атично преданный, то есть нормальный профессионал. Добивать партнера Карпов не умеет, тем более -- в обозначенной трудно-типовой для него ситуации. Не может и свежо продолжать исследовательский процесс, играть на равных, подстерегая партнера... Следующий претендент, совсем молодой Каспаров, тем более споткнулся бы на более чем опытном Фишере... Но условия отклонены, вернее -- не все приняты, пришлось отказаться от звания, уйти "в подполье", лечь на грунт. Встает детский вопрос, нелепый для тех, кто специально занимался Фишером: а почему тогда, в 1974-м году, в 1975-м он сам, лично, не начал дискуссию, не попытался убедить оппонентов, ну, хоть членов конгресса (конгрессов) ФИДЕ, в своей правоте, ни с кем ни устно (публично), ни печатно не поспорил? Ответ примитивен до элементарности: да потому (хотя бы), что это было непреодолимо-противное занятие. Которое, Фишер уверен, и с ним тут невозможно спорить, выставило бы его перед лицом всего мира, в первую очередь шахматного, в, очень мягко выражаюсь, неприемлемом, нелепом виде. Просит фору, и какую! Да еще доказывает, что черное -- это белое, а уж затем, что белое -- это черное. Что счет 10:8... смешно сказать, минимальный счет, что 10-8=1. Невдомек слишком многим людям, что профессионал, прожженнейший, так много, многократно обдумывавший шахматы, думал при этом не о сохранении или утрате своего звания, а об утверждении новой, спокойной (так назвал бы ее), более комфортабельной формулы соревнования на высшем уровне, формулы, снижающей азартизацию шахмат, снижающей роль случайностей, в первую очередь нелепых, "необъяснимых", то есть как раз весьма объяснимых особой важностью, нервирующей "переломностью" решающих и ультрарешающих партий. Что дискуссия-партия начнет в условиях крайнего ожесточения напоминать перекрикивание-переорование, так скажем, некую свалку "мнений", тезисов, где все средства хороши, лишь бы они были или... не слишком (не чересчур заметно -- и до такого может дойти, чего только ни случается в суматохе, при таком ажиотаже!) заметно-незаконные или не чересчур нешахматные (уже). Додумался же Виктор Львович до обращения в суд (международный?) -- на своего партнера он подал иск -- после того, как в отложенной позиции (последней партии матча-78 в Багио) не ему была "присуждена" победа? То есть претендент даже потерял лицо, убедившись, что Карпов выше по таланту; и потому для него, Корчного, непреодолим, непроходим. Вместо того, чтобы статусизироваться в роли второго игрока мира, вице-чемпиона как такового, он дошел до Мерано. Результат известен -- 2:6, не считая ничьих, самый легкий матч Карпова; и дополнительные -- не зарвался ли окончательно? -- обвинения в адрес победителя, как бы презрительный отказ от дальнейших попыток, ввиду того, что к нему применялись непозволительные приемы и методы. Вот до чего доводят шахматы -- как и почти любая игра -- когда она идет "ва-банк", когда на кону в один-единственный момент оказывается... слишком много чего-то... Однако понять (воспринять) эту позицию профессионала не так-то просто. Фишер хотел бы помочь -- на примере своей борьбы с Карповым и Каспаровым в первую очередь (на его "беду", на наше счастье оба оказались гениями) -- нынешним и будущим коллегам; как бы пробудить в них внимание к проблемам профессионализации, да не только шахматиста, но -- любого человека умственного труда. Нужна некая гигиена, свод правил, учет закономерностей. Умение в общем виде, с высоты птичьего полета, увидеть положение в своей области, накопившиеся неувязки. несоответствия. Необходимо... много чего необходимо. Железное спокойствие, объективность, здравый подход. В повести Гоголя показано, как действительность, используя, казалось бы, неотразимую "отмычку", крючок -- ну что можно возразить против желания ежедневно по дороге на службу защищаться от лютого холода (ведь санкт-петербургский и другой климат не переменишь)? -- зацепила, достала-таки Акакия Акакиевича. Не сумевшего -- он к этому не привык -- осмыслить, обдумать, прояснить свою реальную ситуацию, выделить в ней (в нем, в своем положении) главное, отделить от второстепенного и наметить необходимые и достаточные (как в математике) меры. Башмачкин увлекся. И, что самое обидное, неувлечение, то есть, если бы он действовал по минимуму (но уже не оперируя заплатками: капот ремонтировать далее невозможно, что и доказал ему другой профессионал -- портной Петрович), неувлекающийся способ (образ) действий был ему более удобен, более доступен, менее связан с сильными, отвлекающими от Дела, переживаниями. Немного размышлений и... допустим -- это что-то вроде нового сюжета, новой "Шинели" == капот мог бы быть использован в качестве покрова внешней стороны, так сказать формы -- в самом примитивном, вот уж поистине поверхностном смысле этого слова. Шьется с использованием самой дешевой ваты и среднего по качеству и цене материала (чего-то вроде шелка, но не шелка, а сатина, например; как там, у классика: "На подкладку выбрали коленкору, но такого добротного и плотного, который по словам Петровича, был еще лучше шелку (!) и даже на вид (а вот это уже и ни к чему, это -- показуха, самопоказуха, что ли, -- Л.Б.) казистей и глянцевитей"; в крайнем случае пошел бы и этот коленкор) -- шьется некая псевдошинель. Теплая прозодежда с обличьем "капота". Основная ошибка произошла с внешностью: "Купили сукна, очень хорошего (разрядка моя, -- Л.Б.) -- и не мудрено, потому что об этом думали" (! -- не об этом как раз надо было думать, а о том, как бы сделать внешность новой вещи поскромнее, в пределе превратить ее, новую внешность, в старую, насадить капот на новую шинель или сделать искусственные -- декоративные -- лохмотья, ОТПУГИВАЮЩИЕ возможных грабителей и лишающие коллег поводов для приглашений на разного рода вечера (вечеринки) -- по поводу обретения новой шинели, -- Л.Б.)... "Куницы не купили (и слава Богу,-- Л.Б.), потому что была точно дорога, а вместо ее выбрали кошку, лучшую (!!), какая только нашлась в лавке, кошку, которую ИЗДАЛИ (находка для "раздевателей"; -- да ведь такая шинель, крытая лучшим сукном, да с таким, как бы сверх-кошачьим, как бы куничьим, воротником прямо сама просится, прыгает в руки бандитов, -- Л.Б.) можно было ВСЕГДА (то есть, надо понимать, при любой погоде, при любом освещении? или я не прав? -- Л.Б.) принять за куницу". "И я там (на пиру) был, мед-пиво пил, по усам текло -- в рот не попало" == слова', каждому знакомые с детства. К проблемам профессионализма, более того == профессиональной, весьма своеобразной -- и суровой, смею заверить -- этики они имеют прямое отношение. Гарри Кимовичу надо бы (но что общего у нашего героя, казалось бы, может быть с жалчайшим героем Гоголя?! а вот поди ж ты, приходится сравнивать, даже проводить какие-то параллели, вряд ли кому они покажутся ненадуманными, правомерными, но -- приходится) быть, проще всего говоря, поскромнее. Раз уж звание высшее, официально утвержденное -- хотя ведь профессионалы не в звания играют, это совершенно очевидно, они играют в шахматы, играют на повышение престижа своей игры и ни на что более! -- доставшееся ему "от" человека, назначенного чемпионом, а сил отказаться от не совсем качественного звания нет, надо бы... быть поскромнее. Иначе может случиться нечто похожее на то, что произошло с господином Башмачкиным. Кстати, никто его, кажется, во всяком случае в исследованиях, посвященных творчеству Н.В.Гоголя, не назвал господином -- только по имени-отчеству или по фамилии, и это, понятно, вовсе не случайно. Что же может произойти? Два варианта. Первый: 50-летний (конечно же, говоря условно) Каспаров проигрывает матч 70-летнему Фишеру. С минимальным счетом. Или даже сводит матч вничью, а Фишер, согласно заранее достигнутой договоренности, старец-Фишер, сохраняет звание. То есть он его в... очередной раз защитил, его план выполнен; а как сказал Сомерсет Моэм, кажется, цитирую его достаточно точно, -- главное в каждом (любом) плане это чтобы он был выполнен; заметьте -- речь не идет о поверхностности или глубине (глубокости) плана, о его верности или неточности, о реалистичности или фантастичности; профессионалу важен общеубедительный факт, итог: чтобы он был выполнен, воплощен в жизнь -- иначе о чем же говорить, иначе нечего предъявить, даже Другим, тем, кому, включая и "подходящих" людей, и не очень, всем тем, кого профи хотел бы хоть сколько-то убедить (!) неотразимыми, ну, самыми убойными -- из всех возможных -- для них, Других, фактами, то есть чем-то безусловно состоявшимся. Ну, вот, допустим, не дай Бог, конечно, Фишер завтра умрет. И что же узнает о нем наираспоследнейший Акакий Акакиевич, сверх-Башмачкин современности? Из летучего, теле-несколькосекундного некролога, в таких иной раз, пусть раз в год, попадаются и одна-две (сорвались с языка диктора?) сравнительно содержательные фразы. Тогда он узна'ет, что Роберт Джеймс Фишер, 1943 года рождения, проживал в гостинице, бывал у местного жителя -- гроссмейстера А.Лилиенталя. На счету экс-чемпиона в таком-то банке было около, допустим, 4-х миллионов долларов. То есть покойный мог купить себе в Венгрии или почти любой другой стране дом, два, три дома, поместье, виллу, нужное число уютных квартир. Но он остался один, снимал, видите ли, номер, был постояльцем, временным жильцом, так что в случае чего и музей негде организовывать. Так что же это за игра шахматы -- раз у них есть еще и такие вот служители, == может быть, подумает один из миллионов и миллионов людей, не умеющих отличить лошадь от турки, тем более офицера от королевы. Так что же это за игра?! Непростая какая-то, видно, особо привлекательная для кого-то, на кого-то еще и вот так действующая. А если этот "неотличающий" знает еще, что Р.Фишер 20 лет вообще не играл (с 1972 по 1992-й), не показывался на людях, не жил обычной жизнью гроссмейстера. Тогда удивление, а может и очень слабое желание (пускай секундное) что-то понять -- в шахматах, в Фишере, на какую-то долю мгновения задержать внимание на этой игре -- тогда, не исключено, нечто такое может возникнуть. А Фишеру, суперпрофи, ничего другого и не надо. Для таких, да и Других, -- этого достаточно. Пусть тень престижа будет поднята на микрон-другой -- дело сделано. Ради этого работает ежесуточно Фишер. Ради этого сможет взять в "обработку" Анатолия Карпова или Гарри Каспарова. Или их обоих -- одного за другим. Или кого-то из молодых. Либо кого-то еще моложе. Но остальное в любом случае к шахматам, к призванию и его реализации (ежечасной) не допускается. Сурово спрашивать с себя, С других -- не столь сурово. (А.Т.Твардовский). Это -- тоже из заветов профессионализма. Из остального же -- "Жена -- злейший враг профессионала" (сказано, написано Рудольфом Загайновым, одним из крупнейших, что бы там ни говорили, спортивных психологов). Тут все настолько ясно; отвращение, переходящее в омерзение, к быту во многих и многих его проявлениях так велико, что... просто говорить не о чем. "Жениться? -- как-то заметил Фишер -- Но ведь это столь же опасно, как в одном из вариантов сицилианки побить ферзем на b2". Истрепанные, в том числе -- если не главным образом -- никчемными (или скорее, может быть, никчемушными, необязательными, скромно выражаясь, излишними -- сразу в нескольких смыслах слова) браками, изветошенные нервы будущих партнеров -- это плюс на стороне "одинокого" Фишера, несомненный "лишний" его шанс на победу. Обоим гениям пора, а может, и давно пора, начать "раскисать", раскиселиваться, расхристываться и даже заканчиваться -- в тренировочном плане. Так что встанет вопрос -- с кого начать. Быт того, кто мог бы быть профессионалом, но не стал, вероятно, рано или поздно становится (подсознательно-субъективно) клоакообразным. От обыденной жизни тошнит, ну, подташнивает. А спасательный (спасительный) воздушный шар улетает все дальше. Скрывается за горизонтом. Мог, да не стал. Не сделал-ся, не сделал себя. Так, какие-то моменты-элементы вроде бы профессионализма присутствуют, хотя окружающие и специалисты никем другим, только профи и считают. А как же?! Столько завоевано -- призов, медалей, кубков, лавровых венков! Столько побед -- позади. И еще сколько, не больше ли? все еще -- впереди! Не будь Фишера, не будь такой точки отсчета, точки от-счета, так бы и считались, навсегда, настоящими профессионалами. А они и есть выдающиеся мастера своего дела, гениальные шахматисты, что общепризнано, при жизни -- куда уж дальше ехать... "Но все же, все же, все же..." (тот же А.Твардовский). Флобер работал по 12-14, а то и 16 часов -- и с каким напряжением, подыскивая, бракуя тысячи, десятки тысяч очередных слов, которые должны лечь на сугубо черновую страницу очередного романа (а у него все романы -- избранные, все избранное -- шедевры, как известно). И как только выдерживал?! А так и справлялся, ибо, по свидетельству Э.Гонкура, писал, "поминутно отвлекаясь"... На что же?! Да на чтение своей (образцовой) прозы других авторов: заранее подобранные книги их лежали на столе, вернее -- не сходили со стола, с закладками и без. Он подпитывался замечательными стилистами постоянно, он учился неустанно, учеба и свой писательский процесс, собственный, как бы объединялись, сливались, взаимопроникали, братались друг с другом. Совсем как у Фишера, старающегося во многих и многих отношениях сблизить тренировочный и соревновательный процессы. Напряженная игра "с самим собою" заменяет и самих спарринг-партнеров, тренеров-советчиков, а то и руководства по дебютам-миттельшпилю-эндшпилю. Далеко не каждый способен часами, днями, неделями, месяцами, годами смотреть на доску то с одной, то с другой стороны, меняя стороны с каждым ходом. Играть против самого себя, теряя представление (да и зачем оно?) о том, где же твоя истинная, исконная, законная, выбранная тобою лично твоя сторона. Можно ли таким, незамысловатым с виду, и "акробатическим" по существу, образом развивать, культивировать объективность, позиционное чутье, безошибочность рассчета? Такого рода занятия, умело "отрежиссированные", такое самовыпестование делают не строго обязательными и публикации своих комментариев, примечаний, анализов. Раз за пределами кабинета ничего не происходит, раз шахматист "молчит", не выступает, он невольно подозревается в безделье, в бездействии -- потому что такой процесс себе представить трудно; он все-таки кажется бесцельным, каким-то искусственным, по сути несерьезным и невозможным. Подозреваются опять же болезни, болезненные состояния (как минимум), психические отклонения и т.п. Загонять Фишера в психушку, хотя бы мысленно, но не без смака -- одно из любимых занятий самых нормальных и здравомыслящих людей, если только они удостаивают вообще внимания подобного... ну, самое ласковое слово тут -- чудак, чудика, странного "уклоненца", отшельника и т.п. Между тем поток новой, свежей шахматной информации, и не всегда пустой, нарастает. Это -- лавина, река, водопад. Приходится как-то в нем разбираться, за чем-то поспевать, что-то пропускать, действовать строго-выборочно-персонифицированно. Приглядываясь к "новым именам", мысленно "ставя" то на одного, то на другого-третьего. И -- непрестанно, вновь и вновь осваивая, переосваивая, переосмысливая столпов, основоположников, классиков. Что говорю? Когда великий Глюк Явился и открыл нам новы тайны (Глубокие, пленительные тайны) Не бросил ли я все (!), что прежде знал, Что так любил, чему так жарко верил, И не пошел ли бодро вслед за ним Безропотно, как тот, кто заблуждался И встречным послан в сторону иную? Хотят они, молодые, очередные, наступающие на теперешний трон (троны), хотят того или нет, но это действует. А вдруг да Фишер интересуется, а то и изучает. Ведь тексты каких только новых партий ни ложатся на его стол! Так что не мешает... подтянуться, как-то в большей мере соответствовать. В шахматном "искусстве безграничном" Фишер отбирает прежде всего вещи, способствующие -- творческий? нет, скорее спортивный всего лишь эгоизм -- его личному успеху. Он представляет, как сам играл бы, учитывая те промахи, неточности, за которые были наказаны авторы партий и, в особенности, -- те, что прошли мимо внимания недостаточно пристальных победителей. Психологически прослеживается, по мере возможности, происхождение каждой, сколько-то ощутимой ошибки. В необъятной памяти Фишера откладываются, а затем шлифуются (ко многим он возвращается спустя годы, месяцы, недели) еще не виданные, не виденные приемы, маневры, которые для него становятся типовыми == после тщательного освоения, впитывания. Это -- поистине многосторонне действенная (и неодносторонне действующая) подготовка. Позволяющая по-деловому портретировать всех более или менее вероятных кандидатов в претенденты. Обладание же "изображением", сперва силуэтным, затем все более наполняющимся, потом уже блещущим красками, необычайно повышает уважение к любому партнеру, уверенность в общении с ним, пусть мысленном. Играя с собою самим -- если посмотреть со стороны, процесс вроде бы претендующий на бессмысленность: самого себя ведь не переиграешь, мысли свои от самого себя не скроешь, перехитрить себя невозможно... да и зачем?! -- Фишер играет не только с Фишером, разве что -- с собою... воображаемым, помоложе, не столь опытным... Его, умозрительно опять-таки составленные, противники (хорошо продуманные, на основании сотен "усвоенных" партий, фотороботы) пытаются действовать против Фишера-I в собственном, пусть "составленном", определенном (им) стиле. Это те "лица", быть может, не без манекенных черт, которые подобраны, составлены в тренировочных, спарринговых целях. Фишер окружен "призраками", порожденными его собственной работой, обильно подкармливаемым == свежими материалами -- воображением. Это -- те каркасы, на которые будет срочно наращиваться "мясо", во-первых, по мере поступления очередных, пусть самых незначительных, сведений (преобразованных в своего рода реалии, показатели стиля, манер игровых), во-вторых, в начале, в первой половине предполагаемого поединка, скажем, до первого или второго из заранее согласованных (какие они там будут, могут быть == месячные, двухмесячные?) перерывов. Матч-то длинный, есть время сжиться, почувствовать партнера, увидеть, откорректировать свои, даже и чисто портретные, промахи, неточности, проколы... Такого рода "разговор" с возможными будущими "собеседниками" за доской, с одной стороны, смущает, конечно, волнует, с другой стороны, как-то побуждает в целом более ответственно относиться к тому, что делаешь (и делается) в шахматах. Играть, зная, что твое творчество, даже и искусство (если случится), будет препарировано "самим" Фишером, конечно, в определенной мере нелегко, для кого-то -- с момента осознания этого -- и непривычно. Хотя можно попытаться убедить себя: Р.Д.Фишер -- прошлое шахмат, далекое, он уже не воскреснет "для жизни новой", а "эпизод" с Б.Спасским -- так, коммерческий матч, пенсионерские взаимные забавы. (Между тем даже весьма и весьма любительский анализ партий заставляет сделать вывод о нешуточной, плотной, временами ожесточенной борьбе == во вполне неувядаемо-"современном" стиле -- в том числе...). Ремесло Поставил я подножием искусству; Я сделался ремесленник: перстам Придал послушную, сухую беглость И верность уху. (А.С.Пушкин) Процесс этот бесконечен -- потому что он истинно-фишеровский. Поняв и признав == моцарто-сальериевские коллизии тут имеют место как... во многом воображаемые, хотя "моцартообразные" шахматисты, "убранные", "убитые" Фишером у всех нас, любителей, до сих пор на памяти -- свою негениальность в общепринятом смысле, Фишер тем усерднее, тем дотошнее налегает на безупречность, чистоту технического исполнения. Мне непременно хотелось бы отметить внимание, уделяемое -- как ни удивительно, до сих пор -- изучению особенностей самых разных, искаженных, "ненормальных" (сдвоенности во всех видах!) пешечных структур. И -- подрывным мерам, подчеркивающим легкомысленность обращения с пешечными схемами (системами!) со стороны самых позиционно-строгих (вроде бы) коллег. Сдержанность Фишера -- в обращении с собственным пешечным материалом, "подсушивание" своих пешечных конфигураций -- да и прямые упрощения -- по-видимому, нарастают... Межпешечные взаимодействия требуют особо спокойного, внимательного углубления в, с позволения сказать, душевный мир рядовых бойцов, понимания их, казалось бы, незамысловатых чаяний. Подавляющее большинство гроссмейстеров "новой волны" -- типичные "фигуристы", нередко недооценивающие переживания и потенциальную энергию (энергичность) мастеров штыкового удара, переоценивающие маневры, направленные на резкое, взрывное повышение (придание) энергии легким, как я заметил. особенно дальнобойным, фигурам. Каспаров здесь -- счастливое исключение: он не делает обедняющих различий или делает их крайне редко, в ситуациях уж совсем "конъюнктурных", вынуждающих... Представляется, Фишер лишь в поздние годы своего творчества разгадал (обратил внимание, вскрыл) "душевные претензии", душевный разлад (можно в кавычках, можно -- без), поражающие пешки недоиспользованные, "застоявшиеся", не попавшие в самый водоворот (вихрь) центральных событий. Гордая, "самолюбивая" природа вечно-вперед-стремящихся пехотинцев (иногда удивительно-парадоксальным образом предпочитающих быть угрожающими резервистами) продолжает им осваиваться на чужих и новейших партиях. Отдельная тема -- "месть" со стороны незаслуженно, незаконно обойденных вниманием, выключенных из игры и потому становящихся, впрочем, как и фигуры (чаще всего -- "угловые", то есть ладьи), добычей, как минимум, объектами слишком легкого, но почти всегда весьма логичного нападения, "месть" еще и в виде "исчезновений" из поля зрения собирателей сил, чаще всего -- совсем разбитых... После второго матча со Спасским катализирующее воздействие личности Фишера, его присутствия в мировом шахматном процессе (ранее оно было, что ни говорите, во многом как бы гадательным, иаловероятно-предполагаемым) возросло значительно. Теперь многие вещи прямо-таки приходится рассматривать учитывая будущие, матчевые, понятно, не турнирные же, выступления американского гроссмейстера. Каждая новая и сверх-новая молодая звезда, даже -- звездочка, бессознательно "прикидывается" специалистами, примеривается на роль объекта особенного фишеровского внимания. И, думаю, это в какой-то мере снижает "резвость" иных дарований, скачущих с турнира на турнир, становящихся завсегдатаями сборных опенов, швейцарок, массы мелко-эфемерных мероприятий. Да и все сколько-то значимые поступки главных действующих, увы, пока не взаимодействующих непосредственно с Фишером, лиц оцениваются более пристально и, решусь сказать, пристрастно (и поделом!) с каждым годом... Исподволь осознается, что время, в обыкновенном смысле столь "невыгодное" для Фишера, начинает работать как бы и на него. Потому что оно впряжено в его прямолинейно-неотразимую схему "запоздалого" воздействия, потому что его, само время, заставили так поступать, точнее -- таким обернуться. Оно пройдет -- еще и еще. Остановятся часы Фишера, они и он сам неизбежно окажутся в прошлом, останутся на горизонте ви'дения, но вряд ли исчезнут, пока существуют шахматы. Хотя бы потому, что Фишер прожил весьма свою жизнь, а его время в ряде смыслов этого словосочетания, принадлежало исключительно ему самому. Для многих это -- пустые слова. В своей книге "О природе таланта. О мальчике, который умел летать" В.Клименко и И.Акимов замечают, как бы прося извинения у читателей, что все-таки 90 процентов людей -- рабы. Не согласен. Более 99%. Не зря Г.Флобер в конце жизни писал: из всех живых существ, с которыми общаюсь, звания (названия) человека заслуживает только одно. Это -- вы. Написано (цитата -- по памяти -- из письма) Ивану Тургеневу. Ну, а если бы не получилось, если бы вдруг да был сломлен, подмят, попал бы, допустим, в колею семейства (см. лучшее сочинение Ж.-П.Сартра "Идиот в семье" == 3-х-томник о том же Флобере)? Вспоминается Камю. Открываем 334-ю страницу его недавно изданной книги "Бунтующий человек" (Москва, издательство политической литературы, 1990): "Убивая в человеке художника, которым тот мог бы стать, она всякий раз понемногу истощает собственные силы. Если в конце концов завоеватели и подомнут мир под свой закон, тем самым будет доказано не торжество количества, а то, что мир есть ад. Но даже в этом аду место искусства не будет пусто: его займет побежденный бунт, проблеск слепой надежды в череде безнадежных дней. В своем "Сибирском дневнике" Эрнст Двингер рассказывает о пленном немецком лейтенанте, проведшем долгие годы в концлагерном голоде и холоде: он соорудил там из деревянных планок нечто вроде беззвучного фортепьяно и исполнял на нем странную музыку, слышимую лишь ему самому в этом царстве страданий, среди оборванных узников. И пусть даже мы будем низвергнуты в ад -- но и там в таинственных мелодиях и жестоких образах отжившей красоты до нас, вопреки злодействам и безумствам, будут доноситься отзвуки той мятежной гармонии, что из столетия в столетие свидетельствует о величии человека". Остается лишь уточнить, что тут речь о концлагере времен I-й мировой войны. Шахматисты в свою очередь неявно поддерживают существование Роберта Фишера -- в теперешнем, так заработанном, наработанном качестве. М.М.Ботвинник в статье "Перед матчем" ("64", Й47, 1971) писал: "У нас порой воспевают гениальность Фишера, в то время как он этого еще не доказал. Фишер замечательно считает варианты... Он быстро принимает решения, хорошо ориентируется в сложной борьбе. Фишера отличает высокая техника. у него есть правило: он -- сознательно или подсознательно -- действует за доской всегда рационально (курсив мой -- Л.Б.). Фишер идет на рискованное продолжение тогда и только тогда, когда хорошо знает варианты. Поиск нового в шахматах не является сильной стороной Фишера, может быть в этом и сказывается недостаточность общей ("культуры" -- написал я, и ошибся, у Ботвинника -- "общей подготовки"!). Но он знает все, что опубликовано (курсив мой; вспомним героя, главного героя романа М.Пруста "В поисках утраченного времени", о котором его приятель замечает: вы -- человек, который все читал, -- Л.Б.), проверяет за доской и берет на вооружение" (цит. по кн. "744 партии Бобби Фишера", Москва, "Ролег лимитед", 1993, стр.185). Там же, на следующей странице -- еще любопытнее. Очень трудно оторваться: "С гениями за шахматным столиком успешно состязаться невозможно. И если мы хотим успешно бороться с Фишером, мы должны признать, что он не гений (курсив и разрядка мои, -- Л.Б.), и изучить его сильные и слабые стороны так, как это сделал в 1927 году Алехин перед матчем с Капабланкой. Сможет ли Фишер стать чемпионом мира? Еще несколько лет назад я говорил, что сможет, если станет побеждать сильнейших гроссмейстеров. Сейчас он это делает. Фишер весьма расчетлив. В свое время он отказался (?) от матча со мной, полагая, что выигрыш принесет ему мало славы (??), а проигрыш поколеблет его репутацию. Я хотел сыграть матч с Фишером, мне это было интересно, хотя и допускал, что проиграю. Объективно этот матч принес бы Фишеру больше пользы, чем мне, и, может быть, настанет время, когда Фишер будет жалеть, что такой матч не состоялся". Но ведь Фишер тоже хотел играть с Ботвинником -- только на своих условиях. Вспомним, уже второй раз, его фразу, ключевую для понимания его сегодняшней позиции: "Каспаров? Он будет играть матч со мной -- на моих условиях" (и дальше как бы слышится -- "или не будет играть со мною вообще"; но Фишер не добавил этих слов -- они слишком уж само-собой-разумеющиеся). Профессионал высшего класса, Михаил Ботвинник так до конца и не разгадал суперпрофессионала Роберта Фишера. Впрочем, мы об этом уже говорили. Не отстают от Ботвинника и другие наши герои. Каспаров отделался от проблемы Фишера "пенсионерским" определением. Ему хотелось бы ну, вроде того... заключительное первое слово сказать, закрепить за непослушно возникшим Фишером нечто вроде клички, загнать его в невозвратные старики, в прошлое, в решительное, необратимое и незыблемое. Он -- единственный законный, первый, безусловный и безукоризненный чемпион. Фишер -- явление неправомочного призрака, представляющего "старые" шахматы, пройденные. Архивные. Ах, Фишер вернулся? Ну, значит, он не может вернуться. Опасная -- для самого Гарри Кимовича -- позиция. Лучше, на всякий случай, готовиться к Фишеру. Но ведь делать это означает, в сущности, делать как Фишер. Значит, Роберт Джеймс, а не Гарри командует -- делай, как я! Делать так совершенно невозможно, немыслимо. Творчество, как известно, давно и непреложно, это -- не труд, не работа, но образ жизни. Профессиональная подготовка (тренировки, идущие 24 часа в сутки, даже, а может быть в особенности -- и в основном! -- во сне) это словно бы (!) образ жизни вдвойне, а то и втройне. Понять это, признать это, осознать, значит как бы решить (или даже решиться) выполнять. Но где взять такую решимость? И зачем? Если эти, наличные и очередные, новые, грядущие партнеры, включая гениального Карпова (с ним, правда, пришлось повозиться), побеждены и регулярно, уверенно (не без отдельных микросрывчиков, всегда купированных) побеждаемы. Но при этом -- такая уж это игра -- не происходит подтренировываемости: не то напряжение, попросту немножко Каспаров, каждый раз, страшновато сказать, разучивается играть на полную катушку. Тем более сейчас, когда Карпов отпал, отгородился, отторгнут, отграничен, отгорожен (в одних турнирах не играют, поссорились). Что явно на руку Фишеру. Уж это пояснять не стоит. "-Существует мнение, что Фишер искал повод затруднить проведение этого (1975-го года, с А.Карповым, -Л.Б.) матча. Как, по-вашему, мог бы отразиться почти трехлетний перерыв на его спортивной форме?" -- такой вопрос был задан Анатолию Евгеньевичу гроссмейстером А.Матановичем -- уже после увенчания Карпова лавровым венком. Вопрос, скажем прямо, вполне плоский -- для тех лет, для того периода, и не только. Традиционно-тенденционный. Вопрос обычного шахматиста. Но и ответ А.Карпова огорчительно обыденен: "-В практике Фишера уже были длительные перерывы -- например, между межзональным турниром 1967 года в Тунисе и "матчем столетия" в Белграде. Тогда этот перерыв оказал на его творчество благотворное воздействие. В то время он имел перед собой ясную цель (курсив мой, -- Л.Б.) -- завоевание чемпионского титула, и потому испытывал творческий подъем. После победы над Спасским наступил ПСИХОЛОГИЧЕСКИЙ ПЕРЕЛОМ (?!!). Исчез стимул для кропотливой работы (!), для самоусовершенствования. Известно, что и все (!) остальные шахматисты после завоевания чемпионского титула по меньшей мере полгода не выступали в соревнованиях и довольно долго оказывались не в состоянии одерживать победы на сильных гроссмейстерских турнирах. Психологически все это легко объяснимо, и мало кто способен преодолеть подобный кризис (!). Возможно (!), что именно поэтому ФИШЕР НЕ БЫЛ РАСПОЛОЖЕН ИГРАТЬ СО МНОЙ МАТЧ" ("744 партии Бобби Фишера", М., "Ролег Лимитед", 1993, стр.274). Да, поневоле можно предположить, что суперпрофессионала может (мог бы) понять, достаточно полно и точно, лишь другой суперпрофи (какового до сих пор рядом с Фишером -- наряду с ним -- не появилось, да и то, что есть он один, живой, уже почти, практически, -- чудо). Карпов -- в плену все той же, уже набившей оскомину, но вновь и вновь... подновляемой, возникающей в первозданном виде, вроде бы, ну, самоочевидной, неотразимой, обыденной (до невозможности) идеи: раз выдвигает такие условия, значит -- на самом деле не хочет играть. Условия -- только предлог. Т.Петросян в свое время договорился до того, что если, мол, вы удовлетворите решительно все требования Бобби, он обязательно выдвинет новые -- и так, надо понимать, до бесконечности... Но чтобы принять требования Фишера, играть с ним, с полным учетом их, пусть не вполне успешно, хотя бы сносно, не с уникальными счетами (0:6, 0:6) или не вполне приличными (матч в Буэнос-Айресе (!), да и в Рейкъявике тоже), надо тренироваться -- никуда от этого не денешься... ну, если не вполне как Фишер, то в духе Фишера... А это многим, слишком многим, по очень уж разновидным причинам, совсем недоступно; об этом, о таких тренировках -- если учесть условия, в которых гроссмейстеры-практики добровольно живут -- и подумать смешновато. Где оно, место для кропотливой работы по самосовершенствованию -- среди этих ворохов забот-хлопот, перелетов-переездов, в лавинах партий с разными по силе противниками, в погоне, прямо скажем, за призами, иногда -- за приличными, иногда средними, порой незначительными, а то и жалкими. Вечная гонка, круговорот, круго-верть борьбы за выживание, само-существование, за оправдание -- хоть какое-то -- своего звания, не столько шахматного, сколько, скажем, главы семейства -- отца, дяди, деда, мужа-кормильца и т.п., и т.п. Говорит Михаил Лермонтов: НО ЧТОБЫ ЗДЕСЬ ВЫИГРЫВАТЬ РЕШИТЬСЯ, ВАМ НАДО КИНУТЬ ВСЕ: РОДНЫХ, ДРУЗЕЙ И ЧЕСТЬ, Вам надо испытать (!), ощупать беспристрастно Свои способности и душу: по частям Их разобрать... Разбирать снова и снова, наращивать и уточнять, утончать самоанализ, создавать все новые и новые варианты автопортретов, -- беспощадно правдивых, уточнять наличие и структуру способностей, отдельно (!) -- наклонностей и тех наилучших настроений, состояний (и не одних духовных, но и материальных, житейски обеспеченных. защищенных), в которых предпочтительнее вести эту жесточайшую умственную борьбу (войну), смахивающую вместе с тем на вольное творчество, на научную дискуссию, на порывы, едва ли не поэтические. По Фишеру совершенно необходимо добиваться, да и поджидать, обеспечивать, скрупулезно накапливать, наращивать, скажем, энергетическую наполненность (переполненность, но -- не чересчур), свежесть поддерживаемую, длительную, бесперебойную в идеале, сохранять вкус к борьбе, своего рода сочность, "нагуленный" (в том числе, думаю. и от слова "про-гулы") аппетит к борьбе. Она должна вестись непринужденно, хотя и жестко, можно сказать, смачно, обстоятельно, и -- еще раз -- свежо. Говорит другой Михаил -- Ботвинник: "В анализах дебюта, середины игры и эндшпиля я стремился передать читателю самое важное в шахматах -- позиционное понимание (курсив и разрядка мои, -- Л.Б.). Иногда оно основано на общих принципах, иногда же базируется на точном, конкретном расчете". (М.М.Ботвинник Аналитические и критические работы. 1957-1970. Москва, издательство "Физкультура и спорт", 1986, стр.?). Период наивысших спортивных успехов, как показывает опыт чемпионов мира, в том числе и Фишера, наступает при появлении трудноуловимой гармонии -- а еще более трудно СОХРАНЯЕМОЙ -- между этими двумя "базами". То есть тогда, когда ПОЗИЦИОННАЯ ИНТУИЦИЯ работает, равно и попеременно опираясь на принципы и расчет. Но расчет невозможно или во всяком случае исключительно трудно взращивать -- и наращивать -- сознательно, тем более -- уточнять. А вот принципы поддаются отделке, "воспитанию", уходу, даже "пропалыванию", корректировке, прояснению и т.д. Говорит Василий Смыслов: "Надо быть фанатиком в любом деле. Вот, говорят, шахматы -- это наука, шахматы == спорт. Все это справедливо. Важен результат. Мы играем, чтобы добиться победы. и все-таки для меня путеводной звездой всегда была интуиция, которая иногда мне изменяла. Тогда я терпел поражения, причем не мог понять сначала, в каком состоянии лучше играть. Потом я осознал, что мне несвойственно стремление, как говорят, ненавидеть партнера". (Газета "Вечерняя Москва", Й 69 (21761)). Отработка, обеспечение, в, пожалуй, определенной мере "консервация" наилучшего, наиболее своего настроения. Такие вещи "отстаиваются" в тиши кабинета, длящейся не одну-две-три недели, во время "затяжных" перерывов, тайм-аутов совершенно добровольных. ...привыкнуть ясно Читать на лицах чуть знакомых вам Все побужденья, мысли; годы (!) Употребить на упражненье рук, ВСЕ ПРЕЗИРАТЬ: закон людей, закон природы. День думать, ночь играть, от мук не знать свободы, И ЧТОБ НИКТО НЕ ПОНЯЛ ВАШИХ МУК. В предельнейше-сжатом виде изложенная грандиозная программа, осуществляемая == Карпов здесь не прав -- не только (и не столько) ради предстоящего завоевания чемпиона мира. Это -- программа всегдашней подготовки профессионала, не зависящая от достигнутых им высот, от чинов-званий, доступных ему, от ожидаемых перспектив. Обнаружить результаты титанической, немыслимой (для нас, простых людей, даже по сути своей непонятной) работы профессионал может только на деле, только добившись благоприятного, положительного баланса, в том числе -- и в первую очередь -- цифрового. Вот почему так осторожно, крайне, неслыханно ответственно и принципиально подходит Роберт Фишер к каждому своему публичному выступлению. Может быть, более всего способна удивить самостоятельность полная, исключительная, -- в разработке этой части программы: "привыкнуть ясно читать на лицах чуть знакомых вам..." Все же шахматы -- не карты (а Лермонтова -- вместе с Арбениным -- легко "заклеймить" и отбросить, объявив это все программой подготовки карточного хитреца, ловкача, проще сказать, почти шулера. Можно и без "почти": "И не краснеть, когда вам скажут ясно: "Подлец!""). Итак, необходимы, на мой взгляд, специальные люди, способные посмотреть (всегда смотреть; находящиеся неизменно под рукой у каждого участника соревнований, на высшем уровне в особенности!) на всех партнеров и самого "шефа" строго со стороны, помогающих поддерживать объективность, правдивость портретирования. Фишер работает без портретистов. По крайней мере, их имена нам неизвестны и вряд ли когда-нибудь откроются. Тем более интенсивно, безотказно -- и опять-таки само-углубленно -- он должен действовать. Конечно, речь о словесных портретах и авто-портретах, о меняющихся -- с годами! -- корректируемых, доказательно обосновываемых "зарисовках" и фундаментальной, "станковой" живописи. Гроссмейстеру перед турниром, не говоря уж о матчах (и в этом жанре портретирование необходимо как воздух; и не одно только субъективное (поневоле), то есть осуществляемое лишь одним (!) участником, легко превращающееся в субъективноватое "психоложество", порой несколько искусственное), надо регулярно выслушивать словесные зарисовки, эскизы, силуэты, касающиеся того (тех), с кем придется сесть за доску. И -- заранее, очень заранее, чтобы эти психологическо-специальные, шахматно-человеческие, так скажем, наброски, к началу соревнования успели как будто забыться, уйт