оветника). Но он умолчал об этом, он был молод, нельзя же считать всех подлецами. Не подведет она его! Или?.. - Господин Пагель, - сказала фрау фон Праквиц, - вы уже целую неделю не давали мне денег. Мне нужны деньги. - В кассе хоть шаром покати, - ответил Пагель. Теперь он понял, почему автомобиль остановился у конторы. - Так дайте мне чек! - крикнула она нетерпеливо. - Боже мой, что за канитель! Мне нужны деньги! - У нас нет текущего счета ни в банке, ни в сберегательной кассе, - возразил Пагель. - Я, к сожалению, не могу выписать чека. - Но мне необходимы деньги! Не можете же вы оставить меня без денег! Как вы думаете? - Я посмотрю, нельзя ли будет завтра что-нибудь продать. Завтра я, пожалуй, смогу дать вам немного денег, не слишком много... - Но мне нужно много! И сегодня же! - гневно воскликнула она. Пагель с минуту помолчал. Затем спросил непринужденно: - Господа уезжают? - Я не уезжаю! Кто вам сказал? Уж не шпионите ли вы за мной? Я запрещаю вам! - Чемоданы... - объяснил Пагель и указал на задок автомобиля. Наступило долгое молчание, и затем фрау Эва сказала совершенно другим голосом: - Дорогой господин Пагель, каким образом вы намерены достать мне деньги? - Прошу у вас десять минут для разговора. - Нам с вами не о чем разговаривать! Мы вернемся завтра, в крайнем случае послезавтра. Знаете что, господин Пагель, дайте мне чек и пометьте его вперед - завтра или послезавтра вы что-нибудь продадите и внесете деньги в банк, а я предъявлю чек в конце недели. - Ведь вы хотели вернуться не позже, чем послезавтра? Когда я поступал сюда, между мною и господином ротмистром не был заключен контракт - я не обязан заранее предупреждать, что бросаю службу. Завтра я тоже уезжаю из Нейлоэ. - Ахим! Подожди здесь в машине! Оскар, выключите фары. Господин Пагель, помогите мне выйти из машины! Она шла впереди. Войдя в контору, она обернулась и сверкнула на него глазами. О, она была очень хороша в гневе. - Вы хотите дезертировать, господин Пагель? Хотите покинуть меня в беде, после всего того, что мы вместе пережили? - Ничего мы вместе не пережили, - мрачно сказал Пагель. - Когда я нужен был вам, вы меня звали. А если я был не нужен, вы тут же забывали обо мне. Никогда вас не интересовало, весело мне или грустно. - Я так часто радовалась вам, господин Пагель! - взмолилась она. - В своем горе я думала: здесь, возле тебя, есть человек, на которого ты можешь всецело положиться. Честный, порядочный... - Благодарю вас, фрау фон Праквиц! - с легким поклоном сказал Пагель. - Но стоило прийти Зофи Ковалевской и поведать вам о моих шашнях, как вы тотчас же поверили, что честный, порядочный человек завел шашни. - Господин Пагель, почему вы такой недобрый? Что я вам сделала? Ну да, я женщина. Такая же, как все женщины. Я прислушиваюсь к сплетням, у меня нет твердого суждения об окружающих. Но если я и бываю несправедлива, то признаю свою вину. Хорошо, я прошу у вас прощения, господин Пагель. - Не нужно мне ваших извинений! - с отчаянием воскликнул Пагель. - Ради бога, не унижайтесь передо мной! Я вовсе не хочу ставить вас на колени! Все это ни к чему. В первый раз, с тех пор как мы знакомы, вы думаете обо мне, о моих чувствах, вам хотелось бы задобрить меня... Почему? Потому что я вам нужен! Потому что один только я могу достать деньги, которые нужны вам для бегства из Нейлоэ. - И это вы называете не унижать? Это вы называете не ставить на колени? - крикнула она. - Да, господин Пагель, мы бежим... Нейлоэ нам ненавистно, Нейлоэ принесло нам одно лишь несчастье... Надо во что бы то ни стало бежать, иначе я погибну, как мой муж! Я дрожу от страха каждое мгновение... Что еще случится? Стоит кому-нибудь во дворе громко вскрикнуть, у меня подкашиваются ноги. Что еще стряслось? - думаю я. Нет, нет, бежать! И вы должны достать денег, господин Пагель. Вы не допустите, чтобы я погибла здесь! - Так ведь и мне надо бежать, - сказал Пагель. - Мне жизнь уже стала не мила. Я тоже дошел до точки. Позвольте мне завтра ехать, фрау фон Праквиц. Что мне здесь делать? Она не слушала. Ею владела одна только мысль. - Мне нужны деньги! - с отчаянием крикнула она. - В кассе ни гроша. И я не выпишу непокрытых чеков, это слишком рискованная операция. Я никоим образом не смогу вам достать в два дня такую сумму, которая обеспечила бы вам долгое пребывание вдали от Нейлоэ. Денег стало мало с тех пор, как печатный станок перестал работать. Новых бумажек, рентных марок, почти нет в обращении. Если бы я даже остался на несколько дней, я и то не мог бы исполнить ваше желание. - Но мне нужны деньги! - настаивала она с непоколебимым упорством. - Боже мой, всегда находились деньги, когда они действительно были необходимы! Подумайте, господин Пагель, надо во что бы то ни стало раздобыть деньги. Не могу же я пропадать только потому, что нельзя достать какие-то несчастные марки! "Много людей погибают от того, что нет каких-то несчастных марок", - подумал Пагель, но не сказал вслух. Не имело смысла говорить подобные вещи, они до нее не доходили. Вместо этого он сказал: - Фрау фон Праквиц, у вас богатый брат в Бирнбауме, через полчаса вы будете там, он, наверное, придет вам на помощь! - Мне просить денег у брата?! - сердито крикнула она. - Мне унижаться перед братом? Никогда! Ни за что! Пагель сделал быстрое гневное движение. - А передо мною вы можете унижаться, да? - крикнул он с негодованием. - Перед рабом королева раздевается донага, да? Раб - не человек, не так ли? Испуганная этим взрывом возмущения, она отступила назад, бледная, дрожащая. - Вот здесь! - крикнул Пагель, показывая на дверь. - Вот здесь, в моей постели, умер вчера вечером лесничий Книбуш, служа вам, сударыня! Вы, должно быть, знали его с детских лет; с тех пор, как вы мыслите, с тех пор, как вы говорите, человек этот работал ради вас и ваших несчастных марок, он изнывал от страха, он мучился, - спросили вы хоть раз, что он выстрадал, как он умер, как томился? Хоть словечко об этом проронили? Нейлоэ стало для вас адом! А думали вы, каким адом оно было для этого старика - ведь он-то сбежать отсюда не мог - он и не сбежал! Он приполз на четвереньках, он до последней минуты выполнял свой долг... Она стояла бледная, вся дрожа, у стены. Смотрела на него широко раскрытыми глазами... - Я дезертир? Я трус? - все яростнее кричал он и все сильней чувствовал, что нервы сдают. Он и не хотел и все же должен, должен был все высказать, наконец-то высказать. - Что вы знаете о трусости и о мужестве? Я тоже считал, что знаю. Я думал, что быть смелым - значит стоять прямо, когда рвется граната, принести, как собачка поноску, осколок гранаты... Теперь я знаю, что это глупость и пустое удальство; быть смелым - значит терпеть, когда уже мочи нет терпеть. Смелым был вот этот старый трус, который здесь умер. Он бросил на нее быстрый светлый взгляд. Он сказал: - Но должно быть что-то большое, ради чего стоит быть смелым. Должно быть какое-то знамя, за которое стоит бороться. Где ваше знамя, фрау фон Праквиц? Вы бежите первая! Настало долгое, унылое, тяжкое молчание. Пагель медленно подошел к письменному столу, он сел, он уперся головой на руку. Ну, хорошо, он заговорил, все, что накопилось за последние недели, высказано, - а что дальше? Женщина отделилась от стены, она тихонько подошла, легко положила ему руку на плечо. - Господин Пагель! - тихо сказала она. - Господин Пагель, - все это верно, я эгоистичная, трусливая, легкомысленная женщина, - не знаю, сейчас ли только я стала такой, но я такая, вы правы. Но ведь вы-то не такой, господин Пагель, ведь вы другой, не правда ли? Она ждала долго, но он не отвечал. Плечо под ее рукой не шевельнулось. - Будьте же еще раз тем, чем вы были до сих пор: юным, самоотверженным, - не для меня, господин Пагель, у меня действительно нет знамени для вас. Но я надеюсь, что вы останетесь в Нейлоэ до тех пор, пока не вернутся мои родители. Я прошу вас перебраться на виллу. Господин Пагель, я все еще надеюсь, что Виолета в один прекрасный день постучится в ту дверь... Не уезжайте! Пусть усадьба не будет совсем одинокой, когда она вернется... Снова продолжительная тишина. Но уже другая тишина, полная ожидания. Фрау фон Праквиц сняла руку с его плеча, она сделала шаг к двери. Он молчал. Она сделала второй, третий шаг, она взялась за ручку двери - тогда Пагель спросил: - Когда приедет ваш отец? - У меня с собой письмо к отцу. Я еще сегодня опущу его во Франкфурте. Я думаю, отец сейчас же вернется, как только узнает, что мы уехали. Значит, через три-четыре дня. - До тех пор я побуду, - заявил Пагель. - Благодарю вас. Я это знала. Но она не уходила, она медлила, она ждала... Он пошел ей навстречу. Он устал от всяких околичностей. - Насчет денег, - сказал он коротко. - В кассе у меня около ста рентных марок, вы их получите. В ближайшие дни я продам все, что можно продать, - вы уже решили, где будете жить? - В Берлине. - Где именно? - На первых порах в гостинице. - В той, где служил Штудман? В гостинице "Регина"? - спросил он. - Деньги я буду переводить по телеграфу ежедневно... Какая приблизительно сумма, вам нужна? - Ах, всего две-три тысячи марок - только для начала. Он не дрогнул. - Вы ведь знаете, я не вправе продавать инвентарь: это запрещено, и я буду за это отвечать. Вы подпишете, фрау фон Праквиц, заявление, которое оградит меня перед вашим отцом. Вы подтвердите, что все незаконные сделки по продаже инвентаря совершены по вашему распоряжению. Вы, далее, подтвердите, что осведомлены о неточном, а иногда и неправильном ведении книг, словом, что все мои мероприятия одобрены вами... - Вы очень суровы со мной, господин Пагель, - сказала она. - Вы не доверяете мне? - Ваш отец, может статься, скажет, что я утаил какую-нибудь сумму, что я подделал счета. Ах, боже мой! - крикнул он нетерпеливо. - Что тут толковать? Да, я не доверяю вам! Я потерял всякое доверие. - Напишите текст заявления, - сказала она. Пока он отстукивал письмо, фрау Эва ходила взад и вперед, машинально брала в руки то одно, то другое, - с задумчивым видом и без единой мысли в голове, чувствуя облегчение от того, что он исполнил ее желание. Вдруг она что-то вспомнила, она быстро оборачивается к нему, хочет что-то сказать... Но при виде его холодного, сумрачного лица слова застревают у нее в горле. Она садится за письменный стол, макает перо в чернила, она тоже пишет, на ее лице улыбка. Что-то пришло ей в голову, нет, она не эгоистка, он не прав - ведь вот она думает о нем, хочет порадовать его. Бегло прочитывает она заявление, которое только что находила унизительным, равнодушно подписывает. Затем берет в руки записку... - Вот, господин Пагель, у меня есть еще кое-что для вас. Вы видите, я ничего не забываю. Когда это возможно, я все устраиваю. До свиданья, господин Пагель, и еще раз большое спасибо. - Она уходит. Пагель стоит посреди конторы. Он уставился на дверь, он уставился на зажатую в руке бумажку. Никогда еще, кажется ему, не выглядел он таким дураком. В руках у него расписка, на которой фрау Эва фон Праквиц, от имени своего и мужа, подтверждает, что она получила у господина Вольфганга Пагеля заем в две тысячи золотых марок, две тысячи - прописью... Пагель кажется себе очень смешным. Он в бешенстве комкает расписку. Но нет, он одумался. Тщательно расправил ее. Сложил вместе с заявлением и спрятал в бумажник. "Ценные сувениры!" - ухмыляется Пагель. Он почти весел. 5. ТЕШОВ-МЛАДШИЙ РАЗМЕЧТАЛСЯ О НАСЛЕДСТВЕ Все, что юный Вольфганг Пагель завоевал за четыре месяца своей работы в Нейлоэ, - дружба, уважение, - все было сразу утрачено за четыре последних дня его пребывания в имении. Долго еще после этого говорили в деревне, что Мейер-губан на что был подлец, но такого бессовестного пройдохи, такого ханжи, как Пагель, свет не видывал! Ни стыда, ни совести! Ворует у всех на глазах - среди бела дня! - Не буду обращать на них внимания, - решительно сказал Пагель вечером второго дня Аманде Бакс. - Но порой я готов сквозь землю провалиться! Этот старый болван Ковалевский, узнав, что я продал мяснику пять свиней, набрался духу сказать мне: "Это вы напрасно, господин Пагель. А если узнает жандарм!" - Уж вы бы лучше хорошенько разозлились, дали бы себе волю, - сказала Аманда Бакс. - Чего ради вы были всегда добры и хороши ко всем? Вот вам и спасибо. Меня тоже сегодня спрашивали в деревне, как мне спится в постели барыни, и не стану ли я носить барынины платья... - Ну и люди! - с досадой бранится Пагель. - Всякой пакости готовы поверить. Ни минуты не сомневаются, что я продаю скот за спиной хозяев и кладу деньги в карман и что мы только по своей наглости, без разрешения, водворились на вилле. Неужели ни одному дьяволу не придет в голову, что так распорядились хозяева? Не могу же я совать каждой бабе под нос свою доверенность! - А они и не хотят иначе судить, - с торжеством сказала Аманда. - Подумаешь, невидаль какая - делать то, что велела вам барыня. Но если вы среди бела дня растаскали половину имения - это находка, тут есть о чем посудачить. - Аманда! Аманда! - возвестил Пагель тоном пророка. - Чует мое сердце! Когда приедет старик тайный советник и посмотрит, что я здесь натворил, а его супруга послушает, что болтают бабы - не знаю, защитит ли меня бумажонка, которая лежит в моем портфеле. Боюсь, очень боюсь: придется мне вылететь из Нейлоэ под шум и гром бури. - Да ведь вам не привыкать стать, господин Пагель, - утешала его Аманда. - Ведь всегда так бывало, что больше всех доставалось вам, - что же тут нового! - Правильно, - сказал Пагель. - Она сегодня дважды звонила из Берлина, почему нет денег? Говорит, что ей нужно еще много денег. Похоже, что она собирается купить магазин - хотя мне трудно представить себе магазин, где за прилавком будет стоять фрау фон Праквиц. Ох, придется мне набраться духу и спустить завтра молотилку - а уж что тогда скажет старик... Но сначала на сцену выступил некто другой: на следующий день в усадьбу прикатил на велосипеде местный жандарм, как раз в тот момент, когда продавалась молотилка. Он был так смущенно вежлив и фальшиво любезен, что насчет его дурных намерений нечего было и сомневаться. Пагелю поэтому нетрудно было вести себя с ним очень нелюбезно, и когда жандарм, наконец, попросил, чтобы ему сообщили адрес хозяев, Пагель наотрез отказался. - Господа фон Праквиц не желают, чтобы их беспокоили. Я - их доверенное лицо. Если вы имеете, что сказать им - скажите мне. Но этого-то жандарм и не хотел. Так он и уехал ни с чем, очень рассерженный. А Пагель продолжал торговаться с покупателем молотилки. Хороша была машина, но торговец, приехавший из ближайшего городка, не хотел дать за нее и десятой части ее действительной стоимости: во-первых, денег в те дни было совсем мало, во-вторых, во всей округе уже толковали, что какой-то сумасшедший разбазаривает Нейлоэ. - Погодите-ка, вы, - вдруг раздался негодующий голос. - Вы хотите продать молотилку? - А вы хотите купить ее? - спросил Пагель и с любопытством взглянул на человека в брезентовом плаще и в крагах. Он догадывался, кто это. Ведь сзади стояла гоночная машина, о которой в свое время так много говорили. - Позвольте, - возмутился приезжий. - Я сын господина тайного советника фон Тешова! - Значит, вы и есть братец фрау фон Праквиц, - с довольным видом установил Пагель и снова обратился к покупателю машины. - Так скажите же наконец разумное слово, господин Бертрам, или ящик остается здесь! - Конечно, ящик остается здесь! - с гневом воскликнул наследник. - Если вы хоть слово скажете, господин Бертрам, я никогда больше не стану вести с вами никаких дел. Покупатель с опаской переводил взгляд с одного на другого. Пагель только улыбался. - Да, если так... - смущенно пробормотал господин Бертрам и исчез с гумна. - Восемьсот рентных марок ухнуло! - с сожалением сказал Пагель. - Восемьсот марок я бы из него выжал. Ваша сестра будет очень сожалеть. - Черта с два будет она сожалеть! - крикнул брат. - Восемьсот марок за почти что новенькую "шютте-ланц", которая и сейчас стоит свои шесть тысяч - вот так, как она есть. Да вы... - Надеюсь, вы не на меня кричите, господин фон Тешов, - дружелюбно сказал Пагель. - Иначе я не дам вам объяснений, ради которых вы, надо думать, явились, а вынужден буду прогнать вас со двора. - Меня - со двора моего отца! - сказал ошеломленный сын, уставившись на Пагеля. Но в глазах Пагеля было нечто, заставившее его сказать спокойнее: - Ну, где тут можно поговорить об этом ящике? - И с угрозой: - Только дурачить себя я не позволю, господин... - ...Пагель, - помог ему Вольфганг, хотя никакой помощи от него не желали, и направился впереди посетителя к конторе. - Ну, если так! - сказал господин фон Тешов-младший, еще раз пробежав оба документа, доверенность и заявление. - С вами, значит, все в порядке, и я прошу у вас извинения, но сестра и зять, вероятно, с ума сошли. Мой отец никогда не простит им того, что они здесь натворили. Зачем им понадобилось столько денег? На первые недели хватило бы нескольких сот марок, а затем Эва уж как-нибудь договорилась бы с отцом. Совсем без гроша он бы ее не оставил. - Насколько я понял вчера вашу сестру, - осторожно начал Пагель, - мы тут говорили с ней по телефону, она, кажется, намерена купить магазин. - Магазин! - воскликнул наследник имения. - Что же, Эва хочет стать за прилавок? - Не знаю. Но, по-видимому, она желает собрать для начала небольшой капиталец. Мне, конечно, ясно - то, что я сейчас делаю для фрау фон Праквиц, не поощряется законом. Однако она твердо решила никогда не возвращаться в Нейлоэ. Она до известной степени отказывается от своей доли наследства, и я полагал поэтому, что такое небольшое отступление от привычных норм можно извинить. - Вы думаете, - с оживлением воскликнул господин фон Тешов-младший, - она откажется от Нейлоэ? - Я думаю - да. После всего пережитого. - Понимаю, - сказал господин фон Тешов. - Да, очень печально. О моей племяннице Виолете ничего не слышно? - Нет, - ответил Пагель. - Да, да, - сказал господин фон Тешов задумчиво. - Да, да. Он встал. - Итак, еще раз прошу прощения. Ложная тревога - мне тут бог весть чего наговорили. Я, между нами говоря, с вами совершенно согласен. Постарайтесь выколотить для моей сестры порядочную сумму. Семь бед - один ответ: мой отец так или иначе разбушуется, будет здесь молотилка или не будет. Восемьсот марок, - продолжал он, размышляя вслух. - Я тоже мог бы взять ее за эту цену. Но нет, к сожалению, это не пройдет. - И громче: - Вам, конечно, ясно, господин Пагель, что я не стану защищать сестру перед отцом - ее поведение, во всяком случае, не корректно. Почти не скрывая своего негодования, смотрел Пагель в глаза собеседника. Ему казалось, что никогда еще не слышал он ничего более омерзительного, чем вопрос: "О моей племяннице Виолете ничего не слышно?" - который вырвался у господина фон Тешова-младшего, когда ему стало ясно, какое большое наследство, пожалуй, достанется ему. Но господин фон Тешов-младший не замечал этого омерзения. Он был слишком занят, чтобы обращать внимание на молодого человека. - Ну, так смотрите, постарайтесь еще что-нибудь выколотить, - сказал он рассеянно. - Отец, думается, приедет только через три-четыре дня. - Ладно, - сказал Пагель. - Так-то. А как обернется дело для вас? От самого худшего вы ограждены. Но вы еще не знаете отца, когда он впадает в ярость... - Значит, узнаю, - сказал Пагель, улыбаясь. - Я спокойно жду... Но тут Вольфганг Пагель ошибся. Ему не пришлось узнать, как беснуется фон Тешов. Он не дождался этого. Его уже не было в Нейлоэ, когда приехал тайный советник. - Удрал, вот хитрая собака! - смеялись люди. 6. ВСЕ ИДЕТ ПРАХОМ Началось с того, что в конторе прозвонил телефон. Вольфганг Пагель как раз заполнял телеграфный бланк для пересылки денег фрау фон Праквиц, а этажом выше Аманда Бакс занималась тем, что укутывалась потеплее для поездки в уездный город, по холодному ветру и осеннему дождю. Телеграфный перевод надо было сдать там, а эта одинокая пара не знала никого в Нейлоэ, кому можно бы доверить деньги, две тысячи рентных марок... Итак, прозвонил телефон... Телефон звонит по-разному: то громко, то глухо, то сухо и равнодушно, а то властно и торопливо... И этот звук пробуждает в нас предчувствия, - какой будет разговор, а иногда эти предчувствия даже сбываются... Пагель взглянул на аппарат, звонивший глухо и властно. - Что-то важное! - подумал он и взял трубку. - Управление имением Нейлоэ, - заявил Пагель. Грубый голос потребовал к телефону фрау фон Праквиц. - С фрау фон Праквиц говорить нельзя, - ответил Пагель, - фрау фон Праквиц уехала. - Так, - сказал грубый голос, казалось, несколько разочарованно. - Как раз теперь она уехала, точка в точку. А когда вернется? - Этого я сказать не могу, на этой неделе едва ли. Что-нибудь передать ей? Говорит управляющий имением Нейлоэ. - Вы, значит, еще там? - Я не знаю, что вам, собственно, угодно? - сердито крикнул Пагель. - Кто вы такой? - Ну, так и оставайтесь там, - сказал грубый голос, и Пагелю показалось, что трубку повесили. - Стойте! - крикнул Пагель. - Я хочу знать, кто вы такой... Но в аппарате только жужжало, жужжало... - Послушайте-ка, Аманда, - "сказал Пагель, - что тут произошло. И он рассказал ей. - Ну и что же? - ответила Аманда. - Кто-то хочет насплетничать на вас барыне или просто вас разыгрывает... - Нет, нет, - сказал Пагель рассеянно, - мне все кажется... - Что вам кажется? - спросила Аманда. - Мне все кажется, что это как-то связано с фройляйн Виолетой. - С Виолетой? Как так? Зачем же он дурака валяет, если это насчет фройляйн Виолеты? Нет, давайте-ка мне две тысячи марок, бланк написали? Надо поскорее уезжать. Неохота в такую непогоду возвращаться в потемках. - Одну минуту, - сказал Пагель и снова сел к столу. Зазвонил телефон, звонок был громкий и продолжительный, скучный, точно жестяной. - Торговец! - сказал Пагель Аманде и снял трубку. - Управление имением Нейлоэ. Но вызывал Берлин... - Фрау фон Праквиц, - шепнул Пагель Аманде. Но у телефона оказался не торговец, а крупный коммерсант. - Это вы, молодой человек? - воскликнул знакомый хриплый голос. - Так точно, господин тайный советник! - крикнул Пагель, ухмыляясь и бросая на Аманду веселый взгляд. - Между прочим, моя фамилия - Пагель. - Ну да, ладно... У меня это совсем из головы вылетело. Невежливо, но ничего не поделаешь, ну, так слушайте-ка, молодой человек... - Пагель моя фамилия. - Ну, да уж я знаю! - с некоторой досадой воскликнул тайный советник. - Я не обязан как раз у телефона затвердить это наизусть! Разговор небось стоит одну марку двадцать, и это, к сожалению, мои деньги... Ну, так слушайте хорошенько... - Слушаю, господин тайный советник. - Я приеду сегодня вечером, десятичасовым. Пошлите ко мне на вокзал Гартига с моей парой гнедых... "Они проданы! - хотел сказать Пагель, но подумал: - Лучше промолчим, уж он сам увидит". - Да попоной укройте, хорошенько укройте моих старых кляч! Гартиг ведь глуп - умишко он, должно быть, раздал своим многочисленным чадам. Пагель расхохотался. - Ну, вот видите, вы уже смеетесь, - удовлетворенно сказал тайный советник. - Надеюсь, что вы будете смеяться и завтра утром, когда я буду в Нейлоэ. Я привезу с собой одного господина, такого, знаете ли, ревизора... Это не значит, что я вам не доверяю, но раз мой зятек тайно удрал, надо устроить какую ни на есть приемку инвентаря, передачу кассы и книг. Понимаете, молодой человек! - Понимаю прекрасно, господин тайный советник. Пагель моя фамилия. - Все там у вас в порядке? - спросил тайный советник неожиданно озабоченным тоном. - Все в порядке, - сказал Пагель, ухмыляясь. - Сами увидите, господин тайный советник! Аманда чуть не прыснула. Она давно уже слушала разговор, взяв вторую трубку. - Ну, ну! - сказал фон Тешов. - Да, барышня, у меня хорошие вести, беру еще три минуты. Ну, а теперь поскорее, молодой человек. Велите протопить две комнаты в моей лачуге, спальню и маленькую комнату для гостей. Жена пока остается здесь. Она сначала хочет увериться, что воздух в Нейлоэ очистился. - Снова озабоченно: - Ничего больше у вас не случилось? - Кое-что случилось, господин тайный советник. - Бог ты мой, только не рассказывайте мне этого по телефону. Успею еще завтра обо всем узнать. Аманда, та, знаете, толстуха, скуластая... Аманда чуть не сказала: "Да". - Пусть будет пока вроде как одной прислугой. Да пусть протопит и мой кабинет. А столовую не нужно. Экономию надо наводить, денег становится все меньше. А вы там как хозяйничаете, скажите-ка, господин Пагель, денег немножечко в кассе найдется? - Мало, господин тайный советник. Точнее говоря: ничего! - То есть как это? Я думал, вы наскребли немножко денег для уплаты за аренду? Нельзя же так вот, просто... Ну да ладно, завтра поговорим. Да вот еще что, господин Пагель! Лесничий, старый Книбуш, все еще валяется в постели? - Нет, господин тайный советник! Я думал, ваша дочь написала вам? Лесничий умер, лесничий ведь... - Хватит! - в бешенстве крикнул тайный советник. - Хватит! А я еще прибавил лишних три минуты! Одни только дурные вести... Значит, в десять, в десять на вокзале! Всего! - И ни слова о внучке! - сказал Пагель Аманде, вешая трубку. - Отец, что сын. Одна порода! - Ну да, - сказала Аманда. - Ему что? Он рад, что снова вернется к себе в имение! Но я-то как поспею теперь на почту, а затем еще убрать комнаты в замке да протопить... - Дайте-ка деньги, - сказал Пагель, взял их, взглянул на Аманду и сунул в бумажник. - У меня такое предчувствие, что завтра я научусь летать и, значит, смогу лично вручить их фрау фон Праквиц. Сэкономим на пересылке. - Хорошо, - сказала Аманда. - Постараюсь достать в деревне двух-трех женщин. Надо же и ужин приготовить. - Ступайте! А я еще засяду за книги. Толку от этого мало, порядку тут не будет, но попробую хоть установить что-то вроде кассовой наличности... Пагель сел за стол. Разговаривая с тайным советником, он был еще весел и возбужден, но сейчас этот веселый задор потух. Стоило ему представить себе старого бородача - как он зарычит, как зальется багровой краской, как будет на него наскакивать, распространяя зловоние, и ревом отвечать на каждое возражение, когда он вспоминал, как старик разбрызгивает слюну, впадая в неистовство... Черт возьми, хорош будет завтра денек, он один остался здесь козлом отпущения за все и вся. А еще хуже то, что он уже не владеет своими нервами. Терпеть он не может терять самообладание. Потом он этого себе не простит! Но бежать? Ни за что! Между тем всю деревню облетела весть, что вечером возвращается старый хозяин и женщины уже убирают замок... Нашлось десятка два кумушек женского и мужского пола, у которых оказались неотложные дела в той стороне. И когда они увидели, что окна в комнате старика освещены и открыты, все радостно закивали головой. Они с восторгом думали о том, что произойдет здесь завтра утром. Все они забыли, как радостно встречали юного Пагеля, как любили его, называли "юнкерочком" и как счастливы были после вороватого Мейера-губана работать под началом такого порядочного человека. Все прогуливались под окном конторы, пытаясь невзначай заглянуть внутрь, а самые любопытные изобретали какой-нибудь предлог поговорить с управляющим и никогда еще так часто и так бессмысленно не мешали Пагелю, который сидел над колонками цифр, складывая миллионы, миллиарды, биллионы. Когда любопытные выходили из конторы, остальные спрашивали: - Он еще здесь? И если разведчики отвечали: "Сидит и пишет", - они покачивали головой и говорили: - Ни стыда, ни совести. Вещи-то уложил? - Что ему укладывать? - отвечали те. - Он, верно, давно припрятал свое барахлишко, ведь последние дни он только и делал, что ездил в город. И не знали они, чего им, собственно, желать: чтобы Пагель остался в имении и после ужасного скандала попал за решетку или чтобы Пагель удрал, а старик лопнул от злости. И то и другое было заманчиво! - Увидишь, завтра утром хватятся, а его и след простыл! - говорили одни. - Ну и ну! - изумлялись другие. - Вот это - ловкач, его даже старику не изловить! Самый пронырливый из всех, кого мы здесь видели. - Вот именно. А раз он ловкач, так завтра же утром даст тягу. Так и вышло. 7. ТОЛСТЫЙ СЫЩИК ПОДАЕТ О СЕБЕ ВЕСТЬ В семь часов вечера Пагель с тяжелым вздохом захлопнул свои книги: никакого толку! Прежде чем выключить свет, он еще раз окинул взглядом контору, взглянул на несгораемую кассу с арабесками, на некрашеную деревянную полку с документами и комплектами "Областных ведомостей". Пишущая машинка прикрыта, сколько писем он написал на ней матери - для Петры. "Завтра я отсюда вылечу, - уныло думал Пагель. - Не очень-то веселый конец - ведь я, в общем, с любовью выполнял свою работу. Приятнее было бы, если бы завтра мне сказали: "Спасибо, господин Пагель, вы отлично справились!" Вместо этого тайный советник будет кричать, грозить полицией и судом!" Он выключил свет, запер дверь, сунул ключ в карман и пошел на виллу. Темно - хоть глаз выколи. Для конца ноября воздух удивительно мягкий. Безветренная, но сырая погода. "Раздолье для гриппа!" - подумал Пагель. Доктор рассказывал ему, что люди мрут как мухи, и молодые и старики. Сказывается долгое недоедание - сначала война, потом инфляция... "Несчастные, - думал Пагель. - Будет ли лучше хоть теперь, при новых деньгах?" На вилле уже ждала Аманда с ужином и тысячей сплетен, которые она слышала от баб. - Подумайте, господин Пагель, что они наплели! Вы были заодно с Зофи, а что лесничий умер у вас, это вы подстроили, чтобы он никому ничего не сказал. - Ах, Аманда, - скучающим голосом сказал Пагель. - Все это так глупо и грязно. Расскажите лучше что-нибудь приятное, допустим, из времен вашей юности? - Что-нибудь приятное? Из времен моей юности? - повторила озадаченная Аманда и уже собиралась рассказать ему, что было с ней в юности... Но тут раздался звонок, и они, точно пойманные преступники, обменялись взглядом через накрытый к ужину стол. - Неужто тайный советник? - прошептала Аманда. - Глупости! - сказал Пагель. - Еще и половины восьмого нет, что-нибудь случилось на конюшне. Откройте, Аманда. Но он не вытерпел, отправился следом за ней и вошел в переднюю как раз тогда, когда какой-то человек оттолкнул в сторону энергично протестовавшую Аманду. Этот плотный, грубо сколоченный человек был в черном котелке, в его облике было что-то бычье, и взгляд его, холодный, ледяной, незабываемый взгляд впился в Пагеля. - Мне надо с вами поговорить, - сказал толстый сыщик. - Но ушлите эту женщину. Заткни-ка пасть, ты, дура! - Подождите в передней, Аманда, - попросил ее Пагель. - Пожалуйте. - И он пошел с сильно бьющимся сердцем в столовую впереди гостя. Человек бросил взгляд на стол с двумя приборами, затем перевел его на Пагеля. - Это ваша возлюбленная? - спросил он. - Нет, - сказал Пагель. - Это бывшая подруга управляющего Мейера. Но хорошая девушка. - Вот еще мерзавец, которого мне хотелось бы сцапать, - сказал толстяк и сел за стол. - Бросьте возиться, не ставьте другого прибора. Я голоден и должен тотчас же ехать дальше. Расскажите, что здесь произошло, почему уехала ваша барыня и почему вы живете здесь на вилле - все. Коротко, сжато, ясно. Толстяк ел, как должен есть такой человек: поспешно, ничего не разбирая, жадно. Пагель рассказывал, будто так и быть должно... - Значит, она все-таки сдрейфила, ваша барыня? Что ж, этого я и ожидал, - заметил толстяк. - Дайте мне сигарету. Вы догадались, что это я звонил вам сегодня днем? - Так я и думал, - сказал Пагель. - А?.. - И вы остались здесь один расхлебывать эту кашу? Покажите-ка мне обе бумажки, которые дала вам фрау фон Праквиц. Пагель показал. Толстый сыщик прочел их. - В порядке, - одобрил он. - Вы только забыли обеспечить себя насчет сделок, совершенных после ее отъезда. - Черт! - сказал Пагель. - Ничего, - сказал сыщик. - Это дело поправимое. - Но ведь тайный советник приезжает сегодня вечером. - Тайного советника вы не увидите. Поедете сейчас же в Берлин. Заставьте фрау фон Праквиц еще сегодня ночью написать, что она не возражает против ваших последних сделок. Сегодня же ночью. Обещаете? Такими вещами не шутят. - У вас есть известие о фройляйн Виолете? - спросил Пагель. - Сидит внизу в машине! - сказал толстяк. - Что? - крикнул Пагель, весь дрожа, и вскочил с места. - Что? Я тут сижу, а она ждет? - Спокойно! - сказал толстяк и положил руку ему на плечо, точно взял его в железные тиски. - Спокойно, молодой человек! Пагель с яростью взглянул на него, пытаясь высвободиться. - Я сказал вам не всю правду. В машине сидит то, что осталось от вашей фройляйн Виолеты. Он посмотрел на Пагеля своим ледяным взглядом. - Уж не знаю, - мрачно продолжал сыщик, - оказал ли я матери услугу тем, что привез ей дочь. Да я и не искал ее специально. Но многое узнаешь, когда бродишь по стране, как я. Старые сослуживцы все еще считают меня своим, хотя начальство и знать меня не хочет. Случайно она оказалась на моем пути. Что мне теперь с ней делать? Отвезите ее сейчас же, в машине... Охота вам здесь дожидаться, чтобы старый хрыч на вас рычал! Прочь отсюда! - Да... - сказал Пагель задумчиво. - Возьмите с собой толстуху, которая ждет в передней. Хотя бы для того, чтобы во время поездки с вами была женщина и чтобы никто не мог еще что-нибудь наклепать на вас. - Хорошо, - сказал Пагель. - Не говорите с ней слишком ласково или слишком сурово. Только самое необходимое: "Садись сюда. - Ешь. - Ложись спать!" Она покорна, как овечка. Ни намека на волю не осталось. Говорите ей ты и не называйте Виолетой, - она пугается. Шепотом: - Он называл ее не иначе как шлюхой. - Перестаньте! - крикнул Пагель и тихонько спросил: - А он?.. - Он?.. Кто? О ком вы говорите?! - крикнул толстяк и так ударил по плечу Пагеля, что тот пошатнулся. - Вот и все, - сказал он спокойнее, - и ни слова больше! Ни слова! Уложите свои пожитки, можете воспользоваться машиной, которая стоит внизу. До Франкфурта я доеду с вами. И еще вопрос, молодой человек. Деньги у вас есть? - Да, - сказал Пагель. В первый раз за последнее время он охотно признавался в этом. - Я истратил восемьдесят две марки, верните их мне. Благодарю. Я не дам вам квитанции. У меня нет больше имени, которым я мог бы подписаться. Но если фрау фон Праквиц спросит, скажите, что мне пришлось одеть ее во все новое - она была в лохмотьях. А затем - кой-какие путевые издержки. Ну, а теперь в дорогу! Укладывайтесь, и пусть толстуха пошевеливается - через полчаса я буду ждать с машиной, на дороге к лесу, метрах в ста отсюда. Надо уехать как можно незаметнее. - А нельзя ли мне сейчас повидаться с фройляйн Виолетой? - Молодой человек, - сказал толстяк. - Не торопитесь. Нерадостное это будет свидание. Вы еще успеете убедиться в этом. Марш! Даю вам тридцать минут. И он ушел. 8. ВОЗВРАЩЕНИЕ ДОЧЕРИ Из тридцати минут восемь ушло на то, чтобы поставить в известность обо всем происшедшем Аманду Бакс, убедить ее, что ради фройляйн Виолеты ей надо бросить на произвол судьбы свой птичий двор, а затем заставить ее действовать. Пять минут ушло на дорогу в контору, где предстояло уложить вещи. А так как столько же времени надо было иметь в запасе на дорогу к машине, осталось двенадцать минут на сборы. Поэтому были взяты только два ручных чемодана. Один для Аманды, один для Пагеля. Вольфганг Пагель, явившийся в Нейлоэ с громадным сундуком-шкафом, уезжал почти ни с чем. Но об этом он не думал: он больше размышлял о том, не оставить ли тайному советнику в пояснение несколько строк. Ему было тяжело при мысли, что завтра утром все будут перемывать ему косточки, обзывая нечестным служащим и жалким трусом. Он спросил совета у Аманды. - Писать? - спросила Аманда. - Да что вы ему напишете? Ведь он ни одному слову не поверит, когда увидит, какое здесь столпотворение! Нет, пусть это попозже сделает барыня. Но, господин Пагель, - продолжала она, чуть не плача, - если вы думаете, что я все брошу здесь, все как есть мои чудесные вещи, да сюда еще явится какая-нибудь баба вроде Минны-монашки, и все перероет, да еще, чего доброго, напялит мое нарядное белье на свое грязное тело... - Ах, да не тревожьтесь вы о вещах, Аманда, - рассеянно сказал Пагель, - вещи - дело наживное... - Как? - с возмущением спросила Аманда. - Вы-то, пожалуй, еще наживете себе новые вещи, но не я! А ведь какая это радость, когда в шкафу отложена на особый случай пара новеньких шелковых чулок, об этом вы и вовсе понятия не имеете! Уж будьте уверены, если старый скандалист не вышлет мне сейчас же мои вещи с оплаченной пересылкой, я сама сюда приеду, и тогда я ему покажу... - Аманда, всего только три минуты! - Так, всего три минуты? И вы это говорите как ни в чем не бывало! А мое жалованье? Да, господин Пагель, обо всем вы подумали, а о том, что я тоже хотела бы получить что-нибудь за свою работу, это у вас последнее время совсем из головы вылетело. Но я не больна вашей болезнью, господин Пагель! Если вам плевать на деньги, то мне нельзя на них плевать, я требую жалованье за три месяца с распиской, все как полагается - вы это и в кассовую книгу впишите! Я хочу, чтобы все было правильно! - Ах, Аманда! - вздохнул Пагель, но сделал так, как она хотела. Затем он последний раз запер дверь конторы и бросил ключ в маленькой жестяной почтовый ящик так, что он загремел. И они поспешно зашагали, с чемоданами в руках, сквозь черную ночь. Там и здесь, почти во всех домах еще горел свет - было около девяти часов. Деревня с любопытством ждала приезда тайного советника. - Осторожно! - сказал Пагель и потянул Аманду в темный уголок. Кто-то шел по дороге через село, и они боязливо застыли в темноте, точно настоящие преступники. И только когда хлопнула дверь, они двинулись дальше. Вот они прошли мимо виллы, ее темный силуэт сливался с темнотой ночи. Вдали показался слабый свет машины, которая стояла у опушки леса. - Восемь минут опоздания! - проворчал толстяк. - Имел бы я понятие, куда деваться с ней, я бы давно укатил! Ты, девушка, садись рядом, но предупреждаю, если начнешь трещать, тебе не поздоровится. Идемте, молодой человек, нам придется сесть на откидные места. И он открыл дверцу машины. Наступила долгожданная минута, но ничего особенного не произошло. Что-то темное зашевелилось в глубине автомобиля. И толстяк просто сказал: - Не беспокойся, спи. - И темное перестало шевелиться. - Поехали! - крикнул толстяк шоферу. - Сломя голову во Франкфурт. Молодой человек даст вам на чай, если будете там до одиннадцати. Автомобиль рванулся в темноту, мимо промелькнула вилла, проплыли огоньки деревенских домиков. Пагель пристально смотрел на контору, но в темноте ничего не мог разглядеть. А вот и замок... - Свет! - взволнованно воскликнула Аманда. - Минна-монашка ждет меня. Каково-то ей будет сегодня одной справляться с тайным советником... - Затрещала! - сказал толстяк, но тон его не был злым. - Можете спокойно курить, молодой человек. Это ей не мешает. Я тоже курю. Немного спустя Пагель действительно решился закурить. Неподалеку от уездного города с ними едва не случилось несчастье. Они чуть было не налетели на карету. А все потому, что кучер Гартиг предоставил лошадям идти как хотят, а голова его все время была повернута назад, к тайному советнику. Тот высунулся из окна, чтобы лучше слышать кучера, и, таким образом, уже по пути узнал о той сумасшедшей кутерьме, которая творилась в имении. - Тайный советник, - пояснил Пагель,