Чак Паланик. Уцелевший --------------------------------------------------------------- Chuck Palahniuk "Survivor" © Copyright Тимофеев Иван Константинович (postbox01@yandex.ru) WWW: http://zhurnal.lib.ru/t/timofeew_i_k/ ║ http://zhurnal.lib.ru/t/timofeew_i_k/ Вторая редакция перевода Обновлено: 01/12/2003. 439k. Роман: Переводы Иллюстрации: 2 штук. Обсуждение перевода ║ http://zhurnal.lib.ru/comment/t/timofeew_i_k/survivor --------------------------------------------------------------- Аннотация: Удерживаемый Уцелевший Клиент Номер Восемьдесят Четыре потерял всех, кого он когда-либо любил и всё, что придавало его жизни смысл. Он устал, и спит большую часть времени. Он начал пить и курить. У него нет аппетита. Он редко моется и неделями не бреется. Десять лет назад он был трудолюбивой солью земли. Он хотел всего лишь отправиться в Рай. Сегодня он сидит здесь, а всё в мире, ради чего он работал, исчезло. Все его внутренние правила и самоконтроль исчезли. Нет никакого Ада. Нет никакого Рая. И его осеняет мысль, что теперь всё возможно. Теперь он хочет всё. Чак Паланик УЦЕЛЕВШИЙ перевод И.К.Тимофеева версия 2.0; под редакцией С.Р.Мартышева и И.К.Тимофеева От переводчика: хочу поблагодарить Татьяну Покидаеву, а также всех пользователей интернета, чьи замечания и комментарии помогли мне при исправлении перевода. Особая благодарность моему редактору Сабиру Мартышеву, без которого вторая версия никогда не появилась бы на свет. Для Майка Кифи и Майка Смита Для Шона Гранта, и Хэйди Уиден, и Мэтта Паланика Агент в этой книге - это не Эдвард Хибберт, который представляет меня со всем своим мастерством, энергией и юмором. Никто в этой книге не умен так, как мой редактор Джерри Ховард. Нет на свете более упорного и заботливого человека, чем Луис Розенталь. Эта книжка не появилась бы без помощи писательского клуба, собирающегося у Сьюзи по вторникам. Ну, кто читает сегодня? 47 Проверка, проверка. Раз, два, три. Проверка, проверка. Раз, два, три. Возможно, эта штука работает. Я не знаю. Слышите ли вы меня, я не знаю. Но если вы слышите меня - слушайте. И если вы прослушаете эту запись, то узнаете историю о том, как все пошло неправильно. Перед вами бортовой самописец рейса 2039. Черный ящик. Его так называют, несмотря на то, что он оранжевый. Внутри - моток проволоки, на которой сделана нестираемая запись обо всём, что осталось позади. Вы обнаружили рассказ о том, как все произошло. Продолжайте слушать. Вы можете нагреть эту проволоку до белого каления, и она все равно поведает вам ту же самую историю. Проверка, проверка. Раз, два, три. И если вы слушаете, то наверняка сами уже знаете, что пассажиры вернулись домой невредимыми. Пассажиров я высадил на островах Новые Гебриды. Затем, когда мы снова поднялись в воздух, пилот выпрыгнул с парашютом. Не знаю, куда. Куда-то в воду. То, что вы назвали бы океаном. Я продолжаю говорить это, и это правда: я не убийца. Я здесь один, на этой высоте. Летучий Голландец. И если вы слушаете это, вы должны знать, что я один на борту Рейса 2039, и у меня тут куча маленьких, детского размера, бутылочек - в основном, с выдохшейся водкой и джином, расставленных напротив кресел пилотов, на приборных панелях. Еще в салоне есть маленькие подносики с недоеденными котлетами по-киевски и с беф-строгановом, но из-за кондиционера их запах не чувствуется. Журналы, все еще открыты на тех страницах, которые читали пассажиры. Все кресла пусты, так что можно подумать, что все просто вышли в туалет. Из пластиковых стереонаушников доносятся слабые звуки музыкальных записей. Здесь, над облаками, в Боинге 747-400 у меня есть две сотни оставленных шоколадных пирожных и музыкальный салон на втором этаже. Я могу подняться туда по винтовой лестнице и смешать себе в баре еще один маленький коктейль. Не дай Бог я начну утомлять вас всеми этими деталями, но самолет будет лететь на автопилоте до тех пор, пока не закончится топливо. Произойдет вспышка, как сказал пилот. Будет глохнуть один двигатель за другим, сказал он. Он просто хотел, чтобы я знал, чего ожидать. Затем он начал грузить меня кучей деталей относительно реактивных двигателей, эффекта Вентури, набора высоты путем увеличения изогнутости крыла при помощи закрылков. Сказал о том, что после остановки всех четырех двигателей самолет превратится в 140-тонный планер. И когда автопилот установит прямую траекторию движения, планер начнет, как это назвали бы пилоты, контролируемый спуск. Такой спуск - хоть какая-то перемена в моей жизни, сказал я пилоту. Вы просто представить себе не можете, через что я прошел за последний год. Пилот был одет в самую обыкновенную униформу непонятного цвета, которая выглядела так, будто ее придумал не дизайнер, а инженер. Несмотря ни на что, он оказался очень полезен. Более полезен, чем можно ожидать от человека, которому приставили пистолет к голове и спрашивают, сколько горючего осталось и на какое расстояние его хватит. Пилот рассказал мне, как вернуть самолет назад на прежнюю высоту после того, как он выпрыгнет с парашютом над океаном. И еще он рассказал мне о бортовом самописце. Четыре двигателя пронумерованы с первого по четвертый слева направо. Последним этапом контролируемого спуска будет крутое пикирование в направлении земли. Пилот назвал это конечной фазой спуска, когда вы приближаетесь к земле со скоростью 9,8 метра в секунду. Это он назвал конечной скоростью, то есть объекты с одинаковой массой движутся с одинаковой скоростью. Затем он разжевал все это, добавив массу деталей по поводу законов Ньютона и Пизанской башни. Он сказал: "Только ты меня не цитируй, а то я уже давно не сдавал тесты". Он сказал, что APU, вспомогательный источник питания, будет продолжать вырабатывать электричество до момента, когда самолет упадет на землю. У тебя будет кондиционированный воздух и стерео-музыка, сказал он, до тех пор, пока ты будешь в состоянии что-то чувствовать. Последний раз я чувствовал что-то очень-очень давно, сказал я ему. Около года тому назад. Основной моей задачей было выставить его из самолета, чтобы наконец опустить пистолет. Я сжимал этот пистолет так долго, что уже ничего не чувствую. Когда ты планируешь угон самолета самостоятельно, ты всегда забываешь, что когда-то в пути может захотеться сходить в туалет, и на это время заложники останутся без присмотра. Перед тем, как мы совершили посадку в Порте Вила, я бегал по салону с пистолетом, пытаясь накормить пассажиров и экипаж. Не желаете ли свежих напитков? Кому дать подушку? Что вы предпочитаете, спрашивал я их, цыпленка или говядину? С кофеином или без? Бытовое обслуживание - единственная сфера, в которой у меня превосходные навыки. Проблема лишь в том, что заниматься раздачей пищи мне приходилось, естественно, одной рукой, потому что в другой я держал пистолет. Когда мы совершили посадку, и пассажиры вместе с командой выходили из самолета, я стоял в дверях кабины пилотов и говорил, что мне очень жаль. Извините за доставленные неудобства. Желаю вам безопасного и приятного путешествия, и спасибо, что вы воспользовались услугами компании Бла-Бла-Авиалинии. Когда в самолете остались только пилот и я, мы снова совершили взлет. Пилот, перед тем как выпрыгнуть, объяснил мне, что при остановке двигателя сигнализация сообщит: Вышел Из Строя Двигатель Номер Один, или три, или еще какой-нибудь, один за одним. Как только не останется двигателей, полет можно будет продолжить только если не давать носу самолета опуститься вниз. Тянешь штурвал на себя. Так регулируются рули высоты в хвосте. Ты теряешь скорость, но сохраняешь высоту. Как будто у тебя есть выбор - скорость или высота; но на самом деле ты все равно уткнешься в землю. Достаточно, говорю я ему, я не собираюсь получать эту, как ее там, лицензию пилота. Я просто хочу в туалет, и чтобы никому не было до этого дела. Я просто хочу, чтобы он убрался. Затем мы снизили скорость до 175 узлов. Не хочу утомлять вас деталями, но мы спустились ниже 3000 метров и открыли наружную дверь. Затем пилот выпрыгнул. И перед тем, как закрыть дверь, я встал в дверном проеме и отлил. Никогда в жизни я не чувствовал себя так хорошо. Если Сэр Исаак Ньютон был прав, то моя моча не догонит пилота во время спуска. И вот теперь я лечу на запад на автопилоте со скоростью 730 км/ч, с настоящей воздушной скоростью и на нормальной высоте. Солнце висит на одном и том же месте. Время остановилось. Я лечу над облаками на крейсерской высоте 12 км над Тихим океаном, лечу навстречу катастрофе, навстречу Австралии, к завершению истории моей жизни, точно на юго-запад, до тех пор, пока не заглохнут все двигатели. Проверка, проверка. Раз, два, три. Еще раз повторю: вы слушаете запись бортового самописца Рейса 2039. Да, вот еще что. Пилот сказал, что на этой высоте и при такой скорости, при условии, что самолет пуст, топлива хватит на шесть, может быть, на семь часов. Поэтому я постараюсь рассказывать быстрее. Бортовой самописец в кабине пилотов запишет каждое мое слово. И мой рассказ не разлетится на миллионы кровавых кусочков, и не сгорит вместе с сотнями тонн обломков. Когда самолет разобьется, люди отыщут бортовой самописец. И мой рассказ уцелеет. Проверка, проверка. Раз, два, три. Как раз перед тем, как пилот выпрыгнул, когда дверь была втянута внутрь, когда военные корабли следили за нами, засекая при помощи радаров, когда двигатели ревели, выбрасывая потоки воздуха, пилот, стоя в дверном проеме, крикнул: "Почему ты так стремишься сдохнуть?" Я крикнул в ответ, чтобы он слушал запись. "Тогда помни, - крикнул он, - у тебя всего несколько часов. Помни, что ты не знаешь, когда конкретно закончится топливо. Вполне возможно, что ты умрешь, рассказав только половину истории своей жизни". Я крикнул: Ты мне еще что-нибудь хочешь сказать? И еще: Скажи мне о чем-нибудь, что я не знаю. И пилот прыгнул. Я отлил, а затем толкнул дверь на место. В кабине я увеличил подачу топлива и потянул штурвал так, чтобы набрать нужную высоту. Осталось только нажать кнопку и включить автопилот. Вот что произошло до нынешнего момента. И если вы слушаете это, запись черного ящика Рейса 2039, вы можете посмотреть, где самолет завершил свое падение и что от него осталось. Вы поймете, что я не пилот, как только увидите воронку, наполненную всем этим дерьмом. Если вы слушаете это, вы знаете, что я мертв. И у меня всего несколько часов, чтобы рассказать вам мою историю. Я полагаю, есть шанс, что я расскажу все именно так, как оно было. Проверка, проверка. Раз, два, три. Небо синее и чистое во всех направлениях. Солнце всеобъемлющее, обжигающее, и оно прямо передо мной. Мы над облаками, и этот день навеки прекрасен. Так что давайте начнем с самого начала. Рейс 2039, здесь записано то, что произошло на самом деле. И. Да, кстати, сейчас я чувствую себя потрясающе. И. Я уже потерял десять минут. И. Действие. 46 При моем образе жизни достаточно трудно обвалять в сухарях телячью отбивную котлету. В иные вечера это может быть что-то другое - рыба или курица. В тот самый момент, когда одна моя рука испачкана сырым яйцом, а в другой я держу мясо, кто-нибудь звонит мне, чтобы поделиться своей бедой. Так бывает каждый вечер в моей нынешней жизни. Сегодня девушка звонит мне из вибрирующего ночного клуба. Единственное слово, которое я могу разобрать, - "позади". Она говорит: "Жопа". Она говорит что-то, что могло бы быть словами "не его" или "ничего". Проблема в том, что я не могу додумывать пропущенные слова, когда я один, на кухне, и кричу, чтобы меня услышали где-то там, сквозь танцевальные ритмы. По голосу, она очень молодая и усталая. Я спрашиваю, доверяет ли она мне. Она устала от боли? Я спрашиваю: если есть всего один путь, чтобы остановить ее страдания, пойдет ли она по нему? Моя золотая рыбка взволнованно плавает кругами в аквариуме на холодильнике, поэтому я подхожу к ней и бросаю в воду таблетку Валиума. Я кричу девушке: достаточно ли она настрадалась? Я кричу: Я не собираюсь стоять здесь и слушать ее причитания. Стоять здесь и пытаться исправить ее жизнь - пустая трата времени. Люди не хотят, чтобы их жизни исправляли. Никто не хочет решения своих проблем. Своих драм. Своих тревог. Не хотят начинать жизнь заново. Не хотят упорядочивать жизнь. Ведь что они получат взамен? Всего лишь огромную пугающую неизвестность. Большинство людей, которые звонят мне, уже знают, чего они хотят. Некоторые хотят умереть, но просто ждут моего разрешения. Некоторые хотят умереть и нуждаются в поддержке. В небольшом толчке. У некоторых людей, склонных к самоубийству, почти не осталось чувства юмора. Одно неверное слово, и через неделю от них останется лишь некролог. Большинство звонящих людей я почти не слушаю. Жить им или умереть, я определяю по тону их голоса. Разговор с девушкой из ночного клуба заходит в тупик, поэтому я говорю ей: Убей себя. Она говорит: "Что?" Убей себя. Она говорит: "Что?" Барбитураты и алкоголь, голову - в полиэтиленовый пакет. Она говорит: "Что?" Невозможно хорошо обвалять в сухарях телячью отбивную котлету, пользуясь только одной рукой, поэтому я говорю ей: сейчас или никогда. Либо нажми на курок, либо не нажимай. Я с ней в этот момент. Она не умрет в одиночестве, но я не могу ждать всю ночь. Она начинает рыдать так громко, что это становится похоже на звуки дискотеки. Поэтому я кладу трубку. В то время, как я пытаюсь обвалять котлету в сухарях, эти люди хотят, чтобы я исправил всю их жизнь. Телефонная трубка в одной руке, а другой я пытаюсь достать панировочные сухари. Нет ничего сложнее. Ты обмакиваешь котлету в сырое яйцо. Стряхиваешь. Обваливаешь в сухарях. Проблема в том, что мне не удается сделать это правильно. Иногда котлета остается голой. А иногда слой сухарей такой толстый, что нельзя понять, что под ним. Это было очень весело. Люди просто звонят тебе на грани самоубийства. Женщины звонят. А я здесь один со своей золотой рыбкой, один в грязной кухне, пытаюсь обвалять в сухарях свиную отбивную или что-нибудь еще. На мне семейные трусы, и я слушаю чьи-то мольбы. Даю советы и наказываю. Позвонил парень. Я только задремал, а тут его звонок. Эти звонки продолжаются всю ночь, если я не отключаю телефон. Какой-нибудь неудачник звонит среди ночи, когда бары уже закрыты, чтобы сказать, что он сидит, скрестив ноги, на полу своей квартиры. Он не может спать из-за этих ужасных кошмаров. В своих снах он видит, как падают самолеты, наполненные людьми. Все настолько реально, и никто не может ему помочь. Он не может спать. Ему неоткуда ждать помощи. Он говорит, что приставил к подбородку винтовку и хочет, чтобы я назвал хоть одну причину, по которой ему не следовало бы нажимать на курок. Он не может жить. Он знает будущее, но не в состоянии спасти кого-либо. Эти жертвы, они звонят. Эти хронические страдальцы. Они звонят. Они убивают мою собственную маленькую скуку. Это лучше, чем телевидение. Я говорю ему: Давай же. Я только наполовину проснулся. Три часа ночи, а мне завтра на работу. Я говорю ему: торопись, пока я снова не заснул. Жми на курок. Я говорю, что этот мир не настолько прекрасен, чтобы оставаться в нем и страдать. Зачем ему этот мир? Большую часть времени я убираюсь в чужом доме. Полный рабочий день раб, по совметительству - бог. Опыт подсказывает мне убирать трубку подальше от уха, когда я слышу маленький щелчок спускового механизма. Взрыв, всего лишь взрыв, и где-то там телефонная трубка падает на пол. Я - последний человек, с кем он разговаривал, и я засыпаю еще до того, как утихает звон в ушах. На следующей неделе надо найти некролог, 15 сантиметров газетной колонки о вещах, не имеющих значения. Некролог нужен, иначе ты не будешь уверен, случилось всё на самом деле, или это был только сон. Я не жду, что ты поймешь. Это просто еще один вид развлечений. Когда ты имеешь такую власть - это кайф. Из некролога я узнал, что парня звали Тревор Холлис. Поразительное ощущение - знать, что он был реальным человеком. Это убийство, и в то же время нет. Оценка зависит лишь от того, какую роль ты себе приписываешь. Я не могу сказать, что телефон доверия был моей собственной идеей. Правда в том, что это ужасный мир, и я прекратил страдания того парня. Идея появилась, когда в газете поместили объявление о настоящей горячей линии помощи в кризисных ситуациях. Номер телефона, напечатанный там, случайно оказался моим. Это была опечатка. Никто не обратил внимания на исправление, сделанное на следующий день, и люди просто начали звонить мне днем и ночью со своими проблемами. Пожалуйста, не думай, что я намерен спасать их жизни. Я ни за кого не принимаю решений - быть или не быть. И не думай, что с женщинами я говорю как-то по-другому. С ранимыми женщинами. С эмоциональными калеками. Однажды я чуть было не устроился работать в McDonald's, и я пошел туда только для того, чтобы встречаться с молоденькими девушками. Негритянками, испанками, белыми, китаянками. В приглашении на работу было сказано о том, что в McDonald's работают люди различных рас и этнических групп. Это девушки, девушки, девушки. И еще в приглашении было сказано, что если у тебя одно из следующих заболеваний: Гепатит А Сальмонеллез Шигеллиоз Стафилококк Жиардиаз или Кампилобациллярный энтерит, то тебе откажут в приеме на работу. Если ты встречаешь девушек на улице, у тебя нет гарантий, что у них нет таких заболеваний. Осторожность никогда не повредит. При приеме на работу в McDonald's девушка официально подтверждает, что она чистая. И еще очень велик шанс, что она молода. Молода до прыщиков. До хихиканья. Юная и такая же глупая, как и я. Восемнадцати-, девятнадцати-, двадцатилетние девушки; я хочу с ними только поговорить. Студентки колледжей. Старшеклассницы. Эмансипированные подростки. То же самое и с суицидальными девушками, звонящими мне. Большинство из них так молоды. С мокрыми от дождя волосами, они звонят мне из телефонов-автоматов, чтобы просить о спасении. Свернувшись калачиком, днями лежат на кровати в одиночестве, а затем звонят мне. Мессия. Звонят мне. Спаситель. Они шмыгают носом, задыхаются, и рассказывают мне все, о чем я прошу, в самых мелких подробностях. Иногда так приятно слушать их в темноте. Девушка мне доверяет. Телефонная трубка в одной руке, и я представляю, что другая моя рука - это она. Я совсем не хочу жениться. Я восхищаюсь парнями, которые решаются сделать татуировку. Как только газета стала печатать правильный номер, звонки начали иссякать. Толпы людей, которые звонили мне поначалу, либо уже были мертвы, либо положили на меня. Ни одного нового звонка. И в McDonald's меня не примут. Поэтому я изготовил пачку больших объявлений. Выделяющихся объявлений. Их должно быть легко прочесть ночью, когда кто-нибудь плачет, выпив или обкурившись наркоты. У моих объявлений белый фон и черные буквы, гласящие: Дай Себе, Своей Жизни, Еще Один Шанс. Позвони, И Мы Поможем. Далее - мой номер телефона. Или вот такой текст: Если Ты Молодая Сексуально Безответственная Девушка, И У Тебя Проблемы с Алкоголем, Мы Поможем Тебе. Звони - и дальше мой номер телефона. Последуй моему совету. Не пиши объявлений второго вида. Если ты напишешь их, к тебе придет кто-нибудь из полиции. Они могут вычислить тебя по телефонному номеру и внести в список потенциальных преступников. После этого перед каждым телефонным звонком ты будешь слышать щелк ... щелк ... щелк ... подслушивающего устройства. Последуй моему совету. Если ты расклеишь объявления первого вида, тебе будут звонить люди, желающие исповедаться в грехах, пожаловаться, спросить совета, найти поддержку. У девушек, с которыми ты знакомишься, жизнь всегда хуже некуда. Гарем женщин, находящихся на грани, будут хватать свои телефоны и просить тебя перезвонить им. Пожалуйста. Перезвони. Пожалуйста. Назови меня сексуальным хищником, но когда я думаю о хищниках, мне представляются львы, тигры, большие кошки, акулы. Это не очень-то похоже на отношения хищника и жертвы. Это не отношения падальщика, стервятника, или смеющейся гиены с трупом. Это не отношения паразита и носителя. Мы ничтожны вместе. Это противоположность "преступлений без жертвы". [[прим.1]] Главное - расклеить объявления возле телефонов-автоматов. В грязных телефонных будках возле больших мостов. Рядом с барами, где люди, которым некуда идти, засиживаются до закрытия. И сразу начнутся звонки. Тебе понадобится один из таких микрофонов, которые создают впечатление, будто ты говоришь издалека. Люди будут звонить тебе со своими проблемами и услышат, как ты спускаешь воду в туалете. Они услышат рев миксера и поймут, что они тебе пофигу. Сейчас мне нужны беспроводные телефонные наушники с микрофоном. Что-то типа плеера Walkman, но говорящего о человеческих страданиях. Жить или умереть. Секс или смерть. Так можно освободить руки и решать чужие судьбы каждый час, когда люди звонят, чтобы рассказать о своем самом большом преступлении. Ты отпускаешь им грехи. Ты выносишь им приговор. Ты даешь парням, находящимся на грани, телефоны таких же девушек. Будто в молитвах, ты слышишь жалобы и просьбы. Помоги мне. Услышь меня. Веди меня. Прости меня. Телефон опять зазвонил. Тонкий покров из панировочных сухарей на телячьей котлете уже практически невозможно привести в порядок, а на линии новая рыдающая девушка. Я с ходу спрашиваю, доверяет ли она мне. Я спрашиваю, расскажет ли она мне все. Моя золотая рыбка и я, мы плаваем рядом. Котлета кажется выкопанной из кошачьего туалета. Чтобы успокоить эту девушку, чтобы заставить ее слушать, я рассказываю ей историю о моей рыбке. Это рыбка номер шестьсот сорок один за всю мою жизнь. Родители купили мне первую рыбку, чтобы научить меня любить и заботиться о каком-то другом живом и дышащем создании Господа. Шестьсот сорок рыбок спустя я знаю лишь одно: все, что ты любишь, умрет. Когда ты в первый раз встречаешь кого-то особенного, ты можешь быть уверен, что однажды он умрет и окажется в земле. 45 В ночь перед тем, как я покинул дом, старший брат рассказал мне все, что знал о внешнем мире. Во внешнем мире, сказал он, женщины могут менять цвет своих волос. И глаз. И губ. Мы стояли на заднем крыльце, в свете кухонного окна. Мой брат Адам срезал мои волосы так же, как он срезает пшеницу; сжимал в руке пучок волос и срезал их прямой бритвой примерно посередине. Он зажал мой подбородок между большим и указательным пальцами, чтобы я смотрел прямо на него. Его коричневые глаза бегали взад-вперед между моими бакенбардами. Чтобы подравнять бакенбарды, он подрезал одну, затем вторую, затем снова первую, снова, и снова, до тех пор, пока от них ничего не осталось. Мои семь младших братьев сидели по краям крыльца и смотрели в темноту, выискивая чертей, о которых рассказывал Адам. Во внешнем мире, сказал он, люди держат птиц у себя дома. Он это видел. Адам побывал за пределами церковного семейного округа всего лишь однажды, когда он и его жена должны были зарегистрировать свой брак у официальных властей. Во внешнем мире, сказал он, в дома к людям приходят духи, которых они называют телевидение. И еще духи разговаривают с людьми через штуку, которая называется радио. Люди используют штуковины, называемые телефонами, потому что ненавидят быть вместе, но очень боятся оставаться одни. Он продолжал срезать мои волосы, но не делал прическу, а как будто стриг дерево. Вокруг нас, на крыльце, скапливались волосы, похожие не на срезанные волосы, а на собранный урожай. В церковном семейном округе мы развешивали мешки со срезанными волосами в саду, чтобы отпугивать оленей. Адам сказал мне, что безотходность жизни - один из даров Господа, который ты теряешь, покидая церковную колонию. А самый дорогой из даров Господа, который ты теряешь - это тишина. Во внешнем мире, сказал он мне, нет настоящей тишины. Не фальшивой тишины, когда ты затыкаешь свои уши и не слышишь ничего, кроме сердца, а истинной, вселенской тишины. В ту неделю, когда они поженились, он и Бидди Глисон уехали из церковного семейного округа на автобусе, сопровождаемые церковным старейшиной. На протяжении всей поездки внутри автобуса было шумно. На дороге ревели автомобили. Люди внешнего мира постоянно говорили что-то глупое, а когда они молчали, пустоту заполняли радиоприемники с копиями голосов, исполняющих одни и те же песни снова и снова. Адам сказал, что еще один дар Божий, который утрачивается во внешнем мире, - это темнота. Можешь закрыть глаза и залезть в чулан, но ощущение будет совсем не то. В церковном семейном округе темнота по ночам всеобъемлющая. А среди нее, в вышине, - яркие звезды. Можно увидеть на Луне неровность горных цепей, тонкие линии рек, гладь океанов. В ночь, когда нет Луны или звезд, ты не видишь ничего, но можешь представить все что угодно. По крайней мере, я так помню. Моя мать на кухне гладила и укладывала вещи, которые мне было дозволено взять с собой. Мой отец был не знаю где. Я их больше никогда не видел. Забавно, но люди всегда меня спрашивают, плакала ли мать. Плакал ли мой отец и обнимал ли он меня, перед тем как я уехал. И люди всегда бывают поражены, когда я говорю нет. Никто не плакал и не обнимался. Никто не плакал и не обнимался, когда мы, к примеру, продавали свинью. Никто не плакал и не обнимался, перед тем как зарезать цыпленка или сорвать яблоко. Никто не страдал бессонницей из-за размышлений, была ли пшеница, которую они выращивали, по-настоящему счастлива превратиться в хлеб. Мой брат просто срезал мои волосы. Моя мать закончила гладить и принялась шить. Она была беременна. Я помню, что она всегда была беременна, мои сестры сидели вокруг нее, их юбки лежали на скамьях и на полу, и они все вместе шили. Люди всегда спрашивают, был ли я напуган, или возбужден, или еще что-то. Согласно доктрине церкви, только первенец, Адам, мог жениться и состариться в церковном округе. Все остальные по достижении семнадцати лет - я, мои семь братьев и пять сестер - должны были покинуть округ и работать. Мой отец живет здесь, потому что он был первенцем в своей семье. Моя мать живет здесь, потому что старейшины церкви выбрали ее для моего отца. Люди всегда бывают разочарованы, если я им говорю правду о том, что никто из нас не жил в угнетении. Никто не возмущался церковными порядками. Мы просто жили. И почти никогда не терзались сомнениями. Такова была глубина нашей веры. Можете назвать ее и глубокой, и поверхностной. Не было ничего, что могло бы испугать нас. Люди, выросшие в церковном семейном округе, думали именно так. Что бы ни произошло в мире - на все воля Божья. Наше дело - работать. А плач и веселье просто делали тебя бесполезным. Любое проявление чувств считалось нездоровым. Нетерпение или сожаление были особенно глупы. Роскошь. Такова была наша вера. Ничто не известно. Можно ожидать чего угодно. Внешний мир, сказал Адам, заключил сделку с дьяволом, который придает движение автомобилям и переносит самолеты по небу. Дьявол течет по электрическим проводам, чтобы сделать людей ленивыми. Люди кладут посуду в шкаф грязной, и шкаф моет ее. Вода в трубах уносит мусор и дерьмо, перекладывая эту проблему на кого-то другого. Адам зажал мой подбородок между большим и указательным пальцами и наклонился, чтобы посмотреть мне прямо в лицо. Он рассказал о том, как во внешнем мире люди смотрят в зеркала. У людей, ехавших вместе с ним в автобусе, сказал он, были зеркала, и все хотели посмотреть, как они выглядят. Позорище. Помню, что после этого я очень долго не стригся. Но я действительно не помню, почему в тот момент моя голова казалась мне полем, на котором остались лишь короткие соломинки-волосинки. Во внешнем мире, сказал Адам, все расчеты производятся внутри машин. А пищу людям скармливают официантки. В тот единственный раз, когда мой брат и его жена выезжали за пределы округа в сопровождении старейшины, они останавливались на одну ночь в гостинице в центре Робинсвилля, штат Небраска. Они так и не смогли заснуть. На следующий день автобус привез их домой, чтобы они оставались там до конца жизни. Гостиница, сказал мне брат, это большой дом, где множество народу живут, едят и спят, но никто друг друга не знает. Он сказал, что таковы большинство семей во внешнем мире. Церкви во внешнем мире, сказал он мне, были всего лишь небольшими магазинами, которые продавали людям ложь, изготовленную на далеких фабриках гигантских религий. Он сказал намного больше, я всего не запомнил. Та стрижка была сделана шестнадцать лет назад. К тому времени, когда отец произвел Адама, меня и всех своих четырнадцать детей, ему было столько же лет, сколько мне сейчас. В ту ночь, когда я покинул дом, мне было семнадцать лет. Сейчас я выгляжу так же, как выглядел мой отец, когда я его видел в последний раз. Смотреть на Адама - все равно что смотреть в зеркало. Он был старше меня всего лишь на три минуты и тридцать секунд, но в Правоверческом церковном округе нет такого понятия как близнецы. В последнюю ночь, когда я видел Адама Брэнсона, я думал, что мой старший брат - очень добрый и очень мудрый человек. Вот каким глупцом я был. 44 Часть моей работы - просмотреть меню сегодняшней вечеринки. Это значит проехать на автобусе из большого дома, где я работаю, в другой большой дом и спросить какого-то чудаковатого повара, чем он собирается сегодня всех кормить. Те, на кого я работаю, не любят сюрпризов, поэтому часть моей работы - сообщать хозяевам заранее, не предложат ли им вечером съесть что-то сложное вроде омаров или артишоков. Если в меню есть что-то угрожающее, я должен научить их, как это едят правильно. Вот чем я зарабатываю на жизнь. Когда я убираюсь в доме, мужчина и женщина, которые живут там, никогда не бывают рядом. Такая у них работа. Узнать что-то о них я могу лишь когда чищу их вещи. Когда подбираю что-то за ними. Разгребаю их маленькие беспорядки, день за днем. Перематываю их видеокассеты: Все Услуги Анального Эскорта Гигантские буфера Воительницы Леты. Грешки маленькой Золушки. Ко времени, когда автобус доставляет меня сюда, люди, на которых я работаю, уезжают на работу в центр города. Ко времени, когда они приезжают домой, я возвращающсь в центр в арендованную квартиру-студию, которая была крошечным гостиничным номером, пока кто-то не поставил туда плиту и холодильник, чтобы поднять арендную плату. Туалет по-прежнему в коридоре. Со своими работодателями я общаюсь исключительно по спикерфону. Это такая пластиковая коробочка, прикрученная к кухонному столу, которая кричит на меня, чтобы я работал лучше. Иезекииль, Глава Девятнадцатая, Стих Седьмой: "... и опустела земля и все селения ее от рыкания его ..." и так далее, так далее, так далее. Ты не можешь держать у себя всю Библию в голове. У тебя не останется там места даже чтобы запомнить свое имя. О доме, в котором я убираюсь последние шесть лет, можно только мечтать: просторный, в фешенебельной части города. Сравните это с тем, где я живу. Все квартиры-студии рядом с моей похожи на теплое сиденье в общественном туалете. Кто-то был на нем за секунду до тебя, и кто-то появится там сразу, как только ты встанешь. В той части города, куда я езжу на работу каждое утро, картины на стенах домов - обычное дело. За входной дверью множество комнат, куда никто никогда не заходит. Кухни, в которых никто не готовит. Ванные, которые никогда не бывают грязными. Чтобы проверить меня, хозяева оставляют повсюду деньги - возьму ли я. Это всегда не меньше пятидесяти долларов, как будто случайно упавших за комод. Одежда, которой они владеют, создана настоящими творцами. Рядом со спикерфоном - толстый ежедневник, который они нагружают массой заданий для меня. Они хотят, чтобы моя жизнь была расписана на десять лет вперед, задание за заданием. По их воле, все в твоей жизни превращается в пункт ежедневника. Что-то, что нужно выполнить. И ты замечаешь, что твоя жизнь становится размеренной. Кратчайшее расстояние между двумя точками - это временнАя линия, график, карта твоего времени, маршрут на всю оставшуюся жизнь. Ничто не указывает тебе прямую дорогу от нынешнего момента до смерти лучше, чем список. "Я должен иметь возможность посмотреть в ежедневник, - кричит на меня спикерфон, - и в точности узнать, где ты будешь ровно через пять лет в четыре часа дня. Именно такую пунктуальность я от тебя требую". Но когда все вот так расписано черным по белому, ты в любом случае будешь разочарован. Как мало ты сделаешь в жизни на самом деле. Краткое содержание твоего будущего. Суббота, два часа пополудни. Согласно ежедневнику, я должен сварить пять омаров, чтобы хозяева попрактиковались в их поедании. Вот сколько денег они получают. Я могу себе позволить есть телятину только если я украду ее и привезу в автобусе на коленях домой. Секрет варки омаров прост. Сначала заполняешь кастрюлю холодной водой и кладешь щепотку соли. Можешь смешать в равных долях воду с вермутом или водкой. Можешь добавить немного морских водорослей для лучшего вкуса. Таковы основы, которым обучают в курсе домоводства. Большинство других вещей я узнаю из беспорядка, который оставляют после себя эти люди. Просто спроси у меня, как удалить пятна крови с мехового пальто. Нет, правда, давай. Спрашивай. Секрет прост: кукурузная мука. Надо почистить мех против шерсти. Гораздо сложнее держать язык за зубами. Чтобы удалить кровь с клавиш пианино, почисти их порошком талька или сухим молоком. Это не самое важное умение, но чтобы удалить пятна крови с обоев, смешай кукурузный крахмал с холодной водой. Точно так же кровь удаляется с матрасов и кушеток. Фокус в том, чтобы забыть, как быстро происходят такие вещи. Самоубийства. Несчастные случаи. Преступления в состоянии аффекта. Только сконцентрируйся на пятне, и от него не останется даже воспоминания. Практикуйся, и у тебя отлично получится. Если это можно так назвать. Не обращай внимания на ощущение, что единственный твой настоящий талант - это сокрытие правды. У тебя есть Богом данная ловкость на совершение ужасного греха. Это твое призвание. У тебя врожденная способность не соглашаться. Счастливый дар. Если это можно так назвать. Шестнадцать лет я убираюсь в чужих домах, но мне по-прежнему хочется думать, что мир становится все лучше и лучше, однако в действительности я знаю, что это не так. Хочется, чтобы что-то улучшалось в людях, но этого не происходит. А еще хочется думать, что и я способен чего-то достичь. Уборка в одном и том же доме каждый день приводит к улучшению только моих способностей отрицать ложь. Не дай Бог я когда-нибудь встречусь с тем, на кого работаю. Только не подумай, что мне не нравятся мои работодатели. Вакансии, которые мне предлагала социальная работница, были гораздо хуже. Я не испытываю к ним отвращения. Я не люблю их, но и не испытываю отвращения. Я работал на типов и похуже. Просто спроси у меня, как удалить пятна мочи со шторы или скатерти. Спроси, как быстро скрыть пулевые отверстия в стене гостиной. Ответ: зубная паста. Для отверстий большего калибра добавь к пасте в равных долях крахмал и соль. Называй меня голосом опыта. Вот на этих пяти омарах они должны научиться хитроумным приемам по вскрыванию спинки. Точнее, щитков. Внутри должны быть мозг или сердце, которые и являются вашей целью. Весь фокус в том, чтобы положить омаров в воду и поставить на огонь. На медленный огонь. Пусть вода закипит не раньше, чем через полчаса. Предполагается, что так омары должны умереть без боли. Ежедневник говорит мне не расслабляться, полировать медь наилучшим образом, при помощи половинки лимона, окунутой в соль. Эти омары, на которых мы должны практиковаться, называются Гигантами, потому что каждый из них весит около килограмма. Омары, которые меньше 300 граммов, называются Цыплятами. Омары без одной клешни называются отходами. Те экземпляры, которые я достаю из холодильника, завернуты во влажные морские водоросли. Они должны будут вариться около получаса. Вот чему еще учат в курсе домоводства. Одна из двух больших передних клешней, самая большая клешня, с рядом чего-то похожего на коренные зубы, называется Давящей. Меньшая клешня, с рядом резцов, называется Режущей. Меньшие боковые ноги называются Ходильными Ногами. Под хвостом пять рядов маленьких лапок, называемых Плавничками. Еще из курса домоводства. Если передний ряд плавничков мягкий и пушистый, омар женского пола. Если передний ряд твердый и грубый, омар мужского пола. Если омар женского пола, обрати внимание на костистую пустоту в форме сердца между двумя задними ходильными ногами. Это то место, где самка хранит живую сперму, если за последние два года у нее был секс. Спикерфон звонит в тот самый момент, когда я ставлю омаров - трех самцов и двух самок без спермы - в кастрюле на плиту. Спикерфон звонит, пока я включаю плиту. Спикерфон звонит, пока я мою руки. Спикерфон звонит, пока я готовлю себе чашечку кофе и добавляю туда сливки и сахар. Спикерфон звонит, пока я беру горсть водорослей из упаковки и посыпаю ими омаров в кастрюле. Один омар поднимает клешню, чтобы опротестовать смертный приговор. Давящие клешни, режущие клешни, - все они скреплены резиновой лентой. Спикерфон звонит, пока я снова мою и сушу руки. Спикерфон звонит, и я отвечаю. Дом Гастонов, говорю я. "Резиденция Гастонов!" - кричит на меня спикерфон. "Повторяй за мной: Резиденция Гастонов! Говори так, как мы тебя учили!" В курсе домоводства нас учили, что дом следует называть резиденцией только на эстампах и гравюрах. Мы об этом миллион раз говорили. Я выпиваю чашечку кофе и поигрываю с ручкой, регулирующей силу огня под омарами. Спикерфон продолжает орать: "Есть там кто? Аллё! У нас что, связь оборвалась?" Пара, на которую я работаю, на одной вечеринке оказалась единственной, кто не знал, как пользоваться чашей для ополаскивания пальцев. С тех пор они пристрастились к изучению этикета. Они все еще говорят, что это бессмысленно, бесполезно, но боятся не знать все до мельчайших подробностей. Спикерфон продолжает орать: "Ответь мне! Черт! Расскажи о сегодняшней вечеринке! С каким чудом кулинарии нам придется сражаться? Мы целый день нервничаем!" Я ищу в шкафу над плитой приспособления для поедания омаров: щипцы, заостренные палочки, слюнявчик. Благодаря моим урокам, эти люди знают все три допустимых способа раскладывания столового серебра. Это я научил их пить чай со льдом, оставляя ложку в стакане. Это сложно, но вы должны держ