---------------------------------------------------------------
OCR: Е.М.Никулина
---------------------------------------------------------------
Глава первая
Кто, наделенный жизнью и чувством, в окружении всех явных чудес
пространного мира не предпочтет им всесладостного Света в его многоцветных
проявленьях, струях и потоках, в нежном возбужденье вездесущего дня! Его
тончайшей жизненной стихией одушевлена великая гармония небесных тел,
неутомимых танцоров, омытых этой стремительной голубизной, - одушевлен
самоцвет в своем вечном покое, сосредоточенно наливающийся колос и
распаленный, неукротимый, причудливый зверь, - но прежде всего странствующий
чаровник с вещими очами, плавной поступью и звучным сокровищем замкнутых,
трепетных уст. Владея всем земным, Свет вызывает нескончаемые превращения
различных начал, беспрестанно связует и разрешает узы, наделяет своим горним
обаянием последнюю земную тварь. - Лишь его пришествием явлены несравненные
красоты стран, что граничат в безграничном. Долу обращаю взор, к святилищу
загадочной неизъяснимой Ночи. Вселенная вдали - затеряна в могильной бездне
- пустынный, необитаемый предел. Струны сердца дрогнули в глубоком томленье.
Росою бы мне выпасть, чтобы пепел впитал меня. Исчезнувшие тени минувшего,
юношеские порывы, младенческие сновиденья, мгновенные обольщенья всей этой
затянувшейся жизни, тщетные упованья возвращаются в сумеречных облачениях,
как вечерние туманы после заката. В других странах Свет раскинул свои
праздничные скинии. Неужто навеки он покинул своих детей, тоскующих о нем в
своем невинном упованье?
Что там вдруг, полное предвестий, проистекает из-под сердца, упиваясь
тихим веяньем томленья? Ты тоже благоволишь к нам, сумрачная Ночь? Что ты
скрываешь под мантией своей, незримо, но властно трогая мне душу? Сладостным
снадобьем нас кропят маки, приносимые тобою. Ты напрягаешь онемевшие крылья
души. Смутное невыразимое волнение охватывает нас - в испуге блаженном вижу,
как склоняется ко мне благоговейно и нежно задумчивый лик, и в бесконечном
сплетенье прядей угадываются ненаглядные юные черты матери. Каким жалким и
незрелым представляется теперь мне свет - как отрадны, как благодатны
проводы дня! Итак, лишь потому, что переманивает Ночь приверженцев твоих, ты
засеваешь мировое пространство вспыхивающими шариками в знак твоего
всевластия - недолгой отлучки - скорого возврата. Истинное небо мы обретаем
не в твоих меркнущих звездах, а в тех беспредельных зеницах, что в нас
отверзает Ночь. Им доступны дали, неведомые даже чуть видным разведчикам в
твоих неисчислимых ратях, - пренебрегая Светом, проницают они сокровенные
тайники любящего сердца, и воцаряется неизъяснимое блаженство на новых
высотах. Слава всемирной владычице, провозвестнице святынь вселенских,
любвеобильной покровительнице! Ею ниспослана ты мне - любящая, любимая -
милое солнце ночное! Теперь я пробудился - я принадлежу тебе, значит, себе -
ночь ты превратила в жизнь, меня ты превратила в человека - уничтожай пылким
объятием тело мое, чтобы мне, тебя вдыхая, вечно тобою проникаться и чтобы
не кончилась брачная ночь.
Глава вторая
Неужели утро неотвратимо? Неужели вечен гнет земного? В хлопотах
злосчастных исчез небесный след ночи. Неужто никогда не загорится вечным
пламенем тайный жертвенник любви? Свету положены пределы; в бессрочном, в
беспредельном Ночь царит. - Сон длится вечно. Сон святой, не обездоливай
надолго причастных Ночи в тягостях земного дня. Лишь глупцы тобой
пренебрегают; не ведая тебя, они довольствуются тенью, сострадательно
бросаемой тобой в нас, пока не наступила истинная ночь. Они тебя не обретают
в золотом токе гроздьев, в чарах миндального масла, в темном соке мака. Не
ведают они, что это ты волнуешь нежные девичьи перси, лоно в небо превращая,
не замечают они, как ты веешь из древних сказаний, к небу приобщая, сохраняя
ключ к чертогам блаженных, безмолвный вестник неисчерпаемой тайны.
Глава третья
Однажды, когда я горькие слезы лил, когда, истощенная болью, иссякла
моя надежда и на сухом холме, скрывавшем в тесной своей темнице образ моей
жизни, я стоял - одинокий, как никто еще не был одинок, неизъяснимой боязнью
гонимый, измученный, весь в своем скорбном помысле, - когда искал я подмоги,
осматриваясь понапрасну, не в силах шагнуть ни вперед, ни назад, когда в
беспредельном отчаянье тщетно держался за жизнь, ускользавшую, гаснущую:
тогда ниспослала мне даль голубая с высот моего былого блаженства
пролившийся сумрак - и сразу расторглись узы рожденья, оковы света. Сгинуло
земное великолепье вместе с моею печалью, слилось мое горе с непостижимою
новой вселенной - ты, вдохновенье ночное, небесною дремой меня осенило; тихо
земля возносилась, над нею парил мой новорожденный, не связанный более дух.
Облаком праха клубился холм - сквозь облако виделся мне просветленный лик
любимой. В очах у нее опочила вечность, - руки мои дотянулись до рук ее, с
нею меня сочетали, сияя, нерасторжимые узы слез. Тысячелетия канули вдаль,
миновав, словно грозы. У ней в объятьях упился я новою жизнью в слезах. -
Это пригрезилось мне однажды и навеки, и с тех пор я храню неизменную вечную
веру в небо Ночи, где светит возлюбленная.
Глава четвертая
Я знаю теперь, когда наступит последнее утро, когда больше Свет не
прогонит Ночи, любви не спугнет, когда сон будет вечен в единой
неисчерпаемой грезе. В изнеможенье небесном влачусь я. - Утомительно долог
был путь мой ко гробу святому, тяжек мой крест. Недоступный обычному
чувству, прозрачен родник, бьющий в сумрачном лоне холма, чьим подножьем
земной поток пересечен; кто вкусил сокровенного, кто стоял на пограничной
вершине мира, глядя вниз, в неизведанный дол, в гнездилище Ночи, - поистине
тот не вернулся в столпотворенье мирское, в страну, где в смятении вечном
господствует Свет.
Пилигрим на вершине возводит кущи свои, мирные кущи, томится, любит и
смотрит ввысь, пока долгожданный час не унесет его в глубь источника. Все
земное всплывает, вихрем гонимое вспять; лишь то, что любовь освятила
прикосновением своим, течет, растворяясь, по сокровенным жилам в
потустороннее царство, где благоуханьем приобщается к милым усопшим. Еще
будишь усталых ты, Свет, ради урочной работы, еще вливаешь в меня отрадную
жизнь - однако замшелый памятник воспоминанья уже не отпустит меня в тенета
к тебе. Готов я мои прилежные руки тебе предоставить, готов успевать я
повсюду, где ты меня ждешь, - прославить всю роскошь твою в сиянье твоем,
усердно прослеживать всю несравненную слаженность, мысль в созиданье твоем
ухищренном, любоваться осмысленным ходом твоих сверкающих мощных часов,
постигать соразмерность начал твоих, правила твоей чудной игры в
неисчислимых мирах с временами своими. Однако владеет моим сокровенным
сердцем одна только Ночь со своей дочерью, животворящей Любовью. Ты можешь
явить мне сердце, верное вечно? Где у твоего солнца приветливые очи,
узнающие меня? Замечают ли твои звезды мою простертую руку? Отвечают ли они
мне рукопожатьем, нежным и ласковым словом? Ты ли Ночи даруешь оттенки,
облик воздушный, или, напротив, она наделила твое убранство более тонким и
сладостным смыслом? Чем твоя жизнь соблазнит, чем прельстит она тех, кто
изведал восторги смерти? Разве не все, что нас восхищает, окрашено цветом
Ночи? Ты выношен в чреве ее материнском, и все твое великолепие от нее. Ты
улетучился бы в себе самом, истощился бы ты в бесконечном пространстве,
когда бы она не пленила тебя, сжимая в объятьях, чтобы ты согрелся и,
пламенея, зачал мир. Поистине был я прежде тебя, мать послала меня с моими
сородичами твой мир заселять, любовью целить его, дабы созерцанию вечному
памятник-мир завещать, мир, возделанный нами цветник, увяданию чуждый. Еще
не созрели они, эти мысли божественные, еще редки приметы нашего прозрения.
Однажды твои часы покажут скончание века, и ты, приобщенный к нашему лику,
погаснешь, преставишься ты. Я в себе самом ощутил завершение твоих
начинаний, небесную волю, отрадный возврат. В дикой скорби постиг я разлуку
твою с нашей отчизной, весь твой разлад с нашим древним дивным небом. Тщетен
твой гнев, тщетно буйство твое. Не истлеет водруженный навеки крест -
победная хоругвь нашего рода.
Путь пилигрима -
К вершинам, вдаль,
Где сладким жалом
Станет печаль;
Являя небо,
Внушил мне склон,
Что для восторгов
Там нет препон.
В бессмертной жизни,
Вечно любя,
Смотрю оттуда
Я на тебя.
На этой вершине
Сиянью конец -
Дарован тенью
Прохладный венец.
С любовью выпей
Меня скорей,
И я почию
В любви моей.
Смерть обновляет
В своей быстрине,
И вместо крови
Эфир во мне.
Жизнь и надежда -
При солнечном дне,
Смерть моя - ночью
В священном огне.
Глава пятая
Над племенами людскими в пространном их расселенье до времени царило
насилье немое железного рока. Робкая душа людская в тяжких пеленах дремала.
Земля была бескрайна - обитель богов, их родина. От века высился их
таинственный чертог. За красными горами утра, в священном лоне моря обитало
солнце, всевозжигающий, живительный Свет.
Опорой мира блаженного был древний исполин. Под гнетом гор лежали
первенцы Матери-земли, бессильные в своем сокрушительном гневе против
нового, великолепного поколения богов и против их беспечных сородичей,
людей. Домом богини был зеленый сумрак моря. В хрустальных гротах
роскошествовал цветущий народ. Реки, деревья, цветы и звери были не чужды
человечности. Слаще было вино, дарованное зримым изобилием юности; Бог в
гроздьях; любящая матерь, богиня, произраставшая в тяжелых золотых колосьях;
любовь, священный хмель в сладостном служенье прекраснейшей женственной
богине. Вечно красочное застолье детей небесных с поселенцами земными, жизнь
кипела, как весна, веками, все племена по-детски почитали нежный тысячеликий
пламень как наивысшее в мире. Но мысль одна, одно ужасное виденье
К пирующим приблизилось, грозя,
И сразу растерялись даже боги,
Казалось, никому спастись нельзя
И неоткуда сердцу ждать подмоги.
Таинственная, жуткая стезя
Вела чудовище во все чертоги;
Напрасный плач, напрасные дары,
Смерть прервала блаженные пиры.
Чужд радостям глубоким и заветным,
Столь дорогим для любящих сердец,
Которые томленьем жили тщетным,
Не веря, что любимому конец,
Казалось, этим грезам беспросветным,
Бессильный в битве, обречен мертвец,
И сладкая волна живого моря
Навек разбилась об утесы горя.
И человек приукрашал, как мог,
Неимоверно страшную личину:
Прекрасный отрок тушит лампу в срок,
Трепещут струны, возвестив кончину;
Смыл память некий благостный поток
На тризне, подавив свою кручину,
Загадочную прославляли власть
И пели, чтоб в отчаянье не впасть.
Древний мир клонился к своему концу. Отрадный сад юного племени процвел
- ввысь в поисках пустынной свободы не по-детски стремились взрослеющие
люди. Скрылись боги с присными своими. Одиноко, безжизненно коснела природа.
Железные оковы налагало жесткое число с неколебимой мерой. Как прах, как
дуновенье, в темных словах рассеялся безмерный цвет жизни. Пропала
покоряющая Вера и превращающая все во все, всесочетающая фантазия, союзница
небес. Враждебно веял северный холодный ветер над застывшим лугом, и родина
чудес воспарила в эфир. В далях небесных засветилось множество миров. В
глубинной святыне, в горней сфере чувства затаилась душа вселенной со
стихиями своими - в ожиданье зари всемирной. Свет более не был знаменьем
небесным, лишь в прошлом обитель богов, облекшихся теперь покровом Ночи. В
плодоносном этом лоне рождались пророчества - туда боги вернулись и почили,
чтобы в новых, более чудных образах взойти над возрожденным миром. В народе,
прежде всех в презрении созревшем, чуждавшемся упорно юности
блаженно-невинной, был явлен лик невиданный нового мира - в жилище, сказочно
убогом, сын первой девы-матери, таинственно зачатый Беспредельным. В своем
цветении преизобильном чающая мудрость Востока первой распознала пришествие
нового века, - к смиренной царской колыбели указала ей путь звезда. Во имя
необозримого грядущего волхвы почтили новорожденного блеском, благоуханьем,
непревзойденными чудесами природы. Одиноко раскрывалось небесное сердце,
чашечка цветка для всемогущей любви, обращено к высокому отчему лику,
лелеемое тихой нежной матерью в чаянье блаженном на груди. С боготворящим
пылом взирало пророческое око цветущего младенца на дни грядущие и на своих
избранников, отпрысков его божественного рода, - не удрученное земными днями
своей участи. Вскоре вокруг него сплотилось вечное детство душ, объятых
сокровенною любовью. Цветами прорастала близ него неведомая, новая жизнь.
Слова неистощимые, отраднейшие вести сыпались искрами божественного духа с
приветных уст его. С дальнего берега, под небом ясным Греции рожденный,
песнопевец прибыл в Палестину, всем сердцем предавшись дивному отроку:
Тебя мы знаем, отрок, это ты
На всех могилах наших в размышленье,
Отрадный знак явив из темноты,
Высокое сулил нам обновленье.
Сердцам печаль милее суеты.
Как сладостно нездешнее томленье!
Жизнь вечную ты в смерти людям дашь,
Ты - смерть, и ты - целитель первый наш.
Исполнен ликованья, песнопевец отправился в Индостан - сладостной
любовью сердце было упоено и в пламенных напевах изливалось там под ласковым
небом; к себе склоняя тысячи других сердец, тысячекратно ветвилась благая
весть. Вскоре после прощанья с песнопевцем стала жертвой глубокого людского
растленья жизнь бесценная: он умер в молодых годах, отторгнутый от любимого
мира, от плачущей матери и робких своих друзей. Темную чащу невыразимого
страданья осушили нежные уста. В жестоком страхе близилось рождение нового
мира. В упорном поединке испытал он ужас древней смерти, дряхлый мир тяготел
над ним. Проникновенным взглядом он простился с матерью, простерлась к нему
спасительная длань вечной любви, и он почил. Всего несколько дней окутано
было сплошною пеленою море и содрогавшаяся суша, неисчислимы слезы пролили
избранники, разомкнулась тайна, духи небесные подняли древний камень с
мрачной могилы. Ангелы сидели над усопшим, нежные изваянья грез его;
пробужденный, в новом божественном величии он взошел на высоты
новорожденного мира - собственной рукой похоронил останки былого в покинутом
склепе и всемогущей дланью водрузил на гробе камень, которого не сдвинет
никакая сила.
Все еще плачут избранники твои слезами радости, слезами умиленья и
бесконечной благодарности у гроба твоего - все еще видят в радостном испуге
тебя воскресшего воскресшие с тобою - видят, как ты плачешь в сладостном
пылу, поникнув на грудь матери блаженной, как торжественно ты шествуешь
рядом с друзьями, произнося слова, подобные плодам с древа жизни; видят, как
спешишь ты, преисполненный томленья, в объятия к отцу, вознося юный род
людской и незапечатленный кубок золотого будущего. Мать вскоре поспешила за
тобою в ликовании небесном, она была первою на новой родине с тобою. Века с
тех пор протекли, все возвышенней блеск твоего творения в новых свершениях;
тысячи мучеников и страдальцев, исполнены верности, веры, надежды, ушли за
тобой, обитают с тобою, и с Девой Небесной в Царстве Любви,
священнослужители в храме смерти Небесной, навеки твои.
Отброшен камень прочь -
Настало воскресенье!
Твоя Святая ночь -
Всеобщее спасенье.
Земля побеждена;
Бегут печали наши
От этого вина
В твоей целебной чаше.
На свадьбе смерть - жених;
Невестам все светлее;
Достаточно елея
В светильниках у них.
Едва под небесами
Пробьет желанный час,
Людскими голосами
Окликнут звезды нас.
К тебе одной, Мария,
Из этой мрачной мглы
Летят сердца людские,
Исполнены хвалы.
Небесная царица,
Детей освободи!
Недужный исцелится,
К твоей прильнув груди.
Взыскую горней дали,
Превозмогая боль,
Иные покидали
Плачевную юдоль.
В печалях нам подмога,
Своих святые ждут.
Туда нам всем дорога,
Там вечный наш приют.
Уводит наших милых
Благая смерть во тьму,
И плакать на могилах
Не нужно никому.
Утешенный в томленье
Небесными детьми,
Ночное исцеленье
Безропотно прими!
В надежде бесконечной
Не ведая забот,
Веками к жизни вечной
Земная жизнь ведет.
Небесными лучами
Упьемся, как вином;
Светить мы будем сами
В сиянье неземном.
Не знает ночь рассвета
В прибое волн своих.
Навек блаженство это -
Единый стройный стих.
Всего на свете краше,
Не меркнет ни на миг
Святое солнце наше,
Господень ясный лик.
Глава шестая
ТОСКА ПО СМЕРТИ
Из царства света вниз, во мрак!
Иная жизнь в могиле.
Печаль в разлуке - добрый знак:
Счастливые отплыли.
Мы - в тесном нашем челноке,
Небесный берег вдалеке.
Хотим забыться вечным сном
В ночи благословенной;
Увяли мы в тепле дневном
От грусти сокровенной.
Пора вернуться наконец!
Скитальцев дома ждет отец.
Кому в миру любовь нужна?
Тоскуем втихомолку.
Когда забыта старина,
От новшеств мало толку.
Так мы скорбим по старине
С мечтой своей наедине.
Бывало, чувства наши вмиг
Могли воспламениться.
Знаком был смертный отчий лик,
И голос, и десница.
Возликовать могли сердца,
В творении узнав творца.
Бывало, грезил род людской
В цветении чудесном,
Томим с младенчества тоской
О царствии небесном;
И разве что любовный пыл
Сердцам людским опасен был.
Бывало, людям Сам Господь
Сопутствовал телесно;
Свою божественную плоть
Обрек Он казни крестной;
Изведал боль, изведал страх,
Чтобы царить у нас в сердцах.
В ночи затерян человек.
Напрасное томленье!
Такая жажда в этот век
Не знает утоленья.
К былым блаженным временам
Поможет смерть вернуться нам.
Пресекся наш печальный путь:
Любимые в могилах.
Могилы эти обогнуть
Скорбящие не в силах.
Вокруг простерлась пустота,
Пустынен мир - душа сыта.
И вдруг сюда, на этот свет, -
Негаданное чудо -
Как бы таинственный привет
Доносится оттуда.
Зовут возлюбленные нас,
Торопят наш последний час.
К невесте милой, вниз, во мрак!
Свои разбив оковы,
К Спасителю на вечный брак
Мы поспешить готовы;
Так нам таинственная власть
На грудь Отца велит упасть.
Last-modified: Sun, 19 Oct 2003 09:50:23 GMT