Ирина Данилова, Ида Мартовская. Рассказы
---------------------------------------------------------------
© Copyright Ирина Данилова
Email: aragorn_99@hotmail.com
Date: 6 Aug 1999
Date: 21 Sep 1999
---------------------------------------------------------------
Этой ночью выпал дождь, этим утром, звеня медной серьгою в морщинистом
ухе, цыганка гадала, за ручку брала, обещала - все сбудется, девица,
позабудется, красная, пойди в рощу на Купала, нарви цвета папоротникова,
чудодейственного, сорви, заплети в косу русую, да иди, да, смотри, не
оглядывайся, вдоль по берегу высокому, красно солнышко встречать.... О - ля
- ля!
Выбралась из дома. Белокурый парик а-ля Клавочка Шифер, каблуки от
бедра, на коже - кожа, сверху - костяной амулет. Здравствуйте, милые!
В тенистом кафе, на столиках- стойках жирными пальцами по непременной
пыли: "Здесь был я. "
- Яблочного сока, пожалуйста!
Мальчик - красивый бармен, раньше не видела, наполняет одноразовый
пластик желтым прохладным питьем. Медленно поднеся ко рту, ощутить
кисловатый запах, осмотреться по сторонам, покачаться на толстой, как боа-
констриктор лиане. Живем!
Это было когда- то. Подснежники, розы, и самой бы купить - только
выйдет неловко. Выйдет - кто, да и выйдет ли - что - то больно сомнительно.
За фигурой фигура. Мимо, в спешке. Проносятся. Ну, и ладно, а мне
хорошо. Влагой волосы полнятся, тонкой струйкой по краешку крыльев носа
тонко точеного что- то густо соленое- да ты спятила, девица- ты в ответе за
всех, кто тебя приручил.
Платформою об асфальт, соскользнула с дощатого стула, шляпку на голову,
юбку шелковую поправить, и вперед, согреваема солнышком, сочиняя письмо на
ходу, как бы это, а может -
" Здравствуй, время вышло из берегов, стало безбрежным, седым и
смолистым. Золотистые капли стекают по заплывшей причудливыми наростами
коре, библейские листья шершаво щекочут босые ступни, розовато- лиловая,
сочащаяся млечной сукровицею, мякоть наполняет пресыщенный рот давно
позабытой сладостью уходящего лета.
Прозрачный, стрекочущий полдень, время кобылок и трав, виноградной лозы
и извитой округлости гончих улиток. Время пить квас из ущербных стеклянных
стаканов; слившись с мелованной поверхностью стен провинциального универсама
, тонкими пальцами аристократа туго скатывать запретную папироску.
Вдруг подумаешь, взгляд обращая назад - метаморфозы преследуют нас.
Нарядные глупые куколки оказываются суггестивными грибками, а в гуманном
японце именем Акутагава точит отравленные стрелы хитрый индеец Авагатука.
Мир колодцев- дворов, водопадов и грабов вдруг становится тесен и жмет,
натирая мозоли- водянки...
Может быть, мы растем? Может быть, нет больше движения, кроме
стремления внутрь? Может быть, прав тот улыбчивый кот, бывший везде и
всегда, и немного совсем не в себе? Может быть, то, что мы ищем - лишь
равновесие душ, легкость, тепло и покой?
Этой зимою сугробы летели вверх, дамы дрались на дуэлях, а мужчины
рожали детей. Почему и зачем мы хотим перемен, отчего и за что кто-то,
выдумав слово Любовь, приписал к нему следом
Безумие? А с другой стороны - а о чем и писать-то? Все о том же, о
вечном- то - это, то- то. Толи мы, толи нас, кто- то, где- то, когда- то.
По экрану, послушный нажатию клавиш, пробежал человек, через дверку
прошел, по другому, злодею, ногой за принцессу, за веру, как Чак Норрис,
Шварцнеггер и Слай. Залепи, засвети, наподдай. А нужны ли кому- нибудь
книги-то? Как ты, думаешь, друг, ну, не грустно ли... " О - ля-ля..
Вдруг, не жданно не гаданно, загремело, заухало, всполохами небо
заполонилось, да капли защелкали звонко, по бананам, по смуглым прохожим.
- Эй, народ, мы не в Африке часом?
Человечки идут, он, она и в коляске сокровище, а над ними...
- Вот это да!...
Синий с белым, в полоску шатер, на изогнутой, в крапинку ручке! Словно
чистого неба глоток... Он, почти поравнявшись:
- Что, нравится? - сам- само ожидание.
С восхищеньем, от чистого сердца:
- Ну, еще бы!
Этот - то встрепенулся как - подбородок наверх, плечи развернул, жену
поплотнее прижал и чеканной походкой - знай наших! - дальше, сияя
довольством. Эх, люблю вот таких!
И сама, припеваючи - па - папара - парара... Оп, и дырка на чулке, как
накаркала - вот и слушай женские песенки. В парикмахерскую что - ли
забежать, говорят, мастер новый. А в холле сидя, и иголкой с ниткой
поработать, не ходить же, в самом деле, в неглиже. А то еще фломастером
паутинку нарисовать - а что - у Сколе одна так делала, бойкая бабенка.
Забежала между танцами в сортир и - стрелочку к бедру от щиколотки - на
одной ноге, на другой, шик!
Кончики пальцев погрузила в горячую воду, зубы стиснула - инквизиторша
ты, красота, а вокруг, в зеркалах- люди в белых халатах в упоении щелкают
ножницами, только пряди да брови летят, что бы мне с головой сотворить?
- Есть Наташа, Аврора, Диана, полубокс, карате, тхеквандо...
- Мне бы Линдочку...... Линдочку? Что это?
Линдочка- прелесть и счастье мое, высока, хороша, статна, уникум. И
дружок у нее, то что надобно- куртка черная и на спине,
во всю ширь, меж разверстых лопаток: " FBI. " Душка Купер Твин-
Пиксовый. А еще есть, в приватном порядке: Джагер, Леннон, Тим Рот, с
пистолетом Траволта, Ален Делон да знакомый один, или даже и несколько. И на
всех угодить. Незнакомкою быть. Улыбаться улыбкой Джоконды, сразу всеми
гнилыми зубами. О- ля-ля!..
Салфеткою влажной освежить шелудивую / недостаток, поди, витамин /
голову, чтобы было на чем прорастать. И, уж будьте любезны, не жалейте
одеколона, я вас знаю, мужчин- вы ведь только от нас ожидаете вечной
свежести, гладкой гладкости: " Покажи-ка локоток, милая, что это у тебя там
за растительность? "- а сам ножками фавна сучит, вы смотрите мне, милые...
Снова - из, на просторы и площади, да и солнышко, гляньте же!
Постучалось, небритое, сонное.
- Эй, хозяева, дома вы?
- Это кто там?
- Я!
- Я?! Ну, входи, коль не шутишь...
И вошло, и присело на стульчике.
- Ты чайку- то себе наливай!
И выходят поштучно, сердешные, в полосатых просторных халатах,
посмотреть, кто там в гости пожаловал.
- Здравствуй, солнышко, здравствуй, ясное! Ты откуда взошло, появилося?
- Да с дежурства, понятное дело.
- А-а... И как там?
- Да вроде бы мирно все.
- Это радует!
- Радо стараться... А кстати, народ, тут нельзя ненароком, помыться?
- Да пожалуй, попользуй водичкою. Полотенце в шкафу.
- Да вы знаете, взял случайно с собой, да и мыло зачем- то попалось.
Сполоснулось и самую малость посидело еще, покурило, песни новые хором
повыло.
" Мексиканец я, старый и преданный,
Я в фигваме далеком сижу,
По утрам не гимнастику делаю,
А с Поповым смолю анашу. "
А сама от трамвайного грохота, сверток вкусный в руках, шасть в метро и
- до Пражской, кимаря дорогою. Полусвет- это что- то ужасное. И к тому же
ведь- духота, толкотня, караул кричать сил не станется. "Двери, мать твою,
закрываются!... " Пол вагона целующиеся парочки, нежные, страстные, всех
возрастов и сословий. Брожение масс по весенней Москве. Удивительно
трогательно и заманчиво, ну, да нечего отвлекаться от главного- там вдали,
за дверьми, обитают внутри человечки веселые, милые. К ним идти- только с
радостным сердцем и с цветком-стебельком, с мягкой булочкой. Пробежавши
трусцой закоулочком. И с порога- ура! - где тут чудо- лиса?! Где хомяк с
папы бряк?! А подать сюда Лапкина- Тапкина! Я такого себе же хочу. Или,
лучше, другого, не девочку. Кто родился- то, сын? Нет. А кто же тогда? Вот
вам, други, загадка природы. Потихоньку прокралась под окнами, ан, смотри ж
ты, увидели, зайчики:
- Заходи, заходи, тетя Ива, только тапти надень, не забудь.
Вот ведь, верба и ясень, клен и тонка рябинушка, над застольем струится
жасмин. Только зябкие лапы протягивай.
- Что, часок уделишь?
- Ну конечно! - Шалишь- не побегать галопом по комнатам, на плоды
рукоделий любуясь.
А потом- до метро, да про это, про то, по дороге, втроем с малой
барышней.
- Так смотри же, как выпадут листья, побежим по дорогам и тропам, в
златоцветных коронах изрезанных, к родниковой воде, к ключевой полынье,
окунать и сырами закусывать.
И опять- стук да стук, час за часом, за дверцами станции. Ногти, что
ли, пока отрастить, там на ногти особая мода, длинные, ухоженные. Ими еще
удобно шкурку на картофеле поддевать. А цвет должен быть светлый.
Пастельный, роза или беж, мне это больше идет. Да, и запах. Орхидея - от
волос, бергамот- межключичная впадина, руки- в розовом масле, розоватые
ступни- арбузная мякоть, и немного жасмина и, обязательно, сирень, нарцисс и
черемша, сочно зеленый лист, придавленный правильным прикусом. И - во что-то
в обтяжку, плечи свободные, пышный узел и длинный, до пояса, шарф. И пол
горсточки жемчуга. Там- известным маршрутом, точно высчитав время- ну, а
вдруг повезет?! О- ля-ля!..
- ... так, болталась, наверное, минут двадцать... Где черти-то носили?
- ... "Е", одним словом... Не замерзла?
Ветер гудел, автобусы грохотали, слышимость еле-еле позволяла
улавливать суть. Сырым вечером, куртка да линялые джинсы, пуховик да латаная
юбка. Стояли, ждали автобуса.
- Сигареты?...
- Пожалуй. Если с ментолом, дамские и твои.
- ... с удовольствием, - над сплетением пальцев взметнулось желтое
пламя,
- сумасшедшие москвички...
- ... насчет, бывает? - с явным намеком.
- ... неурожай, а впрочем, если... - явно не против.
Дождались, влезли, тронулись. За вокзалом вспыхивают огоньки,
маленькие, уютные. Едем в тепло, к чаю и вкусностям.
- Что-то долго ползем? Вроде, идти минут пять?
- Ну, да, так я тебе и пошел! В гору, вечером. Вот тебя когда провожу,
опять поеду.
- Ну, ты, браток, и лентяй...
- Не лентяй, а педагог...
- Один черт...
Всхлипнув тормозами на последнем повороте, высадили, предоставив взору
обшарпанную лестницу. Последний рывок почти молча.
- Здравствуйте, Инночка! - это неизменно приветливая мама, - Проходите
!
Сквозь полутемный коридор налево, к креслам и аппетитному столику.
- Ух ты! - с одобрением.
- Ну так! - с гордостью.
Умастилась, слилась с горделивою спинкой, глядь- а уже - чай налит,
лимон плавает кролем, а приятель напротив застыл с щедро политой шоколадом
зефириной:
- А это- тебе..
- Ам!...
- Гуси, гуси!
Га- га- га!
Есть хотите?
Нет, нет, нет...
- А помнишь- сидели, на крыше, со звездами, дымом костра и вином?
- Я тогда еще был с...
- А мне не хватало...
- Еще или уже?
- Смотря кого..
- А чая?
- Чая всегда не хватает. А в нем- ломтика лимона.
- Не, ломтика лимона не хватает в коньяке. Но самый нужный продукт- это
сыр. Мне в армии очень не хватало сыра. Как, бывало, приду в столовую, а мне
и говорят: " Что, сыра хотели, товарищ, а вам- то и не хватило... " Ничего,
ничего, вот пойдет сынок этого хлебореза в школу, и как начнет учить
английский язык, будет мне этот сыр килограммами носить, да не какой -
нибудь пошехонский, а отборный, бри да рокамболь, и еще посмотрю, хватит ли
на него троек...
- Да ладно тебе, я же знаю, что ты добрый.
- Нет, я злой.
- "Злой", положим, не ты...
- Да, действительно, про него- то я и забыл. Зато веселый и циничный.
- А к тому же - кулинар. Варение, правда, не в твоем стиле. Сам творил?
- Не, маменька. А помнишь, как мы с Сережиком в первый раз у тебя в
гостях были?
- Да уж...
Та, другая маменька, только заглянув в комнату, вызвала дочь в коридор
и, прижав к ободранной соседскими детишками стенке, свирепо
поинтересовалась...
- А это что за отвратительные типы?!
- Почему- отвратительные?!
- Потому что небритые, волосатые и с пивом. И вообще, чем ты их кормила
?
- Чаем с конфетами...
- Что- что?!
Разгневанная родительница гордо скрылась в коммунальных недрах и через
некоторое время снова появилась в дверях с двумя благоухающими тарелками.
- Так, так, южные гости, стало быть... Ну, угощайтесь, гости!
- Грибной супчик!!! - нет предела радости наконец-то накормленных
гостей.
- Да уж, помню. И много чего. Вот, к примеру...
И пошло, понеслось, то галопом, то шагом размеренным, а к тому-
философия вечера в комнате - как и кто, где и с кем, почему, отчего, да и
нужно ли ждать и надеяться, можно ли потихоньку, украдкой, честно ли
безответно, но " до смерти ", и как лучше, спокойней, уверенней.
- Славный ты человечек, друг Витенька!
- Ну, ты - то мне сразу понравилась.
- А ты- то мне!
- И вам спасибо!
- И вас туда же! Ну, проводишь, али как?
- Непременно!... На посошок?
- Но не бренди!
- Сумасшедшая москвичка... Что ж я- провинциал какой- нибудь?
Лето то жаркое было. Из таверны в кабак, по десятку засаленных кружек
пива светлого, по бутылке вина, да по баночке джина-тоника, ром, рюмка
виски, где-то дремлет тот "Датский король "? Вчетвером / впятером? или- на
трое? / " Берег солнечный " не осилили. Посмотрели, вздохнули да не было сил
- и случиться ж такое....
- Вино " Сочи "!
- Даешь!...
Город спит, пальмы спят, спят автобусы. Потихоньку, пешком, без
поспешности. За вокзалом огни, за горами огни, одиноких прохожих шаги.
Доброй ночи, просоленный город! Почивай на боку забияка, бретер, друг поэт и
островской философ; мирно вежды сомкнув, красны девицы до утра видьте
сладкие сны. Ш- ш, тихонько, на цыпочках, завтра новый рассвет, чемодан и
стальные колеса, чердаки, переулки, Кремлевский дворец, Фестивальный, музей
" Метрополитен ", буквы М как каймана глаза, ночь как взлетная полоса в
новый день и улыбку, там, напротив, ну, здравствуй же, милый мой...
28 Ноябрь, 1997
* Ирина Данилова. Sensorium vitae *
Artemisia Absinthium, верный дружок. - утоли печали, выросла высокая;
по лугу пройдясь, запах горьковатый уносишь в волосах; васильки цветут,
шмель гудит басовито, звонкие трели жаворонка;
Близорукий глаз приоткрыв, на тебя смотреть хорошо; стройность и
красота украшение есть и опора; ты присядь на минуточку рядышком, кисть мою
тонкую подкинь на ладони; теплота и шершавость, нежность мягкая кож
человеческих;
Верность и ветреность, вечер и ветер, скрипка на крыше, усталость чуть
сонная, липы цветущая сень;
Города шум и толпы силе прибоя подобен, барашки снующих машин и
жемчужны старых церквей за железными створками оград, из моря вышли и в море
уйдем солью соли на влажном песке ;
Детские игрушки заглянут на чай- паровозик, медведь да тигренок; скрип
да скрип , престарелая ножка ; как во сне полетать над оврагами, нос в
чернике и кровь на коленках ;
Есмь глагола добро и скрипучей двери прилагательное, сказуемых щедрость
листов запылившихся в стопочке книг; что писать, как писать, по добру, по
здорову ли, толи гуся пером, толи мышкою, толи модный роман, толи сказочку
про Арбатские улицы вещие;
Јж прокрался тайком в ежевики кусты;
Жить хочу, как любить, нежно, пламенно, щедро, журавлей в облаках
наблюдая;
Заноза- зазноба, заряд- заусеница, залежь- зверинец, запястье-захват ;
Ибис, чибис, ирис и Анубис, Египет и Месопотамия, радуга стекла
китайских флаконов и ветви сакуры над склонами горы; картины
импрессионистов, танцовщица Дега, медведи по утру в сосновом бору;
Йог сидит на ветке, кушает конфетки, Йошкар-Ола, Йорш - Олаим, йод как
спасенье от йогурта, сфера йо-йо в руках косоглазого самурая;
Кисть белоснежная кистью водила по шершавой бумаге, по гулкому шелку,
расцветали ирисы, меж сказочных древ выходили гулять златокудрые эльфы,
саркастично взирал Н.В. Гоголь; златошвейка верблюда прогнала сквозь ушко,
крест за крестиком, ладно и гладью; шерстяные барашки бродили стадами, плюш
беззубых собак избегая; между пальцев скользила размятая глина, порождая
бородатых гномов и красных с чешуйчатыми хвостами крыс, торопливо
поглощающих круги парафинового сыра;
Легкость невероятную бытия подвергая ежечасно сомнениям, неуловимым
обаянием буржуазии попранный и повергнутый, этот безумный, безумный,
безумный мир снова бьется в окно, поедая вечернее время;
Море, ночь и маяк, чаек пронзительный крик, лай огромных породистых
псов, круглые столики, новые лица, незаметно кинуть монетку, втихомолку
опрокинуть бутыль; неслышно крылами махая, витать в упоении рядом;
Нервы шалят и играют в казаки да разбойники, нетуть шныряет кругами,
корчит рожи и веселится, склизкая, тошнотворная, чур, меня, сгинь, нечисть
нетленная;
Обитатели коммуналок выползают, как тараканы изо всех коммунальных
щелей наблюдать и подсматривать, воровать неучтенные спички, наущать и
заподличать; день за днем, с неизменными швабрами, создают разношерстые
очереди на подходах к помывочным и телефонным рубежам;
Пространствами площадей Петербурга переполнилось подсознание,
пирожками, плацдармами, прибрежными памятниками, Петродворцом, полуночными
переулками; призрачными пешеходами, прокладывающими плоскостопьями путь;
Редкая птица - Кар, кар !- пролетела за мокрым окном, прикорнула на
ложе карниза, а под руками моими - все клавиши, клавиши, до- ре- ми, фа-
соль- я положить позабыла в кастрюлю, речь нелепую сочиняючи ;
С - по сути, безделица, мало ль, что приключается с тем и теми, которые
С; город Со спит, сморкается сумрачно, суету сотворяет, скучает в смятении,
слюдяную сосульку сосет, сушит скупо седую ставриду, собирает созревшую
смокву, сигареты смолит суеверно, солнцем слепит соседа Суху;
Тра-та-та да тра-та-та, тыр-тыр-тыр да трали-вали, не поймали, не
узнали, не ходили за крота, ты не веришь, ты не врешь, не посеешь, не
пожнешь, да как водиться, здоровеньким помрешь;
Уши ходили холодные, бледные, снежком растираемы, сделались красными,
ловились на звуки доверчиво речи, внимали послушно, да, видно напрасно - не
все правда есть, что устами глаголется, не всяк молодец, что таким
прозывается, зелень с деревьев ветром уноситься; тушь да помада водою
смываются;
Филигранью и чернью покрыты дорожки, форма школьная - было ли это,
фармазоны, фортуна, сукно казино, дом казенный с резными наличниками,
фиолетовость сумрачных будней ;
Хитренький ты, милый мой, я же - хитрее стократно, сколько ни лги -
раскушу, разотру зубом белым, так что - лучше не пробуй, чтоб потом не
терзаться - мол, какая зловредная;
Церемониальным маршем проскакали увитые славой герои, Цербер в скуке
завыл на ущербную в чем- то луну, цыц, на цыпочках цыкнуть не смей , цыпа-
цыпа, цыплятки мои, цепь серебряную отдать запаять, только времени, времени
нет ;
Чемодан под сидением, карты в руках, снова, летом- зимою, на юг, выйти
пива попить на прокуренный полустанок, осчастливить торговку седую изъятьем
вязанки лещей, пирожка откусить, да картошки с огурчиком, малосольным,
заметьте, и - снова в тепло, анекдоты травить; на ночь глядя в окошко,
посчитать придорожных овец, тук- тук- тук, тук- тук- тук;
Шуршики заворчали - ворочайся быстрей, мол, дорога не та, печь не
топлена, брат лежит, помирает, ухи не допросится, как тебе не ай- ай ,
недотепа не приуроченная, чебурахнулась что ли, ан- сдуру- то, да по тонкому
льду, на салазочках , только ветер усами шумит;
Щегольству щегла не уступить, щурясь на щербатое светило, щуплым
щупальцем одним другое мыть, щекотаться, щебеча, щучку щучить сгоряча ;
Ь - шелка мягкая нежность, спинка потягивающегося дремотно кота, вкус
взбитых сладостно сливок ;
Ы -- ы - ы - дурацкий подростковый смешок, так и прет, так и лезет,
настырный, ну, чего, скажи на милость, веселого-то, так нет, заливается,
слюнями брызжет, - ы - ы - ы ;
Ъ - удар кулаком по столу, сирена нагоняющей милицейской машины,
пулеметная очередь в ночи за рекою, дробот паровозных колес;
Эго - этика эстетствующего эпатажа, эталонами эстампов Эрмитаж
экипирован, это ли не эрос, не этнография эгофутуризма;
Юкку, Юлю, юлу как юродивый клянчу, Юту, Юрмалу мне, юрких юношей, в
пропасти неба Южный крест ювелирной работы;
Я - была, буду и есть в каждой ящерке малой, яшме, якоре, яликом плыть
буду я по волнам, ясным Ярилом явлена.
Ноябрь, 97
/ Титаевым им /
Ну, так, стало быть, на опушке липового такого с березками лесу, и
живут себе, попиваючи утром кто чаю с конфеткой, кто кефирчик с бифидумом, а
что - чай - не чаем одним, не кофейником, бактерий - он тоже пользителен.
Трое их как бы нынче. То есть поначалу- то , один был, да еще одна, две
избушки стояло на просеке. И движения всякие наблюдались - туда-сюда, сюды -
туды, то лешачья с балалайками набежит, то еще какой лесной альтернативы
принесет, только за голову- то и хватаешься, опять же- повышенная
засаленность волосяного покрова производится да бражки в закромах убытие
нескромное. Потом- то , конечно, съехались и милиционера на перекрестке
поставили, мол, регулируй, братец, движения масс, да не в том суть и
малинничек .
Бывало, встанут на зорьке, ближе к полудню, покумекают на предмет
сусеков, закрома подметут, и давай жизнь веселую друг дружке обустраивать,
только перья да бумага разлетаются.
- Ты чего, - хозяин, стало быть, хозяйке кричит, - бельмесы- то
распластала, не пройти, не проехать, самосвалом не собрать ?! Щас как дам
щелбана, черепушка- то и треснет...
Молодуха словам таким не нарадуется - сразу уполовничек хвать и супруга
дорогого поперек позвоночника чуть пониже спины потчует, да приговаривает:
- Ах ты, чудище небритое, ужасное, тебе чем бельмесы мои не угодили?
Ну, потом конечно, нежности ослабевают, крупа перловая в сковородке с
лучком подрумянивается, обедать пора. А после обеда - и за дела, сказки
творить принимаются. Потому - что за сказка такая на голодный желудок? Это
не сказка - страшилка выйдет, Робин - Бобин - Барабек со всеми, прямо
скажем, последующими для холодильника катастрофами. Или на местной
этнографической почве не в меру прожорливая баба Яга и трехголовый ее
собутыльничек произрастут, а тебе потом перед народом ответ держать. Куда
это годится ?
А манер да стратегий у каждого свой - хозяин, к примеру, тепло и покой
любит. Тут то и располагается он и ждет - когда значит, крылышки прорежутся
и полетит он на них на гору на Парнас, выберет там местечко поукромнее и
засядет в засаде - ждать, когда рифма да сюжет к водопою пойду. Их главное
что - тащить и не пущщать, а там - только успевай записывать, чего только не
расскажут, чтобы отпустили-то. Хозяйка же другой дорожкой ходит -
рукодельной. Возьмет шкатулочку расписную, по крышке постучит - "
Просыпайтесь, дружочки ", а там, глядь - вылезают- потягиваются нитки
шелковые да шерстяные, сестры- спицы да иголка- нержавейка. Садятся они
кружком и начинают думать да гадать - чтобы такого веселого да красивого
сотворить. И придумывают, ведь, и тебе начинается - овечек стада по столу
бегают - б-э-э-э и куклы танцуют веселые, и мышки шныряют сытые, гладкие, а
если вдруг семейство карандашей да кисть какая подоспеют, то только
держись...
Так вот и жили они, день за днем, зима за осенью, да дедка за бутылочку
с бальзамом, мирно да ладно, как вдруг объявился в тех краях старик-
телевизионщик. Ходил он по дворам и всем желающим предлагал в волшебный ящик
сыграть. И к хозяину с хозяйкой заглянул - подивитесь, мол, на диковинку-
судьбу свою узнаете. Разобрало сказочников любопытство - стулья подхватили и
- шасть за дверь, будущее созерцать. А там - что за диво - сидят за столиком
Филя с Хрюшей: "- Добрый вечер, девочки и мальчики!...- Добрый вечер,
р-р-ребята! "- да мультфильмы, знай, показывают.
- Дяденька телевизионщик, кто такие эти ребята, что им такое
обхождение?
- А вы своих заведите, а там, глядишь и разберетесь ...
- Да как же их заводят- то ?
- Ну, это вы уж как - нибудь сами, али не сказочники, а прозаики
какие?
И исчез, как в мусоропровод провалился. Ну и ну...
А любопытство- то осталось, и такое зловредное- так и точит, так и
пилит- хочу, вопит, знать, понимаешь. Первым делам по энциклопедиям полезли:
всю Молоховец перерыли, ничего не нашли, в атлас географический заглянули -
среднерусскую возвышенность узрели, напоследок была - не была - в словаре
юного филолога справились, и смотри ж ты - Ура!!! - обнаружили себе
информацию, лежит, понимаешь под корягой и усами шевелит. Сачком - то ее
быстро выволокли, давай, говорят, раскалывайся, а то в уху пустим и листиком
лавровым заправим, что- то он у нас залежался.
- Ой, не надо меня в уху, люди любознательные, сказочники разлюбезные!
Аллергия у меня на лаврушечку - то. Я вам вот что скажу - вы аиста поищите.
Это такой чувак - что хош достанет. Только капусты с собой побольше
прихватите, очень он до нее охоч...
- А какой, - интересуются, - капусты, белой али цветной?
- Вот чего не знаю, того не знаю, только, старики сказывают, главное -
ее конвертировать.
Ну, что- что, а конверт сказочнику сотворить- что в тот колодец
плюнуть. Ради великой цели постарались, поднатужились, вышло просто
трехслойное загляденье - внутри байка, в середине клеенка, снаружи -
одеяльце стеганое в медведях - ничто теперь капусте не страшно - ни холод,
ни дождь, ни ухабы дорожные. А кочанов наложили разных - и простой
белокочанной, и брюссельской и кольраби и цветной, да и красную не забыли;
взяли с собой горшочек волшебный да вечно полную бутыль " Ессентуки No 7 " и
пошли пешими маршрутами аиста искать, а для ориентиру самолетик бумажный
пускают - куда сядет, туда и идут.
Долго - ли коротко ли шли, о том история болезни умалчивает, Рип Ван
Винкль вон, за день сотню прожил, но месяцев с десяток набежало, как сытому
пить дать. Измучились страшно. Хозяйка извелась - дальше некуда - еще один
день вынесу, больше не смогу, кричит, а сама от волнения все из горшочка-
самовара отхлебывает, весу прибавила- любо дорого смотреть. Хотя, смотреть-
то, конечно, надо б не на нее, а по сторонам, а то так далеко уйти можно. И
под ноги не мешает, а то о жерди какие, посреди дороги лежащие,
спотыкнешься, впрочем, те тоже попались не лыком шитые, как вскочат, как
заверещат:
- Вы чего это мне косточки перемалываете, здесь вам не мукомольный
комбинат!
- Ой, извиняемся, ой, не хотели, не думали!!! А не скажете ли вы, как
нам аиста найти?
Косточки задумались, стали кругом хозяина с хозяйкой выхаживать и
критически поглядывать, да краем крыла клюв все поглаживают.
- А точно не думали, не умышляли?
- Нет- нет, что вы , как можно ?!
- Ну, тогда, я - аист. Чего надобно- то ?
- Да вот, добрые люди сказывали, ребятишек можете подкинуть...
- Тогда пройдемте, поговорим...
И пошли через топи болотные к дровяному сарайчику. Заходят, а там - ну
и ну - стол дубовый, гроссбухами заваленный, кресло кожаное, кушеточка
колченогая, да лягушки препарированные в котелочке со специями варятся.
Глядь - поглядь, а аист уже в белом халате за столом восседает, на голове-
зеркальце металлическое и пером по бумажке чирк- чирк.
- А что это вы такое пишите, любезный аист? - спрашивают вежливые
сказочники, а сами друг друга локтями пихают, мол, пойди, подсмотри, а то
ведь интересно.
- А это мой новый роман, - отвечает, - " Суровый анамнез." Так что там,
насчет ребеночка-то?
- Да так, мол, и так, - ответствуют, - смутил, понимаешь, покой и сон
коварный телевизионщик, напоказывал всякого разного, а мы уж который месяц
маемся.
- Точнее!
- Ну, восемь с половиною точно будет.
- Так, так, понятненько. Небось, и под елочками смотрели и в Детском
мире справлялись?
- Ну, так, слегка...
- Вы бы еще к Кашпировскому обратились, ну народ пошел, пока к
специалисту соберутся, состояние переходит в необратимое, знаете вы это?
- Знаем, знаем. - А сами конвертик с капустой ножками придвигают, чтобы
виден был, значится.
Аист как увидел, как подскочит:
- Это что, - кричит, - взятка?!
- Да что вы, что вы, как можно! Это вам к лягушечкам вашим, для
гарниру, диво хорошо выходит... - А я-то надеялся, взятка... - И до того
погрустнел, бедный, что свалился обратно в кресло свое и заплакал слезами
горючими, авиационными.
Сказочники, как известно, души тоже ранимые, сразу к аисту подбежали,
стали утешать, перышки гладить.
- Ну, простите, простите вы нас, нехороших стяжателей, хотите, мы вам
споем что- нибудь или спляшем, или барашка шерстяного подарим, будете с ним
гулять по утрам, здоровье поддерживать и развивать...
- А правда, подарите?!- аист сразу успокоился.
- Конечно! - И достают из кармана, да такого толстенького да
гладенького, рожки витые, морда до того симпатичная, что просто симпатичнее
и не бывает.
- Ой, утешили старину аиста, ой, спасибо, дорогие. Я вам тоже подарочек
сделаю - фокус покажу. Там у вас в конвертике - что?
- Капуста...
- Дайте-ка мне кочан на ваше усмотрение.
- А какой лучше - тут у нас и белая и цветная и брюссельская?
- А какой больше любите, тот и дайте!
- Ну, мы больше белую любим, из нее и щи и соляночка, а уж квашеная
хороша, просто объедение, вот в прошлый засол...
- Давайте, давайте!
Полезли в конверт, вытащили вилочек отборный, не крупный и не мелкий,
листик к листику. Аист вилок схватил:
- Смотрите внимательно...
Вытащил из шкафчика клееночку, постелил на столе, сверху простынку
накинул, потом взял кочан и - на весы электронные, взвесил, на бирочку
записал, и бирочку ту к кочерыжке веревочкой прикрепил, положил кочан на
простынку, сверху другой прикрыл, взял в крылья брошюру, не пойми, откуда
взявшуюся, трижды прочел голосом Игоря Кириллова:
- Настоящее свидетельство о рождении выдано, -
и трижды же по кочану той брошюрой шлепнул, в продольном, поперечном и
сагиттальном направлении соответственно.
- Готово, господа сказочники! - и сдернул верхнюю простынку.
Смотрят сказочники, а там - розовощекая такая, с бирочкой на ножке,
лежит да улыбается.
- Это что, наша?!
- Конечно, чья же еще?!
- Ура!!!
И давай это дело лягушечками тушеными отмечать, а барашку травки свежей
нарисовали на радостях целый стог, пришлось потом аисту его воображаемой
касторкой отпаивать.
Ну, а потом, ясное дело, ребеночка в конверт, конверт с собою, и в
обратный путь. Напоследок на дорожку ковровую присели.
- А скажите, уважаемый аист, - любопытно стало хозяину, - вот если бы
мы не белую, а цветную капусту выбрали?
- Гм...Вы как- нибудь ко мне заскочите вечерочком, мы эту проблему с
вами вдвоем обсудим, очень это сложный, я бы даже сказал , философский
вопрос....Ой, что это ?!
А это- хозяйка. Подкралась тихонько и скалкой обоим по головам, чтобы,
значит, крамолу не наводили на хрупкий плетень супружеских отношений.
- Вы лучше, любезный аист, скажите, как у вас с записью на
прием?! Заранее, али с утра на вечер?
- Вас - всегда без очереди, как своих. И вот еще что: я слышал, у
маленьких детей бывают бабушки...
- Бабушки?! А кто это?
Даже сказочники могут не все знать. Такая вот поучительная в некотором
роде история. Ну, да разберутся. Не впервой. На то, понимаешь, и сказочники.
Ноябрь 20, 1997
Октябрь, 97
Налево мчались облака,
а справа выплывала звездочка,
тая нелицеприятное предсказание,
а в социалистическом Берлине
шел адски промозглый дождь и
ангелы Вендерса
мечтали о реинкарнации.
Где-то играют в любовь,
обмороки, буриме и рок-н-ролл,
разве это не здорово-
однажды появиться на свет
дрожащих на ветру
азалий и сальсапариля?
Спеть, что ли, песенку
о чем-нибудь легком и светлом,
чтобы никто не заметил
и ни о чем не спросил...
Сентябрь, 97
Хомячок гулял по крыше,
тихо заспанные мыши егозили за углом,
молоко деля с котом.
Хомячок играл на крыше.
Как у крошки хомячочка
лапки, ножки - два крючочка,
глазоньки как бусинки,
сухонькие трусики.
Хомячок шныряет ловко,
где тут божия коровка,
кисы, кати, дяди Во,
вот ужо я их того...
Шустр наш хомяк как рыбка,
лишь чудесная улыбка расцветает тут и там,
чехарда и тарарам.
Милая, смешная рыбка.
Сентябрь 24, 1997
Настала пора - заводи мотор, набивай подержанный багажник снедью,
полотенцем и палатками, выруливай на 95-ую, да смотри, не перепутай север с
югом, иначе, того и гляди, попадешь вместо тепленького песочка в таежную
глухомань. Ну, поехали, стало быть.
Осенью, ближе к зиме, вьюгам и где новогодним, а где и рождественским
елочкам-подарочкам тянет меня к солнышку ласковому, не жаркому, шуму
просоленных с барашками волн да торжественному парению мыслей широкой
русской души. Поэтому, был бы случай, а поддержать авантюру-это я всегда за.
Не без того конечно, чтобы посопротивляться, куда это, мол, работа, дом,
детишки / я / без присмотра. Но- еду. Скрипя зубами, гордо несу голову и
часть груза. Карабкаюсь сквозь сплетение ремней на свое, заднее. Поехали!
Я люблю машины, а вы? Блестящие коробочки из стали, руля и мягких
обширных сидений, на коих можно с комфортом расположить падкое до удобств
тело. За окнами несутся резвым аллюром всевозможные пейзажи, а лобовое
стекло эффектно обрамляет изможденное морщинами зерцало многоопытного
водилы, терпеливо разъясняющего то и дело возникающую ситуацию.
Вечереет. Вдоль обочины, невдалеке от заправочной станции вытянулись
рядком мужские фигуры, лицом к лесу...
- Ну, ничего ж себе народ обнаглел !. Прямо как в России. А
еще цивилизованное общество. До restroom дойти не могут...
- Да не, это правоверные. Видишь шапочки? Они всегда перед закатом
лицом на восток положенное число сулл и поклонов отбивают.
- А...
Смачно похрустывая кошерным огурцом, проплыл и скрылся в дымке
Манхеттена чувак в смокинге и расшитом уборе. Ну и город...
Пройтись по Сохо - одно из труднейших испытаний для чувственной женской
души. Какие наряды, на каких манекенах! Открытые всем ветрам и взорам
декольте, пышногубые негритянки в сиянии отблесков африканского неба и
львиных шкур, услужливо подложенных под зябкие ножки, туловища без голов,
головы с плечами, голова кругом, кошелек пуст, за углом Эдичка покупал Елене
колготы. С Эмпайер - билдинг просматриваются Бруклинский мост, Аппалачи и
советско-канадская граница. На вопрос, кто был первым президентом США
отвечать смело и без запинки: " George Washington
Bridge ". Он, кстати, тоже весьма недурен.
От Нью-Йорка в сторону Чикаго, как ни крутись - трубы. Изогнутые во все
стороны под немыслимыми углами стоят, зловещие, символизируя собой единение
торжества цивилизации и животно-растительного апокалипсиса наших и
последующих дней. Прочь, прочь оттуда, больше газу, шофер, больше, кожаная
тужурка, клетчатая кепка и квадратные черные очки, жми на все педали
сразу...А это кто? Полицейский? Какой такой полицейский? Да мы всего лишь
того гая - гея обгоняли, да укрыться от ночи и сырости - да, вот в этом
самом клоповнике с кошками в камине. Мечтали. Стремились. Взволнованно. А
как вы относитесь к " школе для дураков "? Нет, это я про книгу. Нисколько
не имея в виду. Да, пожалуйста учтите.
Простыни в мотеле отдают дихлофосом, но это лучше дождя, полного
хлестких капель, пробивающих стенки палатки посреди очередного, приторного
как дюжина напудренных донатсов сна. Завтра прямая, ладно накатанная дорога
вывезет к морю - Атлантическому океану, это прямо как в Сочи - выехать из
Москвы и сутки крутить баранку, и увидишь вдруг - нет больше березок,
татарских соседей и просоленной коричневатой жижи под протекающими, но все
же резиновыми ботинками, а есть - гряда желанных гор, запахи повядших
водорослей, да южного вида лица и фамилии, до безобразия привычные и трудно
отделяемые. Да здравствуют железный век, Джефферсон и братья Черепановы -
Монгольфьер! И монгольская орда, если уж такая пьянка, а что она будет - и
не сомневайтесь. Просто там - водка и мировая нежность, а здесь - виски и
метание дротиков, и везде люди, и ничто им не чуждо. Например, нелюбовь к
раннему вставанию.
- Слушайте, и это - университетский город?
Неуклонно движется, заполняя поле зрения, чреда уродливых в своем тупом
однообразии, низкорослых, безвкусно отделанных, полных неторопливо шляющихся
толсто- и черномордых обитателей, без единого деревца, улиц.
- Балтимор, что же вы хотели? Зря, что ли здесь По " Ворона " писал?
- Ой, не зря...
Где-то вдалеке, куском желанного миража- downtown , с ратушей,
галереями, вечным портовым аквариумом и - котики. Примостившись на камне,
пятачком вверх, задает Храповицкого увесистый самец, весьма напоминая
почтенного главу многочисленного семейства, уютно свернувшегося вечерком в
кресле у камина. Пижама, шлепанцы и газета, все как положено. На счет раз -
и - хр-р-р...
Машина на эмиттере, ноги в руки, руки, соответственно, в карманах.
Туда- сюда, бегом на осмотр общепринятых небоскребов.
А дальше - все близится юг, вот уже показались усатые в кепках
торговцы. Чем торгует старина Ричмонд?
- Арбузами ...
Вот уж где, видать, тишь, спокойствие да провинциальная сонливость.
И как это угораздило перебраться в подобное захолустье актерскую чету
По? Из старушки Англии, через океан на дощатой посудине. Так вот и умирают в
двадцать четыре года, оставляя троих детей - одного - умирать /в двадцать
четыре года /, вторую - гениальную пианистку, страдать аутизмом, и третьего,
настоящего извращенца - жениться в двадцать семь на тринадцатилетней кузине
/ умершей, разумеется, в двадцать четыре /и всю жизнь сочинять разные ужасы
памяти ненаглядной своей Виржинии - Анабель - Ли.
"Вышел Клинтон из тумана,
Вынул вэлфер из кармана.
Раз, два, три
Не получишь его ты..."
При свете солнышка пейзаж за окном менее хмур и неприветлив. На
подъезде Вашингтон. Сразу в лицо - а где аптека? Людей и фонарей на улицах
пруд пруди, не говоря о разномастных машинах, а зубной пасты купить,
понимаешь, и не где. Куда смотрят правительство и президент? А кто куда.
Сенат - на помпезного вида площадь с разлившимся в бетонированных берегах "
зеркальным прудом ", уютным дендрарием и, воплощением демократии,
серебристыми белочками с живыми карими глазами и теплыми шершавыми
носишками, терпеливо вынюхивающими вкусненькие гостинцы. Президент - на
ежеутренне выкашиваемую лужайку, где к вечеру так приятно исполнять вариации
государственного гимна для саксофона с Хиллари. А вдалеке, за основательно
чугунным забором , притаившиеся в немом восхищении, туристы методично
щелкают затворами. Иногда при этом получаются неплохие кадры, порой - в
новом кабинете.
Эх, хорош, прекрасен и величествен стольный град Вашингтон, неусыпно
несут дозор полицейские львы, бойко шныряют в подвалах конгресса изящные
вагонетки. Но, чу! Где-то тут же, совсем, то есть неподалеку, говорят, есть
и иное диво - военное...... Заскочим, что ли?
- "Что ж, Пентагон как Пентагон,
Отвечаю Зине я...."
Многоугольное, угрюмо- неприветливое здание проплыло и осталось слева.
Снова - пейзажи, на этот раз- с полями и пейзанками- бойкими фермершами
, аранжированными задорными рыжими тыквами , И, наконец, в кольце из
курортных мотелей и ресторанов- Виржиния- Бич. Каково - в два заезда все
восточное побережье, ну разве что за небольшим исключением. Так, так,
посмотрим, разнюхаем, попробуем ногами.
- Пеликаны видны?
- Парят, родные!
- А акулы? Должны быть такие черные треугольники, деловито плывущие
вдоль...
- Есть!!!
- Порядок! ...Батюшки, а это что такое?...
- Где?
Растянувшись на прибрежном песке в ожидании ночи, в струящемся свете
прохладной осенней луны вдруг ощущаешь присутствие глаз. Осторожно, чтобы не
спугнуть таинственного гостя, поворачиваешь влево - вправо голову,
напряженно всматриваясь. Ага, привет, стало быть. Два полупрозрачных бугорка
в районе небрежно скинутых сникерсов неторопливо выкапываются, все больше
напоминая проголодавшегося краба. И не одного. Постепенно пляж заполняется
снующими туда- сюда бочком вперед, клешня вместо ложки, обитателями. Так вот
и постигаешь единство свое со временем и пространством. Звезды над головой
крупные, наливные, океан рокочет, трубит, катит упругие волны; налитый
соленою влагой, ветер обходит дозором прибрежный кустарник; встревоженным
глазом таращится из облаков луна.
Утром пляжи не узнать - нет той загадки, нет того шарма, крабы
попрятались в норки, туристы, одетые в плавки смущают своим фривольным видом
местных носителей шорт.
Но до пляжа, до пляжа ли, если зовет, снова на север, но перед тем чуть
на запад, к первым поселениям колонистов. Интересно же! Вдруг всколыхнет
гладь диковинной бухты осторожно- неспешный взмах весел седого индейца или
пойдет погулять к стенам нового форта дочь вождя Покахонтас. Кто были они,
эти первые кто-то? Бравые волки морей, во славу родной стороны открывающие
все новые земли? Благородные рыцари, несущие новое знанье отсталым народам?
Или же - шайка воров и убийц, сосланных прочь и подружки их - девы отборные,
грязные? Кто и зачем прибыл первым сюда? Кто и за что первым был съеден на
ужин? Почему, называя себя потомками смешанных, белых с индейцами, браков,
истребляли и гнали одних, оставляя права для других? Что вообще есть история
наша? Лишь красавцы дубы, распростершие длань над остатками стен / это -
здесь /, да ковыль и полынь над курганами / там /, и могли б дать ответ, но
- для нас ли? Не таков человек, чтоб открыто признать свои промахи. Слыть
достойным и честным хочет он на века, вот и пишет трактаты и повести, лепит
бюсты и монументы. Такие вот мы. Что ж, на север! В дома листву ярко-
красную, охряно- желтую, к мозаике света и тени , вина и пикантности плесени
сыра. Снова - мимо полей, по мостам на чудовищных сваях, протянувшихся
сквозь океан. Мимо рыбных таверн и креветок, гребешков и торговцев ножами. С
жабой - пипою, медом и персиком, сена запах вдыхая. С ветерком, по дороге, с
попутками.
Dixi.
19-Окт-97
Last-modified: Wed, 22 Sep 1999 04:55:15 GMT