Рудис Ури. Три стихотворения
---------------------------------------------------------------
© Copyright Рудис Ури
Email: rudisuri@usa.net
Date: 23 Mar 1999
---------------------------------------------------------------
Над водами залива
архангел вострубил
и оборвался привод
кильватерной струи,
и в муторную слякоть
придонной серой мглы
зарылся тяжкий якорь,
сорвавшись со скулы,
и душу отпуская,
умолкли дизеля.
Глядит, не узнавая
детей своих, земля.
Туман обводит бельма
и в радугах сырых
огни святого Эльма
на кранах мостовых.
И музыка земная
все более слышна.
Она сама не знает
чего творит она.
Что б отдохнуть душою-
- не музыка нужна,
а что-нибудь такое,
как верная жена,
симметрия симметрий,
на черный день паек,
на личное бессмертье
какой-нибудь намек.
Из лап у виртуоза
не вывернуться друг,
выдавливает слезы
гитары каждый звук.
Умеет притворяться
поношенная медь,
сквозь пальцы рассыпаться
и серебром звенеть,
пока скользят по кромке
прибоя светляки
и в черепной коробке
порхают мотыльки
над снегом прошлогодним,
в полях чужой весны,
и дымом пароходным
мы все занесены,
и нас на белом свете
как-будто вовсе нет,
мы-только тень на рейде,
волны бегущей след.
В Корсакове гуляют
до третьих петухов,
но бедных не пускают
на берег моряков.
Кавказские войны.
Давным-давно растратили
моих лесов казну
и дождичек карательный
по веткам полоснул.
И этим, знать, не кончится,
но и на том-поклон,
в лесах забыл я отчество,,
а дождь стучит в окно.
Покуда вечер теплится,
покуда свет в окне,
ты погадала б, девица-
- что будет завтра мне.
Я на твое гадание
не возведу хулы,
луна блеснет ли ранняя,
как нож из-под полы.
Иль песенка старинная
до ручки доведет,
иль просто масть козырная
с пути меня смахнет.
Гадай, покуда верится,
а после-не расчет-
- полынью или вереском
дорогу засечет,
раздавят ли колесами,
по осени сожгут.
Бурьян не косят косами,
не сеют и не жнут.
Рокочет за порогами
хазарский барабан,
на большаки торговые
спускается туман.
На полустанке брошенном,
где ржавые пути,
никак гостям непрошенным
хозяев не найти.
Лишь прянет лошадь в сторону
и встанет на дыбы.
Все провода оборваны,
повалены столбы.
Вольтерова фантазия
на небо взведена.
Ах Азия, ах Азия,
чужая сторона.
Кавказские войны.
Тбилиси 93 г.
Даже очень сильной воле,
очень трезвому уму
неподвластно, то что было.
Неподвластно никому.
И, не верящие в чудо,
пленники земных страстей,
для чего же мы оттуда
ожидаем новостей?
Бьем тревогу, сводим счеты,
поднимаем кулаки,
будто возвращался кто-то
с того берега реки.
Каждому свои резоны,
каждому своя туга.
Топчут новые Хароны
хладной Леты берега.
Каждому своя награда,
каждому свои ключи.
Зажигаются лампады,
посылаются лучи.
Освещение меняется
от перестановки мест.
только песне полагается
до конца нести свой крест.
Ну а наш конец известен,
и наверно потому-
- даром пенье старых песен
не проходит никому.
И когда слова кончаются
музыка находит брод.
Снова бакены качаются
и пароход плывет.
И когда, железом вспоена,
покатится волна,
сыновей забытых Родина
припомнит имена,
допуск выпишет фиктивный.
Дверью ржавой роковой
хлопнет юноша архивный,
ради истины святой.
Эта истина святая-
- только видимость одна,
но покуда до Китая
не докатится луна,
он пером скрипучим водит.
И, вскипая между строк,
все никак не перебродит
желтых листьев красный сок.
Больно долог путь попятный
через гулкие мосты,
там, где световые пятна,
придорожные кусты,
где от вечного покоя
заплетается язык,
но рука сама-собою
лепит буковки впритык.
Рельсы, насыпи, кюветы,
отчужденья полоса.
Что б вернуться до рассвета
не хватает полчаса.
Слишком сильная усталость,
слишком слабое перо.
В общем жить тебе осталось
до открытия метро,
пока нет в стволе нагара.
Лишь к стене спиною встать,
что б обратного удара
тяжесть страшную принять,
личное принять участье.
Спит ребенок, спит жена,
на углу стреляют часто-
- начинается война.
Слева-немцы, справа-турки,
но для них не пробил час
и с кусками штукатурки
небо падает на нас.
Мы стоим тихонько с краю,
словно грешники в раю.
Нпс, не то что-покупают,
и не то что-продают.
Мы здесь больше для контраста
нас почти, что не видать.
Бледный юноша в пространство
разряжает автомат.
У него одна забота,
что б свинцовая пчела
как-нибудь в толпе народа
виноватого нашла,
пока сдуру не простили,
не забыли-чья вина.
на мосту Бараташвили
жизнь не стоит ни хрена.
Он и сам уже на мушке,
скоро и ему мозги
вороненная хлопушка
выплеснет на сапоги.
И уже из-под откоса,
видя, словно в полусне,
как, смывая все вопросы,
кровь стекает по стене,
и, наверно, понимая-
- ничего там не отмыть,
он в загробный мир вступает,
не успев рожка сменить.
И ему во мгле безбрежной
даже некому сказаит-
- что бы не терял надежды.
А чего ее терять.
Вот она, на заднем плане,
как на медном пятаке,
с той же фигою в кармане,
с той же кровью на штыке.
Last-modified: Mon, 22 Mar 1999 22:34:45 GMT