Оцените этот текст:


   -----------------------------------------------------------------------
   Ray Bradbury. The Smiling People (1947). Пер. - М.Дронов
   -----------------------------------------------------------------------



   Самое замечательное - полнейшая тишина. Джек Дюффало входит,  и  хорошо
смазанная дверь закрывается за  ним  беззвучно,  словно  во  сне.  Двойной
ковер, который он  постелил  недавно,  полностью  поглощает  звуки  шагов.
Водосточные трубы и оконные рамы укреплены так надежно,  что  не  скрипнут
даже в сильную бурю. Все двери в комнатах  закрываются  на  новые  прочные
крюки, а электрокамин беззвучно выдыхает струи теплого воздуха на отвороты
брюк Джека, который пытается согреться в этот промозглый вечер.
   Оценивая  царящую  вокруг  тишину,  Джек  удовлетворенно  кивает,   ибо
безмолвие стоит абсолютное. А ведь бывало, ночью  по  дому  бегали  крысы.
Пришлось ставить капканы и класть отраву, чтобы  заставить  их  замолчать.
Даже дедушкины часы остановлены. Мощный маятник неподвижно застыл в  ящике
из стекла и дерева.
   Они ждут его в столовой. Джек прислушивается. Ни звука.  Хорошо.  Итак,
они научились вести себя тихо. Иногда ведь приходится учить людей. Урок не
прошел зря - из столовой не доносится даже звона вилок и ножей. Он снимает
толстые серые перчатки, вешает на вешалку вместе с пальто и  на  мгновение
задумывается о том, что еще нужно сделать в доме.
   Джек решительно  проходит  в  столовую,  где  за  столом  сидят  четыре
человека, не двигаясь и не произнося ни слова. Единственный звук,  который
нарушает тишину - слабый скрип его ботинок.
   Как обычно, он останавливает свой взгляд на женщине, сидящей  во  главе
стола. Проходя мимо, он взмахивает пальцами у ее лица. Она не моргает.
   Тетя Розалия сидит прямо и неподвижно. А если с пола  вдруг  поднимется
пылинка, следит ли она за  ней  взглядом?  Когда  пылинка  попадет  ей  на
ресницу, дрогнут ли веки? Нет.
   Руки тети Розалии лежат на столе, высохшие и  желтые.  Тело  утопает  в
широком льняном платье. Ее груди не обнажались годами ни для любви, ни для
кормления младенца. Как две  мумии,  запеленутые  в  ткань  и  погребенные
навечно. Тощие ноги тетушки одеты в глухие высокие ботинки,  уходящие  под
платье. Очертания ее ног под платьем придают ей сходство с манекеном.
   Тетя сидит, уставившись прямо на  Джека.  Он  насмешливо  махает  рукой
перед ее лицом - над верхней губой у нее собралась пыль,  образуя  подобие
маленьких усиков.
   - Добрый вечер, тетушка Розалия! - говорит Джек, наклоняясь.  -  Добрый
вечер, дядюшка Дэйм!
   "И ни единого слова. Ни единого! Как замечательно!"
   - А, добрый вечер, кузина Лейла, и вам,  кузен  Джон,  -  кланяется  он
снова.
   Лейла сидит слева от тетушки. Ее золотистые волосы  завиваются,  словно
пшеница. Джон сидит напротив нее, и его шевелюра торчит  во  все  стороны.
Ему - четырнадцать, ей - шестнадцать. Дядя Дэйм, их отец ("отец" - что  за
дурацкое слово!), сидит рядом с Лейлой, в углу, потому  что  тетя  Розалия
сказала, что у окна, во главе стола, ему  продует  шею.  Ох  уж  эта  тетя
Розалия!
   Джек пододвигает к столу свободный стул и  садится,  положив  локти  на
скатерть.
   - Давайте поговорим, - произносит он. - Это очень важно. Надо покончить
с этим, дело уже и так затянулось. Я влюблен. Да, да, я уже говорил вам об
этом. В тот день, когда заставил вас улыбаться. Помните?
   Четыре человека, сидящие за столом, не  смотрят  в  его  сторону  и  не
шевелятся.
   На Джека накатывают воспоминания.
   * * *
   В тот день, когда он заставил их улыбаться... Всего две  недели  назад.
Он пришел домой, вошел в столовую, посмотрел на них и сказал:
   - Я собираюсь жениться.
   Все замерли с такими выражениями на лицах, будто он выбил окно.
   - Что ты собираешься?! - воскликнула тетя.
   - Жениться на Алисе Джейн Белларди, - твердо сказал Джек.
   - Поздравляю, - сказал дядя Дэйм, глядя на жену. - Но... Не слишком  ли
рано, сынок? - Он закашлялся и снова посмотрел на жену. - Да, да, я думаю,
что немножко рано. Не советовал бы тебе так спешить.
   - Дом в ужасном состоянии, - сказала тетя Розалия. - Нам и  за  год  не
привести его в порядок.
   - Это я уже слышал от вас. И в прошлом году, и в позапрошлом, -  сказал
Джек. - Но это МОЙ дом!
   При этих словах челюсть у тети Розалии отвисла:
   - В благодарность за все эти годы выбросить нас на улицу...
   -  Да  никто  не  собирается  вас  выгонять!  Не  будьте  идиоткой!   -
раздражаясь, закричал Джек.
   - Ну, Розалия... - начал было дядя Дэйм.
   Тетушка Розалия опустила руки:
   - После всего, что я сделала...
   В этот момент Джек понял, что им придется убраться.  Всем.  Сначала  он
заставит их замолчать, потом он  заставит  их  улыбаться,  а  затем,  чуть
позже, он выбросит их, как мусор. Он не может привести Алису Джейн в  дом,
полный таких тварей. В дом,  где  тетушка  Розалия  не  дает  ему  и  шагу
ступить, где ее детки строят ему всякие пакости, и где дядюшка (подумаешь,
профессор!) вечно вмешивается в его жизнь своими дурацкими советами.
   Джек смотрел на них в упор.
   Это они виноваты, что его жизнь и его любовь складываются так неудачно.
Если бы не они, его грезы о женском теле, о пылкой и страстной любви могли
бы стать явью. У него был бы свой дом - только для него и Алисы. Для Алисы
Джейн.
   Дядюшке, тете и кузенам придется убраться. И немедленно. Иначе  пройдет
еще двадцать лет,  пока  тетя  Розалия  соберет  свои  старые  чемоданы  и
фонограф Эдисона. А Алисе Джейн уже пора въехать сюда.
   Глядя на них, Джек схватил нож, которым тетушка обычно резала мясо.
   * * *
   Голова Джека качается,  и  он  открывает  глаза.  Э,  да  он,  кажется,
задремал.
   Все это произошло две недели назад. Уже тогда, в  такой  же  вечер  был
разговор о женитьбе, переезде, Алисе Джейн. Тогда  же  он  и  заставил  их
улыбаться.
   Возвратившись из своих воспоминаний, он улыбается  молчаливым  фигурам,
сидящим вокруг стола. Они вежливо улыбаются ему в ответ.
   - Я ненавижу тебя! Ты, старая сука, - кричит  Джек,  глядя  в  упор  на
тетушку Розалию. - Две недели назад я  не  отважился  бы  это  сказать.  А
сегодня... - Он повернулся на стуле. - Дядюшка Дэйм! Позволь сегодня я дам
тебе совет, старина...
   Он говорит еще что-то в том же духе, затем хватает  десертную  ложку  и
притворяется, что ест персики с пустого блюда. Он уже поел в  ресторане  -
мясо с картофелем, кофе, пирожное, но теперь наслаждается  этим  маленьким
спектаклем, делая вид, что поглощает десерт.
   - Итак, сегодня вы навсегда уйдете отсюда. Я ждал целых  две  недели  и
все решил. Я задержал  вас  здесь  так  долго,  потому  что  просто  хотел
присмотреть за вами. Когда вы окончательно уберетесь, я же не знаю... -  в
его глазах промелькнул страх, - а вдруг вы будете шататься вокруг и шуметь
по ночам. Я этого не выношу. Не могу терпеть шума в доме, даже если  Алиса
въедет сюда...
   Двойной ковер, толстый и беззвучный, действует на Джека успокаивающе.
   - Алиса хочет переехать послезавтра. Мы поженимся.
   Тетя Розалия зловеще подмигивает ему, выражая сомнение.
   - Ах! - восклицает Джек,  подскакивая.  Затем,  глядя  на  тетушку,  он
медленно опускается на стул. Губы его дрожат. Но потом  он  расслабляется,
нервно смеясь.
   - Господи, да это же муха.
   Муха прерывает свой поход по извилистой, желтой  щеке  тети  Розалии  и
улетает. Но почему она выбрала именно этот момент,  чтобы  помочь  тетушке
выразить недоверие?
   - Ты сомневаешься, что я смогу жениться, тетушка? Думаешь, я неспособен
к  браку,  любви  и  исполнению  супружеских  обязанностей?   Думаешь,   я
мальчишка, несмышленыш? Ну ладно же! - Джек  качает  головой  и  с  трудом
успокаивается.
   "Это же просто муха... А разве муха может выражать сомнение? Или ты уже
не можешь отличить муху от подмигивания? Черт побери!"
   Джек оглядывает всех четверых.
   - Я растоплю печь. И через час избавлюсь от вас раз и навсегда. Поняли?
Хорошо. Я вижу, что поняли.
   За окном начинается дождь. Потоки воды бегут с крыши. Джек  раздраженно
смотрит в окно. Шум дождя он не может заглушить. Бесполезно было  покупать
масло, петли, крюки. Можно обтянуть крышу мягкой тканью,  но  дождь  будет
шелестеть в траве под окнами. Нет. Шум дождя не убрать...  А  сейчас  ему,
как никогда в жизни, нужна тишина. Каждый звук вызывает страх. Поэтому все
звуки надо устранить.
   Дробь дождя напоминает нетерпеливого человека, постукивающего  в  дверь
костяшками пальцев...
   Джека снова охватывают воспоминания - тот день, когда  он  заставил  их
улыбнуться...
   Он тогда резал лежавшую на блюде курицу. Как  обычно,  когда  семейство
собиралось вместе, все сидели с постными скучными физиономиями. Если  дети
улыбались, тетя Розалия набрасывалась на них с яростью.
   Ей не понравилось, как он держал локти, когда резал курицу. "Да и  нож,
- сказала она, - давно бы уж следовало поточить".
   Вспоминая об этом, Джек  смеется.  А  тогда  он  добросовестно  поводил
ножиком по точильному бруску и снова принялся за курицу.  Затем  посмотрел
на их напыщенные, скучные рожи, и замер. А потом поднял нож и пронзительно
завопил:
   - Да почему же, черт побери, вы никогда не улыбнетесь?! Я заставлю  вас
улыбаться!
   Он поднял нож несколько раз, как волшебную палочку и - о  чудо!  -  все
они заулыбались!
   Джек  резко  поднимается,  проходит  через  холл  на  кухню  и   оттуда
спускается по лестнице в подвал. Там большая печь, которая обогревает дом.
   Джек подбрасывает уголь в печь до  тех  пор,  пока  там  не  забушевало
мощное пламя.
   Затем он идет обратно. Нужно будет  позвать  кого-нибудь  прибраться  в
пустом доме - вытереть пыль, вытрясти  занавески.  Новые  восточные  ковры
надежно обеспечат тишину, которая будет  так  нужна  ему  целый  месяц,  а
может, и год.
   Он прижимает руки к ушам. А что, если с приездом  Алисы  Джейн  в  доме
возникнет шум? Ну какой-нибудь шум, где-нибудь, в каком-нибудь месте?
   Джек смеется. Ерунда! Такой проблемы не возникнет. Нечего бояться,  что
Алиса привезет с собой шум. Это же просто абсурд!  Алиса  Джейн  даст  ему
земные радости, а не бессонницу и жизненные неудобства.
   Он возвращается  в  столовую.  Фигуры  сидят  в  тех  же  позах,  и  их
безразличие нельзя объяснить невежливостью.
   Джек смотрит на них и идет  к  себе  в  комнату,  чтобы  переодеться  и
подготовиться к прощанию. Расстегивая запонку на манжете, он  поворачивает
голову и прислушивается.
   Музыка. Джек медленно поднимает глаза к потолку, и лицо его бледнеет.
   Наверху слышится монотонная музыка, которая вселяет в него ужас:  будто
кто-то касается одной струны на арфе. И в полной тишине, окутывающей  дом,
эти слабые звуки кажутся грозными, словно сирена полицейской машины.
   Дверь распахивается от удара  его  ноги,  как  от  взрыва.  Джек  бежит
наверх, а перила винтовой лестницы, будто полированные змеи, извиваются  в
его пальцах. Сначала  он,  разъяренный,  спотыкается,  но  потом  набирает
скорость, и, если бы перед ним внезапно выросла стена, он не отступил  бы,
пока не разодрал бы о нее пальцы в кровь.
   Он чувствует себя, словно мышь в колоколе. Колокол гремит, и от грохота
некуда спрятаться. Это сравнение захватывает Джека.  А  звуки  все  ближе,
ближе.
   - Ну погоди! - кричит Джек. -  В  моем  доме  не  должно  быть  никаких
звуков! Вот уже две недели! Я так решил!
   Он врывается на чердак.
   Облегченно вздыхает, потом истерично смеется.
   Капли дождя падают из отверстия в крыше  в  высокую  вазу  для  цветов,
которая усиливает звук, словно резонатор. Одним ударом он превращает  вазу
в груду осколков.
   У себя в комнате он надевает старую рубашку и потертые брюки и довольно
улыбается. Нет музыки! Дырка заделана. Ваза разбита. В доме снова тихо. О,
тишина бывает самых разных оттенков...
   Есть тишина летних ночей. Строго говоря, это  не  тишина,  а  наслоение
арий насекомых, скрип колпаков уличных  фонарей,  шелеста  листьев.  Такая
тишина делает слушателя вялым и расслабленным. Нет, это не тишина!  А  вот
зимняя тишина -  гробовое  безмолвие.  Но  она  преходяща,  и  исчезает  с
приходом весны. И потом  она  как  бы  звучит  внутри  самой  себя.  Мороз
заставляет позвякивать ветки деревьев и эхом разносит дыхание  или  слово,
сказанное глубокой ночью. Нет, об этой тишине тоже не стоит говорить!
   Есть и другие виды тишины. Например, молчание двух  влюбленными,  когда
слова уже не нужны... Щеки его  покраснели,  и  он  закрывает  глаза.  Это
наиболее приятный вид тишины, правда тоже не  совсем  полный,  потому  что
женщины всегда все портят: просят прижаться  посильнее  или  наоборот,  не
давить так сильно. Он улыбается. Но с Алисой Джейн этого не будет. Он  уже
это пробовал. Все было прекрасно.
   Шепот. Слабый шепот.
   Да, о тишине... Лучший вид тишины постигаешь в себе самом. Там не может
быть  хрустального  позвякивания  мороза   или   электрического   жужжания
насекомых. Мозг отрешается от внешних звуков,  и  начинаешь  слышать,  как
кровь пульсирует в висках.
   Шепот.
   Джек качает головой:
   - Нет и не может быть никакого шепота в моем доме!
   На его лице выступает пот, челюсть опускается, глаза напрягаются.
   Он слышит шепот!
   - Говорю тебе, я женюсь, - вяло произносит Джек.
   - Ты лжешь, - отвечает шепот.
   Его голова опускается, подбородок падает на грудь.
   - Ее зовут Алиса Джейн, - невнятно бормочет  Джек  пересохшими  губами.
Один его глаз начинает дергаться, словно подавая сигналы невидимому гостю.
- Ты не можешь заставить меня не любить ее. Я  действительно  люблю  Алису
Джейн.
   Шепот.
   Ничего не видя перед собой, он делает шаг  и  чувствует  струю  теплого
воздуха у ног. Воздух выходит из решетки вентилятора.
   Так вот откуда этот проклятый шепот!
   Когда Джек идет в столовую, он ясно слышит стук в дверь. Он замирает.
   - Кто там?
   - Господин Джек Дюффало?
   - Да, я.
   - Открывайте.
   - А кто вы?
   - Полиция, - отвечает тот же голос.
   - Что вам нужно? Не мешайте мне ужинать!
   - Нужно поговорить с вами. Звонили ваши соседи. Они уже недели  две  не
видят ваших родственников, а сегодня слышали какие-то крики.
   - Все в порядке, - отвечает Джек.
   - В таком случае, - продолжает голос за дверью, - мы  убедимся  в  этом
сами и уйдем. Открывайте.
   - Мне очень жаль, - Джек отступает назад, - но я устал и очень голоден.
Приходите завтра. Тогда я поговорю с вами, если хотите.
   - Мы вынуждены настаивать, господин Дюффало. Открывайте!
   В дверь стучат. Не говоря ни слова, Джек отправляется в  столовую.  Там
он садится на стул и говорит, сначала медленно, потом все быстрее:
   - Шпики у дверей. Ты поговоришь с ними, тетя Розалия. Ты скажешь, что у
нас все в порядке, чтобы они убирались. А вы ешьте и улыбайтесь, тогда они
сразу уйдут. Ты ведь поговоришь с ними, правда, тетя Розалия? А  теперь  я
должен сказать вам.
   Неожиданно горячие слезы падают у него из глаз. Он внимательно смотрит,
как капли расплываются, впитываясь в скатерть.
   - Я не знаю никакой Джейн Белларди. И никогда не знал  ее.  Я  говорил,
что люблю ее и хочу на ней жениться, только для того, чтобы заставить  вас
улыбаться. Да-да, только поэтому. Я никогда  не  собирался  заводить  себе
женщину и, уверяю вас, никогда не завел  бы.  Передайте  мне,  пожалуйста,
кусочек хлеба, тетя Розалия.
   Входная дверь трещит и распахивается от ударов. Слышится тяжелый топот.
Несколько полицейских вбегают в столовую и замирают в нерешительности.
   Старший поспешно снимает шляпу.
   - О, прошу прощения. - Мы не хотели испортить вам ужин. Мы просто...
   Шаги полицейских  вызывают  легкое  сотрясение  пола,  и  тела  тетушки
Розалии и дядюшки Дэйма падают на ковер.
   Теперь видно, что горло у всех четверых перерезано полумесяцем - от уха
до уха. И от этого кажется, что на их лицах застыли зловещие улыбки.

Last-modified: Thu, 10 Oct 2002 08:25:10 GMT
Оцените этот текст: