В дверях появилась женщина с огненно-рыжими, пламенеющими волосами и фиалковыми глазами; ее сопровождал высокий молодой авиатор, с плечами Атланта, резко очерченным лицом и хищным носом, словом, самый настоящий летчик. "Всем привет!" -- сказала она, предполагая, как само разумеющееся, что все присутствующие узнали ее. -- "Как видите, я пришла... Не ждали?.. Не верите своим глазам, да? Не слышу комплиментов... Я вся обратилась в слух", -- казалось, говорила она, усаживаясь
454
на расшатанном стуле, у нее была неестественно прямая спина, можно было подумать, что она проглотила аршин, ее глаза метали искры, носком туфельки она отбивала нетерпеливую дробь. Чопорная безупречность английского произношения резко контрастировала с ее подвижным лицом. Она могла быть Кончитой Монтенегро или Лулу Негоробору. Все, что угодно, но только не цветком Британской империи. Я тихонько поинтересовался, кто она такая. Мне объяснили, что она танцовщица из Бразилии, делающая карьеру
на поприще кино.Бразильский павлин -- вот самое подходящее определение для нее. Суета сует! Тщеславие -- и только оно! -- было написано на ее лице. Она выдвинула стул на середину комнаты -- чтобы внимание оцепенелого собрания было всецело отдано ей и никому больше.
-- Мы прилетели из Рио, -- рассказывала она. -- Я всегда путешествую самолетом. Конечно, это экстравагантно, но мне всегда не терпится!.. Собаку пришлось оставить горничной. Я ненавижу эти глупые церемонии... Я...
Я... Я... Я... Я... Похоже, мысль о существовании второго или третьего лица никогда не приходила ей в голову. Даже о погоде она говорила, постоянно вставляя бесчисленные "Я". Она была подобна сверкающему айсбергу, "Я" затопляло собой все вокруг, подчиняло себе все, было необходимо ей, как Иона киту. Мыски ее туфелек пританцовывали в такт ее словам. Элегантные мыски лаковых туфелек, способные выписывать любые замысловатые фигуры. От этих мысков можно было свалиться замертво.
Меня удивила некоторая скованность ее тела. Только пальцы ног и голова жили своей жизнью, -- остальное словно было под анестезией. Из глубин этого неподвижного торса шел удивительный голос, обольстительный и отталкивающий одновременно, он очаровывал и вместе с тем нестерпимо резал слух. Каждое слово было заранее отрепетировано и произнесено сотни, а то и тысячи раз. Ее можно было сравнить с крысоловом, насвистывающим одну и ту же мелодию, в цепких, живых глазах читалась смертельная -- до слез -- скука, она задыхалась от скуки. Она ничего из себя не представляла, никого, кроме себя, не слышала, ее не замутненное мыслью сознание напоминало нержавеющую сталь.
-- Само собой, я Близнец, -- доносились до меня ее слова, произнесенные тоном, не оставляющим сомнений в том, что, пролетая над грешной землей, именно ее Господь отметил своим поцелуем. -- Да-да, я весьма двойственная натура. -- Я... Я... Я... Даже свою двойственность она преподносила с заглавной буквы.
455
В комнату вошел Джеральд.
-- Лолита! -- воскликнул он, придавая своему фальцету дополнительную визгливую восторженность. -- Как мило с твоей стороны! Ты грандиозна! -- Он открыл свои объятия, едва касаясь ее кончиками пальцев, как партнер по танцу, восхищенный взгляд жадно обшаривал ее с головы до пят. Джеральд буквально пожирал ее глазами.
Мне надоел этот фарс, мой взгляд остановился на женщине, сидевшей за письменным столом в спальне. Она достала из сумочки носовой платок и поднесла его к глазам. Потом, стиснув руки, вознесла очи. Казалось, она обезумела от горя.
-- Дорогая Лолита, как славно, что ты приехала! Ты самолетом? Это прелестно! Ах, душечка, ты такая сумасбродка! Какая восхитительная шляпка... откуда? Конечно из Рио! Надеюсь, ты не торопишься нас покинуть! Мне столько нужно рассказать тебе! Твоя Венера сегодня просто обворожительна!
Лолита без тени смущения внимала потоку комплиментов, который обрушил на нее хозяин дома. Уж она-то знала о положении своей Венеры побольше, чем Джеральд и все магистры черной и белой магии вместе взятые. Ее Венера скрывалась у нее между ног, и самое главное, всегда была в узде. Затмение любовной жизни Лолиты наступало разве что при месячных. Хотя даже они не служили помехой, ибо порой можно обойтись и не раздвигая ног, а изобретательность Лолиты не знала границ.
Когда она встала, ее тело несколько ожило. От ее бедер, казалось, исходило сияние, незаметное в сидячей позе. Она играла ими так же, как кокетка бровями, -- с лукавством изгибая то одно, то другое. Это была скрытая под маской легкого флирта мастурбация, сродни тем штучкам, к которым прибегали благонравные пансионерки, когда их руки были заняты.
С живостью подтаявшей сосульки она продефилировала в спальню. Ее голос зазвучал по-иному. Он шел, казалось, из самого пояса Венеры; он был сочный и жирный, точно редиска в сметане.
-- Когда вы освободитесь, -- произнесла она, бросив взгляд через плечо на фигуру в спальню, -- я бы хотела немного поболтать с вами.
Это прозвучало как: "Побыстрей отделайся от этой сопли в сахаре и я расскажу тебе о своих сногсшибательных похождениях".
-- Мы сейчас закончим, -- пообещал Джеральд, напряженно поворачивая голову в сторону спальни.
-- Поторопись! -- предупредила Лолита, -- а то я скоро
456
ухожу. -- Неуловимое движение левого бедра подстегивало: -- Пошевеливайся. Я не собираюсь тут рассиживаться!
В этот момент вошел бразильский воздухоплаватель, нагруженный подносом с сэндвичами и шерри. Лолита с жадностью набросилась на еду. Ковбой с безумным взглядом маньяка вскочил на ноги и без разбора стал хватать руками все, что лежало на подносе. Леди Эстенброк сидела, забившись в свой угол, презрительно ожидая, пока ей передадут блюдо. Все вдруг насторожились. Смолкло гудение насекомых, спала жара. От всеобщей апатии не осталось и следа.
Минута, о которой так долго мечтал ковбой, наконец-то настала. Минута его коронного выхода, которой он немедленно воспользовался. Его глубокий голос, несмотря на истеричные нотки, был тем не менее не лишен обаяния. Он принадлежал к той породе хи-менов, созданных на киностудиях, которые более всего страдают от собственной благоприобретенной мужественности. Ему хотелось поделиться одолевающими его страхами. Было заметно, что он не знает, с чего начать, но он был полон решимости заставить всех себя слушать чего бы ему это не стоило. И вот, словно все весь день только это и обсуждали, он заговорил о шрапнельных ранах. Он хотел заставить всех почувствовать, каково это -- быть разорванным в клочья, истекать кровью, -- особенно под чужим небом, -- без надежды на спасение. Ему до чертиков надоели эти сумасшедшие скачки на диких лошадях, надоело продираться сквозь непролазные заросли колючей чапарелли за сто пятьдесят баксов в неделю. Когда-то он лицедействовал на Востоке, причем был неплохим актером, и хотя звезд с неба он не хватал, тем не менее, он был больше, чем просто ковбой, объезжающий перед камерой лошадей. Он мечтал ринуться очертя голову в ситуацию, в которой раскрылись бы его истинные таланты. Он был голоден, и не исключено, что возможная причина, по которой его жена уединилась с Джеральдом в спальне, крылась в том, что там можно было поесть. Судя по всему, сто пятьдесят долларов в неделю случались раз в месяц, а то и реже, а остальное время им приходилось грызть лошадиную шкуру. Вполне возможно и то, что его жена уединилась с Джеральдом, чтобы выяснить причины импотенции мужа. Множество вопросов висело в воздухе, вне и внутри жестоких описаний шрапнельных ран, от которых застывала кровь.
Это был на редкость решительный дикоглазый молодой человек -- настоящий Скорпион. Казалось, будь ему дозволено упасть в корчах на ковер, вцепиться зубами Лолите
457
в лодыжку, запустить бокалом шерри в открытое окно, он так и сделает. Что-то, имеющее весьма смутное отношение к актерской профессии, снедало его изнутри. То ли его незавидное положение в кино. То ли тот факт, что его жена слишком скоро забеременела. То ли масса проблем, связанных с мировой катастрофой. Как бы то ни было, он по всем статьям оказался в мертвой точке, и чем больше он метался, тем сильнее запутывался, тем сильнее затуманивался его рассудок... Если бы хоть кто-нибудь поговорил с ним, если бы хоть кто-нибудь возмутился его дикими, бессвязными высказываниями... Но нет, никто и рта не раскрыл. Все сидели как послушное стадо баранов и наблюдали, как он постепенно увязает в непроходимых дебрях своих кошмаров.
К слову сказать, было довольно трудно уследить, как он сам ориентируется -- среди свистящих над головой пуль. Он упомянул как минимум девять различных стран -- и все на одном дыхании. Родом он из Варшавы, его бомбили под Роттердамом, морем он добрался до Дюнкерка, его сбили под Фермопилами, он улетел на Крит, где его подобрали рыбаки, и наконец сейчас он бороздил дебри Австралии, подъедая объедки с тарелок каннибалов. То ли он в самом деле участвовал во всех этих кровавых бедствиях, то ли просто репетировал роль для новой радиопередачи, понять было нельзя. Он использовал все до единого местоимения -- личные, возвратные, притяжательные -- все без разбора. То он управлял самолетом, то был солдатом, потерявшим свою часть, то флибустьером, идущим по следам побежденной армии. То он жил, питаясь мышами и селедкой, то хлестал шампанское словно Эрик фон Штрохейм. Но всегда и везде, при любом стечении обстоятельств, он был жалок и несчастен. Нет таких слов, чтобы выразить всю полноту его ничтожества и страданий, словами нельзя описать, насколько жалким он хотел предстать в
наших глазах, как хотел, чтобы мы поверили и прониклись его мучениями.Не выдержав эту лихорадочную агонию, я решил побродить по саду вокруг дома. На дорожке, ведущей в сад, я встретил уже знакомого Стрельца Умберто, который только что выскользнул из объятий горбуньи, обезображенной экземой. Мы пошли в сад, где обнаружили столик для пинг-понга. Юная пара, представившаяся братом и сестрой, предложила нам сыграть партию, разделившись на пары. Только мы начали, как на заднем крыльце возник злополучный ковбой; некоторое время он молча и угрюмо изучал нас, потом скрылся в доме. Тут выскочила невероятно загорелая дама, из которой ключом била энергия, и
458
жадно уставилась на нас. Она напоминала быка в юбке -- из ноздрей вырывалось пламя, груди колыхались, как зрелые канталупы
*. Первый шарик от ее удара раскололся пополам, второй улетел за изгородь, третий попал моему другу Умберто в глаз. После этого она презрительно удалилась, бросив на прощание, что предпочитает бадминтон.Через несколько секунд вышел Джеральд и попросил остаться на обед. "Оформитель интерьеров самолично готовит для нас спагетти", -- сказал Джеральд.
-- Не вздумайте сбежать, -- предупредил он, притворно грозя нам пальцем.
Мы хором отказались от его приглашения. (Неужели он не видит, что мы умираем от скуки?)
-- Вы, что, не любите спагетти? Они не достаточно хороши для вас, да? -- Джеральд стал похож на избалованного ребенка, у которого отняли любимую игрушку.
-- Может, выпьем немного вина? -- предложил я в надежде, что он поймет намек и скажет, что уже готовят коктейли.
-- Не волнуйтесь. Вы, Козероги, чертовски практичны. Конечно, у нас найдется что-нибудь для вас выпить.
-- А что именно? -- поинтересовался Умберто, у которого за весь день изрядно пересохло в горле.
-- Ш-ш-ш, тише! Играйте в пинг-понг. Где ваши манеры? -- ужаснулся Джеральд.
-- Но я умираю от жажды, -- продолжал настаивать Умберто.
-- Зайдите в дом, я дам вам стакан холодной воды. Вам станет гораздо лучше. Вы слишком взволнованы. Кроме того, вам следует беречь свою печень. Вино для вас яд.
-- Тогда предложите мне что-нибудь взамен вина, -- потребовал Умберто, твердо вознамеревшись выдавить из хозяина хоть каплю алкоголя.
-- Опомнитесь, Стрелец! Извольте вести себя, как джентльмен. Здесь вам не ночлежка какого-нибудь Бэрримора. Идите проветритесь и продолжайте вашу игру. Я пришлю вам очаровательную девушку, она сыграет с вами пару партий. -- С этими словами он развернулся и просочился в дверь.
-- Как вам это нравится? -- взорвался
Умберто, отшвыривая ракетку в сторону и
натягивая пиджак. -- В таком случае я сам найду
себе что-нибудь выпить. -- Он осмотрелся по
сторонам, надеясь, что кто-нибудь составит ему
компанию. Брат восхитительной Лео согласился
сопровождать его.
_________
* Сорт дыни.
459
-- Только не долго! -- произнесла жена Умберто. Умберто внезапно вспомнил, что забыл что-то важное. Он подошел к жене и спросил, где ее сумочка.
-- Мне нужно немного мелочи. -- Порывшись, он выудил оттуда пару чеков.
-- Значит, мы не увидим его несколько часов, -- заметила его жена.
Не успели они отойти, как появилась обещанная "очаровашка" лет шестнадцати, застенчивая, неуклюжая, усыпанная юношескими прыщами, с морковно-рыжими волосами. Джеральд высунул голову и ободряюще кивнул. Но оказалось, что у всех одновременно пропало желание продолжать игру. Девочка чуть не плакала. Но в этот момент вновь появился бык в юбке; рванувшись к столу, она схватила ракетку.
-- Я сыграю с тобой, -- сказала она прыщавой красотке, и над головой последней со свистом пронесся шарик.
-- Круто... -- пробормотал бык в юбке, в нетерпении хлопая себя ракеткой по бедрам, пока юная разиня ползала на карачках среди розовых кустов в поисках шарика.
Мы сели на крыльцо, наблюдая за этой парой. Сестра Лео с золотыми искорками в глазах с увлечением делилась впечатлениями от австралийских дюн. Она призналась, что приехала в Калифорнию, чтобы быть поближе к брату, чья воинская часть базируется неподалеку. Она устроилась на работу в магазин, в кондитерский отдел, где продает сладости.
-- Только бы Родни не напился, -- пробормотала она. -- Ему много не надо. Умберто не станет спаивать его, как вы думаете?
Мы уверили ее, что ее брат в хороших руках.
-- А то влипнет в какую-нибудь историю. Пьяный, он готов приставать к кому угодно. А вокруг столько всякой заразы, вы понимаете, о чем я говорю. Это одна из причин, по которой я стараюсь не оставлять его одного. Ладно, если бы он нашел себе приличную девушку из хорошей семьи, а то все эти женщины... Конечно, все мальчишки иногда цепляют какую-нибудь гадость... Родни не очень любил сидеть дома. Но мы с ним всегда отлично ладили... -- Тут она посмотрела на меня и воскликнула:
-- Вы улыбаетесь... Я глупости говорю, глупости?
-- Что вы, напротив. Меня очень тронула ваша история.
-- Тронула? Что вы хотите сказать? Думаете, Родни неженка?
-- Я ничего не думаю о Родни.
460
-- Вы думаете, что что-то не в порядке со мной.
-- Я вообще не думаю, что что-то не в порядке...
-- Вы, наверное, решили, что я влюблена в него, да? -- Это предположение развеселило ее. -- Что ж, если хотите знать правду, я действительно влюблена в него. Не будь он моим братом, я вышла бы за него замуж. А вы?
-- Не знаю, -- отозвался я. -- Мне никогда не доводилось быть сестрой.
На заднем крыльце показалась женщина. Она выбросила мусор в помойное ведро. Странно, она была не похожа на кухарку -- у ее был слишком одухотворенный
вид.
-- Не простудитесь, -- предупредила она. -- Здесь очень коварные ночи. Обед скоро будет готов. -- Она одарила нас материнской улыбкой, постояла минутку, придерживая руками опущенную матку, и скрылась в доме.
-- Кто это? -- удивился я.
-- Моя мама, -- ответила мисс Лео. -- Правда, милая?
-- В самом деле, -- меня удивило, что ее мать прислуживает Джеральду, выполняя грязную работу.
-- Она квакерша. Кстати, можете звать меня просто Кэрол. Это мое имя. Мама не верит в астрологию, но она любит Джеральда. Она считает его беспомощным.
-- А вы тоже квакерша?
-- Нет, я неверующая. Я простая провинциалка. Весьма недалекая.
-- Вы мне не кажетесь недалекой.
-- Ну может быть, не так уж чтобы совсем... Но все равно...
-- С чего вы взяли?
-- Я прислушиваюсь к разговорам других. Я знаю, какое впечатление производят мои слова, когда я открываю рот. Видите ли, у меня простые, банальные мысли. Большинство людей так сложны для меня. Я слушаю их, но не понимаю, о чем они говорят.
-- Это звучит в высшей степени разумно, -- признал я. -- Скажите, вы часто видите сны? Вопрос ошарашил ее.
-- Почему вы спросили? Откуда вы знаете?
-- Все люди видят сны, разве вам это неизвестно?
-- Да, я слышала об этом... но вы ведь не это имели в виду. Большинство забывает свои сны, не так ли? Я кивнул.
-- А я нет, -- неожиданно просияла Кэрол. -- Я помню все до мельчайших подробностей. Мне снятся чудесные сны. Может быть, именно поэтому я больше никак не развиваю свой ум. Я вижу сны дни напролет, так же, как и
461
ночью. Это проще, мне кажется. Я предпочитаю видеть сны, нежели размышлять... понимаете, о чем я? Я притворился озадаченным.
-- Конечно, вы понимаете, -- продолжала она. -- Можно долго-долго думать о чем-нибудь и ни до чего не додуматься. Но когда вы спите, у вас есть все -- все, что душе угодно, все происходит так, как вам хочется. Наверное, это отупляет, но мне все равно. Я бы не стала ничего менять, даже если бы и могла...
-- Послушайте, Кэрол, -- перебил я ее, -- а вы не могли бы мне рассказать свои сны. Вы можете вспомнить, например, тот, что вы видели вчера? Или позавчера?
Кэрол милостиво улыбнулась.
-- Конечно, могу. Я расскажу вам тот, который мне снится постоянно... Хотя слова только портят. Я не могу описать великолепные краски, которые я вижу, или музыку, которую слышу. Даже если бы я была писателем, вряд ли я смогла бы передать их. Во всяком случае, в книжках я не смогла найти ничего похожего на мои сны. Конечно, писателей не очень интересуют сны. Они описывают жизнь или то, о чем люди думают. Наверное, они просто не видят сны, как я. Мне снится то, что никогда не произойдет... не может произойти, мне так кажется... хотя я не понимаю, почему бы и нет. Во сне все происходит так, как нам бы хотелось, чтобы это происходило. Я живу в своем воображении, поэтому со мной ничего не происходит. Я ничего по-настоящему не хочу -- просто жить... жить вечно. Возможно, это звучит глупо, но это именно так. Я не понимаю, почему мы должны умирать. Люди умирают, потому что сами этого хотят, так я думаю. Я где-то читала, что жизнь -- это лишь сон. Эта мысль крепко засела в моей голове. И чем больше я наблюдаю жизнь, тем более справедливым кажется мне это утверждение. Мы все живем выдуманной нами жизнью... в выдуманном нами мире.
Она умолкла и серьезно посмотрела на. меня.
-- Вам не кажутся бессмыслицей мои слова? Я бы не хотела продолжать разговор, пока не почувствую, что вы меня-понимаете.
Я заверил ее, что слушаю очень внимательно, и что все, что она говорит, мне глубоко симпатично. От этих слов она расцвела и несказанно похорошела. Радужная, с поволокой, оболочка глаз вспыхнула золотистыми искорками. Она не сказала ничего, что могло показаться глупым, подумал я, ожидая продолжения.
-- Я не рассказала вам об этом, о моих снах, но может быть, вы уже и сами догадались... Я часто заранее знаю,
462
что со мной произойдет. Например, прошлой ночью мне снилось, что я собираюсь на праздник, праздник в лунном свете, там я должна встретить человека, который расскажет мне странные вещи обо мне самой. Над его головой сияние. Он приехал из чужой страны, но он не иностранец. У него мягкий, успокаивающий голос; протяжная, неспешная речь -- совсем, как у вас.
-- Что вы ожидаете услышать о себе, Кэрол? -- я опять перебил ее. -- Какие странные вещи?
Она замолчала, словно подыскивая нужные слова. Потом произнесла с неподдельной искренностью и наивностью:
-- Я расскажу вам, что я имею в виду. Нет, не про мою любовь к брату -- это же так естественно. Только люди с грязными мыслями считают дикостью любовь между родственниками... Я сейчас не об этом хочу рассказать. А о музыке, которую слышу, и о красках, которые вижу. В моих снах мне слышится не земная музыка, и цвета совсем не те, которые мы видим на небе или на полях. Это Изначальная Музыка, она дала начало всей той музыке, которая существует сейчас, и
все теперешние цвета произошли из того, который мне снится. Когда-то они все были одним, говорил тот человек из сна. Но это было миллионы лет назад, сказал он. И когда он сказал это, мне стало ясно, что он тоже понимает. Будто мы были знакомы в другой жизни. Но из его речей мне стало ясно, что о таких вещах очень опасно распространяться на публике. Внезапно я испугалась, что если я не буду соблюдать осторожность, меня сочтут сумасшедшей и упрячут туда, где я никогда больше не увижу снов. Меня страшило не то, что я сойду с ума -- а то, что, упрятав меня, они уничтожат мои сновидения, мою жизнь. Тогда этот человек сказал то, что всерьез испугало меня. Он сказал: "Ты уже безумна, милая. Тебе нечего бояться". И исчез. В следующее мгновенье я все увидела в обычных красках, только они были все перепутаны. Трава стала не зеленой, а лиловой; лошади -- голубыми; мужчины и женщины -- серыми, пепельно-серыми, словно духи дьявола; солнце стало черным, луна -- зеленой. Тогда я поняла, что действительно сошла с ума. Я стала искать своего брата и нашла его, разглядывающим себя в зеркале. Я заглянула ему через плечо и не узнала его. Из зеркала на меня смотрел незнакомец. Я позвала его по имени, начала трясти, но он продолжал смотреть на свое отражение. Наконец до меня дошло, что он сам себя не узнает. Боже, подумала я, мы оба безумны. Хуже всего было то, что я больше не любила его. Мне464
хотелось убежать, но я не могла, меня парализовал страх... И я проснулась.
-- Едва ли можно назвать это хорошим сном, не правда, ли?
-- Нет, -- ответила Кэрол, -- иногда так здорово увидеть все перевернутым вверх ногами. Мне никогда не забыть ни того, как прекрасна была трава, ни того, как меня поразило черное солнце... Теперь я вспоминаю, что звезды светили ярко-ярко. Они были почти над головой. Все сверкало и переливалось гораздо ярче, чем на желтом солнце. Вы замечали когда-нибудь, как прекрасно все вокруг после дождя, особенно ближе к вечеру, когда солнце садится? Представьте, звезды у вас над головой сделались в двадцать раз больше, чем
мы обычно привыкли их видеть. Вы понимаете меня? Может быть, в один прекрасный день, когда Земля сойдет со своей орбиты, все станет именно так. Кто знает? Миллион лет назад земля выглядела совсем по-другому, правда? Зеленый цвет был зеленее, красный -- краснее. Все было увеличено в тысячи раз -- по крайней мере, мне так кажется. Некоторые говорят, что мы не видим солнце по-настоящему, только его отблеск. А настоящее солнце, оно такое яркое, что слабый человеческий глаз просто не может вынести его свет. Наши глаза мало что могут увидеть. Забавно, когда закрываешь глаза и засыпаешь, то видишь все гораздо лучше, ярче, чище, прекрасней. Что же это за глаза у нас? Где они? Если одно видение реально, то почему другое -- нет? Что же реально? Мы, что, все становимся безумными во сне? А если нет, то почему бы нам не спать всегда? Или это считается ненормальным? Помните, я предупреждала вас, что я глупая. Я вижу все в розовом свете. Но у меня не получается выдумывать их. Да и ни у кого бы не получилось.Тут вернулись Умберто и Родни с видом рассеянным и радостным. Джеральд лихорадочно суетился, навязчиво предлагая гостям попробовать спагетти. "Они отвратительны, но зато фрикадельки удались", -- шепнул он мне на ухо. С тарелками в руках мы робко выстроились перед норвежкой, раздававшей сие блюдо. Все это напоминало то ли столовую, то ли солдатскую кухню. Декоратор интерьеров ходил от одного к другому с миской тертого сыра и посыпал эту свежевыданную блевотину, выдаваемую за томатный соус. Он лучился самодовольством
, он так любовался собой, что забыл сам поесть. (А может, он уже был сыт...) Джеральд порхал, как ангелочек, восклицая: "Не правда ли, восхитительный вкус? Вам достались фрикадельки?" Выпорхнув у меня из-за спины, он легонько под-465
толкнул меня локтем и неслышно прошептал: еле слышно прошелестел: "Ненавижу спагетти... Гадость!"
Эта сцена была прервана появлением очередных гостей -- молоденьких существ -- возможно, среди них были будущие звезды. Одного из них звали Клод, пухлощекий блондин с вьющимися волосами. Похоже, он знал всех и вся, особенно это касалось женщин, которые сюсюкали и тискали его, словно любимую игрушку.
-- А я-то думал, что вечеринка уже закончилась, -- извинился он за свой "пижамный" вид. Пронзительным голосом, напоминавшим козлиное блеяние, он завопил на всю комнату:
-- Джеральд! Джеральд! Ну где же ты, Джеральд? (Джеральд тем временем нырнул на кухню, чтобы скрыть свое раздражение.)
-- Эй, Джеральд! Когда я наконец получу работу? Джеральд, ты слышишь меня? Когда я начну работать? Джеральд вышел с шипящей сковородкой в руках.
-- Если ты не заткнешь свой поганый рот, -- произнес он, угрожающе приближаясь к душке Клоду и размахивая сковородкой у него над головой, -- я огрею тебя вот этой штукой!
-- Но ты обещал, что я получу что-нибудь до конца месяца! -- взвизгнул Клод, явно получая удовольствие от того, что поставил Джеральда в неловкое положение.
-- Я не обещал этого, -- возмутился Джеральд. -- Я сказал, что у тебя есть все шансы. Если ты будешь упорно работать. А ты, лентяй, ждешь, когда на тебя посыплется манна небесная. Уймись и съешь немного спагетти. От тебя столько шума... -- Джеральд вновь скрылся в кухне.
Клод вскочил на ноги и последовал за ним. Я слышал, как он канючил:
-- Джеральдине, я сморозил глупость, да? -- его голос звучал все глуше и глуше и в результате совсем стих, словно кто-то зажал ему рот ладонью.
Тем временем стол в гостиной отодвинули к стене, и какая-то молодая пара, интересная и крутая, завертелась в зажигательном ритме джиттербага. Они танцевали в одиночестве: остальные смотрели и восхищенно ахали. У миниатюрной, хорошенькой партнерши, стройной и подвижной, было лицо Нелл Бринкли, загримированной под Клару Бау. Ее ноги дергались, словно у лягушки под скальпелем. Молодой человек, лет девятнадцати был слишком хорош, чтобы
его можно было описать. Слова меркли рядом с его красотой. Он был похож на фавна с дрезденского фарфора, типичное дитя Калифорнии, которому было определено стать либо эстрадным певцом, либо современным466
Тарзаном. Клод смотрел на них с нескрываемым презрением. Он без конца теребил свои непослушные кудри и вызывающе откидывал голову назад.
К моему изумлению, Джеральд вдруг разошелся и начал приставать к жене Умберто. Он был невероятно напорист и потрясающе самоуверен. Джеральд наседал на даму, цокая каблуками, словно петух, вышедший на прогулку. Деликатность и изысканность ему с успехом заменяла поразительная гибкость и артистизм. У него были свои представления об исполнении джиттербага.
Будучи уже навеселе, он остановился перед Умберто и спросил:
--
Почему вы не танцуете со своей женой? Она превосходно танцует.Умберто редко танцевал с женой -- это уже давно осталось в прошлом. Но Джеральд был настойчив.
-- Нет, вы должны станцевать с ней! -- воскликнул он, привлекая всеобщее внимание к Умберто.
Умберто поволокся на нетвердых ногах, с трудом отрывая их от пола и что-то бессвязно бормоча. Он проклинал Джеральда за то, что тот поставил его перед всеми в идиотское положение.
Лолита кипела от ярости, что ее никто не приглашает. Она проплыла через всю комнату, оглушительно стуча каблуками, и подошла к своему бразильцу.
-- Нам пора, -- прошипела она. -- Отвези меня домой Не дожидаясь ответа, она схватила его за руку и потащила прочь из комнаты, весело восклицая голосом, в котором, однако, слышался яд:
-- Доброй ночи! Доброй ночи всем! Доброй ночи! (Посмотрите, я покидаю вас, я, Лолита. Я презираю вас. Вы мне до смерти надоели! Я, танцовщица, удаляюсь. Я танцую только перед публикой. Когда я танцую, у всех перехватывает дыхание! Я -- Лолита! Мне жаль времени,
потраченного на вас...)В ее звонком медовом голосе слышались отравленные нотки. У двери, где уже торчал Джеральд, чтобы попрощаться с ней, она остановилась, чтобы оглядеть остающихся, посмотреть на эффект, произведенный ее внезапным уходом. Никто не обращал на нее внимания. Необходимо было что-то сделать, что-то из ряда вон выходящее чтобы привлечь к себе внимание. И она громко позвала своим пронзительным, театральным, британским голосом:
-- Леди Эстенброк! Прошу вас, на одну минутку! Мне надо вам кое-что сказать...
Леди Эстенброк, сидевшая в кресле, будто ее пригвоздили, с трудом поднялась на ноги. Видимо, ее никогда так
467
не звали, словно на судебное разбирательство, но волнение, охватившее ее при звуке собственного имени, сознание того, что все глаза устремлены сейчас на нее одну, пересилили возмущение и обиду, клокотавшие в ней. Она двигалась, точно корабль, терпящий бедствие, шляпка сбилась на бок и колыхалась под нелепым углом, внушительный нос-клюв придавал ей сходство с хищной птицей.
-- Моя дорогая леди Эстенброк, -- Лолита говорила вроде бы приглушенным, замогильным голосом опытной чревовещательницы, который, однако, разносился по всей комнате.
-- Надеюсь, вы простите меня за столь поспешное исчезновение. Обязательно приходите на генеральную репетицию, хорошо? Было ужасно приятно повидать вас. Непременно навестите меня в Рио, обещайте! Я улетаю через несколько дней. До свидания, счастливо оставаться! До свидания всем!
Она бросила в нашу сторону легкий снисходительный кивок, словно говоря: "Теперь, когда вы поняли, кто я такая, может быть, в другой раз вы будете более вежливы. Все видели леди Эстенброк, со всех ног ковыляющую ко мне? Мне стоит только пальцем шевельнуть, и весь мир будет плясать вокруг меня".
Ее эскорт, с увешанной медалями грудью, удалился, как и возник -- без единого слова. Смерть на поле боя была его единственным шансом прославиться. К тому же это должно было укрепить имидж Лолиты в глазах общественного мнения. В глазах рябило от будущих заголовков первых полос газет. "Отважный бразильский летчик убит в Ливии." Несколько строк о боевых успехах воздушного аса и длинная душещипательная история о его безутешной невесте Лолите, прославленной танцовщице, играющей главную роль в большой картине совместного производства Мицу---Вайолет--Люфтганза под названием "Роза пустыни". И, конечно, фотографии, демонстрирующие прогремевшие на весь мир бедра Лолиты. А где-нибудь в самом низу или на другой странице маленькими буквами будет "по секрету" сообщено о том, что Лолита, чье сердце навсегда разбито трагической гибелью бразильца, положила глаз на очередного лихого офицера, на этот раз -- артиллериста. Их неоднократно видели вместе в отсутствие бразильца. Лолита питала слабость к высоким широкоплечим молодым людям, отличившимся в борьбе за свободу... И т. д. и т. п. до тех пор, пока рекламный отдел Мицу--Вайолет--Люфтганза не сочтет, что тема гибели
468
бразильца исчерпана до конца. Конечно, на следующем фильме не удастся кривотолков, сплетен и шушуканья по углам. А если удача по-прежнему будет сопутствовать Лолите, то артиллериста ждет та же славная участь -- геройская смерть. Тогда можно будет надеяться попасть уже на двойной разворот...
Я рассеянно опустился на диван, ровно возле приземистого, словоохотливого создания, которого весь день старался избегать.
-- Меня зовут Рубиоль, -- пропела она, оборачиваясь и глядя на меня неприятно уплывающим взглядом. -- Миссис Рубиоль...
Вместо того, чтобы представиться в ответ, я забормотал:
-- Рубиоль... Рубиоль... Где-то я слышал это имя раньше. -- И хотя дураку было ясно, что во всех Соединенных Штатах может быть только один такой монстр, миссис Рубиоль засветилась, задохнувшись от удовольствия.
-- Вам приходилось бывать в Венеции? А Карлсбаде? -- по-птичьи куковала она. -- Мы с мужем жили за границей -- до войны. Вы, вероятно, слышали о н е м... он очень известный изобретатель. Знаете, эти трехзубые сверла... для бурения нефтяных скважин...
Я улыбнулся.
-- Единственные сверла, которые мне доводилось видеть -- это в кабинете у зубного.
-- У вас не технического склада ум, так? Мы-то страсть как любим всю эту технику с механикой. Время такое. Мы живем в техническом веке.
-- Да, я уже это где-то слышал -- отозвался я.
-- Хотите сказать, что не верите в это?
-- Ну что вы, верю. Только нахожу это весьма и весьма прискорбным. Я ненавижу все механическое.
-- Живи вы среди нас, вы бы так не говорили. Мы ни о чем другом не говорим. Вам стоит как-нибудь пообедать с нами, вечером... Наши обеденные вечеринки пользуются большим успехом.
Я решил не прерывать ее.
-- От каждого требуется какой-то вклад... новая идея... что-то, что заинтересовало бы всех...
-- А как у вас кормят? --заинтересовался я. -- У вас хороший повар? Меня не волнует, о чем говорят, когда еда хорошо приготовлена.
-- Какой вы забавный! -- хихикнула она. -- Само собой, кормят прекрасно.
469
-- Это замечательно. Это интересует меня больше всего. А что у вас подают? Дичь, ростбифы, бифштексы? Я люблю хороший ростбиф, не слишком пережаренный, с кровью. Еще я люблю свежие фрукты... не эту консервированную дрянь, которую у вас подают в ресторанах. Вы можете сварить настоящий
compote? Из слив... Пальчики оближешь! Значит, вы говорите, ваш муж инженер?-- Изобретатель.
-- Ах, ну конечно, изобретатель. Это уже лучше. А какой он? Компанейский?
-- Вам он понравится. Вы с ним чем-то похожи... Он даже говорит примерно, как вы. -- Ее опять понесло. Он такая душка, когда начинает рассказывать о своих изобретениях...
-- Вы когда-нибудь ели жареных утят -- или фазанов? -- перебил я
ее.-- Конечно... Так о чем я говорила? Ах да, о моем муже. Когда мы были в Лондоне, Черчилль пригласил его...
-- Черчилль? -- с идиотским видом переспросил я, словно никогда не слышал этого имени.
-- Ну да... Уинстон Черчилль, премьер...
-- Ах да, я что-то слышал о нем.
-- Эта война будет выиграна в воздухе, так говорит мой муж. Мы должны строить больше самолетов. Поэтому Черч...
-- Я ничего не смыслю в самолетах... Никогда не доводилось летать, -- вставил я.
-- Это не имеет значения, -- не растерялась миссис Рубиоль. -- Я сама поднималась в воздух всего раза три или четыре. Но если...
-- Давайте поговорим о воздушных шарах... Они нравятся мне куда больше. Помните Сантоса Дюмона? Направляясь в Новую Шотландию, он стартовал с верхушки Эйфелевой башни. Это, должно быть, захватывающее зрелище... Так что вы говорили о Черчилле? Простите, я перебил вас.
Миссис Рубиоль изготовилась произнести длинную впечатляющую речь о
tete-a-tete ее мужа с Черчиллем.-- Я вам сейчас кое-что расскажу, -- не дав ей раскрыть рта, поспешно произнес я. -- Больше всего я уважаю обеды, где не скупятся на спиртное. Знаете, все расслабляются, потом возникает спор, кто-то получает удар в челюсть. Обсуждение серьезных проблем за обеденным столом плохо сказывается на пищеварении. Кстати, на ва-
470
щи обеды надо приходить в смокинге? У меня
его нет... Я только хотел предупредить вас.-- Приходите в чем хотите, естественно, -- миссис Рубиоль едва ли обращала внимание на мои перебивания.
-- Отлично! У меня всего один костюм, тот,
что на мне. Он не слишком плох, как вы считаете?Миссис Рубиолъ благосклонно улыбнулась.
-- Порой вы напоминаете мне Сомерсета Моэма, -- прощебетала она. -- Я познакомилась с ним на судне, возвращаясь из Италии. Такой обаятельный скромный человек! Никто, кроме меня, не знал, кто он такой. Он путешествовал инкогнито...
-- Вы случайно не заметили, он косолапил?
-- Косолапил? -- с тупым изумлением переспросила миссис Рубиоль.
-- Ну да, косолапил... Разве вы не читали его знаменитейший роман "Бремя ...
-- "Бремя страсти"! -- воскликнула миссис
Рубиоль, счастливая тем, что хоть и неправильно, но все же вспомнила название. -- Нет, не читала, но я видела фильм. Он такой мерзкий...-- Он ужасный, но не мерзкий, -- отважился возразить я. -- По-веселому ужасный.
-- Мне совсем не понравилась Анабелл, -- сказала миссис Рубиоль.
-- Мне тоже. Но зато Бэтт Дэвис была совсем не плоха
-- Не помню. А кого она играла? -- спросила миссис Рубиоль.
-- Дочь стрелочника, разве вы не помните?
-- Отчего же, конечно, помню! -- воскликнула миссис Рубиоль, тщетно силясь вспомнить то, чего она никогда не видела.
-- Помните, она еще грохнулась с лестницы с полным подносом тарелок?
-- Да, да, разумеется! Конечно, теперь я все вспомнила Она была прелестна, не правда ли? Какое это было падение!
-- Так мы говорили о Черчилле.
-- Да, так вот, значит... Постойте, дайте мне подумать.. О чем же я хотела вам рассказать?
-- Прежде всего, скажите мне, -- заметил я, -- правда ли, что он никогда не вынимает изо рта сигару, ни на минуту? Говорят, он даже во сне не расстается с ней. Хотя, это не важно. Я лишь хотел узнать, в жизни он такой же дурак, каким его показывают на экране, или нет.
471
-- Что???? -- заверещала миссис Рубиоль.-- Черчилль дурак? Несльканно! Да он самый выдающийся человек в Англии!
-- Следующий после Уайтхеда, вы хотите сказать.
-- Уайтхеда?
-- Ну да, человека, который вывел в свет Гертруду Стайн. Вы слышали о Гертруде Стайн? Нет? Ну тогда вы должны были слышать об Эрнесте Хемингуэе.
-- Да-да, конечно, теперь припоминаю. Она была его первой женой.
-- Совершенно верно, -- согласился я. -- Они поженились в Понт-Эйвене и развелись в Авиньоне. О Уайтхеде тогда еще никто не слышал. Ему принадлежит крылатая фраза "божественная энтропия"... или это Эддингтон сказал... Не помню точно. Неважно, в общем, году в 1919 Гертруда Стайн написала свои "Нежные бутоны", -- Хемингуэй тогда еще не перебесился. Вы помните процесс Ставинского? -- когда Ловенштейн прыгнул с аэроплана и упал в Северное море.. С тех пор много воды утекло...
-- Я, наверное, в то время была во Флоренции, -- сказала миссис Рубиоль.
-- А я в Люксембурге. Вам доводилось бывать в Люксембурге, миссис Рубиоль? Нет? Прелестное место. Никогда не забуду завтрак с Великой Герцогиней. Ее нельзя назвать красавицей в общепринятом смысле, эту Великую Герцогиню. А ссора между Элеонорой Рузвельт и королевой Вильгельминой -- улавливаете, о чем я? Она тогда страдала подагрой. Да, так что вы хотели сказать о Черчилле?
-- Я уже не помню. Вы совершенно запутали меня, -- пожаловалась миссис Рубиоль. -- Вы скачете с одной темы на другую. Вы очень странный собеседник. -- Она вновь было попыталась изречь что-то... -- Расскажите немн