Бобби Шафто в разное время испробовал на себе -- телячьи вагоны, открытые бортовые машины, форсированные марши по пересеченной местности. Теперь военные придумали этим радостям воздушный аналог -- Самолет с Тысячью Имен: «Дуглас», DC 3, «старый толстяк», С 47, «номер три», «дакота», «дуг». Голые алюминиевые ребра фюзеляжа пытаются забить Бобби до смерти, но он пока отбивается. Главное, не заснуть. Рядовых затолкали во второй самолет. В этом -- лейтенанты Этридж и Роот вместе с рядовым первого класса Готтом и сержантом Бобби Шафто. Лейтенант Этридж подгреб под себя все, что было в отсеке мягкого, устроил гнездышко в передней части самолета и пристегнулся. Некоторое время он делал вид, что читает документы. Потом стал смотреть в иллюминатор. Сейчас он уснул и храпит так, что, кроме шуток, заглушает моторы. Енох Роот забился в дальнюю, узкую часть фюзеляжа и читает две книги разом. Шафто думает, что это очень типично: книги наверняка говорят совершенно разные вещи, и капеллану нравится их стравливать -- есть же любители играть в шахматы за обоих игроков сразу. Наверное, когда живешь на горе, а туземцы вокруг не знают ни одного из десятка языков, которыми ты владеешь, поневоле научишься спорить с самим собой. В обоих бортах самолета -- ряды маленьких квадратных иллюминаторов. Шафто смотрит направо и видит горы, покрытые снегом . Он в панике: неужели они сбились с пути и летят над Альпами? Однако слева по прежнему Средиземное море. Постепенно его сменяет каменистая местность, заросшая чахлым кустарником, из которого торчат каменные столбы вроде «Башни Дьявола» в Вайоминге, потом остаются только камни и песок или песок без камней. Там и сям без всяких видимых причин песок морщится барханами. Черт возьми, они все еще в Африке! Безобразие, почему не видно львов, жирафов и носорогов?.. Шафто идет высказать претензию пилотам. Может, удастся перекинуться с земляками в картишки. Или из переднего окна кабины видно что нибудь такое, о чем можно будет написать домой. Полный облом. Ничего в переднее окно не видно. Во всей вселенной есть только море, небо, песок. Каждый морпех знает, какое скучное это море. Песок и небо -- немногим лучше. Впереди облачная гряда -- какой то там атмосферный фронт. И все. Шафто успевает в общих чертах ознакомиться с планом полета, прежде чем карту убирают подальше от его глаз. Судя по всему, они летят над Тунисом. Бред какой то. Когда Шафто интересовался последний раз, Тунис был под немцами и даже оставался их главным оплотом в Северной Африке. Судя по плану, они намерены лететь над проливом между Бизертой и Сицилией, потом на восток, к Мальте. Припасы и подкрепления доставляют Роммелю через этот самый пролив и выгружают в Бизерте или Тунисе. Отсюда Роммель может ударить на восток, по Египту, или на запад, по Марокко. Несколько недель назад восьмая британская армия задала ему жару под Эль Аламейном (это как раз в Египте), и с тех самых пор он отступает к Тунису. Недавно в Северной Африке высадились американцы, но пока ему здорово удается сражаться на два фронта, насколько Шафто угадывает промеж строк информационных радиосводок -- уж больно они становятся бодрыми, как только речь заходит о Роммеле. Все это означает, что под ними, в Сахаре, развернуты и готовы к бою крупные силы. Может быть, прямо сейчас идет сражение. Однако Шафто ничего такого не видит, только за редким караваном стелется пыль, словно дым вдоль бикфордова шнура. Поэтому Шафто беседует с пилотами, пока по их взглядам не замечает, что говорит уже очень долго. Видать, эти гашишины убивали свои жертвы, забалтывая их до смерти. На картишки рассчитывать нечего. Пилоты молчат, как в рот воды набрали. Приходится ввалиться в кабину и чуть ли не схватиться за рычаги, чтобы вытянуть из них хоть слово. Говорят они как то странно. Только тут до Шафто доходит, что они не земляки, а друзья. Они -- англичане. Прежде чем убраться в грузовой отсек, он успевает заметить еще одно: оба пилота вооружены до зубов, как будто рассчитывают уложить человек двадцать -- тридцать по пути от самолета в сортир и обратно. Шафто успел повидать таких психов, и ему это не нравится. Уж очень напоминает Гуадалканал. Он находит место на дне грузового отсека рядом с рядовым первого класса Готтом и ложится. Крошечный револьвер на поясе мешает лежать на спине. Шафто перекладывает его в карман Теперь главное неудобство -- зачехленный рейдерский стилет упрятанный между лопаток. Хочется лечь на бок, но с одной стороны казенный полуавтоматический кольт, которому он не доверяет, с другой -- свой проверенный шестизарядник. Приходится разместить это все на полу, вместе с запасными обоймами, патронташами и разнообразными принадлежностями. Кроме того, приходится отстегнуть от левой лодыжки нож «Гун хо», незаменимый при расчистке джунглей, вскрытии кокосовых орехов и обезглавливании нипов, а от правой -- короткоствольный крупнокалиберный пистолет, который Шафто носит для равновесия. Остаются только гранаты в передних карманах, потому что на животе он лежать не собирается. Они огибают мыс как раз вовремя, чтобы их не унесло приливом. Впереди илистое дно бухточки. С одной стороны ее ограничивает мыс, который они только что обогнули, с другой, в нескольких ярдах впереди -- следующий, до тошноты похожий, с третьей -- вертикальный обрыв. Даже если бы он не был покрыт непроходимыми джунглями, взобраться все равно бы не удалось из за крутизны. Морпехи заперты в бухте до следующего отлива. У нипского пулеметчика вдоволь времени, чтобы перестрелять их всех. Они сразу узнают звук очереди и падают в ил. Шафто быстро оглядывается. Те, что лежат на спине или на боку, вероятно, мертвы. Те, что на животе, -- вероятно, живы. Большая часть лежит на животе. Сержант явно мертв -- пулеметчик первым делом целил в него. Пулемет у нипа -- или нипов -- один, но патронов хоть отбавляй. Их доставляет «Токийский экспресс», который беспрепятственно курсирует проливом Слот. Пулеметчик не спеша прочесывает бухту, быстро переключая огонь на тех морпехов, которые пытаются шевельнуться. Шафто вскакивает и бежит к обрыву. Наконец он видит вспышки. Они показывают, куда направлено пулеметное дуло. Когда они удлиненные, то на кого то другого. Когда становятся короче, это значит, что ствол разворачивается к Бобби Шафто... Черт, не рассчитал. В нижней правой части живота жуткая боль. Ил заглушает крики: каска и ранец рюкзак вдавливают его мордой в жидкую грязь. Кажется, он теряет сознание. Но ненадолго. Пулемет по прежнему трещит, значит, кто то из ребят еще жив. Шафто с трудом поднимает голову, пересиливая вес каски, и видит между собой и пулеметом бревно -- отполированный волнами плавник, далеко выброшенный штормом. Можно бежать к бревну -- или не бежать. Шафто решает бежать. Это всего несколько шагов. На полпути он понимает, что успеет. Приходит наконец второе дыхание -- он делает стремительный рывок и падает за бревном. Десяток пуль глухо шмякаются о древесину, на Шафто сыплются мокрые волокнистые щепки. Бревно гнилое. Плохо, что Шафто не может посмотреть вперед или назад, не приподнявшись над бревном. Других морпехов не видно, не слышно криков. Он решает взглянуть, где там пулеметчик. За растительностью почти ничего не видно, но похоже, огневая точка где то в пещере, футах в двадцати над отмелью. Шафто не так далеко от обрыва -- расстояние преодолевается в одну перебежку. Однако лезть на обрыв -- верная смерть. Вряд ли пулемет можно наклонить настолько, чтобы стрелять вниз, но тебя закидают гранатами или расстреляют из винтовки, пока будешь карабкаться по камням. Другими словами, время для винтовочного гранатомета. Шафто перекатывается на спину, вытаскивает из полотняной амуниции ребристую металлическую насадку, прилаживает ее к винтовочному стволу, пытается прикрутить... Пальцы проскальзывают на чертовой гайке. Тыловое умники! Не догадались поставить здесь гайку барашек ! Крути -- не крути, без толку. Все вокруг в крови, но боли нет. Шафто трет пальцами по песку, чтобы не скользили, закручивает проклятую гайку. Из подсумка извлекается осколочная граната Марк II, она же «ананас», за ней -- гранатометное приспособление M1 с боевым зарядом. Одно вставляется в другое, выдергивается чека, все вместе забивается в ствол винтовочного гранатомета. Наконец Шафто лезет в специально помеченный патронташ, роется в гнутых и сломанных сигаретах, находит холостой патрон, который и заряжает в «спрингфилд». Он ползет вдоль бревна, чтобы выстрелить с неожиданного места -- тогда, может быть, не срежут голову очередью. Наконец поднимает всю эту систему ниппель, упирает приклад в песок (при стрельбе в режиме гранатомета отдача такая, что запросто сломает ключицу), направляет ее на врага, жмет на курок. Гранатометное приспособление M1 с грохотом вылетает, оставляя позади целую скобяную лавку ненужных деталей, словно душа, покинувшая грешное тело. «Ананас» взмывает ввысь, без чеки и предохранителя, химический запал горит так, что вся эта штука светится изнутри. Шафто не промахнулся, граната летит в цель. Он уже готов поздравить себя, но тут граната отлетает назад, катится с обрыва и взрывает соседнее гнилое бревно. Нины предусмотрели такую возможность и натянули противогранатную сетку. Шафто лежит на спине в мокрой грязи, снова и снова твердит слово «бля». Все бревно содрогается, что то похожее на мох сфагнум сыплется на лицо. Пули постепенно вгрызаются в гнилушку. Бобби Шафто приносит молитву Всевышнему и готовится лечь грудью на амбразуру. Одуряющий треск пулеметной очереди смолкает, слышатся крики. Голос вроде незнакомый. Шафто приподнимается на локте и понимает, что крики несутся со стороны пещеры. Он смотрит в большие, небесно голубые глаза Еноха Роста. Капеллан оставил свой уютный уголок в дальней части самолета и сидит на корточках перед иллюминатором, цепляясь за что попало. Бобби Шафто, который во сне перекатился на живот, смотрит в иллюминатор противоположного борта. Он должен видеть небо, но за иллюминатором стремительно проносится бархан. На Шафто накатывает тошнота. Даже мысли нет о том, чтобы сесть. Яркие пятна света стремглав носятся по грузовому отсеку, как шаровые молнии, но -- и поначалу это совсем не очевидно -- они бегают по стенам, как луч от фонарика. Шафто может проследить эти лучи, потому что воздух постепенно наполняется влажной дымкой от какой то распыленной гидравлической жидкости. Пока он спал, какой то кретин проделал в обшивке самолета ряд круглых дырочек. В них светит солнце, разумеется, с одной стороны, однако самолет все время мотает туда сюда. Шафто соображает, что с самого пробуждения лежит на потолке, потому и на животе. Когда это окончательно доходит до сознания, его выворачивает. Яркие пятна разом исчезают. Очень нехотя Шафто решает выглянуть в иллюминатор и видит одну серость. Похоже, он на полу. Во всяком случае, он рядом с покойником, а тот пристегнут. Шафто лежит несколько минут, просто дышит и думает. Воздух свистит через дырки в фюзеляже, да так, что раскалывается голова. Кто то -- какой то псих -- идет по самолету. Это не Роот -- капеллан в своем уголке, изучает ссадины на лице, полученные во время воздушной гимнастики. Шафто поднимает глаза и видит, что это один из английских летчиков. Англичанин снял шлемофон и защитные очки. У него черные волосы и зеленые глаза. Ему лет тридцать пять, старик. Лицо корявое, утилитарное -- все выпуклости и отверстия имеют определенное назначение; это лицо сконструировал тот же человек, который создал винтовочный гранатомет. Простое, честное лицо, ни в коем случае не красивое. Пилот опускается на колени и светит фонариком на Джеральда Готта. Лоб озабоченно хмурится; обращение с пациентом безупречно. Наконец летчик откидывается спиной на гофрированную обшивку фюзеляжа. -- Слава богу, -- говорит он, -- в него не попало. -- В кого? -- спрашивает Шафто. -- В этого. -- Летчик похлопывает по мертвому телу. -- А меня проверять не будешь? -- Незачем. -- А почему? Я покамест живой. -- В тебя не попало, -- уверенно говорит летчик. -- Если бы попало, ты бы выглядел, как лейтенант Этридж. Впервые Шафто решает повернуться. Он привстает на локте и обнаруживает, что дно самолета в чем то красном и липком. Он заметил розовую дымку в грузовом отсеке и решил, что произошла утечка какой то гидравлической жидкости. Однако гидравлическая система исправна, и на полу разлито не масло. Это та самая красная жидкость, что так часто фигурирует в его кошмарах. Она льется из уютного гнездышка, которое соорудил себе лейтенант Этридж, и лейтенант больше не храпит. Останки лейтенанта Этриджа больше всего похожи на то, что лежало сегодня утром в разделочном цехе. Шафто не хочет сплоховать перед британским летчиком, к тому же он на удивление спокоен. Может быть, все дело в облаках -- они всегда действуют на него умиротворяюще. -- Ядрена вошь, -- говорит он. -- Эти немецкие двадцатимиллиметровые -- не фунт изюма. -- Ага, -- говорит летчик. -- Теперь надо, чтобы нас засек конвой, и можно доставлять груз. Несмотря на всю загадочность фразы, в ней хоть что то говорится о планах подразделения 2702. Шафто встает и идет вслед за летчиком. Оба деликатно переступают через мягкие потроха, которые, по всей видимости, отлетели от Этриджа. -- В смысле, союзный конвой? -- спрашивает Шафто. -- Союзный ? -- передразнивает летчик. -- Где мы, черт возьми, найдем тебе союзный конвой? Это Тунис . -- Тогда что значит -- «чтобы нас засек конвой»? Чтобы мы засекли конвой, да? -- Извини, приятель, -- говорит летчик. -- Мне некогда. Шафто оборачивается и видит, что лейтенант Енох Роот стоит над относительно большим куском Этриджа и роется в его портфеле. Шафто делает преувеличенно строгий вид и обличающе грозит пальцем. -- Послушай, Шафто, -- кричит Роот. -- Я просто исполняю приказы. Принимаю у него командование. Он вытаскивает небольшой сверток в желтой пластиковой обертке, проверяет содержимое и вновь укоризненно смотрит на Шафто. -- Да пошутил я, -- говорит Шафто. -- Помнишь? Помнишь, когда я подумал, что те ребята курочат покойников? На берегу? Роот не смеется. То ли он злится, что купился на розыгрыш, то ли не любит шуток по поводу мародерства. Роот несет сверток к другому покойнику, тому, что в гидрокостюме. Заталкивает сверток в гидрокостюм. Потом садится возле тела и задумывается. Думает он долго. Шафто смотрит как зачарованный. Наблюдать за Енохом Роотом, когда тот думает, так же интересно, как смотреть на восточную танцовщицу, которая трясет сиськами. Они выходят из облаков, и освещение снова меняется. Солнце садится, алое в сахарской дымке. Шафто выглядывает в иллюминатор и вздрагивает. Под ними конвой, по темной воде от каждого корабля расходятся две четкие белые волны, каждая с одного бока подсвечена садящимся солнцем. Самолет ложится на одно крыло и описывает медленный вираж над конвоем. Слышатся далекие чпок чпок чпок. Черные цветы распускаются и гаснут в небе. Шафто понимает, что по ним бьют из зениток. Потом самолет снова уходит в облака и становится почти совсем темно. Впервые после долгого перерыва Шафто смотрит на Еноха Роота. Тот снова в своем уголке, читает при карманном фонарике. На коленях у него раскрытый сверток с бумагами. Это тот самый сверток, который Роот забрал у Этриджа и затолкал Джеральду Готту в гидрокостюм. Шафто решает, что встреча с конвоем и зенитный обстрел доконали капеллана и тот вытащил сверток, чтобы его изучить. Роот поднимает голову, их взгляды встречаются. Он не испуган и не пристыжен. В глазах -- ледяное спокойствие. Шафто несколько секунд смотрит на капеллана. Если смутится или испугается, значит, он -- немецкий шпион. Однако нет -- Енох Роот не работает на немцев. И на союзников тоже. Он работает на Высшую Силу. Шафто еле заметно кивает. Взгляд Роота смягчается. -- Они все погибли, Бобби, -- кричит он. -- Кто? -- Островитяне, которых ты видел на Гуадалканале. Так вот почему Роот болезненно реагирует на шутки по поводу мародерства. -- Прости, -- говорит Шафто и подсаживается ближе, чтобы не кричать. -- Как это вышло? -- Когда мы принесли тебя ко мне, я передал сообщение моему связному в Брисбене, -- говорит Роот. -- Зашифровал его специальным кодом. Так и так, подобрал рейдера морской пехоты, который, возможно, выживет, заберите его, пожалуйста. Шафто кивает. Он помнит, что слышал много точек и тире, но был в отключке из за лихорадки, морфия или что там у Роота в коробке из под сигар. -- Они ответили, -- продолжает Роот, -- мол, мы не можем сюда попасть, но, пожалуйста, доставь его туда то и туда то, там вас встретят другие рейдеры. Так, ты помнишь, мы и поступили. -- Да, -- говорит Шафто. -- Пока все хорошо. Но когда я передал тебя твоим и вернулся, оказалось, что у меня побывали японцы. Перебили всех островитян, которых смогли отыскать. Сожгли дом. Сожгли все. Понаставили мин, я еле выбрался. Шафто кивает. Он видел, что делают японцы. -- Меня вывезли в Брисбен, и я стал вонять по поводу кодов. Понимаешь, японцы взломали наш код, иначе бы они меня не нашли. Вонял я довольно долго, и наконец мне сказали: «Ты британский подданный, ты священник, ты врач, ты умеешь держать винтовку, ты знаешь азбуку Морзе, а главное, ты всех здесь заколебал, так что -- вперед!» И не успел я опомниться, как оказался в Алжире, в морозильной камере. Шафто отводит глаза и кивает. Роот понимает, что сержанту известно не больше, чем ему. Позже Роот снова заворачивает пакет, но не убирает в портфель, а заталкивает Готту в гидрокостюм. Потом они снова выходят из облаков, рядом с освещенным луной портом, и летят над океаном так медленно, что даже Шафто, который ни хрена не разбирается в самолетах, понимает, что сейчас заглохнут моторы. Они открывают боковую дверь «дакоты» и выбрасывают тело рядового первого класса Готта в океан. Для Окономовокского пруда это был бы грандиозный всплеск, для океана -- так себе. Через час или чуть позже тот же «Дуглас» садится на посадочную полосу в разгар воздушной бомбардировки. Они вылезают из «старого толстяка» в конце полосы, рядом с другим «С 47», и бегут вслед за пилотами. По лестнице, вниз, точнее -- в бомбоубежище. Теперь они ощущают, но не слышат разрывы бомб. -- Добро пожаловать на Мальту, -- говорит кто то. Шафто оглядывается и видит вокруг людей в американской и британской военной форме. Американцы знакомые -- это взвод рейдеров МПФ из Алжира, они летели во второй «дакоте». Британцы незнакомые. Шафто решает, что это те самые авиадесантники, о которых говорили в Вашингтоне. Единственное, что у всех общего, -- число 2702 где нибудь на одежде. НЕРАЗГЛАШЕНИЕ Ави подъезжает вовремя -- его дорогой, но в меру навороченный японский спортивный автомобиль тормозит на крутой дороге, разбитой трещинами в мозаику асфальтовых плит. Рэнди смотрит на него с балкона второго этажа, с высоты почти пятидесяти футов. На Ави брюки от хорошего летнего костюма, белая хлопковая рубашка, темные очки, широкополая парусиновая шляпа. Дом одиноко вздымается над калифорнийскими лугами в нескольких километрах от Тихого океана. Прохладный ветер набегает волнами, как океанский прибой. Выйдя из машины, Ави первым делом надевает пиджак. Он вытаскивает из небольшого багажника под капотом два здоровенных лэптопа, заходит в дом без стука (здесь он впервые, но бывал в похожих), разыскивает в одной из комнат Рэнди с Эбом и выгружает из сумок примерно на пятнадцать тысяч долларов компьютерных прибамбасов. Все это выстраивается на столе. Ави запускает оба компьютера и, пока идет загрузка, подключает их к сети, чтобы не садились батарейки. Наружная проводка в разъемном виниловом корпусе с заземленными силовыми розетками через каждые пятьдесят сантиметров зверски привинчена к каждому дюйму стен; дыры в стенах, в панелях, в первобытных оп артовских картинках на контактной фотобумаге, в выгоревших плакатах группы «Грейтфул Дэд» и даже в дверном косяке. Один из лэптопов подключен к портативному принтеру. Ави загружает в него несколько листов бумаги. Второй выдает на экран несколько строк, пищит и замирает. Рэнди подходит и с интересом смотрит на экран. На нем приглашение: FILO Рэнди знает, что это сокращенное имя загрузчика, программы, которая позволяет выбрать операционную систему. -- Finux, -- буркает Ави в ответ на незаданный вопрос Рэнди. Рэнди набирает «Finux», нажимает «ввод». -- Сколько у тебя здесь операционных систем? -- Windows 95 для игрушек и на случай, если надо будет одолжить компьютер какому нибудь «чайнику», -- говорит Ави. -- Windows NT -- для всякой офисной ерунды. BeOS -- для программирования и медийных штук. Finux -- для печатания в промышленных масштабах. -- Какую сейчас? -- BeOS. Хочу показать несколько картинок. Полагаю, проектор есть? Рэнди смотрит на Эба, который единственный из всех троих здесь живет. Эб кажется больше своего роста, возможно, из за взрывной шевелюры -- почти метровой, светлой в рыжину, густой и волнистой. Волосы постоянно сваливаются в толстые жгуты и обычной резинке их не удержать -- Эб завязывает «хвост» бечевкой, если вообще завязывает. Сейчас он машинально чертит на экране маленького компьютера, такого, на котором можно рисовать световым пером. Обычно серьезные программеры такими не пользуются, но Эб (вернее, его гикнувшаяся компания) писал для этой модели софт, поэтому у него их целая куча. Кажется, что он полностью погрузился в свое занятие, тем не менее он чувствует на себе взгляд Рэнди и поднимает голову. У Эба светло зеленые глаза и пышная рыжая борода, которую он периодически сбривает -- обычно когда у него серьезный роман. Сейчас борода у Эба примерно сантиметровой длины, что подразумевает недавний разрыв и готовность к новым приключениям. -- Проектор? -- спрашивает Рэнди. Эб закрывает глаза, осуществляет доступ к памяти, снова открывает их, встает и выходит из комнаты. Из принтера начинает выползать лист. Сверху, по центру, напечатано «СОГЛАШЕНИЕ О НЕРАЗГЛАШЕНИИ». Следом ползут другие строчки. Рэнди видел их или похожие столько раз, что глаза у него сразу стекленеют. Он отворачивается. Единственное, что изменилось, это название фирмы: «КОРПОРАЦИЯ ЭПИФИТ(2)». -- Классные очки. -- Думаешь, дикие? Погоди, увидишь, какие я надену, когда зайдет солнце. -- Ави роется в сумке и вынимает устройство, похожее на очки без стекол, но с кукольными галогенными лампами над каждым глазом. От них тянется проводок к батарейке, которая крепится на поясе. Ави щелкает выключателем на батарейке, лампочки вспыхивают бело голубым светом. Рэнди поднимает брови. -- Это чтобы не менять часовые пояса, -- объясняет Ави. -- Я привык к азиатскому времени. Через два дня мне снова туда. Не хочу перестраиваться. -- Значит, шляпа и черные очки... -- ...имитируют ночь. Эта штука имитирует день. Понимаешь, наш организм настраивает внутренние часы по свету. Кстати, закрой, пожалуйста, жалюзи. Окно выходит на запад, на бухту Хаф Мун Бей. Ранний вечер, солнце сияет вовсю. Рэнди некоторое время любуется видом, потом опускает жалюзи. Эб входит с проектором, как Беовульф, потрясающий отрубленной рукою чудовища. Он ставит проектор на стол и направляет на стену. Экран не нужен, потому что поверх внешней проводки развешаны белые доски, исписанные яркими маркерами. Некоторые закорючки обведены в кривые рамки с пометкой «НЕ СТИРАТЬ!» или просто «НС!» На той, что перед проектором, -- список покупок, номер факса в России, пара доменных имен и несколько слов на немецком, написанных, надо думать, самим Эбом. Доктор Эберхард Фёр изучает это все и, не обнаружив пометки «НС!», стирает губкой. В комнату, оживленно ругая какую то отстойную компанию в Берлингейме, входят еще двое. Первый -- худощавый, темноволосый, похож на героя вестерна и даже носит черную шляпу. Второй -- упитанный блондин, как будто только что с собрания Ротари клуба. Общего у них одно -- серебряные браслеты на запястье. Рэнди достает из принтера соглашения и раздает каждому по два экземпляра с заранее впечатанными именами и фамилиями: Рэнди Уотерхауз, Эберхард Фёр, Джон Кантрелл (в черной шляпе) и Том Говард (полный блондин). Когда Джон и Том тянутся за листками, свет, сочащийся сквозь жалюзи, вспыхивает на браслетах. На каждом выгравированы медицинская эмблема и какой то текст. -- Эти выглядят иначе, -- замечает Рэнди. -- Опять поменяли текст? -- Да! -- говорит Джон Кантрелл. -- Версия 6.0 -- только на прошлой неделе выпустили. В любом другом месте такие браслеты означали бы, что у Тома и Джона что то опасное для жизни, скажем, аллергия на антибиотики. Врач, вытащивший их из разбитого автомобиля, увидел бы браслеты и выполнил указания. Однако здесь, в Силиконовой Долине, все иначе. На одной стороне браслетов написано: В СЛУЧАЕ СМЕРТИ СМ. ИНСТРУКЦИЮ ПО БИОСТАЗИСУ НА ДРУГОЙ СТОРОНЕ ВЫПОЛНИ ИНСТРУКЦИЮ ПОЛУЧИШЬ $ 100 000 а на другой: ПОЗВОНИТЬ ЗА УКАЗАНИЯМИ 1-- 800 NNN NNNN ВВЕСТИ 50 000 ЕД ГЕПАРИНА ВНУТРИВЕННО ПОДДЕРЖИВАЯ СЕРДЕЧНО ЛЕГОЧНУЮ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ ОХЛАДИТЬ ЛЬДОМ ДО 10°С ПОДДЕРЖИВАТЬ РН 7, 5 НЕ ПРОВОДИТЬ ВСКРЫТИЯ! НЕ БАЛЬЗАМИРОВАТЬ! Это рецепт заморозки мертвого -- или почти мертвого -- человека. Люди, которые носят такие браслеты, верят, что так можно заморозить мозг и другие нежные ткани, не разрушая их. Через несколько десятилетий, когда развитие нанотехнологии сделает возможным бессмертие, их, если все будет хорошо, разморозят. Джон Кантрелл и Том Говард верят, что с определенной степенью вероятности будут продолжать разговор спустя миллион лет. Наступает тишина. Все изучают соглашения, выхватывая взглядом привычные пункты. Они на круг подписали, наверное, сотню таких соглашений. Здесь это все равно что предложить гостю чашечку кофе. Входит женщина с хозяйственными сумками, улыбается, просит извинить за опоздание. Берил Хаген похожа на добрую тетушку, ее легко представить в фартуке с яблочным пирогом в руках. За двадцать лет она была главным бухгалтером двадцати маленьких высокотехнологических компаний. Десять закрылись, все за исключением второй -- не по вине Берил. Шестой была Вторая Попытка Рэнди. Одну поглотил «Майкрософт», одна стала процветающей независимой компанией. На этих двух Берил заработала достаточно, чтобы выйти на пенсию. Она консультирует и пишет книги, одновременно подыскивая что нибудь интересное, чтобы вернуться к активной работе. Ее присутствие в комнате означает, что «Эпифит(2)» -- не полное фуфло. А может, она просто не хочет обижать Ави. Рэнди обнимает Берил, отрывая ее от пола, потом протягивает два экземпляра соглашения. Ави отсоединяет экран от большого лэптопа и кладет его на проектор, так что свет, проходя через жидкокристаллический экран, проецирует изображение на доску. Это обычный рабочий стол: пара окон и несколько ярлыков. Ави обходит всех, собирает соглашения, просматривает, возвращает каждому его экземпляр, остальные убирает в карман компьютерной сумки. Он начинает печатать на клавиатуре, в окошке бегут буквы. -- Как вы все знаете, -- бормочет Ави, -- корпорация «Эпифит», которую я для краткости буду называть «Эпифит (1)», это делавэрская компания, которой полтора года. Акционеры -- я, Рэнди и «Спрингборд капитал». Мы занимаемся телекоммуникационным бизнесом на Филиппинах. Если захотите, потом расскажу подробнее. В итоге нашей деятельности мы в курсе некоторых новых возможностей, которые открываются в этой части света. «Эпифит(2)» -- калифорнийская компания, ей три недели. Если все пойдет по задуманному, «Эпифит (1)» вольется в нее по схеме передачи акций, которую слишком занудно сейчас объяснять. Ави нажимает «ввод». На рабочем столе открывается новое окно. Это цветная карта, отсканированная из атласа, высокая и узкая. Большая часть -- океанская синева. На верхнем краю -- изрезанная береговая линия с несколькими городами: Нагасаки, Токио. Шанхай в верхнем левом углу. Филиппинский архипелаг прямо посередине. На север от него Тайвань, на юг -- цепочка островов, образующих прерывистый барьер между Азией и обширным куском суши, на котором стоят такие названия, как Дарвин и Большая Песчаная пустыня. -- Вероятно, для вас это выглядит дико, -- говорит Ави. -- Как правило, такие презентации начинаются со схемы компьютерной сети, или с блок диаграммы, или чего то похожего. Обычно мы не имеем дело с картами. Мы так привыкли работать с чистыми абстракциями, что нам странно выйти в реальный мир и что то сделать на самом деле. Однако я люблю карты. У меня весь дом в картах. Я уверен, что знания и умения, которые мы все получили -- особенно знакомство с Интернетом, -- применимы здесь. -- Он стучит по Доске. -- На большом мокром шаре, населенном миллиардами людей. Вежливые смешки. Ави проводит рукой по трекболу, нажимает клавишу большим пальцем. Появляется новая картинка: та же карта с яркими линиями, которые тянутся через океан, петляют от города к городу, примерно повторяя береговую линию. -- Существующие глубоководные кабели. Чем толще линия, тем больше труба, -- говорит Ави. -- А теперь, что не так с этой картинкой? Несколько толстых линий тянутся на восток от Токио, Гонконга и Австралии -- надо полагать, к Соединенным Штатам. Через Южно Китайское море, разделяющее Филиппины и Вьетнам, прочерчена еще одна толстая линия, но она не связана с этими двумя странами: она идет к Гонконгу и продолжается вдоль китайского побережья к Шанхаю, Корее и Токио. -- Поскольку Филиппины в центре карты, -- говорит Джон Кантрелл, -- думаю, ты сейчас скажешь, что почти нет толстых линий к Филиппинам. -- Почти нет толстых линий к Филиппинам! -- провозглашает Ави. Он указывает на единственное исключение: линию, которая идет от Тайваня к Северному Лусону и, вдоль побережья, к Коррехидору. -- За исключением одной, в которой участвует «Эпифит (1)». Но дело в другом. Вообще очень мало толстых линий, соединяющих Австралию с Азией. Куча данных путешествует из Сиднея в Токио через Калифорнию. Это незаполненная ниша для бизнеса. Берил перебивает его. -- Ави, пока ты в это не ввязался, -- говорит она скорбно и предостерегающе, -- я должна сказать, что прокладка глубоководного кабеля -- не такое дело, в которое можно запросто влезть. -- Берил права! -- отвечает Ави. -- Средства на прокладку таких кабелей есть только у «Эй Ти энд Ти», «Кейбл энд Вайрелесс» и «Кокусаи Денсин Денва». Это сложно. Это дорого. Требует крупных НВЗ. Аббревиатура означает «невосполнимые затраты» -- средства на технико экономическое обоснование, которые будут выброшены в унитаз, если идея не вытанцуется. -- Так о чем ты думаешь? -- спрашивает Берил. Ави щелкает по следующей карте. Она во всем повторяет предыдущую, только на ней нанесены новые линии: целая серия связок между островами. Густая сеть из коротких звеньев по всей длине Филиппинского архипелага. -- Ты хочешь подсоединить Филиппины к Сети через существующую связь с Тайванем, -- вставляет Том Говард в героической попытке закоротить цепь рассуждений, которая, по всему, обещает быть очень длинной. -- На Филиппинах скоро грянет информационный бум, -- говорит Ави. -- Правительство не лишено недостатков, но в целом это демократия западного образца. В отличие от большинства азиатов филиппинцы используют ASCII. Почти все говорят по английски. Давние связи с Соединенными Штатами. Рано или поздно они станут крупными игроками на рынке информации. Вмешивается Рэнди: -- Мы уже там закрепились. Знаем обстановку в бизнесе. И у нас стабильный приток денежных средств. Ави щелкает по новой карте. Трудно понять, что это такое. Вроде бы карта рельефа обширной местности, на которой высокогорные участки перемежаются редкими плато. Судя по тому, что Ави показал ее посреди презентации без всякой подписи и объяснений, это -- задачка на сообразительность. Все замолкают, щурятся. Никто не собирается просить подсказки. Эберхард Фёр, мастер решать головоломки, первым находит решение. -- Юго Восточная Азия при высохшем океане, -- говорит он. -- Высокий хребет справа -- Новая Гвинея. Холмы -- вулканы Калимантана. -- Классно, да? -- спрашивает Ави. -- Радарная карта. По данным американских военных спутников. Практически ничего не стоит. На этой карте Филиппины -- не цепочка изолированных островов, а наиболее высокие области огромного вытянутого плато, обрамленного глубокими желобами. Чтобы попасть с Лусона на Тайвань, надо спуститься в глубокий ров, окаймленный высокими кряжами, и следовать вдоль него на север на протяжении трехсот миль. А вот к югу от Лусона, где Ави предлагает проложить сеть межостровных кабелей, все мелкое и плоское. Ави снова щелкает. Подводные части окрашиваются прозрачной синевой, острова -- зеленым. Потом он увеличивает ту часть карты, где Филиппинское плато протягивает два отростка к Калимантану, почти целиком охватывая синий ромб протяженностью триста пятьдесят миль. -- Море Сулу, -- объявляет Ави. -- Не имеет никакого отношения к знаковому азиату в «Стар трек». Никто не смеется. Они здесь не для того, чтобы зубоскалить, они изучают карту. Трудно разобраться во всех этих архипелагах и морях, даже умным людям с хорошим пространственным воображением. Филиппины образуют правую верхнюю границу моря Сулу, Северный Калимантан (часть Малайзии) -- нижнюю левую, архипелаг Сулу -- нижнюю правую, а верхняя левая граница -- исключительно длинный и тощий филиппинский остров под названием Палаван. -- Это напоминает нам, как искусственны и глупы государственные границы, -- говорит Ави. -- Море Сулу -- бассейн посреди большого плато, на котором лежат Калимантан и Филиппины. Поэтому, подключая Филиппины, легко одновременно подключить и Калимантан, проложив короткий кабель вдоль моря Сулу. Вот так. Ави щелкает, компьютер рисует новые цветные линии. -- Ави, зачем мы здесь? -- спрашивает Эберхард. -- Очень глубокомысленный вопрос, -- отвечает Ави. -- Мы знаем, как работают такие компании, -- говорит Эб. -- Начинаем с голой идеи. Для этого и нужно соглашение о неразглашении -- чтобы защитить твою идею. Разрабатываем ее вместе -- вкладываем свои мозги -- и получаем за это акции. Результат нашей работы -- софт. Его можно защитить копирайтом, торговой маркой, даже патентом. Это интеллектуальная собственность, она стоит определенных денег. Мы владеем ею сообща, через акции. Потом мы продаем часть акций инвестору. На эти деньги нанимаем людей, которые создают продукт, продвигают его на рынок и все такое. Так работает система, но мне начинает казаться, что ты этого не понимаешь. -- Почему ты так решил? Эб озадаченно оглядывается. -- Что мы можем сюда внести? Где здесь то, куда мы могли бы приложить мозги и получить нечто, привлекательное для инвестора? Все смотрят на Берил. Она согласно кивает. Том Говард говорит: -- Слушай, Ави. Я умею разрабатывать крупные компьютерные установки. Джон написал «Ордо», он знает все о криптографии. Рэнди -- спец по Интернету, Эб -- по всяким заумным штучкам, Берил -- по финансам. Однако, насколько мне известно, в подводном кабеле все мы -- ни в зуб ногой. Как ты собираешься продавать нас инвестору? Ави кивает. -- Все так, -- соглашается он. -- Нам надо быть идиотами, чтобы тянуть кабель через Филиппины. Это работа для «ФилиТел», с которым «Эпифит (1)» создал совместное предприятие. -- Даже если бы мы были идиотами, -- говорит Берил, -- мы бы все равно далеко не ушли, потому что никто не даст нам денег. -- По счастью, об этом можно не беспокоиться, -- парирует Ави. -- Всю работу за нас уже делают. -- Он поворачивается к доске, вынимает красный светящийся маркер и проводит жирную черту между Лусоном и Тайванем. Его рука как будто в проказе: на нее проецируется рельеф морского дна. -- КДД предвидит экономический рост на Филиппинах и уже тянет сюда кабель. -- Перемещается ниже и начинает рисовать короткие связки между островами. -- А «ФилиТел» при финансовой поддержке «АВКЛА» -- Азиатский Венчурный Капитал, Лос Анджелес -- прокладывает кабель на Филиппинах. -- При чем здесь «Эпифит (1)»? -- спрашивает Том Говард. -- В той мере, в какой они хотят использовать эту сеть для интернет трафика, им нужны маршрутизаторы и всякие сетевые штучки, -- объясняет Рэнди. -- Повторяю мой вопрос: зачем мы здесь? -- спокойно, но твердо говорит Эб. Ави некоторое время работает маркером. Он обводит островок в углу моря Сулу, в середине пролива между Калимантаном и длинным тощим Филиппинским островом под названием Палаван. Пишет печатными буквами: СУЛТАНАТ КИНАКУТА. -- Кинакута в течение какого то времени управлялась белыми султанами. Долгая история. Потом стала немецкой колонией, -- говорит Ави. -- Тогда Калимантан еще звался Борнео и входил в голландскую Ост Индию, а Палаван -- как и остальные Филиппины -- принадлежал сперва испанцам, потом американцам. Так что это был немецкий оплот в этих краях. -- Немцам всегда доставались самые паршивые колонии, -- скорбно замечает Эб. -- После Первой мировой войны Кинакуту передали японцам вместе со множеством других островков дальше к востоку. Все эти острова вместе зовутся Мандатными, потому что Япония управляла ими по мандату Лиги Наций. Во время Второй мировой войны японцы использовали Кинакуту как плацдарм для нападения на голландскую Ост Индию и Филиппины. Там была база ВМФ и аэродром. После войны Кинакута вновь, как до немцев, обрела независимость. Население -- мусульмане и этнические китайцы по краям, анимисты -- в центральной части. Власть султана сохранялась всегда, даже под немцами и японцами, которые признавали султана, но отводили ему чисто декоративную роль. На Кинакуте есть запасы нефти, но они оставались непромышленными, пока не появились новые технологии добычи, а цены не взлетели из за арабского эмбарго. Примерно тогда же на трон взошел нынешний султан. Сейчас он очень богат -- не как султан Брунея, который, кстати, приходится ему троюродным братом, -- но богат. -- Султан поддерживает вашу компанию? -- интересуется Берил. -- Не так, как ты думаешь, -- говорит Ави. -- А как? -- нетерпеливо спрашивает Том Говард. -- Вот смотрите. Кинакута входит в ООН. Это такое же независимое государство и член мирового сообщества, как Англия или Франция. Причем очень даже независимое благодаря нефти. Форма правления -- монархия. Законы издает султан, однако лишь после долгого обсуждения с министрами, которые определяют политику и предлагают законопр