Рэй Брэдбери. Дж.Б.Ш., модель 5
-----------------------------------------------------------------------
Ray Bradbury. G.B.S - Mark V. Пер. - Р.Герман.
-----------------------------------------------------------------------
- Чарли! Ты куда?
Члены экипажа, проходя мимо, его окликали.
Чарлз Уиллис не отвечал.
Он нырнул в трубу и стал плавно падать сквозь дружелюбно урчащее нутро
космического корабля. Падая, он думал: "Уф, наконец-то!"
- Чак! Куда держишь путь? - услышал он.
"Чтобы встретиться с мертвым, но живым, - подумал он, - холодным, но
теплым; с тем, кто для меня недосягаем, но сам ухитряется дотянуться до
меня и меня тронуть".
- Идиот! Дурак! - послышалось вслед.
Откликнулось эхо. Он улыбнулся.
Тут он увидел Клайва, своего лучшего друга, - тот, в другой прозрачной
трубе, плыл навстречу. Уиллис отвел глаза, но голос Клайва пропел через
похожий на маленькую морскую раковину радиоприемник у него в ухе:
- Я хочу с тобой поговорить!
- Потом!
- А я знаю, куда ты отправился. Глупо!
И Клайв исчез, а Уиллис все так же медленно падал, и руки его теперь
дрожали.
Подошвы его ботинок коснулись пола. Как всегда, стало до боли радостно.
Между кожухами, скрывавшими машинное оборудование корабля, петлял узкий
проход. "Боже, - подумал он, - да это чистое сумасшествие! Мы в Космосе, в
каких-нибудь ста днях пути от Земли, а все уже как с цепи сорвались, почти
каждый член экипажа сейчас набирает код на своем личном, предназначенном
для любовных ласк аниматронном устройстве, и потом в сомкнувшейся, как
створки раковины, кровати оно будет напевать без слов и ласково его
касаться. А чем в это время занимаюсь я? А вот чем".
Уиллис заглянул в небольшое складское помещение.
Там, в вечном полумраке, сидел старик.
- Сэр, - позвал Уиллис. - Шоу, - немного подождав, сказал он тихо. - О,
мистер Джордж Бернард Шоу!
Старик будто проглотил некую мысль - глаза его широко открылись. Он
обхватил свои костлявые колени и резко рассмеялся:
- Клянусь богом, я принимаю это все!
- Что именно вы принимаете, мистер Шоу?
Голубые глаза мистера Шоу, вспыхнув, обратили свой взгляд на Чарлза
Уиллиса.
- Вселенную! Она мыслит, следовательно, я существую! Значит, я должен
принять ее, не так ли? Садитесь.
Уиллис сел в полутьме прохода и, обняв колени, словно обнял собственную
обжигающую радость: наконец-то он снова здесь!
- Угодно вам, чтобы я прочитал ваши мысли, юный Уиллис, и рассказал,
что вы натворили со времени последней нашей беседы?
- Вы и вправду можете читать мысли, мистер Шоу?
- Слава богу, нет. Ну не ужасно ли было бы, если бы я, древний, как
клинопись, робот-копия Джорджа Бернарда Шоу, знал также, шишки каких
способностей у вас на голове, или умел толковать ваши сны? Это было бы
непереносимо.
- Но сами вы разве переносимы, мистер Шоу?
- Touche! Да, кстати, - старик запустил худые пальцы в свою рыжеватую
бороду, потом небольно ткнул Уиллиса в бок, - почему, хотелось бы мне
знать, вы только один на этом звездном корабле, кто меня навещает?
- М-м, сэр, видите ли...
Щеки молодого человека ярко зарделись.
- А, конечно, я понимаю, - сказал Шоу. - Корабль - это пчелиные соты, и
в каждой ячейке - счастливый трутень, а возле него воркует и сюсюкает
механическая, ловкогубая, сообразительная игрушка-кукла.
- Не сообразительная, как правило, а тупая.
- Вот как? Разумеется. Но не всегда бывает так, как в этот раз. В
прошлое мое путешествие капитан пожелал играть в скрэббл, пользуясь
исключительно понятиями и именами персонажей из моих пьес. Но вы-то,
странный мальчик, почему вы сидите около этой вот страхолюдной развалины?
Вас разве не привлекает ласковое и нежное общество там, наверху?
- Путешествие предстоит долгое, мистер Шоу, два года пути за орбиту
Плутона и столько же времени обратно. Для общества наверху времени будет
предостаточно. А вот для наших с вами бесед времени всегда будет мало. У
меня сновидения козла, но гены праведника.
- Хорошо сказано!
Старик легко вскочил на ноги и стал прохаживаться взад-вперед, задирая
бороду то в сторону Альфы Центавра, то к туманности в созвездии Ориона.
- Какое меню у нас сегодня, Уиллис? Может быть, начнем с предисловия к
"Святой Иоанне"? Или же...
- Чак!
Голова Уиллиса непроизвольно дернулась. Морская раковинка шептала у
него в ухе:
- Уиллис! Это Клайв. Ты опаздываешь на обед. Я знаю, где ты. Я сейчас
спущусь. Слушай, Чак...
Уиллис хлопнул себя по уху. Голос оборвался.
- Быстро, мистер Шоу! Вы... бегать можете?
- Может ли упасть с солнца Икар? Вперед! А эти мои худые и длинные, как
у кузнечика, ноги догонят и перегонят вас!
Они побежали.
Они бросились вверх по винтовой лестнице, а не воспользовались трубой,
и уже с верхней площадки, оглянувшись назад, увидели, как в гробницу, где
снова и снова оживал мертвый Шоу, нырнула тень Клайва.
- Уиллис! - донесся оттуда его голос.
- А пошел он в преисподнюю, - сказал Уиллис.
Шоу расцвел.
- В преисподнюю? О, ее я знаю. Пойдемте со мной. Я покажу вам все ее
достопримечательности.
Смеясь, они прыгнули в трубу, и их понесло вверх, как два перышка.
Здесь были звезды.
Только отсюда ты мог, если у тебя было на то желание, видеть Вселенную
и миллиард миллиардов звезд, льющихся и льющихся сквозь нее сливками с
невероятных, бросающих вызов воображению молочных ферм богов. Или
по-другому: наш Господь занемог и, ворочаясь во сне, опечаленный своим
творением, выплескивает из себя эту повергающую в трепет красоту и рождает
миры-динозавры, крутящиеся вокруг сатанинских солнц.
- Все это только у нас в голове, - заметил мистер Шоу, чуть покосившись
на своего молодого спутника.
- Мистер Шоу! Вы читаете мысли?
- Чушь. Я читаю лица. Всего-навсего. На вашем ясно все написано. Я
взглянул - и увидел Иова страждущего, Моисея перед Неопалимой Купиной.
Подойдите сюда. Давайте заглянем в Бездну и посмотрим, чем занимался Бог
десять миллиардов лет, прошедшие после того, как он столкнулся с самим
собой и породил Пространство.
Они стояли и обозревали Вселенную, считали звезды до миллиарда и
дальше.
- О-о! - простонал вдруг молодой человек, и из его глаз закапали слезы.
- Почему я не жил, когда жили вы, сэр? Почему я не знал вас того,
настоящего?
- Самый лучший Бернард Шоу - я, - возразил старик, - одна начинка, и
никакой тебе подгорелой корочки. Фрак на человеке лучше самого человека.
Держись за фалды, и ты не погибнешь.
Вокруг простирался Космос, огромный, как первая мысль Бога, глубокий,
как его первый вздох.
Они стояли - один высокий, другой маленький - у обзорного окна, и когда
им хотелось увидеть, во всем ее великолепии, туманность Андромеды, им
достаточно было нажать кнопку, и электронный глаз, словно втянув
туманность, мгновенно ее увеличивал и приближал.
Напившись звезд, молодой человек перевел дыхание.
- Мистер Шоу, вы можете сейчас? Скажите это. Ну вы сами знаете, что? я
люблю.
- Знаю, по-вашему, мой мальчик?
Глаза мистера Шоу весело сверкнули.
Весь Космос был вокруг них, вся Вселенная, вся ночь небесного Существа,
все звезды и все провалы между звездами, и беззвучно несся своим курсом
корабль, а экипаж был занят работой, развлечениями или своими любовными
игрушками, и только эти двое стояли, вглядываясь в Тайну, и говорили то,
что не могло не быть сказано.
- Скажите это, это мистер Шоу.
- Ну что ж...
Мистер Шоу остановил взгляд на звезде, отстоявшей от них примерно на
двадцать световых лет.
- Что мы такое? - спросил он. - Да всего-навсего чудо энергии и
вещества, претворяющих себя в воображение и волю. Невероятно. Жизненная
Сила экспериментирует с разными формами. Одна из форм - вы. Еще одна - я.
Вселенная собственными криками пробудила себя к жизни. Мы с вами - один из
этих криков. Творение ворочается в своей бездне. Мы нарушили его покой,
пока в своих грезах искали для себя форму. Пустота заполнена крепким сном,
десятью миллиардами умноженных на миллиард и еще раз на миллиард
столкновений света и вещества, не ведающих, что они существуют, спящих в
движении и движущихся лишь для того, чтобы наконец-то открыть глаза и
пробудиться к реальности собственного существования. Среди всего этого
мельтешенья и неведенья мы - слепая сила, как Лазарь карабкающаяся из
могилы в миллиард световых лет глубиной. Мы взываем к себе. Мы говорим
Жизненной Силе: Лазарь, восстань из гроба. И вот так Вселенная, в
бесконечности смертей, тянется неуклюже сквозь Время, чтобы нащупать свою
плоть, и обнаруживает, что ее плоть - мы. Мы находим путь к ней, она - к
нам, и оказывается, что она для нас так же прекрасна, как прекрасны для
нее мы, потому что мы и она - Одно.
Мистер Шоу повернулся и посмотрел на своего молодого друга.
- Вот вам, пожалуйста. Теперь довольны?
- Еще бы. Я...
Молодой человек умолк.
Позади них, в дверях комнаты обзора, стоял Клайв. Издалека, из
маленьких кают, где члены экипажа играли со своими огромными куклами в
любовные игры, доносилась пульсирующая музыка.
- Так-с, - сказал Клайв, - что здесь происходит?
- Что происходит? - непринужденно подхватил Бернард Шоу. - Да
всего-навсего столкновение двух энергий, вызванное смущающими
недоумениями. Это вот хитроумное приспособление, - он дотронулся до своей
груди, - выражает заложенные в компьютер мнения. А вон то генное
скопление, - он кивнул на своего молодого друга, - откликается пылкими,
милыми и искренними мнениями. Что, хотите вы знать, получается в итоге?
Намазанный на сухое печенье и запиваемый морями чая пандемониум.
Как на шарнире, голова Клайва повернулась к Уиллису.
- Черт подери, да ты свихнулся! Ну и хохоту было за обедом, ты бы
только слышал! Что вас со стариком водой не разольешь и все болтаете - вот
над чем смеялись. Все болтаете и болтаете! Слушай, идиот, через десять
минут твоя вахта. Смотри не опоздай! О, Боже!
И дверной проем опустел. Клайв исчез.
Молча Уиллис и мистер Шоу поплыли по трубе назад, к складу за огромными
машинами.
Старик снова сел на пол.
- Мистер Шоу, - Уиллис тряхнул головой, негромко фыркнул, - черт знает
что. Почему вы кажетесь мне более живым, чем все, кого я знаю?
- Ведь вас, мой дорогой юный друг, - ответил очень мягко старик, -
более всего, насколько я понимаю, согревает тепло Идей? А я - ходячий
памятник понятиям, я - филигранные барельефы мысли, я - электронная
одержимость загадками философии и бытия. Вы любите понятия. Я - их
вместилище. Вы любите, когда в ваших снах есть движение. Я двигаюсь. Вы
любите болтовню и краснобайство. Я - непревзойденный краснобай и болтун.
Вместе мы разжевываем Альфу Центавра и выплевываем всечеловеческие мифы.
Мы мусолим во рту хвост кометы Галлея и мучим Конскую Голову2, пока она не
закричит не своим голосом: "Дядя!" и не перестанет противиться нашей воле
творить. Вы любите библиотеки. Я - библиотека. Пощекочите мне бока, и я
изрыгну мелвилловского Кита, Призрачный Фонтан3 и все прочее. Пощекочите
мне ухо, и своим языком я выстрою "Республику" Платона, вы будете
управлять ею и в ней жить. Вы любите игрушки. Я - Игрушка с большой буквы,
чудесная забава, заложенный в компьютер...
- ...друг, - договорил тихо Уиллис.
Не пламя, а тепло было во взгляде, которым ответил ему мистер Шоу.
- Друг, - повторил за Уиллисом он.
Уиллис повернулся, собираясь уйти, но остановился и посмотрел снова на
странную старческую фигуру, сидевшую в полутьме, прислонившись к стене
склада.
- Я... боюсь уходить. Иногда мне кажется, будто с вами может что-то
случиться.
- Я уцелею, - задиристо сказал Шоу, - если вы предупредите своего
капитана, что приближается огромный метеорный рой. Нужно, чтобы он изменил
курс на несколько сот тысяч миль. Договорились?
- Договорились.
Но все равно Уиллис не уходил.
- Мистер Шоу, - проговорил он наконец, - чем вы заняты, когда мы,
остальные, спим?
- Чем занят? Ну и вопрос! Слушаю камертон. Потом пишу симфонии, которые
слышу только я.
Уиллис исчез.
В темноте, один, старик уронил голову на грудь. Улей темных пчел
ласково загудел под его сладким, как мед, дыханием.
Четырьмя часами позднее Уиллис, уже после вахты, вошел на цыпочках в
свою каюту.
Там, в полумраке, его ждал рот.
Рот Клайва. Этот рот облизал языком губы и зашептал:
- Говорят все до единого, что ты ведешь себя как дурак, ходишь к
интеллектуальным мощам, которым уже двести лет, - ты ходишь, ты. Господи,
да ведь завтра придет психомедик и сделает рентгеновский снимок твоей
глупой башки!
- Лучше это, чем то, что делаете вы каждую ночь с вечера до утра.
- Мы занимаемся собой.
- Тогда почему вы мешаете заниматься собою мне?
- Потому что твое поведение противоестественно, - язык обежал губы. -
Нам тебя не хватает. Вчера вечером мы свалили посреди бесильни в кучу все
роскошные игрушки и...
- Я не хочу этого слушать!
- Тогда, - сказал рот, - не спуститься ли мне к твоему другу, старому
джентльмену, и не рассказать ли все ему?
- Не смей даже подходить к нему!
- Может, и подойду, - губы в полумраке двигались. - Стоять все время
около него ты не будешь. А что если в одну из ближайших ночей, когда ты
будешь крепко спать, кто-нибудь с ним... что-нибудь сделает? Сделает из
его электронного мозга яичницу-болтунью, и тогда вместе "Святой Иоанны" ты
услышишь от него водевили. Вот так-то. Подумай. Дорога длинная. Людям
скучно. Такая шутка - да они миллион дадут, только бы увидеть, как ты
лезешь на стенку. Поразмысли, Чарли. Давай играть с нами.
Закрытые глаза Уиллиса метнули пламя.
- Если хоть кто-нибудь дотронется до мистера Шоу, пусть пеняет на себя
- убью!
Впившись зубами в свою сжатую в кулак руку, он резко повернулся на бок.
Рот Клайва все еще двигался в полутьме.
- Убьешь? Ну-ну. Жаль. Приятных снов.
Через час, оглушив себя двумя таблетками, Уиллис провалился в сон.
Среди ночи ему приснилось, что сжигают на костре добрую святую Иоанну,
а потом охваченная пламенем девушка вдруг превратилась в старика, крепко
связанного веревками и лозами, но стоически переносящего муки. Борода
старика была огненно-красной еще до того, как пламя ее достигло, а ясные
голубые глаза, не видя огня, неотступно и яростно смотрели в Вечность.
- Отрекись! - закричал чей-то голос. - Признайся и отрекись!
- Признаваться не в чем, следовательно, нет нужды в отречении, -
негромко сказал старик.
Языки пламени, подобно обезумевшим горящим мышам, прыгали вверх по его
телу.
- Мистер Шоу! - не своим голосом закричал Уиллис.
Миг - и он проснулся.
Мистер Шоу!
В каюте царило молчание. Клайв спал.
На лице его была улыбка.
Такая, что Уиллис вскрикнул и отпрянул назад. Оделся. Бросился вон из
каюты.
Как осенний лист, плавно падал он по трубе, старея и тяжелея с каждым
невыносимо долгим мгновением.
В том углу склада, где "спал" старик, царила мертвая тишина.
Уиллис наклонился. Его руки дрожали. Наконец он дотронулся до старика.
- Сэр?..
Тот не пошевельнулся. Не ощетинилась борода. Не зажглись голубым
пламенем глаза. И не открылся извергнуть благопристойные кощунства рот...
- О, мистер Шоу! - простонал Уиллис. - Вы мертвы, о Боже, на самом деле
мертвы!
О машине говорили, что она мертва, когда она не могла вымолвить ни
слова, когда у нее не рождались электрические мысли, когда она не
двигалась. Грезы и философские системы, леденея, покоились теперь в
сомкнутых устах старика.
Уиллис перевернул тело на одну сторону, потом на другую: нет ли где
пореза, раны, ушиба?
Впереди годы, долгие годы пути, но уже без мистера Шоу - не с кем
теперь прохаживаться, не с кем болтать взахлеб, не с кем посмеяться. Куклы
на полках склада, о да, на койках поздней ночью - те будут смеяться
странным, записанным на пленку смехом, и странно, механически двигаться, и
повторять глупые слова, произносившиеся в тысячу ночей в тысяче миров.
Он будет один. Он пропадет.
- О, мистер Шоу, - сказал он наконец негромко. - Кто с вами это сделал?
- Глупый мальчик, - прошептал голос мистера Шоу в его памяти. - Ведь ты
знаешь, кто.
- Да, знаю, - подумал Уиллис.
Он прошептал чье-то имя и бросился из склада.
- Это ты убил его, будь ты проклят!
Уиллис сорвал с Клайва одеяло, и мгновенно Клайв, как робот, открыл
широко глаза. Улыбка оставалась прежней.
- Нельзя убить неживое, - сказал Клайв.
- Сукин сын!
Он ударил Клайва в лицо, и Клайв, вскочив на ноги, как-то странно,
истерически хохоча, стал вытирать с губ кровь.
- Что ты с ним сделал? - закричал Уиллис.
- Ничего особенного, только...
Но тут их разговор прервался.
- Все по местам! - раздалась команда. - Грозит столкновение!
Послышались звонки. Завыли сирены.
Оторванные от взаимной ненависти, Уиллис и Клайв, ругаясь, бросились
снимать со стен каюты аварийные шлемы и скафандры.
- Ч-черт, о, ч-черт, о, ч-ч...
Внезапно рот у Клайва широко открылся, и кончить последнее ругательство
ему так и не удалось. Он исчез в дыре, вдруг появившейся в боку корабля.
Метеор пронесся сквозь корабль за миллиардную долю секунды. За ним, в
образовавшуюся большую дыру, из корабля хлынул воздух.
- О, Боже, - подумал Уиллис, - Клайву уже не вернуться никогда.
Уиллиса спасла лестница, возле которой он стоял: стремительный поток
воздуха, вытекая в Космос, намертво его к ней прижал. Несколько мгновений
он не мог ни пошевельнуться, ни вздохнуть. Потом воздуха в корабле не
осталось совсем. Уиллис только и успел, что отрегулировать давление в
скафандре и в шлеме и дико оглядеться вокруг. В корабле, отклонявшемся
теперь от курса, появлялись, как в космическом бою, все новые и новые
пробоины. Кругом, куда ни посмотри, бегали вопя и барахтались в
невесомости люди.
- Шоу, - подумал Уиллис и рассмеялся своей мысли - настолько она была
не ко времени, - Шоу.
Последний из налетевшей орды метеоров ударил в двигательный отсек, и от
этого удара корабль развалился на куски. "Шоу, Шоу, о, Шоу", - снова
подумал Уиллис.
Он увидел снаружи, как разорвалась, словно лопнул воздушный шар,
двигательная часть корабля со сжатыми внутри нее газами. Вместе с
обломками полетели в разные стороны обезумевшими стаями люди,
освобожденные от ученья, от жизни, от всего на свете, чтобы никогда уже
друг с другом не встретиться, даже не попрощавшись, - так внезапно
освободились они и так мгновенны и неожиданны стали смерть и изоляция
каждого.
- Прощайте, - подумал Уиллис.
Но по-настоящему проститься ни с кем не пришлось. Ничьего плача и
ничьих стонов не слышал он по радио. Из всего экипажа он один-единственный
остался в живых, потому что только его скафандр, только его шлем, только
его кислород каким-то чудом уцелели. Зачем? Чтобы ему быть одному и
пропасть?
- О, мистер Шоу, о, сэр, - подумал он.
- А я уж тут как тут, - прошептал голос.
Этого не могло быть, однако...
Медленно переворачиваясь, древняя кукла с ее всклокоченной рыжей
бородой и сверкающими голубыми глазами падала сквозь мрак, словно
подгоняемая дыханьем поддавшегося своему капризу Бога.
Уиллис сам не заметил, как открыл ей свои объятия.
И старикан лег в них, улыбаясь, тяжело дыша или просто, к чему у него
была склонность, притворяясь, что он тяжело дышит.
- Прекрасно, прекрасно, Уиллис! Приятная неожиданность, не так ли?
- Мистер Шоу! Ведь вы были мертвы!
- Чушь! Просто во мне отогнули несколько проволочек. А от удара они
стали на свои места. Разъединили вот здесь, под подбородком. Негодяй ткнул
туда ножом. Так что если я снова сделаюсь мертвым, прижмите вот здесь, под
нижней челюстью, и контакт восстановится!
- Будет сделано!
- Сколько продовольствия у вас с собой, Уиллис?
- На двести дней в Космосе.
- Да это просто отлично! И блок регенерации кислорода, его тоже хватит
на двести дней?
- Да, сэр. Ну а на сколько времени хватит ваших батарей, мистер Шоу?
- На десять тысяч лет! - радостно пропел старик. - Ручаюсь, клянусь!
Фотоэлементы, которыми я оснащен, будут собирать во Вселенной свет Божий
до тех пор, пока не износятся мои электронные цепи и контуры.
- Что означает: вы будете говорить и говорить еще долго после того, как
я перестану дышать и есть.
- Из чего следует, что вам придется обедать предложениями, а дышать -
причастиями прошедшего времени. Но... мысль о спасении должна остаться
главной. Разве надежды нет?
- Да, корабли и вправду пролетают мимо время от времени. А радиомаяк,
вмонтированный в мой скафандр...
- ...уже сейчас кричит в ночи кромешной: "Я здесь, и здесь, со мною,
старый Шоу!" - так?
- Со мною старый Шоу, - подумал Уиллис, и словно теплом в трескучий
зимний мороз дохнуло на него.
- Что ж, тогда, пока мы ждем спасения, Чарлз Уиллис, что следующее?
- Следующее? М-м, пожалуй...
Они падали сквозь Космос в одиночестве, но не одинокие, полные страха,
но исполненные восторга, и теперь они вдруг умолкли.
- Скажите это, мистер Шоу.
- Сказать что?
- Вы знаете. Скажите снова.
- Ну что ж... - они лениво переворачивались, держась друг за друга. -
Разве не чудо - жизнь? Энергия и вещество, да, вещество и энергия,
претворяющиеся в ум и волю.
- Именно это мы и есть, сэр?
- Именно это, готов поспорить на десять тысяч блестящих жестяных
свистулек, именно это. Сказать еще, юный Уиллис?
- Конечно, сэр, - рассмеялся Уиллис, - еще, если можно!
И старик заговорил, и молодой человек стал слушать, и молодой человек
заговорил, и старик захохотал шутовски, и, падая, они обогнули угол
Вселенной и скрылись из виду, занятые едой и разговорами, разговорами и
едой, и молодой жевал питательные таблетки, а старый фотоэлементами своих
глаз пожирал солнечный свет, и когда их видели в последний раз, они
жестикулировали и разговаривали, размахивали руками и смеялись, а потом
голоса их расстаяли в далях Времени; и Солнечная система, повернувшись во
сне, накрыла их одеялом, сотканным из тьмы и света, а подобрал ли их,
детей, спасательный корабль - Рахиль, потерявшая своих детей, - кто
скажет, да и кому, говоря по сути, это интересно?
Last-modified: Thu, 10 Oct 2002 08:25:10 GMT