прогнозов на следующие триста сорок с чем-то лет. И эти прогнозы точно и аккуратно описывали все события, кульминацией которых станет Армагеддон. Все, до мельчайших деталей. Билтон и Скэггс выпустили ее в сентябре 1655 году, как раз к предрождественской распродаже [Еще один великолепный маркетинговый ход: пуританский парламент Кромвеля объявил Рождество вне закона в 1654 году.], и она стала первой книгой в истории Англии, тираж которой остался нераскупленным. Ее не покупали. Ее не покупали даже в крохотной книжной лавке в Ланкашире, где рядом с ней гордо красовалась вывеска "Ланкаширскiй авторъ!". Автор книги, некая Агнесса Псих, ничуть не была этим удивлена. Хотя трудно представить себе, что могло удивить Агнессу Псих. А вообще-то она писала свою книгу не для того, чтобы ее раскупали или чтобы получить гонорар. Даже не для того, чтобы прославиться. Она написала ее для того, чтобы получить единственный авторский экземпляр, на который имел право автор. Никто не знает, что произошло с нераспроданными экземплярами, имя которым было легион. Точно известно, что их нет ни в одном музее, ни в одной частной коллекции. Даже у Азирафеля не было этой книги; более того, его ухоженные руки задрожали бы при одной мысли о том, что она может в них попасть. Так вот: во всем мире остался только один экземпляр пророчеств Агнессы Псих. Он стоял на полке в шестидесяти километрах от того места, где в данный момент наслаждались обедом Кроули и Азирафель, и, выражаясь метафорически, в нем как раз начал тикать часовой механизм. x x x Было три часа пополудни. Антихрист пришел в мир пятнадцать часов назад, а некий ангел и некий демон целенаправленно напивались последние три из них. Они сидели друг напротив друга в задней комнате неуютного с виду магазинчика Азирафеля в самом богемном районе Лондона, в Сохо. В большинстве книжных магазинов в Сохо есть задние комнаты. По большей части они заполнены редкими или, по крайней мере, очень дорогими книгами. В книгах Азирафеля не было картинок. У них были старые рыжие обложки и похрустывающие страницы. Изредка, если не было другого выхода, он продавал одну-другую. Время от времени к нему заходили серьезные мужчины в темных костюмах и очень вежливо осведомлялись, не намерен ли он продать свой магазин, из которого сделали бы торговое заведение, более приличествующее своему окружению. Иногда они предлагали деньги, толстые пачки потрепанных пятидесятифунтовых купюр. А иногда, пока одни говорили с Азирафелем, другие прогуливались по магазину, рассматривали книги из-под темных очков, качали головами и делали туманные намеки на то, что бумага -- очень огнеопасный материал, и если что случится, и пожарные не помогут. В таких случаях Азирафель кивал, улыбался, и говорил, что он подумает над их предложением. И они уходили. И никогда не возвращались. То, что ты ангел -- совсем не обязательно означает, что ты еще и дурак. Стол между ними был уставлен бутылками. -- Я говорю, -- Кроули попытался сфокусировать взгляд на Азирафеле. -- Я говорю... я говорю... Он сосредоточился и вспомнил, о чем он говорил. -- Вот о чем я говорю, -- радостно заявил он. -- О дельфинах. Вот о чем. -- О рыбах? -- рассеянно удивился Азирафель. -- Нет-нет-нет, -- Кроули погрозил ему пальцем. -- Млек-питающие. Как есть млек-питающие. Разница в том... -- Он попытался выбраться из трясины собственного сознания на возвышенное сухое место и вспомнить, в чем же, собственно разница. -- Разница в том, что они... -- Для того, чтобы спариваться, выходят на сушу? -- подсказал Азирафель. Кроули нахмурился. -- Не думаю. Уверен, что нет. Что-то у них с детенышами. Короче. -- Он взял себя в руки. -- Я говорю. Я говорю. У них мозги. Он потянулся за бутылкой. -- Что у них с мозгами? -- спросил ангел. -- Большие мозги. Вот что я говорю. Большие. Большие. Большие-большие. А есть еще киты. Мозговые центры, точно говорю. Представляешь, океан, полный мозгов? -- Кракен, -- угрюмо заметил Азирафель, уставившись в стакан. Кроули пристально и холодно посмотрел на него, давая понять, что только что на рельсы его сознания прямо перед паровозом подбросили огромное бревно. -- Что? -- Большущий сукин сын, -- пояснил Азирафель. -- Под грохотом чудовищных валов. Он в глубине среди поли... среди полип... чтоб их, среди кораллов!... спит. И предположительно, всплывет на поверхность, когда закипят моря. -- Ну да? -- Факт. -- Вот такие дела, -- Кроули с трудом сел прямо. -- Океан кипит, бедные дельфинчики свариваются в уху, и никому до этого нет дела. То же самое с гориллами. Ух ты, скажут они, небо покраснело, звезды падают, что они такое добавляют в бананы? А потом... -- Ты знаешь, они вьют гнезда. Гориллы. Азирафель налил себе еще. Это ему удалось с третьей попытки. -- Да ну. -- Истинная правда. В кино видел. Гнезда. -- Это птицы, -- сказал Кроули. -- Гнезда, -- настаивал Азирафель. Кроули решил не настаивать. -- Вот такие дела, -- сказал он. -- Все создания, большие и мертвые. То есть малые. Большие и малые. И у многих есть мозги. И тут -- ба-ДАММ! -- Ты же приложил к этому руку, -- сказал Азирафель. -- Ты искушаешь людей. Искусно искушаешь. Кроули стукнул стаканом по столу. -- Это другое. Они не обязаны соглашаться. В этом вся и непостижимость. Это ваши придумали. Все бы вам испытывать людей. Вплоть до полного уничтожения. -- Ладно. Ладно. Мне это не больше нравится, чем тебе, но я же говорил: я не могу не повиновы... повинови... не делать, что сказано. Я -- анх-хел. -- А в Раю нет театров, -- сказал Кроули. -- И почти нет кино. -- Меня искушать даже не пытайся, -- сказал Азирафель несчастным голосом. -- Знаю я тебя, змей старый. -- Только представь, -- безжалостно продолжал Кроули. -- Ты знаешь, что такое вечность? Знаешь, что такое вечность? Нет, скажи, ты знаешь, что такое вечность? Вот смотри: стоит большая скала, представил? В милю высотой. Огромная скала, высотой в милю, на краю Вселенной. И вот каждые тысячу лет -- птичка. -- Какая птичка? -- с подозрением в голосе спросил Азирафель. -- Такая птичка. И каждую тысячу лет. -- Одна и та же птичка каждую тысячу лет? -- Ну... да, -- неуверенно сказал Кроули. -- Нехилый возраст у птички... -- Ладно. И каждую тысячу лет эта птичка летит... -- Ковыляет. С трудом. -- ... летит к этой скале, и точит себе клюв... -- Постой-ка. Не выйдет. Отсюда до края Вселенной просто куча... -- ангел, шатаясь, помахал руками, чтобы показать, сколько именно, -- куча чего только не! Вот... -- А она все равно туда добирается, -- настаивал Кроули. -- Как?! -- Неважно! -- Наверно, на ракете, -- сказал ангел. Кроули решил несколько ослабить напор. -- Ладно, -- сказал он. -- Пусть так. Короче, эта птичка... -- Но мы же говорим о крае Вселенной, -- рассуждал Азирафель. -- Так что если это ракета, тогда такая, из которой на другом конце вылезают твои потомки. Так что ты им должен об этом сказать: И, взойдя на гору, сделайте вот что... -- Он неуверенно взглянул на Кроули. -- Что им там делать? -- Поточить клюв о камень, -- подсказал Кроули. -- Потом она летит обратно... -- ... в ракете... -- А через тысячу лет она прилетает, и снова точит себе клюв, -- скороговоркой выпалил Кроули. Над столом повисла особая, нетрезвая тишина. -- Столько сил -- только чтобы поточить клюв? -- задумчиво произнес Азирафель. -- Дослушай, -- упорствовал Кроули. -- Смысл в том, что когда птичка сточит скалу до основания... Азирафель открыл рот. Кроули был просто уверен, что он собирается сделать замечание об относительной твердости ороговевших тканей птичьих клювов и гранитных скальных пород, и рванулся в атаку. -- ... обязательный просмотр "Звуков музыки" еще не закончится! Азирафель замер. -- А ты будешь получать от этого удовольствие, -- неумолимо продолжал Кроули. -- Искреннее удовольствие. -- Милый мой, но... -- Выбора у тебя не будет. -- Но послушай... -- Вкус у Рая отсутствует начисто. -- Но... -- И ни одного японского ресторана. Даже суши-баров нет. По внезапно посерьезневшему лицу ангела скользнула гримаса боли. -- Мне это не под силу, когда я пьян, -- сказал он. -- Ты как хочешь, я трезвею. -- Я тоже. Оба зажмурились, пережидая, пока алкоголь улетучится из организма, и сели прямее. Азирафель поправил галстук. -- Я не могу вмешиваться в божественный план, -- хрипло сказал он. Кроули несколько секунд задумчиво созерцал стакан, а потом вновь наполнил его. -- А в дьявольский можешь? -- спросил он. -- Прошу прощения? -- Так ведь это дьявольский план, разве нет? Мы по нему работаем. В смысле -- наши работают. -- Ну конечно, только он -- часть общего божественного плана, -- сказал Азирафель. -- Вы просто ничего не можете сделать, если это не является частью непостижимого божественного плана, -- добавил он, с ноткой самодовольства в голосе. -- Ага, как же! -- Нет, в этом-то все и дело, если зреть... если... -- Азирафель раздраженно щелкнул пальцами. -- Как это ты любишь выражаться? Если зреть в корне. -- Зреть в корень. -- Да, именно так. -- Ну... если ты в этом так уверен, -- сказал Кроули. -- Абсолютно. Кроули лукаво взглянул на Азирафеля. -- Значит, ты не можешь быть уверен -- поправь меня, если я ошибаюсь -- ты не можешь быть уверен, что противостоять ему не является частью этого самого плана. Я хочу сказать, предполагается, что ты противостоишь дьявольским козням на каждом шагу, разве нет? Азирафель колебался. -- В общем, да... -- Как увидишь козни, сразу им противостоишь. Правильно? -- Ну, в широком смысле, конечно. На самом деле я подвигаю людей, чтобы козням противостояли они. Непостижимость, ты же понимаешь. -- Именно, именно. Значит, все что тебе нужно делать -- это противостоять козням. Потому что если я хоть что-нибудь понимаю, рождение -- это только начало. Важно воспитание. Влияние. Иначе ребенок никогда не научится использовать свои силы. -- Он запнулся. -- Во всяком случае, именно так, как предполагалось. -- Разумеется, наши не будут возражать против того, чтобы я расстраивал твои планы, -- задумчиво произнес Азирафель. -- Совсем не будут. -- Именно. Еще одно перышко в крыло добавят. -- Кроули подмигнул Азирафелю. -- Что же случится, если ребенок не будет воспитан в сатанинском духе? -- размышлял Азирафель. -- Может быть, ничего. Он ни о чем и не узнает. -- Но наследственность... -- Не надо мне про наследственность. Она-то тут при чем? -- наседал на него Кроули. -- Посмотри на Сатану. Создан ангелом, вырос Главным Врагом. Если уж говорить про генетику, можно с таким же успехом утверждать, что малыш вырастет ангелом. В конце концов, его отец в прежние времена занимал немалый пост в небесах. Так что говорить, что он вырастет демоном только потому, что его папаша демоном стал -- все рано, что считать, что если отрезать мыши хвост, она будет рожать бесхвостых мышей. Нет. Воспитание -- это все. Можешь мне поверить. -- А без не встречающего сопротивления сатанинского влияния... -- Ну, в худшем случае Преисподней придется все начать заново. И у Земли будет по меньшей мере еще одиннадцать лет. Стоит того, чтобы попытаться, а? Азирафаль снова задумался. -- Так ты говоришь, в самой природе ребенка не заложено зла? -- медленно проговорил он. -- В нем заложена возможность зла. И, точно так же, возможность добра -- скорее всего. Всего лишь две могущественные возможности, дожидающиеся своего часа, -- пожал плечами Кроули. -- В любом случае, почему мы говорим о добре и зле? Это всего лишь названия команд. Мы-то знаем. -- Думаю, следует попытаться, -- сказал ангел. Кроули одобряюще кивнул. -- Договорились? -- спросил он, протягивая руку. Ангел осторожно пожал ее. -- Это наверняка будет поинтереснее, чем возиться со святыми, -- сказал он. -- И в конечном итоге, это все для его же блага, -- сказал Кроули. -- Мы этому младенцу будем как крестные отцы. Можно сказать, будем руководить его религиозным воспитанием. Азирафель просиял. -- Ты знаешь, мне это даже в голову не приходило, -- сказал он. -- Крестные отцы. Будь я проклят. -- Это не так страшно, -- заметил Кроули. -- Когда привыкнешь. x x x Ее звали Ала Рубин. Сейчас она торговала оружием, хотя это начинало ей приедаться. Она никогда не занималась одним и тем же делом слишком долго. Три, ну максимум, четыре сотни лет. Нельзя же всю жизнь идти по одной проторенной дорожке. Ее волосы были настоящего медного цвета, не рыжего, и не рыжеватого, но глубокого цвета гладкой меди, и она носила их длинными, так что локоны спускались до пояса, и за эти локоны мужчины были готовы на убийство, и нередко решались на него. У нее были удивительные глаза -- оранжевые. На вид ей было лет двадцать пять, и она оставалась такой очень, очень давно. У нее был пыльный, кирпично-красного цвета, фургон, набитый самым разнообразным оружием, и просто невообразимый талант пересекать на этом фургоне любую границу мира. Она направлялась в маленькую страну в Западной Африке, где как раз шла не имеющего особого значения гражданская война, чтобы доставить туда свой товар. В результате не имеющая особого значения гражданская война могла, при определенном везении, стать войной, имеющей особое значение. К несчастью, ее фургон сломался, причем так, что даже она не могла его починить. А она, в эти-то дни, отлично умела обращаться с техникой. В данный момент она стояла в центре города [Городом он считался только формально. Размером он был с большую деревню в Англии, или, переходя на американскую систему мер, с небольшой супермаркет.]. Город, о котором идет речь, был столицей Кумболаленда, одной африканской страны, в которой не было войн вот уже три тысячи лет. Одно время, лет тридцать из этих трех тысяч, эта страна именовалась Сэр-Хамфри-Кларксон-лендом, но поскольку в ней не было абсолютно никаких полезных ископаемых, а ее стратегическое значение не превышало стратегического значения связки бананов, ее переход к независимости совершился просто с неприличной быстротой. Кумболаленд был бедной, и, безусловно, на редкость скучной, но зато мирной страной. Племена, населявшие его, жили дружно и вполне счастливо, и давным давно перековали мечи на орала; в 1952 году, правда, на главной площади столицы подрались пьяный погонщик скота и не менее пьяный похититель скота. Эта драку вспоминали и по сей день. Ей было жарко. Она зевнула, обмахнулась широкополой шляпой, бросила неподвижный фургон посреди пыльной улицы, и отправилась в бар. Она купила банку пива, проглотила ее одним глотком и широко улыбнулась бармену. -- Моему фургону нужен ремонт, -- сказала она. -- Есть здесь кто-нибудь, с кем это можно обсудить? Бармен улыбнулся в ответ -- широко, белозубо, роскошно. На него произвел впечатление ее способ употребления пива. -- Только Натан, мисси. Но Натан уехал в Каунду, к тестю на ферму. Она взяла себе еще пива. -- Значит, Натан. Не знаешь, когда вернется? -- Может, через неделю. Может, через две. Дорогая мисси, этот Натан, он бездельник и плут, а? Он наклонился к ней через стойку. -- Мисси ездит одна? -- спросил он. -- Да. -- Опасно, а? На дорогах нынче странные люди, плохие люди. Не местные, -- быстро добавил он. Ала подняла бровь. Бровь была безупречна. Несмотря на жару, бармена бросило в дрожь. -- Спасибо за предупреждение, -- промурлыкала она. При звуках ее голоса на ум приходило нечто притаившееся в высокой траве, заметное только по дрожанию кончиков ушей, и ожидающее, пока рядом, по неосторожности, не пройдет нечто молодое, нежное, сочное. Она небрежно прикоснулась к шляпе, прощаясь с барменом, и неторопливо вышла наружу. Жаркое африканское солнце обрушилось на нее. Фургон, набитый оружием, боеприпасами и противопехотными минами, все так же неподвижно стоял посреди улицы. Ала задумчиво посмотрела на него. На крыше фургона сидел стервятник. Он следовал за ней уже три сотни миль. Он посмотрел на нее и тихонько рыгнул. Она огляделась вокруг: на углу оживленно болтали женщины; скучный торговец сидел перед грудой раскрашенных бутылей из тыкв, изредка отгоняя мух; дети лениво возились в пыли. -- Какого черта, -- спокойно сказала она. -- Устроим себе праздник. Это было в среду. В пятницу город был объявлен закрытой зоной. Через неделю экономика Кумболаленда была окончательно развалена, двадцать тысяч человек убито (включая бармена, которого пристрелили повстанцы, штурмуя баррикады на рынке), почти сто тысяч -- ранено, весь ее ассортимент оружия выполнил свои штатные функции, а стервятник умер от скоротечного ожирения. А она уже сидела в последнем поезде, который выпустили из Кумболаленда. Пора двигаться дальше, думала она. Она и так уже слишком долго торговала оружием. Ей хотелось перемен, причем с возможностями карьерного роста. К примеру, она вполне могла представить себя в роли журналистки. Неплохая идея. Она обмахнулась шляпой, и вытянула длинные ноги. Где-то в поезде вспыхнула потасовка. Ала Рубин усмехнулась. Люди всегда дрались, воевали, и убивали друг друга вокруг нее -- и из-за нее. Что, безусловно, было приятно. x x x У Соболя были черные волосы, аккуратно подстриженная черная бородка, и намерение основать компанию. Он пригласил своего бухгалтера выпить. -- Как у нас дела, Фрэнни? -- спросил он ее. -- Уже продано двадцать миллионов экземпляров. Невероятно. Они сидели в ресторане, который назывался "Три шестерки", на верхнем этаже дома номер 666 по Пятой авеню в Нью-Йорке. Название это почти не казалось Соболю забавным. Из окон ресторана был виден весь Нью-Йорк, а по ночам весь Нью-Йорк имел возможность наблюдать огромное красное "666" на всех четырех стенах небоскреба. Хотя это, конечно, был всего-навсего номер дома. Если начать считать, в конечном итоге доберешься и до него. Но все равно забавно. Соболь и его бухгалтер пришли сюда сразу из маленького, дорогого, и чудовищно престижного ресторана в Гринич Виллидж, где подавали только блюда новой французской кухни, к примеру: фасолину, горошину, и пару волокон курячьей грудки, со вкусом расположенные на квадратной тарелке из тонкого фарфора. Соболь изобрел новую французскую кухню в последний свой приезд в Париж. Его спутница слизнула курятину с двойным овощным гарниром меньше, чем за пятьдесят секунд, и остальное время за обедом провела, разглядывая тарелку, столовое серебро, и, время от времени, остальных посетителей ресторана. Во взгляде ее ясно читалось желание попробовать их на вкус, что, кстати, соответствовало истине. Это неимоверно забавляло Соболя. Он повертел в руках бокал с минеральной водой "Перье". -- Двенадцать миллионов... Неплохо, а? -- Это великолепно. -- Значит, мы основываем компанию. Время играть по-крупному, верно? Я думаю, начнем с Калифорнии. Мне нужны заводы, рестораны, все по полной. Издательский отдел у нас останется, но пора заняться и новыми направлениями. Как считаешь? Фрэнни кивнула. -- Отлично, Вран. Нам понадобится... Ее фразу прервало явление скелета. Скелет был одет в платье от Диора, над которым виднелся череп, обтянутый загорелой кожей так туго, что она, казалась, вот-вот порвется. Скелет был блондинкой с искусно накрашенными губами. Она идеально подходила для того, чтобы заботливые родители во всем мире могли показывать на нее и шептать детям: "Вот что с тобой будет, если ты не будешь есть овощей"; она словно сошла с плаката "Помоги голодающей Африке!", который по ошибке заказали модному салонному фотографу. Это была нью-йоркская топ-модель и в руках у нее была книга, на которой красовалась фамилия Соболя, вытесненная серебряной фольгой. Она сказала: -- Ах, извините, мистер Соболь, простите, что я вас прерываю, но ваша книга -- она изменила всю мою жизнь, и не могли бы вы ее подписать для меня? -- Она умоляюще уставилась на него глазами, глубоко запавшими в тщательно подведенные глазницы. Соболь благосклонно кивнул и взял книгу. Ничего удивительного в том, что она его узнала: с фотографии на обложке смотрели его темно-серые глаза. Книга называлась "Диета без еды: Похудей красиво!". И чуть ниже подзаголовок: "Лучший курс для похудания за все столетие!" -- Как пишется ваше имя? -- спросил он. -- Шеррил. Две "р", одно "л". -- Вы похожи на одного моего старого доброго приятеля, -- сказал он ей, быстро и аккуратно строча на титульной странице. -- Вот, держите. Рад, что вам понравилось. Так приятно встречаться с поклонниками. Вот что он ей написал. "Шеррил, хиникс пшеницы за динарий, и три хиникса ячменя за динарий; елея же и вина не повреждай. Откр. 6:6. Д-р Вран Соболь" -- Это из Библии, -- пояснил он. Она почтительно закрыла книгу и попятилась от стола, шепча, как она благодарна Соболю, он даже и не знает, как много это для нее значит, он изменил всю ее жизнь, точно изменил... На самом деле он никогда не получал степени доктора медицины, на которую претендовал, потому что в то время еще не было университетов и академий, но он все равно видел, что она умирает с голоду. Он бы дал ей еще пару месяцев, не больше. Избавьтесь от лишнего веса. Навсегда. Фрэнни с жадностью вцепилась в компьютер и занялась планированием следующего этапа тех преобразований, которое Соболь намеревался привнести в рацион питания западного мира. Соболь сам подарил ей этот ноутбук. Он был очень, очень дорогой, очень мощный, супер-тонкий и очень изящный. А ему нравились именно изящные вещи. -- Есть европейская компания, которую мы можем приобрести для зацепки: группа компаний "Корпорация "Холдинг"". Тогда у нас будет налоговая база в Лихтенштейне. Теперь, если мы проводим фонды через Каймановы острова в Люксембург, а оттуда в Швейцарию, мы можем оплатить заводы в... Но Соболь уже не слушал. Он погрузился в приятные воспоминания о том престижном ресторанчике, в котором они обедали. Ему пришло в голову, что он никогда еще не видел столько очень богатых и очень голодных людей в одном месте. Соболь ухмыльнулся. Это была честная, широкая ухмылка, с сознанием просто идеально выполненного долга. Он просто убивал время в ожидании главного мероприятия, но при этом он убивал его такими изысканными способами. Время, ну и людей иногда. x x x Иногда его звали Уайт, иногда Бланк, иногда Альбус, Вайсс, Белов -- любым из сотен прочих имен. Он был светлокожим светлоглазым блондином. С первого взгляда ему было чуть больше двадцати, а потом, как правило, никто на него и не глядел. Его было почти невозможно запомнить. В отличие от двух своих коллег, он никогда не задерживался ни на одной работе слишком долго. Зато он работал с интересными людьми в интересных местах. (Он работал на ядерных станциях в Чернобыле, и в Уиндскейле, и на Три-Майл-Айленде, всегда на подхвате, никогда не вылезая в руководство). Он внес скромный, но высоко оцененный вклад в ряд научных разработок. (Он помог создать двигатель внутреннего сгорания, некоторые виды новых пластмасс, а также банку с кольцом на крышке). Он был на все руки мастер. Впрочем, его никто не замечал. Он вел себя очень скромно, но его присутствие всегда сказывалось впоследствии, причем все сильнее и сильнее. Если тщательно подумать, можно было определить, к чему он приложил руку, и где он был. Может быть, он говорил и с вами. Но мистера Уайта так легко забыть. Сейчас он работал палубным матросом на нефтяном танкере, который шел в Токио. Капитан пил в своей каюте. Танкером управлял первый помощник. Второй помощник сидел на камбузе. Собственно, это и была почти вся команда: танкер был полностью автоматизированным судном. Человеку на нем, можно сказать, почти нечего делать. Однако, если бы некий человек вдруг зашел на мостик и случайно нажал на кнопку "Аварийный сброс груза", автоматика танкера позаботилась бы о том, чтобы немедленно слить огромное количество черной слизи, миллионы тонн сырой нефти, прямо в море. Это, разумеется, самым чудовищным образом повлияло бы на растения, птиц, рыб, зверей и людей данного региона. Конечно, танкер был оснащен десятками аварийных блокираторов и защищенных от ошибок персонала резервных систем, так что с того? Обычное дело. После случившегося много спорили, кто же в действительности виноват. Виновника, однако, так и не установили, и возложили вину на всех поровну. Ни капитан, ни первый помощник, ни второй помощник больше никогда не ходили в море. Почему-то никто не вспомнил о матросе Уайте, который был уже на полпути в Индонезию на борту грузового парохода, специально нанятого для перевозки партии ржавых бочек с особенно токсичным гербицидом. x x x И был Еще Один. Он был на главной площади столицы Кумболаленда. И в ресторане. И в рыбе, и в воздухе, и в бочках с гербицидом. Он был на дорогах, в домах, во дворцах и хижинах. Нет места, где он был бы чужим, и уйти от него невозможно. Он делал то, что умел делать лучше всего, и то, что он делал, было тем, чем он был. Он не проводил время в ожидании. Он работал. x x x Гарриет Даулинг вернулась домой вместе с сыном. По совету сестры Веры Нуден, которая оказалась более настойчивой, чем сестра Мери, и с согласия мужа, полученного по телефону, она назвала его Магом. Атташе по культурным связям вернулся домой через неделю, и заявил, что малыш -- точная копия всех его предков. А еще поручил секретарю дать объявление о поиске няни в "Леди", самом старом британском журнале для женщин,. Однажды на Рождество Кроули посмотрел "Мери Поппинс" по телевизору (кстати, он приложил руку практически ко всей ТВ-индустрии, не слишком явно, разумеется; больше всего он гордился изобретением игровых шоу). Поначалу его развлекла идея применить ураган в качестве эффективного и невероятно стильного способа избавиться от стаи нянечек, которая, безусловно, будет кружить над лужайкой перед резиденцией мистера Даулинга в Риджентс-Парк, ожидая разрешения на посадку. Однако он сдержался, ограничился несанкционированной забастовкой работников метро, и в результате к назначенному сроку явилась всего одна няня. Трикотажный твидовый костюм и скромные жемчужные серьги -- что-то в ней говорило о том, что она действительно няня. Это что-то, однако, выражалось с неким подтекстом -- так обычно говорят английские дворецкие в известного сорта американских фильмах. Еще оно неодобрительно покашливало и невнятно намекало на то, что она вполне может оказаться из тех нянечек, которые предлагают свои не оговоренные, но вполне недвусмысленные услуги в известного сорта журналах. Ее туфли без каблуков скрипели на посыпанной песком дорожке перед домом. Рядом с ней безмолвно трусил серый пес, и белая слюна капала с его челюстей. Глаза у него светились алым, и он окидывал окрестности голодным взглядом. Она подошла к тяжелой двери, коротко и удовлетворенно улыбнулась, и потянула за шнурок звонка. Угрюмый удар колокола послышался в доме. Дверь открыл дворецкий, что называется, старой школы [Вечерняя школа неподалеку от Тотнем-Корт-Роуд. Занятия в ней ведет престарелый актер, который играл английских дворецких в кино, театре и на телевидении, начиная с 1920-х годов.]. -- Я няня Ашторет, -- сказала она. -- А это, -- продолжала она, кивнув на пса, который внимательно разглядывал дворецкого, возможно, прикидывая, где он зароет кости, -- это Пират. Пес остался в саду, а она без заминки прошла собеседование, и миссис Даулинг повела ее знакомиться с ее новым подопечным. Няня Ашторет неприятно улыбнулась. -- Какой прелестный ребенок, -- сказала она. -- Скоро ему понадобится трехколесный велосипед. По очередной странной случайности, в тот же день в доме появился еще один новый работник. Это был садовник, причем, как оказалось, на удивление хороший садовник. Никто не мог понять, в чем причина, но он, похоже, вообще не брался за лопату, и даже не делал попыток избавиться от многочисленных птичьих стай, которые вдруг облюбовали сад, и рассаживались по веткам при малейшей возможности. Он просто сидел в тенечке, а все вокруг него цвело, как будто само собой. Когда Маг подрос настолько, что мог ковылять самостоятельно, он приходил к нему, если няня Ашторет брала выходной и отлучалась по своим делам. -- Вот братец Слизняк, -- говорил ему садовник, -- а этот малыш -- братец Колорадский Жук. Всегда помни, Маг, что на широком жизненном пути, на всех его дорогах и тропках, надо любить и уважать все сущее. -- А няня говофит, фто ффе фуффее надо только давить и гнетать, дядя Ффанцифк, -- замечал Маг, гладил братца Слизняка, и добросовестно вытирал руку о комбинезон с Кермитом из "Маппет-шоу" на кармашке. -- Не слушай ты эту женщину, -- обычно говорил Франциск. -- Ты меня слушай. По вечерам няня Ашторет пела Магу песенки. По склону вверх король повел Полки своих стрелков. И сокрушил все народы мира И отдал их под власть Сатаны, владыки нашего. Эта свинка отправилась в Ад, Эта свинка осталась дома, Эта свинка ела парную человечину, Эта свинка насиловала девственниц, А эта свинка взобралась на кучу трупов, и была выше всех. -- А дядя Ффанцифк гофовит, я доффен беффаветно и цефомудфенно фюбить ффе фуффее, -- говорил Маг. -- Не надо слушать этого дядю, -- шептала тогда няня, и поплотнее укрывала его одеяльцем. -- Слушай меня. И вот так оно и шло. Договоренность работала великолепно. Счет так и не был открыт. Няня Ашторет купила Магу трехколесный велосипед, но не смогла убедить его покататься на нем в доме. А Пирата Маг просто боялся. Кроули и Азирафель наблюдали за происходящим издали и обменивались впечатлениями, встречаясь на верхних этажах автобусов, в художественных галереях и на концертах. При встрече они сравнивали свои достижения и улыбались. Когда Магу было шесть, няня Ашторет уехала и забрала с собой Пирата; в тот же день уволился и садовник. Уходили они совсем не такой легкой походкой, какой шесть лет назад пришли сюда. Теперь Мага учили два преподавателя. Мистер Гаррисон рассказывал ему про Аттилу, Влада Дракула, и Непостижимую Тьму Человеческой Души [Он избегал упоминаний о том, что Аттила любил свою матушку, а Влад Дракул пунктуально начинал каждый день с молитвы.]. Он пытался научить Мага, как преуспеть в искусстве грубой демагогии и завоевать сердца и умы миллионов. Мистер Кортезе рассказывал ему про Флоренс Найтингейл [Не упоминая о сифилисе.], Авраама Линкольна и понимание искусства. Он пытался привить своему ученику уважение к свободе воли, самопожертвованию, и другим людям, и научить его, чтобы во всем, как хотел он, чтобы с ним поступали люди, так поступал бы и он с ними. И тот, и другой широко использовали примеры из текста Откровения. Несмотря на все их усилия, Маг проявлял удручающе хорошие математические способности. Ни тот, ни другой из его учителей не были полностью удовлетворены его успехами. Когда Магу было десять, ему нравился бейсбол; ему нравились пластмассовые роботы, которые, если повернуть вот здесь и нажать вот здесь, превращаются в совсем других пластиковых роботов, которых может отличить от первых только самый искушенный знаток; ему нравилась его коллекция марок, банановая жевачка, комиксы, мультики и вседорожный велосипед "BMX". Кроули забеспокоился. Они сидели в кафе в Британском музее, еще одном прибежище для усталых рядовых на фронтах холодной войны. За столиком слева два американца в штатском, но с военной выправкой, тайком передавали кейс, полный неучтенных в бюджете долларов, маленькой даме в темных очках; за столиком справа заместитель начальника Седьмого отдела Управления военной разведки и руководитель местного отделения КГБ спорили, кто заберет счет за чай с булочками. Наконец, Кроули сказал то, что ни один из них не решался сказать последние десять лет. -- Я лично так считаю, -- сказал он ангелу, -- он, чтоб его, слишком нормальный. Азирафель сунул в рот очередной кусочек яйца в остром соусе "а ля дьябло", запил его глотком кофе, и промокнул губы бумажной салфеткой. -- Это мое хорошее влияние, -- лучезарно улыбнулся он. -- Точнее -- им следует отдать должное -- моей маленькой команды. Кроули покачал головой. -- Это я учитываю. Но смотри: на данный момент он уже должен пытаться изменять мир вокруг себя, подгонять его под свои желания, творить его по своему образу и т.д. Даже не то, чтобы пытаться. Он будет делать это, сам того не замечая. А ты видел хоть какие-нибудь признаки этого? -- Ну, вообще-то нет, но... -- Он уже должен стать средоточием грубой силы. И что, стал? -- Во всяком случае, я этого не заметил, но... -- Он слишком нормальный. -- Кроули побарабанил пальцами по столу. -- Мне это не нравится. Что-то здесь не так. Никак не могу понять, в чем тут загвоздка. Азирафель переложил на свою тарелку кусок торта "сердце ангела" с тарелки Кроули. -- Мальчик еще растет. Ну и потом, на него влияли силы небесные. Кроули вздохнул. -- Просто хотелось бы верить, что он знает, как справиться с адским псом. Азирафель поднял бровь. -- С адским псом? -- Ему исполняется одиннадцать. Вчера ночью я получил послание из Ада. Послание передали в середине очередной (неимоверно смешной, как обычно) серии любимого сериала Кроули "Будем здоровы!". Бармену Вуди понадобилось десять минут, чтобы изложить простейшее сообщение, и к тому моменту, когда возобновилось не-адское вещание, Кроули полностью потерял представление о сюжете. -- Они посылают адского пса, чтобы он шел с ним рядом и защищал его от всех напастей. Самого крупного, какого только нашли. -- А что скажут люди, если вдруг откуда ни возьмись появится огромная черная собака? Хотя бы даже его родители. Кроули вдруг вскочил, наступив на ногу болгарского атташе по культурным связям, который вел оживленную беседу с хранителем древностей Ее Величества. -- Никто не заметит ничего необычного. Это же реальность, ангел мой. А юный Маг может делать с ней все, что захочет, догадывается он об этом или нет. -- Так когда она появится, эта собака? Кличка у нее есть? -- Я тебе уже сказал: в день его рождения, когда ему исполнится одиннадцать. В три часа пополудни. Пес как бы настроится на хозяина. А кличку мальчик должен дать сам. Это очень важно, чтобы он сам назвал его. Тогда у пса будет цель. Я думаю, малыш назовет его Палач, или Террор, или Хватай-Терзай. -- Ты там будешь? -- как бы вскользь спросил ангел. -- Еще как буду, -- сказал Кроули. -- Надеюсь, что с мальчиком все не слишком плохо. В любом случае, посмотрим, как он среагирует на пса. Тогда что-нибудь да выяснится. Я надеюсь, что он его отошлет обратно, или хотя бы испугается. Если он даст ему кличку, все пропало. Он будет в полной силе, а Армагеддон -- сразу за углом. -- Ну что ж, -- проронил Азирафель, пригубив вино (которое только что из слегка отдающего уксусом "божоле" стало вполне приемлемым, но очень удивленным, "шато-лафит" урожая 1875 года), -- там и увидимся. СРЕДА Над Лондоном нависла дымная августовская жара. Гостей на одиннадцатом дне рождения Мага было множество. Там было двадцать мальчиков и семнадцать девочек. Там было много коротко стриженных блондинов в одинаковых темно-синих костюмах и с кобурами. Там была толпа официантов, которые привезли мармелад, печенье и чипсы. Во главе процессии грузовиков гордо ехал антикварный "бентли". "Удивительные Гарви и Ванда" (Детские праздники -- наш профиль!), однако, не приехали. У них вдруг что-то случилось с желудком, но очень удачно, хотя и неожиданно, тут же нашлась замена -- иллюзионист. У всех есть свое хобби. Как его ни отговаривал Кроули, Азирафель намеревался продемонстрировать свое. Он очень гордился своими магическими способностями. В 1870-х годах он даже брал уроки у знаменитого Джона Маскелина и больше года практиковался в ловкости рук и фокусах с исчезновением монеты и выуживанием кроликов из шляп. Ему казалось, он весьма в этом преуспел. Проблема, однако, была в том, что хотя Азирафель был способен на трюки, при виде которых небезызвестный Кружок Волшебников тут же удрученно сдал бы свои волшебные палочки в музей, он никогда не применял свои, так сказать, скрытые таланты при демонстрации ловкости рук. Это грозило крупными неприятностями. Азирафель начинал жалеть, что бросил репетиции. Хотя, размышлял он, это все равно что ездить на велосипеде -- разучиться невозможно. Волшебная мантия немного запылилась, но сидела по-прежнему безупречно. Он даже смог вспомнить некоторые выражения, приличествующие случаю. Дети смотрели на него с выражением нескрываемого и презрительного непонимания. Кроули, напяливший белую куртку официанта, выглянул из-за стойки с чипсами, и поежился -- ему стало неловко за бедного ангела. -- Итак, юные господа и дамы, перед вами этот старый цилиндр! Что за отвратительная шляпа, скажете вы! Как видите, в ней ничего нет. О, подождите-ка, а это что за подозрительный субъект? Ба, да это наш мохнатый дружок, кролик Гарри! -- Он был у вас в кармане, -- Маг пальцем показал на фокусника. Остальные дети согласно кивнули. За кого он их держит? За малышню? Азирафель вспомнил, что говорил Маскелин по поводу реплик из зала. -- Обратите все в шутку, недотепы, -- говорил он, обращаясь к своим ученикам, -- и вас, мистер Пергамент (Азирафель тогда взял себе именно это имя), я тоже имею в виду! Заставите их смеяться -- они все вам простят! -- Ха-ха-ха, разгадали фокус со шляпой, -- добродушно рассмеялся он. Дети бесстрастно смотрели на него. -- Полное фуфло, -- сказал Маг. -- А я мультики хотел. -- И он прав, -- согласилась малышка с хвостиком на затылке. -- Вы полное фуфло. А может, и гомосек к тому же. Азирафель в отчаянии оглянулся на Кроули. По его мнению, юный Маг без всякого сомнения подвергся тлетворному инфернальному влиянию, и чем скорее объявится Черный Пес и можно будет убраться отсюда, тем лучше. -- Хорошо, а нет ли у вас при себе, юные друзья мои, монеты в три пенса? Нет, дружок? А что это у тебя за ухом...? -- У меня на дне рождения были мультики, -- заявила юная особа с хвостиком. -- А еще трансформер -- а еще маленький пони -- а еще десептикон-трансформер -- а еще... Кроули застонал. Детские праздники, безусловно, были тем видом мероприятий, само упоминание о котором должно вызывать нервную дрожь у любого ангела, в ком есть хотя бы капля здравого смысла. Визгливые детские голоса стали особенно невыносимы, когда их обладатели пришли в циничный восторг при виде Азирафеля, уронившего три сцепленных кольца. Кроули отвернулся, и его взгляд упал на стол, заваленный подарками. Посреди стола возвышалась странная пластиковая конструкция, и из нее на Кроули смотрели два маленьких, как бусинки, глаза. Кроули внимательно изучил их, ища следы красного отблеска. Ни в чем нельзя быть уверенным, когда имеешь дело с адской бюрократией. Всегда остается шанс, что они пришлют теб