овать свой нос, куда не следует. -- Некоторые могут сказать и так, -- ответила она. -- На самом деле я оккультист. -- А-а. Ну так! Тогда конечно. Отлично! -- воодушевился Адам. Она оглядела его с ног до головы. -- Ты точно знаешь, кто такие оккультисты? -- спросила она. -- Ну конечно, -- заверил ее Адам. -- Ну, если тебе так спокойнее, -- улыбнулась Анафема. -- Пошли, я и сама, пожалуй, выпью лимонаду. Да, и... Послушай-ка, Адам Янг... -- Что? -- Ты подумал: "У меня с глазами все нормально, и не надо их проверять", правда ведь? -- Кто, я? -- смутился Адам. x x x С Бобиком вышла осечка. Он никак не хотел заходить в дом. Он припал к земле перед крыльцом и глухо рычал. -- Да пошли, глупыш, -- уговаривал его Адам. -- Это же просто Жасминный Домик. -- Он смущенно повернулся к Анафеме. -- Обычно он сразу все делает, как только я скажу. -- Его можно оставить в саду, -- сказала Анафема. -- Нет, -- сказал Адам. -- Нужно заставить, чтобы он слушался -- я читал. Там говорилось, что дрессуровка -- дело важное. И еще там было, что любую собаку можно выдрессуровать. Папа сказал, что его можно оставить, только если он будет дрессурованный. Ну, пошли, Бобик. Заходи. Бобик жалобно взвыл и умоляюще посмотрел на Адама. Короткий хвост пару раз ударил по земле. Голос Хозяина. С неимоверным трудом переставляя лапы, словно шагая против ураганного ветра, Бобик прокрался в дом. -- Ну вот, -- гордо сказал Адам. -- Молодец! С шипением потух еще один уголек Преисподней... Анафема закрыла дверь. Над дверью Жасминного Домика всегда висела подкова. Ее повесил самый первый хозяин, сотни лет тому назад, когда Черная Смерть была последним криком, и он посчитал, что лучше предохраняться любым способом. Подкова покрылась ржавчиной и вековыми наслоениями краски, поэтому ни Адам, ни Анафема не обратили на нее никакого внимания. И не услышали легкого потрескивания, которое всегда издает, остывая, металл, только что разогретый добела. x x x Какао Азирафеля совсем остыло. Тишину в комнате нарушало только шуршание переворачиваемых страниц. Время от времени с улицы доносился стук, когда потенциальные покупатели магазинчика "КИС: Книги Интимного Свойства", расположенного по соседству, ошибались дверью. Азирафель не обращал на это внимания. Время от времени он открывал рот, чтобы выругаться, но вовремя останавливался. x x x Анафема так и не расположилась здесь, как дома. Ее инструментарий был кучей свален на столе. Очень интересной с виду кучей. Такая куча получится, если шамана вуду на полчаса запустить в магазин научного оборудования. -- Круто! -- вымолвил Адам, с горящими глазами устремившись к столу. -- А это что за треногая штука? -- Это бого-теодолит, -- отозвалась Анафема из кухни. -- Чтобы размечать лей-линии. -- Чего? -- озадаченно спросил Адам. Она рассказала про лей-линии. -- Ну да, -- сказал он. -- Неужто? -- Именно. -- Везде-везде? -- Да. -- Ни разу не видел. А здорово -- кругом всякие невидимые силовые линии, а я их не вижу. Не так уж часто Адам слушал, что ему говорят, но это были самые увлекательные двадцать минут всей его жизни. Во всяком случае, всей его жизни за этот день. Никто в семействе Янгов не имел привычки стучать по дереву или сплевывать через плечо. Единственная уступка, которую они делали сверхъестественному, состояла в том, что когда Адам был чуть младше, они притворялись, что Санта-Клаус залезает в дом через каминную трубу [Если бы Адам в те дни был уже в полной силе, Рождество в доме Янгов было бы безнадежно испорчено обнаружением трупа толстого старика, головой вниз воткнутого в дымоход.]. Так что он изголодался по любым вещам, имевшим к оккультным учениям большее отношение, чем Праздник урожая, и ум его впитывал все, что она говорила, как стопка промокашек впитывает воду. Бобик свернулся под столом и глухо рычал. Он начинал всерьез сомневаться в себе. Анафема верила не только в лей-линии, но и в котиков, китов, велики, джунгли, хлеб из немолотого зерна, бумагу из макулатуры, белых южноафриканцев из Южной Африки и американцев практически отовсюду, вплоть до Лонг-Айленда и включая последний. Она не подвергала свои убеждения классификации. Все они были спаяны в одну огромную, цельную веру, по сравнению с которой та вера, которая двигала Жанной д'Арк, выглядела бы праздным пустословием. Что же до передвижения гор, то по этой шкале она достигала по меньшей мере пол-альпа [Следует заметить, что большинство людей редко достигают больше 0,3 альпа (30 сантиальпов). Для измерения силы веры Адама понадобилась бы шкала от 2 до 15.640 эверестов.]. Еще никто в присутствии Адама ни разу не употреблял слова "окружающая среда". Вырубка лесов Южной Америки оставалась для него закрытой книгой, равно как и то, какое отношение они имеют к макулатуре. Он прервал Анафему всего один раз, только для того, чтобы согласиться с ее взглядами на ядерную энергию: -- Я однажды был на экскурсии на ядерной станции. Та еще скучища. Зеленого дыма нету, ядовитых отходов нету, чтоб булькали в трубах. Запрещать надо такое, когда ничего не булькает, как надо, а ты едешь специально, чтобы на это посмотреть, а там только стоит полно народу в белых скафандрах, и все тут. -- Там все булькает, когда уходят экскурсии, -- сурово сказал Анафема. -- А! -- сказал Адам. -- Их бы закрыть сию же минуту. -- И поделом им, раз не булькают, -- заключил Адам. Анафема кивнула. Она все еще пыталась нащупать, что же такого странного в Адаме, и наконец ее озарило. У него не было ауры. Анафема неплохо разбиралась в аурах. Она их видела, если тщательно всматривалась. Выглядели они как небольшой ореол вокруг головы, и если верить тому, что она однажды прочла, по цвету ауры можно было судить о здоровье и общем благосостоянии людей. Аура была у всех. У злобных и неприветливых людей она была похожа всего лишь на жалкий, дрожащий контур, а у людей творческих, открытых ее слой мог быть в несколько дюймов толщиной. Ей ни разу не приходилось слышать о людях без ауры, однако она не могла разглядеть ее у Адама. И тем не менее, он был весел, бодр и не менее уравновешен, чем гироскоп. Может быть, я просто устала, подумала она. Во всяком случае, она с удовольствием и удовлетворением познакомилась с таким стоящим слушателем и даже дала ему почитать несколько номеров "Нового Водолея", журнальчика, который выпускал ее приятель. И это изменило его жизнь. Во всяком случае, на тот день. К изумлению родителей, он рано отправился спать, забрался под одеяло с фонариком, журналами и пакетиком лимонных леденцов, и читал едва ли не до рассвета. Иногда с его слипающихся губ срывалось очередное "Круто!". Когда в фонарике кончились батарейки, он вынырнул из-под одеяла, заложил руки за голову, уставился в темноту комнаты, и как будто принялся разглядывать эскадрилью истребителей из "Звездных войн", свисавшую с потолка. Они тихонько качали двойными, похожими на букву "Х", крыльями на полуночном сквозняке. На самом деле он на них не смотрел. Перед глазами Адама разворачивалась многоцветная панорама его собственного воображения, бурлящая, словно ярмарочная площадь. Это вам не тетка Уэнслидейла с рюмкой. Такое оккультство намного интереснее. И потом, ему понравилась Анафема. Конечно, она была очень стара. Но когда Адаму кто-нибудь нравился, ему хотелось сделать что-нибудь, чтобы обрадовать их. Он думал о том, что бы сделать такое, чтобы обрадовать Анафему. Раньше считалось, что мир способны изменить только большие бомбы, политики-безумцы, страшные землетрясения, переселение народов, и все такое прочее; теперь, однако, признается, что это весьма старомодная точка зрения, разделяемая лишь ретроградами, полностью отставшими от прогресса. На самом деле, согласно теории хаоса, мир изменяют мелочи. Бабочка взмахнет крыльями в джунглях Амазонки -- и в результате на пол-Европы обрушивается стихийное бедствие. Глубоко в сонной голове Адама появилась на свет бабочка. Анафема смогла бы -- а может, и нет -- понять в чем тут дело, если в ее силах было определить, по какой именно, вполне очевидной, причине она не видит ауру Адама. По той же самой, по которой, когда стоишь в центре Трафальгарской площади, не видишь Англию. x x x Сработала сигнализация. Конечно, в том, что сигнал тревоги раздался в центре управления ядерной электростанцией, нет ничего особенного. Это происходит все время -- просто потому, что там так много табло, индикаторов и прочих подобных штук, что можно не заметить чего-то важного, если при этом не слышится хотя бы "би-ип". А начальник смены на ядерной электростанции должен быть умен, невозмутим и хладнокровен. На человека, годящегося на такую работу, можно положиться. Он не бросится туда, где поставил машину, при первых признаках чрезвычайного положения. Он выглядит так, словно курит трубку, даже если он ее не курит. В три часа ночи в центре управления ядерной станцией в Тернинг Пойнт обычно тихо и спокойно и делать там, в общем, нечего -- только заполнять журнал дежурств и прислушиваться к приглушенному гулу турбин. Так было до сих пор. Хорэс Гусс поглядел на мигающие красные огоньки. Потом он поглядел на табло на пульте. Потом он поглядел на лица коллег. Потом он поднял глаза на другое табло, побольше, на дальней стене. Со станции уходило четыреста двадцать практически безопасных и почти недорогих мегаватт. Судя по другим индикаторам, их ничто не производило. Он не сказал: "Этого не может быть". Он не сказал бы "Этого не может быть", даже если бы мимо него проехало стадо овец на велосипедах, играя на скрипках. Инженеры, которые чувствуют свою ответственность, такого не говорят. Поэтому он сказал только: -- Альф, звони директору. Прошло три очень насыщенных часа, наполненных телефонными, телексными и факсовыми сообщениями. С постели подняли двадцать семь человек, одного за другим, в быстрой последовательности. Они, в свою очередь, подняли с постели еще пятьдесят три человека, просто потому, что если тебе и хочется что-то знать, проснувшись в панике в четыре часа утра, так только то, что ты такой не один. В любом случае, для того, чтобы поднять крышку ядерного реактора и заглянуть внутрь, нужно получить множество всяческих разрешений. Они их получили. Они ее подняли. Они заглянули внутрь. Хорэс Гусс сказал: -- Этому должно быть разумное объяснение. Пятьсот тонн урана не могут просто так сняться с места и исчезнуть бесследно. Счетчик в его руках должен был бешено верещать. Вместо этого он время от времени издавал тихие ленивые щелчки. Там, где должен был быть реактор, было пусто. В этом зале вполне можно было играть в сквош. В середине зала, на чистом холодном полу, лежал лимонный леденец. За стеной, в зале, похожем на огромную пещеру, продолжали гудеть турбины. А в сотне миль от станции Адам Янг перевернулся на бок, не просыпаясь. ПЯТНИЦА Вран Соболь, чернобородый и одетый во все черное, сидел на заднем сиденье своего изящного черного лимузина и говорил по изящному черному телефону со своей базой на Западном побережье. -- Как дела? -- спросил он. -- Очень неплохо, шеф, -- ответил начальник маркетингового отдела. -- На днях завтракаю с покупателями из всех главных сетей супермаркетов. Никаких проблем. На этот раз "ЕДА" будет во всех магазинах в следующем месяце. -- Отлично, Ник. -- Все путем, шеф. Мы знаем, что это все ты, Вран. Работать под твоим началом -- одно удовольствие, старина. Просто чудо, я так считаю. -- Спасибо, -- сказал Соболь и повесил трубку. "ЕДА"╝ была предметом его особой гордости. Одиннадцать лет назад корпорация "Диетэтика" начала с малого: с нескольких ученых-диетологов, армии специалистов по маркетингу и связям с общественностью и запоминающегося логотипа. Через два года исследований и капиталовложений "Диетэтика" явила миру "ПИЩУ". "ПИЩА"╝ состояла из скрученных, спутанных и ссученных белковых молекул, кодированных и капсулированных, самым тщательным образом рассчитанных на то, чтобы их не замечали даже самые прожорливые ферменты пищеварительного тракта, а также бескалорийных подсластителей, минеральных масел (вместо растительных), искусственной клетчатки, красителей и ароматизаторов. Полученный продукт питания было почти невозможно отличить от других. Почти, потому что, во-первых, он стоил чуть дороже, а во-вторых, по своей питательной ценности он был примерно эквивалентен питательной ценности плеера "Сони". Сколько бы "ПИЩИ"╝ ни поглощал конечный потребитель, он только худел [И лысел. И бледнел. И, если потреблял ее достаточно много и достаточно долго, переставал подавать признаки жизни.]. Ее покупали толстые. Ее покупали худые, которые не хотели стать толстыми. "ПИЩА"╝ была вершиной диетического питания -- искусно скрученной, сбитой и измолотой таким образом, чтобы имитировать все, что угодно, от картофельного пюре до оленины. Хотя лучше всего продавались куриные окорочка. В руки Соболя, без особых усилий с его стороны, рекой потекли деньги. Он с удовольствием наблюдал, как "ПИЩА"╝ постепенно вытеснила старомодные, не помеченные значком торговой марки, продукты из соответствующей рыночной ниши. Вслед за "ПИЩЕЙ" он выпустил "СНЕДЬ"╝ -- продукт быстрого приготовления, приготавливаемый из обычных отбросов с неимоверной быстротой. "ЕДА"╝ была новейшей идеей Соболя. "ЕДА"╝ представляла собой "ПИЩУ"╝ с добавлением сахара и жира. Теоретически, если есть много "ЕДЫ"╝, можно было: а) неимоверно растолстеть; б) умереть от недоедания. Этот парадокс весьма забавлял Соболя. Сейчас "ЕДА"╝ проходила проверку по всей Америке: "ЕДА"-пицца, "ЕДА"-рыба, "ЕДА" по-сычуаньски, вегетарианская "ЕДА" с рисом. Даже "ЕДА"-бургеры. Лимузин Соболя остановился на стоянке перед рестораном "Бургер-Лорд" в Де-Мойне, штат Айова, одним из огромной сети ресторанов быстрого обслуживания, которая полностью принадлежала его организации. Именно здесь он последние полгода проводил пилотные испытания "ЕДА"-бургеров. Теперь он хотел видеть, чего они добились. Он наклонился вперед и легонько постучал по стеклянной перегородке за спиной шофера. Тот нажал на кнопку, и стекло опустилось. -- Да, сэр? -- Я собираюсь посмотреть, как мы работаем, Марлон. Десять минут. Потом обратно в Лос-Анджелес. -- Да, сэр. Соболь неторопливо вошел в "Бургер-Лорд". Этот ресторан выглядел в точности так же, как любой другой "Бургер-Лорд" в Америке [Но не во всем мире. Скажем, в Германии в "Бургер-Лордах" подавали светлое пиво, а не темную газировку, а в Англии все достоинства американской системы быстрого обслуживания (собственно, скорость, с которой подавался заказ) были гордо отвергнуты; в результате то, что вы заказали, приносили через полчаса, остывшим до комнатной температуры, и булочку удавалось отличить от котлеты только благодаря листику салата, проложенному между ними. Во Франции Бургер-Лордовских первопроходцев отстреливали через двадцать пять минут после прибытия.]. В Детском уголке приплясывал клоун Мак-Лорди. Весь персонал щеголял дружелюбными улыбками, которые не отражались в глазах. А в дальнем углу толстяк средних лет, облаченный в форму "Бургер-Лорда", швырял котлеты на противень и тихонько насвистывал, наслаждаясь работой. Соболь подошел к прилавку. -- Привет-меня-зовут-Мери, -- сказала девушка за прилавком. -- Что-будем-заказывать? -- Большой "громобой", двойной гарнир, без горчицы, -- ответил он. -- Что-пить? -- Особый густой, с шоколадом и бананом. Девушка нажала на несколько кнопок с рисунками. (Уметь читать уже не требовалось при приеме на работу в эти рестораны. А вот уметь улыбаться -- требовалось). Потом она повернулась к толстяку у плиты. -- БГ, ДГ, без горчицы, -- сказала она. -- Шокобанан. -- У-угу-у, -- протянул повар. Он быстро рассовал заказ по бумажным пакетикам и тряхнул головой, чтобы роскошный седеющий вихор не падал на глаза. -- Держи, крошка, -- сказал он. Она, не глядя на него, взяла поднос, и он радостно вернулся к своей плите, мурлыча под нос что-то про голубые замшевые ботинки. Эта мелодия, по мнению Соболя, не гармонировала с фоновой музыкой, звучащей во всех "Бургер-Лордах" -- бесконечно повторяющейся фирменной мелодией из их рекламного ролика -- и он мысленно взял себе на заметку, что толстяка надо уволить. Привет-меня-зовут-Мери выдала Соболю ЕДУ, сказала ему "спасибо", и, подняв руку, отчаянно выкрикнула: -- Свободная касса! Соболь нашел свободный пластиковый столик, уселся на пластиковый стул и внимательно оглядел поднос. Искусственная булочка. Искусственная котлета. Гарнир, которому была искусно придана форма ломтиков картофеля, никогда даже не лежал рядом с настоящей картошкой. Соусы не имели отношения к еде. А в гамбургере (что доставило Соболю особенное удовольствие) виднелся ломтик искусственного маринованного огурчика. Обследовать коктейль смысла не было. Питательной ценности он не имел, как и те коктейли, которые продавались у конкурентов. Он огляделся вокруг. Процесс "питания" шел полным ходом. Посетители, если и не выказывали явного наслаждения, то во всяком случае ели не с большим отвращением, чем в любом другом подобном заведении в любой точке земного шара. Он встал, отнес "ЕДУ"╝ к баку под вывеской "Пожалуйста, будьте аккуратны, выбрасывая мусор" и ссыпал туда все, что было на подносе. Если бы ему напомнили, что в Африке голодают дети, он был бы польщен этим замечанием. Кто-то потянул его за рукав. -- Вы, часом, не Соболь? -- спросил человечек в очках, форменной кепке "Интернешнл Экспресс" и с коричневым свертком в руках. Соболь кивнул. -- Так и думал. Смотрю, вы стоите, с бородой, в хорошем костюме, таких не так уж много. Вам посылка, сэр. Соболь расписался в квитанции настоящим именем: одним словом из пяти букв. Рифмуется с "молод". -- Спасибо большое, сэр, -- сказал курьер и уже собрался уйти, но вдруг остановился. -- Смотрите-ка, -- сказал он. -- Вон тот тип, за прилавком -- он вам никого не напоминает? -- Нет, -- ответил Соболь. Он дал курьеру на чай (пять долларов), и вскрыл пакет. В нем были миниатюрные медные весы. Соболь улыбнулся узкой, почти мгновенно исчезнувшей улыбкой. -- Как раз вовремя, -- сказал он. Он сунул весы в карман, не обращая внимания на складки, появившиеся на изящном узком пиджаке, и направился к машине. -- Назад в контору? -- спросил водитель. -- В аэропорт, -- ответил Соболь. -- И позвоните им прямо сейчас. Мне нужен билет в Англию. -- Да, сэр. Билет в Англию, в оба конца. Соболь нащупал весы в кармане. -- Пожалуй, в один конец, -- сказал он. -- Обратно я доберусь сам. Кстати, позвоните в контору, пусть отменят все встречи. -- Надолго, сэр? -- На предсказуемое будущее. А у плиты в "Бургер-Лорде" толстяк с роскошным вихром бросил еще полдюжины котлет на противень. Он был счастливее всех в мире и тихо напевал себе под нос. -- Полюби меня нежней, -- мурлыкал он, -- не бросай меня... x x x Трое ЭТИХ с интересом слушали. Моросил мелкий дождичек, которому с трудом противостояли листы проржавевшего железа и потертого линолеума, служившие крышей их штабу в карьере. В такие дни они всегда полагались на Адама по части придумывания, чем бы заняться, пока идет дождь. И они не были разочарованы. Глаза Адама сверкали, полные нового знания. Когда он ночью заснул под грудой "Нового Водолея", на часах уже давно было три. -- А еще был тип, которого звали Чарльз Форт, -- продолжал Адам. -- Он мог устроить дождь из рыб, и из лягушек, и еще из всякого. -- Гы, -- сказала Язва. -- Как же. Вживых лягушек? -- Ага, -- заверил ее Адам и оживился, развивая тему. -- И они скакали, и квакали, и все такое. И потом ему даже платили, чтобы он убрался, и... и... -- Он запнулся, пытаясь вспомнить что-то такое, что сможет удовлетворить его аудиторию. По его меркам, он впитал за раз огромную кучу новых сведений. -- И он уплыл на "Марии Челесте" и основал Бермудский треугольник. Это в Бермуде, -- добавил он, чтобы было понятно. -- Не мог он этого сделать, -- серьезно заявил Уэнслидейл, -- потому что я читал про "Марию Челесту", и там никого не было. Она и прославилась, потому что там никого не было. Ее нашли, когда она плыла сама по себе, а на ней никого не было. -- А я разве сказал, что он там был, когда ее нашли? -- срезал его Адам. -- Конечно, его там не было. Потому что НЛО приземлилось и забрало его. Я-то думал, это все знают. Троим ЭТИМ стало легче. С НЛО они чувствовали себя намного увереннее. Конечно, с НЛО в стиле "нью-эйдж" было сложнее; из вежливости они слушали Адама, но этим обновленческим НЛО явно не хватало живости. -- Если бы я была инопланетянин, -- высказалась за всех Язва, -- я бы не стала расхаживать и рассказывать людям про таинственную гармонию космоса. Я бы сказала, -- голос ее стал хриплым и сдавленным, словно ей мешала зловещая черная маска, -- "У меня в руках лажер-блаштер, так что делай, что шкажано, повштанчешкая швинья". Все дружно закивали. Игра, в которую они любили играть в карьере, была основана на чрезвычайно популярном кино, в котором были лазеры, мечи, роботы и принцесса с прической, похожей на стереонаушники. (Без всякого обсуждения сразу было решено, что если кто и будет какой-нибудь дурацкой принцессой, так точно не Язва.) Однако обычно игра заканчивалась общей потасовкой за право носить на голове Черное Ведерко≥ и взрывать планеты. Адаму это удавалось лучше всех -- когда злодеем был Адам, казалось, словно он и впрямь может взорвать мир. Все ЭТИ, разумеется, по характеру своему вставали на сторону разрушителей миров, при том условии, что в то же время им можно будет спасать принцесс. -- Похоже, раньше было так, -- сказал Адам. -- А теперь по-другому. Они все излучают вокруг яркий синий свет и повсюду творят добро. Типа галактической полиции -- ходят и всех учат жить во всеобщей гармонии, и так далее. Несколько секунд они молчали, размышляя о том, как совсем новые НЛО гоняют впустую. -- Вот чего никогда не мог понять, -- сказал Брайан, -- так это почему они называются НЛО, когда все точно знают, что это летающие блюдца. Ну то есть, тогда они Опознанные Летающие Объекты. -- Это потому, что правительство норовит замять все разговоры, -- объяснил Адам. -- Миллионы летающих блюдец все время у нас садится, а правительство хочет все это замять. -- Зачем? -- спросил Уэнслидейл. Адам запнулся. В том, что он успел прочитать, не было прямого ответа на этот вопрос: "Новый Водолей" просто принимал это как данность, как символ веры, равно своей и своих читателей -- правительство норовит все замять. -- Потому что они правительство, -- решительно заявил Адам. -- Правительства всегда так делают. У них в Лондоне огромный дом, в котором полно книг и прочего, чего они хотят замять. Когда премьер-министр утром приходит на работу, он первым делом читает длиннющий список, что случилось за ночь, и ставит на него такой огромный красный штамп. -- Вот стопроцентно, он сначала пьет чай, а потом еще читает газету, -- сказал Уэнслидейл, который однажды на каникулах (этот день надолго остался в его памяти) явился без предупреждения к отцу на работу и пришел ко вполне определенным выводам. -- И еще обсуждает, что вчера было по телику. -- Ну и ладно, а потом он точно достает список и большущий штамп. -- А на штампе написано: "Замять", -- добавила Язва. -- На штампе написано "Совершенно секретно"! -- Адам пресек все поползновения к совместному творчеству. -- Это как с ядерными станциями. Они все время взрываются, а никто не замечает, потому что правительство их замяло. -- Ничего они не взрываются все время, -- строго заметил Уэнслидейл. -- Папа говорит, они совсем безопасны, и что это благодаря им мы живем не в парнике. И вообще, в моей книжке есть большая картинка такой станции, и там ничего не говорится ни про какие взрывы [Книжка, на которую, предположительно, ссылается Уэнслидейл, называлась "Чудеса науки и техники", и получалась из приложений к одному научно-популярному еженедельнику. Он собрал их все, и попросил на день рождения подарить ему для них специальную папку. Брайан мог читать что угодно, если на обложке было больше одного восклицательного знака, как, например, в словах типа "Вззз!!!" или "Буммм!!!". То же относилось и к Язве, хотя она и под самой изощренной пыткой не призналась бы, что еще она покупает журнал "Мне 17", предусмотрительно завернутый в оберточную бумагу. Адам вообще не читал детских журналов. Они не выдерживали сравнения с тем, что он мог придумать сам.]. -- Ага, -- встрял Брайан. -- То-то там одной стены нет и полкрыши снесло, и трубы разорваны. Ты же мне давал эту книжку! Уэнслидейл сжал зубы, а потом, с трудом сдерживаясь, объяснил: -- Брайан, это рисунок в разрезе... Началась обычная потасовка. -- Так, -- весомо произнес Адам. -- Мне рассказывать про Эру Водолея, или нет? Потасовка, никогда не заходящая слишком далеко среди ЭТИХ, сразу закончилась. -- Отлично, -- продолжал Адам. Он почесал в затылке. -- Теперь из-за вас я забыл, на чем остановился, -- заявил он. -- Летающие блюдца, -- подсказал Брайан. -- Точно. Значит, так. Значит, если ты видел летячий НЛО, из правительства приезжают и устраивают тебе разнос, -- сказал Адам, снова нащупав нить повествования. -- В большой черной машине. В Америке такое то и дело случается. Остальные ЭТИ понимающе кивнули. В этом-то они не сомневались. Америка для них была тем местом, куда отправляются добрые люди после смерти. Они были готовы верить, что в Америке может случиться почти все, что угодно. -- Наверно, из-за этого и пробки на дорогах, -- продолжал Адам. -- Все в черных машинах, и все ездят и устраивают людям разносы за то, что те видели НЛО. Вот ты его видел, и они к тебе приходят и говорят, что если будешь об этом рассказывать, попадешь в Серьезную Аварию. -- Типа тебя задавит большая черная машина, -- заметил Брайан, расковыривая царапину на грязной коленке. Вдруг он оживился. -- А знаете, мой двоюродный брат говорил, что в Америке есть магазины, где продают тридцать девять сортов мороженого! Тут замолчал даже Адам, правда, ненадолго. -- Не бывает тридцать девять сортов мороженого, -- сказала Язва. -- Во всем мире нет столько разных вкусов. -- Есть, если смешивать, -- вставил Уэнслидейл, хлопая глазами, как сова. -- Ну там клубничное и шоколадное. Шоколадное и ванильное. -- Он попробовал вспомнить, какие еще бывают вкусы у английского мороженого. -- Клубничное и ванильное и шоколадное, -- менее уверенно добавил он. -- А еще есть Атлантида, -- прервал его Адам. Вот этим он их заинтересовал. Атлантида им очень нравилась. Города, потонувшие в океане, были как раз для них. Они внимательно прослушали весьма запутанную лекцию о пирамидах, зловещих культах и древних секретах. -- А она вдруг затонула или медленно? -- спросил Брайан. -- Вроде как вдруг и медленно тоже, -- пояснил Адам, -- потому что их много уплыло на лодках во все другие страны, и там всех научили математике, английскому и истории. Ну и там еще всему. -- И чего в этом такого? -- спросила Язва. -- А там, наверно, здорово было, когда она тонула, -- завистливо произнес Брайан, вспомнив, как однажды затопило Нижний Тэдфилд. -- Молоко привозили на лодках, и газеты тоже, и в школу никто не ходил. -- Если б я был атлантянин, я бы там и остался, -- сказал Уэнслидейл. Это предположение было встречено презрительными смешками, но он воодушевленно продолжал: -- Просто надо ходить в водолазном шлеме, и все. И все окна забить и напустить в дома воздух. Тоже было бы здорово. Адам уставился на него леденящим взглядом, приберегаемым для любого из ЭТИХ, кто осмелится раньше его предложить идею, которую ему хотелось бы высказать самому. -- Может, они так и сделали, -- с нарочитым сомнением в голосе ответил он. -- После того, как отослали учителей на лодках. Все, может, так там и остались, когда она потонула. -- Мыться не надо, -- размечтался Брайан, которого принуждали мыться значительно чаще, чем, по его мнению, полезно для его здоровья. Не то, чтобы от этого был толк. В Брайане от природы было что-то приземленное. -- Потому что все и так было бы чистое. А в огороде можно сажать водоросли и все такое, и охотиться на акул. И держать дома осьминогов, и все такое. А школы и все такое закрыли бы. Потому что избавились от учителей. -- А может, они и сейчас там? -- сказала Язва. Они представили себе, как атлантянины, облаченные в таинственно струящиеся одеяния и круглые аквариумы, живут себе под бурными океанскими волнами. -- Хы, -- сказала Язва, подытоживая их размышления. -- Что будем делать? -- спросил Брайан. -- Дождь вроде бы кончился. В конце концов они стали играть в Чарльза Форта, как будто Он Открывает Тайны и Секреты. Игра состояла в том, что кому-то из ЭТИХ поручалось ходить с останками древнего зонтика в руках, а остальные устраивали дождь из лягушек, точнее -- лягушки. Единственной, которую можно было поймать в пруду. Это была лягушка почтенного возраста, давно знакомая с компанией ЭТИХ и терпевшая их интерес к собственной персоне исключительно в обмен на возможность спокойно жить в пруду без щук и цапель. Некоторое время она добродушно сносила их выходки, прежде чем ускакать в потайное, до сих пор не обнаруженное укрытие в старой канализационной трубе. А ЭТИ отправились по домам обедать. Адам испытывал полное удовлетворение от плодотворно проведенного утра. Он всегда чувствовал, что наш мир -- очень интересное место, и его воображение населяло его пиратами, бандитами, шпионами, астронавтами и прочими подобными персонажами. Однако с другой стороны его терзали сомнения, и он подозревал, что если подходить к жизни всерьез, все это было только в книгах, и уже не существовало на самом деле. А вот насчет Эры Водолея -- это было на самом деле на самом деле. Взрослые написали о ней множество книг (в "Новом Водолее" было полно рекламы), и не только о ней. Там были еще и большеног, и человек-мотылек, и йети, и морские чудовища, и пума, которую видели в Саррее, и все они существовали на самом деле. Если бы у Кортеса на вершине Дариена, откуда он увидел Тихий океан, были бы сырые ноги из-за того, что он ловил лягушку, он бы чувствовал себя точно так же, как Адам в этот момент. Мир был прекрасен и неизведан, и в середине его был Адам. Он залпом проглотил обед и удалился к себе в комнату. У него еще оставалось вполне достаточно номеров "Нового Водолея", которые он не успел прочесть. x x x Полчашки какао свернулось в светло-коричневую слизь. Сотни лет многие пытались разобраться в пророчествах Агнессы Псих -- люди, по большей части, весьма умные. Анафема Деталь, которая была Агнессой настолько, насколько это позволяла игра генов, была лучшей из всех. Но ангелов среди них не было. У большинства из тех, кто видел Азирафеля в первый раз, складывалось о нем следующее впечатление: во-первых, что он англичанин; во-вторых, что он весьма умен; и в-третьих, что он настолько голубой, что любой тропический остров нанял бы его, чтобы подсвечивать небо в разгар туристического сезона. Два мнения из этих трех были неверны: небеса не Англия, что бы там себе ни думали некоторые поэты, а ангелы не имеют пола, если только всерьез этим не озаботятся. А вот умен он был -- это правда. И это был ангельский ум, который, возможно, не намного острее человеческого, но зато значительно глубже и к тому же имеет за плечами тысячелетний опыт использования. Азирафель был первым среди ангелов, кто приобрел компьютер -- дешевую, неторопливую, несерьезную модель, усиленно рекламируемую как лучший выбор для предприятий малого бизнеса. Он с пылом новообращенного использовал его для того, чтобы вести счета, которые отличались такой аккуратностью, что налоговые инспекторы проверяли их пять раз, пребывая в полной уверенности, что он пытается где-то скрыть пару трупов. Но те вычисления, которыми он был занят сейчас, не смог бы сделать ни один компьютер. Иногда он что-то быстро записывал на листе бумаги, лежащем перед ним. Лишь восемь человек во всем мире были способны понять эти символы. Из них двое были нобелевскими лауреатами, а одному из оставшихся шести приходилось постоянно утирать слюни и не давать в руки ничего острого, чтобы не поранился. x x x Пообедав на скорую руку соевым супом из банки, Анафема погрузилась в изучение карт. Без сомнения, в окрестностях Тэдфилда проходило множество лей-линий, и даже преподобный Уоткинс, авторитет в свой области, отметил некоторые из них. Вся проблема была в том, что, если только она не ошибалась, эти линии начали двигаться. Последнюю неделю она с помощью теодолита, маятника и топографической карты снимала показания, и теперь карту почти сплошь покрывали точки и стрелочки. Она помедлила, разглядывая то, что у нее получилось. Потом она взяла фломастер и, иногда сверяясь с блокнотом, начала соединять точки на карте. Хотя радио было включено, она его не слушала. В результате она не услышала начало репортажа. Уже потом, когда отдельные ключевые слова достучались до ее сознания, она обратила на него внимание. Некто, кого представили как пресс-секретаря Электроэнергетического общества, судя по голосу, был близок к истерике. -- ... опасности ни для работников станции, ни для общественности, -- сказал он. -- Так сколько точно исчезло ядерных материалов? -- спросил журналист. После продолжительной паузы пресс-секретарь ответил: -- Мы бы не стали говорить "исчезло". Не исчезло. Временно отсутствует. -- Вы имеете в виду, что они все еще на территории станции? -- У нас нет точных предположений на счет того, каким образом они могли быть перемещены за ее пределы, -- сказал пресс-секретарь. -- Вы, разумеется, рассматривали вариант террористического акта? Снова наступила пауза. Затем пресс-секретарь заговорил, очень спокойно, тоном человека, который сыт всем по горло, и, как только это закончится, уйдет в отставку и займется разведением кур. -- Да, -- сказал он, -- видимо, надо рассматривать и этот вариант. Только при этом нам надо выяснить, какие именно террористы способны изъять работающий ядерный реактор из кожуха целиком так, чтобы этого никто не заметил. Его вес -- около тысячи тонн, а в высоту он двенадцать с половиной метров. Так что это очень сильные террористы. Возможно, вам стоит позвонить им, сэр, и задать несколько вопросов таким же презрительно-обвиняющим тоном. -- Но вы сказали, что станция все еще производит электричество? -- репортер чуть не задохнулся от неожиданности. -- Производит. -- Как же она может его производить, если на ней нет реактора? Безумная ухмылка пресс-секретаря была видна даже по радио. Более того, видно было, как он обводит объявления на странице "Фермы на продажу" в журнале "Куроводство". -- Этого мы не знаем, -- сказал он. -- Мы надеялись, что ответ нам подскажут умники с Би-Би-Си. Анафема взглянула на карту. То, что у нее получилось, было похоже на галактику или на рисунок, вырезанный на надгробии древнего кельтского вождя -- из тех, что побогаче. Лей-линии действительно двигались. Они закручивались спиралью. Центром которой -- не совсем точно, с учетом возможных ошибок, но без всякого сомнения -- был Нижний Тэдфилд. x x x В нескольких тысячах миль от Тэдфилда, почти в тот же момент, когда Анафема взглянула на свои спирали, лайнер "Морбилли" сел на мель на глубине в триста морских саженей. Для капитана Винсента это означало лишь, что у него стало одной проблемой больше. К примеру, он точно знал, что сейчас нужно связаться с владельцами судна, но никогда не мог со всей увереностью сказать, кому оно принадлежит в данный момент и кому будет принадлежать на следующий день -- или на следующий час, принимая во внимание глобальную компьютеризацию. Одна беда с этими компьютерами. Вся документация на судне велась в компьютерном виде, и оно могло перейти под более выгодный (на данный момент) флаг за доли секунды. Навигационными системами тоже управлял компьютер и постоянно обновлял данные о положении судна через спутники. Капитан Винсент пытался терпеливо объяснить владельцам, кто бы они ни были, что лучше вложить деньги в покупку нескольких сот квадратных метров обшивочной стали и бочки заклепок, но ему вежливо сообщили, что эти рекомендации не соответствуют текущим прогнозам соотношения расходов и прибыли. Капитан Винсент питал сильное подозрение, что, несмотря на всю его электронику, "Морбилли" стоил бы больше, затонув, чем оставаясь на плаву. При этом, возможно, когда он отправится на дно, он войдет в историю мореплавания как пример самого точного определения места крушения. Отсюда следовал еще один вывод -- что мертвый капитан Винсент был более ценен, чем живой. Сейчас он сидел за столом и неторопливо просматривал приложение к "Международному кодексу мореплавания", на шестистах с лишним страницах которого были даны образцы коротких, но содержательных фраз, специально разработанных для передачи сообщений о любых происшествиях на море, которые только можно было себе представить, по всему миру с минимальными искажениями и, прежде всего, по минимальной цене. Он хотел сообщить следующее: "Шел курсом ЮЮЗ, координаты 33╟N 47╟72'W. Первый помощник (если помните, взят на борт в Новой Гвинее вопреки моему желанию; возможно, он из племени охотников за головами) знаками показал, что что-то неладно. Обнаружили, что обширный участок океанского дна ночью поднялся на поверхность. На нем большое количество зданий, многие из которых по архитектуре напоминают пирамиды. Сели на мель во дворе одного из них. Вокруг статуи очень неприятного вида. На борт поднялись дружелюбные пожилые люди в длинных плащах и водолазных шлемах и радостно общаются с пассажирами, которые считают, что это организовано нами. Жду рекомендаций." Он перевернул еще одну страницу. Его палец остановился. Добрый старый "Кодекс" снова не подвел. Пусть его придумали восемьдесят лет назад, но в те дни люди всерьез думали о том, с чем может столкнуться мореплаватель вдали от земли. Он взял ручку и написал: "XXXV QVVX.". Что в переводе означало: "Нашли Атлантиду. Верховный жрец только что выиграл состязание по метанию колец". x x x -- Да ни фига! -- А вот фиг! -- Да вот ни фига! -- А вот фиг тебе! -- Да ни... ладно, а как тогда насчет вулканов? -- Уэнслидейл откинулся назад, торжествующе сложив руки на груди. -- И что насчет вулканов? -- спросил Адам. -- Из них вся пена идет прямо из центра Земли, а там жарища, -- объяснил Уэнслидейл. -- Я программу по телику видал. А вел ее Дэвид Аттенборо, так что это правда. Остальные ЭТИ дружно повернулись к Адаму. С их точки зрения, это походило на соревнования по теннису. Теория Полой Земли не имела особого успеха в меловом карьере. Соблазнительная идея, которая в