Курт Кламан. В диком рейсе --------------------------------------------------------------- Перевел с немецкого Л. МАКОВКИН Журнал "Вокруг света" Рисунки В. КОЛТУНОВА --------------------------------------------------------------- Мы должны были сниматься с якоря назавтра в полдень. Но прежде чем это произошло, "Артемизию" ожидала маленькая сенсация: на судно явился Мак-Интайр... Нам позарез нужен был еще один кочегар. Место у котла левого борта пустовало. Парень, что прежде шуровал топки, не вернулся в Дурбане с берега. Обязанности его вынуждены были разделить остальные, и эта дополнительная каторжная работа в адской жаре кочегарки была у ребят просто как кость в горле. Я как раз сменился с вахты и стоял рядом с Жоржем у релингов, когда прибыл новый кочегар. -- Эй ты, ублюдок! -- раздался на пирсе зычный голос. -- Дорогу королю ирландскому! Или ты не рад его прибытию? Это был Мак - Интайр. Рикша остановился в нескольких шагах от трапа. Подъехать ближе ему мешали тюки с товаром. Портовый инспектор, португалец, приказал рикше, мускулистому негру банту, высадить своего пассажира. Тот отстегнул лямку и опустил оглобли коляски на землю. Однако седок и не подумал сойти, а остался гордо сидеть на потертом бархатном кресле, словно король на своем троне. Наверное, инспектору и впрямь следовало немного усомниться: вдруг рикша на самом деле привез сюда короля ирландского? По крайней мере, у парня были и корона, и мантия: поношенная шестипенсовая кепочка и застиранная кочегарская блуза с оторванным правым рукавом. Старые широкие парусиновые штаны свисали складками, а довершали наряд веревочные туфли, которые моряки повсюду плетут от скуки из старой каболки. Впрочем, инспектор, самонадеянный толстяк, уже и думать забыл об этом "чокнутом" морячке и всецело погрузился в свои товарные махинации. Ирландец сидел, прямой как столб, и -- необыкновенное дело! -- его костистое лицо прямо-таки светилось. Даже здесь, в Африке, па нем не было ни малейшего следа загара. Трудно сказать, что же, собственно, в этом лице сразу бросалось в глаза. Черты его были мелкие, и острые, кожа -- тугая, гладкая; блестящие белые зубы прикрыты узкими губами. Да плюс ко всему -- маленький острый носик и неглубокие глазные впадины, в которых сидели водянистые глазки. Крохотные уши плотно прижимались к черепу, и поначалу мне показалось, что их и вовсе нет. Мы перевесились через релинги в предвкушении спектакля, ощущая, что основные события еще впереди и что на судно явился необычный бичкомер (1), непростой "истребитель рома". Тех-то мы прекрасно знали -- взвинченных, обидчивых, отличающихся большой нелюбовью ко всякого рода работе. "Король ирландский" был совсем не такой. Он продолжал сидеть в коляске и требовал, чтобы его довезли до самого трапа. Вокруг собрались люди. Работа приостановилась. Словно бледный монумент, восседал ирландский кочегар на выцветшем бархате своего трона-кресла. Не стесняясь в выражениях, он поносил инспектора и докеров, которые не освобождали ему дорогу. От столь ярого упрямства люди растерялись. -- Не дай бог, увидят это "дед" или чиф (2),--сказал я, -- они ведь мигом наладят его с судна. -- Ну нет, этого парня им на четыре кости не поставить, -- отозвался Жорж. На шум выглянули из кают-компании офицеры и тоже стали наблюдать за представлением с палубы. Инспектор между тем закусил удила. Он закричал на ирландца и попытался даже вытащить. его из коляски. Однако тот по-прежнему глыбой восседал в своем кресле. Инспектор кликнул на помощь десятника-метиса. -- Сейчас ты увидишь потрясающий аттракцион, -- сказал мне Хапни. -- Король ирландский совершит перелет со своего трона прямиком в воду. Взгляни на ручищи этого метиса. Он же сделает из парня отбивную! Однако к тяжелой руке, опустившейся на его плечо, ирландец отнесся не с большим трепетом, чем к обыкновенной докучливой мухе. Он небрежно смахнул ее в сторону и тут же с молниеносной быстротой (мы едва успели уловить это движение) выдвинул вперед нечто бледное, вроде шатуна паровой машины. "Шатун" ухватил жирного инспектора за запястье и раскрутил в воздухе. Тянул же тот, ей-ей, не меньше чем на два центнера. Неистовый ирландец без всяких видимых усилий вертел орущего благим матом толстяка над головой -- совсем как ковбой, собирающийся метнуть лассо. И вдруг, прочертив в воздухе четкую траекторию, пухлое тело перемахнуло через наши швартовы и метрах в пяти от пирса шлепнулось в воду. У Хайни выпала изо рта сигарета. Не проронив ни слова, глазели мы на происходящее. Нет, там, внизу, сидел не человек. Это была хорошо смазанная машина! Стоило "машине" сделать несколько шагов к воде, как зрители тотчас попрятались за вагонами и грудами ящиков. Ирландец вытащил из кармана окурок и, чиркнув спичкой, с удовольствием затянулся. Затем размеренным шагом подошел к ящикам, заслонявшим ему дорогу к трапу. Не обращая ни малейшего внимания на безбилетных зрителей, он нагнулся и с легкостью опрокинул весь штабель в воду, словно тяжелые ящики были не более чем картонками из-под обуви. Полный достоинства, вернулся он к коляске, уселся на "трон" и снова отдал приказ рикше подъехать к самому трапу. Здесь он вышел, заплатил (мы поняли это по довольной мине банту) королевские чаевые и гордо прошествовал на наше судно. Мы стремглав кинулись на левый борт. Ящики колыхались в воде. Мокрого насквозь инспектора выудили грузчики. Полицию звать он не стал. Позора и без того было достаточно. Срывая злость, он гонял своих людей, требуя поскорее извлечь ящики из воды. Сойдет ли это "королю" с рук? Едва ли: ведь офицеры видели все с палубы. Ирландец поднялся по трапу на бак и спросил меня: -- Как называется коробка? Словно считая, что и так сказал слишком много, он остановился и выжидательно полуобернулся к нам, впрочем, не удостаивая никого взглядом. Вопрос был задан тоном, не терпящим отсрочки. -- "Артемизия", Гамбург, -- сказал я, в. мыслях видя себя уже летящим по воздуху. -- Откуда? -- спросил он. -- Из Занзибара, -- поспешил ответить Хайни. Всем нам вдруг стало как-то очень неуютно, едва этот человек глянул на нас своими бледными рыбьими глазами. На его правом предплечье я разглядел татуировку: большая рыба-молот и рядом цифры, вероятно, даты. Он перехватил мой взгляд и спросил: -- Куда идете? -- В Дурбан, -- тотчас ответил я. -- Рыбу-молот видел? -- Нет, но других больших рыб... -- Я тебя о чем спрашиваю, о других или о рыбе-молоте? -- Никакого молота... -- пролепетал я. Все остальные слова застряли у меня в горле. "Придержи язык, -- скомандовал я мысленно сам себе. -- Что тебе за дело до этой проклятой рыбы?" Мы и верно не видели ни одной из них. Может, в этом углу земли их всего-то и было--раз-два, да обчелся. И вообще, что надо этому парню, который обрезает у другого слова возле самого рта, словно эскимос, жующий тюленье сало? А эта идиотская манера знакомиться подобным образом со своей же братвой -- кочегарами и триммерами (3). И после всего мы должны стоять вместе с ним у котлов, сидеть за столом, спать в одном кубрике? Нет, похоже, этот малый не из наших... Я отошел от фальшборта и направился вслед за кочегарами к люку котельной. Видно, общаться с ирландцем и у них. не было ни малейшего желания. "Король", сделав несколько шагов по направлению к нашей группе, произнес: -- Я -- Мак-Интайр. Зовите меня Мак,--и зашагал в кубрик. -- Мы будем звать тебя Мак-Рыба, -- проворчал Хайни ему вслед. -- Любопытно, как поладит с новеньким наш дорогой Джонни, этот чертов подлиза? -- сказал Фред. Джонни был донкименом-- старшим кочегаром. -- Если он ухватит Джонни за шкуру, как того портового инспектора, -- заявил Хайни, -- да шваркнет о переборку котельной, то придется нам искать нового старшого. Мы прикинули, что в принципе это было бы не так уж и плохо. -- Ладно, -- сказал Жорж, -- пошли лучше в кубрик -- посмотрим на парня вблизи. Мы не поверили своим глазам: Мак-Интайр восседал в столовой на месте донкимена и с аппетитом поглощал его паек, не спеша запивая еду холодным чаем. Я даже потряс головой: уж не мерещится ли? Нет, это определенно должно закончиться катастрофой. Теплых чувств к Джонни мы не питали, но все-таки шутка зашла слишком далеко. Жорж вышел вперед, вытер платком вспотевший лоб и сказал: -- Меня это, конечно, не касается, но на всякий случай знай: то, что ты лопаешь, -- это паек донкимена. Мак-Интайр и ухом не повел. Челюсти его продолжали размеренно перемалывать пищу. Он невозмутимо содрал шкурку с последнего кусочка донкименской сухой колбасы и целиком отправил его в рот. -- И место, на котором ты сидишь, Мак-Интайр, -- тоже место донкимена, -- продолжал Жорж, -- Ты, конечно, сам не маленький, но я все же хочу тебя предупредить: так не делают, и добром это не. кончится. Парень по-прежнему сидел себе и всем видом показывал, будто мы здесь -- все семеро -- для него не более чем воздух. Мы потихоньку начали свирепеть. Новичок нагло ломал наш священный порядок -- то единственное, что делало возможным совместную работу и жизнь столь различных по характеру и темпераменту людей, собравшихся со всех концов света. Мак-Рыба медленно поднялся, напялил свою кепочку и подошел к иллюминатору. Жалкие остатки донкименского пайка сиротливо лежали на столе. Ирландец как зачарованный уставился в иллюминатор -- туда, где за портовым молом виднелся блистающий Индийский океан. Его безразличие выглядело столь провокационным, что все мы просто шипели от желания задать ему хорошую трепку. С другой стороны, мы ведь сами только что наблюдали. спектакль на пирсе и воочию убедились, какая титаническая сила таится в этом клубке мускулов. Не изменив позы, ирландец слегка наклонил голову к Жоржу, который стоял к нему ближе всех. Глаза его все так же смотрели куда-то вдаль. -- Когда ты видел рыбу-молот в последний раз, кочегар? -- Чтоб она обгадилась, твоя проклятая рыба! Я уже сказал тебе, что ты сидел не на своем месте. Мак-Интайр уставился на Жоржа. -- Я спросил о рыбе-молоте. Так когда? -- с угрозой в голосе повторил ирландец. Мы отступили назад. Хайни на-пружинился. Все остальные прижались к переборке и замерли в ожидании. Жорж был среди нас самым старшим. Завести его на драку было довольно трудно, но и страха он не знал. -- Черт побери, я никогда не видел рыбу-молот, -- сказал Жорж. -- И вообще, Мак-Интайр, ты сам отлично знаешь, что судовая обшивка мешает наблюдению за рыбами. В кочегарке нам приходится заниматься иными делами. Он отвернулся от Мак-Интайра. Тот продолжал стоять в прежней позе. Мы подались на палубу: судно должно было отходить. Понятно, говорили мы в основном о, создавшейся ситуации. -- Является какой-то тип, сжирает чужой паек, и ему не могут дать за это по морде! -- возмущался Хайни. --- Только и ждет зацепки, чтобы подраться и выкинуть кого-нибудь в иллюминатор, словно селедку, -- подливал масло в огонь Фред. По трапу прогрохотали ботинки донкимена. Мы заметили, что он не в духе. Настолько не в духе, что самое разумное -- вовсе не попадаться ему на глаза. Пусть сам увидит, что осталось от его пайка. Донкимен шагнул через комингс в столовую и тотчас заметил новичка, который по-прежнему, не спуская глаз, смотрел на воду и не обращал ни малейшего внимания на вошедшего. Джонни подошел к чайнику, собираясь отхлебнуть из него. -- Почему чайник пустой? -- спросил он нас. Мы уже собрались в столовой и стояли, теснясь к переборке. -- Кто-то его, видимо, высосал, -- ответил Ян. Это сразу повело донкимена на скандал. -- Кто здесь вылакал чай, зная, что я заступаю на вахту? -- с угрозой спросил он. -- Спроси новичка, может, он тебе скажет, -- дипломатично ответил Фред. Однако Хайни не был бы Хайни, если бы тут же не подсыпал перца: -- Спроси уж заодно и о том, кто слопал твой паек. За спиной старшого Хайни чувствовал себя куда увереннее. Высказав все, чтобы подначить Джонни, мы отступили назад и сгрудились около двери. В глазах донкимена засверкали молнии. Мы и не пытались унять его. Он постоянно срывал злость на более слабых и молодых и утверждал свою власть, устраивая множество мелких пакостей. Если бы Мак-Интайру удалось спихнуть его с трона, было бы только здорово. Куда хуже, если Джонни поладит с новичком. Союз силы и подлости? Ну нет! -- Кто сожрал мои продукты?-- сдавленным голосом спросил Джонни. -- Какой дерьмовый бичкомер посмел спереть мой паек? Такую чудовищную наглость донкимен не в силах был постичь. Он подошел к столу, сначала выдвинул свой ящик, затем вынул его совсем и, вытаращив глаза, уставился на его зияющую пустоту. Лишь кучка крошек да сухая колбасная шкурка остались там. Джонни обвел всех взглядом. Он знал, что никто из нас не решился бы на подобную шутку. Продукты выдавались по субботам. Сегодня вторник. Это означало, что донкимен четыре дня должен питаться черным хлебом с маргарином, наблюдая, как остальные едят бутерброды с колбасой и сыром. Сам он мастерски делил свой паек так, что ему всегда хватало продуктов до очередной раздачи. Ни единого раза, ни на миллиметр не отошел он от тех семи надрезов, что заранее делал на колбасной шкурке. А тут стоит чужой, расхристанный бичкомер, в желудке которого перевариваются его колбаса и сыр, украденные из ящика и слопанные просто так, за здорово живешь. Нет, этот разбой следовало жестоко покарать --- и немедленно. -- Так это ты, навозная жижа? -- прорычал Джонни и ринулся на Мак-Интайра. Тот все еще нс мог оторваться от созерцания моря. Казалось, он вовсе не заметил беснующегося донкимена. Ухватившись правой рукой за медный обод иллюминатора, он даже высунул в него голову, словно старался разглядеть в воде нечто диковинное. И вдруг, увидев, должно, быть, в стекле иллюминатора отражение занесенного кулака, ирландец отпрянул в сторону и цепко захватил правой рукой запястье донкимена. С силой выворачивая руку противника, Мак-Интайр вынудил этого громилу встать на колени. Захват, по-видимому, был страшнейший. Джонни пытался трепыхаться, но железные руки гнули его книзу. Он знал, что мы наблюдаем его поражение. Никогда еще мы не видели Джонни столь беспомощным. Он склонил колени перед каким-то бродягой и не мог подняться. Впрочем, впечатление было такое, что ирландец не. рад своей победе. Гладким и бесстрастным казалось его лицо. Этот триумф был для него чем-то вполне обыденным. Донкимен судорожно хватал ртом воздух, глаза его вылезали из орбит; он все еще не мог постичь, что за жуткая сила пригвоздила его к полу. Имей он прежде хоть малейшее подозрение, что такое может произойти, он попытался бы применить какой-нибудь хитрый контрприем. Но теперь ужасные тиски сдавливали его запястье и тянули вниз. Он уже лежал на полу ничком, извиваясь от боли. И вдруг Мак-Интайр отпустил его, уселся па банке, достал из кармана окурок и всунул его п рот. Закуривая, он сказал всем нам так, словно и не. было рядом побежденного донкимена: -- Значит, никакой рыбы-молота за последние недели вы нс видели? Джонни скосил глаза на нас, словно хотел прочесть на лице каждого степень своего позора. Он пс знал, что ему теперь делать: снова броситься на ирландца или разгонять нас. Там, на банке, сидел новый повелитель -- король в потертой рабочей блузе с оторванным рукавом. Мы молча расступились перед ним, когда Мак-Йнтайр поднялся и пошел прочь из столовой. -- Подъем, подъем! -- прокричал триммер Вилли, пришедший из кочегарки будить очередную вахту. Наконец Джонни встал, повязал вокруг шеи платок, надвинул на брови кочегарскую фуражку и безмолвно удалился в котельную... Моя вахта начиналась в полночь. Я лег на койку, чтобы немного поспать. Но сна не было. Все необычайные события этого дня вновь проходили передо мной. Я поймал себя на том, что отдергиваю краешек занавески, чтобы взглянуть на нижнюю койку напротив. Ее занял ирландец. Но койка была пуста, только грязный соломенный матрац лежал на ней. Подо мной спал Жорж, вместе с которым мне предстояло заступать на вахту. Я удивился тому, что не слышу его знакомого тихого посапывания. Свесившись с койки, я увидел, что не спит и он. -- Жорж, -- позвал я потихоньку, -- сейчас придет Мак-Интайр и ляжет на койку. Что же будет дальше? -- Что дальше? -- ответил Жорж. -- Эта противная рыба будет жить вместе с нами. Конечно, приятного мало, но ведь "списать" его мы не можем. Немного погодя в кубрик вошел Мак-Интайр. Я наблюдал за ним сквозь щель в занавеске. Он стоял спиной ко мне. Я едва осмелился дышать, чтобы не выдать себя. Ирландец подошел к своей койке, и я увидел, как он достал из кармана штанов какую-то штуковину. Я пригляделся и вздрогнул: Мак-Интайр держал в руках револьвер! Иметь оружие на судне строжайше запрещалось. И вдруг у этого парня в руках "пушка". Зачем? Ведь он и так -- король кочегарки. Полный душевного спокойствия -- наблюдателей он, казалось, не опасался,--.ирландец приподнял матрац и положил под него оружие. В кубрике было душно. У ирландца на лбу крупными каплями выступил пот. Единым махом он сбросил с себя блузу и парусиновые штаны. Торс его, казалось, состоял из одних только сухожилий и мышц. Сухожилия стальными тросами тянулись от запястий вверх, к мощным плечам, к шее. Мак-Интайр вышел из кубрика, а через несколько минут вернулся, держа в руках болт длиной сантиметров в двадцать. Зачем он ему? Прежде чем я успел придумать какой-либо подходящий ответ, ирландец приложил тупой и довольно толстый болт к деревянной обшивке переборки и одним резким ударом кулака вогнал его в доску. На болт он повесил свои вещи. Мак-Интайр уселся на койку и, вытащив из кармана потертых штанов какой-то небольшой предмет, стал с любовью его рассматривать. Не иначе, вещица была самым драгоценным его достоянием -- плоская маленькая шкатулка, размером не более двух спичечных коробков. Она была богато инкрустирована и сработана так изящно, что в нашей убогой обстановке казалась святыней. Крышку и боковины ее украшал отливающий голубизной перламутр с золотым орнаментом. По углам крышки красовались самоцветы, а в середине сверкал большой драгоценный камень. Откуда у парня такая ценность? Как попала она в заскорузлые руки ирландского кочегара? Что он -- убил телохранителя махараджи или ограбил сокровищницу Александра Македонского? А может, пользуясь своей нечеловеческой силищей, разбил бронированные двери египетского национального музея в Каире или обокрал дворец далай-ламы? Мак-Интайр осторожно, прямо-таки нежно провел пальцами по краю шкатулки. Повинуясь действию потайного механизма, крышка откинулась. В шкатулке оказалась маленькая шахматная доска. Мак-Интайр принялся неторопливо втыкать крошечные фигурки в отверстия, проделанные в клетках поля. Но что это были за фигурки! Изящнейшие резные штучки из слоновой кости, стилизованные под рыб. Вместо обычных коней были морские коньки, слонами служили дельфины, киты выступали в роли ладей. Ферзей заменяли сирены с рыбьими хвостами. А короли! Одним из них был Нептун с трезубцем в руке, а другой... -- я не верил своим глазам! -- другой король представлял собой хитро изогнувшуюся рыбу-молот! "Белые" были отделаны золотом, "черные" -- серебром. Каждая фигурка покоилась на цоколе слоновой кости и снабжалась шипом, при помощи которого она держглась в гнезде на поле. У рыбы-молота по обеим сторонам головы горели глаза-рубины. Увлеченный, я, не отрывая глаз, смотрел из-за своей занавески на это диво дивное. Ирландец начал игру. Казалось, он совершенно позабыл о том,, где. находится. Мак-Интайр пошел пешкой -- маленькой изящной рыбкой. Играл он против "золотых", во главе которых была рыба-молот. Конечно, ему приходилось двигать фигурки и той и другой стороны, но на лице его откровенно было написано, кому он столь яростно пытается объявить мат. "Съеденные" фигуры ирландец с нежностью складывал в особый кожаный кармашек на внутренней стороне крышки. Я полагал, что он полностью ушел в свою игру. Ни единым взглядом не удостаивая наше обиталище, переставляя кончиками большого и указательного пальцев серебряного слона -- дельфина, чтобы объявить шах золотому королю -- рыбе-молоту, он произнес: -- Вы не знаете и не видели, что лежит под моим матрацем. Поняли? Этот человек казался мне псе более зловещим, а поведение его я мог объяснить только тем, что он не всегда и сам представляет, что говорит и что делает. Конечно, все, кто был в кубрике, поняли его. Но что мы могли ему ответить? Да он, видимо, вовсе и не ждал нашего ответа. Я заставил себя отвернуться к переборке, хотя, ей-богу, охотнее понаблюдал бы за исходом игры. Спал я очень неспокойно и проснулся от сильной качки, перекатывающей меня и койке то к самой переборке, то к краю. Наверху была непроницаемо-черная ночь. Дул свежий ветерок. В слабом свете ночника я разглядел, что Мак-Интайр крепко спит. И тотчас меня снова захватили мысли об этом странном человеке и его "пунктике" насчет рыбы-молота... Пробило восемь склянок. Пришел Хайни и поднял нас на вахту. Он старался побыстрее проскользнуть мимо ирландца, хотя и тщательно скрывал свой страх. Мак-Интайр промычал только традиционное "ол райт". Потом мы все вместе шли по шаткой палубе к кочегарке, чтобы сменить предыдущую вахту. Мак-Интайр искусно балансировал при качке. Безусловно, это был испытанный моряк. "Посмотрим теперь, что ты за кочегар", -- подумал я. В колючем чаду, возникающем при очистке топок от шлака и всегда заполняющем всю котельную, мы сошли вниз. Чем глубже мы спускались по замасленным ступеням, прижимая платки ко рту, тем плотнее и горячее становился чад. Заслонки топок слабо светились в дымной мгле. Возле них, как тени, двигались вахтенные. Мак-Интайр подошел прежде всего к манометру, затем отворил дверцы своих трех топок и проверил, каков там огонь. Лишь после этого он сменил Фреда. -- Котлы заполнены, первая и вторая топки очищены от шлака, -- доложил Фред, и ирландец повторил доклад. Потом он проверил запасы угля перед своим котлом. Мак-Интайр больше ничего нс сказал. Он уселся на угольную кучу и воткнул в рот окурок. Вдруг мы услышали его сухой голос: -- Чтобы вы были в курсе! Никто не понял, что он хотел этим сказать. Мак-Интайр продолжал: --- Никаких пререканий здесь внизу, поняли?! Мы делаем нашу работу, а остальное нас не касается! - - И угрожающим тоном добавил: - Не должно касаться! После всего, что произошло, меня трудно было чем-либо удивить, и я с трудом удержался от вопроса: а что же, собственно, может произойти здесь, внизу? Мак-Интайр встал, взял стальную кочергу и без всяких видимых усилия согнул ее о колено под прямым углом. Эта демонстрация силы должна была придать его словам должный вес. Очевидно, он хотел предупредить, чтобы мы не вмешивались в его дела. Сменившаяся вахта начала подниматься на палубу, у людей поджилки тряслись от страха. Мак-Интайр снова разогнул кочергу. Заметив, что на ней все же остался изгиб, он сунул ее в топку, раскалил докрасна и отрихтовал двадцатифунтовой кувалдой. Из своего бункера я сидел, как передернулось лицо Жоржа. Он стоял у котла, сердито сжав в зубах сигарету, и отгребал от своих ног кучу горячей золы. Жар отбрасывал светлые блики на его тощее тело. У соседнего котла стоял чужой, который осмелился посягнуть на наши порядки. С таким трудом удалось нам найти правильный ритм между работой и едой, сном и пахтой. Мы долго притирались, приноравливались один к другому, узнавали сильные и слабые стороны каждого и наконец мало-помалу сжились. А теперь на судне появился Мак-Интайр -- возмутитель спокойствия, который угрожал нашим священным устоям. Он играючи управлялся со своими топками. Без труда бросал тяжелые куски угля в самое чрево огня. То, что для нас было каторжным трудом, этому парню казалось детской забавой. Ирландец закрыл дверцы топок и снова уселся на кучу угля. Достав шахматную шкатулку из кармана, он открыл ее и начал готовиться к партии. Маленькие фигурки, перламутр и камни на шкатулке пылали в отсвете топок. Вдруг раздался скрежет. Раздраженный Жорж бросил совок на железный настил и подошел к ирландцу. -- Так что же означает этот твой номер с кочергой, Мак-Интайр? -- зло спросил он. -- Ты что, собираешься учить нас, старых кочегаров, как надо работать? Упрямо набычившись, ирландец взял черными пальцами серебристую фигурку рыбы и воткнул в следующее поле. Затем он прервал игру, медленно встал, бросил взгляд на манометр и открыл дверцу топки. Засовывая тяжелую кочергу глубоко в жар, он сказал, не глядя на взбешенного Жоржа: -- Я хотел пояснить, что здесь не должно быть никаких скандалов. Кочегарьте как хотите, но не вынуждайте меня, бога ради, не вынуждайте поднимать на вас руку! Он надавил на кочергу, с силой отодрал шлак от колосников, так что топка загудела, и добавил, словно заклиная: -- Не могу я этого! -- Почему же это ты должен поднимать на нас руки? -- закричал Жорж. -- С какой стати ты собираешься раздавать нам оплеухи?! Да кто ты такой? Проклятая треска! Влез к нам -- и что же теперь? Наша работа станет от этого легче? Дрожа, я поднялся из бункера. Моя рука медленно нащупывала рукоятку двадцатифунтовой кувалды. Качка стала ощутимее. Старая тетка "Артемизия" брыкалась как ненормальнаця. Большие куски угля перекатывались по настилу. Кочегарам и триммерам приходилось все труднее. Я понимал, что Жорж пошел в открытую. И что я должен быть на его стороне, если человек-молот попробует пустить в ход руки. Но кувалда не потребовалась. Балансируя на железных листах настила, Мак-Интайр направился к чайнику с пресной водой. Напившись, он снова уселся в уголок играть в шахматы. Его широкая спина казалась распльшчатым светлым пятном на черном фоне стены котельной. Мы для него более не существовали. Жорж пошел к своей топке, и я тихо сказал ему: -- Я рядом, Жорж. Из бункера мне все видно. -- Нет необходимости, Куддель, -- ответил он. -- Я уж с ним и один как-нибудь справлюсь. Наверху, должно быть, сменили курс, и "Артемизию" стало качать еще сильнее. Сквозь завесу угольной Пыли я тащил свою корзину к котлу. Дышать было почти невозможно. Я прикрыл платком рот и пос. В глаза лезла всякая дрянь. По щекам бежали слезы. Но я старался, как Черт: в затылке у меня сидел страх. Я думал о Мак-Интайре. Мне никак не удавалось натащить ему достаточное количество угля для котла. Кто мог поручиться, что Мак-Интайр не поколотит меня, если уголь подойдет к концу? Когда я вывалил очередную двухцентнеровую корзину у топок, ирландец вдруг встал, сунул шахматы в карман и направился ко мне. -- Ты будешь играть со мной! Страх парализовал меня. Играть в шахматы с сумасшедшим? Нет уж, увольте! -- Мак, я не умею играть в шахматы, -- возразил я, хотя это было совсем не так. -- Я только иногда наблюдаю за игрой. -- Ты будешь играть, сказал я или нет? Ты умеешь играть. Я видел, как в кубрике ты подсматривал за мной. Давай, начинаем! Жорж молча чистил свои топки. Бросив быстрый взгляд в его сторону, я заметил, что он не упускает меня из виду. Что мне еще оставалось? Мы уселись друг против друга на кусках угля. И если быть Честным, меня очень заинтересовали диковинные маленькие шахматы. Так хотелось подержать их в руках! Мак-Интайр прокоптился дочерна: в трансваальском угле много пыли. Только там, где по его телу струился нот, виднелись светлые дорожки. Итак, я сидел напротив этого странного человека. Почему он выбрал именно меня? В шахматы на судне играли почти все. Может быть, он почувствовал, что за моим страхом прячется еще и любопытство? Ничто в лице ирландца не намекало па его особую симпатию ко мне. Бескровные губы были плотно сжаты, водянистые глаза равнодушно блестели на перепачканном угольной пылью лице. Маленькие, сверкающие чудо-шахматы он положил на колени. Руки с обожженными ногтями какое-то мгновение ласково ощупывали боковину шкатулки. Легкий нажим на драгоценный камень -- и крышка поднялась. Мак-Интайр повернул доску так, что я должен был играть за короля рыбу-молот. Играл я тогда не так уж скверно, и меня охватило честолюбивое желание показать ирландцу, на что я способен. Однако уже через десять минут моему королю пришлось худо. Ферзя -- маленькую сирену -- я потерял, равно как и обе ладьи и коня -- морского конька. На следующем ходу серебряный слоп-дельфин Мак-Интайра угрожал мне шахом. Как. избежать опасности? Близость черной горы мускулов сбивала меня с мысли. Жорж захлопнул дверцы своих топок и стоял позади ирландца. Он был хорошим игроком, мы с ним часами просиживали за. доской. Мажет быть, он хотел подать мне знак? Я украдкой взглянул на друга. На покрытой, черной пылью стенке котла он рисовал меч. Вот крестообразная рукоятка, вот длинный клинок. Я поразмыслил немного и склонился над крошечными фигурками. Меч? Конечно, Жорж имел в виду пешку. Я нашел выход! Одна моя пешка-рыбка пробилась далеко вперед. Вместо того чтобы уводить золотую рыбу-молот из-под угрозы шаха, я передвинул пешку вперед. Ирландец все внимание сосредоточил на моем короле. Объявив шах, он просто задергался от волнения. Возможностей у меня было не так уж много. Мне следовало продвигать вперед пешку и одновременно выйти из-под шаха. Глаза моего противника горели фанатическим блеском, он лихорадочно искал путь к победе над рыбой-молотом, Я подумал, что Мак-Интайр, часто играя с самим собой, разучился следить за ходами противника. Из-под шаха я все-таки вышел. Теперь провести пешку оказалось сравнительно нетрудно. В глазах моего ирландца блеснул ужас, когда я снова ввел в игру золотую сирену. Теперь уже владыка морей Нептун был под шахом. Словно завороженный, склонился ирландец над доской. Рыбе-молоту улыбалась победа. Мы не знали, какова будет реакция Мак-Интайра, и теперь Жорж на всякий случай поглаживал рукоятку кувалды. Мой противник попал в западню. Никому на нашем пароходе и в голову не могло прийти, что происходит здесь, внизу, глубоко под ватерлинией. Освещаемые пылающими топками, мы сидели и играли в шахматы. Но это было нечто большее, чем обычная игра. Исходу партии одержимый ирландец придавал какое-то фатальное значение. Я играл теперь спокойно и рассудительно и вскоре снова объявил ему шах. Однако все мои козни, казалось, лишь убеждали Мак-Интайра, что это не я, а некая иная сила столь успешно играет против него. Сражался он отчаянно, однако его морской владыка оказался в безысходном положении. Следующим ходом я объявил ему мат. Ирландец вскочил. Несколько секунд он смотрел на меня пустыми глазами. Рот его открылся, руки судорожно подергивались. От испуга я выронил доску, и выскочившие из нее фигурки покатились в угольную пыль. Жорж одним прыжком оказался рядом со мной. Но ничего не случилось. Колени Мак-Интайра дрожали. Крепкие руки бессильно повисли. Потом он закрыл глаза и, почти не размыкая губ, выдавил: -- ОН снова здесь. Здесь! -- Кто здесь, Мак? -- отважился спросить я. Только теперь я окончательно убедился, что передо мной стоит несчастный, одержимый навязчивой идеей. Ирландец кинулся к железному скоб-трапу и, карабкаясь наверх, крикнул: -- ОН снова здесь. Здесь, рядом, и ОН знает, что я тоже здесь. Я попытался успокоить его: -- Послушай, Мак-Интайр, прочисти-ка лучше свои топки. Тут никого нет, успокойся, возьми себя в руки. Кто может знать, что ты здесь, в кочегарке, посреди Индийского океана? Однако ирландец вцепился в поручни и как бешеный рванул наверх. Жорж толкнул меня и крикнул: --- Живо! Беги за ним и смотри, чтобы парень чего-нибудь не натворил! Я поднялся наверх и, выскочив из люка в темноту, с трудом отыскал сумасшедшего ирландца. Он перевесился через фальшборт, напряженно всматриваясь во мрак. Несколько минут провел я на палубе. Ирландец перебегал с левого борта на правый, прикладывал руку козырьком ко лбу и упорно искал что-то на темной водной поверхности. Незамеченный, я нырнул в котельную. -- Жорж, -- сказал я, подойдя к его топкам, -- парень-рыба, должно быть, ищет рыбу-молот. Он явно на ней свихнулся. А за бортом ничегошеньки не видно. Прежде чем Жорж успел прокомментировать это сообщение, в кочегарку вернулся Мак-Интайр. Не проронив ни единого слова, он собрал фигурки и спрятал миниатюрные шахматы в карман. Затем занялся топками и, вычистив шлак, отхлебнул холодного чая. -- Держите меня за сумасшедшего? -- неожиданно нарушил молчание ирландец. Он стоял, опершись на лопату, и, освещаемый рубиновым жаром, выглядел как демон, явившийся из преисподней. -- Сдрейфили? Испугались ничтожного бродяги-кочегара? Драться со мной по-честному вы не станете: слишком я для вас силен. А вот засадить мне в спину лом -- на это вас, пожалуй, хватит. Впрочем, с сумасшедшим лучше не связываться. В крайнем случае, если уж он станет слишком докучать, запереть его -- и дело с концом. (Но ведь я никому не в тягость. Я делаю все, что мне положено. А до остального, до рыбы-молота, какое вам дело? Думайте что хотите! Произнеся эту длинную тираду, он схватил лопату и полез в бункер помогать мне. -- Мак, это моя работа, -- сказал я. -- Все восемь тонн, что нужны тебе, я перетаскаю сам. Именно за это мне и платят. Но удержать Мака было непросто. Играючи, он нагреб к бункерному люку огромную кучу, и мне оставалось лишь таскать уголь от бункера до топок. Никогда еще не бывало, чтобы кочегар помогал мне. Разве что иной раз Жорж. И то лишь в том случае, когда "коробку" нашу качало так, что таскать уголь из бункера корзиной было невозможно- Не будь поведение Мак-Интайра столь вызывающим, не прячь он под матрацем револьвер да не держи в голове эту рыбу-молот -- восхищению моему "королем ирландским" не было бы предела... Вахта наша подходила к концу. Джонни и его команда пришли сменять нас. Мак-Иитайр поднялся наверх. Мы постояли немного у фальшборта, прокачивая свежим морским бризом переполненные смрадом легкие. Перед нами лежал бархатисто-черный Индийский океан. Впереди мерцал слабый огонек,-- по всей вероятности, какой-нибудь пароход. Над нами распростерлось авездиое явбо. Ярко, отчетливо сиял удивительный Южный Крест. Мак-Интайром, казалось, снова овладела его навязчивая идея. Он стоял у релингов и, сжимая руками железные поручни, напряженно всматривался в ночную темень. -- Слышишь, что-то шлепает о борт и плещется? Это ОН! -- Да кто же, Мак, кто там, за бортом? -- опросил я и сам ответил: -- Никого нет, это судно режет штевнем воду. -- Ты ничего не знаешь. Это ОН объявил мне мат через тебя. И с первого же раза! ОН, должно быть, где-то рядом. Неужели это говорит тот самый могучий ирландец, который перепугал всех нас? Нет, не иначе существует еще и второй Мак-Интайр -- слабый и суеверный. -- Ты же боишься меня, -- сказал Мак, -- и все-таки объявил мне мат. Это был ОН! Мы вместе пошли в душ. Здесь я снова увидел бугры его мышц и стальные сухожилия. -- Мак, мне жаль тебя. Я тебя не боюсь: как-никак ты помогал мне в бункере. Только будь добр: оставь меня в покое со своей проклятой акулой! Ирландец повязал вокруг шеи платок и молча отправился в столовую пить холодный чай. Я быстро нырнул в койку, надеясь, что он не будет меня тревожить. Когда он вошел в кубрик, я притворился спящим. Жорж уже вовсю храпел за своей занавеской. Тусклая лампочка на подволоке подрагивала :в такт машине. Мак-Интайр сидел на краю койки и держал на коленях свою шахматную доску. Фигуры на ней по-прежнему оставались на той же позиции, при которой мы закончили игру. Ирландец недоверчиво взирал на поле, словно еще надеясь уклониться от мата. Он вытаскивал из гнездышек то одну, то Другую фигуру. Ничего не помогало. Мат был бесспорный. Бог морей горел. Долго бился Мак-Интайр над партией, затем сложил наконец фигуры в шкатулку, подпер голову руками и погрузился в мысли. Вдруг он сунул правую руку под матрац, медленно вытащил револьвер и извлек из него барабан. Три патрона поблескивали в нем. Неужели он хочет застрелиться? Встревоженный, я повернулся на другой бок, каждую секунду ожидая выстрела. Татуировка на предплечье, даты рядом с изображением рыбы-молота и этот ужас после- проигранной партии... Сколько ни раздумывал, я не мог отыскать в этом никакой взаимосвязи. Какая же здесь кроется тайна? Словно читая мои мысли, Мак-Интайр вдруг заговорил, и слова его четко звучали в тишине: -- Ты думаешь обо мне и не можешь заснуть. Но ты абсолютно ничего не знаешь о дубляже И о том, каково бывает, если его получают дважды. Я не понял ни слова, но почувствовал, что Мак-Интайр готов раскрыть свою тайну. Я отдернул занавеску, уперся локтем в край койки и вопросительно посмотрел на него: -- Дубляж? Что это такое, Мак? Я никогда не слышал этого слова, но полагаю, что оно французское. -- Ты сказал сегодня, что жалеешь меня. А раз так, я объясню тебе, почему-я расспрашиваю о рыбе-молоте. Ты услышишь, почему я так бесцеремонно обошелся с донкименом и зачем согнул кочергу в кочегарке. Но только не здесь. Пойдем на бак. Сейчас ночь, и я не хочу, чтобы это услышал кто-нибудь еще. Стараясь никого не разбудить, я вылез из койки и направился за ирландцем, захватив с собой табак и папиросную бумагу. Я полагал, что для рассказа Мак-Интайру потребуется некоторое время, а кроме нескольких "бычков", курева у него не было. -- Почему ты хочешь рассказать об этом именно мне? -- поинтересовался я. -- Потому что, как я заметил, ты непохож на них и способен мне поверить, -- ответил он. На баке мы уселись на кнехты, и я свернул две сигареты. Молча сделав несколько затяжек, Мак-Интайр начал: -- Перед тобой сидит преступник, дважды убийца. Если хочешь, у меня на совести даже больше людей, ведь я служил в Иностранном легионе. Но за два убийства я получил дубляж. Все случилось только лишь из-за моей проклятом богом силы. Я родился неподалеку от Дублина. Еще молодым парнем я уже мог пригнуть быка к земле, ухватив его. за рота. Но на суше для меня не было работы. Тогда я пошел в море, плавал на маленьком ирландском суденышке. Как-то раз в Корке, в портовом кабачке, я влип в драку с английскими солдатами и вынужден был обороняться. "Томми", которого я сбил с ног, так больше и не поднялся. Мои дьявольские руки с одного удара отправили его на тот свет. Меня засадили в каторжную тюрьму. Если ты попадешь когда-нибудь в окрестности Талламора, то увидишь большое красное здание. Я просидел там четыре года за убийство. Срок кончился, и я поклялся никогда больше, ни в каких стычках не пускать в дело свою правую руку. Вот она, посмотри повнимательней. Мак-Интайр поднес сжатый кулак к -моему лицу, и я отметил, что он был не очень-то большим и к тому же вовсе не походил на кулак убийцы. -- Кому-то мешало, чтобы я оставался жить в Ирландии, поэтому меня попросту вышвырнули из страны. Я нанялся кочегаром на "голландца", и в конце концов этот ржа