быстро приближалась. Скоро ее уже можно было разглядеть невооруженным глазом, а затем - различить белую струю воды у носа и длинную пенистую борозду за кормой, расширявшуюся, как хвост у кометы. В четверть двенадцатого капитан Тюркот причалил и взошел на палубу "Дрима". - Итак, капитан, какие новости? - спросил Годфри, пожимая ему руку. - А, здравствуйте, мистер Годфри! Добрый день! - Эти буруны действительно представляют опасность? - Одна видимость! - ответил капитан. - Мы не обнаружили никаких рифов. Наши люди ошиблись. По правде говоря, я не очень в это поверил. - Теперь, значит, нас уже ничто не задержит? - спросил Годфри. - Да, теперь мы возьмем наш курс. Но прежде я должен определить координаты. - Шлюпку можно поднять на борт? - спросил помощник. - Нет, - ответил капитан, - она еще может понадобиться. Возьмите ее на буксир. Приказание капитана было исполнено, и шлюпка привязана за кормой "Дрима". Спустя сорок пять минут капитан Тюркот, с секстантом в руке, измерил высоту солнца и определил курс. Покончив с этим делом и бросив последний взгляд на горизонт, он позвал своего помощника и увел к себе в каюту, где они довольно долго совещались. День был прекрасный. "Дрим" мог идти своим ходом, не прибегая к помощи парусов. Ветер так ослабел, что при усиленной работе винта не смог бы их раздувать, а потому они были убраны. Годфри блаженствовал. Плавание по тихому морю, под ясным небом вселяло в него столько бодрости, укрепляло душу и тело! Однако ничто не могло развеселить бедного Тартелетта. Хотя состояние моря и не внушало теперь непосредственных опасений, житель танцев потерял уже всякую способность реагировать на погоду. Он заставил себя пообедать, не чувствуя ни вкуса, ни аппетита. Годфри хотел снять с него спасательный пояс, сдавливавший ему грудь, но Тартелетт решительно воспротивился. Разве не могло это соединение дерева и железа, называемое кораблем, треснуть в любую минуту? Наступил вечер. Туман нависал густой завесой, не достигая, однако, поверхности моря. Судя по этому признаку, ночь будет непроглядно темной. Хорошо, что хоть рифов не оказалось поблизости! Ведь капитан Тюркот сверил их расположение по карте. Впрочем, столкновения возможны всегда, особенно в такие туманные ночи. Вскоре после захода солнца были зажжены все фонари: белый - на верху фок-мачты, на вантах - справа - зеленый, слева - красный. Если бы столкновение и произошло, то, во всяком случае, не по вине "Дрима" - утешение, впрочем, довольно слабое. Потонуть, даже при соблюдении всех морских правил, - все равно потонуть. Если кто-либо на "Дриме" приходил к такому заключению, то прежде всего, конечно, Тартелетт. Однако этот достойный человек, перекатываясь от борта к борту и от носа к корме, добрался все-таки до своей каюты; между тем Годфри прошел в свою. Учитель танцев - по-прежнему с сомнением, а молодой человек с надеждой спокойно провести ночь, так как "Дрим" тихо покачивался на длинной волне. Капитан Тюркот, передав вахту помощнику, тоже отправился к себе, чтобы отдохнуть несколько часов. Все было в порядке. Судно могло держать курс даже и при тумане, оставлявшем все же достаточную видимость. Похоже на то, что туман не собирался сгущаться. Никакая опасность не угрожала. Через двадцать минут Годфри уже крепко спал, а мучимый бессонницей Тартелетт, в одежде и со спасательным поясом, издавал протяжные вздохи. Вдруг, около часа ночи, Годфри проснулся от ужасных криков. Вскочив с койки, молодой человек наскоро оделся и натянул сапоги. Но не успел он выскочить из каюты, как на палубе раздались вопли: "Мы тонем! Мы тонем!" Годфри бросился наверх. В полуюте он наткнулся на бесформенную массу, в которой с трудом распознал Тартелетта. Весь экипаж находился на палубе. Матросы мгновенно выполняли приказания капитана и помощника. - Столкновением - спросил Годфри. - Не знаю... Ничего не знаю... Такой проклятый туман, - отвечал помощник. - Ясно только, что мы тонем... - Тонем? - переспросил Годфри. И действительно, "Дрим", очевидно наскочив на риф, медленно и неотвратимо погружался. Вода доходила уже до палубы и, без сомнения, залила уже топку и погасила огонь. - Бросайтесь в море, мистер Годфри! - вскричал капитан. - Нельзя терять ни минуты! Корабль идет ко дну! Если вы будете медлить, вас затянет водоворот! - А мой учитель? - Я о нем позабочусь. Мы находимся всего в полукабельтове [кабельтов - морская мера длины - около 200 м] от берега. - А вы, капитан? - Мой долг - покинуть корабль последним, и я остаюсь! - сказал капитан. - Быстрее: Быстрее! Дорога каждая секунда! Годфри несколько мгновений колебался, но вода уже стала заливать палубу. Зная, что Годфри плавает, как рыба, капитан схватил его за плечи и толкнул в море. И как раз вовремя! Если бы не такая тьма, можно было бы увидеть, как возле "Дрима" разверзлась водяная бездна. Океан был спокойный, и Годфри удалось в несколько взмахов отплыть от водяной воронки, которая втянула бы его в себя, подобно Мальстрему [водоворот около берегов Норвегии]. Все это произошло за какую-нибудь минуту. Среди криков отчаяния гасли один за другим корабельные фонари. Сомневаться не приходилось: "Дрим" пошел ко дну... Годфри вскоре добрался до большой высокой скалы, где и нашел укрытие от прибоя. Напрасно взывая из кромешной тьмы, не слыша никакого ответа, не зная, где он находится, на уединенной ли скале или на вершине; какого-нибудь рифа, быть может единственный, уцелевший от кораблекрушения, молодой человек стал дожидаться наступления дня. ГЛАВА ВОСЬМАЯ, в которой Годфри предается печальным размышлениям относительно мании путешествий Прошло долгих три часа прежде, чем на горизонте появилось солнце. В подобных обстоятельствах часы ожидания могут показаться вечностью. Для начала испытание было слишком суровым. Но ведь Годфри пустился в море не ради увеселительной прогулки! Отправляясь в путешествие, он прекрасно сознавал, что счастливая, спокойная жизнь остается позади и не следует ждать ничего хорошего, когда приходится преодолевать всевозможные трудности, встречающиеся на пути. Но что бы ни случилось, путешественник не должен терять мужества! Пока что он находился в полной безопасности. Волны не достанут его на этой скале, омываемой морским прибоем. А во время прилива? "Нет, - рассудил Годфри, - кораблекрушение произошло при новолунии, когда вода достигает высшего уровня. Значит, волны меня не коснутся..." А каково положение этой скалы? Была ли она уединенной или возвышалась над цепью рифов? Что это за берег, который капитан Тюркот разглядел во тьме? Какому он мог принадлежать материку? Очевидно, во время бури, не утихавшей несколько дней, "Дрим" был отброшен со своего пути, а взять прежний курс не удалось. Конечно, так оно и было, иначе капитан Тюркот не стал бы утверждать, что в этом месте на его карте не обозначено никаких рифов. И говорил он это не далее, как два-три часа назад. Кроме того, он же сам ездил на разведку, чтобы проверить утверждение вахтенных, будто бы заметивших на востоке буруны... Теперь-то уж было совершенно ясно, что если бы капитан Тюркот еще немного продолжил свою разведку, не случилось бы катастрофы. Но зачем возвращаться к прошлому? Чему быть, того не миновать! Для Годфри сейчас самое важное - это вопрос жизни и смерти - выяснить, нет ли поблизости какой-нибудь земли. В какой части Тихого океана он очутился, можно будет поразмыслить потом. Как только наступит день, он должен во что бы то ни стало покинуть эту скалу, чья плоская вершина имела не более двадцати шагов в длину и ширину. Но как ее покинуть, если не окажется поблизости ни островка, ни земли? Вполне возможно, что капитана ввел в заблуждение туман, и Годфри ничего вокруг себя не увидит, кроме беспредельного моря... Увы, он ничего не видел. Не доносилось никаких запахов, которые свидетельствовали бы о близости земли. Уши не улавливали никаких характерных звуков. Ни одна птица не рассекала крыльями темноту. Вокруг ничего не было, кроме водяной пустыни... Годфри прекрасно сознавал, что на спасение у него один шанс из тысячи, и дело теперь шло не о том, чтобы продолжить кругосветное путешествие, а чтобы без страха глянуть в лицо смерти. Единственно, что от него зависело - терпеливо ждать наступления дня, а затем покориться судьбе, если спасение окажется невозможным, либо решиться на все, если представится этот единственный шанс из тысячи. Рассуждая таким образом, он немного успокоился и в задумчивости сел на скалу. Держась наготове, чтобы можно было в любую минуту пуститься вплавь, он снял с себя вымокшую шерстяную куртку и отяжелевшие от воды сапоги. Но неужели не спасся кроме него ни один человек? Неужели никто из экипажа "Дрима" не сможет добраться до земли? Страшно подумать, что всех могло затянуть в водоворот, который образуется на поверхности вокруг тонущего корабля! Последний, с кем говорил Годфри, был капитан Тюркот. Отважный моряк решил покинуть судно последним. Он же предусмотрительно толкнул Годфри за борт, когда палуба начала погружаться... А как же все остальные: несчастный Тартелетт, на которого Годфри наткнулся, взбегая на палубу, бедный китаец, забившийся в трюм? Что с ними сталось? Неужели только ему одному удалось спастись? Но ведь на буксире была шлюпка! Не мог ли кто-нибудь из команды воспользоваться ею и покинуть тонущий корабль? Нет, скорее всего и ее затянуло водоворотом, и теперь она покоится на дне, на глубине двух или трех десятков морских сажень. Годфри подумал, что если в этой непроглядной тьме ничего нельзя увидеть, то слышать можно не хуже, чем днем. Ничто не мешало ему средь этой тишины кричать, звать на помощь. Быть может, на его зов откликнется кто-нибудь из спутников? И вот он стал изо всех сил кричать, чтобы быть услышанным на большом расстоянии. Напрасно. Никто не отвечал. Он звал на помощь, повторяя призывы по нескольку раз, поворачиваясь во все стороны. Полное молчание. - Один, я совсем один, - в отчаянии шептал юноша. Никакого ответа. Даже эхо не вторило его крику. Будь поблизости утесы, скалы или высокие берега, его крики, отраженные препятствием, возвратились бы назад. Итак, либо берег на востоке от скалы был так низок, что не мог отражать звуков, либо, что более вероятно, никакой земли поблизости не было. В таком случае риф, на котором нашел убежище Годфри, расположен в море уединенно. Вот так и прошли три долгих часа. Продрогший от холода, Годфри ходил взад и вперед по вершине скалы, стараясь согреться. Наконец, облака в зените слегка посветлели. Это было отражение первых лучей солнца. Повернувшись в ту сторону, где могла находиться земля, Годфри пытался разглядеть, не выступит ли из темноты силуэт какого-нибудь утеса. Поднимающееся солнце должно было резко обозначить его контуры. Но заря еще только занималась, и ничего нельзя было разглядеть. Море было окутано легким туманом, который не давал различить очертаний прибрежных скал - если, разумеется, поблизости был берег и возле берега рифы. Да и не стоило вдаваться в иллюзии. Скорее всего буря выбросила Годфри на уединенную скалу где-то в Тихом океане. А раз так, то его ожидает скорая смерть, смерть от голода, от жажды, или, захоти он этого, смерть в морской пучине, которая будет его последним прибежищем. Но юноша все еще всматривался вдаль, сосредоточив в своем пристальном взгляде всю силу воли и всю свою еще не погасшую надежду. Но вот утренний туман стал мало-помалу рассеиваться. Перед глазами Годфри постепенно начали вырисовываться камни и рифы, окружавшие его скалу, точно морские звери. Это было скопление глыб странной формы и всевозможных размеров, обращенных к западу и к востоку. Огромный утес, на вершине которого находился Годфри, выступал к западу от гряды коралловых рифов, приблизительно в тридцати морских саженях от того места, где потерпел кораблекрушение "Дрим". Море там было, по всей вероятности, очень глубоко, так как от парохода не осталось и следов. Не видно было даже верхушек мачт. Впрочем, подводные течения могли отнести корабль в другую часть моря. Одного взгляда достаточно было Годфри, чтобы понять все. Ждать спасения с этой стороны было бесполезно. Все его внимание вскоре обратилось на полосу бурунов, постепенно выступивших из тумана. Надо заметить еще, что уровень моря был сравнительно низок, и благодаря отливу над поверхностью проступали многочисленные скалы, разделенные то обширными водяными пространствами, то маленькими проливами. Если бы они примыкали к какому-нибудь берегу, добраться до него не составило бы никакого труда. Однако ничего похожего на берег нельзя было различить. Никаких признаков, указывающих на близость земли! Туман между тем все больше рассеивался, расширяя поле зрения Годфри. Теперь он мог уже видеть на расстоянии полумили. Среди скал блестели песчаные отмели, покрытые водорослями. Это было несомненным признаком побережья. Значит, поблизости должен находиться либо материк, либо остров. Действительно, восточная часть горизонта вскоре открыла взору ряд низких дюн, усеянных гранитными глыбами. Солнце выпило уже все утренние испарения, и его огненный диск медленно выплывал из воды. - Земля! Земля! - закричал Годфри. И, протянув к ней руки, юноша, охваченный неожиданным счастьем, опустился на колени. И в самом деле, это была земля. Рифы образовывали в этом месте выступ наподобие южного мыса бухты не менее двух миль в окружности. Поверхность его представляла плоскую отмель, окаймленную маленькими дюнами, поросшими невысокой травой. Видно было, как она колыхалась от ветра. С места, где он стоял, Годфри мог охватить взглядом все побережье. Ограниченное с севера и с юга неровными выступами, оно было не длиннее пяти-шести миль, и, конечно, могло составлять часть какой-нибудь большой земли. Так или иначе, потерпевший кораблекрушение найдет здесь хотя бы временное прибежище. Годфри вздохнул с облегчением. Скала, на которой он очутился, не была уединенной! - К земле! К земле! - подбадривал он себя и прежде, чем покинуть утес, еще раз осмотрелся, окинув взглядом беспредельное море. Не заметит-ли он каких-нибудь обломков кораблекрушения, следов "Дрима", кого-нибудь из оставшихся в живых? Ничего... Не видно было и шлюпки. Без сомнения, и ее постигла общая участь. И тут Годфри подумал, что кто-нибудь из его спутников мог, так же, как и он, спастись на одном из рифов, и сейчас тоже ожидает наступления дня, чтобы попытаться доплыть до берега. Но никого не было видно ни на скалах, ни на отмели. Рифы были так же пустынны, как и океан! Но, если нет живых людей, может быть море выбросило трупы? А что если там, среди рифов, покоятся останки кого-нибудь из его спутников? Нет, ни на одной из скал, - отчетливо выступавших из воды после отлива, никого не было - ни живого, ни мертвого. Итак, Годфри остался в одиночестве! В борьбе с угрожавшими ему опасностями он мог надеяться только на самого себя. К чести Годфри нужно признаться, что он не пал духом. Прежде всего нужно было достичь земли, от которой его отделяло сравнительно небольшое пространство. Не долго думая, он спустился с утеса и поплыл к ближайшему рифу. Когда расстояние между скалами было незначительным, он перепрыгивал или переходил вброд, а когда увеличивалось - снова бросался в воду. Переход по этим скользким камням, покрытым цепкими водорослями, был труден и долог. В таких условиях нужно было одолеть около четверти мили! И вот, наконец, ловкий, проворный юноша ступил на землю, где его, может быть, ждала если не скорая смерть, то жалкое прозябание, могущее оказаться хуже смерти: голод, жажда и холод, всевозможные лишения и различные опасности. Ни ружья, чтобы подстрелить дичь, ни теплой одежды - вот в каком жалком положении он теперь находился. Безрассудный человек! Ты хотел убедиться, способен ли противостоять трудностям! Что ж! Теперь ты сможешь проверить свои силы! Ты завидовал Робинзону? Теперь ты узнаешь, завидна ли его участь! Вспомнилась счастливая жизнь в Сан-Франциско среди благополучной и любящей семьи, которую он покинул ради приключений, дядя Виль, невеста Фина, друзья... Несомненно, никого из них он больше никогда не увидит. При этой мысли сердце у него сжалось и, вопреки заранее принятому решению держаться стойко, на глаза навернулись слезы. Если бы не одиночество, если бы кому-нибудь из потерпевших крушение тоже удалось добраться до этого берега! Пусть это будет не капитан Тюркот или его помощник, а любой из матросов, пусть даже учитель танцев Тартелетт! Правда, этот легкомысленный человек при сложившихся обстоятельствах был бы ему слабой опорой. Все равно! Только не быть одному! Если бы нашелся человек, который разделил бы с ним одиночество, будущее показалось бы ему не таким грозным. Он хотел надеяться до последней минуты. Правда, на прибрежных скалах никого не оказалось, но может быть он кого-нибудь встретит, когда достигнет песчаной косы? Не исключена же возможность, что кто-нибудь добрался до берега и теперь тоже разыскивает товарищей по несчастью? Годфри еще раз обвел взглядом местность к северу и к югу. Никого. По крайней мере, этот участок земли был необитаем-ни хижины, ни поднимающегося к небу дымка. - Вперед! Вперед! - подбадривал себя Годфри. И он зашагал по отмели в северном направлении, решив сначала подняться на песчаный холм, откуда открывалось более широкое пространство. Полное безмолвие. На песке никаких следов. Только морские птицы - чайки и поморники - резвились среди скал, - единственные живые существа в этой пустыне. Годфри шел около четверти часа, и уже начал подниматься на самый высокий склон, поросший тростником и низким кустарником, как вдруг неожиданно остановился. В пятидесяти шагах от него, среди прибрежных рифов, лежала бесформенная вздувшаяся масса, точно труп какого-нибудь морского животного, выброшенного последней бурей. Годфри бросился туда. С каждым шагом сердце у него билось все сильнее. В бесформенной массе, принятой им за останки какого-то зверя, он стал различать человеческие черты. В десяти шагах от цели Годфри остановился, как вкопанный, и закричал: - Тартелетт! Да, действительно, это был учитель танцев и изящных манер. Годфри бросился к своему спутнику. Через минуту он увидел, что надутый до предела спасательный пояс и делал Тартелетта похожим на морское чудовище. Учитель танцев лежал неподвижно. Но может быть он еще жив? Спасательный пояс должен был удержать его на волнах, а прилив - прибить к берегу... Годфри принялся за дело. Став на колени перед Тартелеттом, он расстегнул спасательное снаряжение и с силой стал растирать бесчувственное тело. Наконец, приоткрытые губы слегка зашевелились... Юноша приложил руку к его сердцу... Оно еще билось! Годфри окликнул его. Тартелетт покачал головой, потом издал хриплый звук, за которым последовало несколько бессвязных слов. Годфри схватил его за плечи и сильно потряс. Тартелетт открыл глаза и провел левой рукой по лбу. Потом приподнял правую, чтобы убедиться, на месте ли его карманная скрипка и смычок. - Тартелетт! Милый мой Тартелетт! - закричал Годфри, поддерживая голову учителя. Голова с остатками всклокоченных волос едва заметно кивнула в знак одобрения. - Это я... Я... Годфри! - Годфри? - переспросил Тартелетт. Потом он оглянулся, поднялся на колени, поглядел вокруг, улыбнулся и встал во весь рост... Наконец-то он почувствовал под собой надежную точку опоры! Теперь он понял, что уже нечего бояться качки: под ногами не уходящая палуба, а верная, твердая земля... И тут учитель танцев вмиг обрел свой былой апломб, утраченный им со дня отъезда. Ноги его сами приняли правильную позицию, левая рука схватила карманную скрипку, правая взялась за смычок. Протяжный, меланхолический звук сорвался со струн, и Тартелетт произнес, улыбаясь: - В позицию, сударыня. Добряк думал о Фине. ГЛАВА ДЕВЯТАЯ, в которой доказывается, что не все прекрасно в профессии Робинзона Тут учитель и ученик бросились друг другу в объятия. - Дорогой Годфри! - вскричал Тартелетт. - Милый Тартелетт! - ответил Годфри. - Наконец-то мы прибились к порту, - воскликнул учитель танцев тоном человека, пресыщенного плаванием и приключениями. - Снимите же, наконец, ваш спасательный пояс, - посоветовал юноша. - Эта махина душит вас и мешает двигаться. - А вы думаете, что теперь я действительно могу его снять? - спросил Тартелетт. - Вне всякого сомнения. Затем положите вашу скрипку в футляр и отправимся на разведку. - Не возражаю, - ответил учитель танцев. - Но, прежде всего, прошу вас, зайдемте в первый попавшийся ресторан. Я умираю от голода. Десяток бутербродов и два-три стаканчика вина сразу поставят меня на ноги. - Согласен... Зайдем в первый попавшийся... А если нам там не понравится, пойдем в другой... - Затем, - невозмутимо продолжал Тартелетт, - спросим у кого-нибудь из прохожих, где здесь поблизости находится телеграф. Необходимо послать депешу вашему дяде Кольдерупу Надеюсь, что этот превосходный человек не откажется выслать нам денег на обратный путь. Ведь у меня нет ни цента... - Договорились! Зайдем в первую же телеграфную контору, а если ее поблизости не окажется, то на ближайшую почту. Итак, в дорогу, Тартелетт! Наконец-то Тартелетт освободился от спасательного пояса, повесил его через плечо, как охотничий рог, и оба путешественника пустились в путь по направлению к окаймлявшим берег дюнам. Встреча с Тартелеттом придала Годфри некоторую бодрость. Теперь юношу больше всего интересовало, не уцелел ли еще кто-нибудь с "Дрима". Четверть часа спустя наши исследователи поднимались на дюну высотой от шестидесяти до восьмидесяти футов и уже почти достигли ее вершины. Отсюда открывалась панорама всего восточного берега, ранее скрытого от глаз неровностями почвы. В двух или трех милях от них возвышалась вторая гряда холмов, замыкавшая линию горизонта. К северу берег заканчивался выступом, но трудно было утверждать, соединен ли он с каким-нибудь невидимым отсюда мысом. В южной части побережье рассекала глубокая впадина, а дальше расстилался океан. Итак, можно было сделать вывод, что если эта земля оказалась бы полуостровом на побережье Тихого океана, то перешеек, соединяющий ее с другой частью суши, мог находиться на севере или на юго-востоке. Что бы там ни было, значит земля эта - не бесплодная пустыня, а обширная зеленая долина со светлыми извилистыми ручьями, покрытая густым высоким лесом. Деревья спускались вниз по холмам, как по ступеням. Поистине великолепный пейзаж! Однако нигде не видно было домов, образующих городок, деревню или поселок. Никаких сельскохозяйственных построек, ни фермы, ни мызы. Из-за деревьев не поднимался дым, по которому легко было бы найти скрытую в чаще хижину. За деревьями не проглядывали ни купол колокольни, ни построенная на возвышенности ветряная мельница. Не видно было не только хижины, но даже шалаша или вигвама. Ничего! Нигде! Если в этих неизвестных краях и жили человеческие существа, то только пол землей, подобно троглодитам. Нигде глаз не различал ни проложенной дороги, ни дорожки, ни тропинки. Казалось, человеческая нога никогда не топтала ни камешков на этой отмели, ни травинки в этих прериях. - Никак не пойму, где же находится город, - заметил Тартелетт, вытягиваясь на носках. - Похоже на то, что в этой местности его и нет, - невозмутимо ответил Годфри. - Ну, а деревня? - Тоже нет. - Где же мы находимся? - Спросите что-нибудь полегче. - Как! Вы не знаете? Но скажите, Годфри, ведь мы это скоро узнаем? - Но от кого? - Что же с нами будет? - вскричал Тартелетт, простирая руки к небу. - Должно быть, мы станем Робинзонами. При этих словах учитель танцев сделал такой прыжок, какому позавидовал бы любой клоун. Робинзонами! Они станут Робинзонами! Потомками того Селкирка, который долгие годы провел на острове Хуан-Фернандес! Подражателями воображаемых героев Даниэля Дефо и Висса, приключениями которых они так увлекались! Жить вдали от родных и друзей, за тысячи миль от себе подобных! Влачить жалкое существование в постоянной борьбе с хищниками, быть может, даже с дикарями, если им вздумается сюда забрести! Не иметь никаких средств к жизни, даже самых необходимых орудий, ни одежды, ни оружия! Страдать от голода и жажды, быть предоставленными самим себе! Нет! Это невозможно! - Не говорите мне, Годфри, таких ужасных вещей, - вскричал Тартелетт. - Не шутите так жестоко! Одно представление о подобной жизни способно меня убить! Ведь вы пошутили, не так ли? - Да, милый Тартелетт, - ответил Годфри. - Успокойтесь, я пошутил! Но пока что подумаем о ночлеге. Действительно, прежде всего нужно было найти какое-нибудь убежище - пещеру или грот, чтобы там провести ночь. Затем следовало позаботиться о пище: поискать каких-нибудь съедобных раковин, чтобы утолить голод. Итак, Годфри и Тартелетт стали спускаться по склону дюн, в сторону рифов: Годфри - возбужденный этими поисками, Тартелетт - растерянный и недоумевающий, вне себя от ужасов, начавшихся задолго до кораблекрушения. Первый внимательно смотрел и вперед, и назад, и по сторонам, второй - неспособен был ясно видеть и в десяти шагах. Годфри занимала одна мысль: "Если здесь нет людей, то, может быть, есть по крайней мере животные?" Он, конечно, думал о лесной дичи, а не о диких или хищных зверях, которыми изобилует тропическая зона. С этими он не знал бы, что и делать. Но ответить на этот вопрос помогут дальнейшие поиски. Как бы то ни было, стаи птиц кружили над побережьем: выпи, водяные утки, кулики носились взад и вперед, оглашая воздух своими криками, словно протестуя против вторжения человека в их птичье царство. Годфри тут же смекнул, что можно будет воспользоваться их яйцами. Раз эти птицы собирались большими стаями, значит, в соседних скалах есть множество расщелин, где они гнездятся. Кроме того, Годфри различил вдалеке несколько цапель и бекасов, что указывало на близость болота. Итак, в пернатых здесь не было недостатка. Трудность заключалась в том, как их поймать, не имея оружия. Но пока можно было довольствоваться яйцами в сыром или печеном виде. Впрочем, надо их еще найти, а если испечь, то как достать огня? Все эти важные вопросы с ходу решить было невозможно. Годфри и Тартелетт спустились к рифам, над которыми кружились стаи морских птиц. Здесь их ожидала приятная неожиданность: среди диких птиц, бегавших по песку или рывшихся в морских водорослях, выброшенных прибоем, оказалось около дюжины кур и два-три петуха американской породы. Нет, это был не обман зрения. Петухи оглашали воздух бодрым "ку-ка-ре-ку". И еще один сюрприз: среди скал виднелись какие-то четвероногие животные. Они взобрались на дюны, где их, должно быть, привлекали зеленеющие кусты. Нет, Годфри не ошибся! Это были агути, числом не менее дюжины, пять или шесть баранов и столько же коз, которые преспокойно щипали траву. - Глядите, Тартелетт! - вскричал юноша. Учитель танцев посмотрел, но ничего не увидел. Бедняга был окончательно подавлен горестной ситуацией, в которой неожиданно очутился. Годфри пришла в голову мысль, оказавшаяся справедливой. Он вдруг сообразил, что все эти животные плыли вместе с ними на "Дриме". Когда произошло кораблекрушение, куры каким-то образом добрались до рифов, а четвероногим не стоило большого труда достигнуть вплавь первых скал побережья. - Итак, - с грустью заметил Годфри, - то, что не удалось никому из наших несчастных спутников, совершили животные, руководимые инстинктом. Из всех, кто был на "Дриме", спаслись лишь они. - Включая сюда и нас, - наивно добавил Тартелетт. И в самом деле, учитель танцев спасся так же инстинктивно, как и животные, без малейшего морального усилия. Но это в данном случае значения не имело. Для обоих Робинзонов наличие на берегу нескольких животных было большим счастьем. Если пребывание на острове затянется, совсем не худо будет заняться разведением домашнего скота и устроить птичий двор. А пока Годфри решил ограничиться теми ресурсами, которые предоставляло им побережье: яйцами морских птиц и съедобными раковинами. Вдвоем с Тартелеттом они принялись обыскивать щели между камнями и укромные места под водорослями. И не безуспешно. Вскоре они собрали довольно много моллюсков, которых можно было есть в сыром виде. В высоких скалах, замыкавших бухту с севера, удалось найти несколько десятков утиных яиц. Еды хватило бы и на большую компанию. Измученные голодом, Годфри и Тартелетт не могли, конечно, быть слишком взыскательными. - А где взять огонь? - спросил один. - В самом деле, как мы его добудем? - вторил другой. Вопрос был чрезвычайно серьезным, и оба стали обследовать содержимое своих карманов. Карманы учителя были почти пусты. Там нашлось лишь несколько запасных струн для карманной скрипки да кусок канифоли для смычка. Разве с такими предметами добудешь огонь? У Годфри дело обстояло не лучше. Однако молодой человек с большим удовлетворением вытащив та кармана прекрасный нож в кожаном чехле, предохранявшем лезвие от воды. Этот нож - он имел еще дополнительное маленькое лезвие, бурав, пилку и штопор - при сложившихся обстоятельствах оказался очень ценным инструментом. Ничего другого, кроме четырех рук, у них не было. А много ли сделаешь голыми руками? К тому же руки Тартелетта способны были только играть на скрипке да еще проделывать грациозные движения. Годфри пришел к неутешительному выводу, что может рассчитывать только на себя. Однако после зрелых размышлений, он решил, что можно будет использовать Тартелетта для добывания огня посредством быстрого трения один о другой двух кусков дерева. Несколько яиц, испеченных под горячим пеплом, вполне были бы кстати ко второму полуденному завтраку. И вот, пока Годфри занимался опустошением птичьих гнезд, отбиваясь от их обитателей, защищавших свое будущее потомство, учитель танцев собрал валявшиеся у склона дюн обломки деревьев и снес их к подножью рифа, защищенному от морских ветров. Затем выбрал две самые сухие деревяшки, надеясь путем долгого интенсивного трения добыть огонь. Неужели то, что с легкостью давалось диким полинезийцам, окажется не под силу учителю танцев и изящных манер, считавшему себя по умственному развитию на много голов выше любого туземца? И вот он начал тереть куски дерева, не жалея ни рук, ни мускулов. Но, увы, ничего не получалось! То ли порода дерева была неподходящей, то ли сухость недостаточной, а, может быть, просто у него не хватало ловкости для подобной операции. Во всяком случае, его собственная температура повысилась куда больше, чем температура деревяшек. Когда Годфри вернулся с птичьими яйцами, учитель танцев буквально плавал в собственном поту. Он дошел до такого изнеможения, до какого едва ли его доводили когда-нибудь даже самые интенсивные хореографические упражнения! - Ну что, не ладится? - спросил Годфри. - Да, Годфри, ничего не выходит. И мне начинает казаться, что все эти открытия дикарей - сплошной обман, придуманный для дурачков. - Вовсе нет, - возразил Годфри. - Надо только, как и в любом деле, иметь сноровку. - А как же будет с яйцами? - Есть еще другой способ их испечь, - сказал Годфри. - Яйцо привязывают к нитке, затем ее быстро вращают, а потом резко прекращают вращение. Механическая энергия может перейти в тепловую и тогда... - Яйцо испечется? - Да, только при быстром вращении и резкой остановке... Но как остановить вращение и не раздавить яйца? Знаете что, мой дорогой Тартелетт, не проще ли поступить вот так? И, осторожно разбив скорлупу утиного яйца, Годфри без дальнейших околичностей проглотил содержимое. Но на это Тартелетт уж никак не мог решиться, и ему пришлось довольствоваться одними моллюсками. Теперь оставалось подыскать какой-нибудь грот или пещеру, чтобы было где переночевать. - Робинзонам всегда удавалось найти для ночлега пещеру, - заметил учитель танцев. - А потом она становилась их постоянным жилищем. - Поэтому пойдем и поищем, - ответил Годфри. Но хотя Робинзонам это всегда удавалось, на сей раз их невольным последователям явно не повезло. Напрасно ходили они среди скал вдоль северной части бухты. Не нашлось ни пещеры, ни грота, даже никакой расщелины, которая могла бы послужить убежищем. Тогда Годфри решил лучше уяснить себе местоположение и направился к деревьям на границе песчаной отмели. Поднявшись по склону передних дюн, они направились к зеленеющим прериям, которые разглядели еще раньше. По странной и одновременно счастливой случайности, за ними добровольно следовали и прочие обитатели "Дрима", спасшиеся от кораблекрушения. Должно быть, эти петухи, куры, овцы, козы, агути, по-прежнему движимые инстинктами, решили, что надо следовать за людьми. По-видимому, они неважно чувствовали себя на песчаной отмели, где не было ни достаточного количества травы, ни земляных червей. Три четверти часа пути в полном молчании, и наши утомленные Робинзоны вышли на опушку леса. Никаких следов человека! Местность совершенно пустынна! Можно было предположить, что нога человеческая не ступала по этой земле. Прекрасные деревья росли отдельными группами, а дальше, на расстоянии четверти мили, виднелся довольно густой лес, состоящий из разных древесных пород. Годфри старался разыскать какое-нибудь старое дупло, чтобы укрыться в нем хотя бы на первую ночь. Но поиски оказались тщетными. Между тем, после долгой ходьбы, путники сильно проголодались. На этот раз и тому и другому пришлось насыщаться моллюсками, предусмотрительно собранными на отмели. Потом, смертельно усталые, они заснули на земле, у первого дерева, под покровом звездной ночи. ГЛАВА ДЕСЯТАЯ, в которой Годфри делает то, что сделал бы на его месте каждый человек, потерпевший кораблекрушение Ночь прошла без происшествий. Оба путешественника, утомленные волнениями и ходьбой, спали так безмятежно, будто занимали самую комфортабельную комнату в особняке на Монтгомери-стрит. Утром 27 июня, при первых лучах солнца, их разбудило пение петуха. Годфри сразу вспомнил все, что с ним приключилось, тогда как Тартелетт долго тер глаза и потягивался, прежде чем вернулся к действительности. - Наш сегодняшний завтрак будет таким же, как и вчерашний обед? - спросил он, наконец. - Боюсь, что да, - ответил Годфри. - Зато, надеюсь, сегодняшний обед будет удачнее. Лицо учителя танцев выразило досаду. Где же чай и сандвичи, которые обыкновенно приносили ему прямо в постель? Неужели он не дождется звонка к завтраку и не сможет до этого проглотить даже чашки чая? Однако нужно было принять решение. Теперь Годфри прекрасно понимал, что все дальнейшее будет зависеть только от него одного. На его спутника ни в чем нельзя положиться. В пустой коробке, заменявшей Тартелетту голову, не могло зародиться ни одной практической идеи. Годфри должен был думать, изобретать, решать за двоих. И тут он подумал о своей невесте Фине, от которой так безрассудно отказался, отложив женитьбу до возвращения, о дяде Виле, которого так неосмотрительно покинул; затем, повернувшись к Тартелетту, произнес: - Для разнообразия вот еще несколько ракушек и полдюжины яиц! - А их никак нельзя испечь? - Нет! - ответил Годфри. - Но что бы вы сказали, дорогой Тартелетт, если бы у нас и этого не было? - Я сказал бы, что на нет и суда нет, - сухо ответил учитель танцев. Пришлось довольствоваться более чем скудной трапезой. После завтрака Годфри стал обдумывать свое положение и решил продолжить начатое накануне изучение местности. Прежде всего надо было определить, по возможности, в какой части Тихого океана произошла катастрофа с "Дримом", потом - попытаться найти ближайший на побережье населенный пункт и установить на месте, что делать дальше: телеграфировать дяде и ждать его распоряжений или сразу же уехать на родину с попутным кораблем. Годфри рассуждал достаточно разумно: если перейти второй ряд холмов, живописные очертания которых вырисовывались из-за деревьев, то может быть удастся что-нибудь разузнать. И он решил потратить на необходимую разведку час или два, а если понадобится - всю первую половину дня. Годфри огляделся вокруг. Петухи и куры отыскивали себе корм в высокой траве. Агути, козы и бараны паслись на лугу у кромки леса. Чтобы удержать на одном месте домашних птиц и животных и не водить их за собой, Годфри решил оставить около них для присмотра Тартелетта. Последнему показалось даже забавным превратиться на несколько часов в пастуха. Однако он все же задал вопрос: - А что будет со мной, Годфри, если вы погибнете? - О, этого не бойтесь, милый Тартелетт, - успокоил его юноша. - Я только пройду через лес и сейчас же вернусь на лужайку. Только, пожалуйста, никуда не уходите. - Не забудьте телеграфировать вашему дяде Вилю, чтобы он поскорее перевел нам сотни три-четыре долларов! - Ну, разумеется! Я тотчас же пошлю телеграмму или, в крайнем случае, письмо, - ответил Годфри, не желая лишать Тартелетта его иллюзий хотя бы до тех пор, пока он сам не узнает толком, где они находятся и на что можно рассчитывать. Он пожал учителю руку и углубился в чащу леса, определяя направление по солнечным лучам, которые, однако, едва пробивались сквозь густую листву. Он шел к высоким холмам, скрывавшим восточный горизонт. Не было никаких тропинок. На земле виднелись иногда отпечатки копыт проходивших здесь четвероногих. Два или три раза Годфри даже показалось, будто в чаще промелькнуло несколько животных из породы жвачных - не то оленей, не то лосей, но, к счастью, не было заметно никаких следов хищных зверей вроде тигров или ягуаров. Вокруг, в густой заросли деревьев, порхали сотни диких голубей, в чаще скрывались орланы и тетерева. Оглашали воздух пронзительными криками пестрые попугаи, а высоко в небе парили ягнятники с пучками щетинистых перьев под клювом, похожих на какаду. Однако ни одна из пород пернатых не была достаточно специфичной, чтобы определить, на какой широте находилась эта местность. То же самое можно было сказать и о породах деревьев. Это были примерно те же разновидности, что и в той части Соединенных Штатов, которая включает в себя Нижнюю Калифорнию, залив Монтрей и Новую Мексику. Здесь росли земляничники [земляничное дерево - растение семейства вересковых; известно 25 видов земляничников в Европе и Северной Америке], цветущие кусты кизила, клены, березы, дубы, пять или шесть разновидностей магнолии и сосна, вроде той, какая встречается в Южной Каролине, а на лужайке - оливковые деревья, каштаны, кусты тамаринда, мастики и мирты - все, что можно встретить на юге умеренной зоны. Между стволами было достаточно пространства, чтобы пройти, не прибегая ни к огню, ни к топору. Легкий морской ветерок колыхал верхушки деревьев, а на земле то здесь, то там блестели солнечные блики. Годфри, одержимый желанием побыстрее достигнуть высот, окаймлявших с востока лесную чащу, пересекал ее наискосок, не думая ни о каких предосторожностях. Определяя путь по направлению солнечных лучей, он прямо шел к своей цели и даже не замечал выпархивающих из-под ног птиц-гидов, названных так оттого, что они летят впереди путешественников. Птицы то задерживались, то отлетали назад, то снова устремлялись вперед, будто желая указать путнику дорогу. Но ничто не могло его отвлечь и, конечно, такая сосредоточенность была вполне понятна. Не пройдет и часа, как должна будет решиться его судьба! Еще немно