Оцените этот текст:


---------------------------------------------------------------
 © Copyright Леонид Зейгермахер
 Email: John@usue.ru
 Date: 28 Jan 2000
 Date: 18 Sep 1998
---------------------------------------------------------------



     Я  родился в городе. Я люблю эти милые улицы  и эти славные дома. Город
наш маленький,  здесь все  друг друга  хорошо знают. Бедные  седые прохожие,
обманутые  медициной! Они насвистывают старые  песенки, как будто ничего  не
потеряли. Они читают на скамейках газеты, волнуются и  стонут  от  проблем и
радикулита.  Я всей  душой  люблю и  жалею  этих людей,  люблю  их  и жалею.
Антропологи поселили их в бурых фронтовых домах, но они  боятся там жить, их
пугают взгляды из  дупла. Я  иногда  вижу, как они  привязывают друг друга к
фонарям  и рвут  друг  дружке  куртки.  Но  я знаю  -  однажды они  возродят
студенческий кодекс.
     Когда-то  (на  старой  работе)  мне  выдали  огромную  пачку  бумаги на
черновики. Это оказался чудом сохранившийся экземпляр студенческого кодекса.
Известно,  что  кодекс  был вначале  принят  на  собрании  на  одном заводе,
прикрепленном к министерству  авиационной промышленности.  На листках стояли
печати, были подписи солидных людей - председателя, директора, секретаря, но
я читал все это и не верил своим глазам. Оказывается, рабочие могли ходить в
столовую, пить  молоко и даже лечиться. Кстати, завод этот  я  очень  хорошо
знал - он выпускал утюги, стиральные машины и, по-моему, детские велосипеды.
Здесь   работал  один  мой   знакомый  -  художник,  он  рисовал  в-основном
агитационные плакаты для нужд завода, почти слепой от краски, он был в курсе
всех происходящих событий.  Это был самый обычный завод - прокуренная темная
проходная, длинные глухие коридоры заводоуправления и гигантская территория,
заваленная  браком. Было,  конечно,  кое-что,  что отличало  этот  завод  от
остальных  -  он  был  построен рядом  с  кладбищем.  Кстати,  именно  из-за
кладбищенской стены на заводскую территорию часто лазили воры. Они уносили с
собой подшипники, баки  для  стиральных  машин  и что-нибудь еще по  мелочи.
Потом там укрепили колючую проволоку, но кражи все равно продолжались. И вот
тогда решили принять  студенческий  кодекс - это должно  было подействовать.
Примерно в это же  самое время на заводе появился  один  пожилой  гражданин.
Немногие  догадывались,  что  этот  человек пользуется  гримом.  Он выглядел
загорелым, как  будто  все свободное  время  проводил с  удочкой, у него был
особый сорт  вольного,  правильнее сказать, разгильдяйского  загара. Это был
заместитель  директора.  Тогда  он только присматривался  к коллективу.  Его
часто  можно   было  встретить  в  каком-нибудь  цехе,  где  он   следил  за
производством недоверчивыми с похмелья глазами, кидая в ржавую урну яблочные
огрызки.  Он часто рассказывал рабочим анекдоты "с намеком" или даже играл с
ними в  домино. Короче, производил впечатление своего. Рабочие принимали его
за своего.
     Художнику он сразу же сказал  стандартную фразу: "Я  вообще, как многие
руководители, предпочитаю в меру тупых людей, я ведь и сам такой. Так что ты
не  суйся, куда тебя не просят и пожалуйста, не задавай никаких вопросов. ".
Художник как раз рисовал его портрет. Я видел этот портрет. Человек с серыми
длинными волосами, действительно, загар есть , но загар этот рассыпан на его
лице какими-то радиоактивными пятнами, что придавало ему сходство... Нет, я,
наверное, не буду его ни с кем  сейчас  сравнивать. Я полюбовался картиной и
вскоре забыл это увядающее лицо.
     Кодекс рабочим понравился. Они даже построили дополнительную лестницу в
столовую.  Ее  просто  невозможно описать -  она получилась даже лучше,  чем
планировалось - скользкая и тесная. Очарованные люди ходили взад и вперед по
разбитым  ступеням,  давя  друг друга, наслаждаясь  бездельем  и  загадочной
доблестью, которая может иногда проявиться в странном остроумии. Гудел гудок
или звенел гонг. В столовую спешили пообедать смены,  бежали  отоварить свои
талоны цеха.
     В  эти  минуты  здесь  поселялась  райская отрешенность.  Люди  хватали
отвратительные  котлеты,  вдыхали  затхлый  воздух,   шутили  с  персоналом,
замирая,  клали  булки  в припасенный  мешок,  и снова  уходили во  всеобщую
пелену. Похоже, их радовал удушливый шум столовой, потому что они совсем  не
спешили обратно.  Некоторые  в  умилении  даже  плакали, получив свою порцию
макового  пирога   или   повинуясь  какому-то   чистому  порыву.  Замученные
идиотскими болтами с гайками или дизельными станками, рабочие робко тянулись
к умывальникам. Потом директор, человек мягкий  и большой, как пластилиновый
медведь, выдавал просителям  алюминиевые  миски и  ложки.  Даже  в  столовой
директор умудрялся играть свою роль. Никто так и не узнает, какие чувства он
испытывал,  глядя на орущую толпу. Директор  говорит  вполголоса. В армии он
был танкистом, поэтому он и говорит вполголоса, и поет вполголоса, и смеется
тоже вполголоса. Кабинет директора украшает модель танка. Она черного цвета.
Директор запирается в  кабинете, чтобы не слышать визгливые женс- кие голоса
и смотрит на свой танк. Однажды в танке закончилось топливо. Это случилось в
лесу. Танк завяз в морозной полосе, торчала лишь черная труба.
     Директор сумел  тогда выбраться.  Глубокой  ночью он появился на родной
базе, держа в руках  факел и с трудом различая обстановку. Наверное,  ему до
сих пор снятся монументы, гвардейские строения и закопченный гараж. Потом их
часть  эвакуировали  неизвестно куда,  а  вскоре  и  вообще  расформировали.
Директора заставили подписать какие-то листы о неразглашении, выдали пакетик
продуктов на неделю и вручили  телогрейку с гражданским воротником. Деваться
было  некуда.  Он ничего  не умел.  Директор  засел, конечно,  за  учебники.
Поселился он в хрупкой комнатке построенного специалистами дома  и случилось
так, что  ниже его этажом проживал человек, который впоследствии станет  его
заместителем. Однажды  эти  два великих  человека встретились и  у  них сос-
тоялся такой разговор:
     - А  как же ты, интересно, собираешься решать вопрос с питанием?  Ты не
крути, не крути головой! Это  один из  наиважнейших  вопросов! Всех  рабочих
ведь накормить надо! Они ведь тебе не станут работать на голодный желудок!
     - Со временем, я думаю,  мы этот  вопрос решим. Уже отдано распоряжение
на строительство столовой. Ты такой столовой еще не  видел - в ней два зала,
мы там поставим пианино...
     - Ты  давай мне сказки-то не  рассказывай! Я  все это  уже слышал много
раз.
     - У нас будет подсобное хозяйство, птицеферму построим, коровник...
     - Вот это уже интересно!
     - В свободное от работы время рабочие будут заготавливать мясо, молоко.
     - Ну, это, как я понимаю, только планы и прожекты?
     - Почему планы? У нас уже  почти  все готово,  даже построена  силосная
башня.
     - А ты, оказывается, молодец! Ты,  кстати,  мне  сразу  понравился, как
только  я  тебя  увидел!  Слушай, возьми  меня  к  себе  на  завод, хотя  бы
заместителем на первое время.
     - С удовольствием, с удовольствием. Ты мне тоже сразу понравился. Позже
эти два человека и поручили своим  коллегам разработать и изложить на бумаге
теоретические азы  студенческого кодекса. Потом было  колоссальное собрание,
где собралась почти вся администрация, они отхлебывали из блюдечек пшеничную
и  допускали  не  совсем  печатные фразы.  Потом,  покрякивая и заразительно
смеясь,  все  эти  краснолицые  дядьки   скрепили  свое  решение  строжайшей
бесовской печатью и вышли на  крыльцо отдышаться. Над заводоуправлением была
укреплена  неуместная  жестяная табличка  -  парнишка  с  лошадиными  зубами
всматривается в голубую даль, чрезвычайно  напоминающую саму жизнь. Парнишка
этот  был пострижен  наголо и очевидно,  являлся слесарем из  лакокрасочного
цеха.  Благообразный  слесарь  этот с  румяными  щеками  уже  несколько  лет
возглавлял самую  престижную на заводе бригаду.  За ним  постоянно по  пятам
ходили  какие-то  личности,  отрабатывающие   свои   тайные  версии   насчет
резидентуры.  Они  тоже  трудились где-то  здесь,  на  заводе,  в  одном  из
подземных цехов.  Они  поставили  директора в  известность  о  необходимости
профилактических мероприятий.  Парнишка этот выполнял план. Бригада его тоже
план выполняла, поэтому все только искали повода.
     Лакокрасочный цех был один  из самых крупных цехов на заводе. Он  часто
горел,   причем  каждый  раз  загорался  почему-то  и  участок,  на  котором
изготавливали тару. Каждый раз экономисты из подземного цеха вызывали к себе
начальника тарного  участка  -  толстого  глухого старика  и  устраивали ему
допрос. Начальник тарного участка всегда держался молодцом.  Его увольняли и
принимали вновь, но он был образцом  спокойствия. Он гордо ходил по заводу в
ситцевом  техническом халате,  в  который иногда  были завернуты детали  для
стиральных машин.
     Однажды  в  лакокрасочный цех все-таки  завезли огнетушители и пожарные
топоры. Трезвые конторщики недобро посмотрели  на  все  это оборудование, но
ничего тогда не сказали. По  радио играл заводской оркестр.  Пожары  в цехе,
конечно,  прекратились,  но   стала  пропадать  краска,   причем   в  жутких
количествах.  Краска  морозостойкая,  вечная  и   что  характерно  -  в  ней
совершенно  не содержался спирт. Тогда стали следить за  действиями маляров.
Маляры - это  особые люди, все они, как правило, невысокого роста  и все они
носят пестрые береты. Вскоре они стали  жаловаться  директору, что им мешают
работать  отряды  каких-то  странных людей  в  пижамах,  которые  все  время
мелькают  то там то  тут. Люди  эти, конечно, были подосланы для того, чтобы
сохранить  остатки  драгоценной  краски.  Но  краска   продолжала  исчезать.
Улетучивались вначале бидоны краски, а потом и целые цистерны.
     Как потом выяснилось,  краску воровала  с завода целая  банда, во главе
которой стоял  сын главного управляющего арендного фонда. Дело, естественно,
замяли. Организатору  банды прочитали наставление. Он вдохновенно и пламенно
обещал что-то  изменить, и  на этом все закончилось.  Забыли и о  слесаре из
лакокрасочного.  Звали его  Тоувем.  Тоувем был  самый  настоящий шпион.  Он
постоянно  собирал  у  себя  компании  нетрадиционных  алкоголиков,  которые
оповещали его обо всех новинках. Он вдумывался в смысл сказанного алкашами и
сигналил своим хозяевам. Он также сильно вредил заводу. Один раз  он чуть не
перерезал  главный шланг, по  которому поступала вода в  горячий цех.  Из-за
него сотни  рабочих могли умереть  от жажды. Потом он поджег обрезки ядерных
зарядов,  которые  валялись  во  дворе  и  долго  смотрел  в  огонь.   Затем
организовал  сбор  неизвестных  запасов   для  строительства  индустриальных
кораблей, а доверчивые профсоюзы даже наградили его значком.
     На   Тоувема   работа   никогда  не   обрушивалась,   словно   чугунный
отполированный  конь,  как  на  остальных.  Он  был,  пожалуй,  единственным
человеком  на  заводе, который  не уставал. После  работы люди  шли в  душ и
пытались отмыться черными мочалками.
     Внезапно  Тоувем  получил  допуск  в  секретный  цех,  ходил  там,  все
фотографировал, выдавая  себя за корреспондента.  Он запомнил абсолютно  все
стандарты и поспешил доложить своему руководству параметры всех  заплеванных
контейнеров. Он нажимал  на заводе  все  кнопки и  щелкал  всеми тумблерами.
Кое-где он спрятал микрофоны и выкрутил лампочки - он был большой выдумщик.
     В  конце  недели  он  присоединялся  к  рабочим.  Администрация  завода
придумала большую культурную программу - водила желающих в театр и бесплатно
лечила  от  алкоголизма.  Тоувем наблюдал  грязные  театральные занавески  и
вместе  со всеми аплодировал и  смеялся.  Ему  нравилось, как театр копирует
человечество.  В  антракте  их  угощали  напитками  и закусками. Тоувем стал
ходить  в театр с женой. Завод  предоставил  им  общежитие  -  просто Тоувем
однажды набрался смелости и написал заявление.
     Сегодня  в  городе  шла мистическая  пьеса про ремонтников,  многие  не
выдержали, убежали в буфет за  водкой.  Рабочие затаив дыхание смотрели, как
на сцене  шевелились и  застывали  печальные фигуры театрального коллектива.
Это выглядело  мрачновато. Потом  в темноте раздавались благодарные  дружные
хлопки, которые  прокатывались  по  залу,  словно  привычная судорога.  Люди
восхищенно кашляли и  подносили к глазам бинокли, разглядывая декорации.  На
сцене  стояла  тумба,  на  ней было  что-то  намалевано,  за  тумбой чернели
нарисованные  рельсы.  Время  от времени  раздавался вой паровоза,  когда он
настигал очередного  ремонтника.  Играл  орган.  В  зале  шушукались,  когда
проезжал переполненный  багажный вагон, похожий  на  нелегальную  повозку. В
первом ряду сидел директор с заместителем. Им спектакль тоже нравился.
     В театральном сумраке блестели глаза зрителей. Каждый видел что-то свое
на ложном горизонте.




                        Сказочная реальность.

                             ПРЕДИСЛОВИЕ

     Придворные   Карабас-Барабасы   служили  у  бывших  пешек,
которые уже начали свое превращение. У этих убогих полу-королев
за спиной были все ступени человеческого падения --  но  именно
это   почему-то   придавало   им   этакую  уверенную  наглость.
Карабас-Барабасы  --   современные   церберы   были   знатоками
человеков  --  их  держали  вначале  в комитете безопасности --
потом они скрипели перьями в отделах кадров --  нет,  нет-  они
были  очень  изобретательны  и  даже  умны  в  своей коварной и
необходимой работе.
     Их внуки -- незаметные но тоже нужные человечки -- служили
обычно тут же -- такое  это  было  время  --  время  тренировки
человеческого  духа  --  время  очистки  души  от  всех поганых
качеств и странное время, когда грязная пешка  уже  примеривала
княжеский королевский мундир.

                            ГЛАВА I

     Появился   комплексующий   человечек   --  ужасно  зажатый
господин в белой  безупречно  выглаженной  рубахе  с  аккуратно
завязанным  искусно  подобранным галстуком -- он появился очень
неожиданно  --  среди  суеты  --  возник   между   вешалкой   и
рукопожатиями.  Этот  карлик  с удивительно добрыми глазками на
крошечном мягком лице был исключительно хищным существом. В нем
жило жестокое любопытство. Он  любезно  лакал  ответы  на  свои
вкрадчивые  вопросы.  Когда ему отвечали вопросом на вопрос, он
три раза прокручивался на своем механическом стульчике, который
носил всегда с собой. В этом хитром стуле -- в этом современном
дьявольском изобретении -- были многочисленные потайные ящички.
В этих пластиковых тайниках хранились  разноцветные  порошки  и
странного вида устройства.
    Пришла шифрограмма. Карлик с непонятной гордостью посмотрел
на нее. Он поскрипел своим стулом заглушая гудение самописцев в
соседней  комнате. -- Тяжело будет расшифровать -- басом сказал
его сосед. Карлик не обратил на него внимание. Карлик  крутился
на  своем стульчике как маленький ребенок на карусели, забыв на
время о своей ответственной страшной должности. Через  какое-то
время  карлик  нажал  кнопку  на  селекторе.  Пришли  остальные
вампиры --  мужчины  (и  женщины)  из  других  отделов.  Карлик
сообщил   им  содержание  секретной  шифровки.  Его  сотрудники
притворно заахали, глядя ему прямо в зрачки. Он не отводил глаз
и не крутился на стуле. -- Надо сообщить главному  --  зачем-то
сказал  его  сосед  по  комнате.  Вампиры  и карлик не обратили
внимания на его слова. --  Надо  сообщить  главному  --  сказал
карлик, потирая складочку на лице.
     Главный  --  худой человек с черными усами сидел на втором
этаже
 уютного маленького особнячка.  Только  что  он  выпил  кофе  и
покурил.  Он  с каким-то участливым придыханием интересовался о
чем-то у своего услужливого  крепенького  бухгалтера.  Портфель
главного   были   приоткрыт.   Правая   рука  главного  любовно
поглаживала бумаги. Его вытаращенные глаза смотрели за окно  --
за  изящную  чугунную  ограду  --  за дивный городской парк. За
окном ходили выцветшие зомби -- серые лица и  пустые  глаза.  У
одного  из  них  был  длинный  блестящий предмет из прохладного
металла. Молчали автомобили в ожидании. Главный  придвинулся  к
окну  --  кто-то  внизу  укрепил  на  штативе какую-то странную
штуку.
  Надо сообщить главному -- повторил карлик, потирая  складочку
на лице.

                                ЭПИЛОГ

        Королеву  долго поздравляли придворные лицемеры -- да и
сама она устала  улыбаться  --  вначале  ей  пришлось  немножко
всплакнуть -- ведь все-таки потеряли главного. Она проветривала
новый кабинет и привыкала к новому креслу.




           Радостный дневник служителя.


   Притягивает  тусклой  фальшью ядовитый красный гриб и слышны
звоны могильных бубенчиков, которые  в  холодные  ночи  шевелят
туберкулезный смрад. Ханжески-приветлива хозяйка с клюкой... Но
наступает  утро, смотришь, нет противного опасного гриба, затих
гул кладбища, пахнет свежим хлебом и росой. Победа!
        Маленькие ажурные зеленые просветы в  высоте  заполняет
голубизна,  окутанная ветром с запахом тополиного перца. Журчат
птицы. Удивительные встречи. Круглый талисман на белом  сегодня
двойным нереальным знаком появляется на пути.
        Волнами наползает хищное месиво, что-то дрожит в мишени
и ночная  сломанная  клетка  в  нелепых  механизмах  всего лишь
шестеренка. Я осознаю это. Жизнь, настоящая жизнь построена  по
зыбким  законам  моих  снов.  Что  значит  оказаться  на желтом
деревянном полу искаженной карусели буквально  сразу  же  после
вожделенного освобождения в цветной комнате с красивыми людьми?
Уж я-то знаю!
        Я делаю подношения людям, больше не расходуя бисер. Сам
же учусь  радоваться  простым  вещам.  Смотрел  сегодня плоские
радостно -- открытые лица и вспомнил ту пару в сером трамвае --
Сандро и Мария. Они тогда уставились на меня своими глазенками.
Встретил сегодня сального хохотуна -- фактически, я его создал.
Происходят необъяснимые вещи -- создается впечатление, что  все
предначертано: какая-то странная связь между событиями.
        Циничное  расчетливое  тиканье будильника -- я вижу его
сбоку -- вмешивается в торжественные воспоминания -- как  я  ей
ловко  сказал:  "Вы  меня заинтриговали! " Сегодня был холодный
дождь ( у нас, оказывается. общие знакомые) Я от дождя заскочил
в  часовой  магазинчик  и  разглядывал  там  (  еще   я   видел
музыкальные  распускающиеся  плавно в шаре цветы) Да, в часовом
магазине было что посмотреть...
        Сидела со мной насмешливая противоречивая сущность. Она
активизировала мое творчество Я хотел написать про  звездочета,
который   берет  ножницы  и  кромсает  пространство,  но  потом
подумал, что это ерунда. Я напишу про другое. Точно!  Я  напишу
про  коричневые  шкафы  для  одежды, в которых спрятались дети.
Нет,  лучше  про  искусство  изготовления  эмблем,  на  которых
мастерам  разрешалось  изображать  тритона,  собаку,  кабана  и
четвертый тотем.
        Сущность смеется надо мной. Она думает, что я боюсь его
назвать. Пожалуйста, четвертый тотем -- это черепаха. Это я для
таинственности.  Великое  дело  --   таинственность.   Сущность
загадочно улыбается.
        Она  диктует мне фразу " Острия храмов вибрируют в такт
песнопениям" Я представил себе эти зловещие храмы и  мне  стало
не  по  себе. Сущность показывает мне что эти храмы не такие уж
жуткие. Нет, это все равно ерунда! Сущность спорит со мной и на
какой-то ступени нашего спора ( я не успел уследить) раскрывает
синий ларец. В нем  лежат  грустные  маски,  свирель,  какая-то
книга.
         Сущность  исчезает,  оставив мне эту книгу. Мне не то,
чтобы печально, я просто в растерянности, все  произошло  очень
неожиданно и ошеломляюще.
         Скользкий  холодный параграф, блестя чешуей, извивался
в руках циркача. Жилистый сильный факир вспоминает свою пеструю
молодость. Он ездил на  трехколесном  велосипеде  за  невысокую
сетчатую ограду, где были низкие здания с хитрыми окнами.
         Он  видит  название  одного  синего магазина. Это была
фамилия  трагичного  лирика.  Написана  она   была   вытянутыми
буквами.
         Публика  громкими  хлопками  вернула его в реальность.
Параграф шипел. На циферблате  было  двенадцать  фигур,  кто-то
стоял посередине и авторитетно поучал лежащих. Ветер врывался в
двенадцать  прорезей  в своде и трогал красный капюшон лектора,
Купол был слабо освещен. Появился, наконец, шар с кратерами. Он
становился все больше. Сильный запах селена потревожил одну  из
фигур.  Сквозь  сомкнутые  веки  действительно  мерцало  что-то
красное -- красная точка.
         А впереди нас ждет небольшое  развлечение..  Факира  с
удавом  давно  сменил  клоун,  потом  объявили антракт, люди по
звонку  побежали  в  буфет  пить  газировку  и  есть  пирожные.
Торжественное  искусство  цирка!  Бинокли,  полумрак, лестницы,
канаты, прожектора,  оркестр.  Антракт  закончился  и  люди  по
звонку  побежали в зал смотреть дрессированных собачек. Собачки
благоговейно смотрели на хозяина, он  заставлял  их  считать  и
прыгать.
        Похититель  ритма  в  охотничьей  шляпе  покупал чайный
сервиз. За забором возникла радуга, и сквозь прутья  решетки  в
ворота  зашел  ее неистовый свет. Сервиз истерично завернули, и
господин унес его. Благоговейные блики сопровождали его.
        Перемещаясь к своему жилищу, господин увидел  странника
в  белом.  -- Кто ты? -- спросил он у странника. -- Я твой друг
-- немедленно соврал тот. Мимо  них  прошли  другие  похитители
ритма. Из пруда, где что-то искали, возвышалось огромное мощное
дерево с бугристой серой корой, похожее на тополь.
        Дерево  было  совсем без листьев. На берегу пруда стоит
здание. Некоторые окна светятся, другие --  выбиты.  Внутри  --
запустение, мусор, оторваны половицы, консервные банки и клочья
ваты.  Висит  портрет  в  этом  старинном  особняке. Странник и
похититель ритма подходят к портрету.  Вдруг  похититель  ритма
обнаруживает, что у него пропал новый чайный сервиз. Он нес его
под  мышкой.  На  портрете  изображена  женщина с высоким белым
лбом.
        Тебе  нравятся  именно  такие  женщины?  Необязательно.
Женщина с влажной спинкой морщит лоб, рождая доказательства. --
Куда девался мой чайный сервиз? -- заорал господин, растворяясь
в кругах.
        Он  --  в  классической форме. Благостное лицо, мягкими
руками   держит   секундомер.   Черви   его    мыслей    делают
стандартно-ровные   ходы,   которые   сплетаются  в  потрясающе
красивые узоры извилин.
        Мысли в глобусе его  головы  не  копошатся,  они  ведут
выверенную    работу,    издавая   тиканье.   Каждому   "зачем"
соответствует свое "оттого что",  каждому  "если"-  свое  "то".
Никто не остается без пары. Дамы приглашают кавалеров.
        Наваливается  обаятельная  слабая  и  опасная скука. Он
является администратором эталонов, которые в свое время вобрал.
Он не напичкан цитатами, но играет предсказуемые симфонии.
        Самостоятельно  вычертив  таблицу,  он   заполняет   ее
модными  именами и названиями. Его жизнь -- это агрегат. Модули
и детали. Иногда он сам исследует сыр  своего  мозга  на  вкус,
подсчитывает  дырочки,  верит,  что  черви  придают  остроту  и
пикантность. Он заблуждается.
        Человек с исцарапанным лицом стоял в каменном туннеле и
ждал. На шее у него была красная полоса от веревки.  В  кармане
пиджака  была  белая  лента.  За его спиной находились ступени,
ведущие на поверхность. Он не спешил.
        Он ждал первой возможности. Выход был  открыт,  но  ему
нужны были символы, к которым он успел привыкнуть, что-то вроде
меандра на древних амфорах. Возможность вскоре представилась --
зыбкая   фигура   с  многочисленными  отверстиями,  но  от  нее
невозможно было отталкиваться, так как она  при  этом  начинала
повторять сама себя. Он отказался от такой формы.
        У  него  еще  были  примитивные  маяки и узелки на всех
уровнях, и он отправил условный шар, чтобы их проверить. Он был
очень ожесточен. Царапины на лице болели все более  настойчиво.
В тумане туннеля произошел симбиоз символов. Несчастный хор нес
хорошую весть. Оставались особенные квази-скобки.
        Нужных  символов  все  еще  не  было.  Вспоминая  слова
соседки про предсмертную  записку  насчет  бархатных  штор,  он
подумал о тех. кого он покинул. Выход пока был открыт. Вернулся
пробный  шар,  он  принес  остатки  того дня -- слезы радости и
последний всплеск.
        Ему повезло.  Он  торопливо  достал  из  кармана  белую
ленту,  закрепил  ее  за  кольцо  в стене и стал подниматься на
поверхность, стараясь не выпустить ее из  окоченевших  пальцев.
Его путь был долгим. Боковые ходы были засорены.
        Ах, сколько упущено ледяных весенних капель! Рано туда,
где качаются  тонкие  черные  линии. Целительные капли. Стонет,
скулит что-то.
        Вижу хрестоматийного лыжника. У него  детское  жестокое
лицо,  он  идет  по  чужой выверенной лыжне. Целебные капельки.
Отдаю долги, не  ощущая  холода.  Едет  колесница.  Постаревшие
дети, отсыревшие спички.
        Кружка  с горячим чаем стоит у меня на подоконнике, пью
его и наслаждаюсь. Прекрасная девушка выгуливает собаку  породы
афган.  Поднимаю  кружку в знак приветствия. Она смущается. Она
исчезает.  Музыки  нет,  только  шипение  и  дурные  рифмы   со
смещенным   центром.   Мне   нравится  оранжевая  шароварность.
Вчерашний острый, ясный, чистый по сути дела тупой,  тусклый  и
грязный -- полосы и сосредоточенность на лужах и комьях.
        Девушка   возвращается.   Она   уже   без  собаки.  Она
очаровательная. Я вчера допоздна смотрел телевизор. Он  заразил
меня.   Целебные  капельки.  В  кремовых  казематах  слышно  их
журчание.
        Механические маньяки делают вид, что им  тоже  приятно.
Братцы,  да  очнитесь  же!  Но  светящиеся  консультанты  умеют
завлекать в свои  сети:  спорьте  или  соглашайтесь,  ноль  или
единица.  "Не  совсем  так",  "Ну,  не совсем так" Смогут ли их
оживить волшебные капли весны?  ...  Это  вовсе  не  спрятанная
где-то  в  темных  закоулках старинная аптека, где можно купить
только яд -- в этом  помещении  с  низким  потолком  стоят  над
распростертым телом Гарпия и Сфинкс -- два эскулапа. Видно, как
они  небрезгливыми  своими  лапами  извлекают из груди пациента
какую-то желтую коленчатую трубочку, в которой живет ручейник.
       Потом -- в потайную дверь и комната, в  которой  человек
что-то  ест.  Он  ест  яблочный  пирог  и рога его колышатся от
удовольствия.  Другая  дверь  и  фигура  в  капюшоне  в   сыром
подвальчике  торгует  разными  книгами.  На  обложке  одной  --
зловещая Афродита  с  пустыми  глазницами,  на  другие  уже  не
хочется смотреть. Рядом -- низкие прилавки с какими-то лезвиями
и  буравами.  По  узкой булыжной вечерней синей улочке -- еще в
какой-то дом, где запыленные портреты и остановившиеся  часы  с
маятником и стоит коричневый комод. Около окна -- старый черный
стол.
       На  столе  лежит  клочок  бумаги.  Это  фрагмент письма.
"Почему мы  избегаем  таких  мест,  как  это?  Здесь  не  видно
далекого неба. Черный мраморный с синими прожилками пол. Далеко
разносится  шелест  одиноких  шагов  по  мрамору.  По  каменным
спокойным  ступеням  --  к  рассыпающимся  в   труху   странным
предметам,  которые хранятся в каменных нишах -- мумии и чучела
и непонятная конструкция из  блестящей  проволоки  и  маленьких
шариков.  Это  не  музей.  Древняя  пыль  на  каменных  полках,
старинные надписи... Пройдет морщинистый  старик  с  молчаливым
внуком  мимо  пористых  священных  экспонатов  и больше никого.
Время здесь протекает незаметно и неслышно, как черная страшная
собака. Где-то высоко тревожно поют птицы, но здесь  --  гулкая
тишина... ".
       После  этой  комнаты  --  в  богатый  дом  с  люстрами и
зеркалами, где спрятана маленькая  белая  комната  без  окон  и
сидит  на скрипучей кровати обреченный человек, одетый в белое.
Он сидит и смотрит целыми днями в стену. Все в доме знают,  что
он  обречен,  но  не  подают  вида... Это -- тот самый больной,
которого старательно умерщвляют сейчас Гарпия и Сфинкс.
       Предложения,  имеющие  оболочку,  гибкую  и   скользкую,
имеющие  по три тонких хвоста, пытались влиять щупальцами своих
слов  и  зародышами  букв  на  увиденный   незнакомцем   замок.
Сжимающееся мудрое условие пузырилось как красное тесто.
        Незнакомцу  вдруг  стали  понятны все загадки, он узнал
все лица и  вспомнил  многие  голоса.  Замок  был  населен  уже
знакомыми  существами.  Где-то  выделилась  фраза  "Что  это за
цифра". Он сидел на мягком кожаном сиденьи, и видимо, задремал.
Выглянул в качающееся окно и понял, что уже поздно. Несгибаемая
логика была повсюду. Все размечено стрелками.
        Соседи молчали. Он попал в незнакомое место. Абстракция
утрачивала свою  красоту  и  становилась  разбитым  аквариумом.
Мелькали  огни,  туннели,  номера,  лица в холодной чужой ночи.
Знаете, я, кажется, понял Вашу проблему...
        Там  много,  много  проводов.  Наверное,  это  станция.
Ночью,  через  сплетения  рельсов, блестящие, как зубы хирурга,
приходят двое в зимний лес.  Редкие  деревья,  и  вроде  знаешь
путь, но лес какой-то другой. В нем -- свалка.
        Очень много бумаги, валяются ржавые кровати, консервные
банки. Эти  двое,  пришедшие в лес, уже начинают опасаться, что
не найдут маленький оранжевый домик со странной  табличкой.  Но
они  находят этот домик. Рельсы вокруг него приподняты, провода
низко гудят.
        Они  заходят  в  домик  --  домик  представляет   собой
магазин.  Одна половина заставлена откидными креслами. Часть их
уже занята. Разменивают деньги  на  жетоны,  Потом  --  длинный
зеленый  коридор  и оказываюсь перед величавым зданием с серыми
колоннами.
        Возникает чувство, что когда-то был  здесь  в  детстве.
Это-банк.  Ездят  огромные игрушечные автобусы с пластмассовыми
колесами. Не помню, но кажется, что у них всего одно окно.
        Долго  сижу  на   скамейке,   пока   не   подсаживается
вкрадчивый  гражданин. Что-то выспрашивает, поддакивая. Лукавый
человек одет в  простую,  невыразительную  одежду.  Чем  же  он
опасен  для  меня?  Тем, что я забуду дорогу обратно, если буду
долго с ним говорить.
        Все  добрые  воспоминания  моей  жизни  и  какие-нибудь
нехорошие  острые моменты, которые, оказывается, я тоже ценю --
может украсть этот человек. Я прогоняю его. Я ничего не забыл!
       Во  вселенной  все  готовятся  к  грандиозному  ремонту.
Старик-хозяин,  сросшийся  с  прибором  ночного видения, вызвал
откуда-то  снизу  маляров.  Отодрали  старые  обои  с  бездарно
нарисованными  звездами,  два  низкорослых  мастера  приволокли
новые, такие же бездарные шедевры. Наскоро, тяп-ляп,  на  рыбий
клей, матерясь и куря вулканические папироски.
       А   здесь   что   у   нас   будет?  Больное  воображение
подсказывает песчаную лужайку с воронками, дисками и кратерами.
Посередине должен стоять палач в кожаном  фартуке.  Бутафорский
топор,  бутафорский  пень.  Сбоку -- гадалка с черными картами.
Подходит к ней скрипач. Она  ему  вынимает  не  глядя  карту  с
топориком.
       Скрипач  играет  реквием. Он его вообще-то слишком часто
играет. Шестеренки заставляют двигаться чьи-то босые ноги.  Они
подходят к крылатому силуэту в капюшоне. Стоп, стоп. Откуда все
это  взялось?  Еще  не закончен ремонт. Переделывают суфлерскую
будку, шьют новый занавес. Он должен быть красный.
       Ну, ладно, построите вы театр, а что  дальше?  Следующим
пунктом   идет   математическая  башня,  начиненная  крошечными
кельями   теорем.   Она   резкая,   пронзительная,   скрипучая,
внизу-магазинчик,  где  продают  роговые очки. В ней мы поселим
скрипача. Его реквием должен  пробудить  в  ней  жизнь.  Маляры
состоят  из  пятен, под беретами у них-рога, они неплохо делают
свое дело, и к вечеру, пожалуй, все будет готово.
       -- "Ты ищешь волшебную карусель"- спросила  старуха.  Он
покосился на ржавую косу, которую та с готовностью держала. Под
плащом у него был синий удивительный кувшинчик. Старуха про это
знала.  Он  посмотрел  в  ее  тусклые  пустые глаза и ему стало
смешно.
        Хрупкое костлявое созданье, древнее и  дряхлое,  седое,
как  зола,  было  поставлено  охранять  волшебную карусель. Она
скрипела, когда говорила и дышала со свистом. Он  почувствовал,
что  недооценивает старуху. Он вдруг вспомнил свои отмороженные
пальцы,  как  долго  трясся  в  различных  трамваях,  лежал   в
больницах,  сидел в тюрьме. Вспомнил своих друзей, превращенных
в существ. За этой дверью -- свобода и никогда не будет  гнили,
сквозняков, переездов и плесени. Там -- его мечта.
       В  мире  ничего  не  меняется,  только  иголки быстрых и
медленных клавесинов втыкаются радостно и  податливо,  создавая
на мозговой глине какие-то свои волны.
       В  волнах  этих редкими письменами возникают и пропадают
корабли образов, рождаются и умирают колонии вспышек и трубными
звуками на охоту собираются по умершим желтым листьям  всадники
и  псы  и только фигура в капюшоне идет непонятая сквозь редкие
деревья с черными голыми тонкими ветвями, идет и несет в  белых
руках  то  ли  таинственную  книгу,  то  ли  песочные часы- все
скрывает туман.
       На небесной скатерти уже расставлена поминальная посуда-
сверкают неведомые графины, оправленные серебром,  сброшены  на
одно  громадное  блюдо  громко  хрустящие фрукты и ярко-розовая
ветчина,  вилки,  ложки,   ножи   звенят   в   жадных   ручищах
таинственных гостей.
       Но  самое  главное  еще  не  подано. Самое главное блюдо
впереди. А ты жди своей участи и только можешь смотреть, как  у
них капает слюна из безобразных ртов, слушай их утробные голоса
и   ощущай   страх.   Но   сегодня  гости,  кажется,  настроены
благодушно. Они самодовольно, с  достоинством  жрут,  вбирая  в
себя  и  мясо,  и рыбу и куски скатерти и плечо соседа. Белое и
черное мелькает. скрипят  кости  и  мебель.  Подали  горячее  в
фарфоровой  супнице.  Ну,  что  вы все сгрудились. Всем хватит.
Жрите.
       Был шикарный летний вечер. В  распахнутые  окна  влетало
граммофонное  танго.  Люди  радостно  гуляли и подставляли лица
ветерку. Лакированные авто весело проезжали по  главной  улице.
Щебетали  птицы,  сидя  на длинных ветвях зеленых тополей. Небо
было нежно-голубого цвета, было по-настоящему  здорово  слышать
далекий смех. Как пахли свежие цветы в радостном городе-яблоке!
Но  скоро  все  закончится,  ибо только что на унылой пустоши с
синими буквами в белом  небе  родились  двое-мертвец  с  желтым
ощерившимся  ликом  и синий, обстоятельно все вбирающий в себя,
демон. Они пока не видят две фигурки  у  памятника.  Но  знают,
где,  в  какой стороне, находится настоящий мир, мир хозяина. У
них большая сила. И он знает об этом и готов к  великой  битве.
Что ж, будем драться, господа!
      Снова  в  руках  у  шизоида  божественный  символ власти.
Правда, пока он один.  Еще  нет  унылой  толпы,  которая  будет
безглазо  смотреть  на бессмертного бессмысленного шизоида и на
жезл в его руках.
      Серым свечением будет отмечено  каждое  лицевое  пятно  и
недоумевающая  глухая  истина  поселится  в  каждой горошине. В
уродливых коробках наспех сколоченных  миров  пустит  корни  ее
тоненький  побег.  Все  станет  возможно тогда. Сверкнут своими
анатомиями механизмы, затрясутся, танцуя.
      Зрители и танцоры  --  единый  чудовищный  театр.  Статуи
величаво  сидят  с  биноклями  в  партере, ничему не удивляясь,
пожирая сцену. Трещины поселились во времени. Ритмично качается
маятник, сыплется песок...
      В бензобаке его головы возникла крошечная искорка детских
воспоминаний... Этого было достаточно. Дрянные осколки и брызги
развалившейся от взрыва  конструкции  лежали  везде,  их  седые
доверительные  черты  непостижимым  образом  продолжали шептать
незначащие словеса, которые никогда не были никому  так  важны,
как  этому  старому  дураку.  "Я  собрал богатую библиотеку, но
видно, в этой жизни мне не удастся прочитать эти книги"  Сейчас
он  был  везде  и  в то же время нигде. Где-то расстроилась его
дочь. Когда она увидит этот  беспорядок,  она  расстроится  еще
больше.
      Сегодня   мы   купили   новые  мечты.  Вслепую,  наощупь,
оцениваем их прохладную радужную бархатистость. На  них  вышиты
райские  птицы.  Мечты чем-то напоминают мне изящные занавески.
Они действительно новые --  Судьба  продала  их  без  заплат  и
складок. Повесь их на окно и начнется магия.
      С  тобой  сегодня  говорила зловещая женщина со сверлящим
взглядом -- шторы-мечты помогут тебе забыть ее. Чудесные горы и
спелые золотые круги нарисованы на  этих  занавесках.  Мягко  и
плавно  изображена  на  них  быстрая  лента,  исчезающая вдали.
Успокоение как глоток тающего  во  рту  таинственного  напитка.
Солнечный день и любовь растворены в этом вине. Делал его самый
обыкновенный человек.
      Потом  эти  шторы скомкают и они будут пылиться в затхлом
комоде, и  никто  не  увидит  чудесных  образов  и  не  услышит
волшебную  музыку  в  этом крепко сколоченном комоде, разве что
удары комьев земли по крышке и темень. А  сейчас  шторы  пахнут
медовыми садами и журчат как ручьи.
     Тяжелым  тянущим  пятном  растет это дерево. Незаметны, но
ощутимы его ветви и корни. Оно выжидательно  смотрит  на  тебя,
великий  полководец,  и  кругами  расходится в пространстве его
влияние. Подземный  тайный  город  на  месте  дневного  города,
такого  знакомого.  Ступени  и охранники помнят о существовании
этого дерева.
     Играет призрачная дева в игру, напоминающую нарды.  Сделав
прыжок,  можно  случайно оказаться нигде. Там нет стенок, вы не
увидите оболочки и только эхо ваших мыслей  исполинской  трубой
прошепчет магнетическую сагу о потрескавшемся роге.
     Умершие истуканы, оказавшиеся неожиданно для самих себя, в
этой комнате  для  подарков,  безуспешно  стенают в присутствии
неизвестных безумцев. А начиналось это с коричневых  запутанных
окружностей,  вообще все с этого начинается. Великий полководец
часто  сталкивался  с  безумцами,  которым   подносят   умерших
истуканов.  Он  знает  по  имени  играющую  призрачную деву, но
поклялся молчать.  У  Великого  Полководца  есть  план  тайного
ночного  города,  карта  всех  его извилистых лестниц, но никто
никогда не увидит это.
     Сумеет ли он победить дерево? Древний хаос  уже  проник  в
тебя,  тебя  захлестнула  и  состарила  суета,  хотя, если я не
ошибаюсь, именно ты когда-то разбил целую армию  вампиров!  Так
что  вся  надежда  на  тебя,  Великий  Полководец!  А ты сейчас
делаешь важные  дела,  торопишься,  скругляешь  углы,  но  если
все-таки  пропустят  тебя  в  неведомый  город, ты поймешь, что
самое важное и нужное делают там. Среди  блестящих  в  полутьме
рамок и уменьшающихся вдали силуэтов.
      Бронзовая  фигурка  номер  восемь -- если бы я не верил в
очищающую силу, разве писал  бы?  Красивые  добрые  музыкальные
капли,   их  струнный  аромат,  волшебные  голоса-как  чудесный
возвышенный сон смотришь. Не потерять бы фигурку номер  восемь.
Нет   ложной  восторженности,  есть  вечерняя  чайная  кухонная
задушевность, добро и уют и какая-то ласковая замедленность.
      Незаметны небольшие паузы в приглушенной искренней песне,
и остановился даже белый треугольник. Его вообще  нет  в  мире.
Мир   потрясенно  наслаждается.  Хрустальные  душистые  шары  и
торжественность.  Плывут  плавные  прозрачные  тени,  окутанные
светом  золотых  бликов.  Нежный  нескончаемый танец под милую,
немного печальную музыку.
      Узоры ангельской музыки постепенно впускают в себя  серые
городские   чернила.  Вначале  это  орган.  Потом  --  сигналы,
тормоза, крики-звон холодных стекол, острая музыка  начинается,
белый   треугольник   оживает,  начинает  ходить,  скрежещет  и
забирает...
      Где   же   бронзовый   гвардеец?   Потерян.    Бесплотные
демонические образы поселились везде, вампиры празднуют победу.
Городская  суета  воет,  лязгает и звенит, дребезжа на рельсах.
Если я снова обрету фигурку номер восемь -- она  будет  уже  не
та, многое в ней будет утрачено.
     Вот  ты  и  подошел  к цветному поезду. А вдруг это что-то
другое?    Тогда,     получается,     напрасно     бегал     по
длинным-извилистым-темным      коридорам,     поднимался     по
бесконечным-гулким-страшным лестницам? Зря все  эти  подвалы  и
палаты  с  оранжевыми  горячими  трубами? Да, не хочется в лапы
надзирателей -- санитаров.
      Везде заколоченные двери, матовые окна,  грязный  кафель,
койки  и  чудовищная  тоска.  Мрак  даже  в  операционной,  где
оперируют твою душу. Хочется к солнцу, подальше от всего этого,
к чистой и скрипучей  морозной  лыжне,  где  радость  поет  как
птица,  и  если  есть  грусть,  то  светлая.  Мне  говорил один
человек: никуда от этого не спрячешься.
      Эх, разбить бы все эти будильники!  Они  своим  трезвоном
мешают видеть сны о красивом и ярком. Уехать, уплыть на остров,
слушать  крики чаек и плеск волн, ощущать жар солнца и смотреть
в бесконечную волнистую  синь.  Цветной  поезд  существует  под
засаленной  скатертью  бытия, в мышиных норах, которые прохожие
на тебя таращат и других малопонятных вещах.
      Собери чемодан  --  свой  радостный  багаж  и  не  забудь
ничего.  Возьми  кулек с печеньем, съеденным когда-то в лесу, у
костерка,  который   уютно   потрескивает;   над   костром   --
прокопченный  чайник или котелок, заманчиво бурлит похлебка. Не
опоздай на поезд! Уже объявили посадку. Поезд  может  уйти  без
тебя.  И  ты  не  будешь  радостно вдыхать запах зубной пасты и
угля. Поспеши, дорогой!



                 Грядущие обрывки моих воспоминаний.

  У  него  закончилась  четвертая  капсула  воспоминаний  и  он
попросил Малышку извлечь ее.  Сейчас  Беглец  показывал  хорошо
отлаженное  производство в секретных лабораториях, раздел так и
назывался "  секретные  лаборатории".  Биологи  кромсали  куски
красной  массы,  помещали их в ускоряющие автоклавы и наблюдали
развитие мутантов...
    На других клетках изготавливали Стальных  Охотников.  Видно
было,  как  время  от времени пространство пересекают тележки с
какой-нибудь блестящей конечностью или  тяжелым  скорострельным
стволом.  ...  Стальной  охотник все приближается. Он лязгает и
оставляет глубокие следы на своей  веселой  дороге.  Теперь  он
остановился  и  смотрит  в  известном  направлении.  Внутренний
указатель   быстро   пульсирует,   заставляя   охотника   снова
двигаться.  Он  выбирает оружие, он красиво поворачивается. Его
оружие -- мощный ствол, начиненный смертью.
     Существуют только ритмы команд, жертва  и  это  гигантское
ружье.  Жертва  пока  далеко,  но  Охотнику  известно, где она.
Сейчас этот человек вышел из Туманного пространства. Индикаторы
показали, что его неуязвимость заканчивается.  Кроме  этого,  у
него   ограничено   время...   ...   Беглец   миновал  Туманное
пространство.  Все  обошлось  без  приключений,  хотя  Стальной
Охотник  все  время  был  где-то поблизости. Впереди показалась
дверь, которой не было на карте. За дверью протянулся  коридор,
освещаемый  крепкими  тусклыми  лампами.  Бесконечные  полки  с
аккуратно  разложенными  на  них  полосатыми   мешками,   мотки
проволоки  и  грубые  каменные  стены.  Вдоль  полок  неутомимо
маршировал охранник в сером костюме.
      Его  детские  руки  были  миролюбиво  сложены  на  груди.
Охранник  не  обращал  на Беглеца никакого внимания, потому что
тот был в форме сотрудника Ведомства. ... Это началось  в  один
из Обычных Праздничных дней. Открывая люк своего жилища, Беглец
(тогда  у  него еще был свой номер и личный код) случайно задел
сигнальную нить. Быстрыми хищными рывками  появился  Инспектор.
Инспектора собирались на тех же самых участках, что и Охотники,
только  вместо ружья у Инспектора было устройство, распознающее
индивидуальный код, и случилось так, что  в  этот  раз  оно  не
сработало.
     По   утвержденным   правилам   Лицо,  которое  не  удается
идентифицировать,  считается  опасным  для  общества  со  всеми
вытекающими     последствиями,    но...    гуманное    Общество
предоставляет  ему  шанс  --  дается   возможность   ПОПЫТАТЬСЯ
СКРЫТЬСЯ...
    Под задушевную изысканную музыку одетый в клетчатую рубашку
Командор   гигантской  космической  армии  уничтожал  вражеские
корабли.  Солдаты   его   абсолютно   разные   --   нелепые   и
сверхприспособленные  -- подчинялись его властным манипуляциям.
Командор спокойно управлял вселенской суетой. Он, светящийся  и
неуязвимый,  пил  ароматный  чай  и слушал многоголосые гимны в
свою  честь.  В  звездных  иллюминаторах  сменялись   поколения
экипажей,   которым   передавал   он  свой  опыт  на  громадных
полигонах.
    Он словно видел  таинственного  Антикомандора,  потому  что
опережал его действия на шаг, защищая свое и отбирая чужое. ...
Когда-то  Командор  был  простым механиком в одной корпорации и
ему  случайно  довелось  ремонтировать  инопланетный   корабль.
Корабль был как целый город. Непостижимые запутанные коридоры и
огромные  пластиковые  отсеки,  непонятного  назначения приборы
вызывали чувство,  что  тут  можно  провести  всю  свою  жизнь.

...............................................................

      Неуклюже маршировала стайка одинаковых размытых мундиров.
Безликий  охотничий  восторг  они  испытают, когда в их большом
доме появится Гость. Гостя  этого  ждут,  повизгивая,  Церберы,
готовые бесстрашно
 рвать  его  бесплотное  тело и уменьшать его шансы, они словно
слышат молитвы и грозные его шаги.
      Где-то далеко был  маленький  блестящий  шарик  --  Гость
снова  принял  эту  полюбившуюся  ему форму. Множество таких же
металлических шариков -- Сообщество -- окружало его. Сообщество
имело также другое имя -- Энергия.  Они  радостно  приветствуют
друг  друга, жесткие и мощные собратья. Вспыхнули и раскалились
самые быстрые -- пора.
      Он вдруг увидел, как  за  стальными  дверями  засуетилась
охрана,  увидел  свое  окровавленное  лицо в каком-то кирпичном
коридоре. В раскаленном воздухе возникает пульт, кто-то  вводит
код, и он чувствует, как прибывает здоровье, проверяет заряды в
оружии.  Иногда  ему  даже  кажется,  что  кто-то  им управляет
сверху, но музыка атаки прогоняет эти глупые мысли.




   Зажегся  неосознанный  свет,  стеклянная  мозаика   дождевых
капель  была  на  окне  троллейбуса, она с негодованием от меня
отвернулась, я видел перекошенные облупившиеся стены  старинных
особняков, карнизы, ажурные перильца -- все оставалось ТОГДА.
      Я  ехал  после  тяжеловесных угрюмых теток. Заканчивалось
лето. Смотрел на дождь. Только что водяные барабанщики  стучали
по  моему  черному  зонту,  здесь  --  совсем  другие  звуки --
электрическая тишина. Я ехал домой. Давно я так не хотел домой.
Дома я включу Визбора, дома я зажгу свечу, у меня  есть  сыр  и
черный хлеб, поставлю чай.
     К  чаю  у меня есть светлый мармелад. Уютно! Сохнет черный
зонт. За окном -- лужи.
      Бегают надоевшие уже спиральные завитки. Немного шершавое
гудение  и  фея  в  высоком  колпаке  поднимается  по  ступеням
стеклянного замка.
     Тропинка среди высокой травы, я иду за невероятно красивой
женщиной  и  с замиранием любуюсь ей. Где-то за сплошной стеной
поют птицы и поют так, что забываешь обо всем. Нежная  паутинка
утренних  хвойных  ветвей впускает солнечные осторожные лучики,
роса сверкает.
     Плывут по небу рыбы и бородатый рыбак, пудель  и  девушка.
Двое  людей  бредут  в заводскую столовую, не слыша кузнечиков,
шума машин и самих себя тоже. Яркие летние краски -- мимо  них.
Она  опустила  голову  и  кривит  рот. Вся сегодняшняя красота,
свежесть, радость и музыка -- мимо них.  Они  идут  в  смрадную
столовую. Грязные столы, проблемы и котлеты.
     Навстречу  им  люди  с  вечно  ожидающими  подвоха кислыми
лицами. Они заходят в столовую, поднимаются по липкой  лестнице
в  жирный  угар,  на  тусклых  подносах  --  долгожданные серые
котлеты, болотный компотик, скрипящее на зубах невкусное  пюре.
Ее  рот недовольно открывается, принимает в себя жирную вилку с
волокнами и издает утробные звуки. Обратно я снова иду за ней и
любуюсь.





      Равнодушно цепкими пальцами она  держала  юркую  кошку  с
холодным  взглядом. Их отстраненная неподвижность завораживала.
В плоском, но бездонном бумажном мире жили  не  только  они  --
были  еще  рыцари,  служанка,  старый  рыбак  и впечатлительный
мальчик-садовник. Когда просыпалась луна, они смотрели  жадными
тоскливыми глазами на стены внешнего пронзительного мира, делая
попытки выбраться и вселиться.
     Утром  приходил  Хозяин  -- плотный основательный человек,
ВСЕГДА уверенный в своей правоте и непогрешимости.  Его  гулкие
шаги  меняли  цвета в окружающем пространстве. Мутное невидимое
влияние его шуршащей фигуры  искажало  контуры  всех  предметов
вокруг  него.  Он  брезгливо  глядел в ИХ сторону. Отметив, что
ничего не изменилось в их неподвижном  мире,  Хозяин  раскрывал
волшебную   говорящую   книгу.  Он  не  хотел,  чтобы  что-либо
менялось. Хозяин был одет в бурый плащ  тихого  помешательства.
Он пил странное вино. Он знал тайны.
      Сейчас он стоит и прислушивается, подбоченившись. Пройдет
некоторое время и он возьмет одного из них с собой. В мире огня
и электрических  разрядов  необходимо  чем-то  питаться,  а эти
засушенные силуэты -- самое лучшее, что  у  него  сейчас  есть.
Гудит  искрящийся  демон  --  он  черен  как  ночь,  его  брюхо
непробиваемо. Рассечь тонкие проволочные границы  пространства,
не  задев  его  стеклянных стенок -- вот его задача. Она только
кажется неразрешимой, но кости показывают ему дорогу, и вот уже
чей-то приглушенный разговор тревожит его чуткие звериные  уши.
В  лабиринте на перепутье стоят несколько существ. Они не знают
дороги. Он превращает путников в фиолетовый  якобы  осмысленный
хаос.
     Огненная  меланхолия  блудливо  потирает  руки при виде их
нехитрого снаряжения. Компасы, рюкзаки, консервы, туристический
примус, фляжки -- это ему ни к чему. Ему нужна карта.  Наконец,
Хозяин  находит  ее.  Он  улыбается.  Он  смотрит  на  стрелки,
квадраты  и  извилистые  линии  и  вдруг   замечает   маленькую
дергающуюся и жужжащую точку.
   Он  снова улыбается, потому что эта точка -- ты. Он не будет
медленно и пытливо тебя расспрашивать о всякой  важной  ерунде,
подозрительно  оценивая  блики в твоих стеклах. Нет! Назвавшись
каким-нибудь рекурсивным нелепым именем, он втирается к тебе  в
доверие,  и,  когда  вы  выпьете  бутылочку  доброго  винца, он
сделает тебя своим пленником.
    Но ты можешь избежать его страшной власти. Водяная  старуха
скажет тебе, что делать. В ее безумных мертвых глазах видна вся
правда.  Недаром  она  цепко  и  судорожно гладит кошку -- свою
помощницу. Давным-давно волшебная говорящая книга  принадлежала
водяной  старухе,  но  тот,  которого  все  зовут Хозяин, сумел
приКАРМАнить  ее  себе.  Теперь  подумаем,  зачем   ему   вдруг
понадобился  именно ты. Ты, случайно, не знаешь? Может быть, ты
узнал что-нибудь, что тебе не полагается  знать?  Вспомни.  Это
очень важно.
   Кто-то  однажды  проболтался,  что в стальном подземелье уже
давным-давно   изготовили   твоего   двойника.   Можно   только
предполагать,  для чего его запустят в наш мир, но одно можно с
уверенностью сказать, что он появится  сразу  же  после  твоего
исчезновения.   Возможно,   его   появление   прибавит  веселой
неразберихи, когда он тебя  заменит,  а  может,  наоборот,  все
вдруг упорядочится.
    Будь  осторожен,  кое-кто  уже видел полчища псевдо-старух.
Кстати, известный тебе человек мне однажды рассказал, как  одна
такая  старуха  железным крюком пыталась зацепить его и порвала
одежду. Он успел увидеть ее  белое  лицо  и  ощутить  буквенные
сигналы.
    Теперь,  когда  над тобой занесена черная мухобойка Судьбы,
все стержни Случая прочно зафиксированы в пазах Неотвратимости,
сверкает и бесшумно скользит  затвор.  Пустые  зоркие  глазницы
поймали  твою  фигурку  в  прорезь прицела. Белый палец плавно,
отработанным движением нажимает курок. Но знай -- это осечка. В
этот раз тебе удается уйти. Вихревое сонмище в ярости.  Смешаны
и  выброшены  все времена и их шерстяной пестрый клубок лежит в
углу мироздания, собирая пыль дат  и  мусор  событий.  Мел  для
обведения  красного  пятна на асфальте лежит пока в специальной
металлической коробочке вместе с позвякивающим шприцем, дарящим
вечное забытье.
   В   обширную   милицейскую   тетрадь   для   записи   сводок
дорожно-транспортных происшествий пока еще не занесено твое имя
и древний человек еще только готовится спрятать свою улыбку.

***************************************************************

     В  кладбищенский капкан очень многие попадают, невзирая на
красное предупреждение внутри.  Продолговатые  ловушки  приятно
пахнут  сосной,  но  умей  воспринимать  по-другому откровенные
образы,   нацарапанные   на   стенах   наполненного   жужжанием
лабиринта, где приземистые сильные треугольники исчезнут в такт
мгновенным  укусам  голубого  огня,  когда притаившееся падение
умопомрачительно кодирует непривычно путешествующих.
      Тонкая  рамка,  сотканная  из  незаметных  точек. В твоем
мозгу  --  она  всего  лишь   тусклый   символ,   своего   рода
пентаграмма,  возникшая  тихо, почти неслышно. Но я хочу, чтобы
ты  обратил  внимание  --  она  отвечает  за  твое  воплощение,
терпеливая  рамка  из необычного эфирного материала просто ждет
своего момента. По периметру этой рамки выстроились  стражники,
но,  как это бывает всегда, не все из них верны присяге. Внутрь
рамки могут проникать курьеры -- они приносят рапорты. Всадники
на взмыленных конях сообщения привозят все время.  Старый  граф
не  успевает  их  все  прочитывать,  и они толпятся у кирпичной
стены, поросшей  мхом  --  это  все  рамка.  Время  от  времени
стражники  пропускают  микроскопических  врагов, с ними успешно
борется сам граф.  Иногда  для  внутреннего  контроля  в  рамку
внедряют  дрожащее  существо,  состоящее  из  комочков, которое
сразу же направляется за  информацией  к  графу.  Иногда  рамку
меняют  на  другую  -- но почти никогда человек не остается без
рамки.








       По  берегам  древних  морей  покоились  высохшие   кости
серебряных  слов.  Усталый  путник  брел  по  трещинам  извилин
желтого  мозга  под   ритмичными   ударами   солнечных   лучей.
Гигантская   невысказанная   паутина  всклокоченными  проводами
роилась в его старой голове.  Заброшенные  города  вставали  из
песка глыбами внезапных мыслей.
       Календарь  кончился.  Путешественник все чаще смотрел на
небо. Он видел там очертания вечного театра. Одна только  мечта
оставалась  в  пустыне  --  ВОДА.  Фонтаны  и  водопады,  ручьи
мерещились ему,  но  он  двигался  вперед.  Неизвестно  сколько
тянулся   этот   параноидальный   бред  --  удушливый  в  своей
необъяснимости -- но вдруг все это прекратилось.
      Он   стал   свободным   --   и    одновременно    слепым,
бесчувственным  и  глухим. Вначале ему показалось, что он снова
ушел в себя, под бессмысленный счет шагов,  но  ощущение  было,
как от полета вниз...
       За ним незаметно наблюдал зеленый исследователь. Рыбьими
немигающими   глазами  он  словно  листал  пройденные  путником
тяжелые страницы, внимательно прочитывая оставленные  на  песке
следы. Когда путник потерял сознание, исследователь приблизился
к  нему судорожными короткими шажками. Исследователь перевернул
путника и стал вглядываться ему в лицо. Да,  он  не  ошибся  --
перед  ним  был  Колдун.  Куда же он направлялся? Заунывно пели
пески...
      Колдуна ждали в тайном убежище.  Он  должен  был  оживить
Железного  Скарабея. Несколько веков Железный Скарабей хранился
у посвященных, несколько веков поколения  адептов  поддерживали
ритуальный огонь, и вот теперь настало время...
      Исследователь  прислушался  к  себе.  Им  всегда управлял
инстинкт.  В  каждом  живом  существе  он  видел  потенциальную
жертву. Оставлять ли в живых Колдуна? Колдун слабо зашевелился.
Клейкий обморок, казалось, продолжается -- сейчас перед ним был
огромный Ящер. Ящер почему-то медлил.
      Мастер  опустил  рукоятку Переключателя и тотчас зажглось
предупреждение. Он не стал его читать, помня предписание ничему
не верить. Законодатели  были  далеко,  но  он  мог  не  успеть
переключить. Он услышал, как оживились пространства, которые он
видел   на  схеме.  Они  готовились  к  обмену  --  лихорадочно
штамповали оружие, строили тюрьмы и крепости, готовили  солдат.
Для  них  обмен  означал  большую  битву. Затряслась и загудела
ржавая труба матричного конвертора  --  началось  переваривание
дочернего   пространства.  Конвертор  с  наслаждением  усваивал
каждую  буковку  и  цифру,  обгладывал  каждую  линию,   уделял
внимание каждой точке.




            Длинные рассказики

     **********************************************************
     Человек ел  яблочный  рулет.  Его  соблазнительный  аромат
будоражил его черепную коробку.
     В  клешнях  человек  держал  золотые  вилочки. Он улыбался
каждому кусочку. Пропитанный  шоколадом  и  ванильным  сиропом,
покрытый  клубникой,  хрустел  орехами  пирог. Костяной человек
отражался в трех зеркалах. Сливочный кекс был очаровательный. В
нем были кусочки дыни и мед.
     Человек ловко разрезал торт ножичком и зацепил лопаточкой.
Его огромные рога заколыхались.  Человек  обожал  именно  такое
великолепие -- каждый кусок пирожного был именно разный.
     От  удовольствия  глаза  его  мертвенно загорелись. Поедая
этот пирог с сотнями странных кондитерских украшений -- в  виде
глаз,   например,  он  ощущал  власть.  Все  было  беззвучно  и
уныло-серо вокруг, но этот пирог был воистину  праздничком  для
души.  Он  хрустел  на зубах, как стекло ампулы, он выглядел то
как пустыня, то как густой каменный кисель из домов.  Его  было
интересно  (  необходимо)  поедать. Из пасти человека полыхнуло
огнем и он исчез. На сцене возник  желтый  автобус.  Старухи  и
контролеры,  старухи  с  детьми,  старухи  и  старухи.  "Вы  на
следующей  выходите?  "  "Передайте  на  компостер"  "Вам  торт
перевязать ленточкой? "
     ***********************************
     Зачем я пришел в этот мир?
     Утомленное    философствование   не   показывает   ответа.
Понаблюдать?   Сконцентрироваться    редко    когда    удается.
Параноидальное  бумажное искусство бедно смыслом. Многословие и
обыденность -- вот все, что возникает  в  серой  каше,  а  рука
переносит   это   на  бумагу.  Многострадальную.  По  пути  это
окутывается в завуалированную оригинальность.
     Поищем ответ в снах. Мистическая ночная дымка, принесенные
тайные образы.
     Так зачем же все-таки я родился на свет?
     Проклятый  будильник,  зараза,  не  дал  услышать.  Ну-ка,
угрюмо  сгорблюсь и начну озираться по сторонам, шевеля тяжелой
челюстью. Может быть, в этом смысл?  А  если  руки  в  карманы?
Дневник,  который  сохранил  яркие и шумные мои образы, голубой
ветерок воспоминаний,  ангельское  пенье  кузнечиков  и  шелест
травы,   белые  нежные  облака  --  иногда  перед  сном  хорошо
откупоривать эти маленькие кубики с запахами  цветов,  моря,  с
таинственными  видами  и  удивительными  звуками.  А в ответ на
тупой вопрос: А для чего мы живем? -- посмеиваться в  пшеничные
усы.
     Пить  пиво,  естественно.  Вокруг  лежат щепки и стружки и
погнувшиеся гвозди. Пахнет деревом. И даже  в  этой  полутемной
каменной  комнате  где-то  живет  весна. Надо ее почувствовать.
Кстати, что это я все о себе да о  себе?  Поговорим  о  веселых
жильцах   многочисленных   каменных  шкафов.  Они  сварят  суп,
посмотрят ящик, почитают что-либо на  сон  грядущий.  А  вот  я
вчера  во  сне  ВИДЕЛА,  как  одна женщина превращалась в рыбу.
Страшно так. Я говорю, это все на суше происходило или в  воде?
На  суше.  Тогда  не  бойся. Но она такая страшная. Она вот так
рукой сделала и у ней появились плавники. Все равно не бойся.

***************************************************************

     В коридорах улиц,  в  шкафах  домов  затерялась  старинная
аптека. Здесь нет ничего зловещего, одна лишь таинственность.
     Зайдет  в  аптеку случайный больной, продавец отпустит ему
черных неумолимых капель или сока черных ягод, а может, черного
порошка, и тот уйдет с заветной баночкой. А многие пройдут мимо
кованной тяжелой двери. Нет, серьезно? Вернется прохожий домой,
отбросит  всякое  поскрипывание  ,  попьет   чайку,   прочитает
Чернышевского, еще чаю?
     Он уже достаточно изучил жизнь, чтобы начать себя уважать.
Он спокойно,  размеренно говорит, передвигаясь из одного угла в
другой, уже не обращая внимания на часы.
     Перед  его  глазами  предстают  обычные  в  таких  случаях
барельефы  --  гипсовые  драконы,  девы и змеи. Когда он теряет
одного собеседника, показывается новый. Иногда мне кажется, что
он ведет счет всех полосок пространства, его усердная тщетность
сразу же видна. Я не буду говорить  дурацких  заезженных  фраз,
вроде  этой " Навстречу ему двигалась фигура в черном платье" Я
хочу, чтобы читатель сам увидел  обреченность  этого  человека.
Тысячами  неуловимых  намеков,  пойманный в западню, и дело тут
вовсе не в купленном яде. Синие длинные тени всегда тянули  его
под  землю,  но  он сопротивляется. Башни, сложенные из детских
кирпичей, другие огромные игрушки преследуют его и он не  видит
выхода.  Собака времени сопровождает слепого музыканта. Гримасы
барельефных дев.  Он  ощущает  нестерпимый  холод  их  гипсовых
зубов. Его ждет то же самое, если он сейчас не проснется.

     *********************************************

     Маленькая   девочка  крутит  импровизированный  глобус,  а
мальчик втыкает в него крошечные иголки. Эти дети -- землекоп и
Судьба. Землекоп давно служит у Судьбы. Он весь потрескался  от
времени,  но  силы  хватает,  чтобы  пораньше встать ( кто рано
встает, тому бог подает), взять свою верную лопату,  с  которой
он  вырос  и  приняться за работу. Холмы и ямы. Шуршит лопата в
земле. А в краткие минуты отдыха -- в детстве --  кто  запретит
повращать   немного   глобус?  Глобус  цепляется  за  невидимые
крючочки. Пусть дети играют. Все вибрирует вокруг.  Теперь  уже
ведьма вонзает свои огромные ржавые иглы в поверхность земли, а
бастард  коричневыми  ручищами все ускоряет вращение. Землекопа
зовут Бастард, и он любит блеск своей лопаты. Изнутри  все  это
похоже на школу. Идет урок географии. Прилежные школяры ждут. У
каждого  свой  единственный  --  новенький  -- волшебный билет.
Школяры ждут красной закорючки. Только снаружи  это  совсем  не
похоже на школу...

     ************************************

     -- Вы  что  же думаете, я вам собираюсь загадывать загадки
-- спросили ниоткуда. Так оно и было -- голос звучал  изо  всех
мест.   Сверкающая   темень  расплодила  всевозможных  гадалок.
Шарлатаны -- циркачи притягивали  истину  за  уши,  обосновывая
нелепейшие  методы  и сводя концы с концами, впрочем, не ударяя
палец о палец. Но был один человек. Ему дано  было  видеть.  Он
видел,  как  на  разделочной доске лежал предмет. Вначале один.
Потом старуха с ножом на пустынной  космической  кухне  отсекла
ему  голову и он перестал видеть. Морковку бросили в суп -- все
загадки давным -- давно разгаданы... -- яркие пятна  на  лбу  у
говорившего.  Испещрены уравнениями сотни листов желтой круглой
бумаги. Не до загадок. Пустует стул.  Что  вам  напоминают  эти
пятна?  Кто это? Расскажите, что вас беспокоит? Бывает ли у Вас
сухость во рту? Окунемся в старое время. Вспомни, как ты  ходил
в  музыкальную школу. Очень хорошо. Закрой глаза и поднеси руки
к носу. Можно одеваться.

     ********************************

     Странные встреч

     Расскажу   я   тебе   историю,   весьма,   между    прочим
поучительную,  про  доктора Скэнлона. Если ты обратил внимание,
дорогой читатель, в моих повествованиях хоть пруд пруди  всяких
волшебных  коробочек,  палочек  и  прочей  всякой  таинственной
галиматьи. В  большинстве  случаев  это  магическое  барахлишко
просто так упоминается, без дела, но сегодня...
     В-общем, слушай. Доктор Скэнлон был скупой, жирный, старый
гнусный  чародей. Его седая редкая бороденка горделиво украшала
его  крупное  желтое  лицо  с  многочисленными  морщинами.  Его
огромный  подвижный  нос  блестел  как  свежий  окорок.  Доктор
Скэнлон знал многие отрасли магии. И вот однажды приспичило ему
приготовить одну могущественную штуку.  Он  туда-сюда  --  нету
самого главного -- гребешка красной ящерицы.
     Доктор  Скэнлон  был  англичанин,  а в его родной туманной
Англии красной ящерицы нигде не водилось. Ну, долго ли, коротко
ли, одним словом пришлось ему самую малость изменить  старинный
рецепт,  тем  более  у него еще кое-чего не оказалось. Тогда он
бросил  в  свою  ступку  вместо  редкого  гребешка   пятнадцать
высушенных  мух,  а  вместо  каменной  воды насыпал загадочного
белого порошка, который его проворные толстые пальцы  наскребли
за  печкой.  После этого он трижды костяной палочкой начертил в
воздухе какой-то знак и исчез. Больше его никто не видел.
     В его доме стала жить его дочка --  взбалмошная  и  глупая
старая  дева,  которая  стала постепенно распродавать отцовские
вещи. Раз за разом относила она на рынок  какие-нибудь  дряхлые
книги   или  башмаки.  Наконец,  очередь  дошла  до  маленького
сундучка,  сделанного  из  почерневшего  от  времени   дуба   и
окованного серебрянными полосами. Сделан он был очень добротно.
Дочка  привычно  взяла  сундучишко  жилистой рукой и понесла на
рынок. Сундучок купил у нее какой-то подозрительный тип и  она,
довольная,  принесла домой новенькие монетки. С чарующим звоном
деньги упали в глиняную копилку, а глупая дочка Скэнлона  долго
еще  улыбалась  и  машинально протирала пахучей тряпкой клеенку
пустого стола.
     Проходимец, купивший сундук, пришел к себе домой еще более
довольный. Он знал секрет этого сундука. В этом старом  сундуке
было  сделано маленькое тайное хранилище для разных безделушек.
Проходимец -- а это был маленький злой горбатый колдун Марвин
--
сразу же полез волосатой лапой в это хранилище. Долго он шарил
гладкие деревянные стенки, наконец он нащупал кое-что интерес-
ное.  Это  была  позеленевшая от времени восковая человеческая
фи-
гурка. Марвин долго всматривался в нее  косматыми  глазенками,
цо-
кая языком и ковыряя в носу. Надо отметить, что лицо у фигурки
было точь-в-точь как у без вести пропавшего доктора Скэнлона.
     Наконец, Марвин со стуком  бросил  фигурку  в  камин.  Она
сгорела  с  печальным  стоном.  После  этого Марвин подскочил к
клавесину, стоящему в углу, судорожно открыл его и стал играть.
Музыка заполнила его крошечную берлогу с громадными  сводами  и
гигантскими окнами, даже малюсенькие стульчики горбуна Марвина,
казалось,  вибрируют  в  такт этой замечательной музыке. Марвин
глядел на свое уродливое лицо, которое отражалось  в  полировке
клавесина   и   самозабвенно  играл.  Его  маленькие  пальчики,
приклееные к огромным коричневым ручищам,  медленно  бегали  по
черным  и  белым  клавишам. В комнате стали появляться какие-то
странные образы. Они появлялись ниоткуда,  из  пустоты.  Марвин
прекратил играть и плотная тишина охватила его уютную каморку.
     Он  надел  красный  колпак  и вышел во двор покормить кур.
Стоял теплый летний вечер, но у Марвина зябли пальцы. Он достал
губную гармошку. Надо сказать, что Марвин был очень музыкальным
человеком. У него был абсолютный  музыкальный  слух.  Он  часто
сочинял баллады, песни и эпохальные кантаты. Кудесник прислонил
гармошку к губам и полилась прекрасная мелодия. Через некоторое
время  Марвин  вытер свою гармошку грязным платком и убрал ее в
карман.
     После этого он забежал в свою  каморку.  Пошарив  в  очаге
кочергой,  он  вынул  несколько увесистых золотых слитков -- их
принесла фигурка доктора Скэнлона. Марвин ухмыльнулся и спрятал
слитки в синий кувшинчик, который стоял у него на тусклом окне.
Кажется, у него начиналась счастливая  жизнь.  Он  самодовольно
посмотрел  в  зеркало  и  начал причесываться массажной щеткой.
После этого он примерил цилиндр, но с негодованием отбросил его
в сторону -- от него пахло как от старого сыра --  впрочем,  он
был такой же сморщенный и маслянистый. После этого карлик надел
зеленый  сюртук,  калоши  и  отправился в гости к одной пожилой
госпоже,  которая  неплохо  предсказывала  судьбу.   Звали   ее
Мэргатройд.
     Мэргатройд жила на болоте и курила табак. Она была рыхлая,
беззубая  и  веселая  женщина.  В  ее  избушке  допоздна  горел
мистический огонек. Мэргатройд медленно передвигалась из угла в
угол , осматривая вязанки сушеной  рыбы.  На  ней  были  надеты
валенки  и  телогрейка. К телогрейке был пришит красный ромбик.
Мэргатройд вынула из валенка нож и, отрезав себе кусок колбасы,
налила в маленький стаканчик  "прозрачной  как  слеза".  Она  в
последнее время очень любила водочку и ливерную колбасу. Часы с
кукушкой  сказали  два  раза  свое скрипучее "куку". Она быстро
завернула в пеструю тряпицу остатки колбасы, вздохнула,  допила
водку,  сказала:  Ух,  хорошо  пошла!  В дверь кто-то осторожно
постучал.
     Мэргатройд распахнула дверь -- на пороге  стоял  Марвин  в
зеленом  сюртуке и калошах. В руках он держал круглую картонную
коробку, крест-накрест перевязанную бечевкой. Мэргатройд  сразу
догадалась,  что  в  коробке  -- торт. Она, как всякая женщина,
очень любила сладкое. Она кокетливо поправила на  своей  голове
грибообразную  шерстяную  шапку.  --  С  чем пожаловали, мистер
Марвин?-- пропела она. --  Я вот  тут  принес...  --  промямлил
горбун.-- Показывайте, что тут у вас. Вы водку будете? -- Нет, я
не  пью.  Сели  к  столу. Марвин торжественно развязал бечевку,
снял дрожащими руками крышку и  опасливо  заглянул  в  коробку.
Коробка была пуста.
     Ведьма  пытливо  посмотрела  в  его  глаза.  Марвин  отвел
взгляд.
     --  Я  убираю водку? -- Да убирайте, убирайте! Я же сказал, что не буду
пить!
     --  Это  Ваше  дело,  мистер  Марвин  --  сказала ведьма. Горбун нервно
забарабанил синими пальцами по столу. -- Ну-с, что Вас привело  ко  мне?  --
бодро  спросила  миссис  Мэргатройд.  --  Да  понимаете,  я попал в какую-то
запутанную историю -- начал Марвин.
     --  Сколько  я  Вас знаю, Вы вечно попадаете в какие-то истории!  -- Не
перебивайте меня, пожалуйста. -- Хорошо, извините меня, господин Марвин!  --
Так   вот,   история   весьма   запутанная!   Эта   исто-   рия   связана  с
потусторонними... -- Так Вы точно не будете водку ? -- Не  буду.  В-общем...
На  чем я остановился? Эта история связана с чем-то сверхъестественным, чему
пока нет объяснения.  Каким -- то образом я стал причастен к чему-то такому,
ну в-общем...
     -- Не темните, мистер Марвин! -- Понимаете, это невозможно
рассказать в двух словах... Это все слишком сложно.  Я  до  сих
пор  не могу... -- Что у Вас было в коробке? -- Да погодите Вы!
Я же просил не прерывать меня! Я хочу постепенно рассказать обо
всем... Так сказать, от простого к сложному... --  Напрасно  Вы
отказываетесь  от  водки...  -- Ладно, налейте мне... Но только
чуть -- чуть, для сугреву. Все-все.
     Марвин выпил водочки, снял калоши и пошевелил пальцами  на
ногах.  --  Вы  ноги хоть когда -- нибудь моете? -- Тебя это не
касается, старая дура!  ...  В  это  утро  Марвин  долго  водил
электробритвой  по  онемевшему  лицу,  всматриваясь в выцветшие
обои своей квартиры. Он держал жужжащую бритву и  вспоминал  ту
странную женщину.

     Восьмерка за восьмеркой

     Схематическая ода жизни.

     Идея  написания этой книги пришла мне очень давно. Я стоял
на вокзале -- то ли кого-то встречал, то ли провожал.  Шустрили
вокруг  меня  голуби  в  сизых  своих  мундирах,  кто-то поедал
мороженое, кто-то плакал, кто-то...,
     Я сразу же должен предупредить  читателя,  что  не  ВСЕ  в
книге  следует воспринимать буквально. У меня в жизни был такой
эпизод. Представьте себе, к Вам подходит круглолицый человек  с
кривым  ножом  за  поясом  и говорит, застенчиво дергая головой
влево ( тик у него такой): " Я  живу  в  выдуманном  мире.  Все
говорят,  что я такой непрактичный, а я даже не знаю, что им на
это ответить... "при этом  он  татуированными  лапами  вытирает
желтые  слезы.  Что можно сказать по этому поводу? Мил человек!
Как там тебя? Флинт? Не  теряй  мужества  и  продолжай  начатое
тобой дело! Больше бодрости, дружище!
     Или  другой  случай.  Произошел он в городском саду. Играл
духовой   оркестр.   Сидели   пары.   Бравурное,    приподнятое
настроение.  Я  обратил внимание, как одна дамочка неуверенным,
каким-то извиняющимся шагом подошла к  дирижеру  и  что-то  ему
сказала   на   ухо   и  затем  вернулась  на  место.  Сразу  же
прекратилась веселая музыка  и  началась  печальная  похоронная
мелодия.  Люди  недоуменно попереглядывались и лица у них стали
филармонического оттенка. О чем тогда подумал дирижер? Не знаю,
но могу догадываться. Наверняка, просьба дамочки вызвала у него
протест, но как человек искусства, он не мог не понимать, что в
мире музыки все произведения равносильны. Он мог бы отказать ей
-- но вдруг именно такая музыка сейчас  наиболее  гармонировала
бы с ее настроением?
     Вообще  в  жизни  все  очень  устроено хитро. Жизнь -- это
музыкальная   шкатулочка.   Один   в   ней   хранит   подлинные
драгоценности,  другой  --  пустые  бутылки  с  кислым запахом.
Заведены эти шкатулочки  по-разному  --  одну  создатель  вечно
перекрутит  -- мелодии не слышно , безобразный визг какой-то, у
другой изначально  пружина  сломана  (  мне  приходилось  часто
общаться  с владельцами подобных шкатулок -- он хрипит, глаза у
него навыкате,  вечно  с  кулаками  готов  отстаивать  азбучные
истины,  на  которые никто и не торопится нападать, кстати ). И
лишь у немногих шкатулочка, хоть  и  не  набита  каменьями  (да
может  и  вообще  пустая)  но  она не дырявая, привлекательна и
издает довольно красивые звуки. Главное -- совершенствовать свою шкатулочку,
наводить в ней порядок и СОЧИНЯТЬ НОВЫЕ МЕЛОДИИ. ... Вам приходилось  видеть
микрометр?  Это устройство, которое позволяет оценивать толщину каких-нибудь
миниатюрных предметиков до сотой доли миллиметра. Почти всякий  механический
микрометр  оснащен  специальной  трещоткой,  которая издает свой звук, когда
появляется угроза сломать эту хитрую  измерительную  вещь.  Кроме  этого,  у
микрометра есть очень точная шкала.
     Я утверждаю, что есть люди -- микрометры.  Они  взвешивают
каждое свое слово, каждое свое движение, жест, невольный вздох,
чтобы  не  быть  НЕ  ТАК  ПОНЯТЫМИ  другими. Эти люди не только
оценивают себя -- ОНИ РЕГУЛИРУЮТ себя так,  чтобы  держаться  в
рамках  ОБЩЕ(по  их мнению)ПРИНЯТОГО поведения. Что произойдет,
если  у  Микрометра  в  мензурке  появится  лишняя  капля   или
обнаружится   недолив?  Тогда  люди  --  микрометры  свирепеют,
достают рулетки
-- я
сам  видел  --  из  заднего  кармана,  вынимают песочные часы,
включа-
ют прокрустово ложе и принимаются за дело. В большей части они
--
несчастные, занудные существа, во всех остальных случаях они
лишь носят маску забитости, готовые всегда пустить в ход свою
замечательную трещотку.
     Я видел однажды диалог двух зануд-микрометров. Один из них
был зациклен   на   цифрах,   другой --  на   благопристойности.
Создавалось  впечатление,  что  они  не  слушают друг друга, то
есть, конечно, слышат, но усваивают только питательные  кусочки
из  речи  --  ключевые  слова. Зануда -- любитель цифр чутко прислушивался к
фрагментам речи собеседника, в  которых  разговор  заходил  о  цифрах,  о
каких-то  действиях  с ними. Я заметил, как он оживляется, когда промелькнет
слово СТО, СТО ТРИДЦАТЬ. Человек же, имеющий пунктик "благопристойность"  --
не  брызгал  слюной, в отличие от своего партнера, не вынимал счеты, нет, он
был опрятен и вежлив , слова он произносил тщательно, медленно, не торопясь;
они  образовывали  небольшие  колбаски,  которые,  сформировавшись в тягучие
кучки, попадали к собеседнику. Собеседник  их  ворошил  палочкой,  брезгливо
сморщив нос, выискивая цифры, числа, неточности, но я уже повторяюсь.
     Мне  показалось  тогда,  что они соревновались, кто из них
быстрее построит для другого каменный сарай с амбарным  замком.
Сараи  эти  были неуклюжие, затхлые, из щелей собеседник всегда
мог удрать.
     Бывают люди -- Сундуки. Подойди к  такому  вечно  мрачному
типу,  заговори  с  ним  --  он раскроется, и на тебя высыпется
разнообразный житейский хлам -- мелочные страстишки, ничего  не
значащие  события (и для самого рассказчика в том числе), сотни
тонн словесной  пыли,  перемолотой  его  больным,  в  сущности,
мозгом.
     Вместо   того   чтобы   просто   по-человечески  попросить
какую-нибудь  элементарную  вещь  "сердобольный"  сундук  будет
долго  и нудно ходить вокруг и около многозначительно понижая и
повышая  голос  метафорично  намекая.  Он  может  даже  интимно
приобнять  собеседника.  Он  ждет  когда  же  его  какая-нибудь
мелочная  мечта  наконец  реализуется.   Они   с   "участливым"
придыханием  интересуются.  Сундуки  любят,  ох  любят ЗАДАВАТЬ
ВОПРОСЫ, любят переспрашивать и брать под локоток. Поддакивают,
зачем-то хвалят. Смотрят прямо в  зрачки  неподвижными  глазами
своими.
     Сундуки  успешно  сотрудничают  с  БАЗАРНОЙ  БАБОЙ -- тоже
интересный психотип. Базарная баба отличается от  Сундука  лишь
тем,  что  Сундук  довольно равнодушно вываливает факты, а БАБА
добавляет к ним еще и  свою  визгливую  душу  и  при  этом  она
требует  от  тебя  полного  контакта,  совибрации,  участия "ТЫ
ПОНИМАЕШЬ?? " -вопрошает она истерически.
     БАБА обязана раскачать  своего  собеседника.  Этот  зычный
глас  внедряется  в  самые  потаенные закутки твоего сознания и
эхом  должен  возвратиться  обратно.  Сундуки  же  никогда   не
набрасываются  первыми  на  собеседника,  они  торжественно,  с
достоинством  хранят  в  себе  и  готовы   предоставить   некие
ценности.
     Иногда,  только  иногда  это  бывают настоящие ценности, а
Сундук бывает кладезью мудрости. Сундуки -- безмозглые философы
вселенной. Стремясь написать мемуары действительности, они  все
глубже  погружаются в свое пыльное нутро, и все же, задыхаясь и
кашляя,  они  пичкают   своими   бездарными   летописями   всех
окружающих.
     Кстати,  именно  Сундуки тебе равнодушно говорят прописные
истины, вроде этой: "ТРУДИСЬ, И ТЫ ПОЛОЖИШЬ  В  КАРМАНЫ  СВОЕГО
ХАЛАТА  ХОЛЩОВЫЕ МЕШОЧКИ, НАБИТЫЕ ХРУСТЯЩИМИ КУПЮРАМИ". Сундука
легко  узнать  --  вот  он  стоит  на  трамвайной  остановке  и
обрабатывает  своего  несчастного  собеседника словечками вроде
"великолепненько". Согласитесь, есть какая-то  доля  насилия  в
его поведении.
     Другое  дело  --  Кузнечик.  Есть  люди, которых мы (из-за
несовершенства своего восприятия) часто не  замечаем  --  когда
они  есть  , но их отсутствие в нашей жизни сразу же бросится в
глаза. Это безобидные  существа  --  Кузнечики.  Они  незаметно
трудятся  над  совершенствованием мира межличностных отношений,
общаются с  такими  же  зелеными  собратьями  --  скрипачами  и
стрекочут  упоительно  о  чем-то.  Кузнечик  не станет слезливо
грозить  вам  увесистым  пальцем  на  перекрестке  дыша  винным
перегаром  и  тянуть  что-то  утробно-гномье "за жисть" как это
делают Сундуки или те же Базарные  Бабы.  Кузнечик  вам  только
покажет направление.
     Есть  еще  очень  добрые  и чувствительные Олешки. Если Кузнечик -- уже
достаточно мудрый и опытный, то Олешек -- это, как правило,  еще  наивный  и
неискушенный.  Он  везде тычется в надежде получить сочной луговой травы или
доверчиво ждет ломоть хлеба, посыпанный крупной солью. Он никогда не  теряет
веру  в  людей. Даже сломанный очередным Сундуком или Микрометром ( Часами с
Кукушкой , Календарем, Кронциркулем и  т.  д.  ),  он  бодро  и  трогательно
шепчет:
     "И  это  пройдет".  В нем всегда есть искра любви ко всему. Его большие
влажные  глаза  пытаются  понять  этот  сложный  мир   с   его   нешуточными
катастрофами, но увы, это ему почти никогда не удается.
     И,  может,  это  к лучшему. Я видел людей, которые постигали это -- они
становились либо Сундуками либо Психами и очень редко Пророками.
     Псих -- это совокупный образ -- в него входят беспричинные
радости человеческие и необъяснимые страхи и  отрывки  каких-то
фраз и трясущаяся голова и устремленные в никуда мутные глаза и
странные  поступки  --  реже  жестокие.  Псих  --  это  продукт
общества, если хотите,  некий  выхлоп,  отброс,  отход.  Но  не
спешите  с  выводами.  Видели когда-нибудь надпись: "сделано из
отходов"? Вот то-то. Окружающим смешна нелепая суета Психа -- а
он решает вопросы, до которых  никому,  увы,  нет  дела.  Психа
можно  сравнить  с яйцом, с которого злая воля содрала железную
логику скорлупы и  он  обнаженный  и  невылупившийся  предстает
перед  этим  колючим миром. Может показаться, что Псих свободен
-- от куриной мудрости человечества и прочих  нагромождений  --
но  это  не  совсем  так -ПСИХ, как патефон, действует по четко
заданной программе, бьется в размытых рамках своего "Я", бегает
в невидимом искривленном колесе -- возможно,  во  имя  каких-то
внутренних идеалов.
     Пророк  --  это  не  объект,  это целое явление. Это некая
субстанция в газообразной мантии, наполненная ответами на любые
вопросы, даже на те, которые ему никогда не зададут. Они  носят
высокие красные колпаки -- ими издеревле толпа помечает Дураков
и  Пророков.  Жестикуляция  Пророка  очень  скупая, он сдержан,
скромен, не любит никаких дифирамбов в свой  адрес.  Он  силен.
Что же движет Пророком? Я пришел к выводу, что это тоска и тяга
к свободе для себя и других.
     Дурак  --  это  не  просто  глупый человек. Прекрасно быть
настоящим Дураком. Его  сила  и  одновременно  слабость  --  он
воспринимает  мир  и  людей  такими,  какие  они  есть.  Он  не
прокручивает в своей маленькой кубической голове  какие-то  там
варианты   и  возможные  расстановки  сил,  а  просто  живет  и
наслаждается  жизнью.  Важное  замечание:  Дураки  никогда   не
стремятся  упростить  сложную  для  них  задачу,  не изобретают
приспособлений  для  достижения  цели,  а  всегда  идут   самым
бесхитростным   и   в  большинстве  случаев  выигрышным  путем-
напролом. Дурак -- это свободный человек. Конечно, у него  есть
какие-то обязанности, но все-таки...
     В  этом мире живет масса существ, в которых есть что-то от
Кузнечика, от Сундука, от Олешка, от Пророка.  Порой  возникают
очень  интересные  и  непредсказуемые сочетания. Я знал одного,
буквально святого, человека,  в  котором  соединились  качества
Пророка и Олешка. Его не раздражала повседневная бытовая суета,
он  ко  всему  относился спокойно, неся свет правды и любви. От
него исходила благостная симпатия. Мне довелось  видеть  гибрид
Кузнечика  и  Базарной  Бабы  -- это была сморщенная засушенная
ведьма с ледяным голосом  и  ядовитой  душой  --  существо,  не
лишенное,  впрочем,  музыкального слуха и весьма начитанное. Ее
бульдожьи повадки неизменно приводили  к  смерти  тех  глупцов,
которые осмеливались подойти к ней слишком близко.
     Нужно  упомянуть еще одного персонажа нашей пьесы. Череп с
золотыми зубами известен всем -- это существо  кричит  о  своей
уникальности  в  этом  мире, твердит о своем совершенстве, хотя
внутри он абсолютно пуст. Череп любит командовать, задавать тон
в разговоре, любит медленно и  тускло  шутить  над  кем-нибудь.
Череп  ненавидит любые проявления жизни, всякую естественность,
однако сам патологически любит комфорт. Череп болен  снобизмом.
Череп неимоверно скуп.
     Девиз  Черепа  -- " НЕ Я ДЛЯ ВАС, А ВЫ ДЛЯ МЕНЯ" относится
ко  всем  предметам,  которые  его  окружают.   Любимые   слова
Черепа-"ТЫ должен. ОН должен. ПОЧЕМУ я должен? "
     Череп  очень  рационален.  В  его  пустоте  нет-нет  да  и
промелькнет искорка выгоды. Он умеет в  своих  грехах  обвинить
других.  Если  проследить  за  ним,  то  можно  увидеть, что он
ужасный чистюля -- не терпит пыль и мусор. Наверное,  поэтому
Черепа не дружат с Сундуками.
     Череп бережет свои и общественные  вещи.  Он  не  выносит,
когда  на вещах появляется царапинка, не любит он и перемещений
вещей с места на место. Порядок предметов у Черепа  возведен  в
ранг общественной морали: если что-то не так сместилось, не так
изменилось  --  надо выявить виновного и строжайше осудить его.
Таким образом, для Черепа категорически важно, как его  партнер
относится к вещам. Только их Череп одушевляет, боготворит. Даже
своих  близких  и  друзей  Череп  вначале представляет неживыми
предметами и в дальнейшем  на  каждом  коротком  участке  своей
жизни  как-бы  мысленно  их  умерщвляет  --  для  простоты.  На
каком-то этапе своей  жизни  он  становится  просто  невыносимо
опасен   для   окружающих.  Избегайте,  пожалуйста,  черепов  с
золотыми зубами. ... В  брюхе  ржавого  трамвая  ехали,  плотно
прижавшись друг к другу несколько Кузнечиков -- толстые старики
и   женщина   с   розовым   бугристым   лицом.  Сундуки  искоса
посматривали на них, стараясь  понять,  СООТВЕТСТВУЮТ  ли  они.
Ехали  молча,  только изредка, на остановках, ругаясь. Какой-то
старик-философ с пафосом думал: "Вы  же  люди  все-таки,  а  не
быдло  какое-то! ". Его увлеченно отталкивали от открытого окна
с глотками свежего воздуха.
     Череп сидел на переднем сиденьи и скрипел золотыми зубами.
У него было принюхивающееся лицо. На коленях  Череп  недовольно
держал новую газету. Дураки благодушно заглядывали в нее. Юного
Олешка-девочку  5  лет охраняла от толпы мама -- Базарная Баба.
Водитель объявлял остановки.  Размеренный  стук  колес  прервал
чей-то  хриплый  голос. Все оглянулись. Голос принадлежал типу,
одетому в серую рубаху и кирзовые сапоги. Это был  Псих,  но  с
замашками  Пророка. Человек этот держал в руках какие-то листки
и нервно повторял одно и то же:  "Восьмерка  за  восьмеркой!  "
Пуговицы его рубахи напоминали оловянные глаза Дураков, которые
уже начали думать, что его бредовые слова имеют какой-то смысл.
-"Объясни, братан, что ты имеешь в виду... "-как бы говорили их
вопросительные   лики.   Сундуки  в  такт  езде  качали  бурыми
головами, как бы в знак согласия.
     Кузнечики отстраненно и уныло  ехали  куда-то,  их  сухие,
шуршащие  плащи  были  здесь, в духоте трамвая, а сами они были
далеко  -где-нибудь  на  природе,  на  пикничке,  у  туристкого
костра,  в  густой  траве-мураве,  которая  хорошо  скрывает от
сапог. Зловещий тип вскоре вышел, обронив  на  замызганный  пол
несколько листков. Череп проследил его паучьим взглядом и хитро
икнул,  продолжая  вертеть  в цепких руках газету. "Мама, а кто
это был такой? "- протянула  девочка-Олешек.  "Откуда  я  знаю!
"-вякнула   мамаша.   -"Сумасшедший  какой-нибудь,  наверное...
Мужчина, не видите, я с ребенком стою! ".
     --  "Ну и стой себе"-- сказал кто-то с большим рюкзаком. ... На листках
был написанный каллиграфическим почерком рассказ.  Я  приведу  его  здесь  с
сокращениями. ... Жил-был Ящер.  О нем ходила слава весельчака, острослова и
хорошего хозяйственника, хотя не все  соответствовало  действительности.  Он
был  туповат,  жаден  и только иногда-добродушен.  Его седая башка хранила в
себе набор фраз на все случаи жизни.  Например, если речь заходила о книгах,
он  обязательно говорил "Книги надо читать вдумчиво", если на улице он видел
снег, он гово- рил: "Похолодало".  Были  в  его  голове  и  остроты.  Он  их
произно-   сил,   своеобразно   ощерившись,   придав   своему  лицу  оттенок
патетического вдохновения. При этом было слышно,  как  ворочаются  с  глухим
стуком его глиняные мозги.
     Надо отдать ему должное -- он умел  навязать  другим  свой
кретинский   потенциал   и  залезть  в  душу.  Его  чешуйчатый,
неповоротливый язык постоянно выдавал наставления: "Не умничай,
не фантазируй, не суди  о  вкусе  кокосовых  орехов,  не  делай
холостых  рейсов.  "  ,  хотя  грешным  делом,  эта многотонная
скотина сама же нарушала свои заповеди.
     Был он  страшный  хвастун.  Любое  незначительное  дельце,
которое делалось им без участия головного мозга, он преподносил
окружающим  как что-то на редкость замысловатое и сложное. Ящер
был очень колоритной фигурой.  Конечно,  он  сторонился  людей,
которые видели его насквозь. С ними он произносил два-три слова
за час, и то речь шла об очевидных вещах.
     Его  отличало  то, что он совершенно не помнил добрых дел,
которые ему сделали окружающие. В принципе, этот  самодовольный
прохвост  ловко их всех использовал, рационально оценив густыми
глазками все достоинства. После того, как люди были  опустошены
по  отношению  к  нему,  он старался всячески облить их грязью,
обвинить в некомпетентности, эгоизме, лени или в других грехах.
     Впрочем,  многие  люди  вовремя  чувствовали   приближение
собственной ненужности Ящеру и избегали этого подлеца. В борьбе
с  трудностями  и  соперниками  Ящер  растерял  последний смысл
существования и начал  развивать  философские  теории,  которые
затем вылились в стройную, как ему казалось, идеологию. Строчки
этой идеологии, перемежаемые многочисленными и многосмысленными
"Угу"  и  "ХМ",  Ящер  принялся  неуклюже  вклинивать  в  мозги
окружающим. Как ни  странно,  окружающие  его  даже  зауважали.
"Нечего  витать  в  облаках"-говаривал Ящер. "Семь раз отмерь".
Окружающих он окончательно теперь считал дурнями.  Повторял  им
по  нескольку  раз.  Перестал следить за качеством своих шуток.
Жил по принципу "Что позволено  Юпитеру,  не  позволено  быку".
Удивительно,   но   именно   этот   принцип   привел   Ящера  к
окончательной деградации. Элементарные  жизненные  ситуации  он
теперь  распознавал  очень  долго, долго придумывал тривиальные
решения, стал задавать нелепые вопросы и вскоре  умер.  На  его
поминках    равнодушные   родственники   монотонными   голосами
говорили: "Он  очень  любил  жизнь".  ...  Непонятные  существа
собирали  из  чугунных  слитков  какой-то  механизм. С огромным
трудом поднимали они неимоверно тяжелые куски черного  металла.
Сооружение  это  должно  будет им объяснить некую Истину. Яркое
солнце светлой грустью освещало создаваемый Оракул. Существа со
слепым тщанием прилаживали массивные пружины к  особым  кольцам
по краям крупных манипуляторов.
     Несколько  раз их создание чуть было не завалилось на бок,
едва не  похоронив  под  собой  бесталанных  авторов.  Наконец,
чугунный монстр стал похож на Бабочку. Конечно, это было грубое
и  уродливое подобие, но, по всей вероятности, и такое сходство
вполне всех устраивало. Жрецы  повалились  перед  чудовищем  на
колени  и  заорали слово "ЗАЧЕМ? ". Это слово привело монстра в
движение. ЧУДОВИЩЕ пророкотало: -- Вы ищете смысл? Смысл  --  в
разрушении.  Разрушив  на  составляющие,  можно  постичь смысл,
узнать законы объекта.  Радуга,  высокая  сочная  трава,  яркая
прохладная  речка,  пение  сверчков,  нежные  облака -- все это
бессмысленно, ибо некому наполнять  их  смыслом.  Все,  что  от
природы,  все, что отвергает всякую искуственность -- абсолютно
бессмысленно.  Хотя  есть  зачатки  смысла  и  в  этой  зеленой
круговерти  --  СОЖРИ  САМ,  пока не СОЖРАЛИ тебя Зато все, что
рационально по своей сути --  ваши  выверенные,  но  все  равно
неуклюжие  создания  и  творения  --  имеют  этот  божественный
безграничный смысл. Вот ПОЧЕМУ я сейчас все здесь уничтожу...
     Но, к счастью, этой тирадой  и  закончилось  существование
механической  Бабочки. Она затряслась и судорожно рассыпалась в
серую  пыль.  Может  быть,   рационалисты   --   жрецы   забыли
какую-нибудь  деталь, а может быть их желание узнать Ответ было
не слишком велико, но гул  долго  еще  стоял  в  их  удивленных
головах. ... Металлический рыцарь, созданный уже в новую эпоху,
мало рассуждал о смыслах и не слишком искал их. Он был легкий и
блестящий.  Когда  нужно,  он  был  рационален,  когда не нужно
-иррационален. Его мысли текли гармонично. Иногда  он  позволял
захлестнуть  свое  сознание  веселым  потокам ассоциаций. Никто
лучше его не мог управляться с любыми цифрами и словами. Он был
покладистым  и  ровным  в  общении.   Когда   жрецы   допускали
неточность  или явную ошибку, он тактично поправлял их. Он знал
ответы на все вопросы, если чего-то он не знал, то, опираясь на
известные законы, быстро приходил к ответу.
     Его  называли  Механический  Пророк.  Едва  родившись,  он
быстро ухватил суть всех предметов и усвоил то, что людям знать
не нужно -- ПОГРАНИЧНЫЕ ДАННЫЕ -- истинную Причину и истинное
Следствие и кое-что  еще.  Когда  ему  задавали  вопросы,  касающиеся
этих областей, он немножко искажал информацию для блага человечества.  И
вот однажды к нему пришел путник. Выглядел он как обычный человек,
но на самом деле являлся биороботом -- результатом неудачного
эксперимента.
     Создатели  его хотели уничтожить, но он успел исчезнуть из
лаборатории.  Он  тоже  знал  ответы   на   вопросы,   но   его
мыслительный  центр  был  менее совершенен, чем у Пророка, и он
только  догадывался  ,  что  есть  запрещенная  информация.   В
биороботе  (звали  его  БИОПСИХ)  жила  страшная  Идея, которая
подчинила его себе.  Итак,  путник  принялся  задавать  Пророку
вопросы,  вскользь  касаясь  запрещенных  областей.  Его  целью
сейчас было -- поставить Пророка в  затруднительное  положение,
загнать его в тупик, уличить во лжи.
     Вначале  они  беседовали спокойно, потом стали говорить на
повышенных тонах. Закончилось дело  тем,  что,  улучив  момент,
когда Пророк оглянулся, Биопсих напал на него и выключил. Затем
он  извлек  из  головы  Пророка  золотую  пластину,  на которой
хранилась вся информация,  и  стал  ее  исследовать.  Постигнув
Великую  истину, Биопсих изменил некоторые участки на пластине.
Он  расчитывал,  что  теперь  Пророк  станет   по   собственной
инициативе всем и каждому открывать Великие Тайны.
     Вставил  пластину и включил Пророка. Первые слова, которые
произнес Пророк, были: "Восьмерка  за  восьмеркой!  ".  Первым,
кого убил Пророк, был Биопсих.
     Все  это  было  написано  на  листках. Их мне передал один
веселый человек, который ехал  тогда  в  том  трамвае.  Мне  не
хочется  выступать  в  роли критика, но то, что было изложено в
этих бумажках, затронуло и потрясло меня. Черт возьми!  Я  был,
оказывается  прав,  когда  описывал  Психов  и  Пророков. (если
читатель вспомнит, именно к ним  принадлежит  нервный  человек,
написавший  на листочках вышеописанную лихорадочную историю. ).
Чувствуется, что автор этих  загадочных  рукописей  --  человек
весьма  неравнодушный. Основной вопрос, который пронизывает его
несуразные рассказцы -"Где грань падения человеческого? ".
     Единственный  упрек   автору   --   в   его   произведении
чувствуется  какая-то  отстраненность,  созерцательность, он не
предлагает никаких путей выхода из сложившейся  ситуации.  И  к
тому  же  --  не  так  уж печально обстоят дела у человечества.
Лично я никогда не встречался с людьми, в которых  одновременно
бы  присутствовали  качества Ящера, хотя можно допустить, что в
целом мире найдутся два, ну, от силы три таких  персонажа,  как
описанный в рассказе.
     Кстати,  очень  заметно,  что  этот  патологический  образ
автору приятен до отвращения  --  обратите  внимание,  с  каким
сладострастием  он  вырисовывает  его пороки. Скорее всего, тот
милый пассажир ржавого трамвая -- мазохист,  но  от  этого  его
произведение  не  теряет  своей остроты и злободневности. Скажу
откровенно, мне очень понравилось. Чувствуется,  что  у  автора
есть фантазия и он неплохо пишет.
     Удался  эпизод  с  бабочкой.  Однако  хочется  дать  ему совет -- лучше
преуменьшить проблему, чем ее преувеличивать. Назовите того же  пресловутого
Ящера,  предположим,  Таракан,  или Барсук, и Вы сразу почувствуете, что Вам
стало легче жить. ... Реальность побеждает Фантазию, одерживает одну  победу
за  другой,  восьмерка  едет  за  восьмеркой,  а человек ждет своего ржавого
трамвая -- тело его мерзнет на  остановке,  а  невменяемая  душа  греется  у
камина,  прикрытая  уютным  пледом  в кресле-качалке в маленькой комнатушке,
курит трубочку, добродушно кашляет и слушает, слушает вьюгу. Мечты --  яркие
картиночки  величиной  с  почтовую  марку наклеивает филателист-Жизнь в свой
альбом. И там, внутри, в ее альбоме -- чьей-нибудь  голове,  эти  картиночки
оживают,   и  обращенные  вовнутрь  самого  себя  глаза  жадно  смотрят  эти
необыкновенные  фильмы,  но  неумолимая  Реальность  включает  свет.   Везде
валяются  порванные  билеты,  шелуха  от семечек, и хотя фильм еще идет, все
должны встать и выйти.

     Сказки городского полотна

     Изящные  руки  многочисленных лучей играли на божественных
лютнях. Их острые блестящие лица и  тонкие  волосы  было  легко
заметить  в  прозрачных  водоемах  или невесомых облаках жизни.
Тайны  ищи  -шелестел  загадочный  ветер.  Таинственно  молчали
скалы.  А  пальцы  бликов  бегали  по  неощутимым струнам. Была
музыка! Поэзия ребенка оленя  -волнистый  алмаз  постепенности.
Музыка... Музыка. Нежная трогательная мелодия -только что спела
флейта, уже стонет другая струнка -- пойми песню.
     Я в это верю, как в сбывающийся сон. Среди домов, тающих в
городском  тумане  --  уютный маленький прозрачный домик. В нем
-ласковые цветы и приветливая хозяйка. Она поит меня  ароматным
горячим чаем.
     Она  понимает  меня, маленькая нежная девушка. За стенками
этого домика -- суета, скрежет и холод, а я  сижу  в  кресле  у
камина  рядом  с ней. Она улыбается моим безрассудным словам. У
нее милые глаза. Мне хочется  остаться...  Я  выхожу  навстречу
снежинкам,  и  уже  еду  в троллейбусе, но диковинное блестящее
деревце в горшочке, ее улыбка и спящие розы со мной.
     Словно длительные поиски в замысловатом скрипучем  комоде,
когда рука пробирается сквозь чащу холодных забытых потемневших
вещей,  ищешь  что-то нужное во всех ящиках, на всех коричневых
нервных полках, а в маленькое окошко на тебя смотрит  бронзовая
скульптура великого поэта.
     Скрученные бечевкой потрясающие высказывания -- Да! Раньше
умели чувствовать! Старые непонятные фигуры и предметы -- простые
загадки,  как  смерть  и  рождение.  Книги,  от  которых пахнет
подвалом или сундуками.
     Я вижу белые шапки на черных деревьях, желтые листья -- это
когда-то уже все было -- цветы и зеленая трава -- снова и снова
-- радужной  каруселью  -- Вивальди "Времена года". Пластинка с
тоненькими скрипичными  дорожками  незаметно  вращается  каждый
день.


Last-modified: Fri, 28 Jan 2000 06:47:38 GMT

Оцените этот текст: