а, взять с собой в дорогу только самое необходимое, а остальное оставить в складе. Итак, мы прежде всего разбили лагерь, произвели необходимое определение места, накормили собак, отпустили их и затем забрались в палатку поесть и проверить по тетрадкам запасы своего провианта. Мы подошли теперь к одному из самых ответственных пунктов на нашем пути. Наш план нужно было составить таким образом, чтобы подъем оказался возможно более легким и вместе с тем, чтобы мы продвигались вперед. Расчеты следовало произвести тщательно, а все возможности как следует взвесить. Как и всегда, когда приходилось принимать важное решение, мы обсуждали его все сообща. Расстояние от этого места до полюса и обратно было 1100 километров. Перед нами был огромный подъем, а, может быть, и другие препятствия. Наконец, мы должны были обязательно считаться и с тем, что сила наших собак уменьшится до какой-то дробной части той силы, какая у них была сейчас. Поэтому мы решили взять с собой на сами провиант и снаряжение на шестьдесят дней, а остающийся провиант - еще на тридцать дней - и снаряжение оставить в складе. Базируясь на собственном опыте, мы рассчитали также, что сможем вернуться, сохранив двенадцать собак. Сейчас у нас было сорок две собаки. В наш план входило пользоваться всеми сорока двумя до плато. Там двадцать четыре из них будут убиты, а дальнейший путь мы станем продолжать на трех санях и восемнадцати собаках. Из этих последних восемнадцати, по нашему предварительному предположению, придется убить еще шесть, чтобы иметь возможность вернуться сюда с двенадцатью. По мере того, как число собак будет уменьшаться, и сани будут становиться все легче и легче. И когда наступит такое время, что у нас останется только двенадцать собак, мы сведем число своих саней до двух. И на этот раз наши расчеты оправдались полностью. Только в расчете дней мы допустили маленькую ошибку. Мы потратили на восемь дней меньше, чем было рассчитано. Число собак совпало. Мы вернулись к этому месту с двенадцатью собаками. После того как это было окончательно выяснено и все высказали свое мнение, мы вышли из палатки, чтобы заняться переупаковкой. Счастье, что стояла такая хорошая погода, - иначе подсчет провианта был бы неприятным делом. Весь наш провиант был в таком виде, что мы могли его считать вместо того, чтобы взвешивать. Наш пеммикан состоял из порций в полкилограмма. Шоколад, как и всякий шоколад, был разделен на маленькие куски, поэтому мы знали, сколько весит каждый. Наша молочная мука была насыпана в колбасообразные мешки по триста граммов в каждом, то есть ровно на один раз. Галеты обладали тем же свойством: их можно было считать; но это была кропотливая работа, так как они были довольно мелкие-. Таким образом, на этот раз нам пришлось пересчитать шесть тысяч штук. Наш провиант состоял только из этих четырех сортов, и оказалось, что подбор его был правильный. Мы не страдали от недостатка ни в "жирах", ня в "сахарах". Потребность в этих веществах при таких продолжительных путешествиях - весьма обычная вещь. Наши галеты являлись превосходным продуктом, состоявшим из овса, сахара и молочной муки. Конфекты, варенье, фрукты, сыр и т.п. были оставлены нами во "Фрамхейме". Свою меховую одежду, которой мы все еще не пользовались, мы уложили на сани. Теперь мы добрались до высот и, может случиться, что там она нам пригодится. Температура в -40o, которую наблюдал Шеклтон на 88o южной широты, мы тоже имели в виду, и в случае, если и у нас она встретится, мы сможем выдерживать долго если у нас будет меховая одежда. Да и кроме того, в наших личных мешках было немного вещей. Единственную бывшую у нас смену белья мы надели здесь, а старую вывесили для проветривания. Мы считали, что когда вернемся сюда через два месяца, то она проветрится достаточно, чтобы можно было надеть ее снова! Насколько я помню, и эти расчеты оправдались, Больше всего мы взяли с собой обуви. Если ноги будут сухи, то и выдерживать можно долго. Покончив со всем этим, мы все пятеро надели лыжи и двинулись к ближайшей видимой земле. Это была небольшая вершина в трех километрах от нас - вершина Бэтти. Она казалась невысокой и некрутой, но все же достигала высоты трехсот пятидесяти метров над уровнем моря. Хотя она и не была высока, однако, имела большое значение, так как с нее мы взяли все свои геологические образцы. Было как-то непривычно идти на лыжах, хотя я уже пробежал на них 620 километров. Всю дорогу мы катились, прицепившись за санями, и теперь оказались мало тренированными. Вечером мы почувствовали это на горных склонах. От вершины Бэтти подъем шел довольно круто, но местность была ровная, а наст превосходный, так что мы быстро продвигались. Сначала мы поднялись по отличному ровному горному склону на 420 метров над уровнем моря, затем прошли по небольшой равнинке. Отсюда вверх по такому же горному склону, как первый, и затем вниз по довольно длинному плоскому участку, который после небольшого пробега по нему начал очень медленно подниматься, пока, наконец, не перешел в маленькие ледниковые образования. Наша рекогносцировка кончалась у этих ледничков. Мы установили, что. путь этот, насколько можно было судить, проходим. Мы отошли от палатки на девять километров и поднялись на высоту семисот метров. Спускаться было чудесно. С двух последних горок мы катились вниз к барьеру со всей возможной быстротой. Мы с Бьоланом решили свернуть к вершине Бэтти, чтобы ступить ногой на настоящую твердую землю. Ведь мы не ступали по ней с сентября 1910 года, когда были на Мадейре, а теперь уж был ноябрь 3911-го. Сказано - сделано! Бьолан приготовился к изящному телемаркскому повороту и оправился с ним прекрасно, К чему я приготовился, я до сих пор и сам не возьму в толк. Только я покатился кубарем и проделал это с блеском! Я попал в сугробы под вершиной и не смог с этим справиться. Изумительно быстро я поднялся на ноги и покосился на Бьолама. Не знаю, видел ли он, меня во время всего происшедшего. Все же я промолчал о своей неудачной попытке и небрежно бросил: - Не так-то легко забыть то, чему ты однажды научился! Бьолан, .наверное, подумал, что я удачно выполнил телемаркский поворот. Во всяком случае, он был достаточно деликатен, чтобы сделать такой вид! На вершине Бэтти не было ни отвесных горных стремнин, ни глубоких пропастей, которые разжигали бы в нас желание полазать там. Мы просто отцепили лыжи и очутилась на самой вершине. Она была покрыта разбитыми обломками и не годилась для прогулок для людей, экономящих свою обувь. Было приято снова встать ногой на голую землю, и мы присели на камни, чтобы лучше насладиться представившимся нам случаем. Но "прелести камня" скоро дали себя почувствовать и заставили нас снова очутиться на ногах. Мы сфотографировали друг друга в "живописных позах", взяли с собой несколько камней для тех товарищей, кто до сих пор еще не ступал на обнаженную землю, и надели лыжи. Собаки, которые до этих пор все время рвались к голой земле, когда они видели ее, теперь не обращали на нее ни малейшего внимания. Они лежали на снегу и не подходили, к вершине. Между обнаженной землей и снежной поверхностью лежал блестящий сине-зеленый лед, доказывавший, что здесь в свое время текла вода. Собаки старались изо всех сил следовать за нами, но вскоре отстали. По возвращении мы поднесли своим товарищам подарки с земли. Не думаю, чтобы они их очень оценили. Я расслышал отдельные слова: "Норвегия" - "камни"- "огромное количество". Я связал их и понял, мысль. "Подарки" были сложены в склад, как не абсолютно необходимые при путешествии на юг. Собаки к этому времени уже начали становиться очень прожорливыми. Все, что попадалось им на пути, исчезало. Кнуты, лыжные крепления, обмотка саней и многое другое считалось ими лакомством. Стоило только хоть на одну минуту отложить что-нибудь в сторону, как это исчезало в следующее же мгновение. Были даже такие, которые жадно набрасывались на экскременты как свои собственные, так и своих товарищей. Когда дело дошло уже до этого, нам пришлось привязывать собак, так как это блюдо, повидимому, не было им полезно. На следующий день, восемнадцатого ноября, мы начали подъем. На всякий случай я оставил на складе записку о пути, по которому мы намеревались идти в горах, а также о нашем плане на будущее, о снаряжении, провианте и пр. Погода была, как всегда, чудесна, а наст очень хороший. Собаки шли, против ожидания, хорошо. Две довольно крутых горки они одолели лепкой рысцой. Казалось, не было таких трудностей, с которыми они не могли бы справиться. Поэтому то расстояние, которое мы прошли накануне и которое, как мы считали, будет более чем достаточно на сегодня, мы проехали с полным грузом в более короткий срок. Маленькие ледники, лежавшие выше, оказались довольно крутыми, и нам приходилось в некоторых местах поднимать лишь двое саней зараз, впрягая в них двойные упряжки. Ледники производили впечатление очень старых и совершенно неподвижных. На них не видно было никаких новообразовавшихся трещин. А старые были огромны и широки, но везде края их были совершенно закруглены, а сами трещины почти заполнены снегом. Чтобы не попасть в них при обратном спуске, мы ставили гурии таким образам, чтобы дорога между гуриями, выводила нас за пределы всяких опасностей. На этих горках нельзя было работать в полярной одежде. Высоко стоявшее яркое солнце сильно допекало нас, и нам приходилось снимать с себя большую часть одежды. Мы прошли мимо нескольких вершин высотою от 900 до 2000 метров. На одной из них снег был окрашен в краснобурый цвет. Наш переход за этот первый день был восемнадцать с половиной километров при подъеме на 770 метров. Наша лагерная стоянка в этот вечер была расположена на ледничке между огромными трещинами. С трех сторон нас окружали высоко вздымавшиеся вершины. Когда мы поставили палатку, две партии отправились вперед исследовать дорогу. Одна партия - Вистинг - Хансен - выбрала тот путь, который казался от палатки наиболее легким, а именно: по ходу ледника. Он быстро поднимался здесь до 1200 метров и терялся на юго-западе между двумя вершинами. Бьолан представлял собою вторую партию. По-видимому, он счел этот подъем слишком доступным и потому полез вверх по крутейшему горному склону. Я видел, как он исчез, словно муха в облаке. Мы с Хасселем занялись необходимой работой около палатки и в ней самой. Мы сидели себе, болтая понемногу, и вдруг услышали, как кто-то со свистом промчался мимо палатки. Мы переглянулись. Да, малый развил-таки ход! Мы и не сомневались в том, что это был, конечно, Бьолан! Он достаточно пробежался на лыжах, чтобы освежить старые воспоминания. У него нашлось многое, о чем нам порассказать. Между прочим, он нашел "прекраснейший спуск" на другую сторону. Что он подразумевал под словом "прекрасный", было для меня не совсем ясно. Бели спуск был так же "прекрасен", как и подъем, по которому Бьолан поднялся, то благодарю покорно! Но вот вернулись и другие. Их еще издали можно было слышать. Они тоже многое видели, - о "прекраснейшем" спуске не могло быть и речи; но обе стороны сходились на том печальном сообщении, что нам все-таки придется опять спускаться вниз. Все наши разведчики заметили под нами огромный ледник, который шел в направлении с востока на запад. Между обеими партиями произошел длительный спор, и обе стороны взаимно хаяли чужие "открытия". - Но, Бьолан, ведь мы же видели, что оттуда, где ты стоял, прямо вниз идет крутой обрыв. - Вы никак не могли меня видеть! Я же стоял к западу от вершины, которая расположена к югу от той вершины, которая... Я не стал слушать дальнейших споров. То, каким образом они исчезали из виду и каким образом опять появлялись, дало мне все основания для выбора того именно пути, которым прошла партия, прошедшая последней. Я поблагодарил усердных товарищей за их утомительное путешествие в интересах экспедиции и сейчас же заснул. Мне всю ночь снились горки и обрывы, и я проснулся от того, что будто бы Бьолан со свистом свалился с неба. Я еще больше утвердился в своем решении идти по пути второй партии и с этим снова уснул. На следующее утро мы долго обсуждали, не лучше ли будет сразу же запрягать в сани две упряжки и поднимать их в два приема. Лежавший перед нами ледник казался действительно довольно крутым для иного способа. Ведь здесь на очень коротком расстоянии подъем достигал 600 метров. Но нам хотелось сперва попробовать, как пойдет дело с одной упряжкой. Ведь собаки далеко превзошли все наши ожидания; может быть, им удастся осилить и это препятствие. Мы двинулись вперед шажком. Подъем начался сразу же - хороший моцион, после выпитого литра шоколада! Дело подвигалось не быстро, однако все же двигалось, тянулось. Часто казалось, что придется остановиться, но окрик каюра и резкий удар бичом заставлял собак вытягивать. Это было хорошее начало, и когда мы добрались до верха, то дали собакам честно заслуженный ими отдых. Проехав через узкий перевал, мы выехали на другую сторону. Перед нами открылась величественная панорама. Из перевала мы вышли на очень маленький плоский выступ, который в нескольких метрах отсюда круто спускался в лежавшую внизу долину. Кругом по всему горизонту высились одна вершина за другой. Теперь мы очутились за кулисами и могли лучше ориентироваться. Нам видна была южная сторона огромной горы Нансена. Дон Педро Кристоферсен был виден во весь рост. Между обеими этими горами можно было проследить ледник, поднимавшийся здесь уступами. Отказался чудовищно изрытым и потрескавшимся, но можно было проследить узкую непрерывную линию среди многих трещин. Мы видели, что тут можно будет пройти далеко, но видели также, что ледник не позволит нам воспользоваться собой по всей своей длине. Между первым и вторым уступами местность была, по-видимому, непроходима. Но мы заметили, что вдоль склона торы шла непрерывная поверхность - Дон Педро Кристоферсен помогал нам! К северу, вдоль горы Нансена, был один сплошной хаос - пройти там было невозможно. Мы поставили огромный гурий. Здесь мы взяли пеленги по всем румбам компаса. Я прошел обратно к перевалу взглянуть на барьер в последний раз. Новая горная цепь виднелась отсюда отчетливо и ясно. Было заметно, как она с востока поворачивала к востоко-северо-востоку, чтобы наконец исчезнуть на северо-востоке, примерно, около 84o южной широты. Судя по воздуху, можно было думать, что цепь эта продолжалась и дальше. По показанию анероида мы, пройдя перевал и находясь на выступе, были на высоте 1200 метров над уровнем моря. Спуск был единственным путем отсюда, и мы начали спускаться. Когда предпринимаются подобные спуски с нагруженными санями, то нужно проявлять величайшую осторожность, чтобы быстрота постепенно не возросла настолько, что справиться с ней будет уже невозможно. Если это случится, то можно не только искалечить собак, но и наехать на едущего впереди и повредить его сани. А в данном случае это было бы особенно неприятно, так как на санях были одометры. Поэтому, съезжая вниз мы подвязывали под полозья веревочные тормоза. Делалось это очень просто: вокруг каждого полоза обматывался кусок тонкой и крепкой веревки. Чем больше было таких оборотов, там, конечно, сильнее действовал тормоз. Искусство заключалось лишь в том, чтобы выбрать правильное количество оборотов, то есть правильный тормоз. Это удавалось нам не всегда, а потому, прежде чем мы спустились, произошло несколько столкновений. Один из каюров, очевидно, питал настоящую ненависть к подходящим для данного случая тормозам. Он сорвался с места с молниеносной быстротой, увлекая за собой ехавшего впереди. По мере накопления опыта мы стали справляться лучше, но все же часто разыгрывались забавные сцены. Одним махом мы спустились на 230 метров. Тут, прежде чем начать снова подъем, предстояло перейти широкуюнеудобную долину. Снег между горами был рыхлый, и собакам было трудно пробиваться по нему. Следующий подъем был совершен по очень крутым ледникам. Подъем на последний из них был самым крутым за все наше путешествие. Это был тяжелый труд даже и для двойной упряжи. Я понял, что идти впереди собак по этим кручам Бьолану пристало больше, чем мне, и предоставил ему занять это место. Первый ледник был крутой, но второй вел буквально на небеса! Приятно было смотреть, как Бьолан поднимался здесь на лыжах. Сразу было видно, что ему не впервой ходить по горам. Не менее интересно было наблюдать за собаками и каюрами. Хансен ехал один со своими санями. С другими - Вистинг и Хассель. Они двигались толчками, поднимаясь вверх шаг за шагом, Но все-таки мы взобрались. Вторая смена прошла легче по проложенному уже следу. Наша высота теперь была 1260 метров,-значит, с последним подъемом мы поднялись на 345 метров. Мы вышли на ровное место и, после того как собаки отдохнули, продолжали свой путь. Продвинувшись настолько, мы теперь лучше могли видеть дорогу. Раньше ближайшие горы заслоняли нам вид, теперь перед нами открылся большой, могучий ледник, который, судя по тому, что мы видели, простирался от самого барьера вверх между высокими горами с востока на запад. Было ясно, что по нему-то мы и должны будем одолеть плато. Чтобы достичь его, нам нужно было еще раз спуститься. Сверху мы могли различить на этом спуске края нескольких огромных зияющих дыр и поэтому сочли более благоразумным сначала исследовать местность. Оказывается, сюда выходил еще боковой и растрескавшийся во многих местах ледник с огромными страшными расселинами. Но, как ни плох он был, все же мы, с осторожностью и хорошенько тормозя, достигли наконец большого великолепного главного ледника - ледника Акселя Хейберга. Мы наметили себе дойти до того места, где ледник крутым уступом поднимался вверх между могучими горами. Но мы взяли на себя большую работу, чем думали. Во-первых, расстояние оказалось в три раза больше, чем мы предполагали, а во-вторых, снег был такой рыхлый и глубокий, что собаки, и без того уже потратившие много сил, шли по нему с огромнейшим трудом. Мы проложили курс на белую полосу, которую могли проследить до первого уступа между множеством расселин. Сюда со всех сторон от всех подножий гор сходились ледники, соединяясь в один большой, В этот вечер мы дошли до одного из таких небольших рукавов, как раз у подножья горы Дона Педро Кристоферсена. Гора, у которой мы встали лагерем, была покрыта хаотическим нагромождением огромных ледяных глыб. Ледник, на котором мы раскинули свою палатку, был сильно растрескавшийся, но эти трещины, как и все другие, относились к очень давнему времени и по большей части были засыпаны снегом. Снег был такой рыхлый, что нам пришлось утаптывать место для палатки. Палаточный шест можно было воткнуть без всяких усилий. На высотах будет, вероятно, лучше. Хансен и Бьолан отправились вечером на разведку и нашли условия местности именно такими, какими мы видели их с далекого расстояния. Путь до первого выступа легкопроходим. Каковы будут условия между этим уступом и вторым, оставалось еще невыясненным. Подъем на другой день до первого уступа оказался чрезвычайно трудным. Ледниковый рукав, ведший наверх, был недлинен, но .необычайно крут и покрыт огромными трещинами. Брать его пришлось в два приема по двое саней зараз. Состояние наста было, по счастью, лучше, чем накануне, и поверхность ледника достаточно тверда, так что у собак был отличный упор для ног. Бьолан шел впереди по этому крутому леднику, и ему пришлось здорово поработать, чтобы держаться впереди энергичных животных. Честное слово, трудно было поверить, что мы уже находимся между 85 и 86o! Жара была прямо несносная. Несмотря на легкую одежду, мы потели так, будто участвовали в состязании в беге под тропиками. Мы быстро поднимались, но, несмотря на резкую перемену атмосферного давления, до сих пор еще не ощущали ничего неприятного в виде одышки, головной боли и т. п. Однако, мы могли быть вполне уверены, что эти ощущения еще появятся со временем. Все мы живо помнили описание Шеклтоном своего странствования по плато. Головные боли сильнейшего и неприятнейшего характера стояли у него в порядке дня. Сравнительно в короткий срок мы дошли до того уступа в леднике, который заметили еще издалека. Он был не совсем плоский, а повышался понемногу к своему основанию. Когда мы дошли до того места, куда Хансен и Бьолан доходили накануне вечером во время своей рекогносцировки, то очень хорошо могли окинуть взором продолжение ледника. Идти дальше по нему было совершенно невозможно. Здесь, меж двух могучих гор, он сплошь состоял из одних лишь трещин, таких огромных и страшных, что невольно являлась мысль о том, не окончательно ли остановлено наше продвижение вперед. Пройти же дальше, к горе Фритьофа Нансена, мы не могли. Эта гора поднималась здесь совсем отвесно, частью была вся обнажена и образовывала у ледника такую дикую и изрытую местность, что приходилось оставить всякую мысль пересечь ледник в этом направлении. Единственная возможность прохода представлялась в направлении горы Дон Педро Кристоферсена. Соединение ледника с землей давало здесь, насколько мы могли это видеть, некоторую возможность дальнейшего продвижения вперед. Ледник переходил без всяких помех в покрытую снегом горную цепь и быстро поднимался к отчасти обнаженной вершине горы. Впрочем, видеть далеко мы не могли. Передняя часть горного склона вскоре ограничивалась идущим с востока на запад высоким гребнем, где-то там, то сям виднелись могучие отверстые бездны. С того места, где мы стояли, нам показалось, что можно будет продолжать идти нашим курсом по возможности под гребнем и между упомянутых пропастей, а оттуда добраться до верхнего края изрытой области на леднике. Это, может быть, и удастся нам, но хоть какую-нибудь уверенность мы получим только там наверху на месте. Мы немного передохнули, - отдых длился недолго,- и затем в путь! Нам не терпелось узнать, сможем ли мы пройти там наверху. Нечего было и думать о том, чтобы взбираться здесь без двойной упряжки. Сначала мы должны были попытаться поднять сани Хансена и Вистинга, а потом и двое других саней. Не очень-то улыбалось нам проезжать по такой местности два раза, но условия этого требовали. Мы были бы счастливы в тот раз, знай мы, что это был последний подъем, потребовавший двойной упряжки. Но мы этого не знали, и никто из нас тогда даже не смел надеяться на это. Те же усилия и тот же крик и гам, чтобы поддерживать у собак ровный ход, - и вот мы наверху среди зияющих пропастей. Нельзя было и помыслить о том, чтобы идти дальше, не исследовав тщательно местности.. Правда, наш дневной переход был не особенно длинен, но пространство, пройденное нами, по совести говоря, потребовало от нас довольно-таки больших усилий. Поэтому мы встали лагерем и разбили свою палатку на высоте 1600 метров над уровнем моря. Тотчас же мы отправились на рекогносцировку. Прежде всего нужно было осмотреть ту дорогу, которую мы видели снизу. Она шла по правильному направлению, то есть по ходу ледника - с востока на запад, а потому и была кратчайшей дорогой которая является всегда наилучшей. Тогда у нас, по крайней мере, останется еще надежда, что на другой и более длинной дороге будут лучшие условия. Пело в том, что короткая дорога была ужасна, но может быть и не совсем непроходима, в случае если не найдется лучшей. Прежде всего нам пришлось взбираться по твердому гладкому участку, образующему с горизонтальной плоскостью угол в 45o и кончающемуся огромной бездонной пропастью. Пересекать его на лыжах было удовольствием небольшим, но еще того неприятнее будет идти тут с тяжело нагруженными санями. Была полная возможность, что и сани, и каюры, и собаки начнут скользить вбок и исчезнут в глубине. На лыжах мы прошли благополучно и продолжали свои исследования дальше. Горный склон, по которому мы пробирались вперед, суживался постепенно между могучими трещинами сверху, и еще более могучими трещинами снизу, и переходил, наконец, в виде совсем узкого моста, немного шире саней - в ледник. По обе стороны моста зияла сине-черная глубина. Проход здесь, по правде сказать, был не очень рационален. Можно было, правда, выпрячь собак и перетащить сани и таким образом выбраться - при условии, если мост выдержит; однако, дальнейший путь, который должен был идти по леднику, по-видимому, сулил нам много неожиданностей мало приятного свойства. Может быть, и удалось бы медленно и терпеливо пробраться среди, как нам казалось, бесконечного множества глубоких трещин, но сначала надо было посмотреть, не найдется ли чего-нибудь лучшего в другом направлении. Поэтому мы вернулись к лагерю. Здесь, между тем, все уже было приготовлено. Палатки поставлены и собаки накормлены. Теперь возникал важный вопрос: что находится по другую сторону хребта? Было ли и там все так же безнадежно изрыто, или же местность сулила нам более легкий проход? Трое из нас отправились в путь. Наше волнение возрастало по мере того, как мы приближались к гребню. Столь многое зависело от того, найдем ли мы приличную дорогу. Еще один шаг, - и вот мы наверху. Стоило потрудиться: с первого же взгляда мы увидали, что наш путь должен проходить именно здесь. Горный склон сбегал ровно и. плавно под высокой, похожей на церковь, вершиной горы Дон Педро Кристоферсена и шел в направлении ледника. Мы видели те места, где эта длинная ровная поверхность соединялась с ледником. По-видимому, это совершалось без всяких расселин. Правда, несколько трещин было, но они были так разбросаны, что, вероятно, не создавали значительных препятствий. Но мы все еще находились настолько далеко от этого места, что не могли с уверенностью судить о характере местности. Поэтому мы двинулись к началу ледника, чтобы ближе изучить состояние местности. Здесь наверху наст был рыхлый, а снег довольно глубок. Лыжи скользили хорошо, но собакам здесь будет тяжело. Мы двигались быстро вперед и скоро дошли до страшных трещин. Они были порядочно велики и глубоки, но настолько редко расположены, что мы без особого труда нашли между ними проход. Ложе ледника Хейберга между двух гор теперь становилось все уже .и уже по направлению к своему основанию, и хотя общий вид все еще был приличный, но все же я ожидал, что мы встретим здесь изрытую местность, когда дойдем туда, где горный склон переходит в ледник. Но страхи мои оказались неосновательными. Держась под самой горой Дона Педро; мы благополучно миновали всякую "нечисть" и, к своей великой радости, очутились в короткое время на верхнем крае того хаотического участка , на леднике Хейберга., где всякий проход был совершенно невозможен. Здесь наверху местность была удивительно спокойной. Горный склон и ледник соединялись в большой плоский выступ, - даже можно назвать его равниной, - без каких бы то ни было трещин. На поверхности были заметны углубления, где когда-то существовали огромные трещины, но сейчас все они были забиты снегом и слились со всем верхним слоем. Мы могли разглядеть и весь исток этого огромного могучего ледника и отчасти судить о состояний там местности. Этот исток ограничивался горами Вильхельма Кристоферсена и Уле Энгельстада. Совершенно покрытые снегом, вздымались они вверх к облакам в виде двух вершин, похожих на пчелиные ульи. Мы поняли теперь, что нам остается всего лишь один подъем, а то, что мы видели наверху, между этими вершинами, и есть само великое плато. Нам нужно было только найти туда путь и наилегчайшим способом победить это последнее препятствие. Благодаря прозрачно-ясному воздуху, мы могли при помощи своих прекрасных призматических биноклей рассмотреть малейшие подробности и с полной уверенностью строить свои расчеты. Стоило, пожалуй, вскарабкаться на самую гору Дона Педро. Мы уже и раньше справлялись с такими же трудностями. Но горный склон здесь был довольно крут и покрыт огромными трещинами и множеством гигантских ледяных глыб. Между горами Дона Педро и Вильхельма Кристоферсена шел рукав ледника, поднимавшийся на плоскогорье. Он был так изрыт и растрескан, что им нельзя было воспользоваться. Между горами Вильхельма Кристоферсена и Уле Энгельстада не было никакого прохода. Наоборот, местность между горой Уле Энгельстада и Фритьофа Нансена казалась многообещающей, по первая из этих гор все еще настолько загораживала путь, что решить что-либо с уверенностью было невозможно. Все мы трое уже порядочно устали, но все же единогласно решили продолжать свое странствие и выяснить, что же там скрывается. Наша сегодняшняя работа в значительной степени облегчит нам на завтра продвижение вперед. Поэтому мы двинулись дальше и направились через самый верхний, плоский выступ на леднике Хейберга. По мере того, как мы шли вперед, местность между горами Нансена и Энгельстада открывалась все больше и больше, и мы, не продолжая идти дальше, уже по одному виду образований могли решить, что здесь, несомненно, мы найдем дорогу наверх. Если бы окончательный подъем в самом истоке ледника, который мы не могли как следует разглядеть, оказался бы трудным, то все-таки отсюда, где мы сейчас находились, было видно, что тогда без особых затруднений мы сможем подняться по внутренней части самой горы Нансена, которая здесь не слишком трудным ледником переходила в плоскогорье. Да, теперь мы были вполне уверены, что видим перед собой само великое плато. На перевале между двумя горами ч несколько ближе к плоскогорью выглядывала гора Готфреда Хансена. По виду это была совсем особенная вершина. Казалось, она высовывала свой нос из-за плато. Она была удлиненной и в точности напоминала крышу дома. И хотя ее едва было видно, но все же эта вершина поднималась на 3100 метров над уровнем моря. Исследовав здесь условия местности и решив, что завтра, если только позволит погода, мы дойдем до плоскогорья, мы пустились в обратный поход, вполне удовлетворенные результатами своей вылазки. Все мы чувствовали, что порядком устали, и жаждали вернуться в лагерь и немножко перекусить. Место, где мы повернули обратно, по показаниям барометра-анероида, находилось на высоте 2300 метров над уровнем моря. Значит, мы поднимались на 700 метров выше своей палатки, поставленной внизу на склоне. Спускаться по старому следу было легче, хотя обратный путь был несколько однообразен. Во многих местах был хороший спуск, и удобные скаты были не редкостью. Спуск к нашему лагерю был самым крутым. Как ни было соблазнительно прокатиться, но мы все-таки сочли более благоразумным, соединив обе лыжных палки, устроить себе надежный тормоз. Но и с ним мы катились довольно здорово! Перед нами открылся красивый и внушительный вид, когда мы добежали до горного хребта, под которым внизу, далеко в глубине, стояла наша палатка. Окруженное со всех сторон страшными трещинами и зияющими безднами, место нашей палатки, по правде говоря, было не слишком привлекательным. Дикость ландшафта, открывавшегося отсюда сверху, описать невозможно! Пропасть на пропасти, трещина на трещине, и огромные ледяные глыбы, разбросанные в беспорядке, Природа царила здесь во всем своем могуществе. Пройти там нельзя было и думать. Не без удовлетворения наблюдали мы эту сцену. Темное пятнышко внизу - наша палатка - среди всего этого хаоса давало нам ощущение бодрости и силы. Мы знали, что местность должна быть совершенно уж невозможной, чтобы мы не ухитрились пробраться вперед и найти место для своего скромного жилища. Со всех сторон вокруг нас раздавался гул и грохот. То слышался выстрел с горы Нансена, то с других. Высоко в воздух вздымалась снежная пыль. Было ясно, что это горы собираются скинуть свои зимние плащи и облачиться в весенние одежды. Мы стремглав спустились к палатке. Наши товарищи позаботились здесь о том, чтобы все было в наилучшем порядке. Собаки грелись на солнце, похрапывая. Они даже почти не пошевельнулись, когда мы промчались среди них. В палатке царила совсем тропическая жара. Солнце стояло прямо над красным брезентом палатки и нагревало его. Примус шипел и свистел, а в горшке с пеммиканом пыхтело и бурлило. Нам не хотелось ровно ничего на свете, кроме как забраться в палатку, растянуться в ней и пить и пить, есть и есть! Мы поделились не таким уж пустяшным сообщением: завтра мы будем на плоскогорье! Это звучало слишком уж хорошо. Мы рассчитывали потратить на подъем десять дней, а проделали все в четыре. Таким образом, мы сэкономили массу собачьего корма, так как теперь могли убить лишних животных на шесть дней раньше срока. В этот день у нас в палатке было настоящее пиршество! Не то, чтобы мы получили больше еды. Этого мы не смели себе позволить, но при мысли о свежих собачьих отбивных котлетах, ожидавших нас, когда мы поднимемся на плато, у нас уже текли слюнки. Постепенно мы так привыкли к мысли о предстоящей бойне, что это событие уже не представлялось нам столь жестоким, каким оно было бы в иных условиях. Расчет был уже произведен и вынесено решение, кто заслужил того, чтобы жизнь его была продлена, а кто должен пасть жертвой. Впрочем, произвести такой выбор было трудной задачей, так как все собаки держались молодцом. Гул раздавался всю ночь, огромные снежные обвалы один больше другого обнажали горы в таких местах которые были занесены снегом уже с незапамятных времен. На следующий день, двадцать первого ноября, мы встали и вышли в обычное время - около восьми часов утра. Погода была превосходная - тихая и ясная Для наших собак перевал через гребень возвышенности был .изнурительным началом дня. На этот раз они справились со своей работой отлично. Каждая упряжка везла свои сани. Наст, как и накануне, был тяжелый, и по рыхлому снегу сани двигались не быстро. Мы не пошли по своему вчерашнему следу, а проложили курс прямо к тому месту, где решили произвести попытку подняться. Наше волнение все возрастало по мере того, как мы приближалась к горе Уле Энгельстада, под которой должны были пройти, чтобы попасть на рукав ледника между нею и горой Нансена. Каков-то будет исток ледника? Переходит ли ледник ровно в плоскогорье или. же он там растрескан и непроходим? Мы все больше и больше огибали гору Энгельста. Все шире и шире становился просвет, ведущий к истоку ледника. По мере того, как он открывался перед нами, местность оказывалась все более удобной и, по-видимому, наше вчерашнее предположение не будет посрамлено! Наконец, открылся весь ландшафт, и последняя часть нашего подъема предстала перед нами без каких бы то ни было препятствий. Подъем с виду был длинный и крутой, и поэтому мы решили остановиться и немного отдохнуть, прежде чем приступить к решительному натиску. Мы остановились под самой горой Энгельста на уютном, залитом солнцем месте. По такому случаю мы разрешили себе небольшой завтрак, какого до сих пор никогда себе не позволяли. Был снят ящик с кухней, и скоро примус так загудел, что нам стало ясно, что для приготовления шоколада не понадобится много времени. Этот напиток доставил нам райское наслаждение! Все мы разогрелись, и в горле у нас пересохло. Содержимое кастрюли делилось поваром - Хансеном. Бесполезно было просить его делить всем поровну. Он был не в состоянии взять себе больше половины того, что ему полагалось. А остальное делил между своими товарищами. Напиток, приготовленный им на этот раз, он, правда, называл шоколадом, но я с трудом ему поверил. Экономен был наш Хансен и не допускал разбазаривания провианта! Это и видно было по его шоколаду, Но, впрочем, людям, привыкшим смотреть на "хлеб и воду" как на лакомство, такой шоколад показался, как я уже упоминал, просто райским напитком. В виде добавки к завтраку подана была только жидкость. Если же кто хотел еще и поесть, то ему предоставлялось позаботиться об этом самому, так как больше ничего не полагалось. Счастлив был тот, кто припрятал себе от раннего завтрака несколько галет. Остановка наша была недолгой. Как .ни странно, в легком нижнем белье и шелковом верхнем платье долго не пробудешь без движения, и сразу же делается холодно. Хотя температура была не ниже -20o С, но мы рады были снова двинуться в путь. Последний подъем был довольно-таки затруднителен, особенно в первой своей половине. Мы не очень-то надеялись, что обойдемся одной упряжкой, но все же сделали эту попытку. За это последнее усилие я должен осыпать похвалами как наших собак, так и каюров. Обе стороны проявили во всем блеске свою силу и ловкость. Я до сих пор еще ясно вижу все это перед собой. Собаки словно понимали, что это последнее гигантское усилие, которое требуется от них. Они распластывались по снегу, таща за собой сани, цепляясь когтями и продвигаясь вперед. Но частенько на склоне им нужна бывала передышка, и тогда-то каюрам приходилось подвергать испытанию свои силы. Не игрушка раз за разом сдвигать с места тяжело нагруженные сани. Да, и люди и собаки потрудились-таки на этом подъеме. Но мы двигались вперед дюйм за дюймом, пока, наконец, не осталась позади самая его крутая часть. Остающаяся часть подъема простиралась перед нами в виде слегка поднимающейся возвышенности, что позволило без особого затруднения взобраться прямо наверх, не останавливаясь. Однако, тут все же было тяжеловато, и потому прошло много времени, прежде чем мы добрались до плато с южной стороны горы Энгельста. Нас очень интересовало и волновало взглянуть, как выглядит плато. Мы ожидали увидеть огромную гладкую равнину, бесконечно тянущуюся к югу. Но в этом нам пришлось разочароваться. К юго-западу плато имело хороший и ровный вид, но мы должны были идти не этим путем. К югу местность продолжала подниматься в виде длинных, идущих с востока на запад холмистых хребтов, являющихся, по-видимому, продолжением или соединением между плато и горной цепью, шедшей к юго-востоку. Мы упрямо продолжали свой путь. Нам не хотелось сдаваться, пока мы не увидим перед собой самого плоскогорья. Мы надеялись, что отрог горы Дона Педро Кристоферсена будет последним. Он был теперь перед нами. Состояние наста здесь наверху сразу изменялось. .Исчез рыхлый снег, и начали появляться отдельные заструги. Особенно неприятно было иметь с ними дело на гребне последнего холма. Они тянулись в направлении с юго-востока на северо-запад, были тверды, как кремень, и остры, как нож. Если упасть между ними, то это может иметь дурные последствия. Казалось бы, что собакам за этот день было достаточно работы и они уже устали. Однако, этот последний холм с неприятными застругами, по-видимому, ничуть не смутил их, Прицепившись к саням, мы красиво въехали на этот холм, который для нас представлялся самим плато, и в 8 часов вечера остановились. Погода держалась все время хорошей, видимость тоже была хорошей. Вдали тянулась на северо-запад одна вершина за другой. Это была та самая горная цепь, идущая к юго-востоку, которую теперь мы видели с другой стороны. Зато поблизости от себя мы не видели ничего, кроме цепи столь часто уже упоминавшихся нами гор. Позднее мы узнали, как обманчиво .бывает освещение. Сейчас же по нашем прибытии я справился с барометром, и он показал, - что подтвердил позднее и гипсометр, - 3000 метров над уровнем моря. Все одометры показали семнадцать миль, или тридцать один километр. Если взглянуть на проделанную за день работу - тридцать один километр с подъемом в 1600 метров, то мы поймем, какую работу можно выполнить с хорошо натренированными собаками. Наши сани все еще следовало считать тяжелой сгруженными. Мне кажется, излишне выдавать животным еще какой-нибудь аттестат, кроме прос