Оцените этот текст:



---------------------------------------------------------------
 Этот файл с книжной полки Несененко Алексея
 http://www.geocities.com/SoHo/Exhibit/4256/
---------------------------------------------------------------

     Однажды я заглянул к  Сэлли и показал ей заметку в "Вечерних  известиях
Уэстуича".
     - Что ты на это скажешь?  - спросил я  ее. Она, не присаживаясь, прочла
статью и недовольно наморщила свой хорошенький лобик.
     - Вздор какой-то, - проговорила она наконец.
     Почему  Сэлли в одно верила, в другое не верила,  всегда оставалось для
меня  загадкой.   Поди  разбери,  почему  вдруг   девушка  отвергает  что-то
совершенно  бесспорное,  а  потом  с  пеной  у  рта  отстаивает какое-нибудь
откровенное надувательство... Как бы там ни было, но это так.
     Заметка, озаглавленная "Пинок под музыку", гласила:
     "Вчера  вечером собравшиеся  на концерт  в Адаме-Холле  любители музыки
были поражены тем,  что  во время  исполнения одного  из  номеров с  потолка
свесились по  колено  две  ноги.  Их  видел  весь  зад, и все  в  один голос
утверждают,  что это  была пара  ног,  обутых  во что-то вроде сандалий. Они
несколько минут медленно  раскачивались взад и вперед  под  потолком. Потом,
давши пинка в воздух, исчезли и больше не появлялись. Обследование крыши  не
принесло никаких результатов, и владельцы концертного зала отказываются дать
какое-либо объяснение случившемуся".
     - Это уже не первый случай, - сказал я.
     - Ну и  что  с того? - возразила  Сэлли,  очевидно  позабыв, что минуту
назад отрицала самую возможность подобных вещей.
     - Затрудняюсь сказать, - отозвался я.
     - Вот видишь, - заключила она.
     Порой у меня возникает чувство, что Сэлли начисто не признает логики.
     Впрочем,  не одна  она: людям хочется, чтобы все кругом было спокойно и
привычно. И все же мне стало казаться, что пришло время обстоятельно изучить
это дело и что-то предпринять.
     Первым  -  так  по  крайней  мере документально  засвидетельствовано  -
столкнулся с этим явлением некий констебль  Уолш.  Если до него  кто и видел
нечто  подобное,  то, верно, почел  это  новой разновидностью небезызвестных
"чертиков".  Но  единственное  возлияние,  которое   обычно   позволял  себе
констебль Уолш, состояло всего лишь из кружки крепкого чая с большой порцией
сахара,  а  посему, когда он набрел  на  торчащую из тротуара голову с  едва
видимой шеей, он  просто  застыл на месте  и уставился на нее.  Но, что  его
особенно  поразило,  как  заявил он  в участке,  куда влетел,  пробежав  без
остановки  полмили  и  долго еще  заикаясь от  страха,  так это  что  голова
поглядела ему вслед.
     Спору нет,  узреть голову  на тротуаре -  небольшое  удовольствие,  тем
более в два часа ночи, но  вообще-то говоря, разве не случалось вам в минуту
рассеянности поймать на себе укоризненный взгляд  трески, которую вы  жарите
на  сковородке?  Однако констебль  Уолш рассказал еще кое-что. Он утверждал,
что голова открыла рот, словно хотела что-то сказать. Даже будь это правдой,
ему  не следовало  говорить  об  этом: каждый  знает  -  трезвому  такое  не
привидится. Но  по-  скольку констебль  настаивал  на своем,  его  попросили
дыхнуть и, с огорчением установив, что от него не пахнет спиртным, отправили
обратно  на  место  проис-  шествия  в  сопровождении  другого полицейского.
Никакой головы, а также и следов  пролитой или смытой крови там, разумеется,
не  было.  На том, казалось, все и кончилось,  вот только в послужном списке
бедняги  Уолша появилось несколько не особенно лестных пометок, затруднивших
его продвижение по службе.
     Впрочем, констебль не долго держал первенство. Два дня спустя целый дом
обмер от страха, услыхав пронзительные крики миссис Рурк из квартиры No 35 и
одновременно вопли мисс Фаррелл, обитавшей над ней. Сбежавшиеся соседи нашли
миссис Рурк в истерике: ей привиделось,  что  с потолка ее спальни свесилась
пара ног;  а мисс Фаррелл, заливаясь слезами, уверяла, что из-под ее кровати
высунулась чья-то рука.  Однако при обследовании потолка  и пола не  удалось
обнаружить ничего примечательного, кроме кучи  пыли, извлеченной, не к чести
мисс Фарредл, из-под ее кровати.
     К этому вскоре прибавились и другие случаи. Первым привлек мое внимание
ко всему этому Джимми Линдлен, работавший - если это можно назвать работой -
в  соседнем со мной  отделе. Джимми собирал факты.  Фактом  в  глазах  этого
бедняги было все, что попадало на страницы газет.  Ему было все равно, о чем
идет речь, лишь бы о чем-нибудь необычном.  Возможно, он  от кого-то слыхал,
что  истина не бывает простой, и  поэтому  решил, что  все,  что не  просто,
истина.
     Я привык к его бурным вторжениям и не обращал  на них особого внимания,
поэтому его первый  приход  с пачкой вырезок о  констебле  Уолше и всей этой
истории не вызвал во мне горячего интереса.
     Но через день-другой он появился с новой пачкой вырезок. Меня несколько
удивило, что он вторично  обратился к  фактам одного  и  того же рода,  и  я
отнесся к нему повнимательней.
     -  Вот.  Повсюду  -  руки,  ноги,  головы, туловища...  Прямо  какое-то
наваждение. Это неспроста. Тут что-то есть! - возгласил он - его интонации в
печати соответствовал бы курсив.
     Прочитав часть принесенных им заметок, я  был вынужден признать, что на
сей раз он открыл неиссякаемый источник необычного.
     Один  водитель автобуса  увидел, что  прямо перед ним  на дороге торчит
человеческое  туловище, но тормозить было уже поздно. Когда же он  остановил
машину  и сам не  свой вылез из нее, чтоб осмотреть жертву, ее не оказалось.
Какая-то женщина  высунулась  из окна поглядеть, что  делается  на  улице, и
увидела  под собой чью-то  голову,  которая тоже  смотрела на улицу,  только
прямо из кирпичной стены.  В лавке одного мясника  из пола вылезли две руки,
которые, как видно,  пытались что-то нащупать; через мгновенье они исчезли в
цементном полу - совершенно бесследно,  разумеется, если  не считать ущерба,
нанесенного  торговой репутации мясника. Какой-то каменщик  внезапно  увидел
возле  себя  странно  одетую фигуру, висевшую прямо в  воздухе. После  этого
рабочего  пришлось  под  руки  свести  вниз  и  отправить  домой.  Еще  одну
человеческую фигуру заметили на  пути следования товарного поезда, но  когда
поезд ее переехал, она точно сквозь землю провалилась.
     Пока я просматривал эти и еще некоторые другие заметки, Джимми кипел от
нетерпения прямо как сифон с содовой.
     - Хм!.. - только и промолвил я.
     - Вот-вот, - сказал он. - Что-то тут есть.
     - Допустим, - осторожно согласился я, - но что именно?
     - Все  происшествия  не выходят  за  пределы одной определенной зоны, -
многозначительно сказал Джимми и раскрыл передо мной карту города.- Погляди,
я здесь отметил  все случаи;  они, как  видишь, произошли  недалеко  один от
другого. Где-то  здесь эпицентр.  - Теперь его интонация передавала кавычки;
он ждал, что на моем лице выразится удивление.
     - Вот как? - сказал я. - Эпицентр? Только чего именно?
     Он уклонился от прямого ответа.
     - Есть у меня одна любопытная идея, - сказал он важно.
     Каждая новая идея казалась ему любопытной, и тем не менее  через час он
мог утверждать что-нибудь совершенно противоположное.
     - Выкладывай! - сказал я.
     - Телетранспортировка! - объявил он. - И ничто другое. Этого  следовало
ожидать. И вот кто-то этим занялся.
     - Хм! - сказал я.
     - Ничего удивительного. - Он возбужденно придвинулся ко мне. - А как ты
еще это объяснишь?
     - Да, но если это телепередача, или телетранспортировка, или что-то еще
в этом роде,  то где-то  непременно  должен  быть передатчик, ну и  какая-то
приемная станция, что  ли, - возразил  я. - И разве  возможно, чтоб человека
или вещь куда- то передали по радио, а потом воссоздали на старом месте?
     -  Разве мы что-нибудь знаем об этом? -  сказал он. - К  тому же в этом
отчасти  и  состоит  моя идея об  эпицентре. Передатчик  находится  где-то в
другом месте, но его лучи проецируются сюда.
     - Если это так, - сказал я, -  у твоего аппарата препаршивая настройка.
Каково, например, человеку,  если  во время  передачи его  разрезает пополам
кирпичная стена?
     Джимми не выносил таких мелких придирок.
     - Так ведь это же только начало. Первые опыты, - возразил он.
     Я остался  в  уверенности, что разрезанному стеной нисколько  не  легче
оттого, что это "первые опыты", однако смолчал.
     Как  раз  в  тот вечер  я  и заговорил  об  этом  с Сэлли, и,  пожалуй,
напрасно. Дав  мне  ясно понять, что не верит в  это, она объявила, что если
это правда, то, наверно, тут просто какое-нибудь новое изобретение.
     -  И,  по-твоему,  это  "просто  новое  изобретение"!  Да это  же целая
революция! - вскричал я.
     - А что пользы от такой революции?
     - Это как же? - спросил я.
     На  Сэлли  нашел  дух  противоречия.  Она  продолжала  тоном  человека,
привыкшего смотреть правде в глаза.
     - Всякому открытию у нас находят  только  два  применения,  - объяснила
она. -  Первое:  попроще  убить побольше  народу.  И второе:  помочь  разным
выжигам  обирать простаков. Может, когда и бывают исключения, как, например,
с рентгеновскими лучами, да только редко. А ты радуешься. Да  первое, что мы
делаем   со  всяким   открытием,-это   приводим  его  к  наименьшему  общему
знаменателю, а потом множим результат на простейшую  дробь. Ну времена! А уж
люди!.. Прямо в жар бросает, как подумаешь, что скажут о нас потомки.
     - А вот мне все равно. Мы же их не услышим, - возразил я.
     Она смерила меня убийственным взглядом.
     - Ну, конечно. Ответ, достойный двадцатого века.
     - И  чудачка же ты, -  проговорил я. - Ты  можешь преспокойно  говорить
глупости, лишь бы  они  были твои,  а  не  чужие. Для  большинства  нынешних
девушек  будущее -  это  только новый фасон шляпок или очередное прибавление
семейства. А там хоть град из расщепленных атомов - им и дела нет: ведь  они
убеждены, что спокон века на земле не было и не будет особых перемен.
     - Откуда ты знаешь, что думают девушки? - возмутилась Сэлли.
     - Так мне кажется. А вообще откуда мне знать? - отвечал я.
     По всему судя, она настроилась  отрицать  все, что  было связано с этой
историей, и я почел за лучшее переменить тему.
     Дня через два Джимми опять заглянул ко мне.
     - Он на время прервал свои опыты, - сообщил Джимми.
     - Это ты про кого?
     - Да  про этого, телетранспортировщика. Со  вторника никаких  сведений.
Наверно, догадался, что кто-то напал на его след.
     - Ты себя имеешь в виду? - спросил я.
     - Может быть.
     - Так тебе удалось что-то узнать?
     Он нахмурился.
     -  Во всяком случае,  я  кое-что  сделал. Я  нанес  на  карту  места их
появлений, и центр пришелся на храм Всех Святых. Я сходил, все там осмотрел,
но ничего не  обнаружил.  И все  же  я  на верном  пути, иначе зачем  бы ему
прятаться?
     Этого я не  мог  ему объяснить. Да и никто другой тоже. Тем более в тот
же  вечер  газета сообщила, что  какая-то  домохозяйка видела  руку и  ногу,
которые передвигались по стене ее кухни. Я показал эту заметку Сэлли.
     - Вот  увидишь,  все это  окажется каким-нибудь  новым видом рекламы, -
сказала она.
     - Не иначе, как тайной, - пошутил я. Но, заметив, что в глазах ее снова
загорается возмущение, поспешил добавить: - А не пойти ли нам в кино?
     Когда  мы  входили в кинотеатр,  небо затянуло тучами;  вышли  мы уже в
ливень. Так как до дома Сэлли не было и мили, а все такси как будто сгинули,
мы решили идти пешком. Сэлли натянула на голову капюшон  своего плаща, взяла
меня под руку, и мы двинулись в путь. С минуту мы молчали.
     - Милая, - произнес я наконец, - меня, конечно, можно назвать человеком
легкомысленным и  беспутным, но разве ты  не задумывалась о том, какие здесь
открываются возможности для педагогического воздействия?
     - Разумеется, - сказала она  решительно, но не тем тоном,  на который я
рассчитывал.
     - Словом, - продолжал я настойчиво, - если тебе хочется  посвятить себя
благородному  делу, что может быть лучше,  как заняться воспитанием подобной
личности? Перспективы громадные...
     - Это что, понимать как предложение? - спросила Сэлли.
     - "Понимать"!.. Да если б ты знала... Господи! Что это?! - И я замолк.
     Мы шли по Тайлер-стрит. Эта коротенькая улочка была сейчас залита водой
и  совсем пустынна: кроме  нас -  ни  души. А умолк  я потому, что  внезапно
увидел  немного впереди  какую-то машину. Из-за дождя  я  не  мог ее  толком
разглядеть, но мне показалось,  что  это был  маленький грузовичок с низкими
бортами, в кузове  которого сидело несколько легко одетых  людей; он пересек
Тайлер-стрит и исчез. Все бы  ничего,  если бы на Тайлер-стрит выходила хоть
какая-нибудь улица, но, увы, ее  не было. Грузовичок просто вынырнул с одной
стороны и исчез с другой.
     - Ты видела? - спросил я.
     - Да, но как он?.. - начала она и осеклась.
     Мы   прошли   еще  немного  и  достигли  того  места,  где  промелькнул
грузовичок:  по одну сторону от нас была кирпичная стена, по другую - фасады
домов.
     - Тебе, наверно, показалось, - сказала Сэлли.
     - Но почему только мне?..
     - Но ведь это же невозможно.
     - Послушай, дорогая... - начал было я.
     Но в  эту минуту из кирпичной стены шагах в десяти перед нами выступила
девушка. Мы замерли на месте и уставились на нее.
     Не знаю, свои ли у нее были волосы  или парик (теперь наука и искусство
так  усиливают женские чары!), только голову ее увенчивало  какое-то подобие
огромной золотой хризантемы добрых полутора футов в окружности, а чуть левее
середины в волосы  был  воткнут красный цветок. Голова ее казалась непомерно
тяжелой.  На  девушке  было  что-то вроде короткой  розовой туники, очевидно
шелковой,  которая казалась  бы  уместной в ночном кабаре, но не на  мокрой,
грязной и темной Тайлер- стрит. Но что меня совсем убило, так это вышитые на
тунике узоры. Трудно было поверить, чтоб девушка... Но  так или иначе  - тут
стояли мы, а там - она.
     Стоять-то  она стояла,  да только  не прямо  на земле,  а  в нескольких
дюймах над ней.  Она взглянула на нас обоих, потом уставилась на  Сэлли: обе
принялись внимательно  изучать друг друга. Время шло, а мы все  стояли и  не
двигались.  Девушка  открыла рот - очевидно, она  что-то сказала, но  мы  не
расслышали ни  звука. Потом  она  покачала  головой,  махнула нам  рукой  и,
повернувшись, ушла в стену.
     Сэлли  стояла  не шевелясь.  В  своем  блестевшем от  дождя  плаще  она
походила на какое-то темное изваяние. Когда она обернулась и на меня  из-под
капюшона глянуло ее лицо,  оно показалось мне каким-то новым. Я обнял ее  за
плечи, она дрожала всем телом.
     - Мне страшно, Джерри, - сказала она.
     - Ну что ты, Сэлл. Наверно, все это проще простого, - солгал я.
     - Нет, Джерри, тут что-то не то. Ты видел ее лицо? Она же моя копия!
     - Да, здорово похожа, - согласился я.
     - Понимаешь, ну просто копия... И мне стало страшно.
     - Это игра света - и все. А в общем ее уже больше нет, - сказал я.
     И все же Сэлли была права. Девушка походила  на нее как две капли воды.
Я потом часто об этом думал...
     Утром  ко мне  пришел  Джимми  и  принес  газету. В короткой  передовой
высмеивались граждане, которые в последнее время видели разные чудеса.
     - Наконец-то они высказали свое мнение, - объявил он.
     - А тебе как, удалось что-нибудь разузнать? - спросил я.
     Он нахмурился.
     - Боюсь, я шел  по ложному  следу. Я  и  сейчас думаю,  что это  первые
опыты, только передатчик, очевидно, где-то совсем в другом  месте. Возможно,
его передачи направлены сюда в опытных целях.
     - Но почему сюда?
     -  Откуда  мне  знать!  Куда-то  он  должен  был  их  направить. А  сам
передатчик  может  быть  где  угодно. -  Он замер, вдруг пораженный страшной
мыслью. - Возможно, речь идет об очень серьезных вещах. Что, если передатчик
у русских и они могут телетранспортировать сюда людей или даже... бомбы...
     - Сюда-то зачем? - настаивал я. - Если бы, скажем, в Харуелл (1) или же
Королевский арсенал - дело другое...
     - Для опыта, - повторил он.
     -  Вот  разве что, - согласился я. Затем  я  рассказал  ему о  девушке,
которую мы с Сэлли повстречали накануне. - Я что-то русских представлял себе
совсем иначе, - добавил я.
     Джимми покачал головой.
     -  Маскируются. Насмотрелись  там у  себя за  железным занавесом разных
иллюстрированных журналов и газет и решили, что наши девушки  так ходят. Вот
и весь фокус, - закончил он.
     На  следующий  день  примерно  три  четверти  всех  читателей "Вечерних
новостей" написали в редакцию о разных странностях, которые видели, и газета
оставила свой  шутливый тон. А через два дня город решительно  разделился на
сторонников,  так  сказать,  классического  толкования  и  нового. Во втором
лагере имелись свои раскольники, которые отстаивали идею телетранспортировки
против  теории  стереоскопической  передачи  или  спонтанного  молекулярного
синтеза;  первый лагерь разделился на  следующие секты: поборников вторжения
духов,  адептов телесности  обычно  бестелесных  видений  и  провозвестников
страшного  суда.   В   жарких  спорах  частенько  было  не   разобрать,  кто
действительно что-то видел, а  кто от полноты чувств приукрасил дело в ущерб
истине.
     В субботу  мы встретились с  Сэлли, чтобы вместе позавтракать. Потом мы
отправились  на  машине за  город -  там, среди холмов, было одно  местечко,
которое, по-моему, на редкость подходило для объяснения в любви. Но когда мы
пересекли Хай-стрит, шедшая перед нами машина затормозила. Затормозили и я и
мужчина,  ехавший следом за нами. Третья машина затормозила уже  в последний
момент.  По  ту  сторону  перекрестка  тоже раздавался  характерный  скрежет
металла.  Я поднялся  на ноги, чтоб узнать  причину остановки,  и потянул за
руку Сэлли.
     - Смотри, опять, - сказал я.
     Прямо посреди перекрестка отчетливо вырисовывалось что-то, что с трудом
можно  было назвать  машиной, -  оно  больше  походило  на  какую-то плоскую
тележку или платформу и висело над землей на расстоянии фута. Да-да, висело,
я  не оговорился. У платформы не было  ни колес,  ни  подпорок.  Она  просто
висела в воздухе. На ней стояло  с полдюжины людей в ярких  одеждах, похожих
не то  на рубаху, не то на халат, и с любопытством оглядывало все вокруг. По
борту  платформы  шла  надпись: "Видеорама Пооли". Один из мужчин  показывал
другому на храм  Всех Святых; остальные больше смотрели  на людей и  машины.
Полисмен-  регулировщик высунул  из своей будки изумленное  лицо. Но тут  же
взял себя в руки. Он закричал, засвистел в свисток, опять закричал. Стоявшие
на  платформе даже не повернулись. Полицейский  вылез из  будки и двинулся к
перекрестку  -  точь-в-точь  вулкан,  который  нашел,   наконец,   куда   бы
извергнуться.
     - Эй! - прокричал он пришельцам.
     Те по-прежнему не обращали на него никакого внимания, и только когда он
был от  них уже  в двух ярдах, заметили  его, стали  подталкивать друг друга
локтями, ухмыляться.  Полицейский весь побагровел; он принялся бранить их на
чем свет стоит, а они продолжали рассматривать его с нескрываемым интересом.
Он выхватил из заднего кармана дубинку  и двинулся на них. Полицейский хотел
было схватить юношу в желтой рубахе, но рука его прошла сквозь него.
     Блюститель порядка  отступил.  Ноздри  его  раздувались, как у  лошади.
Стиснув  в руке дубинку, он  размахнулся  и ударил  ею по всей  компании. Те
продолжали смеяться: дубинка свободно прошла сквозь них.
     Я готов  снять шляпу перед  этим полицейским: он не пустился  бежать. С
минуту  он  как-то  странно  глядел  на  них,  потом повернулся  и не  спеша
направился к  будке; все так  же  спокойно он  дал машинам сигнал продолжать
путь.  Ехавший  перед нами  только того  и ждал. Он рванул с места и  прошел
сквозь  платформу. Она  успела уйти от меня, иначе я сам бы ей поддал. Сэлли
видела, как платформа, описав дугу, исчезла в стене городского банка.
     Когда мы подъехали к намеченному месту, погода заметно испортилась, все
вокруг глядело мрачно и совсем не благоприятствовало моим целям, так что мы,
покатавшись немножко,  повернули обратно  и остановились  в тихом  и  уютном
ресторанчике у въезда в город.  Мне уже почти  удалось  начать  разговор,  о
котором  я  мечтал,  когда у нашего столика  появился - кто бы вы думали?  -
Джимми.
     - Вот встреча! - вскричал он. - Слыхал, Джерри, что случилось сегодня в
центре?
     - Да мы сами там были, - ответил я.
     -  Выходит, Джерри, наши  с  тобой  догадки  - так,  ерунда.  А дело-то
покрупней! Это  платформа  все  прояснила.  Техника у них куда  выше  нашей.
Знаешь, кто это, по- моему?
     - Марсиане? - предположил я.
     Он так и отпрянул, вытаращив глаза.
     - Нет, но как ты догадался?! - изумленно спросил он.
     -  А  больше  некому,  -  объяснил  я. -  Только  вот  непонятно, зачем
марсианам путешествовать под вывеской "Видеорама Пооли", - продолжал я.
     - А там было так написано? Я этого не знал, - проговорил Джимми.
     И он ушел с унылым  видом, успев начисто испортить все, что мне с таким
трудом удалось наладить.
     Утром в  понедельник наша машинистка  Анна  пришла на  работу еще более
очумелая, чем всегда.
     -  Ой,  что  со  мной  приключилось,  страх!.. -  затрещала  она,  едва
переступив порог. - Никак не опомнюсь. Я вся была красная как рак.
     - Вся-вся? - заинтересовался Джимми.
     Она не потрудилась ему ответить.
     - Сижу я в ванне и вот поднимаю глаза - мужчина в зеленой рубашке стоит
и смотрит. Ну, я, конечно, закричала.
     - Еще  бы. Конечно! -  поддакнул Джимми. - А дальше  что было, или  нам
нельзя...
     - Стоит  - и  все, - -продолжала она. - А потом усмехнулся и  ушел... в
стену. Ну какой нахал!
     - Ужасный! - согласился Джимми. - Так, прямо в открытую, и усмехнулся?
     Анна пояснила, что нахальство его заключалось не только в этом.
     - Просто сущее  безобразие,  -  говорила ода.  - Что ж это будет,  если
мужчины начнут свободно ходить сквозь стены ванных, где купаются девушки?..
     Резонный вопрос, ничего не скажешь.
     Тем временем прибыл шеф. Я последовал за ним в кабинет. Видно было, что
он чем- то расстроен.
     - Да что ж это творится в  этом проклятом городе, Джерри?- сказал  он с
возмущением. -  Вчера  приходит  жена  домой.  А  в  гостиной  две  какие-то
невероятные девицы. Она, конечно, обвинила меня. Первый скандал  за двадцать
лет. Пока мы разбирались, девицы исчезли, - закончил он.
     Я поахал в знак сочувствия - что еще оставалось.
     Вечером я пошел навестить Сэлли и увидел, что она сидит на ступеньках у
своих дверей, прямо под дождиком.
     - Ты что это? - спросил я.
     Она взглянула на меня безнадежно.
     - Понимаешь, явились  двое. Мужчина и девушка.  И ни  за  что не хотели
уходить. Только смеялись надо мной. А потом стали вести себя так, точно меня
там нет. Дошли до того, что... Словом, я не выдержала и ушла.
     Она сидела несчастная-принесчастная и вдруг расплакалась.
     Ход  событий все убыстрялся. Наутро произошло жаркое сражение - вернее,
побоище -  на Хай-стрит. Мисс Дотрби, представительница одной из именитейших
семей  Уэстуича,  была  оскорблена  в  лучших  чувствах  появлением  на углу
Нортгейт  четырех  взлохмаченных  и  хихикающих  девиц.  Но  едва она обрела
дыхание  и глаза ее вернулись  в свои орбиты, она тут  же постигла свой долг
перед обществом. Она зажала в руке  зонтик, точно дедовский меч, и двинулась
на врага. Она прошла сквозь его ряды, нанося удары направо и налево, а когда
обернулась, то увидела, что девицы стоят и хохочут ей  в лицо. Она напала на
них вторично,  но те продолжали над ней смеяться. Тогда она принялась что-то
бессвязно лепетать, и ее увезли в машине "Скорой помощи".
     К концу  дня город заполнили возмущенные  матроны  и растерянные  мужи;
мэра и полицию одолевали просьбами принять, наконец, какие-нибудь меры.
     Особенно неспокойно  было  в  районе, который Джимми  ранее отметил  на
карте. Вообще-то пришельцы встречались  повсюду,  но  в  этих кварталах  они
ходили  толпами  -  мужчины  в  цветных  рубахах  и  девушки  с  немыслимыми
прическами и совсем уж немыслимыми узорами на одежде; они выходили под ручку
из стен  и беззаботно разгуливали среди пешеходов  и  машин. По временам они
останавливались,  что-нибудь  друг  другу  показывали,  а  потом разражались
беззвучным хохотом. Что их особенно  забавляло, так это наш гнев. Стоило  им
заметить, что они вас шокируют, как они начинали строить вам рожи и всячески
донимать вас, доводить вас до слез,  и чем больше вы волновались, тем больше
они  радовались. Они  гуляли,  где  хотели,  проникали  в  магазины,  банки,
учреждения  и частные квартиры, невзирая  на  ярость  постоянных обитателей.
Везде появились надписи "Не входить", но это их только смешило.
     В центре от них прямо не было прохода, хотя, как  выяснилось, они могли
двигаться не только на том уровне, что мы. Иногда вам казалось, что они идут
по  земле или по полу, но где-то рядом другие парили в нескольких дюймах над
землей, а  еще дальше  вы могли встретить и таких, что  шли по  земле, точно
вброд. Очень скоро мы убедились, что они так же не слышат нас, как мы  их, и
потому  не  было  никакого смысла обращаться к  ним  или грозить  им, а наши
объявления лишь возбуждали их любопытство.
     На четвертый день  в  городе  воцарился полный хаос. В местах массового
нашествия  гостей  исчезла всякая  возможность  уединения. В  самые интимные
минуты они могли  пройти мимо  вас, тихонько хихикая или  фыркая вам в лицо.
Хорошо  было  полиции  объявлять, что пришельцы,  мол,  безопасны,  не могут
причинить никому вреда и  поэтому  лучше всего  просто  не  обращать  на них
внимания. Бывают такие  минуты, когда не у  всякого  хватит выдержки взять и
отвернуться от толпы хохочущих юнцов и девиц. Даже такой мирный человек, как
я,  временами  впадал в ярость,  а уж разные там женские комитеты и общество
охраны - те вообще пребывали в состоянии вечной истерики.
     Слухи о нашем положении начали распространяться по  стране, но от этого
нам  слаще не  стадо. В город хлынули любители сенсаций. От них некуда  было
деться.  По  улицам  поползли  провода кинокамер,  телекамер и микрофонов, а
фоторепортеры только и делали, что сновали вокруг и щелкали  затворами своих
аппаратов  и,  будучи  отнюдь  не бесплотны,  мешали  нам не  многим  меньше
пришельцев.
     Но нам предстояли  еще более серьезные испытания. Мы с Джимми оказались
свидетелями нового  поворота событий. Мы  шли  завтракать в  кафе  и, следуя
инструкции, старались всеми силами  не замечать пришельцев - шли сквозь них,
и все. Джимми был  мрачен. Ему пришлось отказаться от всех своих теорий: они
одна за другой рушились под натиском фактов. Уже подходя к кафе, мы заметили
на Хай- стрит беспорядочное скопление машин,  двигавшихся в нашу сторону,  и
решили обождать.  Через минуту из потока  машин вынырнула одна,  ехавшая  со
скоростью шести-семи  миль в час. Это скорее  была не  машина,  а платформа,
вроде  той,  которую мы с Сэлли  видели  на  перекрестке в  прошлую субботу,
только пошикарней. У нее были разноцветные, еще блестевшие красной, желтой и
синей  краской  борта, а  внутри -  сиденья,  по четыре  в ряд.  Большинство
пассажиров  составляла  молодежь, но  попадались  и  люди постарше, одетые в
более  сдержанные  костюмы  все  того  же  фасона.  За  передней  платформой
двигалось с полдюжины других. На бортах платформ можно было прочесть:
















ФУНТ.



     Пассажиры  с удивлением глазели по сторонам и порой прямо-таки давились
от смеха. Кое-кто из юношей тыкал в  нас пальцем и, по-видимому, отпускал на
наш счет  разные шуточки: спутницы  их так  и  покатывались  от  беззвучного
хохота. Другие сидели развались  и  уплетали какие-то крупные  желтые плоды.
Временами они поглядывали вокруг, но больше  были заняты  своими  соседками,
которых обнимали за талию. На задке предпоследней платформы стояло:





     А на последней:





     Платформы  проехали,  а  мы,  пешеходы,   стояли  и  переглядывались  в
изумлении. Говорить, как видно, никому не хотелось.
     Этот  торжественный  выезд  был,  по-моему, чем-то  вроде  парада,  ибо
позднее, хоть  я и не раз встречал  платформы, до отказа набитые  любителями
впечатлений и шедшие под лозунгами:


ФУНТ.

     или:



     во всяком случае, о подобных парадах я больше не слышал.
     В мэрии  рвали  на себе последние волосы  и продолжали увешивать  город
объявлениями о том, что запрещается делать  туристам, но те только смеялись,
и  дела  шли  все  хуже и хуже.  Пешие туристы взяли  за  обычай подбегать и
заглядывать вам в лицо; сверившись с книгой  или  газетой,  которую носили с
собой, они в раздражении кидались  за кем-нибудь другим. Я пришел  к выводу,
что за меня не давали ни гроша.
     И все  же надо было  работать.  Раз уж мы не могли  справиться  с этими
гостями, приходилось их терпеть. Многие семьи уезжали за город, чтоб сыскать
покой  и  уберечь  дочек  от  влияния  новой  моды  и  прочих соблазнов,  но
большинство  из  нас  должно было  как-то тянуть обычную канитель. Почти все
встречные глядели хмуро и озадаченно. Исключение составляли одни пришельцы.
     Как-то вечером, недели через две после торжественного проезда платформ,
я зашел  за Сэлли. Когда  мы  с  ней вышли  из  дому, то увидели,  что  чуть
подальше  на  улице   идет  драка.  Две  девицы,  чьи   головы  походили  на
раззолоченные плетеные  шары,  сцепились,  как две кошки.  Один из  стоявших
рядом   юношей  самодовольно   поглядывал  вокруг,  остальные  подзадоривали
соперниц. Мы повернули в другую сторону.
     - Совсем  чужой стал город, - проговорила Сэлли. - Даже дома от  них не
спрячешься. Что  бы им убраться и оставить нас в покое. Мерзкие  создания!..
Видеть их не могу!
     У самого входа в парк мы набрели на хризантемо-волосую малютку, которая
сидела ни на чем и горько-прегорько плакала. Сэлли тут же смягчилась.
     - Может,  они не  такие уж злые,  ну хотя бы некоторые. Тогда зачем они
устроили из нашей жизни какой-то цирк?
     Мы  сыскали  скамейку и сели на нее  полюбоваться закатом. Мне хотелось
куда-нибудь увезти ее отсюда.
     - А наверно, красиво сейчас на холмах, - сказал я.
     - Жаль, что мы не там, Джерри, - вздохнула она.
     Я взял ее руку, она не отняла ее.
     - Сэлли, дорогая... - начал я.
     Но  не успел я закончить  фразу, как откуда-то появились двое туристов,
мужчина и девушка,  и  заняли позицию напротив нас.  Вот  когда я  пришел  в
ярость. Ну пусть  себе ездят по  городу на  своих платформах, неужто же надо
хорониться этих пеших гостей и здесь, в парке, где для  них нет - по крайней
мере  не  должно  быть - ничего интересного.  Но эта парочка, видно, сыскала
что-то интересное. Это  была Сэлли,  и  они  уставились  на  нее без всякого
стеснения.  Она  выдернула  свою  руку  из моей.  Пришельцы стали  о  чем-то
совещаться. Мужчина открыл папку, которую держал под  мышкой, и вынул оттуда
какой-то листок.  Они  взглянули на него, на Сэлли, опять на листок.  Это уж
было слишком.  Я встал и,  пройдя сквозь них, заглянул  в  листок. Удивлению
моему не было предела. То была страница наших  "Вечерних новостей", очевидно
взятая  из  какой-то  очень старой  подшивки.  Истрепанная,  с полувьщветшей
печатью, она, чтобы  не  рассыпаться, была  с обеих сторон заклеена каким-то
тонким, прозрачным пластиком.  Я  не  заметил  числа,  но это и  понятно:  я
смотрел  туда  же,  куда  смотрели  они,  а  с фотографии  на  меня смотрело
улыбающееся  лицо  Сэлли. На каждой руке  у  нее было  по  малютке.  Я успел
прочесть лишь заголовок: "У супруги городского  советника - двойня". Тут они
сложили  газету  и  опрометью кинулись  к выходу.  Летят за  своим проклятым
призом, подумал я, чтоб им подавиться!
     Я  вернулся  к  Сэлли и  сел с  ней  рядом. Разумеется,  эта фотография
испортила  все  дело. "Супруга городского советника" - каково! Ей,  конечно,
хотелось знать, что я прочел в газете, и мне  пришлось что то соврать, чтобы
выкрутиться.
     Мы сидели на скамейке, молчаливые и мрачные.
     Мимо проехала платформа, на которой красовалось:



     На  наших глазах она прошла  сквозь решетку парка и влилась  в  уличное
движение.
     - Пойдем домой, - предложил я.
     - Пойдем, - грустно ответила Сэлли.
     Провожая ее домой, я все сокрушался, что не заметил дату выпуска.
     - Между прочим, у тебя нет какого-нибудь знакомого советника? - спросил
я ее как бы невзначай.
     Она удивилась.
     - Есть один. Мистер Фэлмер, - сказала она как-то неуверенно.
     - Он что, молод? - осведомился я небрежным тоном.
     - Что ты! Он такой старый. Я, собственно, знаю не его, а его жену.
     - Вот как! - сказал я. - А какого-нибудь молодого не знаешь?
     - Кажется, нет. А что?
     Я промямлил что то насчет того, как нужны нам в подобный момент молодые
люди с головой.
     -  Молодые  люди с головой  не  идут в городские советники, - возразила
она, глядя на меня.
     Возможно, ей в  самом  деле не  хватало логики, но она умела подбодрить
человека. Вот если б мне еще найти разгадку всей этой истории!
     На следующий  день город снова негодовал. Дело  в  том, что накануне  в
храме Всех Святых шла вечерняя служба. Но едва священник взошел на кафедру и
открыл  рот,  чтобы  произнести  небольшую  проповедь,  в  церкви  появилась
платформа с надписью:


ЭТО ВЫЯСНИТЬ.

     Платформа остановилась против  аналоя. Священник  молча глядел на нее с
полминуты, а потом хватил кулаком по пюпитру.
     -  Нет,  это  невыносимо! - завопил он. - Не начну,  пока эта штука  не
выедет!
     И он замер, вперив сверкающий взор в платформу.
     Прихожане последовали его примеру.
     На платформе с явным нетерпением  ожидали начала  представления.  Видя,
что оно задерживается, туристы, чтоб скоротать время, принялись откупоривать
бутылки   и  угощаться  фруктами.   Священник  продолжал   смотреть  на  них
испепеляющим  взглядом. Служба все не начиналась, туристам сделалось скучно.
Юноши  стали  щекотать  девиц, девицы  захихикали. Несколько человек  горячо
убеждали  в чем-то сидевшего  впереди  мужчину. Спустя  минуту  он кивнул, и
платформа уплыла через южную стену.
     Первый  раз мы взяли верх.  Священник  вытер лоб, откашлялся и произнес
лучшую свою проповедь на тему: "Города в долине".
     Но как ни возмущались отцы города, нам от этого  было не легче. Планов,
конечно,  хватало. Один из них принадлежал Джимми и  состоял в  том, чтобы с
помощью ультравысоких или инфранизких  волн развеивать изображение туристов.
Возможно,  в ходе подобных опытов нам  бы и удалось что-то сыскать, но время
не   ждало.  А   попробуйте  повоевать  с  врагом,  когда  он  всего-навсего
стереоскопическое изображение и вы  понятия не имеете, как воспрепятствовать
его  передаче.  Сама передача  происходит  не там,  где вы  ее  видите, а  в
каком-то совершенно неизвестном вам месте -  как туда доберешься? То, что вы
видите,  не способно чувствовать,  оно не ест, не  спит, не  дышит... И вот,
когда я стал раздумывать над тем, что же оно  все-таки способно  испытывать,
тут-то меня и осенило. Я был поражен  - ведь до чего просто! Я схватил шляпу
и кинулся в мэрию.
     Осаждавший мэрию поток возмущенных,  недовольных  и  одержимых  разными
планами лиц весьма затруднил туда  доступ, и все  же я,  наконец, пробился к
одному чиновнику, который выслушал меня внимательно, хотя и недоверчиво.
     - План ваш не многим понравится, - заявил он.
     - Пускай.  Нам ведь  нечего  терять. К тому  же  это  пойдет  на пользу
местной торговле.
     Лицо его заметно просветлело. А я наседал:
     - Ведь у мэра несколько ресторанов,  а уж  владельцы гостиниц, пивных и
закусочных, те просто возликуют.
     - Что и говорить, - согласился он.  - Попробуем предложить им ваш план.
Пойдемте.
     Последующие  три  дня  мы  с утра до ночи  разрабатывали  мой  план. На
четвертый приступили  к его осуществлению. Ранним утром  на все дороги вышли
люди и перекрыли въезды в наши муниципальные пределы, а потом водрузили у их
границ огромные щиты, на которых красным по белому было написано:


БУДЕТ.

     НЕ ГОРОД-ЧУДО ВЕКА (С ПРИЕЗЖИХ 2 ШИЛЛИНГА ШЕСТЬ ПЕНСОВ).

     В то же утро были запрещены все телевизионные передачи из Уэстуича, а в
столичных газетах появилась серия объявлений:





















     Мы полагали, что происходящее  у  нас всем известно,  и потому не стали
вдаваться  в  подробности,  однако  поместили   в  иллюстрированных  газетах
несколько реклам, рассчитанных на любителя.













     И так далее и тому подобное. Кроме того, мы закупили в отделах новостей
достаточно места  для  своей рекламы, чтобы  привлечь тех, кто  считает, что
руководствуется во всем  психологическими,  социальными и  прочими  высокими
мотивами.
     И они прикатили.
     К нам и  раньше приезжало  немало охотников за сенсацией, но стоило  им
узнать, что за это назначили цену,  как число прибывающих резко возросло,  и
чем больше  их становилось, тем мрачнее смотрел казначей Городского совета -
отчего, мол, не  догадались  спрашивать за въезд  по  пять, а то и по десять
шиллингов.
     Через несколько дней  нам пришлось построить на всех пустырях и кое-где
в окрестных полях автомобильные стоянки и еще пустить специальный автобус до
города для тех,  кто там остановился.  Улицы были забиты приезжими,  которые
собирались  толпами  и  приветствовали  свистом, гиканьем  и шутками  каждую
платформу  Пооли  и каждого пешего туриста, так что местные жители  попросту
засели дома и там копили свою ярость.
     Наш казначей уже начал тревожиться, как бы  нас не  обложили налогом на
развлечения. Мэра с каждым днем все больше и больше заваливали  жалобами, но
он  был  так  занят  снабжением своих  ресторанов пивом и  едой, что не  мог
уделить этому ни минуты. И тем не менее я стал опасаться, что этот Пооли нас
все-таки выживет. Легко было заметить, что туристам из будущего не по  вкусу
весь этот гам-тарарам  -  он  изрядно мешал охоте за призами, -  однако  они
продолжали  бродить по городу,  да еще к  ним прибавились  приезжие, которые
поднимали  несусветный шум  и бесновались почти  до  утра. Терпение  жителей
иссякло, назревала буря.
     Однако к  концу  недели, когда кое-кто  из  нас стал  подумывать, уж не
лучше ли, пока  не  поздно,  отлучиться на время  из Уэстуича,  обнаружилась
первая  брешь:  чиновник  из  мэрии  позвонил мне  и  сказал, что  он  видел
несколько платформ, на которых было много пустых мест.
     На следующий  вечер я вышел на один из их  излюбленных маршрутов, чтобы
самому на все поглядеть. Я застал там большую, уже успевшую угоститься толпу
- люди обменивались шутками, пихались и толкались локтями, -  впрочем, ждать
пришлось  не  долго.  Из  фасада  кафе  "Коронация"  чуть  наклонно  выплыла
платформа с надписью:



     На платформе было с полдюжины  свободных мест. Появление платформы было
встречено  общим ликованием  и  пронзительным  свистом.  Водитель  с  полным
безразличием  повел  машину  прямо  сквозь  толпу.  Пассажиры  на  платформе
выглядели  менее  уверенно,  чем  прежде. Иные  из  них  вели  с нами  немую
перепалку; они смеялись  и  на каждый жест,  каждую гримасу отвечали тем же.
Хорошо  еще, что их  девицы не могли  слышать того,  что  кричала  им толпа;
впрочем, некоторые жесты были достаточно красноречивы. Сомневаюсь, что  было
очень  приятно проезжать сквозь толпу мужчин, ведущих себя подобным образом.
К  тому моменту,  когда платформа миновала  толпу  и готовилась  скрыться  в
фасаде универмага, большинство туристов уже перестало бодриться, а некоторые
совсем помрачнели. Глядя  на их лица, я подумал, что Пооли, наверно, нелегко
будет отстаивать познавательную ценность  своих  начинаний  перед депутацией
недовольных.
     В следующий вечер  на  платформах было больше пустых мест, чем занятых;
говорили также, что стоимость экскурсии снизилась до десяти шиллингов.
     Через день  платформы не появились вовсе, и  мы только  и  делали,  что
возвращали  въездную  плату  и  отбивались  от  требований  оплатить  расход
бензина.
     Не появились  они и на следующий день  и на третий день,  так  что  нам
оставалось  лишь  произвести генеральную  уборку Уэстуича. В  общем, если не
считать  приобретенной  городом печальной славы, которую предстояло изживать
годами, вся эта история была теперь позади.
     Так   мы  по  крайней  мере  считали.  Но  Джимми  утверждал,  что  это
заблуждение. Он был уверен, что  они  лишь  подработали  фактор  видимости -
из-за него и вышла вся неприятность, - и теперь, верно,  снова разъезжают по
нашему и другим городам.
     Что  ж,  возможно,   он  прав.  Кто  поручится,  что   этот  Пооли  или
какой-нибудь его  преемник не устраивает сейчас увеселительные экскурсии  по
всему белому свету и по всей истории вдоль и поперек? Но мы их не  видим  и,
поскольку они скрыты от нас, не больно тревожимся.
     Так  или иначе,  мы,  как могли, справились с  Пооли. Правда, для этого
пришлось пойти на крайние меры. Даже настоятель храма Всех Святых понял это,
оттого,  без  сомнения,  и  начал  свою благодарственную  проповедь словами:
"Беспримерно и поразительно, братья, действие пошлости..."
     Поскольку все уладилось, я нашел,  наконец, время навестить  Сэлли. Она
была веселее, чем в последние  дни, и  поэтому еще привлекательней. Кажется,
она тоже была рада меня видеть.
     - Привет, Джерри, - сказала она. - Я только что читала в газете, как мы
обязаны тебе тем, что избавились от них. Нет, право, ты молодец!
     Еще недавно я,  верно бы, растаял от этих слов, а сейчас  во мне словно
что-то  замкнулось. Я то и дело  вспоминал ее с близнецами на руках и  ломал
себе голову, как они там очутились.
     -  Ничего  особенного,  дорогая,  -  отвечал я сдержанно.  -  Любой  бы
придумал.
     - Возможно. Только люди почему-то другого мнения. Знаешь, Джерри, что я
сегодня слышала? Они хотят просить гебя баллотироваться в Городской совет.
     -  Меня - в совет? Вот комедия... - начал было н и замолк. - Но если...
Значит, тогда меня станут называть советником, да?
     - Ну да, наверно, - ответила она, с удивлением глядя на меня.
     Кажется, все начало проясняться.
     -  Сэлли, дорогая...  любимая...  Я давно собирался  сказать тебе  одну
вещь... - забормотал я.

----------------------------------------------

     1) Атомный центр в Англии.


Last-modified: Sat, 20 Mar 1999 15:09:44 GMT

Оцените этот текст: