ость... международный жидовский санкедрин, существующий до сих пор только тайно, превращается в явное и весьма признанное учреждение, которое будет первым шагом на пути жидовского всемирного господства, первым признанием всеми государствами высшей власти жидовства... Страшные сказки воочию осуществляются жидомасонством, идущим твердо и неуклонно к тысячелетней своей цели, то есть к превращению всех народов в полных и покорных рабов народа богоубийц и сумасшедших преступников." (Цитата взята из книги П. Е. Щеголева "Охранники и авантюристы", М. 1930.) многие имена. Милюкову, несомненно, была известна работа С. П. Мельгунова, печатавшаяся отдельными главами в газетах и вышедшая в 1931 г. отдельной книгой ("На путях к государственному перевороту"), в которой немало говорится о масонах. Он знал и мемуары И. Гессена "В двух веках", вышедшие в 1937 г., в которых дан конкретный материал о масонах. Сами масоны, говорят, связанные клятвой, молчат, но почему Милюков чувствует себя связанным в этой области -- непостижимо. 2. Из истории масонства. Прежде чем перейти непосредственно к интересующей нас теме о масонах в первую мировую войну и февральскую революцию, будет уместно коснуться вопроса о русском масонстве в 20 веке вообще. Правда, заметной политической роли оно не играло, хотя вполне возможно, что масоны пытались организовать какие-то кадры политической оппозиции. Это было так понятно в России, только что пережившей бурную эпоху 1905 года и первых двух Государственных дум. Характерной чертой русского масонства тех лет был, по-видимому, факт связанности его с французскими масонскими ложами. Русские масоны как бы светили заемным светом с Запада. Так, по данным, опубликованным в печати (особенно Мельгуновым и некоторыми другими), в Москве в годы 1906-1911 существовала ложа "Астрея", связанная с именем психиатра Н. Н. Баженова, а в Петербурге -- "Северная звезда", возглавлявшаяся "оратором" М. С. Маргулиесом и "секретарем", кн. Д. Бебутовым. По тем же данным, в Петербурге существовала ложа "Космос", в которую вошли -- возможно, еще во Франции -- профессора Русской высшей школы в Париже 1906-07 гг. Максим Ковалевский, Е. Вл. де Роберта, Е. Аничков, Ю. Гамбаров. Среди масонов этой французской школы называли также Вырубова, Кедрина, Амфитеатрова. Об участии В. А. Маклакова уже в этот ранний период в масонском движении мы время от времени наталкиваемся в печати. Так, например, А. Тыркова-Вильямс ("На путях к свободе") описывает свою встречу с Маклаковым в Париже в 1905 г.: "Маклаков в первый раз меня видел. Но это не по- мешало ему как-то незаметно сделать масонский знак. В Париже я смутно слышала, что проф. М. Ковалевский открыл в Париже русскую ложу. В нее вошли многие мои знакомые, включая Е. И. Аничкова" (стр. 200). Это происходило за границей. Но вот И. В. Гессен, касаясь этого вопроса, приводит некоторый материал уже о русском масонстве. "Насколько мне известно, -- пишет он, -- М. М. Ковалевский был родоначальником русского масонства конца прежнего века. Русская ложа, отделение французской ,,Ложи Востока", была им торжественно, по всем правилам обрядности, открыта, а через несколько лет, в виду появившихся в „Новом времени" разоблачений, была -- за нарушение тайны -- усыплена надолго и вновь воскресла уже в нынешнем веке... Замечательной для России особенностью было, что ложа включала элементы самые разнообразные -- тут были и эсеры (Керенский), и кадеты левые (Некрасов), и правые (Маклаков), которые в партии друг друга чуждались, и миллионеры купцы и аристократы (Терещенко, граф Орлов-Давыдов), и даже члены ЦК эсдеков (Гальперн), которые открыто ни в какое соприкосновение с другими организациями не входили" (стр. 216-217). Последняя часть цитаты из воспоминаний Гессена подводит нас ближе к участию масонов в русской политике в 1915-17 гг. Между тем есть кое-какие упоминания о масонах более раннего периода, представляющие некоторый интерес. Так, заслуживает внимания -- под углом зрения изучения масонства -- известный эпизод с разоблачением главы эсеровской Боевой организации Азефа, провокаторскую роль которого раскрыл не кто иной, как бывший директор Департамента полиции Лопухин, сосланный за это по приговору суда в Сибирь. Есть книжка, посвященная Александру И. Браудо, вышедшая в Париже в 1937 году, в которой ряд русских политических деятелей посвятил статьи ему, как общественному и культурному деятелю. В этой книге напечатаны статьи В. Бурцева и А. Аргунова, устанавливающие место А. И. Браудо в деле разоблачения предательской роли Азефа. Оказывается, что А. Аргунов, прибывший в Петербург нелегально по поручению заседавшего в Париже суда над Азефом, и имевший поручение лично получить подтверждение из уст Лопухина, б. директора Департамента полиции, о роли Азе- фа, благодаря А. И. Браудо мог встретиться с Лопухиным на частной квартире адвоката Е. С. Кальмановича, и б. директор Департамента полиции сообщил делегату ЦК эсеров все нужные ему сведения. Как мог А. И. Браудо, сотрудник Публичной библиотеки, еврейский общественный деятель, устроить эту встречу? Только по масонской линии. Как мог решиться Лопухин пойти на свидание к Кальмановичу с делегатом ЦК эсеров? Только по масонкой линии. Как мог Лопухин выдать эсерам государственную тайну о провокаторской роли Азефа? Конечно, только по масонской линии. И хотя в упоминаемых эпизодах масоны ни разу не называются, совершенно очевидно, что Лопухин и Браудо были связаны по линии масонства. Иначе даже нельзя понять этот эпизод, в котором скромный общественник -- еврей Браудо -- мог располагать непосредственным контактом с главой политической полиции. (См. Александр Исаевич Браудо. Сборник очерков и воспоминаний, стр. 93-101). 3. Тайная полиция и масоны. Нет сомнений, что задолго до первой мировой войны политическая полиция время от времени проводила наблюдение за масонами. Результатом этих наблюдений явились статьи и заметки пресловутого Манасевича-Мануйлова ("Маски" в "Новом времени"), конечно, о "жидомасонах" на основании сведений, почерпнутых им в недрах охранки. О возникающем порой интересе к масонам даже у царя рассказывал генерал Герасимов, начальник Петербургского охранного отделения. Для установления связи между русскими и французскими масонами был послан в 1910 г. Департаментом полиции в Париж коллежский ассесор Алексеев, донесение которого, кстати, дает возможность установить, что ген. Курлов и некоторые другие лица пытались (правда, неубедительно) через своих агентов записать убийство П. А. Столыпина в 1911 г. за счет масонов, якобы заинтересованных в его устранении. Красочное донесение Алексеева стоит частично процитировать, чтобы блике познакомиться с нравами охранки и, в частности, с той информацией, которая была представлена царю. Вот что доносит Алексеев генералу Курлову: "От лиц, стоящих близко к здешним масонским кружкам, удалось услышать, что покушение на г. председателя Совета министров находится в некоторой связи с планами масонских руководителей... Уже с некоторых пор к г. председателю Совета министров делались осторожные, замаскированные подходы, имеющие склонить его высокопревосходительство на сторону могучего сообщества. Само собой разумеется, попытки эти проводились с присущей масонству таинственностью и не могли возбудить со стороны г. председателя никаких подозрений... Масоны повели атаку и на другой фронт, стараясь заручиться поддержкой какого-либо крупного сановнего лица. Таким лицом, говорят, оказался П. Н. Дурново, который сделался будто бы их покровителем в России, быть может, имея на это свои цели. Когда масоны убедились, что у них есть такая заручка, они уже начали смотреть на председателя Совета министров как на лицо, могущее им служить скорее препятствием... Масоны были обеспокоены тем обстоятельством, что у власти стоял г. председатель Совета министров. В печати проскользнула однажды статья, заявляющая, что его высокопревосходительство находится „под влиянием масонов, действующих на него через его брата А. Столыпина". („Гроза", No 153 и „Русская правда", No 13)... За границей же на премьер-министра смотрят, как на лицо, которое не пожелает принести масонству ни пользу, ни вред. Это последнее убеждение... побудило руководителей масонства Притта к заключению, что г. председатель Совета министров является для союза лицом „бесполезным", и следовательно, в настоящее время, когда масонство собирается нажать в России все свои пружины -- даже вредным для целей масонства... Масоны ожидали в июле месяце каких-то событий. Тайные парижские руководители не сообщали о том, в каком именно виде события эти выльются, и только теперь по совершении факта, здешние масоны припоминают о каких-то слабых намеках на г. председателя Совета министров, политикой которого верховный масонский совет был недоволен. Говорят, что руководители масонства... подтолкнули исполнение того плана, который был только в зародыше. Чисто „техническая" сторона преступления и кое- какие детали обстановки, при которой возможно было совершить покушение, была подготовлена через масонов... При теперешней постановке этого дела (охраны) покушение возможно лишь при посредстве масонских сил... без помощи которых ни один революционный комитет не сможет ничего привести в исполнение". Этот пространный документ, извлечения из которого мы цитируем по книге П. Щеголева "Охранники и авантюристы" (М., 1930), не имел, конечно, прямого отношения к масонам, но он проливает свет на попытки Департамента полиции по свежим следам убийства П. А. Столыпина направить внимание влиятельных кругов и царя на масонский след, якобы причастный к этому убийству, и тем отвести усиленно циркулировавшие слухи о прямой ответственно≥ ген. Курлова, на которого молва указывала пальцем, который был предан суду, отмененному по личному приказу царя. Мы указывали на тщательную засекреченность масонского движения в России, особенно в период, когда масоны стали активизировать свою деятельность. Но, конечно, трудно было предполагать, что для Департамента полиции эта деятельность оставалась тайной. На деле оказалось, что среди русских масонов действовало полицейской око. А. Тыркова-Вильямс в своих воспоминаниях довольно подробно характеризует кн. Бебутова, кадета и масона, освещавшего деятельность и тех, и других по поручению тайной полиции. "Когда весной 1906 г., -- пишет Тыркова, -- понадобились деньги на устройство клуба, Бебутов привез Петрункевичу 10 тысяч рублей. Как выяснилось после революции, деньги дала охранка, чтобы ввести Бебутова в кадетские верхи". Он издал по-русски за границей сборник "Последний самодержец" (это было, примерно, в 1910 г.) и ему удалось ввести и распространить его в России, вероятно, тоже при содействии охранки (Стр. 398 и др.). Бебутов играл своеобразную роль в русской общественной жизни вообще. Пишущему эти строки известно, что он основал довольно обширную русскую библиотеку в Берлине, которую передал на хранение правлению германской социал-демократической партии по договору, подписанному А. Бебелем, Германом Мюллером и др. в 1911 г. о том, чтобы библиотека после освобождения России была передана русским социал-демократам, но при условии, если большевики объединятся с меньшевиками в одной партии. Бебутов был уполномоченным графа Орлова-Давыдова, члена Государственной думы и масона, в своем дворце -- по сообщению Мельгунова -- собирающего заседания военной масонской ложи. На средства Орлова организован был в Берлине Комитет по оказанию помощи русским, находившимся там во время первой мировой войны. Словом, это была пестрая и даже загадочная фигура. В февральскую революцию, когда обнаружилась его связь с департаментом полиции, по требованию известных адвокатов Зарудного и Соколова, он был подвергнут домашнему аресту (один из масонов, Маргулиес, считал недоказанной его службу в охранке, хотя Бебутов не отрицал, что он не то информировался, не то информировал Манасевича-Мануйлова). В. Л. Бурцев, со своей стороны, считал Бебутова немецким агентом, что недавно получило подтверждение в вышедших в Англии документах из архива немецкого министерства иностранных дел: "Germany and the Revolution in Russia 1915-1918" Edited by. Z. A. B. Zeman. London, 1958. 4. Ритуал. Политический смысл масонства. Да будет позволено здесь в порядке личного отступления дать пишущему эти строки свидетельское показание об одной провинциальной ложе масонов, рассказ о которой мне привелось слышать осенью 1918 года на нарах большевицкой тюрьмы от приятеля, почему-то решившегося нарушить тайну и исповедоваться. Для меня этот рассказ прозвучал фантастически. "Помните, -- рассказывал он, -- как в 1915 г. к нам приезжал по дороге на фронт член Государственной думы Колюбакин. Он уж оттуда не вернулся -- кажется, пал жертвой несчастного случая. Провел он у нас два дня, и за это время основал у нас масонскую ложу." -- Я не был приглашен на заседание и в ложу не вошел, -- продолжал мой сосед по нарам, -- довольно скоро после того к нам приехал другой член Государственной думы, К., с которым я был знаком с 1913 г. Вот тогда я был приглашен на собрание, и К. был, тот, кто вводил меня в ложу. Я был к этому подготовлен. Один из друзей, обычный участник наших политических совещаний тех лет, запрашивал меня предварительно, согласен ли я вступить в ложу масонов. Не помню, какие мотивы он приводил. Он только, во-первых, требовал от меня обещания держать в секрете весь разговор, и во-вторых, спросил, готов ли я всем пожертвовать, вплоть до самой жизни, в борьбе за истину и свободу. Когда я дал ему положительный ответ, о сообщил мне о предстоящей встрече с К. -- К. принял меня в кабинете хозяина квартиры, служив шей местом наших обычных политических совещаний. Меня удивил прежде всего ритуал приема в ложу. Я читал об этом и думал, что ритуал давно отменен. К. повязал мне глаза, поставил мне ряд вопросов (содержания их не помню), про чел формулу присяги, в которой были сакраментальные слова о готовности отдать жизнь за истину и свободу, -- и я вслед за ним повторил эту формулу. По окончании присяги он вручил мне перчатки в знак посвящения, поцеловал меня и за руку ввел в другую комнату. Тут сняли повязку с моих глаз, и я увидел десяток своих старых знакомых, местных деятелей, ранее уже приведенных в ложу. Мне было не по себе, когда эти люди, которых я обычно называл по имени-отчеству, величая меня "братом", говорили мне "ты", целовали и позд равляли с посвящением в ложу. -- Спустя некоторое время, -- закончил мой сосед по нарам, -- стали появляться другие люди, не состоявшие чле нами ложи, пришли и вы, открылось наше обычное полити ческое совещание: доклад прибывшего из Петербурга депута та на актуальные темы и оживленная дискуссия, в которой приняли участие присутствовавшие в качестве представи телей той или другой партии или политической группировки. Под впечатлением этого рассказа и некоторой другой информации не раз я задумывался над политическим смыслом существования масонских лож. В основе их деятельности лежал принцип объединения, принцип коалиции разнопар-тийных сил. Но наши политические совещания, по общему решению, строились на этом принципе, который и немасонами также разделялся. В России в годы первой мировой войны влияние партий (не только в массах, но и среди интеллиген- ции) было невелико, их авторитет довольно-таки поблек, почему созыв коалиционных совещаний не встречал ни с какой стороны возражений. Не случайно даже немногие большевики, действовавшие в Петрограде или Москве, не говоря уже об эсерах или меньшевиках, охотно являлись на пестрые совещания до революции у Коновалова, Горького, Кусковой. В 1915-16 гг. все в России предчувствовали приближение великих канунов грядущих исторических событий. Редко произносилось слово революция. Ее призрака во время войны боялись, да кроме того среди либеральных и радикальных политиков преобладали оптимисты, весьма прекраснодушно смотревшие вперед и в душе, не смотря ни на что, надеявшиеся на "эволюцию". Двор и партия оголтелой реакции были изолированы в стране. В бюрократической твердыне были пробиты крупные бреши. Каждый офицер, кружок, каждая редакция либеральной газеты представляли собой очаг недовольства и требовали перемен. В этих условиях масоны, как политически беспартийная организация, абсолютно ничем не отличались от других. Единственное, может быть, что в глазах масонов оправдывало их существование, это засекреченность организации, которая была продиктована, по-видимому, своеобразной философией масонов, "теорией элиты", которую они разделяли, воззрениями, в которых, если угодно, даже были элементы вождизма. В обоснование этой теории был положен довольно верный факт низкого уровня политической культуры в России, молодость, слабая организованность и незрелость политических партий. Но вот с наступлением февральской революции, казалось бы, должно было прекратиться засекреченное существование конспиративных кружков. Создавалась обстановка, при которой на политической арене действуют открыто, под контролем общественного мнения легальные политические партии, со своими ЦК, с ежедневной печатью, со своими фракциями и представительством в муниципалитетах и земствах, в органах революционного самоуправления, таких как Советы, наконец, во Временном правительстве и во всех созываемых им совещаниях или учреждениях со всеми их исполнительными органами. Зачем же и в этой обстановке сохранили свое существование масоны? Естественно возникает у немасонов вопрос: почему в 1917 г. сохраняли масоны свои конспиративные кружки при свете дня -- как это было во мраке ночи? Неужели они видели корректив к слабостям и недостаткам русской политики в том, чтобы закулисная и не носившая никакой ответственности "элита" взяла на свою совесть судьбы страны и революции и в своих засекреченных кружках решала и вязала все трудные вопросы о войне и мире, о власти и анархии, о корниловщине, о большевизме. Вопрос этот не лишен значения в историческом и политическом разрезе. И теперь, когда все тайное постепенно становится явным, особенно остро этот вопрос задевает и волнует русских политиков, которые не принадлежали к масонским кружкам, но бесспорно играли роль в русской политике в эпоху первой мировой войны и февральской революции. И если мы начали изложение -- для конкретности -- со списка деятелей, вошедших в русскую политику с позиций масонства, то, пожалуй, будет уместно привести перечень русских деятелей разных партий, которые никогда не были масонами. А ведь удельный вес их в русской жизни был не мал! Достаточно назвать П. Н. Милюкова, И. И. Петрункеви-ча, В. Д. Набокова, М. М. Винавера, П. Б. Струве, Ф. И. Родичева, И. В. Гессена из кадет, Г. В. Плеханова, А. Н. Потре-сова, И. Г. Церетели, Ф. Д. Дана, Ю. О. Мартова, из меньшевиков, В. М. Чернова, А. Р. Года -- эсеров, С. П. Мельгунова, Л. М. Брамсона, В. Мякотина -- из народных социалистов, чтобы понять, какой фактический раскол вносили масоны в русскую политику, во все партии, в эпоху войны и в февральскую революцию. 5. Дворцовый переворот и массы. Возрождение и активизация новейшего масонства относится, по-видимому, к 1915 году, когда все политические противоречия старого режима, особенно в связи с войной, военными поражениями и экономической разрухой, достигли большого напряжения. Пользуясь работой С. П. Мельгунова, в которой собрано много данных об общественных настроениях этого времени, о планах, возникших в разных кругах, упиравшихся на первых порах не столько в революцию, сколько в идею государственного переворота путем дворцового заговора, можно установить, что работа масонов шла двумя каналами, не всегда соприкасавшимися между собой, хотя, может быть, имевшими общее, разумеется тайное, руководство. Один из каналов шел в направлении объединения элементов, могущих совершать самый "акт", поддерживавших связи в дворцовых кругах и контакты с военными (гвардия, генералы), другой канал связывал общественные круги, проникал в Государственную думу, оказывая воздействие на печать. Хотелось бы тут подчеркнуть, что несмотря на разно-калиберность и разнопартийность составов масонских лож, и даже несмотря на то, что многие масоны были в рядах противников или критиков Прогрессивного блока, сумевшего под руководством П. Н. Милюкова пробить существенную брешь в цитадели бюрократии, вплоть до министров и великих князей, в общем масонов, как и Прогрессивный блок, характеризовали стремление не доводить неизбежно нарастающего политического кризиса до революции во время войны. Так или иначе, между этими обоими каналами общественного недовольства масонство пыталось действовать в качестве "связующего звена", пыталось стать "закулисной дирижерской палочкой", чтобы "управлять событиями". С. П. Мельгунов считает, что в основную головку политического масонства входила тройка, состоящая из следующих лиц: Н. В. Некрасова, А. Ф. Керенского, и М. И. Терещенко. Эта тройка в 1916 году, по его данным, превращается в пятерку, к указанным лицам прибавляются А. И. Коновалов и И. Н. Ефремов. На основании воспоминаний, вышедших на французском языке, Мельгунов рассказывает еще об одном кружке масонов, "левом центре", в Государственной думе, в составе четверки: Керенский и Чхеидзе от трудовиков и социал-демократов (меньшевиков) и Некрасов и Колюбакин -- от левых кадет. Но ни думская четверка, ни центральная пятерка, по-видимому, не играли той руководящей роли, какую играло основние ядро, первоначальная тройка: Некрасов, Керенский, Терещенко. Насколько можно судить, функции между членами этой тройки распределялись таким образом: в то время как Некрасов держал связь с либеральными кругами, земцами, членами Государственной думы, Керенский обрабатывал и втягивал в сферу масонского влияния радикалов и социалистов разных мастей, Терещенко вел работу среди военных. Во всяком случае к кружку А. И. Гучкова, о котором было рассеяно столько слухов и с которым молва в первую очередь связывала всякие планы о дворцовом перевороте, о пронунциаменто, Терещенко имел непосредственное отношение. Если прибавить к этой тройке А. И. Коновалова и (уже значительно менее известного) прогрессиста из Государственной думы И. Н. Ефремова, влиятельных в торгово-промышленных кругах, то мы получим, что все нити возможных перемен в политическом режиме России, во всяком случае по масонской линии, были сосредоточены в руках пятерки. Вопрос об отстранении царя и царицы возникал не раз в течение войны. Князь Г. Е. Львов на совещании земских и городских деятелей, среди которых известны имена Н. И. Астрова, А. И. Коновалова, В. А. Федорова, М. В. Челнокова, С. А. Смирнова, Н. М. Кишкина, И. П. Демидова и др. -- неоднократно, исходя из чисто патриотических побуждений, восклицал: "С таким царем победить немцев нельзя!". В этих же кругах окрепла мысль о необходимости во всяком случае отстранить императрицу, "немку", ставшую особенно опасной под влиянием Распутина, в период, когда на фронте и даже в ставке заговорили об "измене". Шедшая по рукам переписка между Гучковым и генералом Алексеевым подливала масла в огонь, а ноябрьские речи 1916 года в Государственной думе Милюкова, Шульгина и др., вымаранные цензурой, имели оглушительный успех и вызывали самый широкий резонанс в стране и особенно среди военных. Мельгунов отмечает в упомянутой своей книге, как ген. Алексеев постепенно втягивался в конспирацию, и приводит запись, сделанную М. Лемке в ставке еще 9 ноября 1915 года: "Между Гучковым, Крымовым, Коноваловым, Алексеевым зреет какая-то конспирация, какой-то заговор, которому не чужд еще кое-кто" (См. стр. 143-164,165-179, 180-198). Кто только тогда ни говорил о дворцовом заговоре, о планах отстранения царя! Кулуары всяких съездов, не меньше чем кулуары Государственной думы, были полны разнооб- разных слухов этого рода. Известно было о совещании великих князей (их собралось 16) с целью побудить Николая Второго решительно переменить политику, об интервенции великого князя Николая Михайловича в этом направлении. Мемуаристы рассказывают о миссии тифлисского городского головы Хатисова, беседовавшего с великим князем Николаем Николаевичем о необходимости низвержения царя. А Родзян-ко передает, что великая княгиня Мария Николаевна столь откровенно в беседе с ним высказалась по этому вопросу, что он просил считать этот разговор "несуществующим". Среди планов заговора того времени существовал так называемый морской план, о котором сообщил впоследствии Шульгин: предполагалось пригласить царицу на броненосец и увезти ее в Англию. Возможно, что заодно намечалось увезти туда и царя. Вообще мысль у потенциальных заговорщиков не останавливалась перед далеко идущими выводами, и вопрос об изоляции царя от царицы перерастал в вопрос о добровольном и принудительном отречении императора. Тень Павла Первого вставала над троном Николая Второго, и в случае дворцового переворота, судя по намекам, дело могло закончиться цареубийством. С. П. Мельгунов, пытавшийся докопаться до сути, пришел к выводу, что кроме такого рода разговоров, были и люди, непосредственно причастные к заговору. Воспоминания А. И. Гучкова, частично опубликованные незадолго до второй мировой войны, хотя и не дают оснований считать, что он сам был масоном, но допускают возможность того, что примерно к ноябрю 1916 годда существовала находившаяся в прямой связи с масонским центром тройка в составе Гучкова, Некрасова и Терещенко -- два последних, как выше указано, были руководящими членами масонский организации. При этом можно считать установленным, что один из них, Терещенко, был связан с кружком, в который входили тот же А. И. Гучков, ген. Крымов, и князь Д. Вяземский -- кружком, откуда мог выйти непосредственный исполнитель. Как известно, с заговором, с планом дворцового переворота в разных его вариантах, опоздали. Он намечался, по разным сведениям, после убийства Распутина, на январь или февраль 1917 года. Но, по-видимому, уже шла скачка на приз, кто придет раньше к финишу: дворцовый переворот, который должен был предотвратить революцию, или революция. В этом историческом поединке заговорщики опоздали, и пришла революция. Одна из задач масонства, упиравшаяся в идею заговора, таким образом не получила своего выполнения. Биографии почти всех промелькнувших здесь деятелей масонства широко известны. Стоит только напомнить о двух лицах, входивших в кружок заговорщиков: ген. Крымова и князя Д. Вяземского. Последний погиб 2 марта 1917 года от шальной пули, попавшей в его автомобиль во время объезда казарм вместе с А. И. Гучковым. Что касается ген. Крымова, то он ранней осенью 1917 г. примкнул к выступлению Корнилова и после неудачи его покончил самоубийством. 6. Временное правительство и масоны. О деятельности масонов по общественно-политической линии до сих пор ничего неизвестно. Вполне возможно, что они сами (и их деятельность) растворились в бурном море политической активности, которую в эти годы представляла собой Россия, особенно в ее интеллигентской части, и очень трудно будет будущему историку установить, что именно специфически-масонского было внесено в оживленную работу Земского и Городского союзов, Военно-промышленного комитета, в Государственную думу и в Особые совещания при Думе, которые привлекали к себе общественное внимание. В конце концов, цели масонов совпадали с целями политических деятелей немасонов, да и методы работы были те же, если не считать конспиративности организации, созданной масонами. Чем, в самом деле, отличалась в период существования Прогрессивного блока деятельность немасона П. Н. Милюкова от деятельности масона В. А. Маклакова? Или деятельность С. П. Мельгунова от деятельности Е. Д. Кусковой? Или А. Ф. Керенского -- от А. Н. Потресова? Насколько можно судить по мемуарам, один из вопросов, которым масоны особенно интересовались, был вопрос о составе будущего правительства -- министерства доверия или ответственного министерства. С. П. Мельгунов приводит в своей книге "На пути к дворцовому перевороту" (стр. 170-172) лич- ное письмо Е. Д. Кусковой, в котором она рассказывает, как 6 апреля 1916 года в ее квартире в Москве было созвано совещание представителей разных партий, которое занималось составлением списка членов будущего правительства России -- за год до революции, причем в этот список вошли почти все имена, составившие в 1917 г. Временное правительство. Но дело-то в том, что списки, подобные Кусковскому, в те годы циркулировали повсюду, ибо все это были депутаты и лица очень популярные в России -- ничего не было легче, чем такой список составить. Тем более, как пишет Кускова, при составлении списка "вращались в пределах кадетов и октябристов. О Керенском тогда никто и не вспомнил", как не вспомнили о Чхеидзе, Скобелеве, Гвоздеве, хотя на собрании были и социалисты. Возможно, что о социалистах не говорили, потому что считалось, что социалисты, особенно социал-демократы, не войдут в коалиционное, с преобладанием буржуазных элементов, правительство. С некоторой натяжкой можно допустить, что собрание у Кусковой состоялось по масонской линии. Это было "собрание из всех партий", причем не из представителей, а персонально приглашенных. Но, как не без иронии заключает Мельгунов, "предусмотрительные люди", заготовлявшие впрок правительство, были повсюду, и "политические лаборатории" функционировали в разных окружениях. Милюков в своих мемуарах приводит список членов будущего правительства, составленный на квартире П. Рябушинского еще 13 августа 1915 года. (Алданов пишет, что в 1916 г. в кабинете кн. Г. Е. Львова в гостинице "Франция" был составлен список членов будущего Временного правительства февральской революции (за исключением Керенского): в нем фигурировали Милюков, Гучков, Львов, Набоков, Шингарев, Маклаков, Коновалов и др. Если попытаться понять роль масонов в этот период канунов февраля, то надо придти к заключению, что они склонны были держаться в тени, и главные их фигуры еще не выдвигались как претенденты на власть: Керенский, Некрасов, Терещенко. Их час наступил с первыми трубными звуками февральской революции. Когда пришла февральская революция, Комитет Государственной думы вместе с "контактной комиссией" совета рабочих и солдатских депутатов в ночь на 3 марта выработал список членов Временного правительства, и П. Н. Милюков ночью выступил в Таврическом дворце перед народом на митинге, представляя первых министров революции. Его положение оказалось нелегким. "Всего труднее, -- пишет Милюков в своих мемуарах, -- было рекомендовать никому не известного новичка в нашей среде, Терещенко, единственного среди нас „министра-капиталиста". В каком „списке" он „въехал" в министерство финансов? Я не знал тогда, что источник был тот же самый, из которого был навязан Керенский, откуда исходил республиканизм нашего (т. е. кадетского) Некрасова и Ефремова. Об этом источнике я узнал гораздо позднее" (стр. 311, 312). И. В. Гессен освещает этот вопрос в своих мемуарах более подробно, припоминая свои тогдашние беседы с Милюковым. "По-видимому, -- пишет он, -- масонство сыграло некоторую роль при образовании Временного правительства. Недоуменно я спрашивал Милюкова, откуда взялся Терещенко, никому до того не известный чиновник при императорских театрах, сын миллионера, да притом еще на посту министра финансов, на который считал себя предназначенным Шингарев, смертельно предпочтением Терещенко обиженный. Милюков отвечал: „Нужно было ввести в состав правительства какую-нибудь видную фигуру с юга России". И потом эта видная фигура вытеснила Милюкова и сама заняла его место министра иностранных дел. Когда это случилось, Милюков говорил: „При образовании Временного правительства я потерял 24 часа (а тогда ведь почва под ногами горела), чтобы отстоять кн. Г. Е. Львова против кандидатуры М. В. Родзянко, а теперь думаю, что сделал большую ошибку. Родзянко был бы более на месте". Я был с этим вполне согласен, но ни он, ни я не подозревали, что значение кандидатуры как Терещенко так и Львова скрывалось в их принадлежности к масонству" (стр. 216-217). Во Временном правительстве февральской революции, как мы знаем, исключительная роль выпала на первых порах на долю князя Львова, а затем Керенского. Некрасов и некоторые другие тесные единомышленники его составляли бессменное основное ядро. Если до революции роль масонского руководства была завуалирована, то в февральскую революцию в правительстве члены этого руководства под другими личинами или в персональном плане заняли весь фасад. Милюков уделил в своих воспоминаниях немало места и много желчи для характеристики курса Временного правительства. "Когда дело дошло до моего ухода из правительства, -- пишет Милюков, -- именно Керенский в заседании правительства предоставил себе удовольствие объявить мне, что „семь членов правительства" решили ... переместить меня в министерство народного просвещения", (неприемлемое для Милюкова). "Кто были эти „семеро"? Конечно, прежде всего „триумвират" из Керенского, Некрасова, Терещенко. Затем два правых -- Влад. Львов и Годнее. Кто же были остальные двое? А. И. Коновалов, личный и политический друг Керенского, и князь Львов" (стр. 329-330). И Милюков обобщает наблюдения, сделанные им в правительстве: "Я хотел бы подчеркнуть еще раз связь между Керенским и Некрасовым и двумя названными министрами -- Терещенко Коноваловым. Все четверо очень различны и по характеру, и по своему прошлому, и по своей политической роли; но их объединяют не одни только радикальные политические взгляды. Помимо того они связаны какой-то личной близостью, не только чисто политического, но и своего рода политико-морального характера. Их объединяют как бы взаимные обязательства, исходящие из одного и того же источника. Из сделанных здесь намеков можно заключить, какая именно связь соединяет центральную группу четырех" (стр. 332-333). Как мы уже выше указали, Милюков, в силу разных соображений, не хочет называть кошку -- кошкой, а масонов -- масонами, и ограничивается как говорят, прозрачными намеками, но и их вполне достаточно, чтобы получить представление о месте и влиянии масонов в февральской революции и в событиях 1917 года. Стоило бы остановиться еще на одном моменте, поговорить о нитях, связывающих в этот период русских масонов с французскими. Ведь Франция, можно сказать, это прародина русского политического масонства. К сожалению, по литературе трудно проследить эту сторону вопроса. Однако, самый факт взаимовлияния довольно бесспорно вытекает из ссылок того же Милюкова на соглашения Керенского с Альбертом Тома, эмиссаром Франции, которые имели значение и в вопросе коалиционного правительства и о направлении внешней политики (стр. 354, 374). Не будем здесь углублять анализ деятельности конспиративного кружка масонов и их руководящей элиты в февральской революции. Мы знаем, что имена кн. Львова, Керенского, Некрасова, Коновалова, Авксентьева, Чхеидзе и других носили самые ответственные деятели этой эпохи. Мы можем только ограничиваться недоумением: как это могло случиться, что после жестокого поражения, которое потерпела русская демократия, масоны не сочли нужным поделиться своей, масонской, интерпретацией событий и объяснить, что дало им право моральное и формальное ставить перед совершившимися фактами общественное мнение?.. 7. Большевики и масоны. В сумме вопросов и загадок, связанных с масонским движением, некоторый интерес представляет собой вопрос: были ли масоны среди большевиков? На этот вопрос следует ответить положительно. Среди большевиков, как и среди социалистов других толков, были масоны. Об эсерах-масонах свидетельствует факт видного участия Керенского в масонском движении. Из меньшевиков-масонов названы имена Чхеидзе, Гальперна. Между прочим, И. В. Гессен именует А. Я. Гальперна членом ЦК эсдеков, что неверно, ибо Галь-перн был членом партии, но никогда не входил ни в какое руководящее партийное учреждение. В порядке восстановления истины отметим здесь, что Милюков, в своих воспоминаниях говоря о совещаниях у Кусковой, где составляли правительство, упоминает среди присутствовавших двух социал-демократов, и обоих относит к большевикам. В отношении Эм. Л. Гуревича-Смирнова, это абсолютно неверно, ибо он всегда был меньшевиком довольно правого, ревизионного толка, участник всяких общественных и газетных начинаний Е. Д. Кусковой и С. Н. Прокоповича, и Милюков только по необъяснимому недоразумению приписал его к большевикам. Что касается подхода большевиков к масонскому движению , то об этом очень трудно сказать что-нибудь определенное. В советской литературе, исторической или мемуарной, редко можно встретить упоминание о масонах. Разумеется, никакой попытки осветить это явление и внести в него новые данные, там не сделано. Любопытный образчик того, что допущено в этой области, представляет собой следующих отрывок из мемуаров Андрея Белого "Между двух революций" (Москва, 1934, стр. 316), который также характерен для всего облика этого сумбурно-пламенного поэта, в последний период своей жизни подыгрывавшего коммунистам своими анти-капиталистическими настроениями. Вот цитата из Белого о русских масонах, в которой собран подлинный букет и неосведомленности, и злобы. "Есть еще, стало быть, что-то присевшее за капитализмом, что ему придает такой демонский облик; мысль о тайных организациях во мне оживала; об организациях каких-то капиталистов, вооруженных особой мощью, неведомой прочим; заработала мысль о масонстве, которое ненавидел я; будучи в целом неправ, кое в чем был я прав; но попробуй заговорить в те годы о масонстве, как темной силе, с кадетами? В лучшем случае получил бы я дурака: какие такие масоны? Их нет. В худшем случае меня заподозрили бы в бреде Шмакова. Теперь, из 1933 года, все знают: Милюков, Ковалевский, Кокошкин, Терещенко, Керенский, Карташев, братья Астровы, Баженов, мрачивший Москву арлекинадой „Кружка", то есть люди, с которыми мне приходилось встречаться тогда или позднее, оказались реальными деятелями этих моих бредней, хотя, вероятно, играли в них жалкую, пассивную роль. Теперь обнаружено документально: мировая война и секретные планы готовились в масонской кухне..." Цитату продолжать не стоит. Нужно только подчеркнуть, что замечания Андрея Белого, будто к 1933 году "обнаружены документы", по меньшей мере, преувеличено. Никаких документов большевики не опубликовали, и, разумеется, меньше всего данных об участии большевиков в русских ложах. Впрочем, из того, что известно до сих пор, можно с определенностью утверждать, что известный адвокат Н. Д. Соколов, всегда тяготевший к большевикам и находившийся с ними в связи, был масоном. Можно предполагать, что участник совещания Кусковой по составлению Временного правительства, названный в воспоминаниях Милюкова И. И. Степанов-Скворцов, старый большевик, никогда не изменивший Л