Амброз Бирс. Несостоявшаяся кремация
----------------------------------------------------------------------------
Из сборника "Клуб родителеубийц"
Перевод Н. Дарузес
OCR Бычков М.Н. mailto:bmn@lib.ru
----------------------------------------------------------------------------
Ранним июньским утром 1872 года я убил своего отца - поступок, который
в то время произвел на меня глубокое впечатление. Это произошло до моей
женитьбы, когда я жил с родителями в штате Висконсин. Мы с отцом сидели в
библиотеке нашего дома, деля награбленное нами за эту ночь. Добыча состояла
главным образом из предметов домашнего обихода, и разделить ее поровну было
делом нелегким. Все шло хорошо, пока мы делили скатерти, полотенца и тому
подобное, серебро тоже было поделено почти поровну, однако вы и сами
понимаете, что при попытке разделить один музыкальный ящик на два без
остатка могут встретиться затруднения. Именно этот музыкальный ящик навлек
несчастье и позор на нашу семью. Если бы мы его не взяли, мой бедный отец и
до сих пор был бы жив.
Это было необыкновенно изящное произведение искусства, инкрустированное
драгоценным деревом и покрытое тонкой резьбой. Ящик не только играл
множество самых разнообразных мелодий, но и свистел перепелкой, лаял,
кукарекал каждое утро на рассвете, безразлично, заводили его или нет, и
сквернословил на чем свет стоит. Это последнее качество пленило моего отца и
заставило его совершить единственный бесчестный поступок в жизни, хотя
возможно, что он совершил бы и другие, останься он в живых: отец попытался
утаить от меня этот ящик и заверял честью, что не брал его, мне же было как
нельзя лучше известно, что он и самый грабеж задумал главным образом ради
этого ящика.
Музыкальный ящик был спрятан у отца под плащом: мы переоделись в плащи,
желая остаться неузнанными. Он торжественно поклялся мне, что не брал ящика.
Я же знал, что ящик у него, знал и то, что отцу было, по-видимому,
неизвестно, именно: что ящик на рассвете закукарекает и изобличит старика,
если я смогу продлить раздел добычи до того времени.
Случилось так, как я хотел: когда свет газа в библиотеке начал бледнеть
и очертания окон смутно проступили сквозь шторы, из-под плаща старого
джентльмена раздалось протяжное кукареку, а за ним - несколько тактов
арии из Тангейзера, и все это завершилось громким щелканьем. Между нами на
столе лежал маленький топорик, которым мы пользовались, чтобы проникнуть в
тот злополучный дом; я схватил этот топорик. Старик, видя, что запираться
дольше бесполезно, вынул ящик из-под плаща и поставил его на стол.
- Я сделал это только ради спасения ящика, но если ты хочешь, руби его
пополам, - сказал он.
Он страстно любил музыку и сам играл на концертино с большим чувством и
экспрессией. Я сказал:
- Не стану оспаривать чистоты ваших побуждений - было бы самонадеянно с
моей стороны судить своего отца. Однако дело прежде всего, и вот этим
топориком я намерен расторгнуть наше товарищество, если на будущее время вы
не согласитесь, выходя на работу, надевать на шею колокольчик.
- Нет, - ответил он после некоторого раздумья, - нет, этого я не могу
сделать, это значило бы сознаться в нечестности. Люди скажут, что ты мне не
доверяешь.
Я не мог не восхититься такой твердостью духа и щепетильностью. В ту
минуту я гордился им и готов был простить его ошибку, но один взгляд на
драгоценный ящик вернул мне решимость, и я, как уже рассказывал, помог
почтенному старцу покинуть эту юдоль слез. Сделав это, я ощутил некоторое
беспокойство. Не только потому, что он был мой отец, виновник моего
существования, но и потому, что труп должны были неминуемо обнаружить.
Теперь совсем уже рассвело, и моя мать могла в любую минуту войти в
библиотеку. При таких обстоятельствах я счел нужным спровадить и ее туда же,
что и сделал. После этого я расплатился со слугами и отпустил их.
В тот же день я пошел к начальнику полиции, рассказал ему о том, что
сделал, и попросил у него совета. Мне было бы чрезвычайно прискорбно, если
бы поступок мой получил огласку. Мое поведение все единодушно осудят, газеты
воспользуются этим против меня, если я выставлю свою кандидатуру на
какой-нибудь пост.
Начальник понял всю основательность этих соображений; он и сам был
довольно опытный убийца. Посоветовавшись с председателем Коллегии
Лжесвидетелей, он сказал мне, что всего лучше спрятать оба трупа в книжный
шкаф, застраховать дом на самую большую сумму и поджечь его. Так я и
поступил.
В библиотеке стоял книжный шкаф, купленный отцом у одного полоумного
изобретателя, и пока еще пустой. По форме и размерам он походил на старинный
гардероб, какие бывают в спальнях, где нет стенных шкафов, и распахивался
сверху донизу, как дамский пеньюар. Дверцы были стеклянные. Я только что
обмыл моих покойных родителей, и теперь они достаточно закоченели, чтобы
стоять не сгибаясь, поэтому я поставил их в шкаф, из которого предварительно
вынул полки. Я запер шкаф и занавесил стеклянные дверцы. Инспектор страховой
конторы раз десять прошел мимо шкафа, ничего не подозревая.
В тот же вечер, получив страховой полис, я поджег дом и лесом
отправился в город за две мили отсюда, где меня и нашли в то время, когда
тревога была в полном разгаре. С воплями ужаса, выражая опасения за судьбу
своих родителей, я присоединился к бегущей толпе и попал на пожарище через
два часа после того, как поджег дом.
Когда я прибежал на место, весь город был уже там. Дом сгорел дотла, но
посреди ровного слоя тлеющего пепла целый и невредимый красовался книжный
шкаф! Занавески сгорели, обнаружив стеклянные дверцы, и зловещий багровый
свет озарял внутренность шкафа. В нем "точно как живой" стоял мой
незабвенный отец, а рядом с ним - подруга его радостей и печалей. Ни одного
волоска у них не опалило огнем, и одежда их была не тронута. На голове и шее
виднелись раны, которые я был принужден нанести им, чтобы достигнуть своей
цели. Толпа смолкла, словно увидев чудо: благоговение и страх сковали языки.
Я сам был очень взволнован.
Года через три после этого, когда описанные выше события почти
изгладились из моей памяти, я поехал в Нью-Йорк, чтобы принять участие в
сбыте фальшивых облигаций Соединенных Штатов. Однажды, заглянув случайно в
мебельную лавку, я увидел точную копию того книжного шкафа.
- Я купил его почти даром у образумившегося изобретателя, - объяснил
торговец. - Он сказал, что этот шкаф - несгораемый, потому что поры в дереве
заполнены квасцами под гидравлическим давлением, а стекло сделано из
асбеста. Не думаю, впрочем, чтобы он действительно был несгораемый, - вы
можете его приобрести за ту же цену, что и обыкновенный книжный шкаф.
- Нет, - сказал я, - если вы не даете гарантии, что шкаф несгораемый, я
его не куплю, - и, простившись с торговцем, я вышел из лавки.
Я не взял бы его и даром: он вызывал во мне чрезвычайно неприятные
воспоминания.
Last-modified: Thu, 13 May 2004 14:17:30 GMT