го терпения, и он узнает, легко ли отсюда добраться до первого поселка или города, есть ли здесь люди и можно ли с ними сговориться. Размышляя о маршруте, проделанном "Дримом" за время семнадцатидневного плавания и невольных отклонений от курса, Годфри пришел к выводу, что земля эта вряд ли могла быть японским или китайским побережьем. Кроме того, солнце, всегда находившееся на юге по отношению к судну, показывало, что "Дрим" не выходил за пределы южного полушария. За два часа пути Годфри прошел около пяти миль, иногда из-за густоты леса отклоняясь от принятого направления. Тем не менее он был уже недалеко от второй линии холмов. Деревья постепенно редели, сбивались в отдельные группы, солнце свободно просвечивало через высокие ветви. Поверхность почвы все повышалась, и вскоре начался крутой подъем. Годфри сильно устал, но был полон решимости и не замедлял шага. Не будь такой кручи, он, не задумываясь, пустился бы бежать. Вскоре он поднялся выше зеленой полосы леса, выше самых высоких деревьев. Юноша не оглядывался назад, его глаза по-прежнему были устремлены на оголенный участок земли, видневшийся вверху, в четырехстах или пятистах футах впереди. Эта вершина все еще загораживала восточную часть горизонта. Из неровной цепи холмов выступал как бы срезанный сверху маленький конус, вознесшийся выше всей стальной гряды. - Туда! Туда! - подбадривал себя Годфри. - Надо добраться до этой высшей точки! Гребень уже близок! Но что я оттуда увижу? Город? Деревню?.. Пустыню?.. В крайнем возбуждении он продолжал взбираться, сжимая руками грудь, чтобы успокоить биение сердца. Он сильно запыхался, но не мог позволить себе хоть немного передохнуть. До вершины оставалось не больше сотни футов! Еще несколько минут - и он у цели! Подъем сделался еще круче и шел теперь под утлом в тридцать или тридцать пять градусов. Пришлось карабкаться, цепляясь и руками, и ногами. Годфри хватался за траву, за кусты мастики и миртов, росшие в изобилии до самой верхушки гребня. Вот он сделал последнее усилие! Голова его поднялась над ровной площадкой конуса, и он упал навзничь, пожирая глазами восточную линию горизонта... Перед ним простиралось море, сплошное море, сходящееся с небом на расстоянии приблизительно двух десятков миль. Годфри обернулся... Везде только море - и с запада, и с севера, и с юга - со всех сторон бесконечное море! - Остров... От одного этого слова можно было прийти в отчаяние. Мысль о том, что он находится на острове, до сих пор не приходила ему в голову. Но это было так! Воображаемый перешеек, который мог связать эту землю с материком, внезапно исчез. Годфри чувствовал себя, как человек, который заснул в лодке, а пробудившись, увидел себя в океане - без руля и без ветрил. И все же Годфри быстро овладел собой. Ничего не оставалось, как смириться с положением Робинзона. В ближайшее время рассчитывать на спасение не приходилось. Нужно было надеяться только на себя, на свою находчивость и терпение. Теперь надо было определить как можно точнее, где находится остров, открывавшийся взору со всех четырех сторон. Неправильная окружность его, по-видимому, не превышала шестидесяти миль: с юга на север он имел около двадцати миль, а с востока на запад - не более двенадцати. Центральная часть, вплоть до гребня холмов, увенчанного плоским конусом, покрыта была сплошным лесом. Отсюда можно было сойти по откосу к самому побережью - на другую сторону острова. Остальное пространство было занято прерией, где виднелись группы деревьев, и песчаными отмелями, над которыми громоздились скалы, образуя далеко уходящие в море мысы. Берег был прорезан несколькими заливчиками и бухтами, в которых могли укрыться по две или по три рыбачьих лодки. И только бухта, в которой потерпел крушение "Дрим", занимала от семи до восьми миль в ширину. Она походила на открытый рейд с береговой линией наподобие тупого угла. Но никакое судно не могло бы там укрыться от ветра - разве только от восточного. Что же это был за остров? Каково его географическое положение? Относился ли он к какому-нибудь архипелагу или лежал уединенно в этой части Тихого океана? Во всяком случае, насколько хватало глаз, вокруг не видно было никакого другого острова: ни большого, ни маленького, ни низменного, ни гористого. Годфри еще раз приподнялся и внимательно осмотрел горизонт, но на линии, соединяющей небо с землей, по-прежнему ничего не увидел. Если с подветренной стороны и находился остров или берег материка, то где-то очень далеко. Тогда, призвав на помощь все свои знания по географии, юноша попытался определить примерные координаты этого острова. Рассуждал он таким образом: В течение семнадцати дней "Дрим" почти не уклонялся от направления на юго-запад. При скорости в сто пятьдесят или сто двадцать миль в сутки он должен был пройти около ста пятидесяти градусов. С другой стороны, было очевидно, что экватор он перейти не успел. Следовательно, остров или архипелаг, частью которого мог быть этот остров, находился между 160 или 170 северной широты. Если Годфри не изменяла память, в этой части Тихого океана не было другого архипелага, кроме Сандвичевых островов [ныне Гавайских островов]. Но ведь по океану, вплоть до берегов Китая, рассеяно множество небольших островов. Поди, знай, на котором ты находишься! Да, впрочем, это не имело никакого значения. При всем желании Годфри не мог отправиться на поиски другой, более гостеприимной земли. - Ну что ж, - сказал он себе, - раз мне неизвестно его название, то пусть он называется островом Фины, в память той, которую я покинул, пускаясь бродить по свету. Теперь надо было узнать, не населен ли остров в той части, которую Годфри еще не посетил. С вершины конуса нельзя было заметить никаких признаков туземного населения: ни жилищ где-нибудь среди прерий, ни домиков на краю леса, ни рыбачьих хижин на берегу. Море было таким же пустынным, как и остров: ни одного корабля не появлялось в широком поле зрения, открывавшемся Годфри с вершины конуса. Расследование было закончено, и Годфри ничего больше не оставалось, как спуститься к подножью холма и вернуться на лесную опушку, где его ожидал Тартелетт. Когда он уже приготовился к спуску, его внимание привлекла группа громадных деревьев у северного края прерии. Это были настоящие гиганты, каких ему еще не приходилось видеть до сих пор. - Пожалуй, там стоит поселиться, - подумал он вслух. - Именно там мы и поищем подходящее место для жилья, тем более, что я, кажется, вижу отсюда ручеек. Он вытекает из центральной цепи холмов и вьется по всей долине. Нужно будет посвятить завтрашний день обследованию этой части острова... На юге был несколько иной пейзаж. Леса и прерии занимали здесь небольшое пространство, вытесненное широким песчаным ковром, на котором кое-где попадались живописные скалы. Но каково же было удивление Годфри, когда он вдруг заметил легкий дымок, поднимавшийся из-за скал! - Неужели там кто-нибудь из наших спутников? - вскричал он. - Нет! Это невозможно! Не могли же они со вчерашнего дня забраться так далеко, на много миль от рифа. Быть может, это рыбацкий поселок или какая-нибудь туземная деревушка? Годфри напряженно вглядывался. В самом деле, был ли это дым, или только легкое облачко, относимое ветром к западу? Здесь можно было ошибиться. Во всяком случае, оно быстро рассеялось в воздухе и через несколько минут совсем исчезло. Еще одна погибшая надежда! Юноша в последний раз посмотрел на море и, окончательно убедившись, что там ничего не видно, стал спускаться по склону холма; потом углубился в чащу леса и еще через час вышел на лужайку. Там поджидал его Тартелетт среди своего двуногого и четырехногого стада. Чем же занимался все это время учитель танцев? Все тем же: изо всех сил тер один о другой два куска дерева, стараясь добыть огонь. Работал с упорством, достойным лучшего применения. - Ну, как? - спросил он издалека, заметив Годфри. - Удалось вам найти телеграфное отделение? - Оно закрыто, - ответил Годфри, все еще не решаясь открыть учителю всей правды. - Ну, а почта? - И почта оказалась закрытой... Но сначала пообедаем... Я умираю от голода!.. Позже я вам все расскажу... В это утро Годфри и его спутнику пришлось довольствоваться той же скудной трапезой, состоявшей из еще не иссякших запасов сырых яиц и моллюсков. - Очень здоровый режим! - уверял Годфри Тартелетта. Однако учитель танцев придерживался другого мнения. ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ, в которой герои озабочены поисками убежища и решают этот вопрос так, как его можно было решить День был на исходе, и Годфри решил отложить до завтра поиски места, удобного для жилья. На настойчивые вопросы учителя о результатах разведки, он, в конце концов, должен был признаться, что они попали на остров, остров Фины, и прежде чем подумать, как отсюда выбраться, нужно обеспечить хотя бы на первое время средства к жизни. - Остров? - воскликнул Тартелетт. - Да... остров. - Значит, он со всех сторон окружен морем? - Разумеется, а как же иначе? - Что же это за остров? - Я уже сказал вам... Остров Фины... Конечно, вы понимаете, почему я его так назвал. - Фи... Фи... - произнес Тартелетт с недовольной гримасой, - не вижу никакого сходства... Мисс Фина, окруженная водой!.. После этого печального разговора нашим Робинзонам ничего не оставалось, как провести вторую ночь в столь же плачевных условиях. Годфри отправился к скалистому мысу, чтобы снова запастись птичьими яйцами и раковинами. Ни на что другое пока рассчитывать не приходилось. Утолив кое-как голод, он свалился под тем же деревом и, сломленный усталостью, крепко заснул, тогда как Тартелетт все еще не мог примириться со своим новым положением и долго ворочался с боку на бок, предаваясь грустным мыслям. На другой день, 28 июня, потерпевшие кораблекрушение встали ни свет ни заря. Скромный завтрак был таким же, как накануне. К счастью, воду из ручья удалось заменить небольшой порцией молока от одной из коз, позволившей себя подоить. Ах, достойнейший Тартелетт! Куда девались всевозможные мятные гроги, портвейны, ликеры, хересы и коктейли, которых он, правда, не пивал, но всегда мог заказать в любом из ресторанов или баров Сан-Франциско! А теперь ему придется завидовать курам и козам, которые никогда не знавали ни спиртных, ни прохладительных напитков и лишь скромно довольствовались пресной водой! Да, он будет завидовать животным, которые живут на подножном корму, не испытывая потребности ни в вареной, ни в горячей пище! Ведь этим счастливцам достаточно кореньев, зерен и трав; завтрак всегда накрыт для них на зеленой скатерти. - Итак, в путь! - скомандовал Годфри, прервав размышления Тартелетта. И оба зашагали, сопровождаемые эскортом домашних животных, решительно не желавших от них отставать. План Годфри состоял в том, чтобы исследовать ту часть северного берега, где он заметил вчера группу гигантских деревьев. Быть может, прилив выкинул на отмель мертвые тела кого-нибудь из экипажа "Дрима"? Предать земле покойников - его первейший долг. Не исключено, что там найдутся и какие-нибудь обломки погибшего корабля. Но встретить живого человека Годфри теперь и не надеялся. Ведь после катастрофы прошло уже тридцать шесть часов. Первая линия дюн вскоре осталась позади. Годфри и учитель танцев достигли скалистого мыса, но он был таким же пустынным, как и накануне. Здесь они запаслись провизией, так как на северном побережье могло не оказаться ни яиц, ни раковин, а затем снова двинулись в путь, жадно всматриваясь в берег, устланный бахромой морских водорослей, выброшенных последним приливом. Ничего! Нигде ничего! Нельзя не согласиться с тем, что злая судьба, превратив в Робинзонов двух пассажиров "Дрима", обошлась с ними куда более жестоко, чем с их многочисленными предшественниками. Тем всегда перепадало хоть что-нибудь из корабельного имущества. Кроме предметов первой необходимости, Робинзоны могли воспользоваться даже обломками самого судна. Им доставались и съестные припасы, и орудия труда, и одежда, и оружие, словом все необходимое для удовлетворения элементарных жизненных потребностей. Здесь же не было ничего похожего! Темной ночью корабль бесследно исчез в пучине моря, не оставив после себя ни малейших следов! Ничего не удалось спасти, не было даже спичек, которые сейчас больше всего пригодились бы... Какой-нибудь главный господин, сидя в своей уютной комнате перед пылающим камином, скажет вам с милой улыбкой: - Но ведь нет ничего легче, как добыть огонь! Для этого существует тысяча способов! Например, два камня!.. Немного сухого мху или любой другой горючий материал! Взять хотя бы тряпицу... Да, но как ее зажечь?.. На худой конец, вместо огнива можно воспользоваться ножом... либо двумя кусками дерева, если будете энергично тереть их друг о друга, как это делают полинезийцы!.. - Пожалуйста, что ж, попробуйте сами! Так размышлял Годфри, продолжая свой путь. В те минуты для него не было ничего более важного. В самом деле, как он добудет огонь? Когда-то, сидя у камина в своей уютной комнате, он рассеянно помешивал угли, читая увлекательные книжки о путешествиях, и сам думал так же, как этот славный господин, который любит давать советы. Но теперь, очутившись на необитаемом острове, он убедился, что на деле все обстоит иначе и даже добывание огня превращается в сложную проблему. Он шагал, погруженный в свои мысли, а сзади плелся Тартелетт, взявший на себя заботу о стаде. Время от времени учитель танцев подзывал домашнюю птицу и, как настоящий пастух, подгонял следовавших за ним баранов, агути и коз. Вдруг Годфри заметил кустарник с ветвями, усеянными маленькими яркими яблочками. Сотни таких же плодов валялись на земле у подножья дюн. Юноша вспомнил, что это так называемая манзанилла, которую охотно употребляют в пищу индейцы в некоторых местностях Калифорнии. - Наконец-то! - воскликнул он. - Теперь у нас будет и другая пища, кроме яиц и моллюсков! - Разве это можно есть? - спросил Тартелетт, по привычке скорчив гримасу. - А почему бы и нет? - сказал Годфри и, срывая с веток манзаниллы спелые плоды, стал с удовольствием их поедать. Это были дикие яблоки, довольно терпкие, но все же приятные на вкус. Учитель танцев тут же последовал примеру юноши и, кажется, остался доволен. А Годфри пришло в голову, что из этих плодов можно приготовить напиток, который, во всяком случае, будет приятнее простой воды. Отдав дань яблокам, путники отправились дальше. Песчаные дюны скоро сменились прерией, которую пересекал маленький ручеек с проточной водой. Годфри видел его еще вчера с вершины конуса. А поодаль возвышались гигантские деревья, заинтересовавшие юношу накануне. Чтобы добраться до них, нашим путешественникам, утомленным четырехчасовым переходом, пришлось проделать не менее девяти миль. И только после полудня они достигли долины. Уголок этот был удивительно живописен. Здесь все восхищало и радовало глаз. Можно было не колебаться относительно выбора места для жилья! На обширном лугу, среди зарослей манзаниллы и других кустарников, вздымалось к небу десятка два гигантских деревьев: тех же родственных елям хвойных пород, что растут в лесах Калифорнии. Расположены они были полукругом, а у подножия расстилался зеленый ковер. На протяжении нескольких сотен шагов он покрывал берег ручья и затем переходил в большую песчаную площадку, усеянную скалами, утесами и глыбами камней, которая с северной стороны вытягивалась длинным выступом в море. Громадные хвойные деревья принадлежали к породе мамонтовых, или секвой. Англичане называют их веллингтониями, а американцы - вашингтониями. Разница очевидна для всех. Однако напоминает ли их название флегматичного победителя в битве при Ватерлоо [Веллингтон Артур (1769-1852) - английский полководец, командовал войсками в битве при Ватерлоо, в которой Наполеон потерпел поражение] или знаменитого основателя американской республики [Вашингтон Джордж (1732-1799) - американский деятель периода борьбы североамериканских колоний Англии за независимость; первый президент США] - в том и в другом случае это самые гигантские представители растительного мира Калифорнии и Невады. В разных частях этих штатов встречаются целые леса, состоящие из таких деревьев. Например, в Марипоза и Калавера окружность стволов иногда достигает от шестидесяти до восьмидесяти футов при высоте в триста футов, а в Иоземитской долине известно одно дерево, которое имело в обхвате не менее сотни футов. Верхние ветви этой, теперь уже поверженной секвойи достигали высоты Мюнстерского собора в Страсбурге, иначе говоря - вздымались до четырехсот футов. Упоминаются и другие феномены растительного царства. Основание ствола одной из спиленных секвой послужило для местных жителей танцевальной площадкой, где могли одновременно кружиться от восьми до десяти пар. Но настоящий гигант из гигантов, составляющий гордость штата, это "Мать леса" - старая секвойя - в пятнадцати милях от Мерфи, достигшая четырехтысячелетнего возраста. Высота этого исполина - четыреста пятьдесят два фута. Он вздымается выше собора Святого Петра в Риме, выше пирамиды Гизеха, выше железной колоколенки на одной из башен Руанского собора, самого высокого здания в мире [более высокие здания, чем Руанский собор, появились уже через несколько лет после выхода романа]. Странный каприз природы забросил в незапамятные времена на этот остров семена гигантских деревьев. Самые большие из них были здесь высотою примерно в триста футов, самые "маленькие" - в двести пятьдесят. Некоторые из деревьев, прогнившие внутри от старости, образовали у основания гигантскую арку, через которую легко мог проехать целый отряд всадников. Годфри был потрясен великолепием этих феноменов природы, обычно растущих на высоте трех - трех с половиной километров над уровнем моря. Он подумал даже, что ради этого бесподобного пейзажа стоило совершить такое далекое путешествие. В самом деле, с чем можно было сравнить стройные светло-коричневые колонны, которые вздымались, почти не уменьшаясь в диаметре от корня до первых разветвлений! Эти цилиндрические стволы, высотою от восьмидесяти до ста футов, переходили в огромные ветви, почти такие же толстые, как и сами стволы, образуя целый лес, висящий в воздухе. Одна из гигантских секвой - самая большая из всех - особенно привлекала внимание Годфри. У основания ее зияло дупло шириною от четырех до пяти и высотою в десять футов, внутрь которого легко было проникнуть. Сердце гиганта исчезло, ядро древесины превратилось в мягкую белую пыль, дерево держалось только на своей толстой коре, скрепленной заболонью [наружные слои древесины, отличающиеся от внутренних меньшей плотностью], но могло простоять еще целые века. - За неимением пещеры или грота, - вскричал Годфри, - пусть это дупло станет нам жилищем! У нас будет деревянный дом и высоченная башня, каких не найдешь и в обжитых местах. Здесь мы сможем укрыться от непогоды. Пойдемте же, Тартелетт, пойдемте! И схватив за руку своего спутника, юноша увлек его за собой внутрь секвойи. Почва в диаметре не менее десяти английских футов была покрыта слоем растительной пыли. Высоту же, где закруглялся свод, мешала определить темнота. Сквозь стенки, образованные корой, не проникало ни одного луча света. Отсюда легко было заключить, что в стенках не было ни щелей, ни трещин, сквозь которые пробивался бы дождь или ветер. Итак, наши Робинзоны оказались в довольно сносных условиях, и теперь могли не бояться любой непогоды. Вряд ли какая-нибудь пещера могла быть более прочной, более сухой или более укрытой. Ничего не скажешь, лучшего места им было не найти! - Ну, Тартелетт, какого вы мнения об этом естественном убежище? - спросил Годфри. - Оно великолепно, но где камин? - Прежде, чем говорить о камине, нужно еще добыть огня! На этот логичный ответ возражения не последовало. Годфри пошел знакомиться с окрестностями. Как мы уже говорили, почти вплотную к секвойям подступала прерия, образуя перед ними как бы опушку леса. Извилистый ручеек, пересекая зеленый ковер, приносил в эти удушливые места благодатную свежесть. По краям его росли кустарники различных пород: мирты, мастика, манзаниллы, которые должны были обеспечить наших Робинзонов запасом диких яблок. Поодаль виднелись отдельные группы деревьев: дубы, буки, сикоморы, выглядевшие кустами рядом с гигантами растительного мира, которые при восходе солнца отбрасывали свою тень до самого моря. Вся прерия была покрыта зеленеющим кустарником, который Годфри решил завтра же исследовать. Этот живописный уголок понравился не только юноше, но и домашним животным. Агути, козы и бараны охотно вступили во владение пастбищами, изобилующими травой и кореньями. Что касается кур, то они тут же стали жадно клевать зерна и червей на берегу ручья. Безмолвие этих пустынных мест нарушилось кудахтаньем, мычанием, блеянием, топотом. Жизнь заявляла свои права! Годфри вернулся к секвойям и еще раз внимательно осмотрел дерево, в котором решил поселиться. Первые ветки росли так высоко над землей, что до них невозможно было добраться, по крайней мере снаружи. "Быть может, туда удастся влезть изнутри, если дупло простирается на такую высоту?" - подумал юноша. В этой густой кроне, соединенной с огромным стволом многочисленными ветвями, можно было найти надежное убежище в случае опасности, да и само дупло послужило бы хорошим укрытием. Тем временем солнце уже довольно низко опустилось над горизонтом и окончательное устройство жилища пришлось отложить на завтра. После ужина, с десертом из диких яблок, наши путники расположились на ночлег. Что могло быть удобнее для сна, чем эта растительная пыль, покрывавшая почву в дупле внутри секвойи? В честь дядюшки Виля, пославшего его в путешествие, Годфри решил назвать это гигантское дерево "Вильтри" [Well-Tree - дерево Виля (англ.)], невзирая на то, что граждане Соединенных Штатов присвоили подобным деревьям имя одного из великих граждан американской республики. ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ, в которой очень кстати разражается удар молнии Обстоятельства сильнее нас. Годфри, прежде такой веселый, беззаботный, беспечный, все получавший от жизни, в новом положении сделался другим человеком. Его спокойное существование никогда не нарушали заботы о завтрашнем дне. В роскошном особняке на Монтгомери-стрит ни одна тревожная мысль не смущала его сна, продолжавшегося по десяти часов. Теперь все резко изменилось. Очутившись на необитаемом острове, отрезанный от всего мира, предоставленный самому себе, вынужденный столкнуться лицом к лицу с суровой действительностью, он оказался в таких условиях, при которых растерялся бы и не такой непрактичный человек... Прежде всего, надо было узнать, что сталось с "Дримом". Но что могли сделать два беспомощных человека, заброшенные на остров, столь же незаметный в необозримом океане, как булавка в стоге сена или песчинка на дне морском? Даже неисчислимые богатства дядюшки Кольдерупа в данном случае были бессильны! Хотя убежище вполне себя оправдывало, Годфри провел беспокойную ночь. Его мозг лихорадочно работал: мысли об утраченном прошлом, которого было до боли жаль, переплетались в мозгу с неопределенным настоящим и переносились в будущее, которое страшило больше всего! Перед этими суровыми испытаниями его ленивая прежде мысль, скованная безмятежным существованием, мало-помалу просыпалась от дремоты. Годфри твердо решил всеми силами бороться с обрушившимися на него трудностями, сделать все возможное, чтобы найти выход из создавшегося положения. Если это ему удастся, такой урок не пройдет бесследно. Юноша встал на рассвете с намерением заняться устройством более удобного жилья. Кроме того, следовало, наконец, как-то решить вопрос с нищей и связанной с ней проблемой огня. Затем позаботиться о предметах первой необходимости - орудиях, оружии и одежде, которая в скором времени так обветшает, что оба Робинзона должны будут подражать моде полинезийских островитян. Тартелетт между тем спал крепким сном. Темнота мешала его разглядеть, но он заявлял о своем присутствии громким храпом. Бедняга, переживший кораблекрушение, оставался в свои сорок пять лет таким же легкомысленным, каким был до случайной катастрофы его ученик, и, конечно, в этих условиях он был не только бесполезен, но скорее даже обременителен. Ведь Годфри постоянно приходилось заботиться о своем учителе. Но что поделаешь? Не бросать же товарища по несчастью на произвол судьбы? Во всяком случае, это было живое существо, хотя, по правде говоря, проку от него было меньше, чем от любой дрессированной собаки, послушно исполняющей приказания своего хозяина и готовой отдать за него жизнь. Но даже с Тартелеттом, при всей его бесполезности, можно было переброситься несколькими словами, разумеется, только по пустякам, а иногда и посетовать вместе с ним на судьбу. Как-никак Годфри мог слышать человеческий голос! Все же учитель танцев был поумнее робинзонова попугая! С Тартелеттом Годфри чувствовал себя не таким одиноким, а в его положении не могло быть ничего ужаснее перспективы одиночества! "Робинзон без Пятницы и Робинзон с Пятницей! Какое тут может быть сравнением - думал Годфри. Однако в это утро, 29 июня, юноша с удовольствием остался один и прежде всего решил заняться обследованием той местности, где возвышались секвойи. Быть может, ему посчастливится обнаружить какие-нибудь плоды или съедобные корни, которым обрадуется, как ребенок, учитель танцев. Итак, предоставив Тартелетту спать сколько ему вздумается, Годфри пустился в путь. Легкий туман еще окутывал берег и море, но на севере и востоке воздух уже становился прозрачным под воздействием солнечных лучей. День обещал быть прекрасным. Срезав себе толстую палку, Годфри направился к той незнакомой ему части берега, которая мысом выдавалась в море. Пройдя около двух миль, он решил сделать привал и приступил к первому завтраку, состоявшему из великолепных устриц и других съедобных моллюсков, которые были здесь в изобилии. - Во всяком случае, с голоду тут не умрешь, - сказал он самому себе. - Здесь десятки тысяч устриц, а такая еда не противопоказана для самого изнеженного желудка! Если Тартелетт недоволен, то только потому, что он вообще не любит никаких моллюсков! Ничего, стерпится - свыкнется и даже полюбит! - утешал себя Годфри. "Можно предположить, - думал он, - что устрицы в должном количестве не менее питательны, чем хлеб и мясо. Перевариваются они легко и вполне безопасны, конечно, если ими не злоупотреблять, как и всякой другой пищей". Окончив завтрак, Годфри взял свою палку и пошел к юго-востоку по правому берегу ручья. Этот маршрут через прерию должен был вывести его к длинной линии кустарников, а затем к отдельным группам деревьев, которые он заметил накануне и хотел осмотреть поближе. Юноша прошел в этом направлении еще около двух миль, ступая по густой траве, покрывавшей землю зеленым бархатистым ковром. Стал водяных птиц с шумом летали вокруг незнакомца, вторгшегося в их владения. В прозрачной воде ручья виднелись рыбы разных пород. В этом месте ширина его была около четырех или пяти ярдов. Наловить рыбу здесь было бы совсем нетрудно. Но как ее изжарить? Проблема по-прежнему оставалась неразрешенной! Благополучно добравшись до первой линии кустарников, Годфри, к своей великой радости, обнаружил два вида плодов или кореньев, из которых одни были съедобны, правда, только в вареном виде, зато другие годились в пищу и в сыром. Эти растения - довольно распространенное средство пропитания у американских индейцев. Первые из них, называемые "камас", произрастают на какой угодно почве, даже на столь бесплодной, где больше ничего не растет. Из этих корней, по форме напоминающих луковицу, приготовляют муку, богатую клейковиной и вполне питательную. Кроме того, в жареном или печеном виде камас может заменить картофель. Другой род корнеплодов, ямс [растение, корни которого богаты крахмалом и используются в пищу, подобно картофелю; растет главным образом в тропиках], хотя и не обладает такими питательными свойствами, как камас, но имеет перед ним явное преимущество: ямс можно употреблять в сыром виде. Довольный своим открытием, Годфри не замедлил отведать великолепного ямса, затем, нарвав пучок для Тартелетта, перебросил его через плечо и пустился в обратный путь. Увидев аппетитные луковицы, учитель танцев встретил молодого человека распростертыми объятиями и с такой жадностью набросился на еду, что Годфри пришлось сдерживать своего воспитателя. - Не мешайте мне, Годфри! - взмолился Тартелетт. - Сегодня у нас есть эти корешки, а кто знает, будут ли завтра? - И завтра, и послезавтра, в любой день и час! Стоит только пойти и нарвать их. - Прекрасно, Годфри! Но что делать с этими камасами? - Из камасов мы приготовим муку и хлеб, когда у нас будет огонь. - Огонь! - воскликнул учитель танцев, сокрушенно покачав головой. - Огонь! А как его достать? - Пока еще не знаю, - ответил Годфри, - но так или иначе, мы его добудем! - Увы, мой дорогой Годфри! Я впадаю в бешенство, как только подумаю, что другим людям стоит лишь чиркнуть спичкой, чтобы сразу появился огонь. Вот уж никогда не предполагал, что окажусь в таком дурацком положении! На Монтгомери-стрит достаточно попросить спичку у какого-нибудь джентльмена с сигарой во рту, и он немедленно протянет вам коробок... А здесь? - Здесь не Сан-Франциско и не Монтгомери-стрит, дорогой Тартелетт, и на любезность прохожих рассчитывать не приходится... - Но почему же нужно непременно печь хлеб или жарить мясо? Почему природа не устроила, чтобы мы могли питаться одним воздухом? - Когда-нибудь дойдем и до этого, - сказал Годфри, улыбаясь. - Вы думаете? - Да. Ученые, во всяком случае, занимаются этим вопросом. - Неужели? Но на чем они основываются в изысканиях этого нового вида пищи? - На том соображении, что пищеварение и дыхание - функции близкие, а потому, вероятно, могут заменить одна другую. В тот день, когда химикам удастся достигнуть того, чтобы питательные вещества усваивались через дыхание - задача будет решена. Весь вопрос в том, как изобрести питательный воздух: если ученые добьются успеха, можно будет вдыхать свой обед вместо того, чтобы съедать его. Вот и все. - Какая жалость, что это ценное открытие все еще не сделана - воскликнул учитель танцев. - С каким удовольствием я вдохнул бы в себя полдюжины сандвичей и хороший бифштекс! И предавшись сладкой мечте о воздушных обедах, Тартелетт невольно открыл рот и стал дышать полной грудью, забыв, что с грехом пополам может насытить себя и обычным способом. Годфри вернул его к действительности. Нужно было заняться устройством жилища в дупле секвойи: прежде всего очистить его от мусора и удалить несколько центнеров растительной пыли, в которой нога утопала по щиколотку. За два часа они едва управились с этой малоприятной работой, но зато комната теперь была немного прибрана, хоть пыль и поднималась столбом при малейшем движении. Толстые корни секвойи, переплетающиеся на поверхности, образовали хоть и неровный, но удобный пол. В двух противоположных углах были устроены постели. Тюфяками служили высушенные на солнце пучки травы. Со временем наши Робинзоны рассчитывали изготовить необходимую мебель: деревянные кровати, скамейки и столы. Сохранившийся у Годфри прекрасный нож с пилкой и буравом в этих условиях окажет несомненную помощь. Нечего было жаловаться и на отсутствие света: он вливался волнами в широкое входное отверстие. В дурную погоду можно было есть и работать, не выходя из дупла. Если для большей безопасности придется впоследствии закрыть этот вход, Годфри рассчитывал проделать в коре секвойи одну или две скважины, которые могли бы заменить окна. Что касается высоты свода, то без внутреннего освещения определить ее было невозможно. Во всяком случае, длинный шест - от десяти до двенадцати футов, - который Годфри поднимал над головой, не встречал никакого препятствия. Значит, "потолок" находился на неопределенной высоте. Предстояло еще установить, как далеко простирается пустота. Но заняться этим можно будет позднее - вопрос не из срочных. Весь день незаметно прошел в работе. Годфри и Тартелетт настолько устали, что им показалось великолепным ложе из сухой травы, к счастью, заготовленной впрок в большом количестве. Но из-за нее пришлось вступить в борьбу с курами, пожелавшими устроить себе насест внутри того же дупла. Ничего не оставалось, как наломать веток и загородить ими вход, подыскав для курятника более подходящее место - в дупле другого дерева. К счастью, ни бараны, ни козы, ни агути не испытывали подобного искушения. Домашним животным нравилось пастись на воле, и они даже не пытались переступить установленный барьер. Забор из сухих веток кустарника не стал бы для них преградой. Следующие дни ушли на устройство и оборудование жилища, а также на заготовку провизии. Нужно было набрать побольше яиц и моллюсков, корней ямса и плодов манзаниллы. Каждое утро приходилось совершать походы на побережье за устрицами. Все это отнимало много часов, а ведь известно, как быстро летит время, когда у человека забот полон рот. Посуда, состоящая из нескольких двустворчатых раковин, заменявших чашки и тарелки, была вполне достаточной для той простой пищи, какую употребляли наши Робинзоны. Пока что лучшей посуды им и не требовалось. Стирка белья в ручье входила в обязанность Тартелетта, который легко справлялся с этим нехитрым делом, так как весь гардероб потерпевших кораблекрушение сводился к двум рубашкам и двум парам штанов, если не считать еще двух носовых платков и двух пар носков. Во время стирки Годфри и Тартелетт оставались в чем мать родила, но солнце было таким палящим, что белье высыхало быстро. Так они прожили до 3 июля, не страдая ни от дождя, ни от ветра. Жилье было вполне сносным. Ни на что лучшее и не могли рассчитывать Годфри и Тартелетт, выброшенные кораблекрушением на этот необитаемый остров. Разумеется, нельзя было пренебрегать ни малейшими шансами на спасение. Годфри ежедневно ходил к северо-западному мысу и внимательно осматривал все открывающееся оттуда морское пространство, но ни разу не видел на горизонте ни парусного корабля, ни рыбачьего баркаса, ни дыма проходящего парохода. Очевидно, остров Фины лежал в стороне от путей торговых и пассажирских судов. Приходилось запастись терпением и дожидаться счастливого случая. И только в редкие часы досуга Годфри, пробуждаемый Тартелеттом, возвращался к важной и до сих пор не решенной проблеме огня. Прежде всего он попробовал подыскать что-нибудь похожее на трут - вещество, абсолютно сухое и легко воспламеняющееся. Подходящими показались ему грибные наросты, которые обычно появляются в старых дуплах. После долгой просушки они могли бы, вероятно, послужить горючим материалом. Найдя несколько таких грибов, Годфри разломал их на мелкие куски и сушил на солнечной поляне, где они лежали до тех пор, пока, в конце концов, не превратились в порошок. Затем Годфри тупым краем ножа стал высекать из камня искры, пытаясь направить их на легковоспламеняющийся материал. Но, несмотря на все его усилия, порошок не загорался. После этого Годфри проделал такие же опыты над древесной трухой, накопившейся за много веков в дупле большой секвойи, потом над тщательно просушенной морской губкой, росшей между скалами, но ни в том, ни в другом случае ничего не получалось. Искра, высеченная из камня ударом ножа, тотчас же гасла, не воспламеняя этого заменителя трута. От этого можно было прийти в отчаяние! До каких же пор они будут обходиться без огня? Годфри и Тартелетт с трудом уже выносили пищу, состоявшую из плодов, кореньев и моллюсков, и не без основания опасались желудочных заболеваний. При виде пасшихся баранов, коз и агути они, особенно учитель танцев, начинали чувствовать острый голод и пожирали глазами это живое мясо. Так дальше продолжаться не могло! И вдруг им на помощь пришла сама природа. В ночь с 3 на 4 июля, после нескольких дней изнурительной жары, которую не в силах был умерить даже дувший с моря ветер, разразилась давно собиравшаяся страшная гроза. Годфри и Тартелетт были разбужены в первом часу ночи зловещими ударами грома, сопровождавшимися ослепительными вспышками молнии. Дождя еще не было, но с минуты на минуту должен был разразиться ужасный ливень. Годфри встал и пошел взглянуть на небо. Оно пламенело гигантским заревом, будто охваченное пожаром, и на огненном фоне проступала ажурная хвоя деревьев, напоминая четкий рисунок китайских теней. Вдруг среди раскатов грома небесное пространство прорезал яркий и резкий зигзаг молнии. По Вильтри сверху донизу пробежала электрическая искра. Годфри, брошенный сильным толчком на землю, поднялся на ноги среди бушующего огненного дождя: молния воспламенила сухие ветки на вершине дерева, и на землю падали раскаленные добела угли... Годфри тут же закричал Тартелетту: - Огонь! Огонь! - Огонь! - подхватил Тартелетт. - Да будет благословенна молния, которая его нам принесла! И оба они тотчас бросились к пылающим углям, часть которых уже тлела без огня, и сложили их в кучу вместе с сухими ветками, собранными тут же, у подножья дерева. Потом вернулись в свое темное жилище как раз в ту минуту, когда дождь хлынул с новой силой и потушил пожар, угрожавший верхушке Вильтри. ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ, в которой Годфри снова замечает легкий дымок, но теперь на другом конце острова Гроза разразилась как нельзя более кстати! Теперь нашим героям не нужно будет изощряться подобно Прометею, чтобы похитить небесный огонь. Само небо, как выразился Тартелетт, оказалось настолько любезным, что прислало им огонь вместе с молнией. Теперь остается лишь позаботиться о его сохранении! - Нет, мы не дадим ему погаснуть! - вскричал Годфри. - Тем более, что топлива тут вдоволь и можно будет без конца подбрасывать! - ответил Тартелетт, выражая свое удовольствие радостными возгласами. - Верно, - ответил юноша, - но кто будет этим заниматься? - А это уж предоставьте мне! Если понадобится, я буду бодрствовать и днем, и ночью, - сказал учитель танцев, размахивая горящей головней. И он действительно просидел у огня до восхода солнца. Сучьев и хвороста возле больших деревьев было в изобилии. Как только рассвело, Годфри и Тартелетт, собрав топливо в большую кучу, стали подбрасывать его в костер. Яркое пламя вспыхивало с веселым треском, пожирая новые порции горючего. Для костра было выбрано удобное место в промежутке между толстыми корнями одной из соседних секвой. Тартелетт, задыхаясь от натуги, все время раздувал костер, хотя этого совсем не требовалось - огонь и не собирался гаснуть. При этом танцмейстер принимал самые рискованные позы, следя за серым дымом, завитки которого вздымались вверх и терялись в густой листве. Но пора было приниматься за дело! Ведь наши Робинзоны мечтали о благословенном огне совсем не для того, чтобы им любоваться или просто греть руки у костра. В жарком климате в этом не было нужды. С помощью огня они получат здоровую и разнообразную пищу. Теперь можно будет покончить со скудным, достаточно надоевшим рационом. На обсуждение этого важного вопроса они потратили часть утра. - Перво-наперво мы зажарим пару цыплят! - воскликнул Тартелетт, от вожделения пощелкивая зубами. - Затем добавим к этому окорок агути, жаркое из барашк