треснуло...'')
Старики (``Помилуй, боже, стариков...'')
Старое фортепиано (``Мое расстроенное старое фон\'{о}...'')
Старуша (``Теребит меня старуша...'')
Судьба и кавалер (``Судьбу пытает кавалер...'')
Свеча (``Не гаси меня--свечу...'')
Сын и сон (``Мне сын рассказывает сон...'')
``Тебя, как сломанную руку...''
Теснота (``В этой маленькой квартирке...'')
Таллину (``Если б ратуш касалась бы ретушь...'')
``То призрачное, то прозрачное...''
Трещина (``И пытаясь в себе заглушить Нарастающий гул камнепада...'')
``Ты меня попрекаешь везучестью...''
``Ты просишь с тобой посекретничать...''
``Ты то мерещишься, то чудишься...''
``Уезжают мои родственники, Уезжают, тушат свет...''
``Уйди из--под этой крыши...''
Уроки музыки (``Играйте все этюды Черни...'')
``В нашей жизни стало пусто...''
Вдвоем (``Вдвоем, вдвоем, вдвоем Нежны до устрашенья...'')
Веретено (``Если ты в стране далекой...'')
Веселая кума (``Одна веселая кума Сводила муженька с ума...'')
Виртути--милитари (``Без ордена Виртути--милитари...'')
``Вместо крикнуть: -- Останься, останься, прошу...''
Волшебный сурок (``Он играет, играет Элизе, Без конца повторяет урок...'')
Воздухоплаватель (``Ну что ты все сидишь, Ну что ты все молчишь...'')
Воздушный транспорт (``Этот воздушный транспорт, Тот равнодушный голос...'')
Возвращение (``И приходит однажды ко мне человек...'')
Возвращение к барабану (``Барабанное ты мое прошлое...'')
``Все дело в Польше, Все дело все--таки в Польше...''
``Вся Россия к нему звонит...''
``Я играла с огнем, Не боялась огня...''
``Я развлечь вас постараюсь Старомодной пасторалью...''
``Я сама себе открыла, Я сама себе шепчу...''
``Я теряю тебя, теряю, Я почти уже растеряла...''
``Я живу, как живу, я пою, как поется...''
``Я звоню тебе из Невинграда...''
Заклинание (``Спаси его, разлука, спаси его, разлука...'')
Застывшие Фили (``Туда меня фантомы привели...'')
Зимняя прогулка (``Иду по улице зимой...'')
Мишка из манной каши (``Ах, какой он странный -- лапки, носик, ушки...'')
Цыганочка Аза (``Цыганка, цыганочка Аза Жила здесь и зиму и лето...'')
***
Сто женщин, сто младенцев есть во мне.
Оригинальное такое свойство
Родне моей внушает беспокойство --
Хотя какая разница родне?
Сто душ в душе ношу -- что за житье --
Чтоб все они во мне перемежались,
Но все в какой--то миг перемешались
И приняли обличие мое.
Пока я беспокоюсь и шучу,
Все сто детей затеяли пятнашки,
А женщина гадает на ромашке,
И все выходит так, как я хочу.
Теперь мой тихий дом -- не дом, а храм,
Звучит моя молитвенная строчка,
Но женщина по кличке Одиночка
Живет в моей душе, как свежий шрам.
Мужчина, нелюдим и нелюбим,
Теперь к тебе заходит слишком редко,
А ты лепечешь: ``Что же делать, детка,
Ведь он, ненавид\'{и}м, необходим.''
Да будет жизнь твоя чистым--чиста
За то, что ты транжирила сначала,
Да будет все теперь, как ты мечтала,
И пусть тебя минует пустота.
Сто женщин, сто детей, но жизнь идет,
И вот что каждый день меня тревожит --
Боюсь, что жизнь число еще умножит,
Утроит или в степень возведет.
Но как я тяжесть вынесу сию,
Ах, как я жизнь свою сложу тем паче?
Вон у Дюймовочки родился Мальчик--с--Пальчик --
Оберегайте, люди, их семью.
***
А хочешь, я выучусь шить,
А может, и вышивать?
А хочешь, я выучусь жить --
И будем жить--поживать,
Уедем отсюда прочь,
Оставим здесь свою тень,
И ночь у нас будет ночь,
И день у нас будет день.
Ты будешь ходить в лес
С ловушками и ружьем.
О, как же весело здесь,
Как славно мы заживем.
Я скоро выучусь прясть,
Чесать и сматывать шерсть,
А детей у нас будет -- пять,
А может быть, даже шесть!
И будет трава расти,
А в доме топиться печь,
И, господи мне прости,
Я, может быть, брошу петь.
И будем, как люди, жить,
Добра себе наживать...
Ну, хочешь, я выучусь шить,
А может, и вышивать?
***
А тонкая материя -- твоя--моя душа --
Как будто бы мистерия, но очень хороша.
То нитку драгоценную меняю на брехню,
А то неполноценною сама себя дразню.
Ах, длинная история -- твоя--моя любовь --
Как будто бы теория, но будоражит кровь.
Рыдания, страдания и прочий старый хлам
Семейное предание расставит по углам.
На грани закипания наш чайник, дорогой,
Распалася компания -- не надобно другой.
В конце знакомой улочки -- калитка да крючок,
И лишь на дне шкатулочки -- шагреневый клочок.
***
А вот теперь другая женщина
Пускай слова мои споет.
А я писала между жестами
Навзлет, навылет, напролет.
Слова обуглятся, оплавятся
И канут в дымчатый песок,
И, может быть, тебе понравится
Чужой высокий голосок.
Аэротика
Геральдика и героика подтаивают во мглах,
Вся жизнь моя -- аэротика, тела о шести крылах.
Подвешенная над бездною, увидела тень свою,
Над бездною разлюбезною плыву да еще пою.
Предвижу его, курортника, обтянутый свитерок.
Вся жизнь моя -- аэротика, неси меня, ветерок.
Должно быть, водица мутная клубится на самом дне.
Вся маетная, вся ртутная, колышется жизнь во мне.
От плохонького экспромтика до плавящей пустоты
Тащи меня, аэротика, -- кто же, если не ты?
Я рыпаюсь, а ты раскачивай на самом крутом краю
И трать меня, и растрачивай, покуда еще пою.
Август
Нас согревает радиатор,
Его мы любим, но тираним,
Ребенок наш, как гладиатор,
Отважен, грязен и изранен.
Прощай, грибы, прощай, крыжовник,
Летящая по небу белка,
Прощай, колодец и коровник,
И переспелок перестрелка.
Нас согревает радиатор,
Но скоро заморозки, милый.
Заиндевел иллюминатор
У нашей шхуны небескрылой.
И поплывет наш дом по небу,
И поплывет наш дом по снегу,
Сперва по снегу кучевому,
Потом по снегу перьевому --
По первому густому снегу
К тому, неведомому брегу.
Автограф
Когда еще хоть строчка сочинится,
От вас не скроет ваша ученица,
А чтоб от чтенья был хоть малый прок,
Любовь мою читайте между строк.
Когда же вам наскучит это чтенье,
Мое включите жалобное пенье,
Остановитесь, отложив блокнот,
Любовь мою услышьте между нот.
Но вас гнетет и призывает проза --
И вот цветет и оживает роза --
Та, что увяла в прошлые века,
Но на столе у вас стоит бокал.
Когда усталость мне глаза натрудит,
А может, старость мне уста остудит,
И побелеет черный завиток --
И из зерна проклюнется росток.
Пускай судьба, таинственный биограф,
Оставит мне единственный автограф,
Пускай блуждает в предрассветной мгле
Любовь моя -- тень ваша на земле.
Автопортрет
Прошу себе не красоты -- причины вески:
Смягчи, господь, мои черты -- они так резки.
Когда я в зеркало гляжусь зверушкой мелкой,
Себе я, господи, кажусь пугливой белкой.
Но если уж на то пошло -- пусть буду птицей,
Тогда мне ниже крон крыло не даст спуститься.
Хотя я верую в любовь, и это греет,
Но тут ведь выследит любой, любой подстрелит.
И снова зеркала стыжусь, а голос тонок:
``На что я, господи, гожусь, где мой бельчонок?''
Но не кричу, молчу, держусь на этой боли,
Хотя божусь, что не гожусь для этой роли.
Баллада
Мой сын безбожно на отца похож,
Он тоже светлоглаз и белокож,
Я часто, глядя на него, не верю,
Что это сын мой, что ему я мать.
И я боюсь, что сходство неспроста,
Что время все расставит на места,
И женщине, как я, черноволосой,
Он тоже будет что--то объяснять.
Она, кивая, выслушает речь,
Останется в подушке контур плеч,
И тоже точно так, как я когда--то,
Все будет вспоминать его слова.
Слова ведь тоже были неспроста --
Одна лишь строчка посреди листа,
И мне они давным--давно забылись:
``Любимая, ты слишком уж смугла''.
А впрочем, только время им судья,
Одно лишь только время, но не я,
И если он ту женщину оставит,
Пожму плечами -- дескать, ну и что ж.
А женщина останется одна
И назовется ``бывшая жена'',
И вот ведь штука -- родит мне внука,
Который тоже будет на него похож.
Барабан
Я выбрал самый звонкий барабан
И бил в него, что было мочи,
Я бил в него и плакал по годам,
Что прожил молча, что прожил молча.
Я долго жил и ни во что не бил --
Ну как я выжил, ну что я видел?!
И вот я барабан себе купил,
Немного выпил и дробно выбил.
И этот симпатичный барабан --
Он был зеленый, такой зеленый!
И я подумал так, что я -- болван,
В него влюбленный, да--да, влюбленный.
На ярмарке открыл я балаган,
Не балаган -- так, балаганчик.
Мой цирк один лишь номер предлагал --
Мой барабанчик, мой барабанчик.
Ведь жизнь у нас с тобой -- сплошной обман,
И ты обманщик, и я обманщик,
Так заходи, друзья, в мой балаган
``Мой барабанчик'', где я балаганщик.
Боюсь вот только, если ураган
Однажды ночью сорвет мне крышу --
Уж слишком громко бьет мой барабан,
А вдруг урагана я не услышу?
Нет, вдруг урагана я не услышу?
Барышня
Если барышня читает увлекательный роман,
Если барышня считает, что в романе -- все обман,
А в делах ее, признаться, все отлично, хорошо --
Значит, барышне шестнадцать, ей семнадцатый пошел.
Если барышня гадает по руке и по кольцу,
Если барышня страдает -- это видно по лицу,
Или в сад стрелой помчится, будто кто ее позвал --
Скоро, видимо, случится первый выход, первый бал.
Все--то барышню пугает, все--то барышню ман\'{и}т,
Дома маменька ругает, дома маменька бранит,
Ей в пример подруг приводят, образец иных манер...
Что же глаз с нее не сводит этот стройный кавалер?
Если барышня на даче ночью выглянет в окно,
Если барышне Наташе все покажется чудн\'{о} --
Не чудн\'{о} тебе, а ч\'{у}дно. В доме оставаться трудно --
Выйди из дому, Наташа, нынче все разрешено.
Выйди из дому, Наташа, все тебе разрешено.
Птица--муха
Птица--муха, птица--муха
Любит птицу--мотылька,
У ней сердце бьется глухо,
Да еще дрожит слегка.
Птица -- божия коровка,
Разноцветные крыла --
Так вчера легко и ловко
Все, что было, отняла.
Птица--муха, птица--муха
Любит птицу--мотылька,
У ней в сердце зло и сухо --
Злость и сухость, и тоска.
Та, другая, кружит танец
Над жасминовым кустом,
У нее на крыльях глянец,
У ней молодость притом.
Птица--муха, птица--муха
Молчалива и бледна,
И за что ей эта мука
Невозможная дана.
Вы не трогайте знакомых,
Бойтесь ближних укорять --
Песнь из жизни насекомых,
Им--то нечего терять.
Вы не трогайте знакомых,
Бойтесь ближних укорять --
Песнь из жизни насекомых,
Им--то нечего терять.
***
Богата и щедра, я раздала долги,
И позвала друзей к себе мириться.
Съезжаются ко мне вчерашние враги,
Твердя, что ссора впредь не повторится.
Богата и щедра, а дом стоит пустой,
И тих, как холостяцкая квартира.
И я драгунский полк пускаю на постой
И замуж выхожу за командира.
Богата и щедра, цветок бросаю вверх,
Средь офицеров преданный любовник,
Он нынче для меня устроил фейерверк,
Ловите же гвоздику, мой полковник.
Богата и щедра, но вот уходит полк,
И муж, простясь со мной, садится в сани.
Какой в богатстве прок, какой в щедротах толк,
Когда мужское дело -- поле брани?
Богата и щедра, а полк давно в снегу,
И муж лежит, рукой зажавши рану...
Бедна я и жадна, к тому ж у всех в долгу,
И, видит бог, богаче я не стану,
И, видит бог, богаче я не стану.
***
Была еще одна вдова, о ней забыли.
Ну, может, вспомнили едва, как гроб забили.
Она жила невдалеке, а шла в сторонке,
Был уголок в ее руке от похоронки.
Она привыкла -- и смогла с другим быть рядом,
Она давно уже жила иным укладом,
Но в день июньский стынет кровь -- какой морозный!..
Кому бессмертную любовь в наш век бесслезный?
Его отбросило волной, ее -- прибило,
Она была его женой, она любила.
Не приближаясь, стороной идет по кромке,
По самой кромке от взрывной его воронки.
Была еще одна вдова в толпе гудящей.
Любовь имеет все права быть настоящей.
Друзья, сватья и кумовья не начертали,
А ей остались сыновья с его чертами.
Челентано
Челентано в черной ``Волге'' приглашает -- прокачу.
Как ни странно, Адриано, но я с вами не хочу.
Наша жизнь -- полночный ребус, повезет -- не повезет,
Вот подъедет мой троллейбус -- он меня и повезет.
Сюзанна, Сюзанна,
Сюзанна, Сюзанна мон амур.
Через дымку, через тайну, через пленку синем\'{а},
Как ни странно, Челентано, я от вас не без ума.
Я замерзла, я устала, я жалею ваш бензин,
Уезжайте, Челентано, уводите лимузин.
Сюзанна, Сюзанна,
Сюзанна, Сюзанна мон амур.
Как--то полночью морозной в трех минутах от семьи
Я на площади Колхозной, как на краешке земли.
Вот вам улицы -- катите, Челентано и авто,
Я не то, что вы хотите, я не то, не то, не то.
Сюзанна, Сюзанна,
Сюзанна, Сюзанна мон амур.
***
Чем глуше ночь, тем слаще грезы,
Чем солоней, тем веселей.
Но час от часу ярче розы
На рынках Родины моей.
Усаты ушлые ребяты,
Наперебой и нарасхват.
Они ни в чем не виноваты --
Никто ни в чем не виноват.
Чем гуще стих, тем больше прозы,
Чем голос тише, тем страшней.
Все ярче полыхают розы
На рынках Родины моей.
Блестят шипы, манят бутоны,
Благоуханье все нежней,
А сердца тоны, полутоны
Слышней, слышней, слышней...
***
Чем мельче, чем меньше подробность,
Тем паче, тем чутче огонь.
Но вздрогнуть, но тихо потрогать
Такую чужую ладонь --
И вот он, морозец по коже,
И ртуть подползает к нулю.
Едва ли тебя перемножу,
Скорее -- опять разделю.
***
-- Чертополохом поросли, -- скажу тебе на ухо.
-- Чертополохом поросли -- сам черт теперь не брат.
Не верь, не бойся, не проси -- так вот же вся наука.
Не верь, не бойся, не проси -- все будет в аккурат.
Родимый край не так уж плох -- то облако, то тучка.
Сплошная ширь, куда ни глянь, простор -- куда ни кинь.
Полынь, полынь, чертополох -- российская колючка.
Полынь, полынь, чертополох, чертополох, полынь.
Какая мрась ни мороси, какой дурак ни пялься --
Чертополохом поросли до самых царских врат.
Не верь, не бойся, не проси, не уступай ни пальца,
Не верь, не бойся, не проси -- все будет в аккурат.
Вот--вот махну -- прости, прости -- печально и потешно,
В конце тоннеля будет свет, а за спиной -- порог.
Вот так и выжили почти, по Тютчеву почти что --
Не верь, не бойся, не проси, полынь, чертополох.
Цирковая
Циркач, разбейся в небе,
Гимнаст, лети во мгле,
Что об актерском хлебе
Там знают на земле?
Нам облако постелят,
Как--будто пух--перо,
А на земле поделят
Нехитрое добро.
Румяна и белила,
Да куртка поновей --
Фортуна обделила
Бродяжих сыновей
И дочерей прекрасных,
Что пляшут так легко
В сиреневых и красных,
В серебряных трико.
Несытая фортуна,
Нехлебные дела --
Видать, сама Фортуна
Артисткою была,
Иначе бы откуда
Бенгальские огни,
Которыми фортуна
Горит в иные дни?
***
Добрая большая улыбка --
Ты одна такая на свете,
Смилуйся, государыня рыбка --
Мы твои безыскусные дети.
Мы тебе поверили крепко --
Ты одна, родная, на свете,
Смилуйся, государыня репка --
Мы твои безысходные дети.
Вот она, огромная репа,
Или колоссальная рыба --
Шумно дышит, смотрит свирепо,
Все равно спасибо, спасибо.
Может, ты -- безгласная рыба,
Может, ты -- безглазая глыба,
Мы -- твои последние дети
И за все -- спасибо, спасибо.
Дитя со спичками
Ты делишься со мною планами,
А я не вписываюсь вновь --
Опять неловкая, нескладная --
Ты, среднерусская любовь.
Где--где -- с котятами и с птичками
Любовь танцует в облаках.
А ты у нас -- дитя со спичками,
Дитя со спичками в руках.
У нас одних такое станется --
С резным крылечком теремок,
А пригляжусь -- из окон тянется
Сырой удушливый дымок.
Она стоит -- платочек, валенки,
Бездумный взгляд ее глубок,
В ее ладони зябкой, маленькой
Зажат проклятый коробок.
О, это наши поджигатели --
Ничтожна мировая связь.
Какие силы мы потратили,
С сироткой этою борясь.
Какими нежными привычками
Нам защитить себя теперь,
Когда опять дитя со спичками
То в окна постучит, то в дверь?
Когда опять дитя со спичками
То в окна постучит, то в дверь...
***
Да я сама такой же тонкости в кости --
Возьми и скомкай, и сломай меня в горсти.
Но я не хлипкая -- взгляни в мои глаза,
Скорее -- гибкая стальная полоса.
Не слушай, миленький, все это болтовня --
Уж как обнимешь, так отпразднуешь меня.
Не бойся алого дразнящего огня,
А бойся маленькой заплаканной меня.
***
Дни, что прож\'{и}ты с трудом, но зато золотыми,
Были отданы семье и работе --
Вот и не о чем говорить с молодыми,
Ну разве изредка -- о любви и свободе.
Молодой -- он что ж, не грамотен и неистов,
Жизнь полна картин и идет покуда без сбоев.
Он свободнее всех пушкинских лицеистов,
Всех цыган, разбойников и ковбоев.
Молодой -- он женщину бьет с размаху,
Ту же самую, впрочем, что с вечера им доб\'{ы}та,
И не кланяется ни страху, ни отчему праху,
И не знает, где сердце, пока оно не разбито.
И что я могу этим жарким утром
Этих самых дней золотых уже на исходе --
Вспоминать об одной любови печальной и утлой,
Тосковать о едва ли реальной свободе?..
Дочке
Мой толстокожий персик,
Ты бацаешь так рьяно,
А мамочкины песни
Не любят фортепьяно.
Дверных печальных петель
Скрипенье так знакомо,
От мамочкиных песен
Сквозняк идет по дому.
Сквозняк идет по спинам
От этой самой песни,
Он пенится, как пиво,
Пузырится, как ``Пепси''.
Сквозняк бежит меж клавиш,
Как горькая настойка,
И ты его узнаешь,
Но только -- не настолько.
Мой толстокожий персик
Прозрачнее кристалла,
Тебе расскажут песни
О том, как я устала.
А ты подаришь перстень
Прекрасному кентавру,
Тебе оставлю песни,
А мальчикам -- гитару.
Дом в Клину
Дом Чайковского в Клину --
Старая открытка,
Подержи меня в плену,
Старая калитка.
Помнишь, помнишь, как с утра
Пробегала бричка,
И по имени Сестра
Протекала речка?
Дух кувшинки от болот,
Дух пчелы от меда,
Кто потом тебя поймет,
Русская природа?
Кто еще, спустившись в сад
На заре дремотной,
Повернет скорей назад
К рукописи нотной?
Кто споткнется без причин,
Но найдет причину,
Увидав, как птичий клин
Сверху машет Клину?
Где подсвечник отразит
Лаковая крышка,
Там усталость погрозит
Пальцем -- передышка.
Кто потом заплачет всласть
Над листом бумаги?
Где еще имеют власть
Точки и зигзаги?
Это птичье колдовство
Вскрикнет и сорвется,
Эта клинопись его
Музыкой зовется.
Друзьям
Теперь все чаще хочется друзьям
Сказать: ``Благодарю вас, дорогие,
За то, что вы со мной, когда другие
Рассеяны давно и там и сям.''
Меня благословлявшие вчера
Сегодня не успели попрощаться,
Им незачем оттуда возвращаться,
А мне туда покуда не пора.
Но вот однажды старенький альбом
Ленивою рукой достанем с полки,
Ах, зеркала печальные осколки
Дают изображение с трудом.
То памятное наше торжество --
Где ты теперь звучишь, мой голос слабый?
Была бы слава -- я б делилась славой,
Но ничего здесь нету моего.
И станут возрождаться имена,
Как будто возвращенные из плена --
Сначала Валентин, потом Елена,
И лучшие наступят времена.
Мы, как живые, под руки пойдем,
И будет исходить от нас сиянье,
И целый мир нам будет -- милый дом,
И сгинут рубежи и расстоянья.
Пока же мне не подан тайный знак,
Стихи я стану складывать и вещи.
Мне кажется, виденье было вещим,
Мы свидимся -- не знаю, где и как.
Твержу себе -- не надо больше петь,
Прошу тебя, терпи, моя аорта.
Не хочешь? Ну тогда какого черта,
И я ведь тоже не хочу терпеть.
Эхо
Я хотела бы, знаешь ли, подарить тебе шарф
(Было время -- цепочку на шею дарила).
А шарф -- нечто вроде зелья из тайных трав,
Зелья, которое я никогда не варила.
Длинный, легкий, каких--то неслыханных нежных тонов,
Мною купленный где--то в проулках бездонного ГУМа,
Не проникая в тебя, не колебля твоих никаких основ,
Он улегся б у тебя на плечах, как пума.
Он обнимет тебя за шею, как я тебя не обнимала,
Он прильнет к твоему подбородку -- тебе бы так это пошло,
А я уже не сумею. А раньше я не понимала,
Что -- никаких цепочек, а только -- тепло, тепло.
***
Мне еще очень долго казалось,
Что нет никого меня меньше,
И все свои юные годы
Я жила, свою щуплость кляня.
Нет, правда, вот моя мама
И большинство прочих женщин
Были гораздо больше,
Гораздо больше меня.
И теперь я, наверное, вздрогну,
Когда детское чье--то запястье,
Обтянутое перчаткой,
В троллейбусе разгляжу:
Эта женщина много тоньше,
Эта женщина много моложе,
И потом -- она еще едет,
А я уже выхожу.
***
Будешь ей теперь пальчики все целовать,
Выцеловывать ушко, едва продвигаясь к виску,
Будешь курточку ей подавать, помогать зимовать,
И по белому снегу -- за нею, и по черному с блесткой песку.
А со мною все кончено -- и хорошо, хорошо, хорошо,
И никто никого, я клянусь тебе, так и не бросил.
Дождь прошел, снег прошел, год прошел -- да, прошел,
Ей теперь говори, твой пушкинский профиль, твой пушкинский профиль.
Эмиграция
Есть у времени иллюстрация --
Черно--белая, необрамлена --
Эмиграция, эмиграция,
Я прощаюсь с тобой, сестра моя.
Ты сегодня звалась Мариною,
Завтра будешь -- Мария Грация,
Это что--то неповторимое --
Эмиграция, эмиграция.
Я запомню их лица белые,
Этих лиц выражение,
И движения пальцев беглые,
И руки моей положение.
Эмиграция, эмиграция,
Провожающий, на примете вы.
Регистрация, регистрация,
Регистрация в Шереметьево.
Эмиграция, эмиграция,
И снимаются с места стаями.
О, осенняя птиц миграция --
Поднялись и во тьме растаяли.
Но, видать, пора собираться мне
Если это само не кончится,
Эмиграция, эмиграция,
Мне лететь никуда не хочется.
До свиданья, Мария Грация,
Позабудь дорогу обратную,
Эмиграция, эмиграция,
Это что--то невероятное.
Там далёко родится девочка,
И когда расцветет акация,
Называть ее станут Эммочка,
Если полностью -- Эмиграция.
***
Есть фантастические игры --
И жизнь, и смерть у них внутри.
Насквозь прокалывают иглы --
Слова ``замри'' и ``отомри''.
Чего ты ждешь, угрюмый идол
С упрямой складкою у рта?
Каких еще прикажешь игл,
А игр каких в мои лета?
Вот удивительная штука,
Где все известно наперед --
Не то игра, не то наука,
Замрет -- сейчас же отомрет.
Теперь живу и в ус не дую,
Сама с собою на пари --
Замри, замри -- я поколдую,
Теперь скорее отомри.
Упрусь локтями в подоконник,
Мелок меж пальцев разотру.
Нет, ни за что не успокоюсь,
Пока словцо не подберу.
Услышу ключ и тихо выйду,
Рука задвижки отопрет,
А вдруг сегодня да не выйдет,
Не отомрет, не отомрет?
***
Эта книга пропахла твоим табаком
И таким о тебе говорит языком:
``Не жалей ни о чем, дорогая.''
И не то, чтоб со мною был прежде знаком,
И не то, чтобы мною был прежде иском...
Так и жили, не предполагая.
Этой книги, которая ростом с вершок,
Я потрогаю тонкий еще корешок.
``Не жалей ни о чем, дорогая'', --
Прочитаю в твоем торопливом письме
И простейшие числа слагаю в уме --
Так и жили, не предполагая.
Я могла б написать ``никого не виню''
Сообразно характеру, духу и дню,
``Не виню, ибо верю в удачу''.
Но споткнусь о корявую эту строку
И щекою прильну к твоему табаку,
И не плачу, не плачу, не плачу.
Эта книга пропахла твоим табаком
И таким о тебе говорит языком:
``Не жалей ни о чем, дорогая.''
И не то, чтоб со мною был прежде знаком,
И не то, чтобы мною был прежде иском...
Так и жили, не предполагая.
***
Ежели забрезжило -- слушай, голубок,
Чего хочет женщина -- того хочет бог.
Впроголодь да впроголодь -- что за благодать,
Дай ты ей попробовать, отчего ж не дать?
Много ль ей обещано -- иглы да клубок.
Чего хочет женщина -- того хочет бог.
Если замаячило, хочет -- пусть берет,
За нее заплачено много наперед.
Видишь, как безжизненно--тих ее зрачок?
Кто ты есть без женщины, помни, дурачок,
Брось ты эти строгости, страшные слова,
Дай ты ей попробовать, дай, пока жива.
Дай ей все попробовать, дай, пока жива.
Фанни и Александр
Розовый палисандр, бархатная розетка --
Фанни и Александр, бабка моя и дедка.
Время обнажено, варево так клубится,
Что не исключено -- сможешь, сможешь влюбиться.
Снег идет к небесам, ель озябла в охапке,
Фанни и Александр, детки мои и бабки.
Вертят веретено голубь и голубица,
Будет, будет дано -- сможешь, сможешь влюбиться.
Буквицы в пол--лица, строчные, прописные:
``Фанни и Александр'', это мои родные.
Ну и еще одна звездчатая крупица,
За тебя решено -- можешь, можешь влюбиться,
Можешь, можешь влюбиться,
Можешь, можешь...
Летающая женщина
О женщина, летающая трудно,
Лицо твое светло, жилище скудно.
На улице темно, но многолюдно,
Ты смотришься в оконное стекло.
О женщина, глядящая тоскливо --
Мужчина нехорош, дитя сопливо,
Часы на кухне тикают сонливо --
Неужто твое время истекло,
Истекло?
О женщина, чьи крылья не жалели --
Они намокли и отяжелели,
Ты тащишь их с натугой еле--еле,
Ты сбросить хочешь их к его ногам.
Но погоди бросать еще, чудачка,
Окончится твоя земная спячка.
О, погоди, кухарка, нянька, прачка,
Ты полетишь к сладчайшим берегам,
Берегам.
Ты полетишь над домом и над дымом,
Ты полетишь над Прагой и над Римом,
И тот еще окажется счастливым,
Кто издали приметит твой полет.
Пусть в комнатке твоей сегодня душно,
Запомни -- ты прекрасна, ты воздушна,
Ты только струям воздуха послушна,
Не бойся -- все с тобой произойдет,
Произойдет, произойдет,
Произойдет, произойдет...
Формула
Усталость преодолевая,
Приду домой едва дыша,
Но тлеет точка болевая --
Ее еще зовут душа.
Сервиз домашний, запах чайный
Такой знакомый и простой,
И взгляд нечаянно печальный,
И детский профиль золотой.
Вот настроенье нулевое --
Тоска и смута вновь и вновь,
А вот -- раненье пулевое,
Его еще зовут любовь.
Мне жребий выпал бесталанный,
И я над ним три года бьюсь,
Меня не бойся, мой желанный,
Я и сама тебя боюсь.
Гляжу, от боли неживая,
Сквозь черный мрак на алый круг --
Вот это рана ножевая
Твоих же рук, мой бывший друг.
Спешу сложить свои пожитки,
О том, что было, не тужить,
Сушить в альбоме маргаритки,
Раз в доме снова не души.
Усталость преодолевая,
Приду домой едва дыша,
Но тлеет точка болевая --
Ее еще зовут душа.
Я знаю, поздно или рано
Помру под бременем грехов,
Но все мои былые раны
Живут под именем стихов.
Гололед
Гололед -- такая гадость, неизбежная зимой.
``Осторожно, моя радость,'' -- говорю себе самой,
Ведь в другое время года помогает нам судьба,
А в такую непогоду затруднительна ходьба.
Я в дому -- совсем другая: раз на дню, наверно, сто
Я сама себя ругаю и за это, и за то.
А сегодня не ругаю и напрасно не корю:
``Осторожно, дорогая, осторожно,'' -- говорю.
Как ты справишься с дорогой, ведь ее не избежать? --
Равновесие, попробуй равновесие держать.
Не волнуйся и руками без стеснения маши,
Равновесие, как знамя, равновесие держи.
Гололед -- такая гадость, неизбежная зимой.
``Осторожно, моя радость,'' -- говорю себе самой,
Не боюсь его нисколько -- я всю жизнь иду по льду.
Упаду -- сегодня скользко -- непременно упаду.
Упаду -- сегодня скользко -- непременно упаду.
***
Говорила мне тетя, моя беспокойная тетя,
А глаза ее были уже далеки, далеки:
``Что посеяли, то, говорю тебе я, и пожнете.
Ну, пожнете -- пожнете, все мелочи, все пустяки.''
Ой, худо мне, тетя, худо мне, тетя,
Худо мне, тетя, от этих новостей.
Ой, трудно мне, тетя, трудно мне, тетя,
Трудно мне, тетя, и страшно за детей.
Говорила мне тетя, моя беспокойная тетя,
Поправляя нетвердой рукою фамильную седину:
``Что посеяли, то, говорю тебе я, и пожжете.
Я с других берегов на дымы эти ваши взгляну.''
Ой, худо мне, тетя, худо мне, тетя,
Худо мне, тетя, от этих новостей.
Ой, трудно мне, тетя, трудно мне, тетя,
Трудно мне, тетя, и страшно за детей.
Говорила мне тетя, моя беспокойная тетя,
Убирая серебряный дедушкин портсигар:
``И земли не осталось, а всходов откуда--то ждете.
Не туман над Москвою, а сизый плывет перегар.''
Ой, худо мне, тетя, худо мне, тетя,
Худо мне, тетя, от этих новостей.
Ой, трудно мне, тетя, трудно мне, тетя,
Трудно мне, тетя, и страшно за детей.
Ой, худо мне, тетя, худо мне, тетя,
Худо мне, тетя...
***
Хочу увидеть тебя в костюме,
Волшебно--серо--стальном костюме,
Конечно, прежде иного хотелось,
Но это было вотще, вотще.
Но я уже и не рвусь на части,
Чего ж я буду рваться на части,
Ведь ты уже -- большое начальство,
Да и вообще, и вообще,
И вообще, и вообще, и вообще...
***
Хоть маленький сон, хоть малюсенький --
Взгляну на тебя, ничего.
Вот видишь -- молюсь и молюсь тебе,
Беспечное ты божество.
За дымной завесой, за пыльною,
И губы ладонью закрыл,
Боишься, я крикну: ``Забыл меня''.
А ты ничего не забыл.
***
И ленивенько процедив:
``Как дела, дружок, как дела?'' --
Я, мой миленький, поняла,
Что закончился рецидив.
Не хочу с тобой говорить,
Ни о деле, ни о душе,
А прочувствовать, воспарить
Не хватает меня уже.
И со вскинутой головой
Я, чужая в миру жена,
Вот стою тут перед тобой
Абсолютно разоружена,
Абсолютно, абсолютно,
Абсолютно разоружена.
***
И вот замираю в передней
В Уфе, в Магадане, в Париже --
А вдруг, мой ребеночек средний,
Вернувшись, тебя не увижу.
Ничтожнее нет материнства,
Прерывистей нет постоянства.
Волшебно твое буратинство,
Фальшиво мое пуританство.
Угрюм, как затвор карабинный,
Мой промысел будничный трудный,
Но весел твой глаз воробьиный,
Такой антрацитово--круглый.
Мне нравится, что ты мне родней,
Хотя не привыкну, что средний,
По стольким ты признакам крайний,
Едва не сказала -- последний.
Игра в солдатики
Синие солдатики, красная картечь --
Идет война двенадцатого года,
Нам наши силы надобно беречь,
Раз на дворе такая непогода.
Мы не гуляем -- дождик за окном,
Все ждем, что переменится погода.
У нас полки и роты под огнем,
У нас война двенадцатого года.
Мой сын, похоже, полюбил войну,
И что ни день у нас, то новобранец.
Солдатский кивер и солдатский ранец --
Иных игрушек не дари ему.
А Горбунок несется все быстрей,
А где--то зайцы скачут на опушке...
Дитя забыло кукол и зверей,
По целым дням у нас грохочут пушки.
Еще не скоро в школу он пойдет
И поведет сражения на парте.
Ему -- четвертый год, и он ведет
Свои полки прот\'{и}в Буонапарте.
Но, слава богу, драпает француз,
Мы победили в той неравной схватке,
Мой храбрый сын подкручивает ус,
Какое счастье -- все у нас в порядке.
Мой храбрый сын подкручивает ус,
Какое счастье -- все у нас в порядке.
1978
Итоги
Дожила до постыдной сивости
С идиотской мечтой о красивости,
И при виде блондинки на длинных ногах
Всею печенью чувствую: ``Ах''.
Из меня ж не получится лапочка,
Не сгорай, моя свечечка--лампочка,
Где обнимутся двое, там третий молчи,
Тех двоих не учи.
Никакого такого опыта,
Кроме разве ночного шепота.
Я подкрашусь снаружи, подстроюсь внутри,
И никто мне не даст тридцать три.
К Аксенову
Дорогой Василий Палыч,
Напишу--к я Вам письмо,
А отправить -- не отправлю,
Оно отправится само.
Добродушно--злым, усатым,
Но с нездешностью уже --
Помню Вас в восьмидесятых
В предотъездном кураже.
А вообще -- какого черта,
???
Чтоб вблизи аэропорта
Ваш не вытоптали след.
Объясняться все мы слабы,
Как себя ни назови,
Но послушайте хотя бы
Мои строчки о любви.
-- Дорогой Василий Палыч, --
Бормочу я невпопад,
-- Ой, как я бы к Вам припала
Этак двадцать лет назад.
А сейчас, Василий Палыч,
Вот написала Вам письмо,
А отправить -- не отправлю,
Пусть отправится само.
К Горацио
Мой Горацио, как ты горазд
Слушать пенье под звуки кифары!
Я уехала в свой Невинград,
Потушите, пожалуйста, фары.
Потушите, пожалуйста, свет,
Отраженный водой многократно.
Где была -- там меня больше нет,
И едва ли я буду обратно.
Мой Горацио, ты ли не рад --
Ничего не успело случиться,
Я уехала в свой Невинград.
Облученный обязан лучиться,
А не мучаться день ото дня
Под чужими прямыми лучами,
Принужденно и жадно звеня
Сохраненными втайне ключами.
Мой Горацио, видишь ли, брат,
Всяк спешит совершить свое чудо.
Далеко, далеко Невинград,
Ни один не вернулся оттуда.
``Невинград, Невинград, Невинград'', --
Повторяю -- хоть это--то можно...
И заплакала, как эмигрант,
Над которым смеется таможня.
К Коржавину
Смеркалось, только диссиденты
Руками разгоняли мрак.
Любви прекрасные моменты
Не приближалися никак,
Когда, помыслив хорошенько,
Не срам, не пасквиль, не донос --
Всемирный голубь Евтушенко
Письмо за пазухой принес.
Я над ответом хлопотала,
Письмо вертела так и сяк,
Но что--то в воздухе витало,
Один лексический пустяк.
Чего ждала, уж не команды ль
``Спаси меня и сохрани''?
Но все твердили ???мне команды,
И было отчество в тени.
Кого спрошу -- никто не дышит
В окошко дома моего,
И каждый пишет, да не слышит,
Кругом не слышит ничего.
Обременен нездешней славой,
Любимец всех концов Земли,
Наш письмоносец величавый
Исчез в сапфировой дали.
На всякий случай на пожарный
Я в Шереметьево приду
С цветами, глупыми пожалуй, --
Стоять в каком--то там ряду.
Смеркалось, да, но, тих и светел,
Приёмник голоса ловил.
Один Коржавин нас заметил
И чуточку благословил.
К Пицунде
Вот минувшее делает знак и, как негородская пичуга,
Так и щелкает, так и звенит мне над ухом среди тишины.
Сердце, бедное, бьется -- тик--так, тик--так, сердцу снится Пицунда,
Сердцу снится Пицунда накануне войны.
Сердце бьется -- за что ж извиняться? У папы в ``Спидоле'' помехи,
Это знанье с изнанки -- еще не изгнанье, заметь.
И какие--то чехи, и какие--то танки...
Полдень -- это двенадцать, можно многого не уметь.
Но нечестно высовываться, просто--таки незаконно,
Слава Пьецух -- редактор в ``Дружбе народов'', все сдвиги видны.
Снова снится Пицунда, похожая на Макондо,
Снова снится Пицунда накануне войны.
Сердце бьется, оно одиноко -- а что ты хотела?
На проспекте Маркеса нет выхода в этом году.
И мужчина и женщина -- два беззащитные тела --
Улетели в Пицунду, чтобы выйти в Охотном ряду,
Улетели в Пицунду, чтобы выйти в Охотном ряду.
К Стивену Кингу
Лето нынче тянется долго--долго,
Впрочем, как всегда -- это не летально.
Привези мне книжечку Конан--Дойля --
Я люблю, как девочка, эти тайны.
Ни чутья, ни опыта, зябко, зыбко,
Но читать -- читается до заката,
Это или опиум, или скрипка...
Что бы это ни было -- все загадка.
Лето нынче долгое, небо цвета
Темно--грозового, порохового.
Привези мне книжечку Стефан Цвейга --
Сердце просит жгучего, рокового.
Маленькая женщина под вуалью,
Глупенькая птичка желает боли,
Ей не страшно сжечь себя, хоть буквально --
Ах, не надо, милая, бог с тобою.
Это лето долгое, что ни книга --
Дамочка с причудами в главной роли.
Привези, пожалуйста, Стивен Кинга,
Пусть уж лучше мистика будет, что ли.
Призраки любви так и ходят рядом,
Что это за стыд, что за оперетта?
Только бы не сжечь все единым взглядом
Перед тем, как на зиму запереться.
К цветам
Ах, эти мелкие ромашечки в саду,
Такие были в том чернобыльском году.
От первых дачных ???УВЧ на стороне
До неудачных приключений на Луне.
Причем Луна -- она вообще не на виду,
Но есть страна, где с сердцем точно не в ладу.
Давай наскоро, но не в тот проклятый год
Я неуклюже поползу, как луноход.
Причем страна -- никто ни в чем не виноват,
Когда везде полуразлад--полураспад.
И расщепляется невидимо строка,
И облучает жизнь мою наверняка.
Такие мелкие ромашечки цвели,
Когда со станции вдвоем наощупь шли,
А бог распада, сидя в божеском саду,
Ронял цветочки в том чернобыльском году.
И снова -- мелкие ромашки по земле,
И налегке иду, и не навеселе,
Пока глаза глядят, покуда голос есть,
И на календаре -- не восемьдесят шесть.
К детям
Силы небесные, силы неравные,
Вечер недолог, путь недалек.
Если не с бездною, значит -- с нирваною
Тихий, усталый веду диалог.
Силы небесные, силы всесильные,
Кончится август -- я в осень войду.
Реки молочные, бреги кисельные
Не замерзают в этом саду.
Силы небесные, строки вечерние,
Сны беспокойные, светлая тьма.
Силы сыновние, силы дочерние,
Дети как дети, зима как зима.
Силы сыновние, силы дочерние,
Дети как дети, зима как зима.
К дому
Чуть торопящиеся часы
Не тороплюсь торопить обратно.
Огни посадочной полосы
Все--таки видеть весьма приятно.
Вот так под вечер вернешься ты
Из самой--самой из всех Америк,
А он и выйдет из черноты --
Родной, расхристанный этот берег.
Да, он прекрасен, хотя и дик,
И может дикостью красоваться,
Но он всплывает, как Моби Дик,
И просит больше не расставаться.
К фантазиям
Что, выдумщица, что ты натворила,
К чему сама себя приговорила?
Ты родинку себе под сердцем выжгла --
А ничего хорошего не вышло.
Хоть жги себя, хоть режь -- ты не святая,
А выдумкой живешь, себя пытая.
Где родинка была, там будет ранка.
Атласный верх, да рваная изнанка.
Будь женщиной -- они себя лелеют,
Они себя, любимую, жалеют,
Не рвут себя в клоки, не истязают,
На мелкие куски не изрезают.
Подумай, пожалей себя, довольно --
Порезаться, обжечься людям больно.
Пой, выдумщица, пой их голосами --
Железная, с усталыми глазами.
К иллюзиям
Если б знать, если б можно заранее знать,
Как--то выведать, вызнать -- и голову тихо склонить.
Ведь придется не только ласкать, целовать, обнимать,
А еще и своею рукой без всякой пощады казнить.
Если б знать, если б только начать узнавать,
Что, едва затвердивши уроки, не умничать, не капризничать, не попрекать --
Надо будет учиться с ног человека сбивать
И, не глядя, одним движением, человеку грудь рассекать.
Если б знать, если б знать наперед, как все складывается --
Помогли бы и те, и другие, и сама бы была начеку.
Надо было мне с юности--младости учиться пойти хирургии,
А не никчемному сладостному французскому языку.
К камням
Расскажи мне, милый, где болит,
Расскажи, не уводи глаза.
Видишь? -- На цепочке сердолик,
Каменная в жизни полоса.
Отстранись немного, отступи,
На меня, как прежде, погляди.
Сердце тихо дремлет на цепи,
Камень мерно дышит на груди.
Видишь -- в камне приглушенный свет,
Темный пламень изнутри горит?
Это -- твоего паденья след,
Ты же падал, как метеорит.
А ведь ты не скажешь, где болит,
Отведешь невесело глаза.
Я качну легонько сердолик --
Каменная в жизни полоса.
Я качну легонько сердолик --
Каменная в жизни полоса.
К китайской кухне
Приходи, пожалуйста, пораньше,
Хоть бы и мело, и моросило,
Поведи меня в китайский ресторанчик,
Я хочу, чтоб все было красиво.
Полетим -- ни высоко, ни низко --
По дороге этой по недлинной.
Ничего, что тут не Сан--Франциско --
Я крылечко знаю на Неглинной.
Будь, смотри, с китайцами приветлив,
Я который день воображаю,
Что несут нам жареных креветок
В красном соусе -- я это обожаю.
Что китайцу стоит расстараться --
Пусть обслужат нас по полной форме,
Пусть покажется московский ресторанчик
Мне крупицей золотистых калифорний.
Понимаешь, я могу там разреветься,
Разведу ужасное болото,
Потому что знаю -- раз креветки,
Раз креветки -- стало быть свобода.
Ты приди, пожалуйста, пораньше,
Если в кои веки попросила.
Поведи меня в китайский ресторанчик --
Надо, чтобы все было красиво.
К книжкам
``Песня Нибелунгов'' -- ах, не отвлекайся.
Ах, не увлекайся книжками, дитя.
Низко пролетает Акка Кнебекайзе,
Мягкими крылами тихо шелестя.
Смейся, да не бойся, бойся, да не кайся,
Старшего не трогай, младшего -- не смей.
Низко пролетает Акка Кнебекайзе,
Старая вожачка племени гусей.
Книжки -- это дети, дети -- это книжки,
Горькие лекарства дорогой ценой.
Акка Кнебекайзе пролетает низко,
Акка Кнебекайзе прямо надо мной.
Акка Кнебекайзе пролетает низко,
Акка Кнебекайзе прямо надо мной.
К королеве Марго
Новый день занимается, задается легко,
В моем доме снимается ``Королева Марго''.
Не советские мытари, рыбьи дети, рабы,
А прекрасные рыцари на подмостках судьбы.
Что ж душа моя мается? -- Все пройдет, ничего,
Ну и что, что снимается ``Королева Марго''?
Может, дело получится, и в конце--то концов
Может, страсти обучится пара--тройка юнцов.
О, как сердце сжимается! О, любовь, о, тюрьма! --
В нашем доме снимаются все романы Дюма.
Спи, любимый, не мучайся, жди хороших вестей --
Я участвую в участи неизбежной твоей.
К крыжовнику
Из подарков судьбы, украшений грошовых,
Чьих--то памятных песен, календарных примет
Выбираю крыжовник, зеленый крыжовник --
Чрезвычайно неброский и непопулярный предмет.
Примеряя к лицу эту жизнь, эту участь,
Я бесчисленно морщусь и фыркаю, но...
Я ценю кислиц\'{у}, уважаю колючесть,
Различаю под матовой кожей зерно.
Если можешь понять его -- и шипы, и зеленость,
И непышные ветки, и недорогие плоды, --
Так поймешь и меня -- запечатанных губ распаленность,
И дрожащие пальцы, и путаные, и потайные лады.
К любви
Она над водой -- клубами, она по воде -- кругами,
Но я знала тех, кто руками ее доставал со дна.
Любая любовь -- любая, любая любовь -- любая,
Любая любовь -- любая, и только она одна.
Немилосердно скупая, немо--глухо--слепая,
Кровавая, голубая, холодная, как луна,
Любая любовь -- любая, любая любовь -- любая.
Любая любовь -- любая, учу ее имена
И верю в нее, как в рифму, и верю в нее, как в бритву,
Как верят в Будду и в Кришну, и в старые письмена.
Любая любовь -- любая, любая любовь -- любая.
Любая любовь -- любая, и только она одна.
К неизвестному
В то время, как я эту землю обследую,
Хожу, прикрывая ладонью нутро,
Дитя, которое не знаю, не ведаю,
Ведет себя странно, как студент в метро --
И топочет ногами, и смеется не мудрствуя,
То он вытащит весла, то утопит корму,
И, похоже, он слушает какую--то музыку,
Понятную только ему одному.
Но, видно, и музыка ему тоже наскучивает --
По каким--то таким часам он живет --
И тогда он меня, будто лодку, раскачивает,
И земля вообще подо мной плывет.
И не то, чтоб мужественно, не то, чтоб женственно,
То ночь за полночь, вот, то ни свет ни заря...
Но в июне закончится мое путешествие,
Однажды начавшееся среди сентября.
К независимости
Слово неважное, да больно уж вещь хороша.
Следовало б догадаться, хотя бы как М\'{и}лан Кундера --
Жизнь обработана, почва слегка оскудела --
Ну и, естественно, просится в рифму душа.
Слово неважное, да больно хорошая вещь.
Странное дело -- не быть в Атлантиде атлантом.
То ли ландшафт нехорош, то ли климат зловещ --
И угораздит родиться с умом и талантом.
Слово неважное, а вещь хороша, хороша,
Ах, не слюбилось, так так и скажи -- не стерпелось.
К\'{у}ндера или Кунд\'{е}ра -- рифмуйся, не бойся, душа.
Невыносимая легкость, неспешность и, все--таки, ах, несмертельность.
К ожиданию
Ожидание -- это чужое кино,
Обещание чуда -- не чуда.
Как в кино, забери меня, милый, в окно,
Забери меня, милый, отсюда.
Сколько лет провела у стекла, у окна,
Да теперь это больше не важно --
Забирай меня, если тебе я нужна,
Поцелуй меня коротко, важно.
Вероятно, иное иному дано.
Я нелепа, я слишком серьезна --
Окуни меня, милый, в вино, как в кино,
Окуни меня, если не поздно.
Выбирай мы друг друга и не выбирай --
Но должно было грянуть все это.
Забирай меня, милый, скорей забирай,
А не то моя песенка спета.
Забирай меня, милый, скорей забирай,
А не то моя песенка спета.
К пению
Опыт говорит -- бери дыхание,
Опыт говорит -- имей терпение.
Это плавниками колыхание,
Люди знают, называют пением.
Легких пузырьков кругом роение
И кораллов стройное стояние --
Может, это только настроение,
А быть может, даже состояние.
Жизнь кругом кипит, клубится, теплится,
Океан -- вселенная зовущая.
Рыбина плывет -- бока колеблются,
Рыбина поет -- она поющая.
К письму
Возьму конверт, расклею, волнуясь, допишу:
``Все кончено, прощай, конец баллады''.
Себя не пожалею, тебя не пощажу.
А может, пощажу -- проси пощады,
Проси у прямолобой. Не произнесены
Все страшные слова, хотя и близки.
Проси, пока мы оба не осуждены
На десять лет без права переписки.
Возьму конверт, припрячу, назад не посмотрю,
Усилие проделав болевое,
Себя переиначу, тебя перехитрю --
И в ссылку в отделенье бельевое
Немедленно отправлю, вглубь памяти сошлю.
Гора с горою -- лишь бы не сгорая.
А я стишок подправлю и с музычкой слеплю --
А как иначе в Туруханском крае?
Так, хороши ли, плохи, но, видно, до конца
Меняются черты, отвердевая.
Стираются эпохи, срываются сердца,
Хранит секреты полка бельевая.
Лет сто, а может, двести промчатся -- чуть помят,
Конверт найдется, ведь находят клады.
Меня на новом месте порядком изумят
Слова ``все кончено, прощай, конец баллады''.
К русалкам
Одна младая девушка тут прыгнула в фонтан,
И нечто непонятное -- цоп за ногу ее:
``Я здешний водяной, -- шумит, -- поставил здесь капкан
На всяких девок, девушек и прочее бабье.
Плывем со мной, красавица, по самой по трубе,
Резвиться будем, милая, я жду тебя давно.
Я знаю, что понравится, понравится тебе,
А нас никто не хватится, не вспомнит все равно.''
Но девушка хорошая, плеща второй ногой,
Подумавши, ответила: ``Уйди, поганый мент!
Пока я тут купаюсь без желания с тобой,
Намок билет студенческий, серьезный документ.
Отвянь, не видишь, рыбина, что я сама рулю!?
Я что тебе, колхозница, чтоб делать тет--а--тет?
Я, максимум, мороженое всей душой люблю,
Да разве что всем сердцем -- свой университет!''
Захлюпало чудовище, неназванный фантом,
И отпустило девушку, и жалобно поет:
``Ступай себе, красавица, не пожалей о том,
А я один наплачуся ночами напролет''.
Русалка не случилася, зато и нет беды --
На то стоит милиция у каждого метро.
И выскочила барышня сухая из воды
И поскакала, и нырнула в ``Русское бистро''.
К себе
Пора тебе браться за дело --
Вот вода, вот хорошее сито.
Ты всем уже надоела,
Доморощенная Карменсита.
Ты -- уже не молодая,
Чтоб петь про цыганские страсти,
Никакая ты не золотая,
Ты вообще -- неизвестной масти.
Задетая за живое,
Пройду по лезвию все же.
И вслед мне посмотрят двое --
Постарше и помоложе.
А что говорить про дело --
Об этом разные толки.
А я давно бы продела
Себя сквозь ушк\'{о} иголки.
К сюжету
В таких, как ты, я ничего не понимаю,
Таких, как ты, еще не приводил господь.
Не понимаю, как и обнимаю,
И все держу зажатою щепоть.
Каким таким, скажи, меня нездешним ветром
Снесло туда, где даже дуновенья нет?
Но вот же я, и миллиметр за миллиметром
Наш межпланетный движется сюжет.
К сомнамбулам
Душа запомнила -- зима была,
Душа, как з\'{а}мок, под замк\'{о}м.
Я, молодая, -- как сомнамбула,
Тащила саночки с сынком.
Температурка -- не разваришься,
Стоит морозец над Москвой.
Мои удвоенные варежки
Протерты грубой бечевой.
Стоит зима, ее величество,
Засунув пальцы за кушак,
А я свой шаг сомнамбулический
Не ускоряю ни на шаг.
Мне двадцать лет, и я -- не лыжница,
Мороз выдавливал слезу.
Сидит дитя, листает книжицу,
Я тихо саночки везу.
Сквозь эту изморозь кефирную,
Где санный след, но нет иных --
Там я себя фотографирую
В протертых варежках цветных.
Душа запомнила -- зима была,
И -- придорожный эпизод --
Везет сомнамбулу сомнамбула,
Везет, везет, везет, везет.
Везет сомнамбулу сомнамбула,
Везет, везет, везет, везет.
К средневековью
Всех прикроватных ангелов, увы,
Насильно не привяжешь к изголовью.
О, лютневая музыка любви,
Нечасто ты соседствуешь с любовью.
``Легальное'' с ``летальным'' рифмовать
Осмелюсь ли, легальная с летальным.
Но рифмовать, как жизнью рисковать --
``Цианистый'' рифмуется с ``миндальным''.
Ты, музыка постельных пустяков,
Комков простынных, ворохов нательных,
Превыше всех привычных языков --
Наивных, неподдельных.
Поверишь в ясновиденье мое,
Упавший в этот улей гротесковый,
Где вересковый мед и забытье,
И образ жизни чуть средневековый.
Ищу необнаруженный циан,
Подлитый в чай, подсыпанный в посуду,
Судьба -- полуразрушенный цыган,
Подглядывающий за мной повсюду.
А прикроватных ангелов, увы,
Насильно не поставлю в изголовье,
Где лютневый уют, улет любви
И полное средневековье.
К старому дому
Я в пятнадцать была -- Жанна д'Арк,
Ну, не Гретхен, по крайней--то мере.
С другом детства идем в зоопарк,
Тут в Америке -- милые звери.
А жирафы отводят глаза,
А горилла состроила рожу --
Мы хохочем -- иначе нельзя,
Нам и не о чем плакать, Сережа.
Мы как были -- такие и есть.
Пачка писем обвязана ниткой.
И не новость -- откуда ни есть,
Я давно тут стою за калиткой.
А горилла тебе -- не гиббон,
Вот обнимет по случаю даты --
Вот тогда и пойдет расслабон,
И ура, и да здравствуют Штаты.
К стихам
Нашей кровяной сестры
Игла не ходит мимо вены.
Стихи не требуют игры,
Но против подлинной отмены,
Всех наших прочерков в судьбе,
Черновиков, тетрадок тайных,
Ночных попутчиков случайных,
Без сожаленья о себе.
Другая, может быть, сестра
Другую б выхватила фразу.
А эта так была добра,
Что чернота возникла сразу.
И то, что голосом зовем,
А в юности б назвали -- гонор,
Дверной заполнило проем,
Как долго--долгожданный донор.
У той иглы на острие
Не кубик льда, но кубик яда,
А в стенку бьет небытие,
Ему--то больше всех и надо.
Есть венценосному цена,
Казалось бы, невероятно --
Так вот, Венеция одна,
Есть путь туда, но не обратно.
К стилю
Друзья или сверстники, наверно, обидятся --
В который раз говорю не шутя,
Что лично я выхожу из бизнеса,
Видимо, так в него и не войдя.
На что мне эти былинные билдинги,
По мне все это -- мура, утиль.
И лично я выхожу из бизнеса,
И, видимо, в этом даже есть стиль.
К тебе
На верхней полочке уже
Не хочется тесниться.
Но сколько говорят душе,
Любовь, твои ресницы.
Когда разучишь мой язык,
Ты, ласковый отличник,
Забудешь все, к чему привык,
И станешь сам -- язычник.
Тогда смогу вздремнуть часок
И вспомню про хворобу,
Вот только выну волосок,
Опять прилипший к нёбу.
К воспоминанию
Не можешь быть, как книга, с полки снят,
Не будешь ни подарен, ни потерян.
Был близок -- стало быть, и свят,
И святость выше всех материй.
Не станешь перевернутым листом,
Ни скомканной, ни вырванной страницей.
Взойдя над запрокинутым лицом,
Ты, как и я, обязан сохраниться.
Средневековый диалог
-- Как Ваша светлость поживает,
Как Ваша светлость почивает,
О чем она переживает,
Достаточно ли ей светло?
-- Ах, худо, друг мой, очень худо,
Мы все надеялись на чудо,
А чуда что--то нет покуда,
А чуда не произошло.
-- Что Вашу светлость удручает,
Что Вашу светлость огорчает,
Что Вашу светлость омрачает?
Вас любит люд и чтит ваш двор.
-- У черни что же за любови --
Все время вилы наготове,
А двор, прости меня на слове,
Что ни синьор -- дурак и вор.
-- У Вас, мой герцог, ностальгия,
Но Вас утешит герцогиня,
Она ведь верная подруга,
Ваш брак, я слышал, удался...
-- Мой друг, мы с Вами с детства близки,
Скажу Вам -- женщины так низки...
Супруга мне уж не подруга,
И с ней живет округа вся.
Не нанося стране урона,
Я отрекаюсь, друг, от трона.
Кому нужна моя корона,
А жизнь моя, скажи, кому?
Какой тебе я, к черту, светлость?!
Долою чопорность и светскость,
Пойдем--ка лопать макароны
В ту симпатичную корчму.
-- Как Ваша светлость поживает,
Как Ваша светлость почивает,
О чем она переживает,
Достаточно ли ей светло?
-- Ах, худо, друг мой, очень худо,
Мы все надеялись на чудо,
А чуда так и нет покуда,
А чуда не произошло.
Караульщица
Клекотала, курлыкала, гулила,
Становилось ясней, ясней,
Я три года тебя караулила,
Как--никак, это тысяча дней.
Раскрутилась во мне эта тысяча,
Натянулась, морозно звеня.
И пускай еще кто-то отыщется --
Караульщица вроде меня.
Обмерев от ключицы до щиколоток,
С незабудкой в усталой руке,
Я как раз эту тыщу досчитывала,
Когда ключ повернулся в замке.
Опускаю все птичьи подробности
Этой тысяча первой ночи.
Сумасшедшая птица под ребрами,
Успокойся, не плачь, не стучи!
На три года еще запечатываю,
Закрываю тебя, как вино --
За своей сиротливой перчаткою
Ты ведь явишься все равно.
И когда еще кто--то научится
Добыванию треньем огня --
Вот и будет тебе караульщица,
Караульщица лучше меня.
Карманы
Я обиды рассовала по карманам,
И царапины, как кошка, зализала.
Я училась этим маленьким обманам,
Ничего тебе про это не сказала.
В сумку сунула еще две--три тревоги,
И за пазуху упрятала упреки,
Завязала в узелок свою досаду,
Ничего такого мне теперь не надо.
Мне нельзя заплакать, если захочу я,
И молчать нельзя мне, если замолчу я.
Ну, а главное -- глубокие карманы,
Чтобы в них держать свои обманы.
Нетерпению купила я уздечку,
Ожиданию достала птичью клетку,
В уголке сложила маленькую печку,
Чтоб кидать туда стихи свои, как ветки.
А еще купила швейную машину
И дешевые обрезки матерьяла,
И себе карманы новые пришила --
Мне уже карманов старых не хватало.
***
Когда б мы жили без затей,
Я нарожала бы детей
От всех, кого любила,
Всех видов и мастей.
И, гладя головы птенцов,
Я вспоминала б их отцов,
Одних -- отцов семейства,
Других -- совсем юнцов.
Их не коснулась бы нужда,
Междоусобная вражда --
Уж слишком были б непохожи
Птенцы того гнезда.
Мудрец научит дурака,
Как надо жить наверняка,
Дурак пускай научит брата
Вкушать, как жизнь сладка.
Сестра--простушка учит прясть,
Сестра--воровка учит красть,
Сестра--монашка их научит
Молиться, чтобы не пропасть.
Когда б я сделалась стара --
Вокруг накрытого стола
Всю дюжину моих потомков
Однажды б собрала.
Как непохож на брата брат,
Но как увидеть брата рад.
И то, что этим братья схожи,
Дороже во сто крат.
Когда б мы жили без затей,
Я нарожала бы детей
От всех, кого любила,
Всех видов и мастей.
Кольцо
На наших кольцах имена
Иные помнят времена,
Умелою рукой гравера
В них память запечатлена.
Там, кроме имени -- число,
Которое давно прошло.
И год, и месяц -- наша дата,
Тот день, что с нами был когда--то.
На наших кольцах имена --
От дней прошедших письмена,
И если я кольцо утрачу --
Тех дней утратится цена.
И я кольцо свое храню,
А оброню -- себя браню,
Стараюсь в нем не мыть посуду,
Оберегать его повсюду.
Так из--за слова и числа
Я все обиды бы снесла,
Свое кольцо от всех напастей
Я б защитила и спасла.
Кольцо храню я с давних пор
От взора вора, вздора ссор,
Но в мире нет опасней вора,
Чем вор по имени раздор.
Мое кольцо, меня спаси --
Возьми меня, перенеси
Вот самый миг, когда гравер
В тебе свой первый штрих провел.
Конаково
Помню, как--то ездили в Конаково --
Странно как--то ездили, бестолково.
Я не то чтобы была лишним грузом,
Но не так с гитарой шла, сколько с пузом.
Помню -- вьюга хлопьями в нас кидала,
А публика нам хлопала, поджидала.
Пели мы отчаянно, как туристы --
Гитаристы--чайники, юмористы.
Не для обобщения эта форма --
Больше приключения, чем прокорма --
В именах и отчествах сельских клубов,
В маленьких сообществах книголюбов.
Вьюги конаковские, буги--вуги,
Чудаки московские, мои други!
Никого подавно так не любила,
Самого заглавного не забыла:
Помню, как--то ездили в Конаково --
Славно так--то ездили, бестолково!..
Я на пальцы стылые слабо дую,
Господи, прости меня молодую.
Кукольник
Кукольник, кукольник, черная душа,
Что ты делаешь с бедною куклой?
Ведь она на тебя заглядеться не дыша,
Ведь она на тебя заглядеться не дыша
Не успеет со стиркой и кухней.
Кукольник, кукольник, серые глаза,
Ты так смотришь, что голова кружится.
Вот она и глядит, а глядеть ей нельзя,
Вот она и глядит, а глядеть ей нельзя --
Нужно с кукольным мужем ужиться.
Кукольник, светлая ты голова,
Ты стоишь, словно бог, перед куклой.
Кукла смотрит едва, кукла дышит едва,
Все на свете ты ей перепутал.
Кукла смотрит едва, кукла дышит едва,
Все на свете ты ей перепутал.
Кукольник, что ж, от себя не таи --
Не опасно твое обаянье.
Никому не страшны злодеянья твои,
Никому не нужны покаянья.
Только ей и страшны злодеянья твои,
Только ей и нужны покаянья.
Легенда о сфинксе
Мне другую ночь не спится,
Невеселые дела --
То ли кошка, то ли птица,
То ли женщина была?
То она в огонь глядела,
То, забившись в уголок,
После плакала и пела,
Или билась в потолок.
Я подумал -- если баба,
Для чего ей два крыла?
Если птица -- то она бы
Улететь вполне могла.
Но ходила у окошка
И лежала у огня
То ли птица, то ли кошка,
То ли баба у меня.
Если птица -- не годится
Ей стирать и убирать,
Надо ж ей собой гордиться,
Птичью гордость не терять.
Но если вовсе ты не птица
И живешь в моем дому,
То зачем в окошко биться,
И кричать, и петь к чему?
Но она не только пела --
Ясно помню: по ночам
Все она в огонь глядела,
Жарко делалось очам.
Но если ты породы дикой --
Для чего тебе крыла?
Ты царапай, ты мурлыкай,
А она вот не могла.
И однажды поздно ночью
Растворил я ей окно --
Раз она свободы хочет,
То добьется все равно.
И шагнула на окошко,
И махнули два крыла...
То ли птица, то ли кошка,
То ли женщина была.
Лесничиха
А природа на них смотрела
Сквозь утренние лучи.
Вот твой лук, вот твои стрелы --
А теперь, куда хочешь, мчи.
Знаю, в городе есть невеста,
Руки ее нежны.
Но я сегодня -- невесты вместо,
Вместе вместо жены.
Муж из леса вернется хмурый,
Добычлив и бородат.
Я бы стены украсила шкурой,
Да он ведь ее продаст.
А если станет опять браниться,
Если вновь -- за свое,
Уж он дождется, давно хранится
В кладовке ему питье.
Но ты жалеешь меня, мой милый,
Как вечер -- стучишь в окно...
Что ж до невесты твоей постылой,
То это нам все равно.
И проснемся мы чуть живые,
Едва забрезжит рассвет.
И помчатся твои борзые
Вновь за тобою вслед.
А случится такое лихо --
Жениться тебе пора --
Знай, что ждет твоя лесничиха
И эту ночь до утра.
Догорает свечной огарок,
Звезды -- миг, и умрут.
А на пальце моем подарок --
Зелененький изумруд.
А природа на них смотрела
Сквозь утренние лучи.
Вот твой лук, вот твои стрелы,
Теперь, куда хочешь, мчи.
Летняя колыбельная
Я пустышечку несу,
Я колясочку трясу --
Баю--баю, моя крошка,
Мы живем с тобой в лесу.
Дружка к дружке все рядком --
Держим кружки с молоком.
А у дома на опушке
Ходит дядька с узелком.
Может, вышел бы в лесок,
За калитку хоть разок --
Я нашла бы того дядьку,
Поболтала б с ним часок.
Он пастух или кузнец,
Этот самый молодец,
Может, он -- киномеханик,
Зоотехник, наконец.
Он -- прохожая душа,
И похож на алкаша,
И бредет себе по лесу:
Жизнь трудна, но хороша!
Ночь чернее, чем зрачок,
Повернемся на бочок.
Маме к песенке придумать
Остается -- пустячок.
1984
Мельник
Меня несет на мельницу, меня несет к запруде,
Я загляделась в воду на себя саму.
Я трогаю глаза свои, держу себя за руки,
Я долго на себя смотрю -- чего--то не пойму.
Пускай, сводя меня с ума,
Мой мельник крутит колесо.
Мой бог, откуда у меня
Такое грустное лицо?
Я ненавижу зеркало, свое изображенье,
Зачем мне знать, какая я на самом деле есть?
Плывет мой ялик кверху дном -- такое искаженье!
Видны с обратной стороны и разум мой и честь.
Пускай, сводя меня с ума,
Мой мельник крутит колесо.
Мой бог, откуда у меня
Такое грустное лицо?
Я ненавижу зеркало, зачем оно обратно?
Ведь я могу его намек истолковать превратно.
Ни слова не было пока, а я любви потребую.
Как стала правая рука моей рукою левою?
Пускай, сводя меня с ума,
Мой мельник крутит колесо.
Мой бог, откуда у меня
Такое грустное лицо?
Я ненавижу зеркало, во что же это выльется?
Я скоро стану забывать, какое у любви лицо.
Такое отношение годами не меняется,
Я скоро стану забывать, какое у меня лицо.
Пускай, сводя меня с ума,
Мой мельник крутит колесо.
Мой бог, зачем же у меня
Такое грустное лицо?
Мемуаристика
Прощай, говорю себе, мемуаристика,
Некого вспомнить -- прошу извинить.
Все -- акробатика, все -- эквилибристика,
Если некому, некому позвонить.
Ну -- некому! ``Здрасьте! Павел Григорьевич?
Тут у меня новых стихов пяток.
Нет, не на сборничек, и не на подборочку,
А лишь на заварочку да на кипяток.''
Ну -- некому! ``Здрасьте, вот эта музыка,
Корней Иванович, -- как сыграть?
Пускай мне скажет хоть ваша мурочка,
Не то я брошу свою тетрадь.''
Ну -- некому! ``Здрасьте, Михал Аркадьевич,
Может быть, я забегу налегке?
Можно меня водою окатывать,
Можно меня трепать по щеке.''
Вот так бы строчить и строчить, учитывая,
Что услышать -- не означает прочесть.
Все можно, все можно простить учителю,
Если этот учитель есть.
Мое метро
Изумительно тепло,
Изумительно светло --
Как же все--таки хитр\'{о}
Все придумано в метро!
Я гляжу не без опаски --
Или я сошла с ума? --
Все вокруг читают сказки,
Фолианты и тома:
Этот старый крокодил
Не листает ``Крокодил'',
Этот глупый паренек
Не читает ``Огонек'',
И очкарик спозаранку
Не читает ``Иностранку'',
И пехотный командир
Не читает ``Новый мир''.
-- Как бесценна эта сцена, --
Я сказала горячо. --
Все читают Андерс\'{е}на,
А не что--нибудь еще.
Вон Русалочка скользит,
Вон Дюймовочка танцует,
Вон Солдатик мне грозит --
Кто чего вообразит...
Изумительно тепло,
Изумительно светло --
Как же все--таки хитр\'{о}
Все придумано в метро:
Все сидят -- умудрены,
Все глядят -- озарены...
И мечтает паренек,
И мерцает огонек.
Мои дети спят
Дети мои спят у края, у берега,
Где йод и смола, и музыка, и прачечная.
Ну пусть, пусть будет, как это у Бергмана --
Жизнь то мерцает, то начисто прячется.
И это, и это -- преддверие праздника,
Там ель проступает, а может, мерещится.
И папа -- он праведник, праведник, праведник.
И мама -- она грешница, грешница, грешница.
Дети мои очнутся, очухаются
И в утробу запросятся, и займутся там играми,
И жизнь там увидят черную, чудную --
Это зимнее небо с ярчайшими искрами.
И снова, и снова повеет им праздником,
Звезда за звездою между веток навешивается.
И папа -- он праведник, праведник, праведник.
И мама -- она не такая уж грешница.
Мой дом летает
Мне что--то стало трудно дышать,
Что--то со мною нужно решать --
То ли это болезнь суеты,
То ли это боязнь высоты.
О, друзья мои, дышащие легко,
Почему вы все время так далеко?
Если мог чей--то дом над землей парить,
Почему моему это не повторить.
Никто не знает, что мой дом летает.
В нем орущие дети и плачущий пес.
Никто не знает, что мой дом летает.
Только бы ветер далеко не унес.
Значительно легче стало дышать --
Вот и все, что нужно было решать.
А все--таки чем--то таким грешу,
Что не поддается карандашу.
О, друзья мои, дышащие легко,
Почему вы опять от меня далеко?
Даже здесь, в этой области неземной
Вы опять не рядом со мной.
Никто не знает, что мой дом летает.
В нем орущие дети и плачущий пес.
Никто не знает, что мой дом летает.
Только бы ветер далеко не унес.
Вот так я пела, а ты кивал,
А ветер нас относил в океан.
Но как бы ты ни был самолюбив,
Я не из породы самоубийц.
О, друзья мои, дышащие легко,
Вы опять -- далеко.
Даже если отважусь я на прыжок --
Кто постелит внизу лужок?
Никто не знает, что мой дом летает.
В нем орущие дети и плачущий пес.
Никто не знает, что мой дом летает.
Только бы ветер, ветер, ветер...
***
Мой самый трогательный стих
Во мне самой еще не стих,
Так пусть летит, твои сухие тронет губы.
Во мне любые пустяки
Переплавляются в стихи
Прозрачно--горькие, как сок грейпфрута Кубы.
Но ты, я знаю, не таков,
И ты не терпишь пустяков,
А я -- сутулая, усталая улитка.
И ты смеешься надо мной
В глаза, а также за спиной,
И на груди моей горит твоя улыбка.
Но самый трогательный стих
Во мне самой почти затих,
А ведь звучал, а ведь дрожал и не сдавался.
Хотя душа удивлена,
Хотя душа утомлена,
Но все ж цела... А вот и стих образовался.
Молва
Когда услышу эхо той молвы,
Едва ли удержусь не разрыдаться.
Не то беда, что отвернетесь Вы,
А то беда, что мне не оправдаться.
И все--таки запомните, молю,
Хотя разлука сердце мне и гложет --
Никто не любит Вас, как я люблю,
Никто, как я, любить не может.
Да, Вы не подадите мне руки --
А пальцы Ваши так смуглы и нежны...
Не то беда, что встречи коротки,
А то беда, что речи безнадежны.
И все--таки я издали скорблю --
Изгнание надежду преумножит,
Никто не любит Вас, как я люблю,
Никто, как я, любить не может.
Не достигает Вас моя мольба,
Ни сократить разрыва, ни измерить.
Не то беда, что в мире есть молва,
А то беда, что Вы могли поверить.
А все--таки я Вас не уступлю,
Пусть солнце жжет, а ветер сердце студит.
Никто не любит Вас, как я люблю,
Никто, как я, любить не будет.
Никто не любит Вас, как я люблю,
Никто, как я, любить не будет.
Обезьянка
Не без скорости -- утонченность,
Не без видимости -- изнанка,
И всегда со мной -- непрощенность,
Безобразная обезьянка.
Тельце кутает в синий плащик,
Прикрывает рукой морщины,
И печальные глазки прячет,
И хихикает без причины.
О, подтачивает нас данность,
О, пощипывает нас совесть,
Непременная моя данность,
Непрощенная моя повесть.
Ну, возьми мой янтарный крестик,
Может, это тебе и надо?..
Но уснуло в глубоком кресле
Некрещеное мое чадо.
Вот какие у нас игрушки --
Каждый палец струит янтарность.
Прощены все мои подружки,
Виновата моя бездарность.
И вода меня умащает,
И огонь меня укрощает,
И никто меня не прощает,
И никто меня не прощает,
И никто ...
Музейная миниатюра
Музейная миниатюра,
Где, где, скажи, твоя натура,
Она была ли вообще? --
И несминаемые букли,
И нечитаемые буквы
Той монограммы на плече?
Над столиком стеклянным стоя,
Задумаюсь над тем и тою,
Что жили--были в те века.
И этот лак, и этот глянец
На гордый взгляд, сухой румянец
Кладет истории рука.
Старинная миниатюра
Глядит обиженно и хмуро,
Век позапрошлый на крыльце.
Приди, ценитель малой формы,
Черты Петра или Лефорта
Найди вот в этом гордеце.
Да, власть над сердцем медальона
Сильна, но неопределенна,
И ???сила песни велика.
Придворную любую чурку
Возьмешь, воткнешь в миниатюрку --
И вот осталась на века.
Мы другие
Мы другие и все же -- мы те же,
Все теперь в дневниках, в дневниках.
Мы встречаемся реже и реже,
Реже некуда, реже -- никак.
Я -- твой день уже позавчерашний,
Но целую твой ветреный лоб --
И мурашки, мурашки, мурашки,
Мурашки, мурашки, и полный озноб.
***
Мы -- не дети Арбата, мы -- не дети Арбата,
Мы пришлись на другие года.
Нас не пустят обратно, нас не пустят обратно,
Нас едва--то пустили сюда.
От детей Бирюлева до детей Тропарева --
Голубая поземка метет.
Эти ноги здоровы, эти лица суровы,
Эти мысли никто не прочтет.
Меж Кузьминок недвижных, средь Лосинок неближних
Растерялся и плачет простак.
Не отыщет тропинку на родную Неглинку,
Не отыщет, бедняжка, никак.
На Ходынке дерюжной, на Ордынке воздушной --
Эта корка небитого льда.
Ни страстишки тщедушной, ни гордынки ненужной,
Ни тоски, ни стыда -- ни следа.
Запахнемся поглубже, завернемся потуже --
Ближе, тверже дыханье зимы.
От Чертановской створки до Гусиновской горки --
На Крылатские тянет холмы.
Мы -- не дети Арбата, мы -- не дети Арбата,
Мы пришлись на другие года.
Нас не пустят обратно, нас не пустят обратно,
Нас едва--то пустили сюда.
***
Никуда отсюда не деться,
Время мчится, как лихой всадник,
Я тоскую о тебе, детство,
Как тоскует о тебе всякий.
Вот иду той же аллеей,
И сама с собою толкую --
Ни о чем я не сожалею,
Но тоскую, тоскую.
А на даче спят два сына,
Я читала о таком, помню,
Но не думала, что -- так сильно,
И не думала, что -- так п\'{о}лно.
Помнишь белку в колесе? Белке
В клетку кинули орех грецкий.
Не прощу себе свой грех мелкий,
Но прощу себе свой страх детский.
Вот заветное скоро место,
Я тропинок не забывала,
Здесь лежит мое королевство,
Я сама его зарывала.
Не глядеть назад -- лучший принцип
И от муки верное средство,
Но, наследные мои принцы,
Что получите вы в наследство?
И подумалось без кокетства --
Все, что ни было со мной -- важно.
Я тоскую о тебе, детство,
Как тоскует о тебе каждый.
Неразрывные твои сети,
Невозможное мое бегство --
Там на даче спят мои дети,
Там на даче спит мое детство.
***
На мое: -- Когда? -- Говоришь: -- Всегда. --
Это трогательно, но неправда.
-- Нет, нет, -- говорю я себе: -- Да, да,
Это обморок, но не травма.
В этом облаке--обмороке плыву
Едва шевеля руками,
И зову тебя, и зову, и звоню
С бесконечными пустяками.
На мосту
На мосту, где мы встречались,
Фонари едва качались.
Мы ходили по мосту,
Мы любили высоту.
Под мостом, где мы встречались,
Воды быстрые не мчались,
Не гудели корабли --
Поезда спокойно шли.
На мосту, где мы встречались,
Наши муки не кончались,
Поглазев на поезда --
Расходились кто куда,
Ибо мы бездумны были,
Высоту мы не любили,
Но ходили мы туда --
Больше было некуда.
Над мостом, где мы прощались,
С той поры года промчались.
Вот я встану на мосту
И достану пустоту.
На смерть Высоцкого
Поль Мориа, уймите скрипки,
К чему нагрузки?
Его натруженные хрипы --
Не по--французски.
Пока строка, как уголь, жжется,
Пластинка трется.
Пусть помолчит, побережется,
Не то сорвется.
Всадник утренний проскачет,
Близкой боли не тая,
Чья--то женщина заплачет --
Вероятно, не твоя.
Лик печальный, голос дальний,
До небес подать рукой --
До свиданья, до свиданья,
До свиданья, дорогой.
А кто--то Гамлета играет,
Над кем не каплет.
И новый Гамлет умирает --
Прощайте, Гамлет.
Но вот и публика стихает,
Как будто чует --
Пусть помолчит, не выдыхает --
Его минует.
По Таганским сливам узким
Изливается Москва,
А вдова с лицом французским
Будет много лет жива.
Вон газетчик иностранный
Дико крутит головой --
Кто--то странный, кто--то пьяный,
Кто--то сам полуживой.
Пусть неспокойно, мой сыночек --
Никто не плачет.
О, этот мир для одиночек
Так много значит.
Переулочек глубокий,
Нету близкого лица --
Одинокий, одинокий,
Одинокий до конца.
***
Не отвертимся, хоть вернемся,
От алмазных ее когтей.
А следы твоего гувернерства --
На повадках моих детей.
Я окошко тебе открыла,
Н\'{а} вот, руку мою возьми,
Просыпайся скорее, милый,
Поиграй с моими детьми.
Почитаешь им Вальтер--Скотта,
Полистаешь для них Дюма,
У тебя впереди -- суббота,
У меня впереди -- зима.
Но в тягучем густом романе
Все замешано на крови --
Расскажи ты им о Тристане,
Расскажи ты им о любви.
А ты дышишь тепло и сладко,
Руку выбросив чуть левей,
И мужская трепещет складка
Между детских твоих бровей.
Не бывает любви бескрылой,
Не случается меж людьми.
Просыпайся скорее, милый,
Поиграй с моими детьми.
Просыпайся скорее, милый,
Поиграй с моими детьми.
***
Не пускайте поэта в Париж --
Пошумит, почудит, не поедет. --
Он поедет туда, говоришь,
Он давно этим бредит.
Не пускайте поэта в Париж,
Там нельзя оставаться! --
Он поедет туда, говоришь,
Не впервой расставаться.
Не пускайте поэта в Париж,
Он поедет, простудится, сляжет,
Кто ему слово доброе скажет? --
Кто же тут говорил, говоришь.
А пройдут лихорадка и жар --
Загрустит еще пуще --
Где ты, старый московский бульвар,
Как там бронзовый Пушкин.
Он такое, поэт, существо,
Он заблудится, как в лабиринте,
Не берите с собою его,
Не берите его, не берите.
Он пойдет, запахнувши пальто,
Как ребенок в лесу, оглядится... --
Ну и что, говоришь, ну и что --
Он бы мог и в Москве заблудиться.
Все равно, где ни жить, говоришь,
Кто поймет, говоришь, не осудит.
Не пускайте поэта в Париж,
Он там все позабудет.
Все равно, где ни лечь, говоришь,
Под плитой -- что под гомоном птичьим.
Не пустили б поэта в Париж --
Он лежал бы на Новодев\'{и}чьем.
Не пустили б поэта в Париж --
Он лежал бы на Новодев\'{и}чьем.
***
Не расти, дитя мое, что в том толку? --
Можешь малость самую -- но и только.
-- Я сегодня потерял синий мячик, --
На руках у матери плачет мальчик.
Долго ль будем нянчиться, радость наша,
Вырастешь -- наплачется твоя мамаша.
Голова закружится беспричинно,
Тут и обнаружится -- ты мужчина.
Женщина потопчется у порога,
Вспомнится потом еще -- недотрога.
Как я это самое представляю --
Не расти, дитя мое, умоляю.
Не тронь мою любовь
Когда душа моя от слов твоих остынет,
Я подойду к тебе и крикну не шутя:
-- Не тронь мою любовь, не тронь ее, бесстыдник,
Она еще дитя, она еще дитя!
Оставь мою любовь до времени свободной,
И дерзостью своей ты ей не прекословь.
Не тронь мою любовь, не тронь ее, негодный,
Не тронь мою любовь, не тронь мою любовь!
Ах, все твои слова -- ненужная подробность,
Повремени еще, признанья не готовь.
Не тронь мою любовь, она еще подросток,
Не тронь мою любовь, не тронь мою любовь...
Неразменная монета
Я -- неразменная монета,
А ты пустил меня по свету,
Как тень простого пятака.
А я -- по праву неразменна,
И нахожусь я неизменно
В кармане пиджака.
Я -- неразменная монета,
Тобой подобранная где--то,
А что купить на пятачок? --
Да так, какой--то пустячок,
И ты б купил наверняка,
Но -- неразменная монета
Опять в кармане пиджака.
Вот -- узаконенный размен,
Одна любовь на пять измен.
Меняю крупные на мелочь --
Нельзя же жить без перемен.
Я -- неразменная монета,
А ты, хотя немало жил,
Меня другому одолжил,
И тот -- сейчас у турникета
Стоит, пуста его рука...
Я ж -- неразменная монета --
Опять в кармане пиджака.
Я -- неразменная монета,
Ты до сих пор не понял это.
И мне не д\'{о}лжно быть в кармане
Ни дурака, ни чужака.
Я -- неразменная монета
В твоем кармане пиджака.
***
Никакой в этом мире поэзии,
Никакой, в самом деле, мечты.
И подушечки пальцев порезаны,
И страницы скандально пусты.
Ну, помаешься, позаикаешься,
Ну, посетуешь ты на судьбу --
Но не очень--то перепугаешься,
А покрепче закусишь губу.
Други близкие, други далекие --
Я гляжу ваших взглядов поверх.
Ожиданья огни одинокие --
Худосочный такой фейерверк.
Матерь божья, какая поэзия,
Матерь божья, какая мечта?
Я и шита, и крыта, и резана --
А страница пуста и пуста.
Няня
Ничего не помню больше -- нет и не было покоя.
Нет и не было покоя, детство билось о края:
-- Няня, что это такое, няня, что это такое?
-- Детка, что ж это такое? Это -- Сретенка твоя.
Ничего не помню дальше -- нет и не было покоя.
Нет и не было покоя, стыла птица у воды.
-- Няня, что это такое, няня, что это такое?
-- Детка, что ж это такое? Это -- Чистые пруды.
Ничего не помню, кроме -- нет и не было покоя.
Нет и не было покоя, звезды падали со лба.
-- Няня, что это такое, няня, что это такое?
-- Детка, что ж это такое? Это все -- твоя судьба.
Ничего не помню больше, голос делается глуше,
Я отстала, я пропала, я осталась позади.
Няня, няня, баба Груша, няня, няня, баба Груша,
Няня, няня, баба Груша, подожди, не уходи!
Няня, няня, баба Груша, няня, няня, баба Груша,
Няня, няня, баба Груша, подожди, не уходи...
1982
Не в альбом
Давно забыть тебя пора,
А сердцу хочется иначе.
Подружка, юности сестра,
Я о тебе поныне плачу.
Тогда сошла на землю мгла,
Был одинок мой зов напрасный
К тебе, которая смогла
Забыть меня в мой день ненастный.
Как отсеченная рука
Болит и ноет в месте жеста,
В душе моей саднит пока
Твое пустующее место.
Была, как яблоко, смугла,
Была, как облако, прекрасна --
Все ты, которая смогла
Забыть меня в мой день ненастный.
Немало дней прошло с тех пор,
Когда душа любила душу,
Ты нарушала уговор --
Ну что ж, и я его нарушу.
Я знаю все твои дела,
Твой путь прямой и безопасный --
Ты та, которая смогла
Забыть меня в мой день ненастный.
Ни слова больше о тебе,
А позабыть смогу едва ли --
Ты по моей прошла судьбе,
Но, слава богу, лишь в начале.
Когда бы юность не зажгла
В душе моей тот свет бесстрастный,
То ты бы снова предала
Мой черный день, мой день ненастный,
Мой черный день, мой день ненастный.
***
-- Ну как вообще? -- Говоришь ты уверенно,
Дрожащие губы мои пригубя.
-- Да видишь -- жива, -- отвечаю растерянно,
-- Жива без тебя, без тебя, без тебя, без тебя.
Об истории
Не хр\'{и}стианин, не католик --
Пошире держите карман,
Он просто российский историк,
Историк Натан Эйдельман.
Он грудью к столу приникает,
Глядит на бумаги хитр\'{о},
Чернила к себе придвигает,
Гусиное точит перо.
Средь моря речей и риторик,
Средь Родины нашей большой --
О, как же нам нужен историк,
Историк с российской душой.
Историк без лишних истерик
С вельможи потянет парик.
Он не открывает Америк,
Россия -- его материк.
Не пишет стихов или песен,
Но грезит себе наяву,
Ему улыбается Пестель,
Апостол склоняет главу.
Из душных задымленных залов,
Где лоб холодеет, как лед,
Потомок идет ганнибалов
И руку беспечно дает.
Историка ночи бессонны.
А впрочем, и в нашей ???сечи
Стоят восковые персоны
И мчат дилетанты в ночи,
Иные плутают в тумане,
Тех сладкий окутал дурман...
И ходит с пером между нами
Историк Натан Эйдельман,
И ходит с пером между нами
Историк Натан Эйдельман.
Одна она
Судьбу свою пройдя до середины,
Берусь сказать немного наперед --
Мы будем жить, мы будем невредимы,
Одна любовь нас дальше поведет.
Ведь вот -- природа, царственный политик,
Всего превыше ставит естество,
Наука знает очень много гитик,
Одна любовь не знает ничего.
Едва таясь, томясь и задыхаясь,
Скажу еще, дойдя до полпути --
Одна она, ее дремучий хаос
Чего--то стоит, господи, прости.
Остановлюсь, найдя себя такою,
Детей своих увижу вдалеке,
Да и прижмусь холодною щекою
К ее сухой горячечной руке.
Омерта
И снова упаду на дно конверта,
Да так, как я не падала давно.
Омерта, говорю себе, омерта,
Омерта, итальянское кино.
А немота поет нежней свирели,
Мотивчик прихотливый, не любой.
Утихли мои песни, присмирели...
Да ты меня не слышишь -- бог с тобой.
Не слышишь -- и опять проходишь мимо,
Не слышишь, отворя чужую дверь.
Омерта, вот и все, аморе мио,
Омерта, и особенно теперь.
Заплаканную, вид неавантажный,
Озябшую, как ни отогревай --
Увиденную в раме эрмитажной --
Запомни, никому не отдавай.
И поплывет конверт во время \'{о}но,
В размякшую, расслабленную даль,
Где пьется амаретто ди сароно,
Не горестный, а сладостный миндаль.
И знаешь, эта музыка не смертна,
Пока ты светишь у меня внутри.
Омерта, говорю себе, омерта,
Омерта... Дорогой мой, повтори.
***
От этих мальчиков с их окаянной смуглостью
Мне не спастись со всей моей премудростью.
У них прохладный лоб, во лбу горение --
Ну, сочини со мной стихотворение.
От этих мальчиков с загадочною внешностью
Такою веет нерастраченною нежностью,
Когда они от слез, от полудетской робости
Вдруг переходят к каменной суровости.
Ах, этих мальчиков в цепях непогрешимости
Я не спасу при всей моей решимости:
В глазах зеленый лед, в губах -- смирение...
Ну, сочини со мной стихотворение.
Все, худо--бедно, все идет, как полагается,
К моей любви всегда блокнотик прилагается.
Но с тем, кто музыке моей не подчиняется,
С тем никогда и ничего не сочиняется.
***
От твоего дома -- до моего сада,
От твоего дома -- до моего взгляда,
От моего чуда -- до твоего чада,
От моего худа -- до твоего ада,
От моего Клина -- до твоего Крыма,
От моего сына -- до твоего сына,
От твоего гроба -- до моего хлеба,
От моего нёба -- до твоего неба,
От твоей соли -- до моей силы,
От твоей боли -- до моей были,
От твоей Камы и до моей Истры
Твоего пламени -- все мои искры.
Памяти Хармса
Как канули во тьму все алеуты --
Так канули в дыму обериуты,
Как будто бы жило такое племя,
Но время их прошло, ушло их время.
Фасон широких шляп их выдал,
Весь мир таких растяп не видел.
Их вывели во двор по одиночке --
И не было с тех пор от них ни строчки.
Где голы короли -- опасны дети,
Глядят на нас с земли -- а мы в ответе.
Зачем глядишь, дитя, так ясно? --
Все сорок лет спустя -- напрасно.
Покуда голый зад людей дурачит --
Ребенок невпопад заплачет.
Покуда твердый лоб людей морочит --
Ребенок все поймет и напророчит.
Беспечные чижи, стрекозы --
Уж не страшнее лжи угрозы.
Где певчие дрозды, синицы --
Запали, как пруды, глазницы.
Преданья островов тех, алеутских,
Преданья островов обериутских...
Но жив же алеут на свете,
И жив обериут в поэте.
Пауза
Вдали истаял контур паруса, паруса, паруса,
Вдали истаял контур паруса, просторы пусты.
И наступает долгая пауза, пауза, пауза,
И наступает долгая пауза -- готова ли ты?
Судьба трепещет за пазухой, трепещет за пазухой,
Судьба трепещет за пазухой, оплавив края.
А что там будет за паузой, что там за паузой,
А что там будет за паузой -- готова ли я?
И вновь зовет и колышется, зовет и колышется,
И вновь зовет и колышется зеркальная твердь.
И все же музыка слышится, музыка слышится,
И все же музыка слышится... И пауза -- не смерть.
Перед богом и стихом
А за все, что выйдет боком
И представится грехом,
Я отвечу перед богом,
Перед богом и стихом.
Подожду, не стану плакать
И не стану кликать смерть.
Кто же я -- земная мякоть
Или неземная твердь?
Кто же я -- земная мякоть
Или неземная твердь?
Подведу тебя к порогу
И скажу, как на духу:
-- Отвечаю только богу,
Только богу и стиху.
Подожду, не стану плакать --
И узнаю наизусть:
Кто же я -- земная слякоть
Или неземная грусть?
Кто же я -- земная слякоть
Или неземная грусть?
Наживу с годами грузность --
Как и вся моя семья.
Кто же я -- земная трусость
Или тайна бытия?
Освещаю ли дорогу,
Горожу ли чепуху --
Отвечаю только богу,
Только богу и стиху.
Отвечаю только богу,
Только богу и стиху.
Песня о маленькой любви
У маленькой любви -- коротенькие руки,
Коротенькие руки, огромные глаза.
В душе ее поют неведомые звуки,
Ей вовсе не нужны земные голоса.
Бесценных сил твоих живет не отнимая,
Не закрывая глаз, не открывая рта.
Живет себе, живет, твоя глухонемая
Святая глухота, святая немота.
У маленькой любви -- ни зависти, ни лести,
Да и зачем, скажи, ей зависть или лесть?
У маленькой любви -- ни совести, ни чести,
Да и почем ей знать, что это где--то есть?
У ней короткий век, не плюй в ее колодец,
А посмотри смелей самой судьбе в глаза.
Пускай себе живет на свете твой уродец,
Пускай себе -- хоть час, пускай -- хоть полчаса.
У маленькой любви -- ни ярости, ни муки.
Звездой взошла на миг, водой ушла в песок.
У маленькой любви -- коротенькие руки,
Огромные глаза да грустный голосок.
***
Под ветром грозовым дрожа,
Ладони лодочкой держа,
Я -- глухо, я -- тревожно...
А если будет все нельзя,
Но вот однажды все нельзя --
То можно, если все нельзя,
Лишь это будет можно?
По гладкой наледи скользя,
От детской робости дерзя,
Я -- путано, я -- сложно...
А если будет все нельзя,
Определенно все нельзя --
То можно, если все нельзя,
Пусть это будет можно?
Я в затрапезном, я в бреду,
Не о любезном речь веду --
О том, что непреложно.
Ведь, если будет все нельзя --
Не может быть, чтоб все нельзя --
А все же, если все нельзя,
Пусть это будет можно.
Польская песня
Назови меня ``пани'', поцелуй мне пальцы --
Так нигде больше, как было в Польше.
Вот как это было -- я бы все забыла!
Да не будет больше так, как было в Польше.
Помню все, забываю, но помню все,
Забываю, но помню все, не хочу забывать.
А мудрёное пиво, а чудн\'{ы}е поляки,
Подающие исподволь мне какие--то знаки.
-- Пани есть французска, пани югославска? --
И глядит фарцовщик с потаенной лаской.
Помню все, забываю, но помню все,
Забываю, но помню все, не хочу забывать.
Не хочу просыпаться, не хочу возвращаться --
Никакого же проку от меня домочадцам.
Все в себе обрываю -- да что я ни затеваю,
Даже маленький шрамик твой я не забываю.
Помню все, забываю, но помню все,
Забываю, но помню все,
Забываю, но помню...
Засыпаю, но помню все,
Просыпаюсь, но помню все --
Не хочу забывать.
Полнолуние
И была на целом свете тишина,
И плыла по небу рыжая луна.
И зайчоночка волчиха родила,
И волчоночка зайчиха родила.
И зайчиха была верная жена,
И волчиха была честная жена,
Но зайчиха теперь мужу не нужна,
И волчиха теперь мужу не нужна.
-- Ты зачем, жена, зайчонка принесла?
Он от голода, от холода помрет!
-- Ты зачем, жена, волчонка родила?
Он окрепнет, осмелеет -- нас пожрет!
Та качает свое серое дитя,
Та качает свое сирое дитя,
Та качает свое хищное дитя,
Та качает свое лишнее дитя.
И стоять на целом свете тишине,
И луне на небо черное всходить,
И зайчоночка родить одной жене,
А другой жене -- волчоночка родить.
***
Помню свечку, помню елку --
Я гляжу на елку в щелку.
Помню, помню волшебство --
Детство, елка, Рождество.
За окошком -- тишина,
И деревья, и луна.
Добрый, милый ангелок --
У камина мой чулок.
Спят собачки, спят овечки,
Меркнут звезды, гаснут свечки,
Милый, добрый ангелок,
Брось монетку в мой чулок.
Помню свечку, помню елку --
Я гляжу на елку в щелку.
Помню, помню волшебство --
Детство, елка, Рождество.
После турнира
Подними забрало и шагай за гробом,
Чтоб тебя пробрало мертвенным ознобом.
Это уж не шутки, не игра в герои --
Опустили дудки, не трубят герольды.
Что теперь настои, зелья травяные? --
Завтра дождик смоет пятна кровяные,
Через год -- не позже -- проржавеют латы,
Менестрели сложат длинные баллады.
Да и ты поляжешь, как герой вчерашний,
Если день настанет и хмельной, и страшный.
Не успеешь охнуть, не сумеешь крикнуть --
Будет роза сохнуть, а хотела вспыхнуть.
Последняя песня
Не боюсь ни беды, ни покоя,
Ни тоскливого зимнего дня --
Но меня посетило такое,
Что всерьез испугало меня.
Я проснулась от этого крика,
Но покойно дышала семья...
-- Вероника, -- кричат, -- Вероника,
Я -- последняя песня твоя!
-- Что ты хочешь? -- Я тихо сказала.
-- Видишь, муж мой уснул и дитя,
Я сама на работе устала.
Кто ты есть, говори не шутя?!
Но ни блика, ни светлого лика,
И вокруг -- темноты полынья...
-- Вероника, -- зовут, -- Вероника,
Я -- последняя песня твоя!
-- Что ж ты кружишь ночною совою,
Разве ты надо мною -- судья?
Я осталась самою собою,
Слышишь, глупая песня моя?
Я немного сутулюсь от груза,
Но о жизни иной не скорблю.
О, моя одичавшая муза,
Я любила тебя и люблю.
Но ничто не возникло из мрака,
И за светом пошла я к окну,
А во тьме заворчала собака --
Я мешала собачьему сну.
И в меня совершенство проникло
И погладило тихо плечо:
-- Вероника, -- шепча, -- Вероника,
Я побуду с тобою еще...
Вероника, -- шепча, -- Вероника,
Я побуду с тобою еще...
***
Пожалей, стрела, оленя,
Пожалей стрелу, охотник,
Пожалей стрелка, дубрава,
Пожалей, любовь, меня.
Не бери стрелка, истома,
Не пыли его, дорога,
Не студи его, водица,
Не пытай, любовь, меня.
Пощади, огонь, поленья,
Пожалей стрелу, охотник,
Не кали ее, не надо,
На оленя не готовь.
Пожалей, стрела, оленя,
Пожалей стрелу, охотник,
Пожалей стрелка, дубрава,
Пожалей меня, любовь.
Притча
Кого--то святость увела,
Кого--то позвала чужбина,
А скольких сытость, сытость отняла,
А скольких сытость погубила.
Живут -- до времени робки,
Живут -- до времени невинны,
Пока невидимы куски,
Пока куски неочевидны,
И до доски до гробовой
Танцуют возле каравая.
Но от тоски от мировой
Война возможна мировая,
Солдаты этой мировой
В поход идут не из--под палки,
Бегут в атаке лобовой,
Друг друга топчут -- и не жалко.
Кого-то святость увела,
Кого--то позвала чужбина,
А скольких сытость, сытость отняла,
А скольких сытость погубила.
***
Пустеет дом, пустеет сад,
И флигель спит, и флюгер,
Как--будто много лет назад
Тут кто--то жил, да умер.
А здесь любовь моя жила,
Жила -- не выбирала.
Она горела, но дотла,
Зола не выгорала.
Костер из листьев -- погляди,
В нем ни тепла, ни жара,
Но он дымится посреди
Всего земного шара.
Разговор
-- Ах, дочка, о чем ты плачешь,
За что ты платишь?
Ах, дочка,
Я в твои годочки
Уже с твоим отцом
Стояла под венцом.
-- Ах, мама,
Венчаться мало,
Но и венчалась ты с отцом --
С чужим птенцом, совсем юнцом.
-- Ах, дочка,
Я в твои годочки
Давно с твоим отцом
Рассталась, с подлецом.
-- Ах, мама,
Расстаться мало,
Один подлец, другой глупец...
И не о том я, наконец!
-- Ах, дочка,
Я в твои годочки
Хоть не жила уже с отцом,
А все ж бела была лицом.
-- Ах, мама,
Лица--то мало.
А что и н\'{е} бела лицом --
Так я же балуюсь винцом,
Ведь ты же знала.
-- Ах, дочка,
Я в твои годочки
Хоть и жила почти вдовой,
Была румяной и живой.
А ты девица, не вдова,
А только теплишься едва.
-- Ах, мама,
Осталось мало.
И не жена, и не вдова,
И не жива и не мертва,
А то, что черное ношу --
О том не спрашивай, прошу.
-- Ах, дочка, о чем ты плачешь,
За что ты платишь?
Чем согрешила,
Куда спешила,
Себя решила...
***
Разве ради прогулки по лестнице
Ты приехал тогда в город К.?
Для тебя это -- бесполезица,
Бесполезица и тоска.
Ты найдешь городок поформенней,
Улетишь на исходе дня,
И попомнишь меня -- покорную,
Переплавленную меня.
Ну так ради моей покорности,
Ради музыки поутру --
Разбери апельсин по корочкам,
А я долечки разберу.
Я не знаю жара и холода,
Я не знаю зла и добра,
Говорю тебе - вся я из золота,
Только горло -- из серебра.
Расстегни мне цепочку нашейную --
Я снимаю с себя табу.
Может, этих цепей ношение
Сотворило твою рабу.
Разве ради прогулки по лестнице
Ты приехал бы в город К.?
Для тебя это безболезненно --
Разве будет саднить слегка.
Романс (``Не все же мне девчонкой быть...'')
Не все же мне девчонкой быть,
Изменчивой и скверной --
Позвольте мне Вас полюбить,
Позвольте быть Вам верной.
Я знаю, как я поступлю --
Толкуйте, как причуду,
Позвольте, я Вас полюблю,
Позвольте, я Вас полюблю,
Позвольте, верной буду.
О, наше женское житье --
Забавнейшая штука --
Мужей питье, детей нытье --
Наука нам, наука.
Но как мне хочется унять
Свой голос музыкальный!
Позвольте Вам не изменять --
Позвольте к Вам не применять
Сей меры радикальной.
Не стану Вас обременять
Любовью чрезмерной,
Позвольте Вам не изменять,
Позвольте быть Вам верной.
Мы будем жить и не тужить
Уж д\'{о} ста лет наверно --
Позвольте только с Вами жить,
Позвольте только с Вами жить,
Позвольте быть Вам верной.
Романс (``Жизнь была бы иной, не такою дурной...'')
Жизнь была бы иной, не такою дурной,
Кабы ближних своих от лукавства избавить!..
Упаси тебя боже лукавить со мной,
Упаси тебя боже лукавить.
Я привыкла платить дорогою ценой,
Да такой, что тебе нипочем не измерить.
Помоги тебе боже лукавить со мной,
Только так, чтобы я не могла не поверить.
Эту тяжесть нести до конца суждено,
Между тем я хотела бы ношу оставить.
Упаси тебя боже лукавить со мной,
Помоги тебе боже лукавить.
Это промысел божий -- такие дела,
Жить не так, как другие, негоже.
Научи меня, боже, чтоб лукавить могла,
Научи, научи, научи меня тоже.
Научи меня, боже, чтоб лукавить могла,
Научи, научи, научи меня тоже.
Рыжий Джек
Рыжий, рыжий дружище Джекки,
Рыжий, рыжий Джекки О'Нил.
Лучше б ты не родилс\'{я} вовеки,
Только б ты в палачи не ходил.
Будь ты шорник, кузнец иль плотник,
Будь разбойник -- ищи--свищи, --
Будь лесничий или охотник --
Только, Джек, не ходи в палачи.
Рыжий Джек, твои Дженни и Кэтти
Не пойдут за тебя нипочем,
Будешь маяться в целом свете,
Если станешь, Джек, палачом.
Будь моряк и покинешь сушу --
И отыщешь свой свет в ночи.
А кто спасет твою рыжую душу,
Если, Джек, ты пойдешь в палачи?
Рыжий Джек, самый рыжий в мире,
Вот и новые времена --
Ты устал, твоя лошадь в мыле,
Брось уздечку и стремена.
Стань бродяга, последний бражник,
Все пропей с головы до ног,
Но не будь ни тюремщик, ни стражник --
Это все палачи, сынок.
Се ля ви
Се ля ви -- так се ля ви,
Тель--Авив -- так Тель--Авив,
До свиданья, Женька,
Пой там хорошенько.
У прибоя на песке,
С разговорником в руке
Молодой -- не старый,
Ты сидишь с гитарой.
Там, на сахарных лугах,
На зеленых берегах
Вспомнишь бестолковый
Климат наш суровый.
Се ля ви -- так се ля ви,
По любви -- так по любви.
По любви, по страсти --
Бог не даст пропасти.
Серая Шейка
Какие тут шутки, когда улетает семья.
Последствия жутки -- об этом наслышана я.
Судьба -- не копейка, мне попросту не повезло,
Я -- Серая Шейка, и мне перебили крыло.
Семья улетает: -- Прощайте, прощайте, семья! --
Меня угнетает, что сестры сильнее, чем я.
-- Взлетай, неумейка! -- Мне эхо с небес донесло.
Я -- Серая Шейка, и мне перебили крыло.
Гляжу близоруко, гляжу безнадежно во мглу.
Но я однорука, и, значит, лететь не могу.
-- Счастливо, счастливо! -- Кричу я вдогонку семье.
Тоскливо, тоскливо одной оставаться к зиме.
Тоскливо и жутко -- готовиться к лютой зиме.
Последняя утка, последняя утка на этой земле.
-- Судьба -- не копейка, -- мне здешние птицы твердят.
Я -- Серая Шейка, пускай меня лисы съедят.
Сиротка
Я нищая сиротка, горбунья и уродка,
И в небо синее смотрю задумчиво и кротко.
Хромуша и бедняжка, безродная бродяжка,
В пыли бреду в полубреду, притом вздыхаю тяжко.
Ах, где же тот, о боже, кому я всех дороже?
Ах, где же тот, что тоже ждет, спешит навстречу тоже?
Быть может, он -- волынщик, а может быть -- корзинщик?
Ах, только б мне кольцо надел на скрюченный мизинчик.
Но нет, он не в дороге -- сидит сейчас в остроге,
Сидит и песенки поет, не ведая тревоги.
А завтра ровно в десять его должны повесить
За конокрадство и разбой -- прощай, любимый мой.
Я нищая сиротка, горбунья и уродка,
И в небо синее смотрю задумчиво и кротко...
Сказочки на потолке
Много--много чего я люблю
В разноцветии жизни московской --
Я люблю продавцов винно--водочных
И болельщиков в Лужниках.
Но особенно я люблю
Иностранцев на ``Маяковской'',
Когда их вспышки посверкивают
В наших копях и рудниках.
Я люблю их на эскалаторе,
Когда они, на детей похожие,
Головами крутят бессовестно
И бесстыдно, как птицы, галдят.
А мы для них -- ископаемые
Угрюмые, серокожие,
И они меж собой щебечут,
И почти на нас не глядят.
Но когда они все замрут
Под одним медальоном моз\'{а}ичным,
И, как Рональд и Нэнси Рейган,
Стоят -- и рука в руке, --
Тут--то я, пробегая мимо
Этим шагом московским заячьим,
Просто плакать готова от нежности --
Я сама их люблю до ужаса,
Эти сказочки на потолке.
Слушатель
Ой, какой алкаш колоритный
Слушал тут вчера мои песни,
Ой, как он глазами ворочал,
Как он рот разевал.
Все--то для него было ново --
И моя девчачья походка,
И мой гардероб немудрящий,
И неэстрадный мой голосок.
Видимо, хотелось бедняге
Сбегать за Серегой, за Колькой,
Быть не одному в этой куче,
Не быть одному.
Но никак не мог оторваться,
Но никак не мог отлепиться --
И с лицом дурацким счастливым
Стоял и стоял.
Вот вам -- элитарные штучки,
Вот вам -- посиделки в каминной,
Вот вам -- ``песня наша -- не наша'',
Огни ВТО.
Ничего такого не нужно,
Человек открыт перед песней,
Человек доверчив и мягок.
Но играть на этом -- ни--ни!
***
Смотрю кругом -- какие рожи!
Встряхнусь -- зато какие души!
Иду от мясника Сережи
До парикмахера Андрюши.
Один из них радеет, дабы
Мясные разгружались фуры.
Другого обожают бабы --
Он может делать куафюры.
А я живу, как замарашка,
Душа везде торчит наружу,
И так доходит до маразма,
Пока не навестишь Андрюшу.
Потом едва дождешься часу,
Напялишь мятую одежу
И, восклицая: -- Мясо, мясо! --
Пойдешь разыскивать Сережу.
И я -- кустарь, конечно, тоже,
И цеховое не нарушу --
Люблю я мясника Сережу
И парикмахера Андрюшу.
Так покалякать по--советски --
Да и оттаять понемногу,
И голову держа по--светски,
И волоча баранью ногу.
Снежная баба
Была я -- баба нежная,
А стала -- баба снежная.
Стою ничьей женой
Под горкой ледяной.
Была я -- баба нежная,
А стала -- баба снежная.
Вот и вся любовь,
Вот и нос -- морковь,
И колпак из ведра,
И метла у бедра.
Была я -- баба нежная,
А стала -- баба снежная.
А глаза мои -- страшны,
А глаза мои -- смешны,
А глаза мои -- из \'{у}гля,
А черны! -- Видать, грешны.
Была я -- баба нежная,
А стала -- баба снежная.
И стою -- смеюсь,
Зареветь боюсь,
Потому что я считаю:
Зареву -- сейчас растаю.
***
Собраться разобраться,
Убраться к январю.
Наивный пафос братства --
О чем и говорю.
И это тоже средство,
И сладок этот хрип,
Наивный пафос детства,
Чумной телеги скрип.
Собраться разобраться,
Убраться невзначай.
Наивный пафос братства,
Прощай, прощай, прощай.
Ты видишь, как негордо
Я жду твоей руки --
И сглатывает горло
Комки, комки, комки.
***
Сова, сова, седая голова,
Неси ты нам бубенчик.
Темна дорога и крива,
Уснул младенчик.
Сова, сова, седая голова,
На нас перо уронишь.
Темна дорога и крива,
Уснул детеныш.
Сова, сова, седая голова,
Лети в свой лес обратно.
Темна дорога и крива,
Но спит дитя -- и ладно.
Темна дорога и крива,
Но спит дитя -- и ладно.
Советские сумасшедшие
Нет, советские сумасшедшие
Не похожи на остальных,
Пусть в учебники не вошедшие,
Сумасшедшее всех иных.
Так кошмарно они начитанны,
Так отталкивающе грустны --
Беззащитные подзащитные
Безнадежной своей страны.
Да, советские сумасшедшие
Непохожи на остальных,
Все грядущее, все прошедшее
Оседает в глазах у них.
В гардеробе непереборчивы,
Всюду принятые в тычки,
Разговорчивые, несговорчивые,
Недоверчивые дичк\'{и}.
Что ж, советские сумасшедшие --
Ежли болтика нет внутри?
Нет, советские сумасшедшие
Не такие, черт побери! --
Им Высоцкий поет на облаке,
Им Цветаева дарит свет,
В их почти человечьем облике
Ничего такого страшного нет.
Сретенка
Картинка иль, может, отметинка,
Отметинка на судьбе? --
Кретинка, ведь это же Сретенка
Висит у тебя на губе.
Дело не в водоворотах,
А опять во мне одной,
Дело в Сретенских воротах,
Что захлопнулись за мной.
Я не то чтобы с нею выросла,
Но она меня родила,
Это палочка детского вируса
Оболочку мою взяла.
Дело не в водоворотах,
А опять во мне одной,
Дело в Сретенских воротах,
Что захлопнулись за мной.
Уж не знаю я, чт\'{о} есть Родина,
Но никто меня не украдет,
Ибо Сретенка -- это родинка,
Это д\'{о} смерти не пройдет.
Дело не в водоворотах,
А опять во мне одной,
Дело в Сретенских воротах,
Что захлопнулись за мной.
Дело не в водоворотах,
А опять во мне одной,
Дело в Сретенских воротах,
Что захлопнулись за мной.
Старая драма
Так уж лучше бы зеркало треснуло --
То, настенное, в мутной пыли...
Из мирка захудалого пресного --
В номера интересной любви
Поспеши, поспеши, легкокрылая,
Вот и лампы уже зажжены!
Легкокрылая, бабочка, милая --
Без любви, без судьбы, без вины.
``Не любил он'' -- и номер гостиничный
Пробирает нездешняя дрожь.
``Не любил он'' -- на площади рыночной
Отступился за ломаный грош.
Погоди, погоди, бесприданница,
Ты любила всего одного.
Тот, кто знает любовь без предательства --
Тот не знает почти ничего.
Человек с человеком не сходится,
Хоть в одной колыбели лежат.
``Не любил он'' -- и сердце колотится,
``Не любил он'' -- и губы дрожат.
На пути ли в Москву ли из Нижнего,
По дороге ли на Кострому --
Легковерная, нежная, книжная --
Не достанешься ты никому.
Старики
Помилуй, боже, стариков,
Их головы и руки.
Мне слышен стук их башмаков
На мостовых разлуки.
Помилуй, боже, стариков,
Их шавок, васек, мосек,
Пучок петрушки и морковь,
И дырочки авосек.
Прости им злые языки
И слабые сосуды,
И звук разбитой на куски
Фарфоровой посуды.
И пожелтевшие листки
Забытого романа,
И золотые корешки
Мюссе и Мопассана.
Ветхи, как сами старики,
Нем\'{о}дны их одежды,
Их каблуки, их парики --
Как признаки надежды.
На них не ляжет пыль веков --
Они не из таковских.
Помилуй, боже, стариков,
Помилуй, боже, стариков!
Особенно -- московских.
Старое фортепиано
Мое расстроенное старое фон\'{о} --
Я полагаю, ты недаром мне дано.
Ты мне досталось, как я помню, по наследству
От детства, миновавшего давно.
Как сильно стерся твой орнамент--позумент,
Но как люблю я старый мамин инструмент
За то, что он мою спасает душу
В последний и опаснейший момент.
Когда я трогаю расстроенный твой строй --
Сама в расстройстве, не в ладу сама с собой --
Я о своих вдруг забываю неполадках,
Овладевает мною твой настрой.
Мое расстроенное старое фон\'{о} --
О, ты одно мне в утешение дано,
Я не хочу, чтоб приходил настройщик,
Ведь быть в расстройстве не запрещено.
Старуша
Теребит меня старуша
За рукавчик шаровар.
Мы выходим, баба Груша,
На Рождественский бульвар.
Запахни мне туго шубку,
Обвяжи кашне не зря,
Ведь морозец не на шутку
На седьмое января.
Не забудь меня, старуша,
Пригляди еще за мной,
С этой горки, баба Груша,
Соскользну я на Цветной.
Понесет меня, былинку,
Раскровившую губу,
То ли к цирку, то ли к рынку,
То ли в самую Трубу.
Отведи меня, старуша,
На бульвар под Рождество.
Я зачем--то, баба Груша,
Не забыла ничего.
Не забыла, не забыла,
Не забыла -- не смогла,
Как мне Сретенка светила
И Рождественка цвела.
Судьба и кавалер
Судьбу пытает кавалер,
В глаза глядит судьбе.
Он после долгого пути,
Ему не по себе:
-- Позволь стоять невдалеке,
Позволь тебе служить.
Чего ты кружишь надо мной,
Довольно уж кружить. --
Судьбу пытает кавалер,
Вздыхает тяжело:
-- Позволь и мне хотя б разок
Встать под твое крыло.
Вот видишь -- старые рубцы,
Их все не сосчитать.
Не подставляй же грудь мою
Под острие опять. --
Судьбу пытает кавалер,
А ночь кругом тиха.
Судьба молчит -- она всегда
Была к нему глуха.
Давно ушла его любовь,
И он свой прожил век.
Судьба молчит, но вновь и вновь
Толкует человек.
Свеча
Не гаси меня--свечу,
Я еще гореть хочу,
Я жива еще покуда.
Не гаси меня--свечу.
Не протягивай ладонь,
Мой дружок прекрасный --
Я пока храню огонь
Маленький, но ясный.
А без света нет ноч\'{и},
Без ноч\'{и} -- нет света.
Без поэта нет свечи,
Без свечи -- поэта.
Для бродячих моряков
Маяков есть пламя...
Я -- горящих мотыльков
Маленькое знамя.
Оттого--то и хочу
Я дожить до свету.
Не гаси меня--свечу,
Я свечу поэту.
Не гаси меня--свечу,
Я свечу поэту.
Сын и сон
Мне сын рассказывает сон:
Там серый ослик, старый слон,
И мотылек -- цветной флажок,
Который крылышки обжег.
Мне сын рассказывает сон:
Он всем -- опора и заслон,
Тому подмога мой сынок,
Кто робок или одинок.
Мне сын рассказывает сон:
Он ясно помнит тихий звон,
Он ясно видел слабый свет --
Такие снятся сны в пять лет.
Мне сын рассказывает сон...
Мне, слава богу, верит он,
Я растолкую и пойму,
Зачем приснился сон ему.
Мне сын рассказывает сон...
Не по земле шагает он,
А по пустыням и по льдам,
Как--будто по моим следам.
***
Тебя, как сломанную руку,
Едва прижав к груди, несу,
Дневную дрожь, ночную муку
Поддерживая на весу.
Могла бы стать обыкновенной
Сегодня же в теченье дня,
Но и тогда в твоей вселенной
Не будет места для меня.
Тебя, как сломанную руку,
Качать, укачивать хочу,
Дневную дрожь, ночную муку
Удерживая, как свечу.
Безвременна, всенепременна --
Всего лишь гипс -- твоя броня,
И все равно в твоей вселенной
Не будет места для меня.
Тебя, как сломанную руку,
Должно быть, вылечу, сращу,
Дневную дрожь, ночную муку
Кому--то перепоручу.
-- Все бесполезно, мой бесценный, --
Скажу, легонько отстраня...
И никогда в твоей вселенной
Не будет места для меня.
Теснота
В этой маленькой квартирке
Есть помада и духи,
И ``Веселые картинки'',
И печальные стихи.
Тютчев пишет на конторке,
На доске -- Мижуев--зять,
Ни фанерки, ни картонки
Просто неоткуда взять.
В этой маленькой квартирке
Все мы соединены,
Все четырки--растопырки,
Вертуны и болтуны,
???Лутовин или Тургенев,
И в Карабихе поэт.
Я не гений, нету геньев,
Прежде были -- нынче нет.
Из русалок -- да в кухарки.
Вот я челкою тряхну --
Берегись меня, Жихарки,
Всех за щеку упихну.
Чехов -- в Мелехово едет,
Граф -- гуляет по стерне,
Только мне ничто не светит,
Скоро я остервене...
Южный ветер дунет в ухо --
Ничего, мол, ничего,
Продержись еще, старуха,
И осталось--то всего.
Этот сумрак прокопченный,
Пропеченный утюгом --
Днем и ночью муж ученый
Ходит по цепи кругом.
Таллину
Если б ратуш касалась бы ретушь,
Как фотограф и глянец -- лица...
Мы с тобою увиделись -- нет уж,
Не забудем теперь до конца.
Помнишь челку мою смоляную,
Помнишь жилку на сгибе руки?
Ты меня вспоминаешь иную,
И без проседи и без тоски.
Сквозь туман, как сон старинный,
Проступают далеко --
Этот Герман вечно Длинный,
Вечно Толстая Марго.
Все, что дорого, длится недолго,
Все не вспомнится, да и зачем? --
Посреди твоего ???Катриорга
Я стою, растерявшись совсем.
Вот какая была я смешная,
Все смешным мне казалось вокруг,
Вот какая была я ручная,
Даже белок кормила из рук.
Сквозь туман, как сон старинный,
Проступают далеко --
Этот Герман вечно Длинный,
Вечно Толстая Марго.
Долго помнили мы друг о друге
И опять повстречались, как встарь.
Снова здравствуй, заржавленный флюгер,
Снова здравствуй, чугунный фонарь.
Разговор поведем понемногу,
Не отыщем местечка нигде.
Не живу на широкую ногу,
Но с тобой на короткой ноге.
Сквозь туман, как сон старинный,
Проступают далеко --
Этот Герман вечно Длинный,
Вечно Толстая Марго.
***
То призрачное, то прозрачное,
Катило отрочество дачное,
Но где витали сны зеленые --
Торчат уголья раскаленные.
Давай делить мое землячество
На шутовство и на ребячество --
Бубенчик или колпачок,
Младенчик или дурачок?
Вот я -- сутулая, чумазая,
За сверстницами не поспевшая,
Как юный суслик, черноглазая,
Как старый ослик, поседевшая.
Давай считать мое батрачество
За озорство и за лихачество --
Лохань стихов, лохань белья,
Лихая линия моя.
А жизнь идет -- грибная, дачная,
То погребная, то чердачная,
Течет -- молочная, кисельная,
Как старенькая колыбельная.
Давай считать мое бодрячество
За баловство и за чудачество --
Горит в огне вязанка дров,
Горит во мне вязанка слов.
Трещина
И пытаясь в себе заглушить
Нарастающий гул камнепада,
Говорю себе: -- Надобно жить
На краю этой трещины, надо! --
Эти злые кривые края
Прорывают, ты видишь, бумагу.
Эта трещина, милый, моя,
И не двигайся дальше ни шагу.
И по гладкому камню скребя,
И срываясь с него беспощадно,
Умоляю -- себя и тебя:
-- Это -- трещина, трещина, ладно? --
Без обиды тебе говорю,
Накопив непосильную кротость:
-- Отойди же, не стой на краю,
Эта трещина -- может быть пропасть.
Из твоей оскудевшей любви,
Из улыбки тяжелой, нервозной
Вижу -- трещина в самой крови,
Незапекшейся, черной, венозной.
И пытаясь в себе заглушить
Нарастающий гул камнепада,
Говорю себе: -- Надобно жить
На краю этой трещины, надо...
***
Ты меня попрекаешь везучестью --
Иногда мне ужасно везет.
Вот и сделался чуть ли не участью
Небольшой путевой эпизод.
То рассеянно смотришь, то пристально,
И сидим -- к голове голова,
Наклонись ко мне -- вот и истина,
Остальное -- чужие слова.
Мои дни непохожи на праздники,
Мои ночи свирепо скупы,
И пускай же чужая напраслина
Не найдет между нами тропы.
Эти встречи от случая к случаю,
Разлитые по телу лучи...
Ради бога, скажи, что я лучшая,
Ради бога, скажи, не молчи.
Таковы церемонии чайные --
Не в Японии, так на Руси.
Положение чрезвычайное,
Если можешь, то -- просто спаси.
Вот гитара на гвоздик повешена --
Не туда, а сюда посмотри,
Поцелуй -- и я буду утешена
Года н\'{а} два, а то и на три.
***
Ты просишь с тобой посекретничать,
Приходишь средь ясного дня...
Учти, я не буду кокетничать,
Когда ты обнимешь меня.
Ты думаешь, если я женщина,
То женщину нужно понять...
А женщину нужно разжечь еще,
Разжечь -- и тихонько обнять.
Имеют значенье условности,
Но знак подают небеса --
Ты видишь, твердят о готовности
Мои голубые глаза,
Мои золотистые, карие...
Зеленых угодно душе?
Вот тренькаю тут на гитаре я,
А можно обняться уже.
***
Ты то мерещишься, то чудишься,
Хотя я чуда не ищу.
Когда--то ты совсем забудешься --
Тогда--то я тебя прощу,
Тебя -- такого, звонко--медного
Над теплой ямкою плеча,
И лихорадящего, бледного,
Растаявшего как свеча.
Нет, все не так теперь рисуется,
Не надо ближнего стращать,
Что выпадет, что подтасуется --
И станет некого прощать.
Но ты мерещишься, ты чудишься --
Полуразмытый, видный чуть...
Когда--нибудь и ты забудешься --
Когда--нибудь, когда--нибудь...
***
Уезжают мои родственники,
Уезжают, тушат свет.
Не Коржавины, не Бродские --
Среди них поэтов нет.
Это вам такая палуба,
Вот такой аэродром --
Ненадрывно, тихо, жалобно,
Да об землю всем нутром.
Ведь смолчишь, страна огромная,
На все стороны одна,
Как пойдет волна погромная,
Ураганная волна.
Пух--перо еще не стелется,
Не увязан узелок,
Но в мою племяшку целится
Цепкий кадровый стрелок.
Уезжают мои родственники,
Затекла уже ладонь,
Не Рокфеллеры, не Ротшильды --
Мелочь, жалость, шелупонь.
Взоры станут неопасливы,
Стихнут дети на руках --
И родные будут счастливы
На далеких берегах.
Я сижу, чаек завариваю,
Изогнув дугою бровь,
Я шаманю, заговариваю,
Останавливаю кровь.
Если песенкой открытою
Капнуть в деготь не дыша --
Кровь пребудет непролитою,
Неразбитою -- душа.
Кровь пребудет непролитою,
Неразбитою -- душа.
***
Уйди из--под этой крыши --
Ты вырос выше,
Ты вырос слишком --
Уйди же, слышишь!
А дом твой отходит к брату,
Ты в нем ничего не трогай,
Пойди своею дорогой
И забудь дорогу обратно.
А землю твою разделим,
Ведь мы ж за нее радеем,
А ты -- все равно бездельник...
Ведь ты ж -- бродяга, брательник.
А невесту твою -- другому,
Да он и покрепче будет,
Она как уйдет из дому --
Поплачет и все забудет.
Да что ж ты стоишь, постылый,
Уйди, помилуй,
У них ведь уже колечко,
Иль хочешь держать им свечку,
Ведь там уж и свадьба тоже!
А он, уходя, в окошко:
-- Прощай, -- кричит, -- моя крошка,
Прости, -- кричит, -- меня боже!
Уроки музыки
Играйте все этюды ???Ч\'{е}рни --
И никакой на свете скверне
На ваших пальцах не бывать,
Все десять заняты этюдом --
Но ведь трудом, по сути -- чудом,
Не будем это забывать.
А звук прелюдий ???Мейкопара,
А смены холода и жара,
Которых стоил мне урок --
И как тогда мне не игралось,
Откуда что брал\'{о}сь и бр\'{а}лось,
Какой во мне, безрукой, прок?
Но время шло, и я привыкла,
И имя ???Гедики возникло --
И надорвался педагог.
Да я не музыкой гнушалась,
Но слишком явно мне внушалось --
Какой во мне, безрукой, прок!
Так где ж вы были, Моцарт, Шуберт --
Они сейчас меня погубят!
Где вы, Шопен и Мендельсон? --
Вот так урон непоправимый,
Хотя, как сон, неуловимый
Был мне когда--то нанесен.
Картины эти невозвратны,
Те имена невероятны --
Климентий ???Черни, ???Мейкопар --
Ведь до сих пор не понимаю,
Но лихом их не поминаю,
А помню -- холод, холод, жар,
А помню -- холод, холод, жар...
***
В нашей жизни стало пусто,
Не вернешь себя назад --
Где вы, пирожки с капустой,
Где ты, райский аромат?
Продавали по соседству --
Там, у Сретенских ворот,
Меня баловало детство.
Все теперь наоборот.
Мне уже все двадцать с гаком --
Как летят мои года!
Не забуду сушки с маком,
Не забуду никогда!
О, мороженщик--шарманщик,
О, любви запретной бес!
Мне фруктового стаканчик
Нынче нужен позарез.
Где вы, уличные сласти,
Где бушующие страсти,
Где ты, св\'{я}точный уют? --
Ничего не продают.
Я свое заброшу дело,
Я пойду куда--то вновь,
Я уже пойти хотела
В престарелое кино.
И откроются киоски --
Только выйду из кино --
Тетка с видом эскимоски
Мне протянет эскимо.
Я пойму -- в Москву большую
Опустилось божество --
Пирожки с капустой чую,
Ощущаю волшебство,
Пирожки с капустой чую,
Ощущаю волшебство...
Вдвоем
Вдвоем, вдвоем, вдвоем
Нежны до устрашенья --
Давай, меня убьем
Для простоты решенья.
Я в землю бы вошла,
Как ножик входит в масло,
Была, была, была,
Была -- да и погасла.
Проблемы устраня
Житья недорогого --
Давай убьем меня
И никого другого.
Программа решена,
Душе мешает тело.
Жила, жила, жила,
Жила -- и улетела.
В усталой голове --
Особая пружинка,
По улицам Москвы
Кружи, моя машинка.
До дна, до дна, до дна
Влюби--влюби--влюбиться.
Одна, одна, одна
Уби--уби--убийца.
Веретено
Если ты в стране далекой
Утомишься и уснешь,
Птица белая с рассвета
Постучится в грудь мою --
Отложу веретено,
Погляжу в свое окно,
Но тебя, мой друг сердечный,
Не увижу все равно.
Если ты в краю пустынном
Темной кровью истечешь,
Птица алая с заката
Постучится в грудь мою --
Отложу веретено,
Погляжу в свое окно,
Но тебя, мой друг прекрасный,
Не увижу все равно.
Если ты в дали туманной
Позабудешь обо мне,
Птица черная к полночи
Постучится в грудь мою --
Отложу веретено,
Погляжу в свое окно,
Но тебя, мой друг бесценный,
Не увижу все равно,
А услышу, как под утро
Смолкнет пенье соловья --
И душе твоей вдогонку
Полетит душа моя.
Упадет веретено,
Хлопнет на ветру окно...
Я с тобой и после смерти
Не расстанусь все равно.
Веселая кума
Одна веселая кума
Сводила муженька с ума,
Предпочитая муженьку
Любого мужика.
Одна веселая кума
Сводила мужиков с ума
И обожала мужику
Еще сказать ``ку--ку''.
Одна веселая кума
Почти что всех свела с ума,
Когда пришла в селенье к ним
Чума, чума, чума.
Кума в обнимку с мужиком
Грозит проклятой кулачком --
Мол, обходи, чума, мой дом
Кругом, кругом, кругом!
Так вот, веселая кума,
Хоть невеликого ума,
Хоть ставить некуда клейма --
Сильнее, чем чума,
Сильнее, чем чума.
Виртути--милитари
Без ордена Виртути--милитари
Домой не возвращайтесь, говорю.
Но коль уснули вы в Афганистане --
Едва ли вы проснетесь к январю.
Развернутые на закат пунцовый,
Продлите вы почти невинный сон,
А гроб свинцовый, да, а гроб свинцовый --
Вот это вышел всенародный звон.
В Орле, Чите, Караганде, Тагиле,
В любом на нас отпущенном раю,
Во мгле, в черте оседлости, в могиле
Вы спите -- я вам песенку спою.
Крепчай, мое негромкое глиссандо,
Взойдите в небо, сто усталых лун --
Во славу легконогого десанта,
Уснувшего под переборы струн.
Художник, супермен и пролетарий,
Я, ваша мать, волнением горю,
Без ордена Виртути--милитари
Домой не приходите, говорю.
В чем были -- как одели, как обули --
Спускаетесь по склону -- по судьбе.
Привычные в Герате и в Кабуле,
Сейчас сойдете вы над Душанбе.
***
Вместо крикнуть: -- Останься, останься, прошу! --
Безнадежные стансы к тебе напишу.
И подумаю просто -- что же тут выбирать?
Я на теплый твой остров не приду умирать.
Но в углы непокорного рта твоего
Дай, тебя поцелую -- всего ничего.
Я сама ничего тут не значу,
Запою -- и сейчас же заплачу.
Волшебный сурок
Он играет, играет Элизе,
Без конца повторяет урок,
Но мерещится -- ближе и ближе
Подступает волшебный сурок.
Прихотлива прекрасная дева,
Прихотлива и страшно строга,
С ней, пожалуй, не сделаешь дела,
Не получится с ней ни фига.
На чахоточный слабый румянец
Ты себя же, дурила, обрек.
Но стоит под окном оборванец --
И шарманка при нем, и зверек.
Эти фижмы, улыбки, оборки,
Эта мягкая влажность руки...
Девы мелочны и дальнозорки,
Но светлы и пушисты сурки.
Он играет, играет Элизе,
Он повел бы ее под венец.
Сердце будет дробиться, делиться,
А потом разобьется вконец.
Но играет -- молчите, молчите! --
И шарманка ему -- не пророк.
Он не бабе играет -- мальчишке,
У которого верный сурок.
Воздухоплаватель
Ну что ты все сидишь,
Ну что ты все молчишь,
Где ты витаешь? --
Сидишь уже века,
Уставясь в облака,
И их считаешь...
Но ты же не бумажный змей
И даже не воздушный шар,
Да и не птица --
А все лететь, летать --
А нет, чтобы узнать,
Как возвратиться.
Ты знаешь -- на земле
В огне или в золе,
Но всяк на месте.
Да, ты взлетишь, взлетишь
Туда, куда глядишь --
Лет через двести.
Ведь ты же не бумажный змей
И даже не воздушный шар,
Да и не птица --
А все лететь, летать --
А нет, чтобы узнать,
Как возвратиться.
Ты стал похож на тень,
Уже который день --
Все без улыбки.
И для тебя цветы
Растут из черноты
Твоей ошибки.
Но ты же не бумажный змей
И даже не воздушный шар,
Да и не птица --
А все лететь, летать --
А нет, чтобы узнать,
Как возвратиться.
Ты не отводишь взгляд,
А я не в лад, не в склад
Твержу серьезно:
-- Чем тут сидеть в клети,
Снимайся и лети,
Пока не поздно,
Пока тебя не обошли
Шары и змеи всей земли,
Смеясь недобро,
Пока лицо не обожгли
Ветра и бури всей земли,
И целы ребра.
Хотя ты не бумажный змей,
Хотя ты не воздушный шар,
Да и не птица --
Но не молчи и не сиди,
А собирайся и лети --
Чтоб возвратиться,
Чтоб возвратиться.
Воздушный транспорт
Этот воздушный транспорт,
Тот равнодушный голос:
``Караганда -- Франкфурт'',
С полюса -- на полюс.
Женщины, дети, старцы
Рвутся в свою Итаку,
Страшно, мин херц, страшно,
Хоть и не по этапу.
Птичий язык бьется
В детском чумном крике,
Их позабыл Гёте,
Бросил в беде Рильке.
Выучили казахский,
Выучили б ненецкий --
И все это -- по--хозяйски,
И все это -- по--немецки.
Бледные эти маски,
Скудные эти тряпки
Надо бы сбросить в Москве
На шереметьевском трапе,
И прочитать победно
Буковки на билете.
Жили темно и бедно,
Но все же рождались дети.
Стихнет тупая брань, хоть
Щелкает еще таймер,
``Караганда -- Франкфурт''
Пусть улетит лайнер.
Хоть я держусь в рамках,
Сбился и мой компас,
Караганда -- Франкфурт,
Караганда -- космос.
Караганда -- Франкфурт,
Караганда -- космос.
Возвращение
И приходит однажды ко мне человек,
И становится на пороге моем.
Я ему предлагаю еду и ночлег.
Он благодарит, но говорит,
Что не терпит нужды ни в чем.
И продолжает стоять в темноте,
И я предлагаю трубку ему.
Он благодарит, но говорит,
Что трубка ему ни к чему.
И продолжает стоять, как стоял,
И я наливаю ему вина.
Он благодарит, но говорит,
Что я ему ничего не должна,
Что я ничего не должна.
Тогда я тихо ему говорю,
Что, видно, он просто мне не по душе.
Он благодарит, прощай, говорит --
И нету его уже.
Он благодарит, прощай, говорит --
И нету его уже.
Возвращение к барабану
Барабанное ты мое прошлое --
Я юна была и нежна.
Барабанное ясное взрослое --
Никому теперь не нужна.
Были палочки две точеные --
Только нужно ли их иметь?
Милый мой, я теперь ученая,
Я не стала бы так шуметь.
Лотерейный твой братец н\'{а}званный --
Мы дружны с ним немало лет,
Но боюсь -- опять, будто н\'{а}зло мне,
Попадется пустой билет.
Я -- обманутая обманщица,
И скажу тебе, верь -- не верь,
Барабан мой: я -- барабанщица,
Барабаню в чужую дверь.
А придется ли мне раскаяться,
Иль некаянной доживать --
Как, мой бедный, ты будешь маяться,
Будут бить в тебя, добивать.
Но пока мы с тобою -- оба--два,
А чужих -- миллион вокруг --
Так не будем же ставить опыты
Друг на друге, мой милый друг.
Так не будем же ставить опыты
Друг на друге, мой милый друг.
***
Все дело в Польше,
Все дело все--таки в Польше,
Теперь--то ясно -- из этого жаркого лета.
А все, что после, а все, что было позже и после --
Всего лишь поиск того пропавшего следа.
Но от субботы до субботы
Быть может, я и доживу,
Дожить бы, милый, до свободы.
Да, до свободы -- наяву.
Быть может, воздух -- рукой дотянусь -- все в шаге.
Да, это воздух -- ах, вот как меня прищемило.
А может, возраст -- в прохладной сырой Варшаве?
Допустим, возраст -- но было смешно и мило.
Но от субботы до субботы
Быть может, я и доживу,
Дожить бы, милый, до свободы.
Да, до свободы -- наяву.
Но как же -- больше? Где мы заблудились в Польше?
И этот поезд -- на выручку и навырост.
А все, что после -- то тоньше, гораздо тоньше,
Душа не врет, и история нас не выдаст.
Но от субботы до субботы
Быть может, я и доживу,
Дожить бы, милый, до свободы.
Да, до свободы -- наяву.
***
Вся Россия к нему звонит,
Говорит ему: -- Извините. --
Ну конечно же, извинит.
Если можете, не звоните.
Вся Россия в дверях стоит,
Плачет пьяной слезой калека.
-- Ну, опять учудил, старик,
Ну и выкинул ты коленце.
Погляди любой протокол --
Там старшой уже все подправил.
Допотопный ты протопоп --
На кого же ты нас оставил?
Тут -- отравленная вода,
Там -- подходят филистимляне,
И рождественская звезда
Сахаристо блестит в тумане.
***
Я играла с огнем,
Не боялась огня --
Мне казалось, огонь
Не обидит меня.
Он и вправду не жег
Мне протянутых рук.
Он горячий был друг,
Он неверный был друг.
Я играла с огнем
Вот в такую игру --
То ли он не умрет,
То ли я не умру.
Я глядела в огонь,
Не жалеючи глаз,
Он горел и горел,
А однажды погас.
Я играла с огнем
До поры, до поры,
Не предвидив особых
Последствий игры.
Только отблеск огня
На лице у меня,
Только след от огня
На душе у меня.
***
Я развлечь вас постараюсь
Старомодной пасторалью.
От немецкой сказки в детской
Веет пылью и теплом.
Кто--то их опять читает
И страницы не считает,
И, незримы, братья Гриммы
Проплывают за стеклом.
Если ты меня не покинешь,
То и я тебя не оставлю.
К этой песенке старинной
Я ни слова не прибавлю.
Там на лаковой картинке
Ганс и Гретель посрединке
Умоляют под сурдинку:
-- Спой, хороший человек.
Этот облик их пасхальный,
Их уклад патриархальный
В наш нелегкий, в наш нахальный
В наш ???невинный, добрый век.
Если ты меня не покинешь,
То и я тебя не оставлю.
К этой песенке старинной
Я ни слова не прибавлю.
Но от этой сказки мудрой
Тонко пахнет старой пудрой,
Ветер треплет Гретель кудри,
Вносит новые слова.
Я сниму остатки грима.
Что вы натворили, Гриммы? --
Вы--то там неуязвимы,
Я--то тут едва жива.
К этой песенке старинной
Я свои слова прибавлю:
Если ты меня вдруг покинешь,
То я это так не оставлю.
Я развлечь вас постаралась
Старомодной пасторалью.
От немецкой сказки в детской
Веет пылью и теплом.
Это я опять читаю --
Я их очень почитаю,
И, незримы, браться Гриммы
Проплывают за стеклом.
***
Я сама себе открыла,
Я сама себе шепчу:
-- Я вчера была бескрыла,
А сегодня полечу
И над улицей знакомой,
И над медленной рекой,
И над старенькою школой,
И над маминой щекой.
Как ни грело все, что мило,
Как ни ластилось к плечу --
Я вчера была бескрыла,
А сегодня полечу
Над словцом неосторожным,
Над кружащим над листом,
И над железнодорожным,
Над дрожащим над мостом.
То ли дело -- эта сила,
То ли дело -- высота,
Я вчера была бескрыла,
А сегодня я -- не та.
Кто--то землю мне покажет
Сверху маленьким лужком,
На лужке -- стоит и машет
Мама аленьким флажком.
Было время -- смех и слезы,
Не бывало пустяков,
Слева грозы, справа грозы,
Рядом -- стаи облаков.
Как ни мучались, ни звали
Кто остался на лугу --
Я вчера была бы с вами,
А сегодня -- не могу,
А сегодня -- не могу,
А сегодня -- не могу...
***
Я теряю тебя, теряю,
Я почти уже растеряла,
Я тираню тебя, тираню --
Позабудь своего тирана,
Вот -- бескровный и безмятежный --
Островок плывет Чистопрудный.
Заблудился мой голос нежный
Над Неглинною и над Трубной.
Я теряю тебя, теряю,
Просто с кожею отдираю,
Я теорию повторяю,
А практически -- умираю.
И играет труба на Трубной,
И поют голоса Неглинной
Над моей головой повинной,
Над душою моей невинной.
Так идем по стеклянной крошке --
Напряженные, злые оба.
Намело на моей дорожке
Два совсем молодых сугроба.
И оглядываюсь еще раз,
И беспомощно повторяю:
-- Ну, услышь мой дрожащий голос,
Я теряю тебя, теряю.
***
Я живу, как живу, я пою, как поется.
Может быть, и могла б жить еще как--нибудь.
У меня твоего ничего не остается.
Ни на руку надеть, ни повесить на грудь.
Ты живешь, как живешь, ты поешь, как поется.
Может быть, ты бы мог жить еще как--нибудь.
У тебя моего ничего не остается.
Ни на руку кольца, ни цепочки на грудь.
А пора бы -- понять, время, время -- научиться:
Из всего выйдет толк, от всего будет прок.
Что теперь, как песок, между пальцев просочится,
То еще -- погоди -- соберется между строк.
***
Я звоню тебе из Невинграда
Сообщить, что я еще жива.
В Невинграде все, что сердцу надо --
И невиноватость, и Нева,
И моя премьерная простуда,
И моей гримерной суета.
Мне никто не позвонит оттуда,
Если я не позвоню туда.
Я себя сегодня постращаю,
Теплый диск покруче раскручу.
В Невинграде я тебя прощаю,
А в Москве, должно быть, не прощу.
Я звоню тебе сюжета ради,
Я жива -- и тема не нова.
В Невинграде все, как в Ленинграде --
И невиноватость, и Нева.
Заклинание
Спаси его, разлука, спаси его, разлука,
Спаси его, разлука -- такая здесь морока.
Войди к нему без стука, прильни к нему без звука,
Возьми его за руку и уведи далеко.
Храни его, надежда, храни его, надежда,
Храни его, надежда -- всему первопричина.
Ведь он -- юнец мятежный, не робкий и не нежный,
А нам -- что ни мужчина, то новая морщина.
Дай бог ему удачи, дай бог ему удачи,
Дай бог ему удачи на каждом повороте.
А в жизни той собачьей -- дай бог ему тем паче,
Даруй ему, из прочих, -- дорогу покороче.
Минуй его, сиянье, минуй его, сиянье,
Минуй его, сиянье и почести земные.
Он будет жить далёко, от нас на расстояньи,
И будут с ним заботы, и женщины иные.
Застывшие Фили
Туда меня фантомы привели,
Где -- нет, не ищут женщины мужчин.
Привиделись озябшие Фили,
Где я ловлю попутную машину,
Чтоб через четверть, может быть, часа,
Московское припомнив сумасбродство,
Внутри себя услышать голоса
Филевского ночного пароходства.
Туда ведут нечеткие следы,
Где люди спят и к сказочкам нечутки,
Где я у самой глины, у воды,
Приткнувшись лбом к стеклу какой--то будки,
Звонила, под собой не чуя ног,
Но знала -- выход будет нелетальный --
Подумаешь, всего один звонок
От женщины какой--то нелегальной --
Так что ж, до самой смерти неправа?
Весь город, как ладонь, уже изучен,
Но выхватит судьба из рукава
Гостиницу в сети речных излучин,
Мужчину, прилетевшего с земли,
И женщину, поверившую чуду...
Привиделись застывшие Фили,
Которых не было, не есть... Не буду.
Зимняя прогулка
Иду по улице зимой,
И непонятно мне самой,
Как не заносит снегом.
Хотя погода хороша,
Болит, болит моя душа
Между землей и небом,
Между землей и небом.
А где--то светится окно,
Так поздно светится оно --
Меня там не хватает.
Хотя погода хороша,
Болит, болит моя душа --
Ее ледок не тает,
Ее ледок не тает.
А скоро будет Рождество,
Но это тоже ничего --
Потом пройдет и это.
Хотя погода хороша,
Болит, болит моя душа --
Ей облегченья нету,
Ей облегченья нету.
А можно так и дальше жить --
Спешить, грешить, людей смешить,
Ни шатко и ни валко.
Да и погода хороша,
Но все болит, болит душа --
Ее--то вот и жалко,
Ее--то вот и жалко.
Мишка из манной каши
Am Dm E7 Am
Ах, какой он странный -- лапки, носик, ушки.
Dm G7 C
Я сегодня манной каши не докушал.
A7 Dm G7 C Dm
И со мною странный случай приключился:
Am E7 Am
Медвежонок манный из комков слепился.
Он немножко странный -- глазки из смородин,
Но зато на прочих не похож уродин.
А чтоб был заметен труд мой не напрасный,
Из брусники красной язычок прекрасный.
Я сказал верзиле, дяде в магазине:
``Сколько бы медведей вам ни привозили,
Нет у вас такого -- он ведь бесподобен,
Он еще удобен тем, что он съедобен''.
Дядя удивился, но спросил упорно:
-- Почему твой мишка белый, а не черный?
-- А что, он иностранный, -- я ответил гордо,
-- Он из каши манной, и спина, и морда.
Дядя был неглупый, это и тревожит:
Он сказал, что взрослый так слепить не может.
А почему не может -- никто не отгадает, --
Просто каждый взрослый кашу доедает.
Цыганочка Аза
6/8
Dm Gm
Цыганка, цыганочка Аза
A7 Dm
Жила здесь и зиму и лето,
Dm Gm
Теперь здесь спортивная база:
A7 Dm
Тяжело-- и легкоатлеты.
D7 Gm
Вот здесь поднималась в беседку,
C F-A7
Вот тут примеряла наряды,
Dм Gm
Теперь здесь спортивная сетка,
A7 Dm
А также другие снаряды.
Шумели, шумели аллеи,
Отрада хозяйского глаза.
Шалели мужчины, шалели,
Плясала цыганочка Аза.
``Тоску позабудешь и Питер,
Ты все у меня позабудешь!
Я -- первый российский кондитер,
Ты -- первой цыганкою будешь.''
Ах, что это, что это значит? --
Шампанское льется и льется,
Цыганка смеется и плачет,
И плачет -- как будто смеется.
В деревне у нас перемены:
Где старой часовенки конус,
Теперь молодые спортсмены
С утра повышают свой тонус.
Цыганка, цыганочка Аза,
Взбешенный влюбленный кондитер,
Та самая, самая фраза:
``Поедем--ка, милая, в Питер.''
Теперь беговые дорожки,
Теперь молодые аллеи,
А раньше--то, господи, дрожки,
А раньше коней не жалели.
* Имануил Глейзер. Вероника ДОЛИНА : ОТ ПЕРВОГО РОЖДЕНЬЯ ДО ВТОРОГО *
---------------------------------------------------------------
Напечатано: "Русский израильтянин" ноябрь-98
---------------------------------------------------------------
Все биографические справки единодушно утверждают, что Вероника До-лина
занимается песенным творчеством с 1971 года, т.е с 15 лет. На ее недавнем
концерте прозвучала песня, написанная в 18 лет на скамейке в московском
метро в связи с чьим-то днем рождения и подаренная именин-нику в тот же
вечер.1974 годом уже помечен цикл "Семь песен Жанны д'Арк". Есть, стало
быть, все основания, не привязываясь к точной дате, от-мечать как минимум
25-летие ее бардовской жизни, ее -в высшей мере!- авторской песни.
Оглядываясь слухом и памятью на эту четверть века, прежде всего
невольно констатируешь невозможность дробления творчества Вероники До-линой
на четко очерченные периоды, неприменимость либо искусственность деления ее
пути на этапы типа "ранний" и "поздний". Когда она выходит се-годня на
подмостки и начинает с "А хочешь я выучусь шить?", это воспри-нимается не
как сознательное желание напомнить нам о давности нашего знакомства, а как
подтверждение того, что никакой разлуки между нами не было и нет.Что же
касается самой песни, то она звучит надвременно свежо, как и в пору своего
появления на свет.
Да, случай Вероники Долиной таков, что голос ее музы, никак не
избе-гая и не обходя молчанием катаклизмы выпавшего на ее долю времени,
остается верен себе, хранит свою органику, свое "лица необщее выраженье".
Нет поэтому нужды напоминать о конкретно-историческом содержании этой
последней четверти века, ибо нет ничего по-настоящему значительного в этом
времени, что осталось бы непреломленным в ее творчестве, несмотря на его
явно лирический характер. Думается, не будет преувеличением ут-верждение,
что это как раз тот самый случай, к которому применимы слова Гейне о трещине
мира, проходящей сквозь сердце поэта и слова Тютчева о том, что " Блажен,
кто посетил сей мир в его минуты роковые". Достаточно вспомнить ее песенные
отклики на уход Высоцкого, ее песни на судьбоносно больную тему эмиграции от
ранней "Серой шейки" до более поздних "Уезжа-ют мои родственники" и
"Караганда-Франкфурт", чтобы раз и навсегда снять сугубо женский ореол с ее
недюжинного таланта.
Генетически восходящая к окуджавской традиции и прижизненно щедро
окрыленная самим Булатом, не без гордости называющая себя "последней
шестидесятницей", Вероника Долина в чисто поэтическом плане наследует своим
великим предшественницам - Ахматовой и Цветаевой. При всей несхожести этих
двух поэтических ключей, этих чуть ли не полярно разня-щихся стихий, нельзя
не заметить, как в долинских текстах самобытно сплав-лены ахматовское
пристрастие к "прозы пристальным крупицам" с цветаев-ским распевным началом
и ее же рисковой раскованностью, как по-ахма-товски естественна долинская
лирическая первозданность, приподнятая над землей чуточку книжным
цветаевским романтизмом.
И тут,кажется, самое время сказать о том, что Вероника Долина
оп-равила в песни не только лирику сердца и приметы исторического времени.
Она изначально включила в свой песенный контекст и самые разнообразные
культурные пласты, расставив в них свои акценты и обозначив свои цен-ностные
духовные ориентации. Будь то домик Чайковского в Клину или незабвенный образ
историка Натана Эйдельмана, цветаевская проза или печальная судьба
писателей-обереутов,отклик на письмо Наума Коржавина или письмо Василию
Аксенову- по их живым контурам отныне струится ее высокое глиссандо под
неповторимо тревожный перезвон ее аккордов. Ценно и то, что в обращении с
культурными пластами у Долиной начисто отсутствует хоть какой-то намек на
стилизацию, не говоря уже о подража-тельстве.
В мир Булата Окуджавы мы входим, вернее вошли со старого Арбата. А
вход в долинский мир означен на той же карте Москвы сретенскими воро-тами.
Эта малая родина поэта, светящая отовсюду, служит не только визит-ной
карточкой автора, но пожизненной подпиткой его творческой нивы. Уж десять
лет, как открыт для российского человека земшар, как Варшава и То-кио, Париж
и Конаково, Вильнюс и Бостон уравнены в правах на живую встречу с российским
бардом, а Сретенка вновь и вновь диктует новые сло-ва и мелодии, и "не
проходит, как родинка". И если в застойные времена эти песни можно было с
явной коньюнктурной натяжкой обозначить как патрио-тические, то новые
времена вернули им их истинный статус песен о собственном детстве и детстве
собственных детей. "Везет сомнамбула сом-намбулу..." - и этим сказано все.
Принадлежа к постокуджавскому поколению бардов, начав вместе с целой
россыпью талантливых людей, Вероника Долина прошла четверть-вековую
дистанцию не просто достойно, но хочется сказать по-лидерски. У тех, кого
называли "каэспэшниками", кого награждали на фестивалях и слетах, сегодня
тоже вышли "компакты" и книжки, но, увы, настоящего отрыва от "планки" КСП
так и не случилось. Дело, разумеется, не в дележе каких-то лавров, а в том
лишь, что о бардах продолжают говорить как о массовом явлении, как о бывшем
движении протеста против официоза, не замечая при этом, что все это больше
относится к бардовской публике, к тем тысячам, что заполняют амфитеатр
грушинского фестиваля. Что же касается самой авторской песни, то она
начинается с автора, и с этой точки зрения хочется говорить не о массовом
явлении, а об авторе как о явлении в искусстве. Сегодня даже самые ярые
апологеты массовой туристской песни признают, что явлением в искусстве
Вероника Долина стала уже четверть века назад. И если прежде она естественно
примыкала к духовной оппо-зиции против официальной эстрады, то сегодня, как
и раньше без програм-ных деклараций, естественно противостоит той массовой
эстрадной бездухов-ности, которая заполонила все подмостки и масс-медиа в
постсоветской России. Даже до наших дальнезарубежных очагов все сильнее
докатывается этот коммерческий хитпарадный дух, к сожалению поглощающий даже
тех, кто вырос если не на Окуджаве, то на Бернесе и Шульженко.
Нынешняя осень в творческой биографии Вероники явно особая: ее большое
турне по Северной Америке отмечено двумя настоящими премье-рами. Буквально
за пару дней до ее вылета из Москвы вышел новый компакт с двумя именами на
титуле: Вероника Долина, Михаил Володин. На эту премьеру ушло двадцать лет
жизни- дружбы, творчества, судьбы. Еще недавний минчанин, поэт и бард Михаил
Володин перебрался в Бостон, концертно и дружески освоенный Вероникой
Долиной с конца 80-х. Диск назван "Будто письма", хотя адресованы эти
песни-письма не столько друг другу, сколько нам с вами. На редкость удачным
оказался и буклет этого диска, в оформлении которого использованы прелестные
композиции супруги Михаила Володина Екатерины Бессмертной и
бостонско-московские фото авторов.
И, наконец главная премьера этой осени. В конце семидесятых Вероника
Долина, тогда уже широкоизестный бард, получила диплом препо-давателя
французского языка. Этот язык был впитан ею с раннего детства, но лишь
десять лет назад не без участия всеобщей перестройки она осме-лилась
перевести полдюжины своих стихов-песен на этот столь песенный язык. Шло
время. Поддержанная в этом своем начинании друзьями и поклонниками во
франкоговорящих регионах планеты, Вероника Долина отва-жилась на полноценную
премьеру - французский концерт в двух отделениях в Монреале, куда судьба не
заносила ее последних 9-10 лет. И вот через день после прекрасного
выступления перед русским Монреалем, на которое собра-лось не менее
четырехсот слушателей, в широкоизвестном кафе-мастерской "На обочине", где
регулярно поют знаменитые шансонье, в переполненном зале с микрофонами и
телекамерами канадского ТВ Вероника Долина выда-ла- выдохнула более 25 своих
песен на языке Вийона и Брассенса, Бреля и Эдит Пьяф. Случай, прямо скажем,
беспрецедентный. Известны переводы стихов самими авторами от Пушкина до
Бродского. Известны цветаевские пушкинские шедевры по-французски, но в мире
авторской песни это насто-ящая премьера! За русской поэзией уже как минимум
два века закреплена репутация непереводимой, либо переводимой ущербно, т.е.
без "звучной подруги" - рифмы и т.д. и т.п. И вот звучит из уст вчера еще
певшей это по-русски песня без натяжек и потуг, звучит, словно изначально на
этом языке и родилась. Такому явлению есть только одно название - Чудо!
Не станем вдаваться в детальный анализ этого чуда, обсуждать, где
автор ближе к оригиналу, где чуть дальше от него, переводы это или вариации
на темы собственных песен... Доверимся овациям тех, кто зачарованно затаив
дыхание, слушал эти песни на своем родном языке, ни с чем их не сравнивая.
Доверимся восторгам видавших виды радио и тележурналистов французского
Монреаля, три дня одолевавших Веронику До-лину, еще неделю назад никому в
этом самом Монреале неизвестную.
По одной-две песни по-французски Вероника показывала на выступле-ниях
перед русскоязычной аудиторией, и судя по тому, как эта аудитория принимала
французские "Табак" или "Китайский ресторанчик", можно, положа руку на
сердце сказать, что ее второе рождение - подарок не только фран-цузам, но и
нам всем.
...И быть французскому компакту, и быть встречам с русским и
фран-цузским Парижами! Но вне всякого сомнения быть и новым песням с
гор-чащим привкусом-призвуком ее Сретенки, с безошибочно к месту ввернутым
модерновым словечком, с немудрящей, но всегда по-долински пронзительной
мелодией, придающей редкостное напряжение и удивительную окраску самым
обиходным словам.
И какое счастье, что от первого рождения до второго не тускнеет огонь
ее богом данной свечи, который она так скромно определила как "маленький, но
ясный".
Imanouil GLEIZER
158 Harvard St. #1
Brookline, MA 02446
617.731-2570
imanouil@gis.net
Last-modified: Tue, 08 Jun 2004 20:08:45 GMT