нает Том. -- Но вообще то ты прав. Все самое серьезное -- по крайней мере в этом регионе -- происходило во Вьетнаме. -- Знаете что? -- выпаливает Дуг. -- Во время Вьетнамской войны -- за которую ратовал Папаша Комсток -- на Филиппинах стоял огромный американский контингент. Этот сукин сын заставлял солдат и морских пехотинцев ползать по Лусону, якобы для тренировки. Но я думаю, он что то искал. Полагаю, что Первоисточник. -- Как коренной первоисточник золотой россыпи? -- В яблочко! -- И его то в конце концов нашел Маркос? -- Мнения расходятся, -- говорит Дуг. -- Многие убеждены, что Первоисточник еще предстоит найти. -- В общем, в этих перехватах нет ни про Первоисточник, ни про что другое, -- говорит Рэнди. Ноутбук загрузился в режиме UNIX и теперь выдает поток сообщений об ошибках, не находя различных устройств, которые были в компьютере у Рэнди (и остались в помойке рядом с конторой дилера), и которых нет у Тома. Однако ядро ОС работает, и Рэнди проверяет, цела ли файловая система. Директория «Аретуза» на месте, с длинным списком коротких файлов, каждый из которых соответствует одной стопке перфокарт. Рэнди открывает первый и видит несколько строк случайных заглавных букв. -- Откуда ты знаешь, что в перехватах ничего нет? -- спрашивает Дуг. -- АНБ десять лет не могло их расшифровать, -- говорит Рэнди. -- Потом выяснилось, что это розыгрыш. Продукт генератора случайных чисел. Рэнди возвращается к списку файлов, печатает. grep AADAA и нажимает «ввод». Эта команда должна отыскать начальную группу букв, ту самую, знаменитую, о которой говорил понтифик. Машина почти сразу отвечает пустым приглашением, означающим, что искомая последовательность не найдена. -- Ма а ама родная, -- выдыхает Рэнди. -- Что такое? -- спрашивают все разом. Рэнди глубоко вдыхает. -- Это не те сообщения, которые Эрл Комсток десять лет пытался взломать. ПОТОП Примерно полминуты Гото Денго бредет по шею в воде через узкий вход в туннель. Он ведет одной рукой по кровле, чувствуя пальцами ложбинки от перфоратора. Слышно, как сзади, спокойно переговариваясь, пробираются четверо солдат из его взвода. Рука соскальзывает с камня в пустоту -- он в магистральной штольне. Гото Денго выпрямляется и бредет дальше. Полная тьма умиротворяет -- можно думать, что он все еще мальчик в заброшенных рудниках на Хоккайдо. Убедить себя, что последних лет жизни попросту не было. Однако на самом деле он взрослый, в замкнутом подземелье на Филиппинах, окружен полчищами демонов. Гото Денго поворачивает краник ацетиленового фонаря на каске, и во тьме вспыхивает огонек. Сам он знает Голгофу как свои пять пальцев и мог бы отыскать путь даже в темноте, но солдаты не могут и далеко отстали. Гото Денго больно ушибает ногу о забытый рядом с рельсами золотой слиток и чертыхается. -- Все в порядке, лейтенант? -- кричит сзади один из солдат. Их с Гото Денго разделяет полсотни метров. -- Да, -- громко и отчетливо отвечает Гото Денго. -- Вы, четверо, осторожнее, не споткнитесь о слиток. Теперь Ин, Родольфо и остальные, ждущие впереди, знают, сколько солдат им предстоит убить. -- Где последние несколько рабочих? -- кричит один из японцев. -- В ложной камере. Несколько минут требуется, чтобы пробраться через главную камеру, настолько она заставлена сокровищами. Так, наверное, выглядит звездное ядро галактики. Они взбираются по вертикальному стволу и доходят до Зала славы. Гото Денго находит оголенные провода, идущие к электрической лампочке, и прикручивает их к контактам аккумулятора. Напряжения не хватает, и лампочка похожа на плавающий в чернилах мандарин. -- Погасите фонари, -- говорит Гото Денго, -- чтобы не тратить газ. Свой я оставлю гореть на случай, если откажет электричество. Он вытаскивает из стерильного бокса комок ваты -- много лет ему не приходилось видеть ничего столь белого и чистого, -- разрывает на кусочки, словно отец Фердинанд, преломляющий хлеб за мессой, и раздает солдатам. Те церемониальным жестом затыкают уши. -- Теперь быстрее за дело! -- кричит Гото Денго. -- Капитан Нода, наверное, уже ждет. -- Хай! -- Один из солдат вытягивается по струнке и подает ему два провода с биркой «ПОДРЫВНОЙ ЗАРЯД МАГИСТРАЛЬНОЙ ШТОЛЬНИ». -- Отлично. -- Гото Денго прикручивает провода к контактам на деревянной доске с выключателями. Надо бы сказать что то торжественное, но ничего не идет в голову. Японцы гибнут по всему Тихому океану, не произнося перед этим громких речей. Он стискивает зубы, зажмуривается и щелкает выключателем. Взрывная волна доходит сначала через пол и лупит по ступням, как доска трамплина. В следующий миг она достигает камеры по воздуху и ударяет, как движущаяся каменная стена. Затычки в ушах совершенно не спасают. Гото Денго чувствует, как глаза вдавливаются в глазницы. Зубы словно выбили из десен холодными стамесками. Весь воздух вытеснен из легких; впервые с рождения они совершенно пусты. Он и солдаты, как новорожденные, могут только корчиться и в панике озираться по сторонам, пока тело вновь обретет способность дышать. Один из солдат захватил бутылку сакэ, и она разбилась. По кругу передают отбитое донышко -- каждому достается по глотку. Гото Денго пытается вынуть из ушей затычки и понимает, что это невозможно -- так глубоко их загнало взрывной волной. Поэтому он просто кричит: -- Сверим часы! Когда это сделано, он продолжает: -- Через два часа капитан Нода взорвет перемычку на дне озера и затопит ловушки. До тех пор надо многое успеть. Каждый из вас знает свои обязанности -- приступайте! Солдаты кричат «Хай!», поворачиваются на каблуках и уходят каждый в свою сторону. Первый раз в жизни Гото Денго по настоящему отправил людей на смерть. Впрочем, они и так здесь все покойники, поэтому он не знает, что и чувствовать. Если бы он по прежнему верил в Императора, верил в победу, то не переживал бы. Впрочем, если бы он верил, не стал бы делать того, что делает. Важно сохранить видимость, что все идет как положено, поэтому Гото Денго спускается в главную камеру, дабы осмотреть магистральную штольню -- вернее, то, что от нее осталось. Горло ловит густой от каменной пыли воздух, словно утопающий -- спасительную веревку. Тусклый свет ацетиленового фонаря пробивает сантиметров на двадцать. Ничего не видно, только золото по прежнему поблескивает сквозь пелену дыма и пыли. Взрывная волна обрушила аккуратные штабеля ящиков и слитков, груда все еще осыпается, стараясь найти угол естественного откоса. Семидесятипятикилограммовый слиток срывается с нее и возникает среди облака пыли, как сошедший с рельсов товарный вагон; Гото Денго едва успевает отскочить. С растресканной кровли на каску по прежнему сыплются камешки. Дыша через вату, Гото Денго осторожно перелезает на другую сторону груды, чтобы взглянуть на магистральную штольню. Динамит сделал свое дело: раздробил кровлю на мириады осколков. Теперь они занимают куда больший объем, чем когда были скальным массивом. Штольня заполнена дробленой породой до самого устья в ущелье реки Тодзио, где люди капитана Ноды сейчас заваливают камнями крошечную рваную рану в скале. Гото Денго скорее ощущает, чем слышит, взрыв и понимает: что то не так. Сейчас ничего не должны были взрывать. Двигаешься здесь мучительно медленно, как в кошмаре, когда пытаешься бежать от демона. На обратный путь уходит столько времени, что возвращаться в Зал славы, наверное, бессмысленно: все уже произошло. В Зале славы его ждут три человека: Ин, Родольфо и филиппинец по имени Бонг. -- Солдаты? -- Все мертвы, -- отвечает Родольфо, досадуя на глупый вопрос. -- Один взорвал гранату, убил себя и двух моих людей, -- добавляет Ин. -- Еще один солдат услышал взрыв и успел выхватить нож. -- Бонг печально качает головой. -- Думаю, Августин был не готов убить человека. Он промедлил. Гото Денго смотрит на Бонга как зачарованный. -- А ты? В первый миг Бонг не понимает вопроса. Наконец до него доходит. -- О нет, я не медлил, лейтенант Гото. Японский солдат однажды очень нехорошо обидел мою сестру. Гото Денго мгновение стоит молча, пока не соображает, что остальные смотрят на него выжидательно. Он глядит на часы. Невозможно поверить, но с первого взрыва прошло только полчаса. -- У нас полтора часа до того, как вода заполнит ловушки. Если к этому времени мы не окажемся в Пузыре, то будем отрезаны, -- произносит Гото Денго. -- Идемте туда и будем ждать, -- предлагает Ин на шанхайском. -- Нет. Капитан Нода слушает, снаружи, когда будут новые взрывы, -- говорит Гото Денго, тоже по китайски, потом, по английски, филиппинцам: -- Надо взорвать все заряды в определенное время, иначе Нода сан заподозрит неладное. -- Тот, кто будет их взрывать, останется здесь навсегда, -- говорит Родольфо, обводя рукой Зал славы. -- Мы не будем взрывать их отсюда. -- Гото Денго снимает крышку с ящика. Внутри несколько больших мотков двухжильного телефонного провода. Гото протягивает мотки Родольфо, Ину и Бонгу. Те, не спрашивая объяснений, начинают наращивать провода, ведущие в Зал славы. Все четверо постепенно отступают по штольням, таща за собой аккумуляторы и разматывая провод, взрывают секции туннелей одну за другой. По ходу дела Родольфо, Ину и Бонгу становятся наконец понятны некоторые особенности комплекса. Впервые они осознают, что Гото Денго проектировал Голгофу под две совершенно разные задачи. Для верноподданных японских офицеров вроде капитана Ноды это сокровищница, окруженная множеством ловушек. Однако для четырех человек, запертых внутри, Голгофа имеет совершенно иную функцию. Это орудие бегства. Как только до них доходит назначение определенных штреков и выемок, они выпрямляются, моргают и оборачиваются на Гото Денго с тем же выражением, с каким солдаты несколько недель назад смотрели на золотого Будду в «мерседесе». Беглецы идут к Пузырю, выемке, которую по поручению Гото Денго пробивали последние два месяца. На все вопросы он отвечал, что готовит резервуар, призванный увеличить эффективность одной из ловушек. Пузырь -- вертикальный ствол четыре метра в диаметре, который начинается в кровле одной из боковых выработок и через несколько метров заканчивается тупиком. К стенам по прежнему прислонены лестницы. Забравшись, беглецы оказываются на каменном уступе, где все могут поместиться сидя. Ин и его люди заранее пронесли сюда фляжки с водой и сухари. К этому времени трое рабочих взирают на Гото Денго как на высшее существо и готовы повиноваться каждому его слову. Он это чувствует и страдает неописуемо. Ждать еще пятнадцать минут. Остальные пьют воду и грызут сухари. Гото Денго полон раскаяния. -- Я гнусный червь, -- говорит он. -- Дерьмо собачье, предатель, недостойный чистить нужники истинным солдатам Японии. Я -- изгой, полностью отрезанный от нации, которую предал. Теперь я часть мира, ненавидящего Японию -- а значит, и меня -- и в то же время ненавистен своим сородичам. Я останусь здесь и умру. -- Вы живы, -- говорит Родольфо. -- Вы спасли нам жизнь. И вы богаты. -- Богат? Ин, Родольфо и Бонг озадаченно переглядываются. -- Ну конечно! -- говорит Бонг. Гото Денго по прежнему не понимает. Думая, что он то ли оглох, то ли отупел от взрыва, Бонг вытаскивает из кармана самодельный мешочек, распускает завязки и показывает две добрые пригоршни алмазов. Ин и Родольфо ничуть не удивлены. Гото Денго в отчаянии отводит взгляд. Сам он не спас никаких сокровищ, кроме жизни этих людей. Но горько ему по другой причине. Он надеялся, что, получив такой дар, они все будут благородны и не станут думать о сокровищах. Похоже, он слишком много хотел. Уступ, на котором они сидят, вздрагивает от далекого взрыва. У Гото Денго странно зудит голова: начинает расти давление. Воздух в штольне, как поршнем, сжимает хлынувшая из озера вода. Капитан Нода взорвал перемычку. Гото Денго так взбудоражен, что забывает умереть. Он инженер, запертый в собственный машине. Машина сконструирована, чтобы спасти ему жизнь, и он не узнает, работает ли она, пока она не сработает. Он должен убедиться в правильности своих выкладок, а покончить с собой успеет и потом. Он зажимает пальцами нос, стискивает губы и начинает вдувать воздух в евстахиевы трубы, выравнивая давление. Остальные следуют его примеру. Принцип действия всех ловушек Голгофы примерно одинаков и основывается на том, что давление воды в штольне -- такое же, как на дне озера Ямамото. Алчный грабитель, не подозревая о западне, пробивает какую то стенку либо выгребает песок, после чего она рушится сама; вода ударяет в дыру с такой силой, что грабитель гибнет, не успев даже захлебнуться. В конце Голгофы диагональная штольня начинает ветвиться, как расходящаяся на рукава река. Старшим Гото Денго объяснил это через аналогию с современным отелем, где давление воды в магистральной трубе создается за счет водонапорной башни и передается в те трубы, по которым вода поступает в номера. Голгофа хрипит, сипит и стонет по мере того, как освобожденный взрывом потоп заливает систему туннелей. Воздух ищет выход и частью просачивается через щели в породе, частью вытесняется в диагональную штольню. Поверхность озера Ямамото наверняка бурлит, как котел, и капитан Нода, видя это, с удовлетворением потирает руки. В мгновение ока туннели заполняются мутными водоворотами. Брошенные бочки и вагонетки начинают всплывать и с грохотом сталкиваются бортами. Однако большая часть воздуха устремляется не в озеро Ямамото, а в Пузырь, потому что так задумал Гото Денго. Он знает, что система работает, потому что у него закладывает уши. Вода прибывает и в самом Пузыре, но медленно, потому что давление воздуха здесь уже достаточно высоко. Поднимаясь, она еще увеличивает давление в камере, где сидят Гото Денго и трое рабочих. Давление воздуха растет постепенно, пока не сравняется с давлением воды. Как только равновесие достигнуто, подъем воды прекращается. Одновременно устанавливается другое равновесие: люди дышат сжатым воздухом, и азот, проникая сквозь мембраны легких, растворяется у них в крови. -- Теперь будем ждать. -- Гото Денго выключает ацетиленовый фонарь на каске, и все погружается во тьму. -- Если не жечь лампы, воздуха должно хватить на несколько дней. Примерно столько потребуется людям капитана Ноды, чтобы скрыть следы работ и покончить с собой. Нам надо пересидеть это время, иначе нас убьют, как только мы выберемся на берег озера Ямамото. А пока, пользуясь случаем, я хотел бы рассказать вам о воздушной эмболии, которая зовется еще кессонной болезнью. Через двое суток они наконец взрывают последний, относительно маленький заряд динамита и пробивают в стене Пузыря отверстие, сквозь которое как раз может пролезть человек. По ту сторону начинается диагональная штольня к озеру Ямамото. Родольфо перепуган больше других, поэтому его отправляют первым. Следом вылезает Бонг, потом Ин. Последним спертый, отработанный воздух Пузыря покидает Гото Денго. Через несколько мгновений они находят восходящий вертикальный туннель. Плывут в полной тьме. Каждый ведет рукой по кровле, ища отверстие вертикального ствола. Родольфо должен остановиться, как только его найдет, но остальным не следует терять бдительность на случай, если он промахнется. Они налетают друг на друга в темноте, как вагоны резко затормозившего поезда. Родольфо остановился -- если все хорошо, это значит, что он отыскал вертикальный ствол. Наконец Ин продвигается вперед, и Гото Денго вслед за остальными всплывает по вертикальному стволу в камеру с зажатым в ней воздушным пузырем. Места еле еле хватает на четверых. Тесно прижимаясь телами, они выпускают насыщенный азотом и углекислотой воздух, на котором прожили последние секунд шестьдесят, и вбирают свежий. От перепада в давлении закладывает уши. Беглецы преодолели лишь малую голику четырехсот пятидесяти метров, отделяющих Голгофу от озера по горизонтали . Однако половина расстояния по вертикали уже позади. Давление воздуха, которым они сейчас дышат, в два раза меньше, чем в Пузыре. Гото Денго не ныряльщик и мало знает о водолазной медицине. Однако отец рассказывал ему, как людей опускали на большую глубину в водолазных куполах -- что то строить или добывать. Так Гото Денго узнал про кессонную болезнь и усвоил золотое правило: большинство людей не испытывают симптомов кессонной болезни, если пройдут декомпрессию при давлении в половину начального. То есть если задержаться и подышать, азот выйдет из тканей. После этого давление можно снова уменьшить вдвое. -- Пора. -- Гото Денго в темноте находит Родольфо и ободряюще хлопает его по плечу. Родольфо делает несколько глубоких вдохов, а Гото Денго тем временем повторяет цифры, которые все уже знают наизусть. -- Двадцать пять гребков прямо. Дальше будет крутой перегиб. Сорок гребков вверх. Сразу после следующего перегиба -- воздушная камера. Родольфо кивает, крестится, перекувыркивается в воде и плывет вниз. За ним Бонг, Ин и, наконец, Гото Денго. Этот отрезок очень длинный. Последние пятнадцать метров -- вертикальный подъем в воздушную камеру. Гото Денго надеялся, что естественная плавучесть вытолкнет их наверх даже полузадохнувшихся. Однако он плывет вверх по узкой шахте, судорожно толкая ноги Ина, который движется совсем не так быстро, как хотелось бы. Гото Денго чувствует растущую панику в легких и соображает наконец, что надо перебороть порыв во что бы то ни стало задержать дыхание. Его легкие заполнены воздухом под давлением куда большим, чем окружающая вода, и, если не выпустить часть, грудь разорвется. Вопреки инстинкту, требующему удержать бесценный воздух, Гото Денго несильно выдыхает в воду. Он надеется, что остальные почувствуют пузырьки и последуют его примеру. Но вскоре после этого они застревают. Секунд десять Гото Денго заперт в абсолютно черном столбе воды шириной примерно с его тело. Из всего, пережитого на войне, это -- худшее. Когда он уже отчаялся и готов умереть, движение возобновляется. До камеры они добираются полумертвыми. Если выкладки Гото Денго верны, то давление здесь не более двух трех атмосфер. Однако он начинает сомневаться в точности расчетов. Раздышавшись и придя в чувство, он ощущает острую боль в коленях; судя по тому, как остальные стонут и охают, с ними то же самое. -- На этот раз будем ждать как можно дольше, -- говорит Гото Денго. Следующий отрезок короче, но плыть дольше из за боли в коленях. Снова Родольфо отправляется первым. Однако, когда Гото Денго всплывает в следующую камеру, где давление около полутора атмосфер, там только Ин и Бонг. -- Родольфо пропустил отверстие, -- говорит Бонг. -- Видимо, заплыл в вентиляционную шахту. Гото Денго кивает. Всего в нескольких метрах дальше этой камеры начинается вентиляционная шахта, идущая до самой поверхности. За счет резкого излома посередине, сделанного по указанию Гото Денго, щебенка (которой люди капитана Ноды наверняка ее уже завалили) не засыпала диагональную штольню -- их путь к бегству. Если Родольфо заплыл в нее, то оказался в ловушке без воздушного пузыря наверху. Нет надобности говорить остальным, что Родольфо мертв. Бонг крестится и читает молитву. Некоторое время они отдыхают, дыша воздухом, который пришлось бы делить с Родольфо. Боль в коленях сперва становится хуже, но потом больше не усиливается. -- Дальше перепад высот небольшой, необходимость в декомпрессии меньше. Теперь главное -- расстояние, -- говорит Гото Денго. Им предстоит преодолеть еще более трехсот метров по горизонтали с четырьмя воздушными камерами по дороге. Последняя, по совместительству -- законная вентиляционная шахта. Они плывут и отдыхают, плывут и отдыхают. Наконец стены туннеля расступаются -- они в озере Ямамото. Гото Денго вырывается на поверхность и некоторое время просто плывет, дыша свежим воздухом. Ночь. Впервые за этот год Бандок совершенно тих. Слышно только, как Бонг, стоя на коленях у воды, крестится и быстро быстро бормочет молитвы. Ин уже ушел, даже не попрощавшись. Гото Денго потрясен, пока не осознает, что тоже волен идти. Для всего мира он мертв, а значит, свободен от любых обязательств. Впервые в жизни он может делать что вздумается. Он подплывает к берегу, встает и начинает идти. Колени болят. Невозможно поверить, что он все выдержал, и теперь его единственная беда -- боль в коленях. АРЕСТ -- Копи, -- говорит Рэнди стюардессе, но тут соображает, что летит третьим классом и добраться до туалета может быть непросто. Это маленький «Боинг 757» компании «Малайзиан Эйр». Стюардесса видит его колебания и замирает в нерешительности. Ее лицо обрамляет пестрый, смутно мусульманский платок -- самый символический поклон в сторону женской стыдливости, который Рэнди когда либо видел. -- Копи ньякафеина , -- говорит Рэнди. Стюардесса ослепительно улыбается и наливает ему из оранжевого графина. Разумеется, она понимает английский, просто Рэнди уже вполне освоился с местным пиджином. Он понимает, что это первый шаг к превращению в загорелого космополитического живчика, которыми кишат аэропорты и гостиницы «Шангри ла» по всему Тихоокеанскому кольцу. За иллюминатором параллельно курсу самолета тянется длинный тощий остров Палаван. В тумане пилот может долететь от Кинакуты почти до самой Манилы, следуя его побережью, но в такой ясный день в этом нет надобности. Берега полого уходят в прозрачную воду Южно Китайского моря. Может быть, когда стоишь на песке и смотришь под углом через волны, она не такая и прозрачная, но с самолета видно вниз на много морских саженей; любой остров, даже коралловый, предстает одетым в юбку, бурую или бежевую вблизи, дальше желтую и, наконец, аквамариновую по краю, перед самым растворением в океанической синеве. Каждый крохотный коралловый атолл или коса -- переливчатый глаз в павлиньем пере. После вчерашнего разговора Рэнди переночевал у Тома Говарда в гостевой спальне, а весь следующий день провел в Кинакуте: сперва покупал новый ноутбук с новым жестким диском, потом переносил на него данные со старого, попутно их шифруя. Просто не верится, что нудные и бессмысленные корпоративные документы он шифровал с помощью сверхсовременных методов, а вот «Аретузу» возил на жестком в открытом виде, несколько дней, через две государственные границы. И это еще не считая самих перфокарт, которые теперь надежно спрятаны у Тома в сейфе. Разумеется, они и без того зашифрованы, но это было сделано в сорок пятом году, и Рэнди подозревает, что шифр по современным стандартам абсолютно детсадовский. По крайней мере в это хочется верить. Сегодня утром он сделал еще одно дело -- скачал последнюю версию «Криптономикона» с ftp сервера в Сан Франциско. Рэнди никогда не смотрел его подробно, однако слышал, что там содержатся образцы кода или по крайней мере алгоритмы, с помощью которых можно подступиться к «Аретузе». Есть надежда, что открытый криптоанализ сейчас примерно на уровне секретных методов, которыми понтифик и его коллеги работали тридцать лет назад в АНБ. Им не удалось взломать «Аретузу», но, вероятно, лишь потому, что это не сообщения, а цепочка случайных цифр. Теперь, когда у Рэнди в руках, как он подозревает, настоящие сообщения, он может сделать то, что не удалось Комстоку в пятидесятых. Сейчас на их пути терминатор -- не робот убийца из киномира, а линия между ночью и днем, под которой беспрерывно вращается планета. На востоке мир погружен в сумерки; облака во тьме отражают лишь самую красную часть солнечного спектра и пламенеют скрытым огнем, как уголья в перистых шлейфах пепла. Самолет все еще в дневной половине и его неотступно преследуют загадочные радужные полоски -- призрачные двойники, возможно, некое новейшее шпионское изобретение АНБ. Одни палаванские реки синие и сразу теряются в океане, другие несут тонны размытой почвы, длинные бурые шлейфы. На Кинакуте леса истребляют не столь быстро, но лишь потому, что там есть нефть. Все эти страны с фантастической скоростью расходуют свои ресурсы, чтобы подхлестнуть экономику в надежде вырваться в киберпространство -- некую, надо думать, наукоемкую экономику, -- прежде чем исчерпают сырье и превратятся в Гаити. Рэнди листает начало «Криптономикона», но в самолете ему никогда не удается сосредоточиться. Вступительные разделы содраны с руководств времен Второй мировой. Их только десять лет назад рассекретили; тогда один из друзей Джона Кантрелла наткнулся на экземпляр в Кентуккской библиотеке, приехал с мешком десятицентовиков и все отксерил. Как только материалы попали в открытый доступ, гражданская криптография скакнула на уровень, которого правительство достигло в сороковых. Ксерокопии отсканировали, распознали и перевели в HTML формат, используемый для веб страниц, чтобы люди могли вставлять ссылки, пометки, поправки и комментарии, не портя исходный текст, что они тут же и принялись делать. Все замечательно, только очень трудно читать. Исходный текст дан нарочито старомодным шрифтом, чтобы сразу отличить его от вставок и добавлений кибер эры. Введение написано, вероятно, еще до Перл Харбора, неким Уильямом Фридманом. Он рассыпал по тексту афоризмы, вероятно, чтобы удержать новичков от желания хлопнуть себя по башке гранатой, вызванного японскими машинными шифрами. Мало кто понимает, что пятьдесят процентов своего времени ученый работает внерациональными методами. Озарение, как вспышка молнии, длится всего секунду. Обычно оно приходит, когда дешифровщик измучен трудной задачей и мысленно перебирает уже испробованные безуспешные пути. Внезапно его осеняет, и он в несколько секунд находит решение, которое не мог отыскать за долгие дни упорного труда. Рэнди больше всего нравится: Что до удачи, есть старая горняцкая поговорка: «Золото там, где ты его нашел». Все хорошо, но после нескольких нажатий клавиши «Page Down» он утыкается в бесконечные ряды случайных букв (какие то дочисловые методы дешифровки). Ясно, что авторы не привели бы их, если бы не хотели преподать читателю полезный урок. Рэнди с тоской осознает, что, не научившись читать эти ряды, не выйдет даже на уровень начинающего дешифровщика времен Второй мировой. Для примера приведены сообщения вроде «ОДИН САМОЛЕТ ПРОПАЛ НАД МОРЕМ» или «НЕ УДАЕТСЯ УСТАНОВИТЬ СВЯЗЬ С СОРОК ПЯТЫМ ПЕХОТНЫМ ПОЛКОМ ТЧК». На взгляд Рэнди это мура, пока он не вспоминает, что авторы книги жили в эпоху, когда самолеты действительно пропадали над морем и пилоты не возвращались к своим близким, а человека, назвавшего это мурой, вероятно, пожалели бы, или начали сторониться, или даже отправили к психиатру. Вспоминая Честера, Рэнди чувствует себя последним ничтожеством. Интересно, разбитый «Боинг» под потолком -- просто колоссальная пошлость или некое Заявление с большой буквы? Возможно ли, что задвинутый технарь Честер на самом деле -- глубокий мыслитель, поднявшийся над предрассудками своего времени? Эти самые вопросы пространно обсуждают серьезные люди, вот почему статьи о доме музее то и дело появляются в самых неожиданных местах. Рэнди гадает, произойдет ли в его жизни что нибудь серьезное, такое, что стоило бы кратко записать прописными буквами, разделить тчк и прогнать через криптосистему? Они летят, вероятно, как раз над затонувшей подлодкой. Через несколько дней Рэнди вернется сюда, чтобы в меру сил помочь с подъемом золота. В Манилу он летит, чтобы уладить кое какие мелкие дела: филиппинские партнеры «Эпифита» настояли на срочной встрече. То, ради чего он полтора года назад приехал на Филиппины, теперь по большей части функционирует в автоматическом режиме; Рэнди страшно злит, когда снова приходится лезть в это самому. Он понимает, что современный взгляд на «Криптономикон» не очень то поможет расшифровать «Аретузу». Авторы стремились расшифровывать и читать эти чертовы сообщения, чтобы спасти жизнь соотечественникам. Однако современных комментаторов не интересует чужая переписка как таковая: они стремятся создать новые криптосистемы, которые не сумеет взломать АНБ или недавно созданная ОКПД. Черный Кабинет. Современные криптографы не поверят в криптосистему, пока не попытаются ее одолеть, а для этого им необходимо знать основные средства криптоанализа, отсюда нужда в таких документах, как прокомментированная версия «Криптономикона». Однако атака обычно не идет дальше умозрительных указаний на слабые места системы. Современным исследователям достаточно сказать, что в теории эта криптосистема уязвима, потому что по формальным стандартам теории чисел принадлежит к такому то классу задач, которые в целом решаются таким то количеством процессорных циклов. Все это отлично согласуется с современным мышлением, когда для собственного удовлетворения и признания коллег достаточно доказать, что ты способен разложить нечто новое по существующим интеллектуальным полочкам. Тем не менее доказать уязвимость криптосистемы и прочесть написанные этим шифром послания -- совсем не одно и то же. Та же разница, как между умением отнести фильм к определенному жанру или творческому направлению и способностью взять камеру, пленку и по настоящему снять кино. Чтобы выудить из «Криптономикона» что то полезное, надо зарыться в самые глубокие и древние слои, часть из которых, как подозревает Рэнди, написана его дедом. Динамик что то говорит на разных языках. При каждом переходе на новый язык по всему пассажирскому салону пробегает недоуменный гул: сперва англоговорящие пассажиры спрашивают друг друга, что сейчас объявили; как только они умолкают, уяснив, что никто ничего не понял, заканчивается кантонская версия, и пассажиры китайцы начинают задавать соседям тот же вопрос. Малайская версия вопросов не вызывает, поскольку никто не говорит по малайски, кроме, может быть, Рэнди, когда он просит кофе. Видимо, объявление как то связано с предстоящей посадкой. В темноте внизу раскинулась Манила; целые районы вспыхивают и гаснут по мере того, как отдельные сегменты электроснабжения по своему борются с чрезмерной нагрузкой. Мысленно Рэнди уже перед телевизором над миской «Капитанских кранчей». Может быть, в аэропорту Ниной Акино удастся купить пакет холодного молока, тогда не придется заезжать в «24 часа». Стюардессы провожают его улыбками. Как известно всякому кочующему технократу, работники сервиса любят -- или притворяются, будто любят, -- когда пытаешься говорить с ними на любом языке, кроме английского. Скоро он уже в старом добром МАНА с его кое где кондиционированным воздухом. Около багажного круга под табличкой «СМЕРТЬ НАРКОТОРГОВЦАМ» щебечет стайка девчушек в одинаковых ветровках. Ждать приходится довольно долго. Рэнди вообще не стал бы сдавать багаж, если бы не разжился кое какими книгами и памятными вещицами, частью из разрушенного дома, частью из дедушкиного сундука. Кроме того, на Кинакуте он приобрел водолазное снаряжение, которое рассчитывает скоро пустить в ход. Пришлось купить сумку на колесиках. Рэнди приятно смотреть на девушек -- это какая то школьная или институтская команда по хоккею с мячом. Для них даже ожидание у багажного круга -- увлекательное приключение, полное волнующих моментов, например, когда крут медленно начинает ползти, а потом снова замирает. Наконец на свет выезжает целый ряд одинаковых спортивных сумок, того же цвета, что ветровки на девушках, а среди них и сумка Рэнди. Он берет ее с круга и проверяет кодовые замки -- на молнии главного отделения и на кармане. Есть еще один кармашек, сверху. Что туда класть, Рэнди не придумал, поэтому и запирать его не стал. Он вытаскивает раздвижную ручку, ставит сумку на колесики и направляется к таможне. По пути смешивается с группой хоккеисток. Им это страшно уморительно, что несколько смущает Рэнди, пока девушек не начинает смешить собственная смешливость. Работают лишь несколько таможенных коридоров, и кто то вроде регулировщика распределяет поток пассажиров; он указывает девушкам на зеленый коридор, а Рэнди, разумеется, на красный. Впереди, за таможней, Рэнди видит встречающих. Среди них девушка в нарядном платье. Это Ами. Рэнди застывает как вкопанный. Она выглядит сногсшибательно. Рэнди гадает, очень ли большая наглость предположить, будто Ами надела платье специально для него. Наглость это или нет, так уж он думает -- и едва не бухается в обморок. Не хочется сходить с ума до окончания таможенных формальностей, но, может быть, сегодня у него впереди кое что получше «Капитанских кранчей». Рэнди входит в таможенный коридор. Ему хочется сломя голову рвануть к Ами, однако таможенники не поймут. Впрочем, так тоже хорошо. Еще никто не умер от предвкушения. Предвкушение даже приятно. Как там сказал Ави? Иногда лучше желать, чем получить. Рэнди уверен, что не разочаруется, получив Ами, но желать ее тоже здорово. Он несет ноутбук впереди себя, а сумку тащит сзади, постепенно тормозя, чтобы она по инерции не сломала ему колени. Вот и длинный стальной стол. Тощий, как глиста, господин стотысячный раз в своей жизни спрашивает: «Национальность? Пункт отправления?» Рэнди отдает ему документы и, продолжая отвечать на вопросы, нагибается, чтобы поставить сумку на стол. «Откройте замки, пожалуйста», -- говорит инспектор. Рэнди наклоняется и щурится на крохотные бронзовые колесики, которые нужно выставить в правильной комбинации. Инспектор тем временем возится у самого его уха, расстегивая молнию на пустом кармашке. Что то шуршит. -- Что это? -- спрашивает инспектор. -- Сэр? Сэр? -- В чем дело? -- говорит Рэнди, выпрямляясь и глядя инспектору в глаза. Инспектор, словно в рекламном ролике, поднимает на уровень головы герметичный полиэтиленовый пакетик и указывает на него свободной рукой. Дверь позади открывается, выходят люди. Пакетик наполнен сахаром или чем то еще -- может быть, сахарной пудрой -- и скатан в трубку. -- Что это, сэр? -- повторяет инспектор. Рэнди пожимает плечами. -- Откуда я знаю? Где вы его взяли? -- Это лежало в вашей сумке, сэр. -- Инспектор указывает на кармашек. -- Ничего подобного. Кармашек был пуст. -- Это ваша сумка, сэр? -- спрашивает инспектор, одной рукой разворачивая к себе картонную бирку. Позади него собралась уже порядочная толпа, которую Рэнди не замечает, поскольку ясное дело, смотрит только на инспектора. -- Да, думаю... я только что расстегивал замок, -- говорит Рэнди. Инспектор оборачивается и делает знак рукой. Люди, стоявшие за ним, разом бросаются вперед. Они в форме и по большей части вооружены. Очень скоро некоторые из них оказываются у Рэнди за спиной; собственно, они его окружают. Рэнди смотрит на Ами, но видит лишь пару брошенных туфель: она босиком рванула к телефону автомату. Возможно, ему никогда больше не увидеть ее в платье. Рэнди гадает, будет ли тактической ошибкой немедленно потребовать адвоката. БИТВА ЗА МАНИЛУ Бобби Шафто просыпается от запаха дыма. Пахнет не забытым в духовке печеньем, не тлеющей кучей осенней листвы и не бойскаутским костром. Это смесь дымов, которых он последние года два изрядно нанюхался: например, от горящих зданий, резины, топлива. Бобби приподнимается на локте и видит, что плывет в длинной узкой лодке. Недобрый, пахнущий гарью ветер раздувает грязный парус над головой. Глубокая ночь. Он поворачивается, чтобы взглянуть вперед. Голове это не нравится. Острая боль ломится в двери сознания. Слышны глухие удары ее кованых башмаков. А! Кто то вколол ему морфий. Шафто довольно ухмыляется, жизнь хороша. Темно, как в погребе: над озером опрокинута плотная черная полусфера. Однако по левому борту лодки в ней есть трещинка, в которую сочится желтоватый свет. Он искрится и дрожит, словно звезды, если смотришь на них сквозь марево над капотом черной машины. Бобби садится и всматривается, постепенно осознавая расстояния. Желтое зарево начинается примерно на восьми часах, если считать, что нос лодки указывает на двенадцать, и продолжается до часа. Наверное, какой то невероятно чудной предрассветный феномен. -- Майниила, -- говорит голос сзади. -- Что? -- Это Манила, -- говорит по английски другой голос, ближе. -- А чего она освещена? -- Бобби не видел освещенного города с сорок первого и забыл, как это выглядит. -- Японцы ее подожгли. -- Жемчужина Востока, -- говорит кто то ближе к корме. Слышны горькие смешки. В голове у Шафто наконец проясняется. Он трет глаза. Милях в двух по левому борту в небо взлетает бочка с бензином, проносится ракетой и пропадает. Бобби начинает различать силуэты пальм по берегу озера, черные на фоне пожарища. Лодка бесшумно скользит по темной воде, маленькие волны плещут о ее борт. Шафто чувствует себя только что родившимся, новым человеком в совершенно новом мире. Любой другой спросил бы, почему они направляются в горящий город, а не бегут прочь. Однако Шафто не спрашивает, как не мог бы спросить младенец, только смотрит широко открытыми глазами на мир, который ему открылся. Тот, что говорил с ним по английски, сидит рядом на планшире. Во тьме маячит бледное лицо над темной одеждой и белый, с прямоугольной выемкой, воротничок. Шафто ложится на дно лодки и некоторое время смотрит на спутника. -- Мне вкололи морфий. -- Я вколол вам морфий. Вы были неуправляемы. -- Прошу прощения, сэр, -- с искренним раскаянием говорит Шафто. Он вспоминает китайских морпехов на пути из Шанхая и как те позорно себя вели. -- Нельзя было шуметь. Нас бы обнаружили японцы. -- Понятно. -- Конечно, увидеть Глорию было для вас ударом. -- Валяйте начистоту, падре, -- говорит Шафто. -- Мой сын. Он тоже прокаженный? Черные глаза закрываются, бледное лицо качается из стороны в сторону: нет. -- Глория заразилась вскоре после его рождения, работая в горном лагере. Шафто фыркает. -- Все ясно, Шерлок! Наступает долгая, томительная пауза. Потом падре говорит: -- Я уже исповедовал остальных. Хотите теперь вы? -- Это то, что католики делают перед смертью? -- Они делают это постоянно. Хотя вы правы, желательно исповедаться непосредственно перед смертью. Это... как бы сказать... сглаживает шероховатости. В будущей жизни. -- Падре, мне думается, что до берега час два, не больше. Если я начну исповедоваться прямо сейчас, придется начать с кражи печенья из буфета в возрасте восьми лет. Падре смеется. Кто то протягивает Шафто зажженную сигарету. Тот глубоко затягивается. -- Мы не успеем добраться до интересного, вроде того как я трахнул Глорию и укокошил целую кучу нипов и фрицев. -- Шафто мгновение думает, с удовольствием затягиваясь сигаретой. -- Но если в предстоящей заварушке мы все погибнем -- а я так понимаю, к этому идет, -- то одно дело я должен сделать. Лодка вернется в Каламбу? -- Мы надеемся, что хозяин сможет переправить через озеро еще женщин и детей. -- Есть у кого нибудь ка