умираю. Умираю. Умиры-ыа-аю. Умираю". И так будет продолжаться часами. Ага, значит, сегодня вечером она сидит дома, верно? Она будет устраивать грандиозную смерть, сказала Марла. Мне стоит пошевелиться, если я хочу взглянуть. "Да спасибо", - говорю, - "Но у меня другие планы". Ничего страшного, сказала Марла, она сможет умереть и просто за просмотром телевизора. Марла только надеется, что будет что посмотреть. И я сбежал на меланому. Я вернулся домой рано. Заснул. А теперь, за завтраком на следующее утро, тут сидит Тайлер, покрытый засосами, и рассказывает, что Марла - та ещё вертлявая сучка, но ему это очень даже нравится. После меланомы прошлым вечером я пришёл домой, лёг спать и уснул. И мне снилось, как я имею, имею, имею Марлу Сингер. А этим утром, слушая Тайлера, я притворяюсь, что читаю "Ридерс Дайджест". "Вертлявая сучка, я тебе говорю". "Ридерс Дайджест". "Юмор в униформе". Я - Воспалённый Желчный Проток Джека. А что Марла ему рассказывала этой ночью, говорит Тайлер. Первый раз он от девчонки такое слышал. Я - Скрипящие Зубы Джека. После того, как Марла с Тайлером позанимались сексом около десятка раз, Марла сказала, что хочет забеременеть. Сказала, что хочет сделать от Тайлера аборт. Я - Побелевшие Сжатые Костяшки Джека. Как Тайлеру было не клюнуть на такое! Ведь ещё вчера ночью, в полном одиночестве, он вклеивал половые органы в "Белоснежку". Как мне бороться за внимание Тайлера? Я - Острое, Воспалённое Чувство Покинутости Джека. Что самое худшее - это моя вина. Тайлер сказал, что когда я ушёл спать прошлой ночью, а он вернулся со своей смены официанта, снова звонила Марла из Отеля Риджент. Вот оно, сказала Марла. Туннель, и свет ведёт её сквозь него. Познание смерти - это так здорово, Марла желала описать его мне, пока не покинет своё тело и не унесётся ввысь. Марла не знала, сможет ли её душа говорить по телефону, но хотела, чтобы кто-то хотя бы услышал её последний вздох. Но нет же, - к телефону подходит Тайлер, и полностью неверно истолковывает ситуацию. Они незнакомы, так что Тайлер решил: если Марла умрёт - это будет плохо. Ничего подобного. Тайлера это не касалось, но он позвонил в полицию и помчался через весь город в Отель Риджент. Теперь, если следовать древнему китайскому обычаю, выученному нами с телеэкрана, Тайлер навсегда в ответе за Марлу, потому что Тайлер спас Марле жизнь. Если бы я только потратил пару минут и остался послушать, как Марла умирает, этого бы не произошло. Тайлер рассказывает мне, что Марла живёт в комнате 8G на верхнем этаже Отеля Риджент, вверх через восемь пролётов лестницы и вглубь по шумному коридору, который наполнен звуками телевизионного смеха, просачивающегося сквозь двери комнат. Каждую пару секунд визжит актриса или кричит умирающий под шквалом пуль актёр. Тайлер добирается до двери в конце коридора и даже не успевает постучать, - тонкая, сливочного цвета рука выскальзывает из-за щели приоткрывшейся двери комнаты и втягивает его внутрь. Я с головой зарываюсь в "Ридерс Дайджест". Только Марла втащила его в комнату - тут же до слуха Тайлера донёсся визг тормозов и звуки сирен на улице перед Отелем Риджент. На тумбочке стоит фаллос, изготовленный из такого же нежно-розового пластика, как миллионы кукол Барби, - и на секунду Тайлеру представляются миллионы штампованных детских игрушек, кукол Барби и фаллосов, выползающих из одной конвейерной линии завода в Тайване. Марла смотрит, как Тайлер разглядывает её фаллос, потом произносит: - Не волнуйся. Тебе это не грозит. После вытаскивает Тайлера обратно в коридор и говорит, что она, конечно, извиняется, но не нужно было звонить в полицию, и, скорее всего, ребята из полиции уже поднимаются по ступенькам. Потом запирает дверь комнаты 8G и тащит Тайлера вниз по лестнице. На ступеньках им приходится прижаться к стене, и мимо них проносятся парни из полиции и ребята из отряда скорой помощи, оснащённые кислородными баллонами, - они спрашивают, где здесь комната 8G. Марла говорит им - "Дверь в конце коридора". Марла кричит вслед полиции, что девушка, которая живёт там, раньше была милой и обаятельной, но сейчас она чудовище, сволочное чудовище. Что эта девушка - ядовитые отбросы общества, и она очень боится и смущается, что совершит что-то плохое, поэтому ничего она не сделает. - Девушка из 8G утратила веру в себя! - кричит Марла. - Она боится, что с возрастом у неё будет меньше и меньше выбора! Марла орёт: - Желаю вам удачно спасти её! Полиция ломится в дверь комнаты, а Тайлер и Марла устремляются вниз к вестибюлю. Позади полисмен кричит около закрытой двери: - Дайте нам помочь вам! Мисс Сингер, поверьте, вы должны жить! Просто пустите нас, Марла, и мы сможем помочь вам с вашими проблемами! Марла и Тайлер стремглав вылетели на улицу, Тайлер посадил Марлу в такси, оглядываясь на тени, мечущиеся в окнах комнаты на восьмом, самом верхнем, этаже отеля. На шоссе, среди фонарей и других машин, - шесть потоков дорожного движения, несущихся к точке исчезновения где-то вдали, - Марла говорит Тайлеру, что он не должен дать ей заснуть всю ночь. Если она заснёт - то ей крышка. Многие люди хотели бы увидеть Марлу мёртвой, - рассказала она Тайлеру. Эти люди сами были уже давно мертвы и по ту сторону, и звонили по телефону среди ночи. Марла могла пойти в бар и услышать, как бармен упоминает её имя; а когда она отвечала на звонок - на линии никого не было. Тайлер и Марла бодрствовали всю ночь в комнате рядом с моей. Когда Тайлер проснулся - Марлы уже не было, она вернулась в Отель Риджент. Я говорю Тайлеру: "Марле не нужен любовник, - ей нужен санитар". - Не называй это "любовью", - отвечает Тайлер. Опять та же история, - снова Марла объявилась, чтобы разрушить ещё одну часть моей жизни. Со времён колледжа повелось - я завожу друзей. Они женятся. Я теряю друзей. Здорово. "Ясно", - говорю. Тайлер спрашивает - это для меня тяжело? Я - Сжавшиеся Внутренности Джека. "Нет", - говорю, - "Всё нормально". Приставить к голове пистолет и окрасить стенку своими мозгами. "Просто здорово", - говорю, - "Нет, правда". Глава 8. Мой босс отправляет меня домой из-за пятен засохшей крови на моих штанах, и я очень рад. Пробитая в моей щеке дыра не зажила до сих пор. Я иду на работу, и мои подбитые глазницы похожи на пару тёмных мешков с маленькими прорехами для того, чтобы смотреть. До недавнего времени меня очень злило, что никто вокруг не замечает, как я становлюсь мудрым сконцентрированным учителем школы дзен. Как бы то ни было, я делаю маленькие штучки с ФАКСОМ. Я сочиняю короткие стихотворения ХОКУ и отправляю их по ФАКСУ всем сотрудникам вокруг. Когда я иду мимо работающих в холле людей, - смотрю как истинный ДЗЕН в их враждебные маленькие ЛИЦА. Рабочие пчёлы летают свободно, И трутни улей покинуть вольны: Их королева - их рабыня. Отказаться от всего нажитого в мире, даже от машины, - и поселиться в арендованном доме в самом загрязнённом районе города, чтобы поздно ночью слушать, как Марла и Тайлер в его комнате называют друг друга "людьми-подтирашками". "Держи, человек-подтирашка!" "Давай, подтирашка!" "Подавись! Проглоти, крошка!" Это делает меня маленьким тихим центром вселенной, просто по контрасту. Меня, с подбитыми глазами и кровью, большими чёрными шероховатыми пятнами присохшей к штанам. Я говорю ПРИВЕТ всем на работе. ПРИВЕТ! Взгляните на меня. Я - настоящий ДЗЕН. Это КРОВЬ. Это НИЧТО. Привет. Всё вокруг ничто, и так здорово быть ПРОСВЕТЛЁННЫМ. Как я. Вздыхаю. Смотрите. Вон, за окном. Птица. Мой босс спросил, моя ли кровь на штанинах. Птица летит по ветру. Я сочиняю в уме маленькое хоку. Лишь одно гнездо оставив, Птица может домом звать весь мир: Жизнь - вот твоя карьера. Я считаю ударения: пять, семь, пять. Кровь на штанинах - моя? "Да", - говорю, - "И моя тут есть". Ответ неверный. Как будто это так уж жизненно важно. У меня две пары чёрных брюк. Шесть белых рубашек. Шесть пар нижнего белья. Прожиточный минимум. Я хожу в бойцовский клуб. Всякое бывает. - Иди домой, - говорит мой босс. - Переоденься. Мне начинает казаться, что Марла и Тайлер - один человек. Когда не трахаются в комнате Тайлера по ночам. Трахаются. Трахаются. Трахаются. В остальное время Тайлер и Марла не бывают в одной комнате. Я никогда не вижу их вместе. Хотя - вы же не видели меня вместе с За За Гейбром, и это не значит, что мы с ним одно лицо. Тайлер просто не объявляется в присутствие Марлы. Так что я могу постирать штаны, - Тайлер обещал показать мне, как готовить мыло. Тайлер наверху, а в кухне стоит запах жжёных волос и гвоздики. Марла сидит за столом, жжёт свою руку гвоздичной сигаретой и называет себя "человеком-подтирашкой". - Я обнимаю своё собственное гноящееся болезненное разрушение, - говорит Марла ожогу под кончиком сигареты. Затем сминает сигарету о свою мягкую белую руку. - Гори, ведьма, гори! Тайлер в моей спальне наверху, разглядывает свои зубы в зеркало и говорит, что у него есть для меня работа по совместительству, официантом на банкетах. - В Прессмен-Отеле, если ты сможешь работать по вечерам, - говорит Тайлер. - Такая работа подстегнёт твою классовую ненависть. "Да", - говорю, - "Без проблем". - Тебе выдадут чёрный галстук-бабочку для ношения, - говорит Тайлер. - Всё, что тебе нужно для работы - это белая рубашка и чёрные брюки. "Мыло, Тайлер", - отвечаю, - "Нам нужно мыло". Нам нужно приготовить немного мыла, мне надо постирать свои брюки. Я держу ноги Тайлера, пока он двести раз прокачивает пресс. - Чтобы сварить мыло, сначала нужно растопить немного жира, - Тайлер просто полон полезной информации. За исключением того времени, когда они трахались, - Марла и Тайлер никогда не были в одной комнате. Если Тайлер объявлялся - Марла игнорировала его. Всё по-семейному. Точно так же мои родители были невидимы друг для друга. А потом мой отец убрался, чтобы начать новое самоутверждение. Мой отец всегда говорил: - Женись прежде, чем секс тебе надоест, потому что иначе не женишься никогда. Моя мать говорила: - Никогда не покупай ничего с пластиковыми змейками. Мои родители ни разу не сказали ничего такого, что хотелось бы вышить на шёлковой подушечке. Тайлер качает пресс сто девяносто восемь раз. Сто девяносто девять. Двести. На Тайлере подобие засаленного купального халата и трусы. - Отправь Марлу из дому, - говорит Тайлер. - Пошли её в магазин за канистрой щёлока. Щёлока в хлопьях. Не кристаллического. В общем, избавься от неё. Мне снова шесть лет, и я передаю сообщения туда-сюда между отчуждёнными родителями. Я ненавидел такое, когда мне было шесть. Я ненавижу такое и сейчас. Тайлер начинает поднимать ноги, а я иду вниз и говорю Марле - "щёлок в хлопьях", даю ей банкноту в десять долларов и свой проездной. Марла по-прежнему сидит за кухонным столом, я вынимаю гвоздичную сигарету из её пальцев. Просто и мило. Кухонным полотенцем вытираю ржавые пятна с её руки, где следы ожогов потрескались и начали кровоточить. Потом я всовываю каждую её ногу в туфлю на высоком каблуке. Марла смотрит сверху на мою деятельность прекрасного принца с её туфлями и говорит: - Я решила зайти. Я думала, никого нет дома. У тебя парадная дверь не закрывается. Я молчу. - Знаешь, презерватив - хрустальная туфелька нашего поколения. Её надевают, когда встречают Прекрасного Незнакомца. Потом танцуют всю ночь, а потом выбрасывают. Презерватив, конечно, не человека. Я не разговариваю с Марлой. Она может лезть в группы поддержки и к Тайлеру, но ни за что не станет подругой мне. - Я тебя ждала здесь всё утро. Цветы ли распускаются или умирают, Ветер ли приносит бабочек или снег: Скале всё равно. Марла встаёт из-за кухонного стола; она одета в голубое платье без рукавов из какого-то материала с блёстками. Марла хватает край платья и выворачивает его мне, чтобы я рассмотрел маленькие точки швов с изнанки. Марла не носит нижнего белья. И подмигивает мне. - Хотела показать тебе моё новое платье, - говорит Марла. - Это платье подружки невесты, всё ручного шитья. Нравится? В лавке Гудвилла мне его отдали за один доллар. И кто-то же делал все эти крошечные стежки, чтобы в итоге получилось это жуткое-жуткое платье! - рассказывает Марла. - Представляешь? Юбка с одной стороны длиннее, чем с другой, а талия платья низко охватывает бёдра Марлы. Прежде, чем выйти в магазин, Марла приподнимает юбку в кончиках пальцев и изображает что-то вроде танца вокруг меня и кухонного стола, - её задница летает туда-сюда внутри юбки. Марла говорит, что любит всякие вещи, которые люди когда-то обожали, а потом выкинули на свалку через час или на следующий день. Вроде рождественской ёлки, которая сегодня в центре внимания, а завтра, после Рождества, видишь все эти ёлки, по-прежнему в мишуре, валяющимися вдоль шоссе. Видишь и думаешь о животных, которые сбила машина, или о жертвах сексуального маньяка с вывернутым нижним бельём, обмотанных чёрной изолентой. Я хочу одного - чтобы она убралась отсюда. - Отделение контроля животных - лучшее место, куда можно пойти, - рассказывает Марла. - Там всякие звери, маленькие котята и щеночки, которых люди любили, а потом выбросили; есть даже старые животные, которые танцуют и прыгают вокруг тебя, привлекают твоё внимание, потому что через три дня им вколют повышенную дозу фенобарбитала соды и отправят в большую печь. "Великая спячка", в стиле "Долины псов". - Где тебя кастрируют даже те, кто любит тебя и спасает тебе жизнь, - Марла смотрит на меня так, будто это я её трахаю, и говорит: - Мне до тебя не достучаться, да? Марла выходит через чёрный ход, напевая эту мерзкую песню из "Долины кукол"*. Сижу и смотрю, как она удаляется. Одно, два, три мгновения тишины после ухода всей Марлы из помещения. Я оборачиваюсь - объявился Тайлер. Тайлер спрашивает: - Ты избавился от неё? Ни звука, ни запаха. Тайлер просто возник ниоткуда. - Первым делом, - говорит Тайлер, пересекая кухню и роясь в холодильнике, - Первым делом нужно растопить немного жира. Насчёт моего босса, рассказывает мне Тайлер, если я действительно зол, - я могу пойти в почтовое отделение, заполнить карточку смены адреса и перенаправить всю его почту в Регби, Северная Дакота. Тайлер вытаскивает из холодильника целлофановые пакеты замороженной белой массы и бросает их в раковину. Мне говорит поставить большую кастрюлю на газ и до краёв наполнить её водой. Слишком мало воды - и жир потемнеет, когда отделится сало. - В этом жире, - говорит Тайлер. - Очень много соли. Поэтому чем больше воды - тем лучше. Кладёшь жир в воду и кипятишь её. Тайлер выжимает белую массу из каждого пакета в воду, потом выбрасывает все пустые пакеты в мусорное ведро. Тайлер говорит: - Используй чуть-чуть воображения. Припомни всё это первопроходческое дерьмо, которому тебя учили в бойскаутах. Вспомни школьные уроки химии. Трудно представить Тайлера бойскаутом. Ещё я мог, рассказывал Тайлер, подъехать к дому моего босса однажды ночью и прикрутить шланг к крану во дворе. Потом воткнуть шланг в ручной насос, - и можно закачать в водопровод дома заряд строительного красителя. Красного, или синего, или зелёного, - потом подождать и увидеть, как будет смотреться мой босс на следующий день. Или я могу засесть на полночи в кустах и качать насосом воздух, пока избыточное давление в трубах не дойдёт до 110 пси. Тогда, если кто-то захочет слить воду в туалете, - бачок разорвёт. На 150 пси, если кто-нибудь откроет душ, давление воды оторвёт металлическую насадку, сорвёт резьбу, бам, - насадка душа превращается в орудийный снаряд. Тайлер говорит это мне только затем, чтобы утешить. На самом деле я люблю своего босса. Кроме того, я достиг просветления. Веду себя, знаете ли, как настоящий буддист. Изящные хризантемы. Бриллиантовая сутра и Писание о голубом утёсе. Харе Рама, знаете, Кришна, Кришна. Я просветлённый, ясно? - Сколько перья в зад не тыкай, - говорит Тайлер. - Цыплёнком не станешь. Когда жир растопится, - сало всплывёт на поверхность кипящей воды. "Ах так", - говорю, - "Значит, я втыкаю перья в зад!" Можно подумать, Тайлер здесь, со следами сигаретных ожогов, взбирающихся по рукам, - сам больно эволюционировавшая душа! Мистер и Миссюс Человек-Подтирашка. Я разглаживаю лицо и превращаюсь в одного из тех людей-индийских коров, отправляющихся на бойню на картинках в инструкции безопасности авиалинии. Сбавляешь огонь под кастрюлей. Я помешиваю кипящую воду. Всплывёт больше и больше сала, пока вода не подёрнется перламутровой радужной плёнкой. Ложкой побольше собираешь этот слой и помещаешь в отдельную ёмкость. "Ну", - спрашиваю, - "А Марла как же?" Тайлер отвечает: - Она, по крайней мере, пытается достичь крайней черты. Я помешиваю кипящую воду. Собираешь слой, пока ничего больше не всплывёт. Так мы отделили и собрали с воды сало. Хорошее чистое сало. Тайлер говорит, я ещё и подавно далёк от достижения крайней черты. И если я не потеряю всё на свете - мне не спастись. Иисус для этого пошёл на своё распятие. Просто бросить деньги, имущество и знания - ничего не значит. Это не праздничная экскурсия. Мне нужно бросить самосовершенствование и попасть в бедствие. Нельзя всё время быть в безопасности. Это не воскресный семинар. - Если ты сдашь прежде, чем достигнешь крайней черты, - говорит Тайлер. - Тебе никогда не преуспеть в этом по-настоящему. Только пройдя бедствие, мы можем переродиться вновь. - Только утратив всё, - говорит Тайлер. - Ты можешь обрести свободу. А сейчас я чувствую всего лишь преждевременное просветление. - И продолжай помешивать, - говорит Тайлер. Когда жир растопится настолько, что сало перестанет всплывать - выливаешь кипящую воду, моешь кастрюлю и наполняешь её чистой водой. Я спрашиваю - далеко ли я от крайней черты. - С того места, где ты сейчас, - отвечает Тайлер. - Ты даже представить не можешь, как эта черта будет выглядеть. Повторяешь процесс сбора всплывающего сала. Кипятишь сало в воде. Продолжаешь собирать верхний слой. - В этом нашем жире очень много соли, - говорит Тайлер. - Если будет много соли - мыло не загустеет. Кипятишь и собираешь. Вернулась Марла. Только Марла отодвинула ширму - Тайлера уже нет: он растворился, испарился из комнаты, исчез. Поднялся по ступенькам наверх или спустился в подвал. Алле-оп. Марла входит с чёрного хода, в руке канистра с хлопьями щёлока. - В магазине была стопроцентно переработанная туалетная бумага, - рассказывает Марла. - Перерабатывать туалетную бумагу - это, наверное, самая ужасная в мире работа. Я забираю канистру щёлока и ставлю её на стол. Молчу. - Можно остаться на ночь? - спрашивает Марла. Не отвечаю. Молча считаю в уме: пять ударений, семь, пять. И тигр может улыбнуться, Даже змея скажет, что любит тебя: Ложь делает нас злыми. Марла спрашивает: - Что ты готовишь? Я - Точка Кипения Джека. Я говорю: "Иди, просто иди, просто убирайся. Ладно? Разве недостаточно ты ещё урвала из моей жизни?" Марла хватает меня за рукав и на секунду удерживает, чтобы поцеловать в щёку. - Пожалуйста, позвони мне, - говорит она. - Пожалуйста. Нам нужно поговорить. Я говорю - "Да, да, да, да, да". Только Марла вышла за дверь - Тайлер снова объявляется в комнате. Быстро, как в волшебном фокусе. Мои родители развлекались таким волшебством в течение пяти лет. Я кипячу воду и собираю сало, пока Тайлер освобождает место в холодильнике. Воздух насыщается паром, и с потолка начинает капать вода. Сорокаваттная лампочка светит в морозилке, как что-то скрытое от меня за бутылками из-под кетчупа, банками с рассолом или майонезом, - тусклое свечение из морозных недр, чётко очерчивающее профиль Тайлера. Кипятишь, собираешь слой. Кипятишь, собираешь слой. Кладёшь всё собранное сало в пакеты из-под молока со срезанным верхом. Придвинув стул, Тайлер стоит на коленях у открытой морозилки, наблюдая за остывающим салом. В кухонной жаре из-под морозильной камеры валят клубы ледяного пара, собираясь у ног Тайлера. Я наполняю салом новые молочные пакеты, Тайлер ставит их в морозилку. Я становлюсь на колени напротив холодильника, рядом с Тайлером; он берёт мои руки в свои и показывает мне ладони. Линия жизни. Линия любви. Холмы Венеры и Марса. Вокруг нас собирается холодный пар, лампочка морозилки тускло освещает наши лица. - Нужно, чтобы ты оказал мне ещё одну услугу, - говорит Тайлер. "Это насчёт Марлы, да?" - Никогда не говори с ней обо мне. Не обсуждай меня за глаза. Обещаешь? - спрашивает Тайлер. "Да, обещаю". Тайлер говорит: - Если хоть раз упомянёшь в разговоре с ней меня - больше меня не увидишь. "Да, обещаю!" - Обещаешь? "Да, обещаю!!" Тайлер говорит: - Помни. Ты трижды пообещал. Тонкий прозрачный слой собирается сверху стоящего в морозилке сала. "Сало", - говорю я, - "Оно распадается". - Не волнуйся, - отвечает Тайлер. - Прозрачный слой - это глицерин. Можно снова перемешать его, когда будешь готовить мыло. Или можно отделить и собрать его. Тайлер облизывает губы и переворачивает мою кисть ладонью вниз над своим коленом, обтянутым засаленной полой фланелевого купального халата. - Можно смешать глицерин с азотной кислотой и получить нитроглицерин, - говорит Тайлер. Я с открытым ртом перевожу дыхание и говорю: "Нитроглицерин..." Тайлер облизывает губы до влажного блеска и целует тыльную сторону моей кисти. - Можно смешать нитроглицерин с нитратом соды и опилками и получить динамит, - говорит Тайлер. "Динамит...", - говорю я и опускаюсь на корточки. Поцелуй влажно блестит на моей руке. Тайлер вытаскивает пробку из канистры со щёлоком. - Можно взрывать мосты, - говорит Тайлер. - Можно смешать нитроглицерин с добавкой азотной кислоты и парафином и получить пластиковую взрывчатку, - говорит Тайлер. - Можно запросто взорвать здание, - говорит Тайлер. Тайлер наклоняет канистру на дюйм над влажно блестящим следом губ на тыльной стороне моей кисти. - Это - химический ожог, - говорит Тайлер. - Доставляет массу неописуемых мучений. Хуже сотни сигаретных. Поцелуй блестит на тыльной стороне моей руки. - У тебя останется шрам, - говорит Тайлер. - Имея мыла в избытке, - говорит Тайлер. - Можно взорвать всё, что угодно. Только помни, что ты обещал. И Тайлер опрокидывает канистру со щёлоком. Глава 9. Слюна Тайлера сделала две вещи. На влажный след поцелуя на тыльной стороне моей кисти налипли горящие хлопья щёлока. Это первое. А второе - щёлок горит, только если его смешать с водой. Или слюной. - Это - химический ожог, - сказал Тайлер. - Доставляет массу неописуемых мучений. Щёлок можно использовать для прочистки забившейся канализации. Закрой глаза. Паста из воды и щёлока может прожечь алюминиевую сковороду. В смеси воды и щёлока растворится деревянная ложка. В соединении с водой щёлок разогревается до двухста градусов, и при нагреве прожигает мне руку, а Тайлер прижимает мои пальцы своими к моей испачканной кровью штанине, - и Тайлер требует моего внимания, потому что, как он говорит, это лучший момент в моей жизни. - Потому что всё, что было до этого, - лишь история, - говорит Тайлер. - И всё, что будет после, - лишь история. Это лучший момент в нашей жизни. Пятно щёлока, в точности принявшее форму отпечатка губ Тайлера, - это огромный костёр, или калёное железо, или атомная плавка на моей руке в конце длинной, длинной воображаемой дороги, - я далеко на много миль. Тайлер приказывает мне вернуться и быть рядом. Моя кисть всё отдаляется, уменьшается, уходит к концу дороги у горизонта. В воображении огонь ещё горит, но он уже лишь отблеск за горизонтом. Просто закат. - Вернись к боли, - говорит Тайлер. Это вроде направленной медитации, такой, как в группах психологической поддержки. Даже не думай о слове "боль". Направленная медитация помогает больным раком, - поможет и мне. - Посмотри на руку, - говорит Тайлер. Не смотри на руку. Не думай о словах "жечь", "плоть", "ткань" или "обугливаться". Не слушай собственный плач. Ты в Ирландии. Закрой глаза. Ты в Ирландии тем летом после окончания колледжа, и ты выпиваешь в пабе возле того замка, к которому каждый день прибывают полные автобусы американских и английских туристов поцеловать Камень Бларни*. - Не блокируй это, - говорит Тайлер. - Мыло и человеческие жертвоприношения идут рука об руку. Ты покидаешь паб в потоке людей и идёшь сквозь капающую, влажную, гудящую автомобилями тишину улиц, только что омытых дождём. Ночь. Ты добираешься до замка Бларнистоун. Полы в замке съедены гнилью, и ты взбираешься по каменным ступенькам, и темнота с каждым твоим шагом вверх сгущается по сторонам. Все тихо поднимаются для утверждения традиции своего маленького акта возмездия. - Слушай меня, - говорит Тайлер. - Открой глаза. - В древние времена, - рассказывает Тайлер. - Человеческие жертвоприношения совершались на холме над рекой. Тысячи людей. Слушай меня. Совершался обряд, и тела сжигали в пламени. - Можешь рыдать, - говорит Тайлер. - Можешь побежать к раковине и подставить руку под воду, но сначала ты должен признать, что ты глуп и ты умрёшь. Посмотри на меня. - Однажды, - говорит Тайлер. - Ты умрёшь, - и пока ты не признаешь это, ты бесполезен для меня. Ты в Ирландии. - Можешь рыдать, - говорит Тайлер. - Но каждая слеза, падающая в хлопья щёлока на твоей коже, вызовет ожог, как от сигареты. Ты в Ирландии, тем летом, когда окончил колледж, и, наверное, именно тогда тебе впервые захотелось анархии. За годы до того, как встретил Тайлера Дёрдена, за годы до того, как полил свой первый "крем англез", - ты уже узнал про маленькие акты возмездия. В Ирландии. Ты стоишь на платформе у верхних ступеней лестницы. - Мы можем взять уксус, - говорит Тайлер. - И нейтрализовать ожог, но сначала ты должен сдаться. "После жертвоприношений и сожжений сотен людей", - рассказал Тайлер, - "Тонкие белые струйки сползали с алтаря и стекали по склону в реку". Прежде всего, нужно достичь крайней черты. Ты на платформе ирландского замка, всюду по её краям - бездонная темнота; и впереди тебя, на расстоянии вытянутой руки - каменная стена. - Дождь, - рассказывает Тайлер. - Вымывал пепел погребального костра год за годом, - и год за годом сжигали людей, и дождевая вода, просачиваясь сквозь уголь, становилась раствором щёлока, а щёлок смешивался с растопленным жиром от жертвоприношений, и тонкие белые потоки жидкого мыла стекали по стенкам алтаря и, затем, по склону холма к реке. И ирландцы в окружающей тебя темноте вершат свой маленький акт возмездия, - они подходят к краю платформы, становятся у края непроницаемой тьмы и мочатся. И эти люди говорят: "Вперёд, отливай, пижон-америкашка, мочись густой жёлтой струёй с избытком витаминов". Густой, дорогостоящей и никому не нужной. - Это лучший момент твоей жизни, - говорит Тайлер. - А ты витаешь неизвестно где. Ты в Ирландии. О, и ты делаешь это. О, да. Да. И ты чувствуешь запах аммиака и дневной нормы витамина B. "И после тысячелетия убийств и дождей", - рассказывал Тайлер, - "Древние обнаружили, что в том месте, где в реку попадало мыло, вещи легче отстирываются". Я мочусь на камень Бларни. - Боже, - говорит Тайлер. Я мочусь в свои чёрные брюки с пятнами засохшей крови, которые не переваривает мой босс. Ты в арендованном доме на Пэйпер-Стрит. - Это что-нибудь да значит, - говорит Тайлер. - Это знак, - говорит Тайлер. Тайлер просто полон полезной информации. "В культурах без мыла", - рассказывает Тайлер, - "Люди использовали свою мочу и мочу своих собак, чтобы отстирать бельё и вымыть волосы, - из-за содержащихся в ней мочевины и аммиака". Запах уксуса, и огонь на твоей руке в конце длинной дороги угасает. Запах щёлока и больничный блевотный запах мочи и уксуса обжигает твои раздутые ноздри. - Все эти люди были убиты не зря, - говорит Тайлер. Тыльная сторона твоей кисти набухает красным и блестящим, точно повторяя форму губ Тайлера, сложенных в поцелуе. Вокруг поцелуя разбросаны пятна маленьких сигаретных ожогов от чьих-то слёз. - Открой глаза, - говорит Тайлер, и слёзы блестят на его лице. - Прими поздравления, - говорит Тайлер. - Ты на шаг приблизился к достижению крайней черты. - Ты должен понять, - говорит Тайлер. - Первое мыло было приготовлено из праха героев. "Подумай о животных, на которых испытывают продукцию". "Подумай об обезьянах, запущенных в космос". - Без их смерти, без их боли, без их жертв, - говорит Тайлер. - Мы остались бы ни с чем. Глава 10. Я останавливаю лифт между этажами, а Тайлер расстёгивает ремень. С остановкой кабины перестают дрожать супницы на столовой тележке, и пар грибовидным облаком поднимается к потолку лифта, когда Тайлер снимает крышку с суповой кастрюли. Тайлер начинает разогреваться и говорит: - Отвернись. Мне никак, когда смотрят. Вкусный томатный суп-пюре с силантро и моллюсками. Между вкусом того и другого, никто не учует что угодно из всего, что мы туда захотим добавить. Я говорю "быстрее", и через плечо смотрю на Тайлера, опустившего свой конец в суп. Это смотрится очень смешно, - вроде как высокий слонёнок в рубашке официанта и галстуке-бабочке хлебает суп своим маленьким хоботом. Тайлер говорит: - Я же сказал - отвернись. В двери лифта есть окошко размером с лицо, через которое я могу обозревать коридор банкетного обслуживания. Кабина стоит между этажами, поэтому я вижу мир с высоты тараканьих глаз над зелёным линолеумом; и отсюда, с тараканьего уровня, зелёный коридор тянется до горизонта и обрывается вдали, заканчиваясь приоткрытыми дверями, за которыми титаны огромными бочками пьют шампанское со своими гигантскими жёнами, и утробно ревут друг на друга, украшенные бриллиантами невообразимых размеров. "На прошлой неделе, - рассказываю я Тайлеру, - "Когда здесь со своей рождественской вечеринкой были Эмпайр Стейт Лойерс, я поднапрягся и выдал им всё в их апельсиновый мусс". На прошлой неделе, - рассказывает Тайлер мне, - он остановил лифт и спустил газы на полную тележку "бокконе дольче" на чаепитии Юношеской Лиги. Понятно, Тайлеру ведь известно, что меренга вберёт в себя душок. С тараканьего уровня мы слышим, как пленённый певец с лирой исполняет музыку титанам, поднимающим вилки с кусками порезанной баранины, - каждый кусок размером с кабана, и в каждом жующем рту - Стоунхендж из слоновой кости. Я говорю - "Давай уже!" Тайлер отвечает: - Не могу. Если суп остынет - его отошлют обратно. Эти великаны отсылают на кухню что угодно без малейшего повода. Им просто хочется посмотреть, как ты носишься туда-сюда за их деньги. На ужинах вроде этого, на всех этих вечеринках с банкетами, - они знают, что чаевые уже включены в счёт, поэтому обращаются с тобой, как с грязью. На самом деле мы не отвозим ничего на кухню. Потаскай "помм паризьен" или "аспержес голландез" вокруг да около, потом предложи их кому-то другому, и в конце концов окажется, что всё в порядке. Я говорю - "Ниагарский водопад. Река Нил". В школе мы все считали, что если руку спящего опустить в посудину с тёплой водой, - он обмочится в постель. Тайлер говорит: - О! - голос Тайлера за моей спиной. - О, да! О, получается! О, да! Да! Из-за приоткрытых дверей бального зала в конце служебного коридора слышен шелест золотых, чёрных, красных юбок высотой, наверное, как золотой вельветовый занавес в Старом Бродвейском театре. Снова и снова мелькают седаны-Кадиллаки из чёрной кожи со шнурками на месте ветрового стекла. Над машинами шевелится город офисных небоскрёбов, увенчанных красными поясами. "Не переборщи", - говорю я. Мы с Тайлером стали настоящими партизанами-террористами сферы обслуживания. Диверсантами праздничных ужинов. Отель обеспечивает такие мероприятия, и если кто-то хочет есть - он получает еду, вино, фарфор, хрусталь и официантов. Он получает всё нужное, внесенное в общий счёт. И, поскольку он понимает, что его деньги тебе не грозят, то для него ты - всего лишь таракан. Тайлер участвовал один раз в проведении такого праздничного ужина. Именно тогда он превратился в официанта-ренегата. На этой вечеринке с ужином Тайлер подавал рыбные блюда в эдаком белостеклянном доме-облаке, который, казалось, парил над городом на стальных ногах, вкопанных в откос холма. В тот момент службы, когда Тайлер мыл посуду от блюд под соусом, на кухню вошла хозяйка, сжимающая обрывок бумаги, который трепетал как флаг, - настолько тряслись её руки. Мадам прошипела сквозь стиснутые зубы, что хотела бы знать - не видел ли кто-нибудь из официантов, как какой-нибудь гость проходил по коридору в спальную часть дома? Особенно женщина. Или, может, хозяин. На кухне были Тайлер, Альберт, Лен и Джерри, мывшие и складывавшие посуду, и помощник повара Лесли, поливавший чесночным маслом сердечки из артишоков, приправленные креветками и эскаротами. - Нам не положено ходить в эту часть дома, - говорит Тайлер. - Мы входим через гараж. Всё, что нам положено видеть - это гараж, кухня и столовая. Хозяин входит в дверь кухни вслед за хозяйкой и берёт клочок бумаги из её трясущейся руки. - Всё будет в порядке, - говорит он. - Как я могу выйти к этим людям, - возражает Мадам. - Когда я не знаю - кто это сделал? Хозяин гладит её по спине, обтянутой белым вечерним платьем, прекрасно гармонирующим с обстановкой её дома, - и Мадам выпрямляется, расправляет плечи, внезапно успокоившись. - Это твои гости, - говорит он. - И этот праздничный вечер очень важен. Это смотрится действительно смешно, - вроде как чревовещатель рукой приводит в движение свою куклу. Мадам смотрит на мужа, и лёгким толчком он направляет её обратно в столовую. Записка падает на пол, и двухсторонняя кухонная дверь метлой выметает её к ногам Тайлера. - Что там написано? - спрашивает Альберт. Лен выходит убрать со стола остатки рыбных блюд. Лесли отправляет противень с артишоками обратно в духовку и спрашивает: - Да что там, в конце концов? Тайлер смотрит Лесли в лицо и говорит, даже не нагибаясь за запиской: - "Я поместил некоторое количество мочи как минимум в одно из ваших изысканных благовоний". Альберт улыбается: - Ты помочился в её парфюмы? "Нет", - говорит Тайлер. Он просто оставил записку торчать между флаконов. - "У неё этих флаконов под зеркалом в ванной стоит штук сто". Лесли улыбается: - Так ты этого не делал, точно? - Нет, - отвечает Тайлер. - Но она-то этого не знает. Всё остальное время этой ночной вечеринки в стеклянно-белом поднебесье Тайлер убирал из-под носа хозяйки тарелки с остывшими артишоками, потом остывшую телятину с остывшими "помм дюшес", потом остывшее "суфле а ля полонез", не забыв при этом дюжину раз наполнить вином бокал хозяйки. Мадам сидела и наблюдала за тем, как ест каждая её гостья, пока, - в промежутке между блюдом шербета и подачей к столу абрикосового торта, - место Мадам во главе стола внезапно не опустело. Они мыли посуду после ухода гостей, отправляя охладители и фарфор обратно в фургон отеля, когда на кухню заглянул хозяин и попросил Альберта пройтись и, пожалуйста, помочь ему перетащить что-то тяжёлое. Лесли сказал: "Может быть, Тайлер перестарался". Резко и быстро Тайлер рассказывает, что они убивают китов, как он говорит, - чтобы изготовить эти парфюмы, унция которых стоит больше унции золота. Многие люди даже и не видели живого кита. У Лесли двое детей в квартире через дорогу, а у хозяйки-Мадам, в бутылочках на полке в ванной, - больше баксов, чем мы можем заработать за год. Альберт возвращается от хозяина и звонит 9-1-1. Зажимает трубку рукой и говорит - чёрт, зря Тайлер подбросил записку. Тайлер отвечает: - Так скажи менеджеру по банкетам. Пусть меня уволят. Я не обручён с этой дерьмовой работёнкой. Все дружно уставились в пол. - Увольнение, - говорит Тайлер. - Это лучшее, что может произойти с любым из нас. Тогда мы бросили бы гулять по воде и всерьез занялись бы своими жизнями. Альберт говорит в трубку, что нам нужна скорая, и называет адрес. Ожидая на линии, Альберт рассказывает, что сейчас хозяйка в настоящей истерике. Альберту пришлось поднимать её с пола около двери туалета. Хозяин не мог поднять её, потому что Мадам орёт, что это он помочился в её парфюмы, и это он так пытается довести её до сумасшествия по сговору с одной из посетительниц сегодняшней вечеринки, и она устала, устала, устала от всех этих людей, которых они называют своими друзьями. Хозяин не может поднять её, потому что Мадам в своём белом платье грохнулась на пол около двери туалета и размахивает полуразбитым флаконом из-под духов. Мадам кричит, что перережет себе глотку, если он попробует дотронуться до неё. Тайлер говорит: - Круто. И от Альберта несёт духами. Лесли говорит: - Альберт, дорогуша, от тебя воняет. "Нельзя не провоняться, побыв в этой ванной", - отвечает Альберт. - "Каждая бутылочка парфюм разбита, и осколки валяются на полу ванной, и в туалете, в унитазе, тоже гора битых флаконов". "Похоже на лёд", - говорит Альберт. - "Как когда на вечеринках в самых шикарных отелях нам приходилось наполнять писсуары колотым льдом". В ванной стоит вонь и пол усыпан серебрящейся крупой нетающего льда; и когда Альберт поднимает Мадам на ноги, её платье всё заляпано жёлтыми пятнами; Мадам замахивается на хозяина разбитым флаконом, поскальзывается на битом стекле в луже духов и падает, приземлившись на руки. Она скрючилась посреди туалета, у неё текут слёзы и кровь. "О", - говорит она, - "Жжётся". - О, Уолтер, жжёт! Жжётся! Парфюмы, все эти убитые киты, жгут её сквозь порезы на руках. Хозяин поднимает её на ноги опять, ставит перед собой, Мадам стоит со сложенными руками, как в молитве, только руки разведены на дюйм в стороны, и кровь стекает с ладоней, вниз по рукам, просачиваясь сквозь бриллиантовый браслет, и капает с локтей. А хозяин говорит: - Всё будет в порядке, Нина. - Мои руки, Уолтер, - отзывается Мадам. - Всё будет в порядке. Мадам говорит: - Кто мог так обойтись со мной? Кто мог возненавидеть мен