Оцените этот текст:


---------------------------------------------------------------
     © Copyright Stephen King "Riding the Bullet"
     © Copyright перевод с английского Илья Гусев
---------------------------------------------------------------

     Я никогда и никому не рассказывал эту  историю, но совсем не потому что
я боялся быть не понятым, точнее.. мне было стыдно, да и это касается только
меня - это  мое, личное.  Рассказывая ее я понимаю, что тем самым она теряет
всякую  ценность, становясь  более  приземленной  и похожей на что-то  вроде
обычных россказней о  привидениях перед сном. Хотя быть может больше всего я
боялся  того, что рассказывая ее  кому-то вслух, я бы мог  сойти с ума. Но с
тех пор как умерла моя  мать,  я постоянно просыпаюсь в липком поту  и  меня
мучают  кошмары.  Я боюсь выключать свет, но и  при включенной лампе мне  не
спится. Ночи полны теней, вы  не  замечали? Они  не исчезают даже при свете.
Стоит только подумать как длинная тень превращается  в  фантазии, таящиеся в
глубине вашей души.
     Ничто.
     Я  был  еще  сосунком  учившимся  в  университете  штата Мэн  когда это
произошло. Мой отец умер, когда я еще  был слишком мал чтобы его  помнить, я
был всего лишь ребенком, и был  лишь только Алан  и Джин Паркер, один против
целого мира. Однажды миссис  Мак-Курди, жившая  от нас чуть выше  по дороге,
позвонила  мне  в  комнатушку,  которую  я  делил  вместе  с  тремя  другими
студентами. Мой  номер телефона  она нашла на магнитной  доске,  висевшей на
холодильнике с тех самых пор, как его написала мама.
     "У нее был инфаркт" сказала она в своей неизменной манере тянуть  слова
с отчетливым американским акцентом.  "Все произошло в ресторане. Но не думай
паниковать, это лишь  только то что я слышала. Доктор  кстати, считает что в
этот раз  все  обошлось.  По  крайней  мере она  в  сознании  и  даже  может
говорить."
     "Да? С чего вы взяли что я буду паниковать?" спросил  я. Изо всех сил я
пытался сохранить  спокойный, где-то даже  скучающий  тон, хотя сердце сразу
забилось быстрее  и  в  комнате  стало  необычайно жарко. Поскольку  все мои
соседи находились  на учебе  и обычно возвращались только к  вечеру,  я  был
абсолютно один и предоставлен сам себе на протяжении всего дня.
     "Ох,  ахух. Первым  делом она попросила меня  позвонить тебе, но только
постараться не напугать. Полна заботой тебе не кажется?"
     "Ага."  Конечно я  был напуган. Еще  бы,  когда  кто-то  звонит  тебе и
говорит что  у твоей матери приступ и ее  прямо  с работы увезли в больницу,
как вы себя чувствовали, черт побери?
     "Твоя мать попросила  тебя остаться до конца  недели  и  уладить дело с
учебой, а потом ты можешь приехать навестить ее."
     Ну  да! Черта с два я останусь в этой  провонявшей пивом крысиной дыре,
пока моя мать лежит в больнице в ста милях к югу и быть может умирает.
     "Она еще  очень молода, твоя мать," сказала миссис  Мак-Курди.  "Просто
последние несколько лет выдались тяжелыми, ей требуется отдых. Ну и  конечно
сигареты, они  то ее  и  добили. Нет  она просто обязана бросить курить  это
дерьмо."
     Честно  говоря  я  сомневался  что она это  сделает,хотя  мать  отлично
понимала что они здоровья не прибавляют, но все же - моя мать любила курить.
Я поблагодарил миссис Мак-Курди за звонок.
     "Ну что ты, я считаю это своим долгом," сказала  она.  "Так  когда тебя
ждать,  Алан?  В субботу?"  Скорее это был вопрос вежливости, поскольку  она
отлично знала ответ.
     Я выглянул  в окно, стоял  прекрасный октябрьский день  :  казалось что
большие  светлые облака  зависли  над деревьями  усыпавшими  своими  желтыми
листьями всю Милл-стрит. Я взглянул на часы. Три двадцать. Ее  звонок застиг
меня как раз в то время, когда я собирался на мой четырех часовой семинар по
философии.
     "Вы смеетесь" спросил я. "Я приеду уже сегодня."
     Ее смех был сухим и растворился в тишине - миссис Мак-Курди была именно
тем с кем было классно обсуждать то как бросить курить. "Ты молодец! Поедешь
прямо в больницу, а уж потом домой?"
     "Я думаю да" сказал я. В общем-то я решил не объяснять миссис Мак-Курди
что моя старушка уже давно не на ходу, что то случилось  с коробкой передач,
и в ближайшем будущем она  врядли попадет куда-либо кроме  как на  свалку. Я
собирался добраться автостопом до Левистона, а уж от туда до нашего домика в
Харлоу,  конечно, если не будет слишком поздно. Если же  все таки я опоздаю,
то  я  прикорну  на  одной  и  больничных  скамеек.  В этом не  было  ничего
необычного,  поскольку мне часто приходилось ловить попутку  для  того чтобы
добраться из дома в школу, или спать облокотившись на автомат с кокой.
     "Я думаю ключ от двери все еще лежит под  красной тележкой, но я все же
проверю," сказала она. "Ты ведь понял что я имею ввиду?"
     "Конечно." Моя мать  всегда держала  старенькую  красную тележку  около
задней  двери. Летом в ней всегда росли цветы. Задумавшись над этими вещами,
я только сейчас смог осознать что же случилось на самом деле : моя мать была
в  больнице,  маленький, уютный  домик  в Харлоу в котором  я  вырос,  будет
сегодня темным и  не гостеприимным - там совсем пусто и некому включить свет
после захода солнца. Миссис Мак-Курди сказала что мать еще молода, но  когда
тебе самому двадцать один, то сорок восемь кажется уже историей.
     "Будь осторожен Алан. Не гони."
     Моя скорость будет зависеть от того кто меня подберет и я надеялся, что
он  будет нестись  как  черт.  Иначе  мне  никогда  не  успеть в Центральный
Медицинский Центр штата Мэн вовремя.  Впрочем  нет  поводов для беспокойства
миссис Мак-Курди.
     "Обещаю что не буду. Спасибо за все."
     "Не  за что,"  сказала  она.  "Надеюсь  с  твоей  матерью будет  полный
порядок. Я думаю она очень обрадуется увидев тебя."
     Повесив трубку я нацарапал коротенькую записку, в которой в двух словах
написал  что  произошло и куда  я  направляюсь. В  записке я  просил Гектора
Пассмора, на мой взгляд наиболее ответственного из  моих  соседей, объяснить
преподавателям  что  со мной случилось, чтобы меня  случайно не отчислили за
прогулы  - двое или трое из моих учителей были бы совсем  не против. Затем я
положил пару сменного белья в дорожный рюкзак, туда же отправился пожеванный
псом учебник "Вступление в Философию", и вышел из дому. Я пропускал курс уже
целую неделю, но несмотря на данное обстоятельство, проблем  с ним у меня не
возникало. В ту ночь мое понимание мира изменилось до не узнаваемости, и мой
учебник по философии не мог это объяснить как впрочем и принять. Я понял что
существуют вещи, которые недоступны пониманию,  они просто  есть,  и никакая
книга в мире  не может объяснить что они. Иногда бывает лучше забыть что эти
вещи существуют. Если вы можете, ЗАБУДЬТЕ.
     Больница  находилась в ста двадцати милях  от Университета штата Мэн  в
Ороно по  дороге через Левистон, в  местечке  под названием  Андроскоггин, и
самый  быстрый путь туда лежал по  шоссе 95. Честно говоря магистраль это не
самый лучший выбор  для  путешествий автостопом, поскольку,  копы из полиции
штата, не упустят  своего шанса оштрафовать  водителя, который и остановился
то  только для того,  чтобы взять  попутчика. Обдумав все это, я  решил  что
пойду  по 68-ой  дороге  уходящей  на  юго-восток от  Бангора. Это  обычная,
проезжая дорога, где есть не плохой шанс поймать попутку, если ты конечно не
похож на полного психа. Да и копы здесь встречаются гораздо реже.
     Сперва меня взял на борт слегка мрачноватый страховой агент, и довез до
самого Нью-Порта. Я стоял на пересечении дорог 68-ой и 2-ой около 20  минут,
когда мне наконец повезло. Моим спасителем оказался мужчина в годах, который
направлялся в Боудинхэм.  Не отпуская  руля одной рукой,  другой  он держал,
обхватив свою промежность. Было похоже  на  то, что там  что-то  было, и это
что-то никак не давало ему покоя.
     "Моя женушка, черт побери, говаривала  что я сдохну в канаве с  ножом в
спине,  если  не  прекращу брать попутчиков",  сказал  он, "но когда я  вижу
такого паренька как ты, стоящего на обочине,то я,черт побери, вспоминаю себя
в  твои годы.  Я  тоже  останавливал попутки. Тоже путешествовал.  А  теперь
взгляни  на меня, моя жена умерла четыре года назад,  а все еще езжу на этом
старом Додже. Черт, временами, я так по ней скучаю." Он вновь обхватил рукой
промежность. "Куда направляешься сынок?"
     Я рассказал ему почему так тороплюсь добраться до Левистона.
     "Плохо дело,"  сказал  он.  "Мне так  жаль что  это  случилось с  твоей
матерью!" Столь неожиданная нотка понимания и сочувствия  прозвучавшая в его
голосе глубоко задела меня, и я почувствовал как на глаза навернулись слезы.
Большим  усилием воли  мне удалось  успокоиться. Меньше  всего  на свете мне
хотелось  сейчас дать волю чувствам и  разреветься  сидя  в этой дребезжащей
неуклюжей развалюхе, сильно пахнущей мочей.
     "Миссис МакКурди - та старая леди, которая позвонила мне - сказала, что
все не так плохо. Моя мать еще очень молода, ей всего сорок восемь."
     "И  все же это был удар!" Его голос  был полон неподдельной тревоги. Он
беспокойно  почесал в промежности, скрытой под тканью  зеленых трусов, своей
огромной  ручищей. "Удар, черт побери,  это не шутки!  Сынок, я бы сам довез
тебя до Центральной больницы штата -  и  даже  доставил бы до cамых дверей -
если бы не пообещал своему брату Ральфу, отвезти его в эту частную лечебницу
в Гэйтс. Там находится его жена, у нее это заболевание ... ну когда ни хрена
не  помнишь,  понятия не  имею, как они его называют, толи болезнь Андерсена
или Альвареза, или что-то в таком роде."
     "Болезнь Альцгеймера," сказал я.
     "Хах,  похоже,  я  сам  ее  подхватил.  Дьявол,  я просто  обязан  тебя
довезти."
     "Вам совсем  не нужно этого  делать," сказал я. "Я  без проблем  поймаю
попутку из Гэйтс."
     "Да, но все  же,  "  сказал он.  "У твоей  матери  удар! Ей всего сорок
восемь!"  Он  снова поправил  трусы.  "Хренов стручок!"  крикнул  он,  затем
рассмеялся  -  скорее  это  было похоже  на  смех полный отчаяния.  "Чертова
грыжа!" Знай, сынок,  мы  все у господа под колпаком, и уж он то знает, кому
надо надрать  задницу. Но ты молодец,  что решился  бросить  все  ради своей
матери."
     "Она хорошая мать," сказал я, и снова комок подступил к горлу.
     Я не помню, чтобы я так скучал по дому, когда  учился в школе, ну разве
что совсем немного в  первую неделю учебы,  но и этой недели мне хватило.  У
меня не  было никого  ближе мамы  на  этом  свете.  Я  просто  не  мог  себе
представить жизни  без нее. "Все не так плохо..", сказала  миссис  МакКурди,
"..удар..", "..могло быть и хуже..". Черт, только бы она сказала мне правду,
только бы все  так и было на  самом  деле. Мы  ехали молча. Это  не было той
быстрой ездой, на которую я так рассчитывал, старик придерживался стабильных
сорока-пяти миль в час, иногда пересекая разделительную линию, чтобы сменить
полосу движения, но  мне  показалось, что мы ехали целую вечность, и в  этом
было мало что хорошего. 68-ая магистраль, пронеслась мимо нас, уходя на мили
в  глубь  лесов,  разделяя  маленькие городишки, которые  то появлялись,  то
исчезали  лишь  изредка мерцая.  В  каждом из  них был свой бар и  маленькая
заправочная   станция:  Нью-Шэрон,  Шэрон,  Офелия,  Вест  Офелия,  Ганистан
(который  однажды  был  Афганистаном,  невероятно  но  факт),  Механик-Фолс,
Кастл-Вью,  Кастл-Рок.  Яркая  небесная  синева  темнела,  с  тем  как  день
постепенно переходил в вечер.  Водитель,  сперва  включил  парковочные огни,
вслед за этим зажглись передние фары Доджа. Он казалось, не замечал ни огней
своего автомобиля, ни огней, от встречных машин, направленных прямо на него.
     "Жена моего брата, даже не помнит своего имени," сказал он.  "Она уже и
слов то не помнит, "за", "да", "нет", "или",  "быть может", все  это для нее
пустой звук. Вот что с тобой делает эта болезнь Андерсена, сынок. А ее глаза
словно кричат  ...  'Заберите  меня  отсюда'...  я  уверен, что она  бы  это
сказала, если бы помнила, как это делается. Ты ведь понимаешь о чем я?
     "Да,"  сказал  я.  Сделав глубокий вздох,  я подумал,  интересно,  быть
может, запах мочи в машине, был из-за собаки старика, которую он иногда брал
с собой в дорогу. Я спросил, не будет ли он против, если я немного приоткрою
окно. Так и не  дождавшись  ответа, я  все-таки открыл окно,  но  старик  не
заметил этого, как не замечал он и света  фар от встречных машин. Около семи
часов мы въехали  на холм в западной  части Гэйтс и  тут мой шофер закричал,
"Смотри-ка, сынок! Луна! Будь я проклят, если она не похожа на открывашку!"
     Она и  в  правду была похожа  на  открывашку - огромный оранжевый  шар,
медленно  поднимающийся над горизонтом. И все же в ней  было  что-то пугающе
необъяснимое,  и это что-то было куда менее приятнее, чем просто открывашка.
Она казалась одновременно чистой  и порочной. Глядя  на поднимающуюся  луну,
внезапно  мне в голову пришла ужасная  мысль: что  если моя мать  не  узнает
меня, когда я  приеду в  больницу? Что если она потеряла память, и не помнит
даже  слов "за", "да", "нет", "или",  "быть может"?  Что будет,  если доктор
скажет что нужен, кто-то,  кто будет постоянно ухаживать за ней, до конца ее
дней? И этим кем-то, конечно, буду я, потому как больше было не кому. Прощай
колледж. Как быть с этим, друзья и соседи?
     "Загадывай  желание,  боуу!" крикнул  старик. От  возбуждения его  крик
заставил  меня поморщиться - как будто осколки стекла попали в ухо. Он резко
дернул себя за член, и тот  издал какой-то щелкающий  звук. Я никогда еще не
видел, чтобы кто-то мог, так себя дернуть за конец и  при этом  не  лишиться
его.
     "Желания, загаданные в полнолуние сбываются, черт побери, так говаривал
мой отец!"
     И я пожелал чтобы моя мать узнала  меня, когда я зайду к ней в комнату,
чтобы радостный огонек загорелся в ее глазах и она произнесла бы мое имя.
     Пожелав это,  я тут  же начал  ругать  себя за это. Мне  казалось,  что
желание  загаданное  на  эту  нездоровую  луну,  не  принесет  ничего  кроме
неприятностей.
     "Эх, сынок!",  сказал  старик.  "Как  бы я хотел,  чтобы  моя жена была
сейчас здесь! Я бы попросил у нее прощения за каждое сказанное  мной  грубое
слово!"
     Двадцать минут спустя,  с тем как день полностью погрузился во тьму, мы
прибыли в Гэйтс Фаллс.
     Перед  желтым указателем, стоявшим  на  перекрестке,  старик свернул  с
дороги на обочину,  чуть  задевая передним  правым колесом Доджа  за бордюр.
Этот звук отдавался болью у меня в зубах. Он посмотрел на меня  диким полным
возбуждения  взглядом,  казалось  он  свихнулся, хотя  я не заметил  этого в
начале, старик  был  похож на психа. И  все  что он  произнес,  звучало  как
восклицание.
     "И все же я отвезу тебя! Да сэррр! К черту Ральфа! Скажи только слово!"
     Я очень  хотел  побыстрее добраться к матери, но мысль о том,  что  мне
предстоит ехать еще двадцать миль в этой зассанной колымаге, щурясь от света
встречных  машин направленного на нас, не очень меня прельщала. Так же как и
картина, что  старик  будет вилять по  всей ширине Лисабон-стрит. Но  больше
всего  мне не нравился  он.  Я не мог  больше выдержать  его  почесываний  и
подергиваний, его резкого местами режущего голоса.
     "Не стоит," сказал я, "все в порядке.  Езжайте и  позаботьтесь  о своем
брате." Я открыл дверь, намереваясь выйти, и случилось именно то, чего я так
боялся. Он  схватил меня за руку своей скрученной ручищей. Это была та рука,
которой он ерзал по промежности.
     "Скажи только слово!" сказал он.  Его голос, перешел в шепот. Он сильно
сжал  мою руку своими пальцами, чуть выше локтя.  "Я  довезу  тебя до  самой
больницы! Ухх! Пусть я вижу тебя первый раз в жизни,  как и  ты меня! Хрен с
этим "за", "да", "нет", "или", "быть может"! Я отвезу тебя туда!"
     "Не  беспокойтесь," повторил  я, во мне боролось желание  выскочить  из
машины,  оставив рубашку зажатой в его руке,  как  если  бы это была цена за
свободу. Он будто погружался  в воду. Я думал, что дернувшись смогу ослабить
его  хватку, но быть может он  даже успеет схватить меня за горло, но он  не
сделал этого. Его пальцы разжались,  и он совсем отпустил мою руку,  когда я
наконец ступил на землю. И как всегда бывает, когда самый критический момент
был позади, я удивился,  что же меня собственно говоря так напугало.  Он был
просто  стариком  разъезжающим,  в  своем старом  дребезжащем  Додже,  и был
разочарован,  что  его  предложение  было  отвергнуто.  Старик,  промежность
которого не давала ему покоя. Какого черта я за паниковал?
     "Спасибо вам за то что подвезли, и за предложение," сказал я. "И все же
не стоит, я пойду прямо, по этой  дороге," я показал на Плезант-Стрит. "-  и
спокойно поймаю попутку!"
     Какое-то  время он молчал,  а  потом кивнул. "Ахух,  наверное ты прав,"
сказал он.  "Только  держись  подальше  от города,  никто не  остановится  в
городе, потому  как никто не хочет проблем с  полицией." Он был  прав насчет
этого, ловить попутку в городе, даже таком  маленьком как Гэйтс, было пустой
тратой  времени.  Я  подумал  что  ему  наверное  немало  пришлось  поездить
автостопом по стране.
     "И  все  же сынок ты  уверен?  Ты ведь  знаешь  что говорят о  птичке в
клетке." Я снова засомневался. На счет птички он  был тоже  абсолютно  прав.
Плезант-стрит  переходила в Ридж-роуд лишь через милю к западу от указателя,
а та в свою очередь,  тянулась на целых пятнадцать  миль  лесов,  прежде чем
выходила на шоссе  196 - пригород Левистона. Было  уже совсем темно, а ночью
всегда  труднее остановить  машину.  Когда свет  фар,  выхватывает  тебя  из
темноты,  ты  все  равно выглядишь  как  сбежавший каторжник из  Уиндхэмской
Исправительной   колонии,   даже  с  нормальной   прической,   и   аккуратно
заправленной  в  джинсы рубашкой.  Но  я  точно  не  хотел больше  ехать  со
стариком. Особенно теперь, когда я с таким трудом, вырвался из  его  машины,
все же с ним было что-то не в порядке - быть может  из-за голоса, звучавшего
немного грубовато и резко. К тому же мне всегда везло с попутками.
     "Да уверен," сказал я. "Еще раз большое спасибо."
     "В любое время сынок. В любое время. Моя жена..." Он вдруг замолчал,  и
я увидел как слезы заблестели  у него в глазах. Еще  раз поблагодарив его, я
захлопнул  дверь перед  тем, как он успел сказать что-нибудь еще. Я поспешил
через дорогу, моя тень то появлялась, то  исчезала в свете указателя. Будучи
уже  довольно далеко, я оглянулся.  Додж все  еще  стоял там, припаркованный
напротив магазинчика  "Фрукты &  Фонтан Фрэнка".  При свете указателя, я мог
различить  его  сгорбленную фигуру. Старик сидел  в  машине облокотившись на
руль. Внезапно я подумал, а не мог ли я убить его своим отказом?
     Пока  я  размышлял, из-за угла выехала машина, и водитель мигнул своими
фарами в сторону Доджа.
     В ответ, старик  тоже мигнул фарами,  и это означало что мои подозрения
не  оправдались.  А моментом  позже,  Додж выехал задним  ходом на  дорогу и
медленно скрылся  из виду,  свернув за угол.  Я смотрел  за  ним, пока он не
исчез, а затем поднял голову и посмотрел на луну. Она казалось начала терять
свой неестественный оранжевый цвет, но все же в ней было что зловещее.
     Мне никогда еще не приходилось слышать, о желаниях загаданных на луну -
на падающие вечерние звезды, да, но не на луну.
     Снова подумав  о том что лучше  бы я ничего не загадывал, я заметил что
становится совсем темно, а  я все еще стоял на этом перекрестке. Я шел вдоль
Плезант-стрит, выставив руку, в надежде остановить проходящие машины, но они
проносились  мимо даже  не снижая  скорости. По  обе  стороны от  дороги шла
череда  магазинов и  домов,  затем она кончилась, и я  шел лишь в  окружении
густого леса. Каждый раз, когда вдалеке брезжил свет  фар, отталкивающий мою
тень, я  выставлял  свою  руку, пытаясь  надеть  на себя,  что-то  наподобие
обнадеживающей  улыбки. И  каждый  раз,  машина  проезжала мимо, не замедляя
скорости.   Кто-то  даже  крикнул,   "Найди  работу,  обезьянье  дерьмо!"  и
засмеялся.
     Я  не  боюсь  темноты - или  тогда не боялся  -  но  постепенно я начал
подумывать, а не совершил ли я ошибку, не поехав с водителем Доджа, прямо до
больницы. Я бы мог заранее взять с собой плакат с надписью НУЖНО В ЛЕВИСТОН,
БОЛЬНА МАТЬ, хотя я сомневался что это бы мне помогло. В конце концов, любой
псих способен на такой трюк.
     Я медленно плелся, шаркая ботинками по обочине, прислушиваясь к  звукам
ночного леса: из далека доносился собачий лай, где-то рядом ухала сова,  был
слышен звук завывающего ветра.
     Небо  было озарено  лунным  светом, но я не  видел  саму  луну, высокая
преграда из деревьев заслонила ее на время.
     С  каждым  новым  шагом  отделявшим  меня  от Гэйтс,  все  меньше машин
проезжали мимо  меня. С  каждой  минутой  я  осознавал всю  глупость  своего
решения, отказаться  от предложения старика. Перед  моими  глазами предстала
картина,  моя  мать  в  больничной  койке  с гримасой  исказившей  ее  лицо,
хватается  за  жизнь  ради меня,  даже  не подозревая,  что  я так  запросто
отказался от шанса добраться до Левистона, из-за  того что мне не понравился
старик,  со  своим  грубоватым  голосом,  и  зассаной колымагой.  Взойдя  на
небольшой холм, я снова увидел луну, озарившую все вокруг.
     Справа,  заняв   место   деревьев,  расположилось  небольшое  городское
кладбище. Надгробия, выделялись бледным  светом в ночи. Что-то  маленькое  и
черное спряталось за одним из них, подозрительно наблюдая  за мной.  Подойдя
поближе, я увидел, что была просто дикая лесная птица.
     Бросив на меня быстрый взгляд своих красных глаз, она скрылась в густой
траве. Внезапная  усталость, навалившаяся на меня, говорила  о том,  что мои
силы были на  исходе.  С того момента, как мне позвонила миссис МакКурди,  я
действовал не задумываясь, сейчас  же запас адреналина подошел  к концу. Это
была плохая новость. Хорошей  же было  то,  что  чувство срочности, покинуло
меня, хотя бы на время.
     Я выбрал Ридж-роуд  вместо 68-ой дороги, и  это был случайный  ничем не
обоснованный выбор, "за все  надо платить" - так иногда говорила моя мать. У
нее было много таких  маленьких  почти бессмысленных афоризмов на все случаи
жизни. Смысл  или бессмыслица,  вот что донимало меня. Что  если  она умрет,
пока  я буду  добираться до больницы.  Надеюсь,  что нет.  По словам  миссис
МакКурди, доктор сказал, что все было не так плохо, миссис МакКурди, сказала
что моя мать еще очень  молода. Чуть тяжела  на руку, это так, и к  тому  же
много курит, но все же еще молода.
     Рассуждая, я вдруг почувствовал как  мои  ноги тяжелеют с каждым шагом,
будто ступая  в застывающем цементе. Вдоль кладбища шла  невысокая  каменная
стена, с двумя небольшими проломами проходящими  сквозь нее. Подойдя к стене
я удобно разместился в одном из них. Со этого места, мне открывался неплохой
вид на Ридж-Роуд в обоих ее направлениях. Когда я увидел приближающийся свет
от фар  по направлению  к Левистону, я бы  мог успеть вернуться на дорогу, и
попытаться остановить  машину, но  вместо этого  я сидел держа в руках  свой
рюкзак и  ждал, пока  мои  ноги хоть немного  придут в  себя.  Густой туман,
поднимавшийся из травы мягко устилал землю.
     Окружавшие  кладбище деревья шелестели, будто бы перешептываясь друг  с
дружкой.  Где-то  в  глубине  кладбища  было слышно журчание ручейка  и лишь
изредка раздававшееся кваканье лягушек.
     Место было живописное и успокаивающее, он больше напоминало картинку из
томика романтических стихов.
     Взглянув  на дорогу, и лишний  раз  убедившись что  она была совершенно
пустынна, я положил  свой дорожный  рюкзак в круглый проем в  стене, встал и
развернувшись  пошел на  кладбище. Поднявшийся порыв ветра слегка трепал мои
волосы. Туман, лениво кружил  около  моих ботинок. В  задней части кладбища,
надгробия  были уже  старыми и большая их часть  уже повалилась. На одной из
могил в передней части,  лежали еще совсем свежие цветы. В лунном свете, я с
легкостью смог  прочитать  имя:  Джордж Стауб.  Под  ним, были  даты,  скупо
описывающие весь период жизни Джорджа  Стауба:  19 ЯНВАРЯ 1977 - 12 ОКТЯБРЯ,
1998. Это полностью  объясняло  присутствие цветов,  которые еще  не  успели
завять,  12  октября было  всего два дня  назад, а 1998-ой год был всего два
года назад.
     Наверное друзья и  знакомые  Джорджа  пришли для того, чтобы  возложить
цветы в день его  смерти, два года спустя. Под  именем и датами, было что-то
еще  -  коротенькая надпись.  Я  наклонился  чтобы прочитать ее,  и  тут  же
отпрянул, все еще  не совсем осознавая, какого черта  я делал ночью  на этом
кладбище.

     ЗА ВСЕ НАДО ПЛАТИТЬ
     гласила надпись.

     Моя мать была мертва,  она умерла в эту самую секунду, и что-то послало
мне это сообщение. Что-то, имевшее весьма черное чувство юмора.
     Я  направился  обратно  к  дороге,  прислушиваясь к шелесту деревьев  и
кваканью лягушек.  Боясь  услышать другой  звук, звук исходящий  из земли, и
раздирающие  душу крики, когда  нечто  не  совсем мертвое вылезет  от  туда,
схватив меня за ноги.
     Мои ноги заплелись, и я  упал на спину, зацепившись  локтем за  одно из
повалившихся надгробий, и чуть  не  ударившись головой о другое.  Луна почти
полностью  озарила поляну.  Теперь  она была  белой и  гладкой  как слоновая
кость. Вместо паники, падение  привело меня в чувство. Я не был уверен в том
что я увидел, ведь это же  не могло быть правдой, такие штучки срабатывали в
фильмах Джона  Карпентера, и  Веса Карвена, но это было  не кино,  это  была
реальность.  Ну хорошо, допустим, звучал  голос в моей  голове.  Что  если я
просто встану и свалю от сюда, тогда я уж точно буду трястись до конца своих
дней.  "Твою мать," сказал я,  и встал. Сзади, мои джинсы совсем промокли, и
от их прикосновения к коже  я невольно поморщился.  Все же,  поборов себя, я
снова приблизился к могиле Джорджа Стауба, это  не было таким  сложным как я
ожидал. Ветер, поднявшийся из-за деревьев, говорил о приближающейся перемене
погоды.  Тени  беспорядочно  танцевали,  окружив  меня  в  плотной  круг.  Я
склонился на могилой и прочитал:

     Джордж Стауб
     Январь 19, 1977 - Октябрь 12, 1998
     Хорошо начнешь, плохо кончишь.

     Я  стоял  там, склонившись над его могилой, положив  руки на колени, не
осознавая,  как  быстро бьется  мое  сердце, пока оно не забилось в  обычном
ритме. Всего на всего ошибка, вот все чем это было, а чего собственно говоря
я ожидал.  Даже  будучи полным  сил, я бы все  равно  ошибся, при свете луны
буквы сливались друг с другом.  Дело закрыто.  За исключением того, я не мог
ошибиться, там  было  написано:  ЗА ВСЕ НАДО  ПЛАТИТЬ. Моя мать была мертва.
"Чтоб  тебя,"   повторил  я,  и   пошел  назад.  Вместе  с  этим  я  услышал
приближающийся звук мотора. Это была машина.
     Я поспешил, обратно  через пролом  в  стене,  прихватив по дороге  свой
рюкзак. Машина была уже почти на вершине холма.  Я выставил руку, как раз  в
тот момент когда она выехала на  холм, мгновенно ослепив  меня  светом своих
фар. Еще до того как  водитель затормозил, я уже  знал,  что он остановится.
Такое иногда случается, ты просто знаешь, это чувство хорошо знакомо тем кто
уже порядком помотался автостопом по стране.
     Машина медленно проехала мимо  меня, моргнув  фарами, и мягко  осела на
обочине,  как раз  напротив  конца каменной стены,  отделявшей  кладбище  от
Ридж-Роуд. Я подбежал к  ней, с раскачивающимся рюкзаком в руках, бьющимся о
мои ноги. Это  был Мустанг,  одна из крутых моделей старого типа, конца 60-х
начала 70-х годов. Мотор громко рычал, вторя звуку исходившему из глушителя,
который скорее всего не  пройдет тех осмотра  на будущий год, потому... хотя
это уже были не мои проблемы.
     Я открыл дверь  и протиснулся внутрь. Сев рядом с водителем,  и положив
на пол сумку, я почувствовал, как какой-то неприятный и очень знакомый запах
ударил мне в нос. "Спасибо вам," сказал я. "Большое спасибо."
     Парень  за  баранкой,   был   одет  в  выцветшие   джинсы  и  в  черную
футболку-безрукавку.  Он был  загоревшим  и хорошо сложенным, на его  правом
бицепсе красовалась татуировка в виде змейки. На голове  у него была зеленая
бейсболка  с  надписью  Джон  Дир,  надетая  задом  на  перед.  На  футболке
красовался маленький блестящий жетон, но со своего места я  не мог прочитать
что  было  на нем  написано. "Нет проблем,"  сказал он. "Добросить  тебя  до
города?"
     "Да,"  сказал  я.  Под городом  он  подразумевал Левистон, единственный
городишко  на севере  Портланда.  Захлопнув дверь, я  заметил  один  из этих
освежителей воздуха с запахом хвои, висевший на зеркале  заднего вида. Черт,
сегодня явно не  мой день,  сначала  зассаная машина  старика, теперь  запах
хвои. Но я мог расслабиться. Паренек, дал газу, и Мустанг взревев дернулся с
места. Я пытался убедить себя, что все было нормально.
     "Какие-то дела в городе?" спросил водитель. Он был приблизительно моего
возраста,  один  из тех городских парней  учившихся  в  технической школе  в
Ауборне,  или быть может один из рабочих с текстильной мельницы оставшейся в
этом районе.  Наверняка он починил, этот Мустанг, в свободное время, подумал
я, потому как, такие парни как он, занимаются тем, что пьют пиво, покуривают
травку, и чинят свои машины или мотоциклы.
     "Мой брат женится. Я буду его  шафером." Это  была  абсолютная ложь, не
подготовленная  заранее.  И хотя я действительно не  хотел,  чтобы он знал о
том, что случилось  с моей матерью, это меня насторажило. Здесь  было что-то
не то. Я не знал, что именно, и откуда  у меня была такая  уверенность, но я
это  чувствовал.   Я   продолжил  :   "Бракосочетание  состоится  завтра,  с
последующей вечеринкой завтра вечером."
     "Серьезно?  Ну да?"  Он  повернулся ко  мне;  глубоко посажанные глаза,
симпатичное лицо, улыбающиеся полные губы, и подозрительный взгляд.
     "Ага," сказал я. Меня снова бросило в жар. Что-то произошло, быть может
еще  тогда,  когда старик предложил мне загадать желание на зараженную  луну
вместо вечерних звезд. Или гораздо раньше, когда я взял трубку, услышав, как
миссис МакКурди, сообщает мне, что моя мать в больнице, но ведь могло быть и
хуже.
     "Чертовски завидую," сказал паренек с надетой задом наперед бейсболкой.
"Брат женится, это же хорошо. Как тебя зовут?"
     Я был не просто напуган,  я был  в ужасе.  Все было не так, все, и я не
понимал что происходит.
     Но я  был уверен в одном: я хотел чтобы  он знал мое имя не больше, чем
то, за  чем я еду в Левистон. Но это было еще не  все. Я чувствовал, что мне
никогда  не добраться до Левистона.  Я это знал так же как и  то что  парень
остановится. И этот  запах... к  запаху хвои примешивался  еще один,  что-то
было под ним, и я это чувствовал.
     "Гектор," сказал я, называя имя соседа по комнате. "Гектор Пассамор". Я
произнес  это  совершенно спокойно, ничем не выдав  себя, и это было хорошо.
Что-то внутри меня, продолжало настаивать на том, что я не должен показывать
ему своего испуга. Это был мой единственный шанс.
     Он немного повернулся ко мне, и я  смог прочесть, что было написано  на
его  жетоне: Я  ЕЗДИЛ  ВЕРХОМ  НА  ПУЛЕ В ПАРКЕ  УЖАСОВ, Лакония. Я знал это
место, даже был там однажды, правда совсем не долго.
     Так  же  я  смог   увидеть,  большую,  полосу,  окружавшую   его   шею,
напоминавшую татуировку на руке, только это была не татуировка, это был шов,
множество  маленьких черных швов. Их сделал  кто-то, кто пришивал его голову
обратно к туловищу.
     "Очень приятно, Гектор," сказал он. "Джордж Стауб."
     Моя рука казалось, поплыла, как в каком-нибудь сне.  Я и  вправду хотел
чтобы это был сон. Но это  была реальность.  Под запахом хвои, сильно  пахло
каким-то химическим раствором, быть может формальдегидом.  Я ехал в машине с
трупом.
     Мустанг  ехал  по  Ридж-Роуд,  со  скоростью  шестьдесят  миль  в  час,
пересекая лучи лунного света, светом своих фар.  По обеим сторонам, деревья,
кружились, молча склоняя свои головы под тяжестью ветра. Улыбнувшись, сверля
меня своим пустым  взглядом, он отпустил мою  руку, и снова переключился  на
дорогу. Я вспомнил как в школе читал романы про графа Дракулу, и  как  будто
колокольный звон прозвучал в моей голове : МЕРТВЕЦ ГНАЛ КАК ЧЕРТ.
     Он не должен догадаться, что я понял. Это тоже прозвучало громом в моей
голове. Этого было  мало, но это  было все. Я не должен показать ему,  что я
знаю, не должен.  Я подумал  о  старике, где он был сейчас? В безопасности у
своего брата. Или он  все еще в пути? Быть может  он  был чуть впереди  нас,
ехал в  на своем старом Додже, вцепившись в руль,  дергая свой конец. Или он
был тоже мертв? Нет,  конечно  нет.  Мертвец ехал, быстро,  но  ведь  старик
выжимал  не  больше сорока пяти  миль в час.  Я почувствовал, легкий  смешок
зародившийся в душе. Если я засмеюсь, то он поймет.  А  он не должен, потому
что это моя последняя надежда.
     "Нет ничего  лучше свадьбы," сказал  он. "Да," сказал я, "каждый должен
пройти через это минимум дважды."
     Мои  руки сцепились и их била дрожь. Я чувствовал  как  ногти вдавились
между костяшками, но боль была отдаленной, как новости из другого города. Он
не  должен понять, что я знаю, в этом было все дело. Деревья окружавшие нас,
не пропускали  свет, единственный свет исходил от холодной луны  из слоновой
кости.  Я ехал в машине рядом с трупом,  все время повторяя себе,  что он не
должен догадаться, о том что  я все понял. Потому что он не был приведением,
он  был  чем-то  гораздо  опаснее. Вы можете видеть  привидение, но,  что за
существо  остановило  машину? Что  это было?  Зомби? Призрак?  Вампир? Нечто
другое?
     Джордж Стауб засмеялся. "Дважды? Да это же вся моя семья!" "Моя, тоже,"
сказал я. Мой голос звучал на удивление  спокойно, как  голос одного из этих
опытных путешественников автостопом, проводящих в пути дни и ночи на пролет,
иногда поддакивая в ответ на  глупые бредни, в виде маленькой платы, за свой
проезд. "Нет ничего лучше похорон."
     "Свадьбы," мягко сказал он. В отражении  приборной доски, его лицо было
словно из воска,  лицо  трупа с которого сошел  грим. Эта бейсболка,  одетая
наоборот, была просто ужасна. Она заставила меня задуматься, что же осталось
под ней. Я где  то читал,  что перед  самыми похоронами,  гробовщики срезают
верхнюю часть черепа, и вместо мозгов кладут какой-то обработанный хлопок.
     Вроде бы, для того чтобы на церемонии лицо не проваливалось.
     "Свадьба," промямлил я еле шевеля  губами,  и даже  слегка усмехнулся -
невинная усмешка.
     "Свадьба, вот что я имел в виду."
     "Мы всегда говорим, то что думаем, это мое мнение," сказал водитель. Он
все еще улыбался.
     Да, Фрейд мыслил  так же. Я знал  это  с уроков психологии.  Но что мог
знать о Фрейде  и его теории, этот труп? Я сомневался, что студенты  Фрейда,
носили  сальные  футболки,  перевернутые  бейсболки,  но   все  же  он  знал
достаточно. Похороны. Бог мой,  я только что сказал похороны. А не играет ли
он со мной? Я не хотел чтобы он понял что я догадался. А он не хотел чтобы я
понял что он догадался, о том что я знаю  что он мертв. И я не мог позволить
ему понять, что я знаю о том что он знал о...
     Я почувствовал  как сознание ускользает сквозь пальцы.  Еще  секунда, и
все  замелькает перед  глазами,  а  потом темнота.  Закрыв  глаза  я  увидел
прообраз луны, слегка отдававший зеленым цветом.
     "Парень, ты в порядке?" спросил  он. Забота в его голосе  пугала. "Да,"
сказал я, открыв глаза. Все  вернулось на место. Я почувствовал сильную боль
от  того что мои  ногти, впились  в  кожу. И запах. Запах не только  хвои  и
химикатов, там был еще один, запах свежей земли.
     "Ты уверен?" спросил он.  "Просто немного устал. Долго ловил  машину. И
иногда меня укачивает."
     Внезапно меня  осенило. "Я думаю, будет лучше, если  я выйду  и немного
пройдусь,  подышу свежим воздухом. Может  тогда мой желудок успокоится. Да и
потом кто-нибудь может -"
     "Нет,  так  не  пойдет," сказал он. "Оставить тебя здесь? Черта с  два.
Может  пройти  и  час и  два  ,  пока  тебя  кто-нибудь подберет.  Я  должен
позаботиться о тебе. Черт, что это за песня?
     'Привези меня вовремя к церкви  ...', вроде бы так. Нет я не  могу тебя
высадить. Открой-ка лучше окно, это тебе поможет. Сам знаю, что здесь пахнет
не лучшим образом.  Я повесил этот хренов освежитель, но  видно от него мало
толку. Конечно, ведь есть очень въедливые запахи."
     Я хотел было открыть окно, чтобы впустить хоть немного свежего воздуха,
но мои мышцы отказывались повиноваться.  Все  что я  мог, было просто сидеть
сцепив руки  вместе, сдавливая  ногтями кожу. Смешно,  одна группа мышц,  не
хотела работать, другая, не могла перестать.
     "Прямо как в этой  истории,"  сказал он. "Про  парня  который  покупает
почти новый Кадиллак всего  за  семь с  половиной сотен  долларов.  Ты  ведь
знаешь эту историю?"
     "Конечно," сказал я, выдавив каждое слово. Я не знал этой истории, но я
отлично знал, что я  не  хотел ее слышать, я не хотел слышать ничего из того
что он говорил. "Одна из известных."
     Дорога идущая впереди нас, мелькала как в черно-белом кино.
     "Ты  прав, чертовски известная. Так  этот недотепа,  присматривает себе
машину, и вдруг видит почти новый Кадилак на лужайке одного парня."
     "Я же сказал, что я - "
     "Да,  ну  и значит там табличка под стеклом  - ПРОДАЕТСЯ." У него  была
сигарета за  ухом.  Когда он  поднял  руку чтобы ее  достать,  его  футболка
немного приподнялась и я  смог увидеть еще один большой черный шов. Затем он
взял ее, и футболка вернулась на место.
     "Паренек, знает, что Кадиллак ему не по карману, но все же, чем черт не
шутит. Ну и он подходит к хозяину "Кэдди" и спрашивает, сколько тот хочет за
тачку. А  хозяин, снимает повязку, потому что он мыл машину,  -  и  говорит,
'Тебе сегодня повезло. Всего семь с половиной сотен баксов и машина твоя."
     Выскочил прикуриватель. Стауб достал его и поднес  к концу сигареты. Он
ехал в  дыму, и я видел, как тоненькие струйки сочились из швов держащих его
голову на плечах.
     "Паренек смотрит на приборную доску "Кэдди" и видит, что тачка даже еще
не  обкатана.  Он говорит  хозяину,  'Ага, конечно,  это  так  же смешно как
стеклянная  дверь  в  субмарине." А тот  отвечает, 'Никаких шуток  приятель,
выкладывай  наличные, и  она твоя. Вот  дьявол,  я возьму  даже чек,  ты мне
нравишься.' А парень говорит ... " Я выглянул в окно. Все же я где-то слышал
эту историю, давно, возможно, когда еще  учился в школе. Но вместо Кадиллака
там,  говорилось  про  "Штормовик",  но  все остальное было  похоже. "Парень
говорит - 'Быть может мне только семнадцать, но  я не такой придурок, потому
как никто не продаст такую машину, всего за семь с  половиной  сотен баксов.
Тогда хозяин говорит ему что он делает это потому, как  в ней воняет, и этот
запах въелся в машину, он перепробовал все, но ничего не  берет эту вонь. Он
был в продолжительном отъезде по делам, уехал всего на..."
     "... несколько недель," сказал водитель. Он улыбался, как будто считал,
что рассказывает  нечто смешное. "И когда он  вернулся,  то  нашел свою жену
мертвой в машине, она умерла, сразу как только он уехал. Я не знаю, было  ли
это  самоубийство  или  инфаркт, но  она  уже начала разлагаться,  и  машина
провоняла этим запахом насквозь, поэтому он ее и продает." Он хохотнул.
     "Хах, ни хрена себе история!"
     "Почему же он  не позвонил  домой?" Мой рот не подчинялся мне. Мой мозг
спал.  "Он  отсутствовал  две недели  по  своим делам, и не разу не позвонил
чтобы узнать что там с его женой?"
     "Ну," сказал водитель, "не в  этом  смысл, приятель, тебе  не  кажется?
Какого  хрена, он  продал машину - вот  в чем смысл. В  конце концов,  можно
ездить  с открытым окном, ведь так? Это всего навсего история. Фантастика. Я
вспомнил о ней, из-за этой вони. А здесь действительно воняет."
     Он замолчал. Я подумал: он  ждет чтобы я что-то добавил, хочет чтобы мы
покончили с этим. И я тоже этого хотел. Правда. Но что потом? Что он сделает
потом?
     Он, показал  на свой  жетон  с надписью: Я ЕЗДИЛ ВЕРХОМ НА ПУЛЕ В ПАРКЕ
УЖАСОВ, Лакония. Я  заметил, что под его  ногтями была земля. "Вот где я был
сегодня," сказал он.  "В парке ужасов. Я кое-что  сделал для одного парня, и
он дал мне однодневный пропуск.  Моя подружка, должна была поехать  со мной,
но позвонила  и  сказала  что  не сможет,  у нее опять  эти  месячные, из-за
которых  он  скулит как  собака.  Это  хреново,  но  я  спрашиваю  себя, где
альтернатива?  Лучше пусть течет, а иначе я окажусь в дерьме, мы оба будем в
дерьме."
     Он издал звук, отдаленно  напоминавший смешок. "Поэтому  я поехал один.
Не  будет же этот билет  пропадать  просто так. Ты был когда-нибудь  в парке
ужасов?"
     "Да," сказал я. "Однажды. Когда мне было двенадцать."
     "С кем ты  был там?" спросил он. "Ты ведь не ездил туда один, тебе ведь
было лишь только двенадцать."
     Но ведь я ему  не говорил об  этом?  Он просто играл со мной, все время
водя  меня за  нос. Я  было подумал, о том чтобы открыть дверь, и прыгнуть в
ночь, стараясь  закрыть голову руками, прежде чем  ударюсь  о  землю, но  он
наверняка успеет схватить  меня, и затолкнуть обратно в машину, прежде чем я
прыгну. Все что мне остается, это сидеть здесь держа руки вместе.
     "Нет, " сказал я. "Мы были там вместе с отцом."
     "Ты ездил верхом  на пуле? Я ездил на этой хреновине  четыре раза. Твою
мать!  Она  переворачивается! Он  посмотрел на меня,  и снова  пустой смешок
слетел с его губ. Лунный свет отражался в его глазах, делая  их  похожими на
белые круги, похожими на глаза статуи. И тут я понял,  что он был больше чем
просто мертвец - он сошел с ума.
     "Скажи мне правду, ты ведь ездил на ней, Алан?"
     Я хотел сказать  ему, о  том что он не  правильно назвал  мое имя, меня
звали Гектор, но какой был в этом смысл? Мы уже подошли к концу.
     "Да," прошептал я. Ни  одного  огонька кроме луны. Деревья  кружились в
диком танце, как на маскараде. Дорога впереди нас, то появлялась исчезала из
виду.  Я  посмотрел  на  спидометр,  и  увидел  что  он  гнал  со  скоростью
восемьдесят  миль в  час.  Мы оседлали  пулю, да, именно  сейчас,  я и  этот
мертвец, который гнал как черт.
     "Да, я ездил на ней."
     "Неа,"  сказал он.  Он  затянулся,  и  я  снова  увидел,  струйки  дыма
выходившие  сквозь швы на шее. "Никогда. И только не с твоим отцом. Ты стоял
там, ждал своей очереди, но только  ты был с матерью. Очередь  была длинная,
там  всегда  длинная очередь,  а  твоя мать  не  хотела стоять там, на самом
пекле.  Она и  тогда была  уже толстой, и  жара донимала ее.  Но ты канючил,
канючил,  канючил  весь день,  и  в  конце когда  подошла  твоя очередь,  ты
струсил. Разве не так?"
     Я молчал. Мой  язык пристал к небу. Мертвец поднял свою руку.  В  свете
приборной панели  его  кожа  казалась  желтой.  Он  едва  коснулся  ей  моих
сцепленных  рук,  и  они безвольно разжались как от  прикосновения волшебной
палочки.
     "Ведь так?"
     "Да,"  шептал я. Я не  мог ничего поделать, я мог лишь только  шептать.
"Когда мы подошли к краю, я увидел, как высоко  это было, как  люди  кричали
там,  и  как  она переворачивалась... я струсил.  Мама  дала мне оплеуху,  и
молчала до самого дома. Я никогда не ездил верхом на пуле."
     По крайней мере, до этого момента.
     "Парень, она того стоит. Она лучшая. Именно то, что нужно. Единственная
стоящая вещь  в  этом парке. Я  притормозил по  пути домой, чтобы взять пару
пива, около тамошнего магазинчика. Хотел заехать по дороге к своей подружке,
чтобы отдать ей этот жетон, ради шутки."
     Он  показал на  жетончик висевший на его груди,  затем, открыл  окно  и
щелчком отправил сигарету в темноту. "Ты ведь знаешь что было дальше?"
     Конечно же я знал. Одна из  этих  историй с приведениями, не так ли? Он
разбился  на  своем Мустанге, и  когда  копы  обнаружили  его,  он сидел  на
переднем сидении мертвый, а его голова покоилась на заднем сидении, с пустым
стеклянным взглядом,  уставившись в потолок, и теперь в полнолуние с сильным
ветром его можно увидеть на Ридж-Роуд, уиии-хааа, мы вернемся после короткой
рекламы. Теперь я знаю, то чего не знал  раньше, самые  страшные истории, те
которые ты слышал от кого-то. Они просто кошмары.
     "Нет ничего лучше похорон," сказал он, и засмеялся. "Ведь именно так ты
сказал?  Ты прокололся здесь, Ал.  Да именно  здесь,  вне  всякого сомнения.
Грубая ошибка."
     "Выпусти меня," шептал я. "Пожалуйста."
     "Ну," сказал он, поворачиваясь лицом  ко мне, "мы ведь еще не закончили
наш разговор? Ты знаешь кто я?" "Ты призрак," сказал я.
     Он слегка хмыкнул, и в отражении спидометра я увидел как уголки его губ
скривились. "Ну же, ты же способен на большее. Хренов Каспер.  Я что  летаю?
Или ты  можешь видеть сквозь меня?" Он поднес одну руку к моему лицу, сжал и
разжал кулак. Я мог слышать, сухой, скрип его сухожилий.
     Я попытался что-то сказать. Не знаю что, да это и не  важно, потому как
не смог вымолвить ни звука.
     "Я  что-то вроде послания," сказал Стауб. "Чертова дверь  между мирами,
что скажешь? Я появляюсь довольно  таки часто,  всегда когда есть подходящие
обстоятельства. Следишь за мыслью? Я считаю, что кто бы там не правил балом,
бог или еще кто, он любит позабавиться. Иногда  он  позволяет тебе поглядеть
что же там за гранью бытия. И  наверное  это правильно. Сегодня все было как
надо. Ты один на дороге... мать в больнице... ловишь попутку..."
     "Если  бы я  поехал со  стариком, то этого бы не произошло," сказал  я.
"Ведь  так?"  Сейчас  я  отчетливо  чувствовал запах,  трупный запах,  запах
химикатов, и гниющего мяса, не  понимая,  как я мог  перепутать это с чем-то
еще.
     "Трудно сказать,"  сказал Стауб.  "Быть  может,  старик  о  котором  ты
говоришь был тоже мертв."
     Я вспомнил резкий стеклянный голос старика дергающего свой  конец. Нет,
он был жив, и я променял запах его машины, на нечто гораздо хуже.
     "Ладно, приятель, нам  некогда рассуждать об этом.  Еще пять миль, и мы
снова въедем в жилой район.  Еще семь миль и мы уже будем в черте Левистона.
Так что ты должен решить."
     "Решить что?" Черт, если бы я только знал.
     "Кто будет ездить верхом на пуле, а кто останется на земле. Ты или твоя
мать."  Он повернулся, и  посмотрел прямо мне в глаза,  я увидел его  глаза,
заполненные лунным  светом.  Он улыбнулся  шире, и  я  заметил, что  большая
половина зубов у него отсутствовала, выбило в результате аварии. Он отпустил
руль.
     "Я должен забрать  одного из вас, приятель. И  раз уж ты здесь,  тебе и
решать. Что скажешь?"
     Но  ведь это бессмысленно... чуть не слетело с моих губ, но я мог этого
и не говорить, был  ли  в  этом смысл?  Он  говорил серьезно. Со смертельной
серьезностью.
     Передо мной  пробежали все те  годы, которые мы провели вместе,  Алан и
Джина  Паркер, одни  на целом  свете.  У нас  было много хорошего, но было и
плохое. Заплатки на моих  трусах, ужин приготовленный на скорую руку. Другие
дети  ежедневно  получали четвертак, на  горячий  обед, я же  всегда получал
сэндвич с арахисовым маслом, или куском копченой колбасы  завернутой  в  уже
черствый кусок хлеба, как  в этих россказнях про бедных  детей  просящих  на
хлеб. Она работала бог  знает  в скольких ресторанах,  и  закусочных,  чтобы
содержать  нас.  Я вспоминал,  ее  временами  отлучавшуюся с  работы,  чтобы
поговорить с   представителем из Организации по Помощи Детям.  Она  одетая в
свой лучший костюм, он одетый слишком шикарно для на  нашей крохотной кухни,
даже я, будучи девятилетним маленьким мальчиком, смог бы объяснить все лучше
чем  она, его  записная  книжка  и  блестящая ручка  зажатая между  пальцев.
Краснея,  она  отвечала  на   его   обескураживающие  вопросы,  которыми  он
беспрерывно   засыпал   ее,  со  своей   застывшей  идиотской  улыбкой,  она
предлагавшая  ему  лишнюю  чашку  кофе, ведь если он напишет  в рекомендации
нужные слова,  мы  получим на пятьдесят долларов больше, чертовых  пятьдесят
баксов.  Как лежа  на ее кровати, я заливался слезами после его ухода, потом
шел и садился рядом с ней, а она  пыталась улыбнуться, говорила что ОПД, это
не Организация  Помощи Детям, а Общество Полных  Дебилов.  И потом мы вместе
смеялись, потому что от это становилось  легче. Когда в мире не  было никого
кроме тебя и твоей полной, дымящей как паровоз матери, смех был единственным
спасением, от того чтобы не сойти с ума, и не начать бросаться с кулаками на
стену. Но это было не все. Мы были маленькими людьми, и для нас, тех кто вел
настоящую  борьбу за  выживание, как  та  мышь в  мультике, смех над  такими
придурками, был единственным удовольствием, которое мы могли себе позволить.
Она,  работавшая  на  всех этих чертовых  работах, иногда беря приработки, и
откладывая  все деньги заработанные с  таким трудом,  в  копилку  с надписью
Деньги-На-Колледж-Для-АЛАНА - как в  этих  чертовых историях про нищих детей
попрошаек, да,  да -  все время повторяя  мне снова и  снова,  что  я должен
стараться изо всех  сил,  в то время как  другие ребята в школе развлекались
соря деньгами направо и налево, я не мог, и даже если бы она откладывала все
свои чаевые до конца своих дней в мою копилку, этого все равно было бы мало,
но все же  я мог получить стипендию  и  различные премии,  если бы собирался
идти учиться в  колледж,  а  я  собирался, потому  как это был  единственный
выход, для меня и для нее. И я действительно  старался,  потому что я не был
слепым, я видел как она прибавляла в весе, видел как она курила  сигарету за
сигаретой (это  было ее единственным удовольствием...  то что осталось от ее
личной жизни, если вы понимаете что я имею ввиду),  и я знал что однажды нам
придется  поменяться  ролями, и  мне  придется  заботиться о  ней.  С высшим
образованием, и хорошей работой, быть может мне  бы это и удалось. И я хотел
этого. Я любил ее. Она  была  не  в  настроении в тот день,  когда мы были в
парке ужасов стоя  в  очереди, и  в  конце  когда  я струсил  она  дала  мне
подзатыльник, это случалось довольно часто - но несмотря на это я  любил ее.
Быть может частично даже за это.  Я  любил ее так же сильно  когда она  била
меня, как и когда целовала. Вы можете это понять? Я тоже. Так и должно быть.
Я не думаю, что  можно взять и  запросто объяснить  отношения в семье,  а мы
были семьей, я и она, самой маленькой семьей на свете, тесной семьей из двух
человек, маленьким разделенным секретом. И если  бы меня кто-нибудь спросил,
я бы  ответил что сделаю все  что угодно ради нее. А сейчас был именно такой
случай. Готов ли я был умереть ради нее, умереть  вместо нее, несмотря на то
что она уже прожила половину своей жизни, возможно даже  большею ее часть. В
то время как я еще только начинал свою.
     "Что скажешь, Ал?" спросил Джордж Стауб. "Время не ждет."
     "Я не  смогу ответить," сказал  я.  Луна плывшая  над  дорогой была  на
удивление прекрасной. "Это не честный вопрос."
     "Я знаю, и поверь мне,  так говорят все." Затем  он  понизил голос. "Но
знаешь что я  тебе скажу приятель,  если со светом первого дома стоящего  на
дороге,  ты не решишься, мне придется забрать вас обоих." Замолчав его  лицо
приняло радостное выражение, как если бы он вспомнил, что были еще и хорошие
новости.  "Вы бы  могли ехать вместе, сев на заднем сидение, болтая о старых
добрых временах, как ты считаешь?"
     "Ехать куда?"
     Он не ответил, быть может он просто не знал.
     Деревья сливались перед глазами как чернила. Свет от фар утопал в ночи,
дорога  быстро  мелькала. Мне  было  всего  двадцать  один.  Я  уже  не  был
девственником,  но с  девушкой был  всего  раз, да  и  я был пьян в стельку,
поэтому не помнил на что это было похоже. Было тысячу мест в которых я хотел
побывать - Лос-Анджелес, Таити, быть может Лютенбах, Техас -  и тысячу вещей
которые  я  хотел  сделать. Моей матери  было сорок восемь,  и  это было уже
порядком, черт побери.
     Миссис МакКурди, сказала что она еще молода, но ведь она сама уже  была
старухой.  Моя мать любила меня, работала все эти годы только ради  меня, но
есть  ли в этом моя вина? Быть рожденным и требовать, что бы она жила только
ради меня? Ей было сорок восемь. Мне было  всего двадцать  один.  У меня как
говорится,  была еще  вся  жизнь впереди.  Но как бы  вы судили? Как  бы  вы
ответили на такой вопрос?
     Деревья  проносились мимо. Луна была похожа на яркое мертвенно  бледное
глазное яблоко.
     "Приятель, лучше поторопись," сказал Стауб. "Мы уже почти приехали."
     Я открыл рот что бы ответить, но вместо слов вырвался только стон.
     "Сейчас, "  сказал он, и  пошарил рукой на заднем сиденье. Его футболка
опять задралась и мне снова открылся его  страшный шрам  на животе (я бы мог
обойтись без  этого  зрелища). Были ли там внутренности, или всего на  всего
обработанный хлопок? Он повернулся обратно держа в руке банку пива - одну из
тех самых, которые он наверняка купил перед своей последней поездкой.
     "Я понимаю тебя," сказал он.  "Ты  нервничаешь,  и у тебя пересохло  во
рту. Вот возьми."
     Он  протянул мне  банку пива. Я  взял ее,  открыл, дернув  за кольцо, и
жадно глотнул. Пиво было холодным и немного  горьким. С тех самых пор,  я не
пью пиво. Я просто не  могу его переносить. Я с трудом могу смотреть рекламу
на ТВ.
     Впереди нас, в темноте замерцал первый огонек. "Быстрее Ал, - ты должен
решить.  Это  первый  дом,  он сразу за этим  холмом.  Если ты хочешь что-то
сказать мне, то сейчас самое время. "
     Огонек исчез, затем вернулся,  на этот их было несколько. Это были окна
домов. В них жили обычные люди - которые сейчас смотрели  телевизор, кормили
кошку, быть может даже спускали сидя в ванне.
     Я представил нас стоящих в очереди в парке ужасов, Джина и Алан Паркер,
большую  женщину с  маленькими темными заплатками  подмышками ее кофты, и ее
маленького мальчика. Она не хотела,  стоять в этой очереди, Стауб бы прав на
счет  этого... но я  ныл, ныл, ныл. Черт,  он был прав и на счет этого.  Она
дала мне подзатыльник, но она все равно стояла со мной в очереди.
     Она  всегда  была  со мной,  и  воспоминаниям  не было конца,  но время
поджимало.
     "Бери ее," сказал я, когда свет окон первого дома стал отчетливо виден.
Мой голос был громким, и полным отчаяния. "Забирай  ее, возьми мою  мать, не
трогай меня."
     Банка выпала из моих рук на пол, и я закрыл лицо руками. Я почувствовал
как он коснулся моей рубашки, перебирая пальцами, и осознал что все это была
лишь проверка. Я не прошел тест, и сейчас  он вырвет мое еще бьющееся сердце
из груди, как один из этих восточных джинов-убийц. Я закричал. Он убрал руку
- как будто бы  передумав в последнюю секунду, и накрыл меня. В этот момент,
запах  мертвой гниющей  плоти ударил мне в нос, и на мгновение я ощутил себя
мертвым.  За  этим последовал  щелчок открывающейся  двери,  и порыв свежего
воздуха, ворвался в машину, смывая всю эту вонь.
     "Сладких снов,  Ал,"  крикнул он мне  на ухо, и  вытолкнул из машины. Я
выпал в  эту ветреную октябрьскую ночь, готовясь к удару о землю. Наверное я
кричал, я точно не помню.
     Я не почувствовал удара о землю, но когда я очнулся  я уже был на земле
-  я чувствовал ее под ногами.  Открыв глаза,  я тут же  закрыл их.  Свет от
луны,  ослепил меня.  Как  будто  ток прошел через голову, и  я почувствовал
резкую боль но не в  висках, как обычно  бывает, когда тебе направляют яркий
луч света прямо  в глаза,  а сзади чуть  повыше шеи. Только сейчас я ощутил,
что промок насквозь. Но мне было все равно. Я снова был на земле, и это было
главным.
     Чуть приподнявшись на локтях я осторожно приоткрыл глаза.  Я знал где я
нахожусь,  и  взгляда вокруг было достаточно чтобы убедиться в этом: я лежал
на  спине,  там  же  где я  и упал, на маленьком кладбище, на верху холма по
Ридж-роуд. Луна почти полностью висела надо мной,  светившая все также ярко,
но все же меньше чем несколько секунд назад. Туман  укрывавший кладбище  как
одеяло, стал более глубоким. Из него торчало несколько надгробий, похожих на
маленькие островки  посреди целого океана.  Я попытался встать, голову снова
пронзила адская боль.  Осторожно  потрогав сзади  нее,  я  обнаружил большую
шишку, и коснувшись ее я почувствовал что-то влажное, поднеся руку к глазам,
в лунном свете мне показалось что моя кровь была черной.
     Все же попытавшись еще раз подняться, я наконец-то встал на ноги утопая
по  колено  в тумане.  Я развернулся,  отыскав  глазами  пролом  в  стене  и
Ридж-роуд сразу  за ним. Я не видел своего  рюкзака, потому  как туман скрыл
его,  но  я знал что  он  там. Прямо от дороги, в левом шарообразном проеме.
Черт, я бы просто запнулся об него.
     Вот  как я  все  себе  это представлял,  достаточно  кратко  без лишних
подробностей  :  я  остановился,  чтобы  отдохнуть  на этом холме,  зашел на
кладбище, огляделся, и пятясь назад в сторону дороги запутался в собственных
ногах. Упал, ударившись головой о выступ торчащий из земли.
     Сколько  же я  был  без  сознания?  Я не  был  одним  из  тех кто может
высчитать  время  по  луне  с  точностью до минуты, но предполагал  что чуть
дольше часа. Достаточно  долго, чтобы  мне приснился сон  про поездку с этим
чертовым  мертвецом.  Каким  мертвецом?  Джорджем  Стаубом, конечно,  именем
которое я прочел на  надгробной плите,  перед тем  как  упасть. Классический
финал,  не  так  ли?  Черт-Что-За-Страшный-Сон-Мне-Приснился.  А что если  я
приеду  в  Левистон,  и  моя  мать окажется  мертвой?  Всего лишь  маленькое
безобидное предположение, что скажете?
     Это была как раз одна из тех историй, которую вы бы могли бы рассказать
много  лет спустя,  где-то  уже  в конце  жизни, и люди бы понимающе  качали
головами и выражали сочувствие,  сидя  в  своих твидовых жакетах  с кожаными
заплатами на  локтях, говоря о том,  как  много  вещей существует  за гранью
нашего понимания..., а потом - "К черту Потом," крикнул я в темноту.
     Туман  двигался медленно, как туман в  облачном зеркале. "Я  никогда не
буду рассказывать об этом. НИКОГДА,  НИ ЗА ЧТО,  в жизни никому не расскажу,
даже будучи уже при смерти."
     Но все произошло именно  так, как я  это запомнил, я был в этом уверен.
Джордж  Стауб  остановил  мне  свой  Мустанг,  и   этот  безголовый  ублюдок
потребовал чтобы я  сделал выбор. И  я сделал  свой выбор  -  с  тем как  мы
спустились  к  первому  дому  у  холма,  продав  жизнь  своей  матери  после
затянувшейся паузы.  Это можно  было понять, но  от этого бремя моей вины не
становилось легче.
     Никто не  узнает  об этом  ; может даже и к  лучшему.  Ее  смерть будет
выглядеть естественно - черт, будет естественной -  и я больше не  хотел это
обсуждать.
     Я вышел с кладбища  через  проем,  и  когда мои  ноги  натолкнулись  на
рюкзак, я поднял его и  одел на плечи. Огни, появившиеся из-за холма вернули
меня к реальности. Я  выставил руку,  будучи уверенным, что  это  старик  на
своем Додже вернулся за мной, прекрасная концовка ночного кошмара.
     Только это был не он. Это был  фермер с  сигаретой  в  зубах,  едущий в
своем Форде, кузов которого был заполнен корзинами для яблок, просто обычный
симпатяга: не старый и не мертвый.
     "Куда   держишь   путь,  сынок?"  спросил  он,  и  выслушав  мой  ответ
сказал,"Нам по дороге." Где-то через сорок минут, в двадцать минут десятого,
он  притормозил  около центральной больницы штата Мэн. "Удачи тебе  сынок. С
твоей матерью будет полный порядок."
     "Спасибо," сказал я отрыв дверь.
     "Я  смотрю  ты сильно нервничаешь по этому поводу, но думаю с ней будет
все ОК. Тебе нужно продезинфицировать это." Он показал на мои руки.
     Я взглянул на них и увидел глубокие следы.  Я  вспомнил как я сцепил их
вместе, как  ногти вгрызались в  кожу, не  в  состоянии это прекратить.  И я
вспомнил  заполненный  лунным  светом,  будто  радиоактивной  водой,  взгляд
Стауба. Ты ездил верхом на пуле? Он спросил меня. Я ездил  на этой хреновине
четыре раза.
     "Сынок?" окликнул меня водитель пикапа. "Ты в порядке?"
     "А, что?"
     "Ты весь дрожишь."
     "Да я в порядке," сказал я. "Еще раз спасибо." Захлопнув дверь пикапа я
пошел по  направлению к центральному входу, огибая ряд металлических колясок
в которых отражался лунный свет.
     Я подошел к  информационной стойке, думая о том, что я должен выглядеть
удивленным, когда они скажут, что моя мать умерла, это необходимо, иначе они
не поймут... или быть  может они просто подумают что я в шоке... или, что мы
были в ссоре... или...
     Я был так глубоко озадачен этой мыслью, что сперва даже не услышал слов
женщины,  стоявшей  за стойкой. Мне пришлось попросить ее повторить еще раз.
"Я сказала, что она лежит в 487-ой палате, но  вы  не  можете  пойти  к  ней
сейчас.  Часы посещений заканчиваются в девять."
     "Но..."  я даже опешил от  неожиданности. Стоял  там и теребил  краешек
стойки. Коридор освещали лампы дневного света,  и  только сейчас взглянув на
руки, я смог заметить восемь маленьких, слегка припухших царапин, чуть  выше
костяшек. Водитель пикапа был прав, мне нужно было что-то с этим сделать.
     "Женщина молча  стояла за  стойкой, терпеливо ожидая моего ответа. Судя
по маленькой табличке стоявшей напротив нее, ее звали Ивон Эдерли.
     "Но с ней все в порядке?"
     Она  взглянула на  экран  компьютера. "Все  что  я  знаю,  это  что  ее
состояние стабилизировалось. И она  находится на четвертом общем этаже. Если
бы  ей стало хуже, она была бы в реанимации. А это на третьем. И  я уверена,
что когда  вы придете завтра,  то сможете  в этом  убедиться сами. Посещения
начинаются -"
     "Она  моя  мама,"  сказал  я.  "Я  проехал  автостопом  всю  дорогу  от
университета  штата Мэн  до  больницы  только ради  нее.  Может  быть я могу
заглянуть к ней, ну хоть на несколько минут."
     "Мы иногда делаем исключения для близких родственников," сказала она, и
улыбнулась.  "Одну секундочку. Я проверю что можно сделать." Взяв трубку она
нажала несколько кнопок,  без  сомнения  звоня в  сестринскую  на  четвертом
этаже, и я почти представлял себе весь последующий разговор,  как если  бы я
обладал неким даром предвидения.  Ивон, женщина стоящая за  стойкой, спросит
медсестру, если сын Джины Паркер, которая лежит в 487ой палате, мог бы зайти
к ней на несколько минут, чтобы поцеловать ее перед сном - и сестра ответит,
О боже, миссис  Паркер умерла всего  около пятнадцати минут назад, мы только
что спустили  ее  тело в морг, и у  нас еще не было  времени, чтобы изменить
данные в компьютере, все это так ужасно.
     Женщина за стойкой, сказала "Мюриел? Это Ивон. Тут внизу пришел молодой
человек, его имя -"
     Она  замолчала,  нетерпеливо  посмотрев  на  меня,   широко  раскрытыми
глазами,  и  я сказал ей свое  имя."- Алан Паркер.  Его мама, Джина  Паркер,
находится в 487-ой? Не  мог бы он зайти к ней  всего на... "  Она замолчала.
Голос на другом конце провода, принадлежавший медсестре с четвертого  этажа,
наверняка сообщал ей сейчас о том, что Джина Паркер только что умерла.
     "Хорошо," сказала Ивон.  "Да, я понимаю." Она опять замолчала, устремив
свой  взгляд куда-то в даль, затем прижала  трубку к своем плечу, и  сказала
"Сейчас  сестра Корриган, спустится  к вашей матери, чтобы взглянуть не спит
ли она. Это займет всего несколько минут."
     "Это никогда не кончится," сказал я.
     "Прощу прощения?" сказала она.
     "Нет, ничего," сказал я. "Просто это была очень длинная ночь и -"
     "-  и  вы  беспокоились  о  вашей  матери.  Конечно.  Я  думаю  что  вы
действительно замечательный сын, если смогли все бросить и примчаться сюда к
ней."
     Мне показалось, что прошло несколько часов как я  стоял там, под светом
неоновых  ламп,  ожидая  пока  медсестра снова  подойдет  к  телефону.  Ивон
возилась  с  какими-то  бумагами,  лежавшими  у  нее   на  столе.  Аккуратно
проставляя галочки на одном из них напротив чьих-то имен, и я вдруг подумал,
что если бы  действительно  существовал ангел  смерти, то он был бы похож на
эту женщину,  ответственную работницу, стоявшую за  стойкой с компьютером  и
большим количеством  бумажной  работы.  Ивон держала трубку,  зажатую  между
своим плечом и ухом. По громкоговорителю
     Доктора Фаркуаера срочно просили зайти в  радиологию. Быть может в этот
самый  момент медсестра нашла мою мать  мертвой, лежащею в своей  кровати  с
широко открытыми глазами,  и выражением  умиротворения и  спокойствия на  ее
лице.
     Вновь ожившая трубка заставила  Ивон невольно вздрогнуть. Выслушав, она
сказала : "Да,  хорошо, я  все  поняла.  Да конечно  я все  сделаю. Спасибо,
Мюриел." Повесив трубку, она медленно  посмотрела на меня. "Мюриел  говорит,
что вы можете подняться  к маме,  но только  на пять минут,  не дольше. Ваша
мать приняла лекарства, и уже засыпает."
     Я  стоял  там,  не  веря  своим ушам, смотря  на  нее  в  упор.  Улыбка
постепенно сошла с ее лица. "Вы в порядке, мистер Паркер?"
     "Да," сказал я. "Просто я думал что -"
     "Ее улыбка вернулась, но  на этот раз она была полна  симпатии. "Многие
люди думают так же," сказала она. "И это естественно. Вам позвонили и ничего
не объяснив  сказали, что ваша мать в больнице, вы  сорвались и сломя голову
примчались сюда... конечно вы предполагали худшее. Но Мюриел не разрешила бы
вам подняться к вашей  матери,  если  бы было что-то не так. Можете поверить
мне на слово."
     "Спасибо," сказал я. "Большое вам спасибо."
     Я  уже  начал поворачиваться, когда  она сказала:  "Мистер  Паркер?  Вы
сказали,  что приехали из Университета штата Мэн, тогда откуда же у вас этот
жетон? Парк Ужасов ведь находится в Нью-Хэмпшире, не так ли?"
     Я  взглянул  на  свою  рубашку, и  увидел  маленький  блестящий  жетон,
прикрепленный  к грудному карману:  Я ЕЗДИЛ  ВЕРХОМ НА ПУЛЕ В ПАРКЕ  УЖАСОВ,
Лакония. И  вспомнил тот момент, когда думал  что мертвец собирается вырвать
мое сердце. Теперь я понял, что это он прикрепил свой  жетон мне на рубашку,
как раз  перед  тем как  вытолкнуть  меня из машины.  Как  будто бы он хотел
выделить  меня, не  оставляя  мне тем самым ни единой надежды  поверить, что
этого был лишь кошмарный сон.
     Следы на руках лишь были тому подтверждением. Он заставил меня выбрать,
и я сделал выбор.
     Но как же моя мать может быть все еще жива?
     "Это?"  Я ткнул пальцем  в жетон, успев стереть с него  пыль. "Это  мой
талисман." Ложь была ужасна, ее  было слишком много. "Он у меня с  тех  пор,
когда мы были в этом парке вместе с  мамой, это было давно. Она  взяла  меня
туда, прокатиться верхом на пуле."
     Ивон  улыбнулась, как  будто  это было самым приятным,  из  того что ей
давилось слышать.  "Обними ее  и поцелуй,"  сказала она.  "Это поможет лучше
всяких таблеток."  Она  указала  пальцем  в сторону коридора. "Лифты  здесь,
сразу за углом."
     Я был  единственным  посетителем,  который  ждал  лифта. Слева  от меня
находилась Доска объявлений,  уже отключенная в столь поздний час, прямо под
ней стояла маленькая урна.  Я  отстегнул жетон от рубашки  и бросил в  урну.
Затем стал вытирать руки о джинсы. Когда двери одного из лифтов открылись, я
все  еще продолжал  вытирать их. Зайдя  в  лифт,  я  сразу  же нажал  кнопку
четвертого этажа. Лифт  медленно пополз вверх. Над панелью с кнопками висело
объявление о  приеме  крови  на  следующей неделе. Пока я читал его,  мне  в
голову пришла мысль... хотя  скорее это была уверенность в том, что моя мать
умирает сейчас, в эту самую секунду, пока я поднимаюсь к ней на этаж на этом
медленном  грузовом  лифте. Я  сделал свой  выбор; поэтому я  здесь. Вот что
имело  значение.  Двери лифта открылись, и я увидел  еще одно  объявление на
котором, нарисованный палец был прижат к большим нарисованным красным губам.
Под  этим  всем  было  написано :  ПОЖАЛУЙСТА СОБЛЮДАЙТЕ  ТИШИНУ!  Сразу  за
площадкой, был коридор,  расходившийся  на право и на  лево. Нечетные палаты
были слева.  Я медленно  шел  по  коридору, чувствуя, как  ступни тяжелеют с
каждым шагом.
     Дойдя до 470-ой палаты, я пошел медленнее, и остановился между палатами
481 и 483. Я просто не мог идти дальше.
     Вспотевший как холодный и  липкий полу  замороженный сироп, мурашки  по
всему телу. Мой желудок  скручивало, как кулак в  скользкой перчатке. Нет, я
не могу.  Лучше всего  повернуться и  убежать как трусливое цыплячье  дерьмо
каким я был.  Я доеду автостопом до Харлоу  и позвоню миссис МакКурди утром.
Так будет на много проще.
     Я уже разворачивался, когда медсестра выглянувшая из палаты моей матери
окликнула меня.
     "Мистер Паркер?" спросила она почти шепотом.
     В какой-то момент, я хотел сказать нет. Но потом кивнул.
     "Быстрее. Поторопитесь. Она уже отходит..."
     Это были именно те слова, которых я ждал, но все же это звучало ужасно,
и я почувствовал как почва уходит из под ног.
     Увидев это, медсестра  поспешила ко  мне, шурша юбкой,  с  нескрываемой
тревогой в глазах. На  табличке, висевшей  на ее груди, было  написано: Анна
Корриган.  "Нет,  нет,  я совсем  не то  хотела  сказать... Ваша  мать почти
заснула. О боже, какая  же я глупая. С ней все в порядке,  мистер Паркер,  я
дала  ей  успокоительное, и она засыпает,  вот что я имела в  виду.  Вам уже
лучше?" Она взяла меня за руку.
     "Да,"  сказал я,  не  зная  лучше ли  мне  или хуже. Перед  глазами все
двоилось, и в ушах стоял звон. Я  вспомнил о том как мелькала дорога впереди
нас, совсем как в дорога в черно-белом кино в отражении серебристой луны.
     Анна Корриган впустила меня  в палату и я увидел свою мать.  Она всегда
была крупной женщиной, и хотя больничная койка была  узкой  и маленькой, она
словно  терялась в  ней.  Ее волосы,  местами  чуть  больше серые чем черные
рассыпались по подушке. Ее руки лежали поверх простыни как руки ребенка, или
скорее как руки куклы. Лицо было спокойное, но кожа была чуть желтого цвета.
     Глаза  были  закрыты, но  когда сестра, позвала ее по  имени, они  чуть
приоткрылись. Они были  по прежнему  глубокими и голубыми, самая  молодая ее
часть  была  жива. Казалось  они  смотрели сквозь  меня,  но  через  секунду
приобрели  прежнее  знакомое  мне  выражение. Она  улыбнулась, и  попыталась
поднять  руки. Одна из них послушалась.  Другая  слегка  дернулась, и  снова
вернулась наместо.
     "Ал," прошептала она.
     Когда я подошел к ней, слезы текли по щекам. Около стены стоял стул, но
я его даже не заметил.
     Я обнял ее, встав на колени рядом с ее кроватью.  От нее пахло теплом и
чистотой. Я  поцеловал ее в  лоб,  в щеку, в уголок ее рта. Она подняла свою
руку и коснулась моей щеки.
     "Не плачь," шептала она. "Ненужно."
     "Я приехал как только узнал," сказал я. "Бетси МакКурди позвонила мне."
     "Я сказала ей...  в  выходные," сказала  она. "Лучше  бы  ты  приехал в
выходные."
     "Да черт с этим," сказал я и прижался к ней еще теснее.
     "Починил машину?"
     "Нет," сказал я. "Добирался автостопом."
     "О боже," сказала она.  Видимо каждое слово давалось ей с трудом, но ее
речь была спокойной и осознанной. Она узнала меня, она знала кто она, где мы
были  и почему.  Единственным плохим признаком, была ее слабая левая рука. Я
почувствовал  себя  в  безопасности.  Вся эта  история со  Стаубом была лишь
глупой шуткой... а может быть и не было  никакого Стауба, все  это была лишь
игра моего воображения, может быть.  Сейчас, стоя на коленях  у ее  кровати,
обнимая ее, чувствуя запах  ее  духов, мысль, что это был лишь кошмарный сон
казалась наиболее вероятной.
     "Ал?  У тебя  кровь  на воротнике."  Ее глаза  закрылись,  потом  снова
медленно  открылись. Ее веки, должно быть, налились такой же тяжестью как  и
мои ступни, тогда, в коридоре.
     "Это всего лишь шишка, мам."
     "Хорошо.  Ты  должен...   беречь  себя."   Ее  веки   снова  закрылись,
приоткрывшись на этот раз медленно и неохотно.
     "Мистер Паркер, я думаю, что на сегодня  достаточно," сказала медсестра
откуда-то сзади меня.
     "У нее сегодня был очень трудный день."
     "Я понимаю." Я  снова поцеловал ее  в  уголок  рта. "Мама  я ухожу,  но
приеду завтра."
     "Не... езди на попутках... это опасно."
     "Обещаю  что  не буду.  Я поеду  вместе с  миссис  МакКурди.  Тебе надо
поспать."
     "Я только и делаю... что сплю," сказала она. "Я была на работе, убирала
посуду с  мойки. Даже не  помню как это произошло, упала,  а очнулась уже...
здесь." Она посмотрела на меня.
     "Это был удар. Доктор говорит... все не так плохо."
     "Ты в порядке," сказал я. Я встал и взял  ее  руку в свою. Ее кожа была
приятной, и мягкой как мокрый шелк. Натруженная рука, старого человека.
     "Мне  снилось,  что  мы  были в  парке в Нью-Хэмпшире,"  сказала она. Я
посмотрел на нее, почувствовав как холодок прошел по спине. "Да?"
     "Ага.  Стояли  в очереди  на этот  аттракцион...  который поднимается в
высь. Ты помнишь?"
     "Пуля," сказал я. "Да мам, я помню."
     "Ты испугался, а я накричала на тебя."
     "Нет мам, ты -"
     Ее  рука  сжала  мою,  и  я  увидел  как  уголки  ее рта  сжались.  Это
нетерпеливое выражение всегда появлялось, когда, она знала что права.
     "Да,"  сказала она. "Я накричала  на тебя и  ударила. Сзади...  по шее,
ведь так?"
     "Да, мам," сдался я. "Именно так."
     "Я не  должна была," сказала она.  "Было жарко, я  очень устала, но все
равно... я не должна была этого делать. Я хочу извиниться перед тобой."
     Я снова почувствовал, как по щекам текут слезы. "Ничего  мам.  Это ведь
было давно."
     "Ты так и не прокатился," прошептала она.
     "Нет мам," сказал я. "Я все же прокатился."
     Она  улыбнулась  мне.  Она  выглядела, маленькой  и  слабой, совсем  не
похожей на ту злую, грузную женщину накричавшую на меня и давшую мне по шее,
когда мы подошли  к  концу очереди. Быть может она  заметила на  себе чей-то
взгляд, одного из тех кто тоже стоял в очереди - потому что я помню  как она
сказала- На что это ты уставился? - выводя меня из очереди, ведя под палящим
солнцем держа за шкирку... но мне не было больно, она ударила меня совсем не
сильно; и  я был  ей  даже  благодарен, за то что  она увела  меня  от  этой
страшной громыхавшей высоченной конструкции, с кабинками на обоих концах, от
этого вращающегося монстра.
     "Мистер Паркер, вам действительно пора," сказал сестра.
     Я поднял руку мамы к губам  и поцеловал ее. "До  завтра,"  сказал я. "Я
люблю тебя, мам."
     "Я  тоже люблю тебя.  Алан... прости  за  все эти  подзатыльники. Я  не
должна была этого делать."
     Но она все же делала это. И я принимал это за  должное.  Это было нашим
маленьким семейным секретом, что-то заложенное в генах.
     "Увидимся завтра мам. Хорошо?"
     Она не ответила. Ее  глаза снова  закрылись, больше  не  отрывшись.  Ее
грудь поднималась медленно и часто. Я отступил от кровати, не  отводя от нее
глаз.
     Уже  в  коридоре  я спросил  медсестру, "С  ней  будет все  в  порядке?
Правда?"
     "Нельзя  сказать  с уверенностью,  Мистер Паркер. Она пациентка доктора
Нунализа.  Он очень хороший специалист. Завтра, вы сможете сами поговорить с
ним-"
     "А  что вы думаете?"  "Я думаю что с ней будет все  нормально," сказала
сестра, ведя  меня по  коридору по направлению к лифту.  "Она  очень сильная
женщина, и все обследования показали,  что это был лишь легкий инсульт." Она
ненадолго  замолчала.  "Конечно ей  придется кое-что  изменить.  Ее диету...
стиль жизни..."
     "Вы имеете ввиду сигареты."
     "О да.  От  этого тоже нужно  отказаться." Она говорила так,  будто  бы
отказаться  от  этой  привычки,  для  моей  матери  было также  просто,  как
переставить вазу со стола в гостиной в холл.
     Я нажал кнопку, и двери лифта на котором я приехал, тут же открылись. В
отсутствии  посетителей,  жизнь  в  Центральной  больнице  штата  Мэн словно
замирала.
     "Спасибо за все," сказал я.
     "Не  за  что.  Простите  что  напугала  вас.  Я  действительно  сказала
глупость."
     "Не за что," произнес я, словно вторя ее словам. "Ничего страшного."
     Я  вошел  в  лифт, и нажал кнопку первого этажа. Сестра подняла руку  и
легонько  помахала ей. Я тоже  помахал ей, и двери  лифта захлопнулись. Лифт
поехал. Я взглянул на следы оставленные на своих руках, и подумал, что я был
самым  ужасным существом, самым низким из всех. Даже если это был всего лишь
сон, я был самым, черт  побери, нижайшим. Забери ее, сказал я. Она была моей
матерью, но все же я сказал:  Бери мою мать, не  трогай меня. Она  вырастила
меня, работала  ради меня, стояла  вместе со  мной  в  очереди  под  палящим
солнцем в этом маленьком грязном парке развлечений в Нью-хэмпшире, как я мог
сомневаться. Забери ее, не трогай меня. Цыплячье дерьмо, ты хреново цыплячье
дерьмо.
     Когда двери открылись, я вышел из лифта и направился к урне,  жетон был
там, лежал  в чьем  то  почти пустом  стакане из под кофе: Я ЕЗДИЛ ВЕРХОМ НА
ПУЛЕ В ПАРКЕ УЖАСОВ, Лакония.
     Наклонившись я выудил  жетон из  холодного кофе, в котором он плавал, и
обтерев о свои джинсы положил в карман. Я не должен был его выбрасывать. Это
был мой жетон - мой талисман,  мой. Я вышел из больницы на прощание  помахав
Ивон  рукой.  Снаружи,  луна, плывущая  в ночном небе,  наполняла все вокруг
своим странным и одновременно прекрасным светом. Никогда я еще не чувствовал
себя таким уставшим и опустошенным. Если бы я мог выбрать снова, я бы выбрал
себя.
     Каким смешным бы это не казалось, но я думал что  смогу жить с тем, что
она  умерла бы  из-за меня. Ведь  разве это не тот самый классический конец,
как во всех этих чертовых историях с привидениями.
     Старик  сказал, никто не  остановит  тебе машину в  городе,  и это было
чистой правдой. Я  шел по городу - три квартала по  Лисабон-стрит, девять по
Канал-Стрит,  проходя  мимо  всех этих  клубов  с  музыкальными  автоматами,
игравшими песни Незнакомца  и Леда Зеппелина и французский  AC/DC -  даже не
думая остановить попутку. Мало ли что могло  произойти. Было уже одиннадцать
когда я добрался до моста DeMuth. Идя по  Харлоу-стрит я остановил первую же
машину и через  сорок  минут, я  уже искал ключи от дома  под красной тачкой
стоявшей у двери сарая, а через десять минут я уже был в постели. Засыпая, я
подумал, что первый раз я был в этом доме, совсем один.
     В девять пятнадцать утра, меня разбудил телефонный звонок. Я думал, что
это звонили  из больницы  сказать, что моей матери внезапно стало хуже и она
умерла всего несколько минут назад, так жаль. Но это  была миссис  МакКурди,
позвонившая  убедиться  что  я  добрался   нормально,   и  допытываясь  всех
подробностей моего ночного визита в больницу, она просила меня повторить все
с  начала  три  раза,  и  в  третий  раз,  я  чувствовал  себя  преступником
оказавшимся на допросе в полиции,  совершившим как минимум убийство, она так
же поинтересовалась,  не  хотел ли я присоединиться  к ней чтобы днем вместе
съездить в больницу. Я сказал что это было бы просто замечательно.
     Повесив  трубку, я направился к большому зеркалу  висевшему на двери  в
спальню.  Из  него  на  меня глядел, высокий,  небритый  молодой  человек, с
небольшим  пузом,  на  котором были лишь  мятые  трусы. "Ты должен перестать
думать об этом", сказал я своему отражению. "Не можешь же ты  до конца жизни
вздрагивать  от  каждого  телефонного звонка, думая что это  касается  твоей
матери."
     Я буду стараться. Время сотрет это из моей памяти, так всегда бывало...
но  все  же  было удивительно,  какими  яркими и  реальными  были  для  меня
подробности прошлой  ночи. Я мог отчетливо видеть каждую тень,  каждый угол.
Передо  мной  все  еще  было молодое  лицо Стауба,  одетого  в  перевернутую
бейсболку, с  сигаретой  за ухом,  струйками дыма сочившимися сквозь швы  на
шее,  при каждой новой затяжке. Я  будто снова слышал эту историю про парня,
продающего  свой новый Кадиллак задаром. Быть может со  временем мне удастся
забыть все детали, но сейчас это казалось невозможным. К тому же после всего
у меня остался этот жетон, он лежал на тумбочке около ванной. Жетон был моим
сувениром. Ведь главный герой всех этих историй с призраками, тоже брал себе
какой-нибудь сувенир в доказательство того, что все это была правда?
     В углу комнаты,  расположилась старая стереосистема и порывшись в своих
старых  записях,  я  достал  одну  из  них  с  надписью  СМЕСЬ и  вставил  в
магнитофон.  Кассеты  я записывал, еще учась  в школе,  и  сейчас  с  трудом
помнил,  что  на них было записано. Боб  Дилан пел об  одинокой смерти Хэтти
Кэролл, Том Пэкстон пел о  своем старом  бродячем приятеле, и Дейв Ван  Ронк
начал петь свой кокаиновый  блюз. На середине третьего куплета, я замер стоя
в ванне, с бритвой в руках.
     'Башка полная виски, и  брюхо полное джина', протяжно пел Дейв. 'Доктор
сказал это убьет  меня,  но  не  сказал когда.' Вот где был  ответ.  Ведь  я
почему-то  был уверен  что  моя  мать непременно  умрет  сразу,  а  Стауб не
поправил меня -  но мог ли  он,  ведь я ни разу не спросил его об этом? - но
это было  неправдой. 'Доктор сказал  это  убьет  меня,но не  говорит когда.'
Какого  черта я мучаю себя? Ведь мой выбор был лишь естественной реакцией на
сложившиеся обстоятельства?  Ведь иногда  же дети  бросают своих  родителей?
Сукин  сын  хотел напугать меня - сыграть на  моем чувстве вины  -  но  я не
купился на это, ведь так? Ведь все мы в конце будем ехать верхом на пуле?
     Ты  просто стараешься  оправдаться.  Пытаешься  найти этому объяснение.
Быть может  ты прав... но когда он спросил тебя, ты выбрал ее. Ты никогда не
простишь себе свой выбор приятель - ты выбрал ее.
     Я открыл  глаза и посмотрел в зеркало. "Я сделал,  то что  должен был,"
сказал я себе.  В это верилось с  трудом, но все  же в этот момент у меня не
было выбора.
     Когда я  и миссис МакКурди  приехали  в больницу, моей  матери было уже
лучше. Я спросил ее, помнила  ли она о своем сне про Парк Ужасов, в Лаконии.
Она отрицательно  покачала головой.  "Я  почти не помню о чем  мы говорили,"
сказала она. "Я уже дремала. Это важно?"
     "Да нет," сказал я, и поцеловал ее в лоб. "Ни капли."
     Пять  дней  спустя мою мать выписали  из больницы.  Некоторое время, ей
пришлось ходить с тростью, но потом все пришло  в  норму, и уже через месяц,
она снова вернулась на  работу - сначала  только  на пол ставки, а  потом на
полную смену, как будто бы ничего не случилось. Я вернулся в колледж, и стал
подрабатывать в пицерии "У Пата" в пригороде  Ороно. Не то  что бы я получал
большие бабки, но  их вполне хватило на то  чтобы починить  машину. Это было
хорошо;  езда автостопом  утратила для меня всякий смысл, который я предавал
этому.
     Моя мать  пыталась бросить курить,  и ей  это  почти удалось правда  ее
хватило не на долго.
     Приехав на день раньше из  колледжа погостить на апрельские каникулы, я
застал  нашу  кухню  такой  же  прокуренной как и всегда. В  ее глазах  было
одновременно торжество и стыд. "Я не могу," сказала она. "Алан мне так  жаль
- я  знаю что ты  хочешь чтобы я бросила, знаю  что должна, но без этого моя
жизнь пуста. Я ничем не могу заполнить пустоту. Лучше бы я никогда даже и не
начинала."
     Через две недели,  я  окончил колледж,  у моей матери был новый удар  -
совсем небольшой.  По настоятельной рекомендации доктора, она снова пыталась
бросить курить, потом набрала пятьдесят фунтов и снова принялась  за старое.
"Как собака, возвращающаяся к  своей рвоте," фраза  из  Библии; одна из моих
любимых. Мне с первого раза удалось устроиться на хорошую работу в Портланде
- можно  сказать,  просто  повезло, и я начал уговаривать  маму  бросить  ее
работу. Я знал что это будет трудно, но даже не представлял насколько.
     Я уже почти сдался, бившись до последнего, пытаясь ее убедить.
     "Вместо меня, подумай  лучше о себе, ты должен  устраивать свою жизнь,"
сказала она.
     "Когда-нибудь ты женишься, Ал, поэтому лучше сбереги-ка деньги. Подумай
о своей жизни."
     "Ты моя  жизнь,"  сказал  я  поцеловав  ее. "Ты можешь  сколько  хочешь
сопротивляться или спорить, но это так."
     И она сдалась. Мы прожили  несколько  счастливых лет  - семь  если быть
точным.  Мы  жили  раздельно, но я навещал  ее  почти каждый день. Мы  много
играли в джин, посмотрели кучу  фильмов по видику, который я купил ей. У нас
было ведро полное смеха, как любила говорить она. Я не знаю, должен ли я все
эти годы Джорджу  Стаубу или нет,  но это были  хорошие  годы. Мне  так и не
удалось забыть ту ночь когда я  встретил Стауба, хотя я так надеялся на это,
но все детали,  начиная со  старика  предлагающего мне  загадать  желание на
полную  луну  и кончая  пальцами  Стауба на моей  рубашке,  прицепляющими  к
карману  жетон, были  такими  же реальными  как и в ту, первую ночь. А потом
наступил день когда, я просто не смог найти свой жетон.
     Я  знал,  что  брал его собой когда  переезжал в маленькую квартирку  в
Фолмаусе - жетон лежал в верхнем ящике моего ночного столика, вместе с парой
расчесок,  несколькими запонками и старым  политическим жетоном  с  надписью
гласившей BILL CLINTON, THE SAFE SAX PRESIDENT - но его там не было. И когда
два  дня спустя зазвонил телефон, я знал почему миссис МакКурди плакала. Это
были те самые плохие новости, которых я так и  не переставал  ждать; за  все
надо платить.
     Когда церемония закончилась, и казавшаяся бесконечной очередь  друзей и
знакомых  подошла к концу, я  вернулся в наш маленький  домик в  Харлоу, где
мама проводила последние годы своей жизни, выкуривая сигарету за сигаретой и
поглощая сладкие  пончики.  Были только Джина и Алан Паркер  одни  на  целом
свете; теперь я остался совсем один.
     Я порылся в ее бумагах, прихватив некоторые из них, с которыми мне  еще
предстояло иметь  дело,  так же откладывая в сторону вещи которые бы я хотел
сохранить и те, которые собирался отдать армии  доброй воли.  После этого, я
встал на колени, и посмотрел под ее кроватью, увидев то, что я искал все это
время, боясь признаться в этом даже самому себе: маленький  пыльный жетончик
с надписью: Я ЕЗДИЛ ВЕРХОМ НА ПУЛЕ В ПАРКЕ УЖАСОВ, Лакония. Я положил его на
ладонь, иголка впилась в  кожу, и я сильно  сжал руку, наслаждаясь внезапной
болью.  Когда я разжал пальцы, мои глаза были полны слез, и двоившиеся слова
накладывались  друг  поверх друга, как будто я смотрел трехмерное  кино  без
специальных очков.
     "Ты доволен?"  крикнул я в  пустоту.  "Этого достаточно?"  Но ответа не
последовало. "Почему именно сейчас? В чем же этот хренов смысл?"  И снова не
было  ответа,  а почему он собственно, должен быть?  Ты просто  ждешь  своей
очереди,  вот и все. Ты ждешь  своей очереди, стоя под  этой  порочной луной
загадывая на нее желания. Ты ждешь своей очереди,  слушая  как они кричат  -
они платят деньги за адреналин, а  там, Верхом  на  Пуле, этого добра всегда
навалом. Ты тоже можешь прокатиться,  или убежать. Но это ничего не изменит,
я так думаю. И кажется, там должно быть что-то еще, но его нет - за все надо
платить. Забирай свой жетон и проваливай отсюда.


Last-modified: Wed, 13 Jun 2001 19:01:12 GMT

Оцените этот текст: