елестина. На ней в полный рост была изображена пара в средневековых одеяниях в интерьере: мужчина с ног до головы в темном, держащий за руку женщину в зеленом. Веки у мужчины были тяжелые, и он словно отводил глаза от зрителя. Ее глаза были скромно опущены. Его ноздри трепетали. Береника потянулась вверх и надавила на одну из шишек в лепнине рамы. Раздался резкий щелчок, и вся картина повернулась, открыв встроенный в стену тайник. Внутри была глиняная трубка, с головкой размером с наперсток, и эмалевая изумрудно-зеленая табакерка, инкрустированная мотивом арфы и трилистника. Береника взяла ее и открыла. На внутренней стороне крышки было выгравировано: Д.О.Г. Чай из трилистника A.M.D.G. Вместо привычного душка травяного табака Селестина эта смесь дышала иным фимиамом: темным, острым, горьким, густым, составленным из множества штрихов разнообразных тонов зеленого и сепии. Береника взяла трубку и вернула картину на место. Он не подействует, если не смотреть на картину, сказала она. Затем взяла щепотку, набила трубку, прикурила от спички со стола Селестина и всасывала, пока смесь не начала тлеть. Сделав несколько затяжек, она передала трубку мне. Я глубоко вдохнул и почувствовал, как от дыма перехватило горло. Береника повела глазами в сторону картины; я последовал за ее взглядом. На долю секунды мир раздвоился; я сморгнул; картина замерцала в своей раме и вдруг приобрела стереоскопическую глубину. Складки и изгибы зеленого платья дамы явственно выступили на алом фоне кровати. Я почти ощущал меховую оторочку темной, пурпурно-багряной накидки на мужчине, твердость полей и округлость тульи его шляпы. Тут я заметил на стене, за спинами пары, выпуклое зеркало, в котором эти спины отражались, а за ними, телескопически выгнутые, еще две фигуры - одна в синем, другая в красном, - застывшие на пороге комнаты, готовые войти в ее измерение. Береника взяла меня за руку. Я почувствовал ее пульс и свой, казалось вторивший ее сердцебиению. Я ощутил, как растекается по моим венам дым, и подумал, что кровь у меня зеленеет, зеленый цвет вторгается в красный, завихрениями, словно в стеклянном цилиндре шприца. Береника что-то про себя замурлыкала - хотя я и не узнавал мелодию, это была какая-то бемольная арабеска[9], - и под этот напев мои подошвы затрепетали от какого-то неровного давления снизу. Лишь через секунду-другую я осознал, что мы поднялись на пару дюймов над половицами. Мы медленно поплыли вперед. Когда наши головы поравнялись с головами изображенных, мы стали фигурами на картине. 12 СИНЯЯ ФИАЛКА Теперь я могу рассматривать эти события с высоты некоторых познаний. Литература по психотропным средствам необъятна, и я едва ли преодолел дальние подступы к ней, но у меня есть некоторый практический опыт, подкрепленный примерами, которые я привожу ниже. Агиографы св. Джузеппе Купертинского писали, что в течение пяти лет он не вкушал ни хлеба, ни вина, а травы, которыми он питался по пятницам, были столь отвратительны на вкус, что есть их мог лишь он один. Отмечалось также, что многие случаи левитации святого имели место в пятницу, а один неортодоксальный авторитет уверяет, что Джузеппе был знаком с составом снадобий, использовавшихся ведьмами для полетов - в качестве растираний или подкожно. Цвет ингредиентов неизменно указывается как зеленый. Одно зелье включает петрушку, листья тополя и сажу, другое - пастернак, белладонну, лапчатку и кровь летучей мыши. Дурман вонючий, Datura stramonium, известный также как ангельские, или чертовы, трубы, фигурирует в некоторых рецептах в значительных количествах. Калпепер [10]рекомендует принимать дурман вонючий при эпилепсии и конвульсиях. В число прочих ингредиентов входят белена, аконит и аир тростниковый. Белена - "чертов глаз", или "вонючий Роджер", - источник гиосциамина, которым доктор Криппен отравил миссис Криппен. Она была известна Диоскориду как "питонион"; Плиний считал ее опасным препаратом. Согласно Овидию, когда скифские женщины сбрызгивали ею тело, у них вырастали перья. В другом месте он повествует о том, как мертвые в Гадесе, надев венки из белены, тщетно рыщут по мрачным окрестностям Стикса. Аконит - "борец", "волчья отрава" или "синяя фиалка" - известен также как "райские птички". Он замедляет сердцебиение, и некоторые принимали его как эликсир бессмертия. Оборотней можно убить стрелами, смоченными в аконите. Овидий рассказывает, что, когда Геркулес тащил трехголового пса Цербера к вратам подземного мира, тот три раза лаял, и из его ртов выступила пена; и там, где пена упала на чернозем, из нее выросли желтые цветы. Это были акониты, из которых Медея сварила для Тесея яд. Аир тростниковый - Acorus calamus - в Ирландии зовется "аир зеленый" и считается дарующим ясновидение. Он же ("тростник благовонный") входит в состав мира для священного помазания, указанный Богом Моисею; Диоскорид свидетельствует, что его курили, подобно мать-и-мачехе, чтобы очистить бронхиальные проходы или вызвать видения. Аир - это также "святой камыш", " меч Михаила-архангела" и "ангелово крыло". Он относится к семейству Arum, а стало быть, доводится родственником "зеленому дракону"; другой сородич, Calamus draco, ост-индская пальма, открытая иезуитами, выделяет красный лак, известный среди красильщиков как "драконья кровь". В недалеком прошлом профессор Эрих Вольфганг К╦ль, преподававший одно время в Л╦венском университете в Бельгии, приготовил состав для левитации, основываясь на своих исследованиях фламандского фольклора. По его указанию коллеги втерли себе мазь в пах и подмышки. Вскоре они обнаружили, что с огромной скоростью несутся по воздуху над погруженной в сумерки местностью, где совершаются странные ритуалы. Некоторые впоследствии рассказывали о бурлящих, клубящихся облаках, листьях, весьма непохожих на обычные листья, о взлетах и падениях в пространстве вселенной. Общей чертой всех этих показаний было ощущение, что употребленные травы наделяют невидимостью, а также способностью летать. 13 ОРАНЖЕВЫЙ В нарисованной комнате стоял запах апельсинов. Я чувствовал обвислую тяжесть богатых одежд, в которые был наряжен, прохладную, влажную подкладку массивной шляпы. Что касается дамы (то есть Береники), то ее темные волосы стали золотыми и были скручены в рога, окруженные тонкими косичками и схваченные изящно сплетенными красными сетками, а всю прическу покрывала вуаль из белого гофрированного льна. Ее длинное зеленое платье было подбито мехом, синие камчатные рукава нижней сорочки собраны на запястьях лентой розово-золотой тесьмы. Я повернулся к источнику апельсинового аромата. Один плод покоился на собственном отражении в подоконнике, три других сгрудились на крышке кофра. За окном - дерево, усыпанное вишнями, кусочек голубого неба. Судя по наклону тени на оконном проеме, было, по-видимому, что-то около полудня в летнюю пору. Несмотря на это, в ажурном бронзовом подсвечнике горела одинокая свеча. Вс╦ страньше и страньше, сказала Береника. Странно было и то, что перед собой мы не видели кабинета дяди Селестина; не видно было и двух фигур, которые стояли напротив нас, если верить зеркалу на задней стене комнаты - когда смотришь на картину. Мы вообще ничего не видели, кроме серого, бесформенного марева. Я попытался потрогать его рукой и испытал ощутимый электрический шок. Серая завеса заискрилась, зажужжала и отступила, открыв перед нами распахнутую дверь, а за ней - крутую лестницу вниз. Осторожно, поддерживая друг друга, не привыкнув еще к языку своих новых тел, мы проплыли над сосновыми половицами: я - в длинноносых деревянных башмаках, только что надетых, она - в красных кожаных сабо, скрытых под длинным подолом. Мы неловко спустились вниз и оказались во дворе ирландской фермы. Запах нельзя было спутать ни с чем. Торфяной дым, свиньи и капуста. Сломанный трактор притулился у стены рядом с проржавевшей бороной. Мужчина приготовился воткнуть вилы в тюк прессованного сена, но так и застыл на полпути. Извилистая змейка голубого дыма торчала из дымохода, словно росчерк пера. Обездвиженный петух, запрокинув голову, стоял на одной ноге на куче навоза. В небе вырисовывалась синяя горная гряда, профиль которой я узнал издалека. Мы были в Морне, во времени, очень похожем на наше, и отнюдь не за тридевять земель от кабинета дяди Селестина. Вс╦, что нам оставалось, - это найти обратную дорогу. Мы по-прежнему могли парить над землей. Крепко взявшись за руки, мы поднялись и обнаружили, что можем лететь. В мгновение ока мы вознеслись на сотни футов. Отсюда вс╦ было похоже на карту, составленную из лоскутков и кусочков - пашни и пара, трав, посевов и целины, - искусно соединенных и разграниченных паутиной ольстерских каменных оград. Беленые фермерские усадьбы, опоясанные высокими стенами с запертыми воротами и стратегически рассредоточенные по местности, а между ними - церковные шпили с развевающимися британскими флагами. Коровы ягодными россыпями паслись на сочной траве предгорий. Высокогорные пастбища оккупировали отары черточек- овец. И пока я размышлял, насколько вс╦ внизу красиво выложено, восходящий поток сбил нас с намеченного курса. Как отчаянно мы ни боролись, нас неуклонно сносило в сторону гор. Неодолимо, словно магнитом, затягивало нас в Безмолвную Долину. Мы без труда узнали ее по дядиному слайду - классическую подковообразную форму, крутые склоны с подкладкой из водопадов и горных ручьев, дружно устремившихся в многомильное искусственное озеро. И когда мы проносились над ним, оловянно-свинцовая поверхность пошла бликами, словно закипая. Мы начали терять силу. Не успели мы опомниться, как уже падали. Еще миг - и мы врезались в стекло водной глади. Я успел увидеть, как изящное зеленое платье Береники взмывает над ее головой. Затем вс╦ покрылось мраком. 14 ВОРОНОЙ Если верить дяде Селестину, с тех самых пор, как в 1893 году водосборная площадь Морна была приобретена "Белфастским комитетом по водоснабжению", ходили упорные слухи, что, мол, водохранилище в Безмолвной Долине ни за что не построить. Негласные исследования показали, что у долины нет каменного ложа. Она - след древнего ледника и так разрыхлена карстовыми пропастями, что никогда не сможет стать непроницаемым водным резервуаром. Пример Колодца св. Донарда на близлежащей Слив-Донард, казалось, подкреплял эти доводы, поскольку подразумевалось, что сквозь массив горы он соединен с морским побережьем к югу от Ньюкасла[11], где имеет выход в Пещеру св. Донарда. Когда-то давным-давно двое рыбаков углубились в эту пещеру, но повстречали святого, который предостерег их от безрассудного поступка. Они тут же узнали его - по скульптурному образу в церкви Св. Донарда. Он объяснил рыбакам, что они преступили границу между этим и иным миром, поскольку пещера является его личной обителью вплоть до Судного Дня, когда он явится вместе со св. Патриком и поведет ирландцев в рай. В другой раз один пастух уронил в Колодец св. До-нарда свой посох; через две недели тот плавал в озере Лох-Ней, что в сорока милях к северу. Сходные феномены приписывались священным колодцам либо озерам и на других горных вершинах, таких как Слеймиш в графстве Антрим и Слив-Галлион в графстве Арма, а многие добросовестные исследователи были убеждены, что вся Северная Ирландия пронизана сообщающимися подземными тоннелями. Более того, заявлял Селестин, по-своему знаменателен и тот факт, что купчая на водосборную площадь Безмолвной Долины была подписана 11 июля 1893 года, в канун празднования победы Вильгельма Оранского в битве у реки Бойн - и в день поминовения св. Бенедикта, покровителя спелеологов и землеустроителей. Бенедикт родился в 480 году в древнем сабинском городке Нурсия. О его сестре-близнеце, посвященной деве Схоластике[12], мы знаем немного; но точно известно, что они были похоронены в одной могиле, ведь их души и помыслы соединены были навечно. Ближе к концу века Бенедикта отправили в Рим учиться, но беспокойная и распутная жизнь большого города заставила его искать уединения. Он стал забираться вс╦ выше в горы, пока не достиг местечка, известного как Субиако, т.е. Sublacum, "Подозерье", в честь искусственного озера, созданного Клавдием, который запрудил воды реки Анио[ 13]. Там Бенедикт повстречал монаха по имени Роман, и тот наставлял его в отшельнической жизни, снабдив одеянием из овчины и проводив к почти недоступной пещере. Несмотря на то что пастухи частенько принимали Бенедикта за дикого зверя, слава о его святости и мудрости в конце концов разрослась настолько, что его упросили спуститься из своей недосягаемой норы. Он основал монашескую обитель в Субиако, а в 530 году переселился оттуда в Монте- Кассино под Неаполем, где учредил величайший монастырь из всех, что когда- либо видел свет. Как свидетельствует его агиограф св. Григорий, житие Бенедикта изобилует чудесами. Когда однажды ночью он встал и молился у окна, его посетило видение, в котором вс╦ мироздание было словно собрано в одном солнечном луче и в такой ипостаси предстало перед его взором: для того, кому явлен свет предвечный, все сущее есть этот свет; а стало быть, любую точку вселенной можно увидеть из любой другой. Эмблемой св. Бенедикту служит ворон. 15 ИРЛАНДСКАЯ РОЗА Нашли нас с Береникой ранним утром 19 августа, в день св. Себальда Нюрнбергского, у которого просят защиты от природных воздействий. Мы лежали без сознания, все в зеленом иле, на насыпи Нижнего резервуара Белфастского водохранилища, в сотне ярдов от дома дяди Селестина. Во время расспроса, последовавшего, когда мы пришли в чувство, мы заявили, что, почувствовав себя плохо от застольного чревоугодия, пошли к водохранилищу подышать свежим воздухом и, застигнутые приступом тошноты, свалились в воду. Ложью мы это не считали: поскольку, естественно, были еще не очень уверены, куда попали, и любая байка казалась подходящей. Селестин, разумеется, всем своим видом показывал, что верит в нашу выдумку, хотя мы подозревали, что он знает правду. Нас развели по домам и уложили в постель. Не знаю, как Береника, но я несколько недель пролежал в лихорадке, не в силах различать измерения пространства. Я лежал на спине, и потолок спальни превращался в необычайно интересную территорию, где увеличенные выщерблины и шишки можно изучать, словно карту. Мысленно я превращался в своего миниатюрного антипода и бродил по этой местности, часами исследуя расселины или бесконечно долго пересекая лунное море. Время от времени комнату заливало янтарное свечение, словно я разглядывал ее сквозь целлофановую обертку бутылочки "Лукозейда"[14]. Тени от мира за окном играли на решетчатом с розами узоре обоев, превращая их в приключенческий сериал. В изощренном сюжете каждому лепестку была отведена своя роль. Разыгрывались великие сражения, в которых ирландцы, закамуфлированные ползучими цветами и листьями, не всегда оказывались проигравшей стороной. Не могу здесь не вспомнить, что советовал Леонардо художникам. Присмотритесь, говорил он, к стене, покрытой пятнами сырости. Вы увидите в них подобия божественных ландшафтов, украшенных горами, руинами, камнями, обширными долинами; и еще увидите битвы и жестоко сражающиеся странные фигуры. Ведь такие стены сродни звону церковных колоколов, в чьих переливах можно различить любое из существующих слов. Порой, когда день клонился к вечеру, углы комнаты наполнялись чьим-то невидимым присутствием; под кроватью таилось нечто, непостижимое сознанием. В сумеречной приграничной зоне, которая еще не есть сон, я чувствовал, как на мое тело наваливается безликая тяжесть, а кожу усеивают непомерно плотные мурашки. Я слышал голоса. У меня начался сомнамбулизм. Мне снилось, что я брожу среди колоннад огромного собора, где угасает эхо органной музыки, или заблудился в городе, мало похожем на тот, где я жил. Некоторые кварталы казались знакомыми, но потом я понял, что они взяты из городов, о которых я читал в книгах. Часовни, минареты, золотые молельные дома - вс╦ было фальшивое. Я бежал от них, преследуемый божками с собачьими головами. Я просыпался где-нибудь на кухне, босой на холодной плитке, или же сознание возвращалось, когда я мучительно искал выход в задней стенке платяного шкафа. В одну из таких ночей я очнулся на полу в своей спальне. Постель и матрас были стянуты на пол. И тогда, на оголившейся металлической сетке, я увидел изображение какой-то святой. В одной руке она держала меч, в другой - цепь, на которой у ее ног сидел небольшой демон. Как выяснилось, мать спрятала этот образ под матрасом, чтобы защитить меня, поскольку это была св. Димпна[15], покровительница лунатиков - и сумасшедших. 16 Белоснежный Христианка Димпна была дочерью языческого владыки ирландской области Ориэл. Ее красавица-мать безнадежно заболела. На смертном одре она взяла с мужа клятву, что он никогда больше не свяжет себя узами брака, если только не встретит женщину, в точности похожую на нее. После ее смерти король разослал гонцов по всей стране, чтобы найти себе такую невесту. Поиски оказались бесплодными, но по возвращении гонцы заметили, что Димпна - живой портрет покойной королевы. Волосы у нее были цвета воронова крыла, а кожа белая как снег - как у ее матери. Король взял себе в голову, что должен жениться на собственной дочери. Она же отвергала все его ухаживания. День и ночь он изводил ее. В отчаянии Димпна обратилась за помощью к своему исповеднику, преподобному Герберену. Энергичный священник организовал ей побег, взяв в попутчики королевского шута и его жену. Под видом бродячих актеров эти четверо сели на корабль и спустя некоторое время достигли берегов Фландрии. Там они странствовали, пока не оказались в селении Гел, неподалеку от Антверпена. Ночь они провели на постоялом дворе. На следующий день, углубившись в лес, беглецы обнаружили молельню, посвященную св. Мартину. Они построили скит и жили себе счастливо в служении Господу. Но король не прекратил преследовать дочь. Спустя один год и один день люди из его окружения прибыли в Гел и остановились в той самой гостинице. Когда на следующий день они расплачивались за постой, хозяин заметил, что как-то раз уже видел похожие монеты у прекрасной дамы с попутчиками. Вскоре Димпну выследили. Слуги короля послали за королем. Когда он прибыл, то распорядился обезглавить Герберена. Затем он снова предложил Димпне брачные узы, и она снова отказала ему. Поэтому король приказал своим людям обезглавить и ее. Когда же они заколебались, он отрубил ей голову собственноручно. Свидетелями этой двойной мученической смерти, которая случилась 30 мая 600 года, стали шут и его жена, спрятавшиеся в чаще, где они занимались собирательством диких трав. Шут сочинил о жизни Димпны балладу, которая и донесла до нас эту историю. Несколько столетий спустя некий дровосек прилег поспать под дубом. Во сне ему явилась Димпна и сказала, что он спит на ее могиле. Когда землю раскопали, то обнаружились два саркофага из белого мрамора, в которых покоились останки Димпны и Герберена. Мощи перенесли в Гел. Вскоре случилось и первое чудо: плотник, сооружавший кровлю церкви Св. Димпны, по нерасторопности отрубил себе большой палец; но стоило ему произнести имя святой, и палец немедленно прирос обратно. На руке не осталось даже следа от раны. На другой день перед мощами святой положили женщину, одержимую бесом. В течение последующего часа она изрыгнула несколько пуговиц, бусин, гнутых булавок, клубков волос и сгустков крови. К полуночи конвульсии прекратились, все увидели, что теперь женщину можно освободить от оков, и вскоре к ней вернулись ее прежние способности. И с тех самых пор всякий пришедший к усыпальнице Димпны с душевным расстройством, как правило, исцелялся; ведь мученическая смерть Димпны стала триумфом над безумной похотью отца, которую олицетворяет демон на ее образе. Любопытно, что чудотворная картина, найденная мной на кровати, изображает Димпну белокурой. В моих "Житиях" у нее черные волосы. 17 ГУСТО-КРАСНЫЙ Вопрос о цвете волос св. Димпны сразу же напомнил мне о причудливом деле " Союза рыжих", и я взял из своего прикроватного книжного ящика "Приключения Шерлока Холмса", чтобы освежить в памяти некоторые из наиболее красочных мест повествования. Просматривая его страницы, я вновь увидел центральный персонаж рассказа - разорившегося ростовщика Джабеза Уилсона, облаченного в "мешковатые серые брюки в клетку, не слишком опрятный расстегнутый черный сюртук и темный жилет с массивной цепью накладного золота, на которой в качестве брелока болтался просверленный насквозь четырехугольный кусочек какого-то металла". Я отметил "поношенный цилиндр и выцветшее бурое пальто, тут же на стуле" и "пламенно-рыжие волосы" этого человека. И когда я заново переживал наслаждение от изощренности преступного рассудка, создавшего фиктивный "Союз" из этой, капалось бы, не особенно примечательной черты, в дверь спальни постучали. Вошел дядя Селестин. На нем был безукоризненный костюм-тройка из темно- зеленого, в лиловую крапинку, твида, белая, в едва заметную красную полоску рубашка из смешанной ткани, темно-бордовый галстук, заколотый золотой булавкой, и рыжевато-коричневые ботинки. В руке у него был чемоданчик густого красного цвета. Все выглядело так, будто он пришел по делу, ведь я привык видеть его в рубашке с мягким воротником и в вязаной жилетке "фэр- айл"[16]. Дядя присел на кровать и изучающе посмотрел на меня. Он надеется, что я вполне поправился и не слишком пострадал от недавно пережитого. Ему и самому доводилось как-то раз пережить пищевое отравление, и он в курсе его порой необычных последствий. Важно, говорил дядя, извлечь из этого урок. Ведь даже из зла можно извлечь добро, и, хотя обжегшееся дитя огня страшится, не стоит забывать, что дитя - это будущий отец... и проч., и проч. Дядя Селестин говорит, что, пока я из-за постельного режима не мог посещать занятия, он думал о моем дальнейшем образовании. Заметив, что я делаю исключительные успехи в искусствоведении, он, чтобы поощрить это начинание, принес мне подарок, который, как он надеется, будет способствовать моему выздоровлению, поскольку ему кажется, что это пример, которому я должен следовать изо всех сил. Живопись, сказал он, это искусство делать вещи настоящими, ибо ты видел их, как они есть. Чтобы нарисовать ветку, ты должен увидеть ветку, а чтобы нарисовать дерево, ты должен увидеть... и проч., и проч. И лишь потом ты соединяешь их. Но нельзя забывать и предписание Ченнино, гласящее, что занятие, называемое живописью, требует выявлять невидимое и представлять его взору как реально существующее. Вижу, ты читаешь Конан Дойла, продолжал Селестин. Стало быть, ты помнишь бюст Холмса работы Оскара Менье из Гренобля, который Холмс поместил у окна своей комнаты на Бейкер-стрит 2216, чтобы обмануть коварного полковника Морана, ранее служившего в Первом саперном бангалурском полку, автора книги "Охота на крупного зверя в Западных Гималаях" и члена карточного клуба "Бэгетель", который в рассказе под названием "Пустой дом" вознамерился застрелить Холмса из окна напротив жилища великого сыщика из духового ружья, сконструированного слепым немецким механиком фон Хердером. Разумеется, Моран прострелил бюст Холмса вместо него самого. Это - пример искусства, имитирующего жизнь, или жизни, имитирующей искусство, в зависимости от... и проч., и проч. Тут дядя Селестин открыл чемоданчик и вынул из него книгу. Она называлась "Братья ван Эйк". 18 МОЛОЧНЫЙ На обложке книги была репродукция картины, в которую входили мы с Береникой. Я с восхищением залюбовался ею. А, "Арнольфини", сказал Селестин. Поскольку гипотеза о том, что на этом полотне представлено заключение брака, остается спорной, будем называть его не "Свадьба Арнольфини", а "Двойной портрет Арнольфини". Шедевр иллюзорности, правда? Взгляни, как ван Эйк представил главные фигуры. Заметь плотность текстуры подбитого соболем плаща-накидки, или heuque, на мужчине, поверх атласного камзола, расшитого мотивом из арабесок и листьев, серых на черном, завершающихся манжетами из серебристой тесьмы на лиловой основе, причем правая схвачена алым шнурком с серебряными кончиками. На нем лиловые чулки и башмаки. Обрати внимание на шляпу: лучшие в мире шляпы делались в Брюгге. Что касается дамы, на ней тщательно уложенный головной убор из белого льна-гофре, на шее - тонкая золотая цепочка; поверх нижней сорочки гиацинтового дамаста, рукава которой схвачены на запястьях лентами розово- золотой тесьмы, - отороченное горностаем платье изумрудно-зеленого сукна, собранное в складки и облегающее округлившийся живот, так что ее можно принять за беременную, но это совершенно исключено, поскольку на " Дрезденском триптихе" 1437 года ван Эйк сходным же образом изображает непорочную деву св. Екатерину. Селестин стремительно зашелестел страницами "Братьев ван Эйк", пока не дошел до соответствующей вклейки. Никаких сомнений не оставалось. Оба образа были списаны с одной натурщицы либо с близнецов-двойняшек; они стояли в одинаковых позах, и даже их одеяния, ниспадая на пол, застыли в идентичных складках. В работах ван Эйка, сказал Селестин, ничто не бывает случайно. Поэтому мы должны заключить, что, когда художник рисовал "Двойной портрет Арнольфини", его мысли были заняты Екатериной Александрийской. Я и сам очень трепетно отношусь к св. Екатерине, признался Селестин, ведь она - святая-покровительница книг. Говорят, что, когда св. Екатерина занималась философскими штудиями в легендарной Александрийской библиотеке, ей было явлено видение Богоматери с Младенцем, направившей ее руку к священной книге, которую она сама никогда бы не раскрыла. Так она обратилась в христианство и стала его самым образованным защитником. Когда император Максенций начал свои гонения, Екатерина, которой было всего восемнадцать, бросила ему в лицо обвинение в тирании. Не в силах ответить на доводы Екатерины против его богов, Максенций призвал ей в оппоненты пятьдесят философов. После семидневных дебатов ученые мужи признали ее логику неопровержимой. Все они были немедленно сожжены заживо разъяренным императором. Затем, опьяненный красотой Екатерины, тиран предложил ей корону императрицы, которую она с презрением отвергла, поскольку не принадлежала ни единому земному царю. Максенций приказал растерзать ее на шипованном колесе; но благодаря вмешательству ангелов это орудие разорвалось на части, пронзив многих присутствовавших. Когда в конце концов ее обезглавили, из разрубленных вен вместо крови хлынуло молоко. На картине ван Эйка св. Екатерина в одной руке держит меч; другая сжимает книгу, на которой покоится корона. "Дрезденский триптих", продолжал Селестин, был написан тремя годами позже "Двойного портрета Арнольфини". И вс╦ же, когда я смотрю на даму, рука об руку с Арнольфини, мне упорно мерещится призрак меча, книги и короны. Время меня смущает. Ведь время, по выражению Бл. Августина, всего лишь растяжение; чего - он не знает, пока не отвечает себе сам: растяжение самой души. 19 ГИАЦИНТ Такова, насколько мне помнится, была прелюдия Селестина в день, когда он познакомил меня с ван Эйком. Помню я и точную дату, потому что передо мной лежит письмо, датированное 14 сентября 1959 года, праздником Воздвижения Креста Господня, которое я получил на следующее утро. Письмо было от Береники. "Здравствуй, братишка, - говорилось в нем. - Ты, наверное, беспокоишься, почему это от меня ничего не слышно, ведь я о тебе беспокоюсь, и, думаю, ты обо мне тоже. Что до меня, то я совсем здорова, так что, надеюсь, и ты тоже здоров. По крайней мере, буду так думать. Не знаю, винишь ли ты меня в том, что случилось. Не знаю, виню ли я себя сама. В любом случае, Селестин уже, наверное, сказал тебе, что отправляет меня в монастырскую школу - вообще-то, оттуда я сейчас и пишу, она называется " школа св. Димпны", и содержат ее бенедиктинки. Находится она в ужасной глуши, в графстве Монахан, это в Республике. Я тут всего неделю, но уже столько всего наслушалась. Это старая дыра с кучей коридоров и лестниц, дортуары совершенно голые, а окна без занавесок. Девчонки говорят, что тут водится призрак старой монахини, его можно увидеть ночью, если выйти сам знаешь куда, и она появляется в конце коридора, на фоне этого незанавешенного окна, гремит цепями и смотрит на тебя из-под апостольника. Говорят, лица ее совсем не видно, и вот это-то самое страшное. Но если ты ее вообще увидела, значит, сама станешь монахиней, и тогда тебя посылают на постриг в одну старую обитель в местечке под названием Гел, под Антверпеном, в Бельгии. В Монахане сыро даже в сентябре, а над болотами стоят такие туманы. Девчонки из школы называют местных девчонок кикиморами болотными[17 ]. Как они называют ребят, я говорить не буду. Вообще-то, мальчишек тут и вовсе не видишь, не считая сына поварихи, да и тот полоумный. Еда кошмарная: на завтрак овсянка с комками и холодные тосты, причем ни свет ни заря; на обед - так называемый пирог с бараниной, это в час; а в шесть так называемый ужин - притронуться не успеешь, как уже звонят читать "Анге'люс[ A18]", - и тебе выдают холодный тост, ну разве что с джемом, если пожелаешь, плюс так называемый "чай из трилистника" - это шутка, конечно, потому что там, говорят, всего три листочка. Если б они только знали. Ну, и пока ешь, над душой стоит эта старуха-монахиня и читает тебе что-нибудь из жития святого, которого в этот день поминают. Один, скажем, целовал язвы прокаженных, другого сожгли, типа, живьем, хотя позавчера было еще ничего, потому что это день св. Гиацинта, а он отметился тем, что избегал соблазнов Рима, и все девчонки решили, что он, наверное, был милашка. Ты представляешь?! У матери-настоятельницы в кабинете висит копия Картины, я ее видела в первый же день, когда меня привезли. Меня от одного взгляда на нее заколотило, а они стали так странно на меня глазеть и спрашивать, не больна ли я. Вс╦ страньше и страньше. А в остальном вс╦ нормально. Учу французский, который пригодится, если мне когда-нибудь придется поехать в Бельгию, ха-ха. Ну, я побегу, скоро этот le проклятый souper[19]. Пиши, если можешь. Пока, Береника". 20 ЛЯПИС-ЛАЗУРЬ Мой ответ датирован 18 сентября: "Дорогая Береника, Мне было очень приятно получить твое письмо, и я рад, что у тебя вс╦ хорошо. Ты права, когда говоришь, что становится "вс╦ страньше и страньше", потому что сегодня день поминовения св. Джузеппе Купертинского, а он, как ты знаешь, святой-покровитель воздушных полетов. Я также с интересом узнал, что твои монашки - бенедиктинки, потому что вчера был день св. Хильдегарды, которая тоже была монахиней этого ордена, и в моих "Житиях святых" говорится, что она написала книгу трактатов о стихиях, растениях, деревьях, минералах, рыбах, птицах, четвероногих и рептилиях и еще одну книгу о кровообращении, головных болях, депрессии и головокружениях, бешенстве, безумии и одержимости. Так что, не удивлюсь, если на ужин тебе зачитали порцию ее жития. Вообще-то, 17 сентября - это еще и день св. Ламберта Маастрихтского, так что сюжет усложняется. Он - святой-покровитель Льежа (население 174000 чел. ), административного центра региона Валлония. В Льеже находится знаменитый иезуитский колледж и крупнейший орудийный завод в Европе. Дядя Селестин действительно навещал меня и сказал, что ты уехала в школу-пансион. Я чувствую себя нормально, хотя мама каждый день заставляет выпивать по чашке растворимого говяжьего бульона, но это не так страшно, ведь у меня рядом с кроватью стоит целая бутылка "Лукозейда", и я могу пить, когда вздумается. И еще должен сообщить тебе, что меня тоже отсылают в пансион. Жду этого с нетерпением, потому что в книгах в таких школах всегда очень интересно. Школа называется "Дом Лойолы", в честь св. Игнатия Лойолы, который основал орден иезуитов, и находится она в графстве Даун, у самых Морнских гор, так что немало времени ребята проводят на свежем воздухе. Я не знал, что дядя Селестин там учился, но он говорит, это его alma mater и из ее стен вышло немало известных юристов и врачей. А теперь, ты только послушай. Дядя Селестин подарил мне книгу под названием "Братья ван Эйк". Ведь Картину написал Ян ван Эйк, который родился в Маастрихте. Там говорится, что у Яна ван Эйка было двое братьев. Одного звали Ламберт(!), а другого - Хуберт, в честь св. Хуберта, епископа Маастрихтского! И еще в книге пишут, что Картина называется "Свадьба Арнольфини", хотя дядя Селестин считает, что это неверно, поскольку нельзя с уверенностью сказать, свадьба это или нет. По-моему, очень здорово иметь такую книгу. Что интересно, книга помогает мне лучше узнать Картину, и, честно говоря, Картина мне иногда снится, вот только мне ни капельки не страшно. Мне очень нравятся ее цвета, а читать интересно, потому что в книге столько рассказывается о том, какие краски использовались в те дни. Например, платье женщины выполнено ярью-медянкой по подмалевку свинцово-оловянным желтым пигментом и свинцовыми белилами. И еще там говорится, что некоторые из этих красок были ядовитые и порой художник сходил из-за них с ума. Во сне я не вхожу в Картину, а просто созерцаю ее. Цвета такие насыщенные. Я начинаю видеть в ней то, о чем раньше не подозревал. В книге пишут, что у ван Эйка глаз был, словно микроскоп. Особенно мне нравится синий цвет рукавов сорочки на женщине, это ультрамарин. Ван Эйк изготовил этот пигмент из ляпис-лазури, очень дорогого камня лазурита. Ну, я побегу, пора пить этот проклятый бульон. До свидания, твой брат..." 21 ПЕРМАНЕНТНЫЙ ЧЕРНЫЙ Мой ответ написан аккуратным курсивным рондо на кремового цвета нелинованной веленевой почтовой бумаге "Базилдон Бонд" "перманентными черными" чернилами "Куинк" производства компании "Паркер", Лондон. Помню и ручку ("Паркер Дьюофолд" с черно-зеленым "черепаховым" корпусом), и футляр, в котором она продавалась, с листком, описывающим достоинства изделия: Совершенная самопишущая ручка должна отвечать определенным требованиям. Она должна иметь удобную форму и размеры и минимальный вес. Ее чернильный резервуар должен быть настолько велик, насколько это совместимо с ее портативностью. Она не должна разряжаться сама собой, а лишь тогда, когда это требуется, и только с интенсивностью, не превышающей потребности пишущего. Она должна быть готова подать чернила в тот самый момент, когда перо касается бумаги. В ней должно быть минимальное количество рабочих деталей, она не должна иметь излишне усложненной конструкции и быть подверженной поломкам в результате небрежного обращения. Ваша "Паркер Дьюофолд" разработана с учетом всех этих стандартов. Она всегда готова писать - где угодно и когда угодно. Она никогда не запинается, не царапает бумагу, не ставит клякс, ведь идеально гладкое перо "Паркер Дьюофолд" гарантирует вам 25 лет верной службы, а корпус и колпачок из фирменного "перманита" компании "Паркер" сломать практически невозможно. Ручки "Паркер". Имперское качество. Читая эти строки, я представлял себе, что ручка "Дьюофолд" обладает собственным разумом: писателю, ищущему вдохновения, стоит лишь снять с нее колпачок, и она без запинки испишет чистые страницы. Этот взгляд разделяла и мама, преподнесшая мне "Дьюофолд" в качестве "подарка выздоравливающему". Она возлагала на меня определенные надежды как на будущего литератора, и в своем письме к Беренике я вижу попытки следовать ее советам по части разбиения текста на абзацы. У моей родни по материнской линии было принято воспитывать любовь к литературе: девичья фамилия мамы - Джойс, а ее двоюродный дед Августин добился на этом поприще некоторого признания. Подарочные экземпляры его трудов были с гордостью выставлены в семейном книжном шкафу. Как я уже говорил, "Братья ван Эйк" захватили меня с головой. Мне казалось, что если я перепишу своим "Дьюофолдом" что-нибудь из текста, то, возможно, смогу лучше понять его; или слова эти, словно по мановению волшебной палочки, станут моими: "В отличие от красок на яичной и водной основе, эйковскую масляную краску можно наносить на большие площади совершенно равномерно, не оставляя мазков; изменяя же ее консистенцию, либо используя свойства медленного высыхания, ей можно придать широкий спектр фактурных эффектов. Наложенная толстым слоем, или, напротив, лессировкой, либо нанесенная одним- единственным касанием кисти, масляная краска способна дать непревзойденную чистоту цвета. Перед взором смотрящего картины ван Эйка переливаются, словно составленные наложением полноцветных стереоскопических слайдов. Это сродни гипнозу драгоценных камней, любованию подсвеченными глубокими водами. Ван Эйк кистью проделывал работу ювелиров по металлу и самоцветам, схватывая тот блеск, который, кажется, есть отражение божественного сияния, света предвечного. Ведь в этом свете все вещи кажутся равноценными, от блика на шляпке гвоздя в полу бюргерского дома до сверкающих шпилей Нового Иерусалима". 22 ДЕЛФТСКАЯ ЛАЗУРЬ Под каждой из этих выдержек я писал дату и заметки о жизни святого, чей день был по святцам. К примеру, под приведенной выше цитатой нахожу: "19 сентября: св. Януарий. Слава о "непрерывном чуде", по определению Барония, разжижения и закипания крови великомученика при сближении с его головой гремит во всех уголках христианского мира. В главном соборе Неаполя, в роскошном приделе, называемом Сокровищницей, в двух древних флаконах хранится кровь св. Януария, и здесь же - его голова. Кровь свернувшаяся и темного цвета, но, оказавшись в виду головы, пускай даже на значительном расстоянии, она тает, пузырится и при малейшем наклоне течет по стенкам. Это явление происходит в любое время года и при самых разных обстоятельствах. Регулярно же его можно наблюдать в день поминовения св. Януария, 19 сентября, в праздник переноса его мощей, который падает на первое воскресенье после майских календ, и го декабря, поскольку в 1631 году в этот день было погашено ужасное извержение Везувия и поток кипящей лавы остановил свое продвижение, когда жители призвали в защиту святого- покровителя". Когда я писал эти строки, резервуар моего "Дьюофолда" почему-то упорно представлялся мне своего рода резиновым реликварием, содержащим вместо крови чернила, но я пресек эти мысли, заметив, как мне повезло родиться на острове, избавленном от вулканической деятельности и одаренном ровным климатом. Сентябрь в тот год и впрямь выдался мягкий, хотя и с легкими ночными заморозками; днем воздух был ясен и чист