о имени Клоуи поделилась с нами своей единственной хорошей новостью. Клоуи встала на ноги, оттолкнувшись от деревянных поручней кресла, и сказала, что больше уже не боится смерти. Сегодня вечером, после знакомства и разминочной речёвки, ко мне подошла незнакомая девушка с карточкой "Гленда" на груди, и сказала, что она сестра Клоуи, и что в два часа ночи в прошлый вторник Клоуи наконец умерла. О, это должно быть так сладко. Два года Клоуи проплакала в моих руках во время объятий, а теперь она мертва, - мертва и в земле, мертва и в урне, мавзолее, колумбарии. О, это хороший пример того, как сегодня ты мыслишь и гоняешь туда-сюда по стране, а назавтра ты - холодное удобрение, закуска для червей. Это восхитительное чудо смерти, и оно было бы так приятно, если бы в мире не было этой вот. Марлы. О, а Марла снова смотрит на меня, резко выделяясь на фоне мозговых паразитов. Лгунья. Симулянтка. Марла фальшивка. И ты фальшивка. Все вокруг такие: и когда они бьются в конвульсиях от боли, и когда падают с лающим кашлем, и когда джинсы их промокают до синевы в промежности, - всё это лишь большой розыгрыш. Сегодня вечером направленная медитация вдруг ни к чему меня не приводит. За каждой из семи дверей дворца, - зелёной, оранжевой, - Марла. Синяя дверь, - и там Марла. Лгунья. Во время направленного созерцания в пещере с животным, которое мне покровительствует, моё животное - Марла. Марла, курящая сигарету, закатывающая глаза. Лгунья. Тёмные волосы и французский припухший рот. Симулянтка. Смуглокожие мягкие итальянские губы. Тебе не спастись. Клоуи была подлинной. Клоуи была похожа на скелет Джоан Митчелл, который вынужден мило улыбаться гостям на вечеринке. Представьте себе, как этот скелет по имени Клоуи, размером с букашку, бежит сломя голову через тоннели и склепы своих внутренностей, той ночью, в два часа. Её пульс визжит сиреной, предвещая: "Приготовиться к смерти - десять, девять, восемь секунд. Смерть состоится через семь, шесть..." Посреди ночи Клоуи несётся по лабиринту собственных опадающих вен и рвущихся сосудов, источающих горячую лимфу. Нервы проводкой пронизывают ткань. Гнойники набухают в ткани вокруг Клоуи, как горячие белые жемчужины. Визгливый сигнал оповещения: приготовиться к эвакуации из кишечника, осталось десять, девять, восемь, семь... Приготовиться к отлёту души, осталось десять, девять, восемь... Клоуи шлёпает по лужам почечной жидкости, выброшенной из отказавших почек. Смерть состоится через пять... Пять, четыре... Четыре... Где-то рядом аэрозоль паразитической жизни красит её сердце. Четыре, три... Три, две... Клоуи карабкается, цепляясь руками за стынущий покров собственной глотки. Смерть должна состояться через три, две... Сияние луны за щелью открытого рта. Так, приготовиться к последнему вздоху. Эвакуация... Немедленно! Душа чиста от тела. Немедленно! Смерть состоялась. Немедленно! О, это должно быть так сладко, - мои руки по-прежнему помнят горячие всхлипы Клоуи, а она сама лежит где-то и мертва. Но нет же, на меня пялится Марла. В направленной медитации я протягиваю руки, чтобы получить своё внутреннее дитя, а дитя это - Марла, курящая сигарету. Никакого белого шара исцеляющего света. Лгунья. Никаких чакр. Представьте чакры, как они раскрываются, подобно цветкам, и в центре каждого цветка - медленный взрыв сладкого сияния. Лгунья. Мои чакры остаются закрытыми. Когда медитация окончена, все потягиваются, встряхивают головами и помогают друг другу подняться, готовясь. Терапевтический физический контакт. Перед объятьями я делаю три шага, чтобы стать напротив Марлы. Она разглядывает моё лицо, а я высматриваю за её спиной человека, который даст сигнал. "Давайте каждый из нас", - доносится сигнал, - "Обнимет ближнего". Мои руки резко смыкаются вокруг Марлы. "Выберите кого-нибудь особенного для вас на сегодняшний вечер". Руки Марлы с сигаретой пришпилены к её талии. "Расскажите этому человеку о своих ощущениях". У Марлы нет рака яичек. У Марлы нет туберкулёза. Она не умирает. Ну ладно, по всякой заумной высокодуховной философии мы все умираем, но Марла не умирает так, как умирала Клоуи. Доносится реплика: "Поделитесь собой". Так что, Марла, как тебе плоды твоих рук? "Поделитесь собой полностью". Так что, Марла, убирайся! Убирайся! Убирайся! "Давайте, поплачьте, если вам нужно". Марла пялится на меня. У неё карие глаза. Припухшие мочки ушей вокруг дырочек, серёжек нет. На потрескавшихся губах шелушится кожа. "Давайте, поплачьте". - Ты тоже не умираешь, - говорит Марла. Вокруг нас стоят всхлипывающие пары облокотившихся друг на друга. - Разоблачить меня - валяй, - говорит Марла. - А я разоблачу тебя. "Тогда мы можем поделить группы", - говорю я. Пусть Марле достанутся костная болезнь, мозговые паразиты и туберкулёз. Я возьму рак яичек, кровяных паразитов и органические поражения мозга. Марла говорит: - А как насчёт прогрессирующего рака желудка? Девочка неплохо осведомлена. Мы можем поделить рак желудка. Она получит первое и третье воскресенье каждого месяца. - Нет, - говорит Марла. Нет, ты ей подай всё это. Рак, паразитов. Глаза Марлы сужаются. Она не ожидала, что сможет получать такие восхитительные чувства. Она наконец-то ощутила себя живой. Её лицо просияло. За всю свою жизнь Марла ни разу не видела мертвеца. У неё не было настоящего понятия о жизни, потому что не хватало контраста для сравнения. О, но теперь у неё под рукой были и умирание, и смерть, и утраты, и горе. Содрогания и плач, ужас и жалость. Теперь, когда она знает, к чему мы все придём, Марла полноценно ощущает бег каждого мига своей жизни. Нет, она не уйдёт ни из какой группы. - Ни за что! Чтобы жизнь ощущалась как раньше? - говорит Марла. - Одно время я даже помогала на похоронах, чтобы хорошо себя чувствовать просто из-за того, что дышу. Ну и что с того, если я не могу найти работу или что-то там. "Так возвращайся, ходи по похоронам", - говорю. - Похороны - ничто по сравнению с этим, - отвечает Марла. - Похороны - абстрактная церемония. А здесь, - здесь по-настоящему познаёшь смерть. Пары вокруг нас вытирают слёзы, шмыгают, хлопают по спинам и отпускают друг друга. "Мы не можем ходить сюда вдвоём", - говорю ей. - Так не ходи, - "Мне это нужно". - Так ходи на похороны. Все вокруг разделились и берутся за руки для сближающей молитвы. Я отпускаю Марлу. - Давно ты сюда ходишь? - Сближающая молитва. "Два года". Мужчина из кольца молящихся берёт меня за руку. Другой берёт за руку Марлу. Когда начинаются такие молитвы, моё дыхание обычно срывается. О, благослови нас! О, благослови нас в нашем гневе и страхе! - Два года? - шепчет Марла, наклонив голову. О, благослови нас и поддержи нас! "Все, кто помнил меня два года назад, давно умерли, или может, выздоровели, и не вернулись". Помоги нам и спаси нас! - Ладно, - говорит Марла, - Ладно, ладно! Можешь оставить себе рак яичек, - Большой Боб, здоровенный гамбургер, рыдает надо мной. "Спасибо". Проведи нас к нашей судьбе! Ниспошли нам мир и покой! - Не за что! - Так я встретил Марлу. Глава 5. Тот парень, дежурный из охраны, мне всё объяснил. Носильщики не обращают внимания на тикающий багаж. Этот парень-охранник называл их - "швырялы". Современные бомбы не тикают. Но если багаж вибрирует, носильщики, - швырялы, - вызывают полицию. Из-за этих указаний сотрудникам аэропорта насчёт вибрирующего багажа я и поселился у Тайлера. Я возвращался из Даллеса, в этом чемодане у меня было всё. Когда много путешествуешь - привыкаешь брать с собой одно и то же в каждую поездку. Шесть белых рубашек. Двое чёрных брюк. Самый что ни на есть прожиточный минимум. Походный будильник. Беспроводная электробритва. Зубная щётка. Шесть смен нижнего белья. Шесть пар чёрных носков. Оказывается, когда я отбывал из Даллеса, мой чемодан вибрировал, если верить парню из охраны, так что полиция сняла его с самолёта. В чемодане было всё. Набор контактных линз. Красный галстук в синюю полоску. Синий галстук в красную полоску. Форменные галстуки, не клубные какие-нибудь. Плюс однотонно-красный галстук. Список этих вещей обычно висел у меня дома на двери ванной. Я привык считать своим домом высотный пятнадцатиэтажный кондоминиум, - что-то вроде шкафа-картотеки, - для вдов и молодых профессионалов. Рекламная брошюра обещала наличие пола, потолка и стен толщиной в фут между мной и любым стерео или включённым на полную громкость телевизором по соседству. Фут бетона и кондиционированный воздух, окна открыть нельзя, поэтому, - несмотря на кленовый паркет или световые реостаты, - семнадцать сотен кубических футов воздуха будут пахнуть последней приготовленной закуской или последним походом в ванную. Ага, и кухня внизу, и низковольтное освещение. Как бы то ни было, наличие толстых бетонных стен важно, когда твоей соседке по этажу надоедает пользоваться слуховым аппаратом, и она врубает своё любимое телешоу на полную громкость. А когда тлеющие обломки того, что было твоим личным имуществом, выносит взрывной волной из больших окон пятнадцатого этажа, и твоя, - только твоя, - квартира остаётся обугленной выпотрошенной дырой в бетонной стене здания... Что ж, как видно, бывает и такое. Все вещи, даже набор посуды зелёного стекла ручной работы, с крошечными пузырьками, неровностями и маленькими песчинками, подтверждавшими то, что посуда действительно изготовлена каким-нибудь честным трудолюбивым туземцем, - и вот, эту посуду разносит взрывом. Или представьте, как портьеры, большие, во всю стену, рвутся из окон, распадаясь на тлеющие лохмотья в горячем потоке воздуха. С высоты в пятнадцать этажей весь этот хлам падает, разлетаясь искрами, и осыпает припаркованные машины. Пока я спал, направляясь на запад со скоростью 0,83 маха, или 455 миль в час, - действительно сверхзвуковая скорость, - фэбээровцы обыскали мой чемодан на предмет бомбы где-то на запасной полосе аэропорта Даллеса. "В девяти случаях из десяти", - сказал парень из охраны, - "Источником вибрации оказывается электробритва". Это была моя беспроводная электробритва. Иногда они находят вибратор. Об этом мне рассказал парень из охраны аэропорта. Это было, когда я прибыл в аэропорт, без чемодана, перед тем, как я поехал домой на такси и обнаружил на асфальте горящие обрывки своих фланелевых простыней. "Представьте себе", - сказал парень из охраны, - "По приезду сказать пассажирке, что из-за вибратора её багаж задержали на Восточном побережье. А иногда владелец багажа даже мужик. Сотрудникам авиалинии дано распоряжение не указывать на принадлежность вибратора. Говорить неопределённо". Просто "вибратор". Но никогда - "ваш вибратор". Ни за что не говорить - "ваш вибратор непроизвольно включился". "Вибратор активировался и создал аварийную ситуацию, которая потребовала эвакуации вашего багажа". Когда я проснулся перед деловой встречей в Стэплтоне, шёл дождь. Дождь шёл, когда я проснулся на пути домой. Нам сообщили, чтобы мы "пожалуйста, воспользовались этой возможностью осмотреть сиденья на предмет любых личных вещей, которые мы могли забыть". Потом в объявлении прозвучало моё имя. Не подойду ли я, пожалуйста, к представителю авиалинии, ожидающему возле ворот. Я перевожу стрелки на три часа назад. Получается - всё ещё ночь. У ворот и правда ждал представитель авиалинии, и с ним был парень из охраны, который сказал: "Ха, из-за вашей электробритвы ваш багаж остался на проверку в Даллесе". Парень из охраны назвал носильщиков "швырялами". Потом - "каталами". Чтобы показать мне, что произошло не худшее из того, что могло бы, он сказал - "ведь это, в конце концов, был не вибратор". Потом, как бы "между нами, мужчинами", или может потому, что был час ночи, или чтоб развеселить меня, парень рассказал, что на их профессиональном сленге помощника командира экипажа называют "космической официанткой". Или "воздушным матрацем". Парень сам, казалось, был одет в униформу пилота: белая рубашка с небольшими эполетами и синий галстук. Мой багаж будет проверен, сказал он, и прибудет на следующий день. Парень из охраны узнал у меня мой адрес и телефон, потом спросил, в чём разница между кабиной самолёта и презервативом. - В резинку только один хрен влазит, - сказал он. За последние десять баксов я взял такси до дома. Дежурный по участку из полиции тоже задал много вопросов. Моя электробритва, оказавшаяся не бомбой, была по-прежнему на три временных пояса позади. А что-то, оказавшееся бомбой, - большой бомбой, - разнесло мой кофейный столик "Нйурунда" тонкой работы, выполненный ввиде знака инь-ян, липово-зелёного пополам с оранжевым. Теперь от него остались лишь осколки. От моего диванного комплекса "Напаранда" в чехлах цвета апельсина, дизайна Эрики Пеккари, осталась лишь груда хлама. Я не единственный пал рабом инстинкта гнезда. Раньше мы зачитывались в ванной порнографией, - теперь мы зачитываемся там же каталогами мебели "АЙКЕА". У всех нас одинаковые кресла "Йоханнешау" с покрытием "Штринне" в зелёную полоску. Моё в огне пролетело пятнадцать этажей, упав в фонтан. У всех нас одинаковые лампы "Ризлампа-Хар" с проволочным бумажным абажуром, сохраняющим окружающую среду, без искусственных красителей. Мой превратился в конфетти из хлопушки. Со всем этим мы сидим по ванным. Набор столовых приборов "Элли". Из нержавеющей стали. Безопасен для посудомоечной машины. Настенные часы "Вильд" из гальванизированной стали, о, я должен, должен был их заполучить. Стеллаж из полок "Клипск", о, да! Ящики для головных уборов "Хелмиг". Да! Россыпи из всего этого сверкали на улице под домом. Комплект лоскутных покрывал "Моммала". Дизайн Томаса Хэрила, в наличии следующие варианты расцветки: "Орхидея". "Фушиа". "Кобальт". "Эбонит". "Чёрный янтарь". "Яичная скорлупа" или "Вереск". Я всю жизнь потратил, чтобы купить это всё. Мои журнальные столики "Кэликс" с текстурированной полированной поверхностью, легко поддающейся уходу. Мои складные столики "Стэг". Когда покупаешь мебель - говоришь себе: "Это мой последний диван на всю оставшуюся жизнь". Покупаешь диван, и потом пару лет доволен лишь тем, что, чего бы ни случилось, - вопрос с диванами решён. Потом приличный набор посуды. Потом идеальная кровать. Шторы. Ковры. Потом попадаешь в плен своего любимого гнёздышка, и вещи, которыми ты владеешь, овладевают тобой. Так было, пока я не вернулся домой из аэропорта. Из тени вышел швейцар, и сообщил, что произошёл инцидент. Полиция уже была здесь и задала много вопросов. Полиция думает, что это, возможно, был газ. Наверное, фитилёк плиты потух, а газ продолжал поступать из брошенной горелки тонкой струйкой, - утечка, - и газ поднялся к потолку, и газ заполнил весь кондоминиум от потолка до пола, каждую комнату. Семнадцать сотен квадратных футов площади, высокие потолки; день за днём газ выходил, заполняя все помещения. Потом где-то на компрессоре холодильника, должно быть, проскочила искра. Детонация. Окна во всю стену вылетели из алюминиевых рам, и всё внутри охватил огонь, - диваны, лампы, посуду, комплекты покрывал, - и университетские альбомы, и дипломы, - и даже телефонный аппарат. Всё вылетело из окон пятнадцатого этажа фейерверком осветительных ракет. Нет, пожалуйста, только не мой холодильник. Я набрал целые полки различных горчиц, и твёрдых, и меньшей густоты, в стиле английских пабов. У меня было четырнадцать разновидностей обезжиренных вкусовых приправ для салата и семь сортов каперсового листа. Знаю, знаю, нелепость: в доме полно специй, а настоящей еды - нет. Швейцар смачно высморкался в носовой платок со звуком, напоминающим шлепок принятой подачи в бейсболе. "Можно подняться на пятнадцатый", - сказал он, - "Но на блок никого не пускают". Приказ полиции. Полиция расспрашивала, нет ли у меня брошенной старой подруги, способной на такое, или, может, какого-нибудь личного врага с доступом к взрывчатке. - Не стоит подниматься наверх, - говорил швейцар. - Там, кроме бетонного каркаса, ничего не осталось. Полиция не выявила следов поджога. Никто не унюхал газ. Швейцар поднимает бровь. Этот тип проводил время, флиртуя с горничными и медсёстрами, работавшими в больших помещениях на верхних этажах, и каждый вечер ждал в вестибюле, когда они будут возвращаться с работы. Три года я живу здесь, и этот швейцар всё так же сидит по вечерам с журналом "Эллери Квин", пока я втаскиваю пакеты и сумки, отпираю дверь и вхожу внутрь. Швейцар поднимает бровь и рассказывает, что некоторые люди, уезжая в долгую поездку, оставляют свечу, - очень-очень длинную свечу, - гореть в большой луже бензина. Такое делают люди с финансовыми трудностями. Те, кто хочет выбраться из низов. Я попросил разрешения воспользоваться телефоном у парадного. - Многие молодые люди пытаются поразить мир и покупают слишком много всего, - говорил швейцар. Я звоню Тайлеру. Телефон прозвонил в доме, который Тайлер арендовал на Пэйпер-Стрит. Тайлер, ну пожалуйста, избавь меня! Телефон прозвонил ещё раз. Швейцар наклонился к моему плечу и произнёс: - Многие молодые люди сами не знают, что им нужно. Тайлер, ну пожалуйста, спаси меня! Телефон прозвонил снова. - Молодежь! Им нужно всё сразу, весь мир! Избавь меня от шведской мебели! Избавь меня от изящных искусств! Телефон прозвонил ещё раз, и Тайлер снял трубку. - Если не будешь знать, чего хочешь, - говорил швейцар. - Закончишь с кучей того, что тебе не нужно и не нравится. Да не стать мне законченным! Да не стать мне цельным! Да не стать мне совершенным! Избавь меня, Тайлер, от целостности и совершенства! Мы с Тайлером договорились встретиться в баре. Швейцар попросил телефонный номер, по которому меня сможет найти полиция. Всё ещё шёл дождь. Моя "Ауди" по-прежнему припаркована на стоянке, но из лобового стекла торчит пробивший его галогеновый торшер "Дакапо". Мы с Тайлером напились пива, и Тайлер сказал, что да, я могу остаться у него, но попросил меня оказать ему услугу. На следующий день должен приехать мой чемодан с прожиточным минимумом, - шесть рубашек, шесть смен нижнего белья. Мы, подвыпившие, сидели в баре, никто не смотрел на нас и не обращал внимания, и я спросил Тайлера, что я должен для него сделать. Тайлер ответил: - Я хочу, чтоб ты меня изо всех сил ударил. Глава 6. Две картинки из моей демонстрационной презентации для Майкрософт на экране, я чувствую вкус крови, которую приходится сглатывать. Мой босс не знает, в чём дело, но он не дал бы мне вести презентацию с подбитым глазом и половиной лица, опухшей от швов под щекой. Швы слабеют, и я могу ощутить их, прощупав языком. Похоже на спутанную рыболовную леску на берегу. Я представляю их, как чёрные петли на распустившемся вязании, и глотаю кровь. Мой босс ведёт презентацию по моему сценарию, а я меняю кадры на ноутбуке у проектора возле противоположной стены, в темноте. Мои губы ещё больше липнут от крови, когда я пытаюсь слизывать её, и когда включится свет, мне придётся повернуться к консультантам из Майкрософт, - к Эллен, Уолтеру, Норберту и Линде, - и сказать "Спасибо что пришли", - мой рот будет блестеть от крови, и кровь будет просачиваться сквозь щели между зубами. Можно проглотить около пинты своей крови, прежде чем тебя вывернет. Завтра бойцовский клуб, - а я не хочу пропустить бойцовский клуб. Перед презентацией Уолтер из Майкрософт улыбнулся своей экскаваторной челюстью, - лицо как инструмент маркетинга, загоревшее до цвета жареных чипсов. Уолтер пожал мою руку, обхватив её своей, мягкой и гладкой, с печаткой на пальце, и сказал: - Представить боюсь, что случилось с тем, другим парнем. Первое правило клуба - не упоминать о бойцовском клубе. Я сказал Уолтеру, что упал с лестницы. Упал сам по себе. Перед презентацией, когда я сидел напротив босса и объяснял ему, где в сценарии прокомментирован какой слайд, и где я хотел пустить видеофрагмент, мой босс спросил: - Во что это ты ввязываешься каждые выходные? "Я просто не хочу умереть без единого шрама", - ответил я, - "Нет ничего хорошего в том, чтобы иметь прекрасное нетронутое тело. Понимаете, как эти автомобили без единой царапины, сбережённые от самого момента выставки в магазине в 1955-м году; мне всегда казалось - какая растрата!" Второе правило клуба - нигде не упоминать о бойцовском клубе. Может быть, во время ланча в кафе, к твоему столику подойдёт официант с огромными, как у панды, синяками под глазами, оставшимися от бойцовского клуба в последние выходные, когда ты сам видел, как его голова оказалась в тисках между бетонным полом и коленом здорового двухсотфунтового парня, который лупил официанта кулаком в переносицу, снова и снова, с тяжёлым глухим звуком, пробивавшимся сквозь крики толпы, - пока официант не набрал воздуха, чтобы, брызгая кровью, крикнуть "Стоп!". Ты промолчишь, потому что бойцовский клуб существует только на временном интервале между началом клуба и концом клуба. Ты видишь парня из копировального центра, который месяц назад забывал подшить распоряжение к делу и не мог запомнить, какого цвета пасту для авторучек купить, - но этот же парень на десять минут сравнялся с Богом, когда он на твоих глазах ударил коленом под дых счетовода, вдвое превосходящего его размерами, опрокинул на землю и колошматил, пока тот не отключился, и ему пришлось остановиться. Это - третье правило клуба: если боец крикнул "стоп" или отключился, - даже если он просто притворяется, - бой окончен. Когда встречаешь этого парня - ты не можешь сказать ему, что он хорошо дрался. В бою участвуют только двое. Бои следуют один за другим. Перед боем снимать рубашки и обувь. Бой продолжается ровно столько, сколько нужно. Это другие правила бойцовского клуба. То, чем ты являешься в бойцовском клубе, не имеет никакого отношения к повседневной жизни. Даже если сказать парню в копировальном центре, что он хорошо дрался - ты скажешь это уже другому человеку. В бойцовском клубе я не такой, каким меня знает мой босс. После вечера в бойцовском клубе громкость всех окружающих звуков снижается, и всё становится по силам. Ничто не может вывести тебя из себя. Твоё слово - закон, и даже если кто-то нарушает его или оспаривает, - это всё равно не может тебя вывести. В повседневной жизни - я координатор отдела возвратов в галстуке и рубашке, сидящий в темноте, со ртом, полным крови, и переключающий заголовки и слайды, пока мой босс объясняет ребятам из Майкрософт, почему он выбрал для пиктограммы такой нежно-васильковый цвет. В первом бойцовском клубе лупили друг друга только я и Тайлер. Раньше, когда я приходил домой злым, чувствуя, что моя жизнь отклоняется от плана пятилетки, я начинал вылизывать кондоминиум или перебирать по винтикам машину. В один прекрасный день я умер бы без единого шрама, оставив после себя правда прекрасные кондоминиум и машину. Правда-правда прекрасные, пока в них не завелась бы пыль или новый владелец. Ничто не вечно. Даже Мона Лиза постепенно разрушается. После бойцовского клуба у меня во рту шатается половина зубов. Возможно, самостановление - не ответ. Тайлер не знал своего отца. Возможно, саморазрушение - ответ. Мы с Тайлером по-прежнему посещаем бойцовский клуб вместе. Теперь собрания проходят в подвале бара, когда бар закрывается в ночь на субботу; каждую неделю, приходя туда, видишь несколько новых парней. Тайлер выходит в круг света посереди чёрного бетонного подвала, и ему видно, как блики света отражаются во тьме от сотни пар глаз. Сперва Тайлер кричит: - Первое правило клуба - не упоминать о бойцовском клубе! - Второе правило клуба, - продолжает Тайлер. - Нигде не упоминать о бойцовском клубе! Я помню отца с шести лет, но помню очень плохо. Он раз в каждые шесть лет переезжал в другой город и заводил новую семью. Всё это было похоже не столько на его семейную жизнь, сколько на утверждение им своего права выбора. В бойцовском клубе видишь поколение мужчин, выращенных женщинами. Тайлер стоит в единственном кругу света посреди окрашенного ночной темнотой подвала, полного народу; Тайлер вскользь перечисляет остальные правила: дерутся только двое, бои идут один за другим, без обуви и рубашек, бой идёт столько, сколько нужно. - И седьмое правило, - кричит Тайлер, - Тот, кто сегодня ночью впервые пришёл в клуб, - примет бой. Бойцовский клуб - это вам не футбол по телевизору. Это не то, что смотреть на кучку незнакомых мужиков за тридевять земель, пинающих друг друга в прямом эфире при спутниковой трансляции с двухминутной задержкой, перерывами на рекламу пивоварен каждые десять минут, и паузой с логотипом канала. После бойцовского клуба, смотреть футбол по телевизору - всё равно, что смотреть порно, когда есть возможность хорошо заняться сексом. Бойцовский клуб - хороший повод пойти в тренажёрный зал, коротко стричь волосы и ногти. Залы, в которые попадаешь, заполнены парнями, мечтающими стать мужчинами, как будто быть мужчиной - значит смотреться так, как это представлялось скульптору или главному оформителю. Как говорит Тайлер - даже сопляк может выглядеть накачанным. У моего отца не было высшего образования, поэтому он очень хотел, чтобы я его получил. Когда я получил его, - позвонил отцу издалека и спросил - "А теперь что?". Мой отец не знал. Когда я нашёл работу, и мне исполнилось двадцать пять, - я снова, спросил его по телефону - "Что теперь?". Мой отец не знал, поэтому сказал "Женись". Я - тридцатилетний мальчишка, и мне на самом деле интересно, - сможет ли женщина решить мои проблемы. Всё, происходящее в бойцовском клубе, - происходит не на словах. Некоторым ребятам охота драться еженедельно. В эту неделю Тайлер сказал, что пустит только первых пятьдесят человек - и всё. Не больше. В прошлую неделю я хлопнул по плечу одного парня, и мы стали на очередь драться. У этого парня, должно быть, выдалась плохая неделька, - он заломил мне руки за спину в полном захвате и вмазывал лицом в бетонный пол, пока мои зубы не прорвали щёку насквозь, пока мой глаз не заплыл и не начал кровоточить, - и когда я, крикнув "стоп", посмотрел вниз на бетон - там был кровавый отпечаток половины моего лица. Тайлер стоял рядом, и мы оба смотрели на маленькое окровавленное "О" моего рта и на маленький разрез моего глаза, смотревший на нас с пола, - и Тайлер сказал "Круто". Я жму руку парню, говорю - "Классный бой". А этот парень спрашивает: - Повторим через неделю? Пытаюсь улыбнуться опухшим лицом, отвечаю: "Глянь на меня, дружище. Может, лучше через месяц?". Нигде не ощущаешь себя настолько живым, насколько ощущаешь это в бойцовском клубе. Когда стоишь с другим парнем в круге света, среди зрителей. В бойцовском клубе победа или поражение не играют никакой роли. Это не описать словами. Мышцы новичка, первый раз пришедшего в клуб, казалось, были сделаны из рыхлого теста. Через полгода они уже казались высеченными из дерева. Такой парень уверен, что может справиться с чем угодно. В бойцовском клубе стоит бормотание и шум, как в тренажёрном зале, но в бойцовском клубе внешность ничего не значит. Здесь, как в церкви, с языков слетают истерические выкрики, и когда просыпаешься воскресным утром - чувствуешь себя спасённым. После того последнего боя, парень, с которым я дрался, мыл пол, - а я звонил в свою страховую компанию, вызывал скорую. В больнице Тайлер сказал, что я упал с лестницы. Иногда Тайлер говорит за меня. Упал сам по себе. Снаружи восходит солнце. О бойцовском клубе не упоминают, потому что, кроме пяти часов, - с двух до семи воскресного утра, - бойцовский клуб не существует. До того, как мы с Тайлером изобрели бойцовский клуб, - никто из нас ни разу в жизни не дрался. Когда ни разу не дрался - тебе всё это интересно. Хочется узнать больше о боли, о своих возможностях против другого человека. Я был первым, кого Тайлер решился попросить, и мы оба сидели в баре, и никто не обращал на нас внимания, и Тайлер сказал: - Окажи мне услугу. Ударь меня изо всех сил. Я не хотел, но Тайлер мне всё объяснил, - насчёт того, что не хочет умереть без единого шрама, что надоело только смотреть на профессиональные бои, и что не знаешь себя, если никогда не дрался. И насчёт саморазрушения. На то время жизнь казалась мне слишком безукоризненной, - и, возможно, стоило всё разрушить и создать из себя что-то получше. Я посмотрел по сторонам и сказал - ладно. "Ладно", - сказал я, - "Только снаружи, на стоянке". Мы вышли наружу, и я спросил Тайлера, - "Куда бить - в живот или по морде?" Тайлер ответил: - Удиви меня. Я сказал: "Это психоз, я никогда никого не бил". Тайлер ответил: - Так давай, психуй! Я сказал: "Закрой глаза". Тайлер ответил: - Нет. Подобно любому парню-новичку в бойцовском клубе, я глубоко вздохнул и ударил боковым с очень широким замахом, целясь Тайлеру в челюсть, как во всех ковбойских фильмах, которых мы насмотрелись, - и мой кулак встретился с шеей Тайлера. "Чёрт", - сказал я, - "Не считается. Я ещё попробую". Тайлер ответил: - Нет, всё нормально, - и ударил меня прямым толчком, бах, будто боксёрская перчатка на пружине из мультиков по утрам в субботу, - прямо в солнечное сплетение, и я отлетел к машине. Мы оба стояли: Тайлер - потирая рукой шею, а я - прижимая ладонь к груди. Мы оба знали, что попали во что-то, в чём никогда не участвовали, и, как кот и мышь из мультика, мы всё ещё живы, - и нам было интересно, сколько ещё мы сможем из всего этого выжать, оставшись живыми. Тайлер сказал: - Здорово. Я попросил: "Дай мне ещё". Тайлер сказал: - Нет уж, лучше ты мне. Ну, я его и ударил, с широким девичьим замахом, прямо под ухо, а Тайлер оттолкнул меня, ударив подошвой в живот. Что происходило после этого и позже - не описать словами, но бар закрылся, из него вышли люди, окружили нас на стоянке, и подбадривали криками. В конце концов я почувствовал, что вместо Тайлера я готов приложиться кулаком к чему угодно в этом мире, что подвело - к своей прачечной, вернувшей бельё с поломанными на воротнике пуговицами, и к своему банку, говорящему, что у меня на сотни долларов перерасход. К своей работе, где мой босс залазит в мой компьютер и играется с командами операционной системы. И к Марле Сингер, которая украла у меня группы психологической поддержки. Бой заканчивался, и проблемы оставались нерешёнными, - но ни одна из них уже не имела значения. Первый вечер, когда мы дрались, был вечером воскресенья, а Тайлер все выходные не брился, так что следы моих костяшек горели красным сквозь его щетину. Мы развалились на асфальте стоянки, любуясь светом какой-то единственной звезды, пробивавшимся сквозь городское освещение, и я спросил Тайлера, - с кем бы он подрался. Тайлер сказал - "Со своим отцом". Возможно, отец не нужен нам, чтобы достичь совершенства. К тому, с кем дерёшься в клубе, не питаешь ничего личного. Вы оба дерётесь ради драки. Не позволяется говорить о бойцовском клубе, но мы говорили, - и через пару недель ребята стали встречаться на стоянке после закрытия бара, а когда наступили холода - другой бар предоставил нам подвал, где мы по сей день собираемся. Когда начинается встреча бойцовского клуба, Тайлер оглашает правила, о которых мы с ним условились. - Многие из вас, - провозглашает Тайлер в кругу света посреди подвала. - Находятся здесь потому, что кто-то нарушил правила. Кто-то рассказал вам о бойцовском клубе. Тайлер говорит: - Так вот - лучше кончайте болтать или открывайте другой бойцовский клуб, потому что в следующие выходные вы будете при входе вносить своё имя в список, и будут допущены только первые пятьдесят отметившихся. Если ты вписал своё имя - ты автоматически закрепляешь за собой право драться - если хочешь драться. А если не хочешь - так есть полно парней, которые хотят. Пусть один из них придёт вместо тебя, а ты - посиди лучше дома. - Тот, кто сегодня вечером в клубе впервые, - выкрикивает Тайлер. - Примет бой! Многие ребята приходят в бойцовский клуб, поскольку они почему-то боятся драки. После нескольких боёв уже боишься гораздо меньше. Множество впоследствии лучших друзей встречаются при первом визите в бойцовский клуб. Теперь я хожу на встречи или конференции и вижу за столами в конференц-зале лица счетоводов и младших администраторов или поверенных, - со сломанным носом, синим и торчащим из-под повязки, как баклажан, или с парой швов под глазом, или с челюстью, скрученной проволокой. Это спокойные молодые люди, внимательно выслушивающие, пока не придёт время принятия решений. Мы киваем друг другу. Потом босс спрашивает меня, - откуда я знаю столько народу. По мнению моего босса, в бизнесе всё меньше и меньше порядочных людей, и всё больше громил. Демонстрационная презентация продолжается. Уолтер из Майкрософт ловит мой взгляд. Вот вам молодой человек с безупречно чистыми зубами и ясной кожей, и такой работой, которую вы не найдёте, прошерсти вы хоть все журналы по трудоустройству. Видно, что он очень молод, не участвовал ни в какой войне, его родители не разведены, и его отец всегда дома, - и он смотрит на моё лицо из двух частей: одна чисто выбрита, а другая - налившийся кровью синяк, скрытый во тьме. Мои губы блестят от крови. И, может быть, Уолтер думает о вегетарианском, бескровном дружеском обеде, который он посетил в прошлые выходные, или об озоне, или об отчаянной потребности остановить испытания продукции на животных по всей земле, - но, скорее всего, нет. Глава 7. Одним прекрасным утром в унитазе дохлой медузой плавает использованный презерватив. Вот как Тайлер встретил Марлу. Однажды утром я просыпаюсь, иду помочиться, а в чаше унитаза посреди наскальных росписей ржавчины - вот это. Интересно, что думают сперматозоиды. "Это что?" "Это - вагинальная полость?" "Что здесь такое творится?" Всю ночь мне снилось, что я трахаю Марлу Сингер. Марлу Сингер, которая курит сигарету. Марлу Сингер, которая закатывает глаза. Я проснулся один на своей кровати, - а дверь в комнату Тайлера закрыта. Первый раз за всё время, пока я жил у Тайлера. Всю ночь шёл дождь. Кровля на крыше вздувается, трескается, скручивается, - дождевая вода протекает вовнутрь, собирается под потолочным покрытием и капает с креплений люстр. Когда идёт дождь, нам приходится вырубать электричество. Свет включить не рискнёшь. В доме, который арендует Тайлер, три этажа и подвал. Мы носимся повсюду со свечками. В нём есть кладовая, и застеклённая летняя галерея, и закопченные окошки у ступеней лестницы. Панельные окна с подоконниками в гостиной. Восемнадцатидюймовые резные плинтусные украшения, покрытые лаком. Потоки дождя пропитывают дом, и всё дерево набухает и гнётся, и из всего деревянного, - полов, плинтусов, подоконников, - торчат и ржавеют гвозди. Повсюду можно наступить или задеть локтем за ржавый гвоздь, в доме только одна ванная на семь спален, - и сейчас там в унитазе плавает использованный презерватив. Дом чего-то ждёт, - перепланировки региона, или официального распоряжения, - чтобы пойти на снос. Я спросил Тайлера, давно ли он здесь живёт, и он сказал - около шести недель. Когда-то, - похоже, ещё до рассвета человеческой истории, - здесь жил владелец, который собрал полные подшивки "Нейшнл Джеогрефик" и "Ридерс Дайджест", - высокие шаткие стопки журналов, которые становятся ещё выше, набухая во время дождя. Тайлер сказал, что последний квартиросъёмщик использовал глянцевые страницы журналов под конверты для кокаина. На входной двери нет замка - когда-то сюда явно вломилась полиция или кто-то там ещё. На стенах кухни девять слоёв отставших обоев: цветочки поверх полосок поверх цветочков поверх птичек поверх зелёного сукна. Наши единственные соседи - закрытый хозяйственный магазин и длинный одноэтажный склад через дорогу. В доме есть туалет с семифутовыми валиками для прокатки скатертей шёлкового полотна, чтобы на них не было ни складочки. Там стоит холодный унитаз с налётом ржавчины. Плитка в ванной - с узором из маленьких цветочков, покрасивее свадебного фарфора у некоторых, - и в унитазе использованный презерватив. Я живу с Тайлером уже почти месяц. Тайлер выходит к завтраку со следами засосов по всей шее и груди, а я занят чтением старого журнала "Ридерс Дайджест". Этот дом идеально подходит для торговца наркотиками. Соседей нет. На Пэйпер-Стрит вообще ничего больше нет, кроме складов и бумагоперерабатывающего комбината. Вонючий дух от испарений бумажной фабрики, и вонь опилок, которые рыжими кучами громоздятся вокруг неё, - как из клетки с хомяком. Это идеальный дом для торговца наркотиками, потому что куча грузовиков ездит по Пэйпер-Стрит каждый день, но по ночам вокруг меня и Тайлера на полторы мили вокруг - никого во всех направлениях. В подвале я нашёл горы и горы "Ридерс Дайджеста", и теперь в каждой комнате валяется стопка "Ридерс Дайджест". "ЖИЗНЬ В ЭТИХ СОЕДИНЁННЫХ ШТАТАХ". "СМЕХ - ЛУЧШЕЕ ЛЕКАРСТВО". Кучи журналов - это будто наша единственная мебель. В самых старых журналах - серии статей, в которых органы человеческого тела рассказывают о себе от первого лица: "Я - Матка Джейн". "Я - Простата Джека"*. Честное слово; а Тайлер садится за кухонный стол со своими засосами и без рубашки и говорит: ля, ля, ля, прошлым вечером он встретил Марлу Сингер и у них был секс. Когда я слышу это - я прямо Желчный Пузырь Джека. Всё это моя вина. Иногда сделаешь что-нибудь - а тебя за это поимели. А иногда бывает, имеют за то, что чего-то не сделал. Прошлым вечером я звонил Марле. Мы придумали систему: если я иду в группу психологической поддержки - могу позвонить Марле и спросить, не собирается ли она идти. Прошлым вечером была меланома, а я был немного не в себе. Марла живёт в Отеле Риджент, который сам по себе ни что иное, как куча коричневых кирпичей, прилепленных друг к другу жижей, все матрацы здесь запечатаны в скользкое пластиковое покрытие, - так вот, и многие люди отправляются сюда умирать. Сядешь на любую кровать неправильно - и ты, вместе с простынями и одеялами, соскользнёшь прямиком на пол. Я позвонил Марле в Отель Риджент узнать, не идёт ли она на меланому. Марла ответила замедленно. Это не всамделишное самоубийство, сказала она, это скорее что-то из серии "крик о помощи", но она приняла слишком много "Ксенекса". Перенесёмся в Отель Риджент, чтобы увидеть, как Марла мечется по своей корявой комнатушке со словами: "Я умираю. Умираю. Я