Керен Певзнер. Смерть саксофониста --------------------------------------------------------------- © Copyright Керен Певзнер Email: kiramay@hotmail.com WWW: http://www.detective.al.ru Ё http://www.detective.al.ru Date: 12 Jun 2001 Журнал "Мир Искателя" июнь 2000 --------------------------------------------------------------- детективная повесть Приглашение на свадьбу было отпечатано на бархатистой тисненой бумаге с золотым обрезом. Оно представляло собой шедевр полиграфического китча. Там имелось все: и целующиеся голубки, и купидоны с натянутыми луками, и розы с шипами, символизирующие семейную жизнь. Текст на трех языках гласил: "Уважаемые господа Валерия Вишневская и Денис Геллер! Счастливые новобрачные Диана Вольф и Морис Тишлер приглашают вас на свадебное торжество, которое состоится в Оленьем парке 30 июня сего года." Дальше каллиграфической вязью шли фамилии не менее счастливых родителей новобрачных: Эстер и Руби Вольф, Клара и Беньямин Тишлер. - Очень интересно... - Денис взял у меня из рук конверт и принялся рассматривать карту, напечатанную на обороте. - Где этот Олений парк? А-а... Понятно, в семнадцати километрах от Ашкелона. Неплохо... А кто такие Тишлеры? Из твоей политической тусовки? - Отдай! - я решительно забрала у него конверт. - Ты что, не помнишь? Вольф победил на муниципальных выборах в Кирьят-Шенкине. А теперь вот выдает дочь. И мы приглашены. - И откуда у тебя столько знакомых? - Денис плюхнулся в кресло и потянулся. - Только неделю назад мы были у этих, как их... Ну, неважно. И ты опять тянешь. Ведь все будет совершенно одинаково: пара под балдахином, раввин, битая символическая тарелка и холодная баранина под соевым соусом. Эта соя мне уже осточертела! - Не ворчи, - я подошла и присела на мягкий подлокотник кресла. - В прошлый раз женились мои приятели, а сейчас мы идем по необходимости! Придут очень важные люди, и нам с тобой совершенно нелишне там оказаться. - Ты имеешь в виду, тебе нелишне... - уточнил въедливый Денис. - И вообще: я купила вечернее платье и до сих пор его не обновила! - этот аргумент пресек все возражения моего друга, и он только глубоко вздохнул. По роду деятельности я, как владелица переводческого бюро, ежедневно встречаюсь со многими людьми. В основном, это новые репатрианты, приехавшие на историческую родину и столкнувшиеся с необходимостью перевести на государственный язык целый ворох документов - от дипломов до карты прививок. Работа с ними занимает у меня основное время, хотя в моем компьютере давным-давно собран богатейший архив разного рода клише и образцов. Так что сделать на основе перевода диплома инженера-электрика Рабиновича точно такой же, но уже Хаймовича и не электрика, а строителя - не представляется сложным. Но это скучно, рутинно и приносит лишь относительное материальное удовлетворение. Поэтому накануне муниципальных выборов я включилась в активную работу по улучшению имиджа русскоязычных кандидатов. То есть меня включили. Я начала учить их ивриту и переводить лозунги, письма и листовки. Работа была временной, однако доход давала больший. Хотя почему временная? В нашей стране (чтоб нам всем жилось в ней не хуже) выборы - явление перманентное, вроде эпидемии гриппа. Кончатся муниципальные, начнутся выборы в Кнессет, потом в объединенный профсоюз, потом в рабочие комитеты. И всем нужен иврит, ведь с конца 89 года в стране насчитывается около миллиона русскоязычных граждан, а читать справа налево за десять лет научился далеко не каждый. Причем изменился и качественный состав новоприбывших. Если в начале девяностых люди приезжали, бросив квартиры и только со 143 долларами в кармане (мне это хорошо известно, мы с дочерью сами так приехали), то сейчас не редкость, когда новенькие сразу покупают квартиры, вкладывают деньги в бизнес и, что немаловажно, активно включаются в политику. Из всего этого следует, что госпожа В.Вишневская известна в Ашкелоне как весьма дорогой репетитор, умеющий натаскивать местных деятелей так, чтобы они были в состоянии произнести на государственном языке хотя бы полторы фразы. Поэтому, когда посыльный, молодой парнишка на мотоцикле, завез ко мне домой конверт с золотым тиснением, я восприняла это не как приглашение на отдых и приятное времяпровождение, а как продолжение своей работы. Не было никакого сомнения, что на этой свадьбе будут присутствовать мои потенциальные клиенты. Открыв свой дневник, я вписала дату свадьбы. Денис тем временем рассматривал купидонов. - Смотри, Лера, - сказал он, - у левого верхнего ангелочка подозрительно шкодливое выражение лица. Будто он готовит очередную пакость. - Почему очередную? - удивилась я. - Что, этот карапуз уже в чем-то замешан? - А стрелять в людей - это не пакость? Киллер малолетний! Обрати внимание, глагол "стрелять" произошел от слова "стрела", а не "пуля". От "пули" пошло "пулять". Но ведь никто не говорит: "Он выпулил ему прямо в сердце". Или: "Контрольный выпул в голову". x x x С Руби Вольфом я познакомилась на демонстрации в защиту чести и достоинства русскоязычных граждан. Может, это мероприятие называлось как-то иначе, но у меня в памяти оно запечатлелось именно таким образом. На центральной площади Ашкелона собралось несколько тысяч демонстрантов, преимущественно пожилого возраста. Многих привезли из дальних районов города специально заказанные к этому случаю автобусы. Толпа спокойно стояла, ожидая приезда высоких гостей. То, что были приглашены премьер-министр и лидер оппозиции, я знала из первых рук, сама писала и отправляла по факсу письма в канцелярию. Об этом меня попросили в центре по подготовке демонстрации. Лидеры запаздывали. Без них, несмотря на жару, действие не начинали. Люди маялись под зонтами, пытались защититься от палящего солнца транспарантами с надписью "Не дадим обмануть себя дважды!", как будто быть обманутым единожды не противно, а, наоборот, приятно. В первых рядах демонстрантов стоял авангард - дамы лет пятидесяти со швабрами и метлами наперевес. На предметы трудовой деятельности был криво нацеплен плакат "Мы - академаим!". Так в Израиле называют людей с высшим образованием. Среди "академаим" я узнала нескольких знакомых. Когда я читала лекцию в клубе любителей иврита, они тоже сидели впереди, но без швабр. Просто есть люди, которым надо обязательно быть в гуще событий. И неважно, что это: демонстрация, спевка хора или заседание общества защиты природы. Повод для демонстрации был вопиющий. Некая репатриантская семья пенсионеров не заплатила вовремя налог на телевизор. Так как в Израиле до сих пор не отменен налог на роскошь, в котором черным по белому написано, что цветной телевизор является предметом роскоши, то каждая семья платит примерно двести долларов в год за право этот самый телевизор в доме иметь. Интересно, что черно-белые телевизоры таким налогом не облагались, но в магазинах их давно уже не продавали. Ситуация более чем абсурдная, так как приличный "Шарп" или "Сони" можно за эти двести долларов купить, и вследствие этого ежегодно государство забирает огромные деньги якобы на поддержку государственного канала. Да еще почти в каждом доме имеется также и кабельное телевидение, за которое граждане отстегивают отдельно, поэтому оплата телевизионных услуг - весьма дорогостоящая проблема. И в один прекрасный день в дом ничего не подозревающих пенсионеров вошли два амбала, чтобы забрать телевизор в счет налога. Те испугались и позвонили в полицию. Восемь полицейских, прибыли к месту происшествия и, убедившись в полной правоте амбалов, находящихся при исполнении, от избытка раздражения за бестактный вызов избили стариков. Через некоторое время, оправившись от синяков и ушибов, по совету друзей, чета подала в суд на противозаконные методы полиции. Русскоязычный адвокат взялся бесплатно их защищать. Каково же было удивление всех, кто слышал эту жуткую историю, когда через пару дней полиция подала встречный иск о том, что пара стариков избила восьмерых полицейских. Странно, что молчало управление телерадиовещания. Им тоже надо было бы получить компенсацию с пенсионеров-каратистов. И тут терпение города лопнуло. Люди собрались на демонстрацию, чтобы на всю страну заявить о том произволе, который царит по отношению к новоприбывшим гражданам. Проблема, вставшая перед ашкелонской семьей, побудила приехать на демонстрацию тысячи сочувствующих из близлежащих городов. Это был пример единения русскоязычной общины. Но вот сильных мира сего эта история не заинтересовала, и демонстранты уже два часа маялись под солнцем. Когда положение не спасла даже бесплатная раздача защитниками чести и достоинства воды в пластиковых бутылках, на дощатый помост к микрофону выскочил высокий полный человек и звучным голосом попросил внимания. Демонстранты восприняли его хорошо и даже зааплодировали - все-таки какое-никакое развлечение. Он начал свою речь совершенно не на ту тему, ради которой были собраны и мучились от жары и жажды люди на площади. Первыми его словами были: - Я родил троих детей! Я тут же мысленно добавила: "Авраама, Исаака и Иакова..." Мужчина гордо обвел глазами пространство и добавил. - Один из них - сабра! Родился на Святой земле! Толпа отозвалась доброжелательным гулом, а швабры в первом ряду, как по команде, устремились ввысь. Это было отличное зрелище. Человек на сцене крепко держал микрофон и нес совершенную бодягу о себе, о своей семье, о подмосковном селе Щербинка, откуда он родом, и вдруг, энергично рубанув воздух ребром ладони, рявкнул: "Имею право!" На что Руби Вольф (а это был он) имеет право, было преподнесено внимающим слушателем в виде немудреной сентенции: "Если мы здесь, то ничем не отличаемся от коренных израильтян и наше место в Кнессете, в муниципалитете, в полиции и в других органах власти". Люди на площади отозвались восторженным ревом. Уже никого не пугала жара, все были увлечены и наверняка представляли себя в Кнессете и в других полезных богоугодных заведениях нашей страны. В заключение своей энергичной речи Руби Вольф объявил, что выдвигает свою кандидатуру на пост мэра соседнего городка Кирьят-Шенкина, и удовлетворенный еще одной порцией аплодисментов с возгласом "Голосуем за своих!" покинул трибуну. Тем временем подъехала черная "Вольво" и оттуда, к вящему разочарованию присутствующих, вылез не премьер-министр и даже не лидер оппозиции, а всего-навсего министр полиции. Это был осанистый мужчина восточной внешности. Он нахмурил густые брови и через силу улыбнулся толпе, потрясающей транспарантами. Министр поднялся на импровизированную трибуну, а ко мне подскочил Искрин, местный активист. - Валерочка, дорогая, выручай! Наш штатный переводчик куда-то смотался, а этого переводить надо, - словно немощного министра надо было переводить через дорогу. Обливаясь потом, я полезла на самый солнцепек и скромно встала чуть позади главного полицейского страны. Народ на площади зашумел, задние ряды подались вперед, прижав стоящих впереди, а над головами демонстрантов взвился самодельный плакат на иврите, которого, видимо, придерживали для кульминационного момента. Кривыми буквами на нем было написано: "Мы - проститутки? Мы - мафиози? Да вы нас просто ненавидите!" Хорошо, что на сцене было два микрофона. Министр зачастил, перебивая сам себя. Я не успевала переводить. Действие шло по обкатанному сценарию: кланяйся и обещай, обещай и кланяйся. Перед выборами в Кнессет никто не хотел портить отношения с электоратом. Наконец, щуплый переводчик появился и резво залез на трибуну. Вздохнув с облегчением, я спустилась. Руку мне подал Вольф. - Прошу вас, дорогая... Вы так прекрасно переводили. Откуда у вас такой великолепный выговор? Простите, не представился: Руби Вольф, из Кирьят-Шенкина. Владелец страховой компании "Тодес". - Валерия, переводчик... - Великолепно! - воскликнул он. - Вот вы-то мне и нужны! Вольф говорил не переставая. Видно было, что он восхищен своей особой донельзя и совершенно самодостаточен. Вокруг него толпилась обычная для таких типов публика: пара истеричного вида дамочек с седыми буклями, ледащий господин с диктофоном в руке и мрачный верзила, похожий на охранника. Хотя нужен ли в нашей стране охранник кандидату на пост мэра заштатного городка, если в Израиле и так все всех знают? О Вольфе, достаточно одиозной фигуре, я слышала немного. По профессии Руби был геологом и объездил с экспедициями почти весь Союз. Приехав в Израиль с женой и двумя детьми, он поселился в кибуце и принялся осваивать азы сельского хозяйства. Вскоре из кибуца его вежливо попросили, так как он умудрился сплавлять овощи и фрукты, предназначенные для общественной столовой, своим многочисленным друзьям и родственникам. Кибуцники ужасно огорчились отсутствию широкого витаминного асортимента. В результате семью Вольфов, которая уже ждала прибавления (ту самую сабру, о которой кандидат сообщил широкой общественности с трибуны), попросили перебраться из райского коммунистического общества в жестокий мир капитализма. Они сняли квартиру в Кирьят-Шенкине. Сунувшись в несколько мест в поисках работы, Вольф понял, что минимальная зарплата не для него, и уехал в Россию, как он выразился, "прощупать почву". Сабра родился без него. Будущий кандидат в мэры отсутствовал около двух лет. Когда же вернулся, то снял просторное конторское помещение в центра Ашкелона и основал страховое агентство "Тодес". Работниками он набрал опять же родственников, в основном незамужних тетушек бальзаковского возраста. Работали они не за страх, а за совесть, получали полставки и были преданы всей душой племяннику-благодетелю. Надо отдать ему должное: агентство "Тодес" знали в Ашкелоне все. В конторе на улице Членов (да-да, именно так называется эта улица) постоянно толпился народ. Причем не только чтобы застраховаться. Одна тетка, Генриэтта, продавала места на экскурсии и билеты на заезжих гастролеров. Именно с ее легкой руки я оказалась в христианской Галилее. Другая занималась брачным бюро и поэтому сидела за шторкой, чтобы особо стеснительные граждане чувствовали себя вольготнее. Третья, проработавшая всю жизнь корректором в многотиражке, писала заметки о культурной жизни Ашкелона в собственную газетку Вольфа. Газетка была бесплатная, состояла, в основном, из объявлений, но брали ее охотно из-за программы российского телевидения и кроссвордов, которые тоже составляла почтенная родственница Руби. Поэтому, когда я услышала, что Руби Вольф выставил свою кандидатуру на пост мэра Кирьят-Шенкина, то не удивилась: скорей всего, ему стало тесно в нашем провинциальном Ашкелоне и он захотел распространить свое влияние и на соседний городок. В городе Кирьят-Шенкин были две достопримечательности: дюны и невесты. Дюны представляли собой огромные холмы мелкого песка, принесенного морем. Местные строительные подрядчики попытались было растащить их на свои нужды, но вмешался министр экологии, и живописные вершины были объявлены национальным достоянием. На вершинах дюн росли сосны и был разбит довольно приятный лесопарк, излюбленное место отдыха горожан. Раз в году Шенкинский лес становился местом игрищ толкиенистов всех мастей, и изумленные отцы семейств, приехавшие попить пива и пожарить мясо на костре, становились свидетелями битв на деревянных мечах. Смуглые дети растаскивали шлемы и картонные поножи, их родители цокали языком, и никто не мог понять загадочную русскую душу. Другой достопримечательностью города были светловолосые женщины. До волны репатриации начала девяностых годов Кирьят-Шенкин был населен преимущественно выходцами из Магриба - Марокко, Йемена, Ливана. В воздухе стоял пряный аромат специй, на улицах в чанах с кипящим маслом жарили фалафель - шарики, слепленные из толченого гороха. У низеньких ворот одноэтажных домов сидели бородатые старики и курили наргиле, изредка обмениваясь приветствиями. Матери кричали на детей хриплыми гортанными голосами, и вся атмосфера этого места давала понять, что вы находитесь на востоке. Неторопливом, вальяжном востоке. Все резко изменилось, когда в страну хлынули сотни тысяч репатриантов. Строительство переживало невиданный бум. Местные власти надеялись, что если предложить новеньким хорошие и недорогие квартиры, то население возрастет, налоги в городскую казну увеличатся, а город расцветет. Поэтому все русскоязычные газеты пестрели рекламами: "Приезжайте и живите у нас в Кирьят-Шенкине! Сюда будет проложена железнодорожная ветка. Полчаса - и вы в Тель-Авиве"... Народ ехать в город развития не спешил. Квартиры, действительно, были дешевле, чем в Тель-Авиве или в Иерусалиме, но там, где есть жилье, нет работы. А один небольшой вязальный цех и несколько автомастерских не могли вместить всех желающих. Город оказался в неприятном положении. Новые дома пустовали, их не покупали, подрядчики начали роптать. И тут правительство приняло решение скупить эти квартиры для малоимущих и социальных случаев. Тогдашний мэр схватился за голову. Он рассказывал, что, когда ночью слышал, что приезжает очередное грузовое такси с репатриантами, не мог заснуть до утра. Пенсионеры, матери-одиночки и инвалиды не платили налогов, им требовалась социальная служба, а кто нес расходы? Конечно, мэрия. Семьи прибывших в Израиль разваливались с ужасающей быстротой. В результате трудностей эмиграции любая трещина в отношениях приводила к ссорам, скандалам и разделу скромного имущества: мне - машину, тебе - детей и адью... Мужчины впадали в депрессию, в запой, потом находили себе новых подружек, а женщины с детьми обивали пороги социальных служб, требуя для своей неполной семьи крыши над головой. После долгих мытарств счастливицы получали довольно приличные квартиры и начинали искать работу. Но, как уже было сказано, в Кирьят-Шенкине работы не было... По улицам стали ходить высокие белокожие женщины со светлыми волосами. И неважно, что многие были не натуральными блондинками и выглядели, как тысячи их соплеменниц из Рязани и Великого Устюга. Здесь они все были красавицами. Неважно, что они не знали иврит и ели некошерную еду, - они вскружили головы местным смуглым мачо... Те пробовали было купить их любовь, но дамы, обжегшиеся первый раз, были осторожны. Они хотели семью, устойчивого положения, отца детям. Сары, Ривки и Ханы оставались одни, а изменники-мужья не могли отвести глаз от Наташ и Марин. Пошел второй вал разбитых сердец. Мужчины, которые устояли перед чарами северных красавиц, твердили своим женам: "Смотри, Мазаль, вон соседка Сонечка. Одна живет с детьми. Работает на уборке, а по вечерам учит иврит и компьютеры. А ты, распустеха... Только я один в доме зарабатываю!" Надо было что-то срочно предпринимать. Городу грозила катастрофа. А тут приближались муниципальные выборы. Всем было ясно, что победит тот кандидат, который разрубит этот гордиев узел и найдет работу для горожан. И тут на арене появился Руби Вольф. Переехав в Кирьят-Шенкин и зарегистрировавшись в МВД как житель этого города, он выдвинул свою кандидатуру на пост мэра. В качестве программы он предложил построить на берегу моря огромный гостинично-туристический комплекс с причалом для яхт. Тем самым проблема занятости горожан будет решена. На вопрос, откуда взять деньги, Руби клятвенно заверял, что деньги будут! Но секретов не открывал. Было еще рано... Все это Руби Вольф рассказывал мне на ломаном иврите, когда я пыталась вбить ему в голову азы управления глаголами. Глаголами Руби управлять не хотел, ему нужны были масштабы. Каждый урок будущий мэр начинал с сообщения: - Вы знаете, Валерия, кто еще заинтересовался в моем проекте? И называл фамилии, по большей части мне ничего не говорившие, но он присовокуплял должности, вроде директора объединенного банка "Сибреформ", или начальника управления портами Северного морского пути, или еще что-нибудь такое же громкое. Я пыталась было его образумить: - Руби, но мы не находимся на северном морском пути! Или вы хотите, чтобы к нам, в средиземноморскую бухту, заходили ледоколы? - Валерия, вы ничего не понимаете в большом бизнесе! - кипятился он. - Ладно, - соглашалась я, кивая, - а теперь скажите то же самое, но на иврите. Он сникал, и мы снова принимались за глаголы. Предвыборная кампания росла, как снежный ком. Сотни бабушек, наряженных в майки с лозунгом: "Руби Вольф - честь и совесть Кирьят-Шенкина!", бродили из квартиры в квартиру и, предварительно узнав, говорят ли хозяева по-русски, агитировали их за "нашего замечательного Рубичку". С ивритоязычными гражданами поступали по-другому. Так как дети репатриантов говорили на иврите лучше своих родителей, то именно они, подростки четырнадцати - восемнадцати лет, раздавали листовки и убеждали выходцев из Марокко голосовать за "новые веяния в политике". "Марокканцев" "новые веяния" не прельщали, они хотели, чтобы все оставалось так, как и было, но белокожие блондинки обладали весомыми аргументами и грозили оставить своих Моти и Свису, если они не проголосуют за Руби. В отличие от бабуль в майках, работающих за смешную добавку к пенсии, блондинки старались совершенно бескорыстно. Руби привлекал их своей импозантностью и сочным баритоном, которым он произносил: "Я родил...". Вольф победил с оглушительным успехом. Ему достались голоса пятидесяти пяти процентов взрослого населения Кирьят-Шенкина. Оставшиеся сорок пять были поделены между остальными тремя кандидатами. Сомневающиеся были посрамлены. Новоиспеченный мэр устроил пресс-конференцию, на которой поблагодарил присутствующих за поддержку. Дальнейшая его речь была выдержана в стиле "Здесь будет город-сад!" Уроки иврита были благополучно забыты - у мэра под началом служили секретарша и референт, и я была несколько удивлена, когда спустя год получила от него приглашение на свадьбу дочери. x x x На свадебную церемонию мы с Денисом немного опоздали. Когда он припарковал машину на просторной стоянке перед залом торжеств, приглашенные уже окружили свадебный балдахин. Жених и невеста стояли на возвышении посередине небольшой площадки в центре бассейна. Тяжелый балдахин, символизирующий крышу домашнего очага, держали над ними четверо дюжих парней. Из-за балдахина зорко поглядывали на праздную публику бравые охранники. Раввин вовсю распевал молитвы высоким гортанным голосом. При входе в зал стоял железный ящик, похожий на почтовый, а рядом столик с фирменными конвертами. Денис вытащил заранее приготовленный чек, вложил в конверт и опустил в ящик. Сервис был на высшем уровне. Тем временем раздались восторженные крики, означающие конец церемонии, в воздух с оглушительным треском взметнулись ракеты, и веселящуюся публику осветил красочный фейерверк. Вскоре невеста с женихом были украшены отпечатками разноцветной помады, растроганные дамы в вечерних туалетах вытирали глаза, а супруги Вольф и Тишлер принимали поздравления. Вместе четверка счастливых родителей выглядела весьма импозантно: мужчины крупные, седовласые, в отличных костюмах, а их спутницы, полная шатенка Эстер и высокая сухощавая Клара, обе в вечерних нарядах, в перчатках выше локтя, демонстрировали стильные прически и бриллиантовые гарнитуры. Около бара с аперитивами я встретила множество знакомых. Держа в руках небольшие рюмки, стояли и переговаривались адвокат Беренсон и владелец издательского дома "Избук" Арье Каменев. К нам бросился уже явно поднабравшийся журналист местной прессы Саша Беговой, восторженно описывавший предвыборную эпопею Вольфа. - Лерунчик, дорогая, ты обворожительна, - и заметив подошедшего Дениса, попытался одновременно поклониться и щелкнуть каблуками, но у него это плохо получилось. С трудом приняв вертикальное положение, Саша понизил голос и доверительно прошептал: - Здесь все свои! И такие люди... - Посмотрим, - буркнул Денис и увлек меня в водоворот гостей. Кроме нас за столом сидело еще три пары. Официант ловко откупорил шампанское, и мы подняли бокалы за здоровье молодых. После тоста руки, как по команде, потянулись к салатам, стоящим на трехуровневой подставке в центре стола. Так как раввин говорил долго, все проголодались. Зазвучала музыка, и на сцену вышел диск-жокей. Высокий парень с черными как смоль волосами, поднес к губам микрофон и запел великолепным баритоном "Love me tender...". Он выглядел, как вылитый Элвис! Прическа, костюм в блестках, бархатные обертоны голоса вызывали мистическое чувство, будто "король рок-н-ролла" встал из могилы, чтобы почтить своим присутствием почтенную публику. Взмахом руки он пригласил на первый вальс молодых. Невеста в белом и воздушном скромно отвела головку в сторону: ей было не по себе от сотен глаз, устремленных на нее. Постепенно к танцующей паре присоединились и другие. Мы с Денисом встали из-за стола, но музыка кончилась. Возвращаться к столу не хотелось, и мы стали фланировать между пальмами, составляющих основу Оленьего парка, поминутно натыкаясь на знакомых. Вежливо отвечая на приветствия, мы останавливались, чтобы перекинуться парой слов, и шли дальше, благо вечер был нежаркий, а легкий ветерок качал разноцветные гирлянды из лампочек, развешенные на пальмах. Руби Вольф с женой переходили от столика к столику, принимая поздравления и конверты от тех, кто не нашел железный ящик. Его и в самом деле было трудно отыскать. Ящик стоял около невесты и был укутан ее длинным шлейфом. - Руби, поздравляем от всей души! - сказала я, когда Вольф подошел к нашему столу. Познакомив Дениса с ним, я продолжила свои вполне искренние комплименты. - Вечер обворожителен! - Да, - улыбнулся он, - посмотрите, какой оркестр! Самый лучший! Уж я-то знаю в этом толк. И действительно, оркестр играл "Рапсодию в стиле блюз" Гершвина. Худощавый саксофонист в джинсовой выцветшей рубашке выводил рулады, закрыв глаза. Он был весь погружен в музыку. Когда он закончил соло, публика разразилась аплодисментами. - Класс! - только и смог вымолвить Денис. Я была в восхищении и очнулась только после того, как поддельный Элвис воскликнул: - А теперь, дамы и господа, ламбада! На площадку перед ансамблем повалили веселые пары, отчаянно крутя бедрами. - Валерия! Какой сюрприз! - я обернулась и увидела Лину, свою знакомую из Тель-Авива, шатенку в брючном костюме цвета морской волны. То есть сейчас она была не шатенкой. Ее короткие волосы сияли огненно-красным цветом, а прореженная челка контрастировала платиновым оттенком. Мы расцеловались, едва касаясь воздуха около щеки друг дружки. - Шикарная свадьба, не правда ли! - немного в нос произнесла богемная Лина. Мимо нас стайка официантов в черных фраках проносила подносы с горячим. Она проводила их глазами и, не меняя интонации, спросила: "Я слышала, ты влезла в политику?" Сама того не желая, я принужденно рассмеялась: - Ты, как всегда, знаешь все! - Работа такая, - усмехнулась она. Лина Коган работала в популярной русскоязычной газете и на радио. Блистая великолепным ивритом, она брала интервью у членов Кнессета и заезжих гастролеров, деятелей искусства и щедрых филантропов. Интервью получались небанальными, в них проявлялась человеческая сущность говорившего, и к Лине всегда стояла небольшая очередь желающих быть проинтервьюированными. У ней было две особенности. Первая: она курила только длинные тонкие пахитоски, которые не импортировались в Израиль и поэтому ей все привозили их из-за границы. Это было что-то вроде борзых щенков. И во-вторых, если Лина не говорила за деньги, то есть не брала интервью, она пересыпала свою речь нежным матерком, не стесняясь называть вещи своими именами. Окружающих, не знакомых с ней, эта манера слегка шокировала, а ее друзья воспринимали пикантные пассажи, как нечто само собой разумеющееся. Мы познакомились в Ашкелоне, когда Лина приехала интервьюировать Куклачева с кошками, купившего виллу в нашем городе на берегу Средиземного моря. Артист предложил переименовать Ашкелон в Кошкелон и организовать здесь стационарный кошачий цирк. Я в это время заехала к нему с бумагами, и Куклачев, большой любитель окружать себя не только кошками, но и красивыми женщинами, предложил остаться и посидеть с ним и с Линой. Я бы и забыла об этой встрече, но спустя несколько месяцев мы снова встретились с ней на презентации вышедшей в Израиле книги Михаила Веллера, автора "Легенд Невского проспекта", и там Лина встретила меня как старую знакомую - она никогда не забывала имен и фамилий, это была профессиональная черта. - Значит, Вольфы с Тишлерами все-таки породнились! - торжествующе сказала она. - А что? Были какие-то препятствия? Монтекки и Капулетти? - Ты что, не знаешь? - Лина удивленно посмотрела на меня. - Нет... Просвети, - ответила я. - Эх ты, а еще политиканша. Тишлер - подрядчик. Гостиницу "Экселенц" он построил. Отхватил хороший куш, но чуть не разорился на росте доллара - ведь все стройматериалы из заграницы везли. - Ну и что они с Вольфом не поделили? - Подряд на марину! - Какую Марину? Они же оба женаты... - Ох, Валерия, не выводи меня! Марина - это причал для яхт с шикарным яхт-клубом и гостиницей. Тишлер думал, что на правах родственника он захапает себе жирный кусок, а Вольф устроил открытый конкурс. Правда, мне кажется, - тут Лина внезапно понизила голос, - что Беньямин будет первым среди равных. Мимо нас прошли Вольф с высоким мужчиной в черном костюме. Лина внимательно посмотрела им вслед и щелчком сбросила пепел с пахитоски. У Руби покраснело лицо, и он цепко держал своего спутника - А это кто? - спросила я, когда пара удалилась. - Не знаю, - пожала она плечами. - Но он не израильтянин. У нас только раввин и официанты в черном. Глянь... Я посмотрела в ту сторону, куда показала Лина. Седовласый плотный раввин с окладистой бородой, в черном лапсердаке, сновал между столиками и раздавал свои визитки. Что ж, как говаривали классики, без рекламы нет прогресса. Денис стоял около бара в компании нескольких знакомых, держал в руках рюмку и неспешно беседовал с тощим вихрастым мужчиной. Тот был одет в потертые джинсы и футболку, будто пришел не на свадьбу, а на пикник. Вихрастый размахивал руками и что-то доказывал Денису. Мой друг слушал его с вежливой улыбкой на губах. У меня не было ни малейшего желания подходить к ним и вмешиваться в споры о футболе или политике, поэтому мы с Линой прогуливались по парку и перемывали косточки встреченным знакомым. Не сомневаюсь, что те за нашей спиной занимались тем же самым. Лина перекинулась несколькими словами с платиновой блондинкой, увешанной жемчугом, и, отойдя несколько шагов, прошептала мне: - Это любовница Вольфа. Бывшая. Невольно обернувшись, я заметила, что приветливое выражение, с которым она поздоровалась с Линой, сошло с ее лица и она непрерывно смотрела в одну точку. Я тоже туда посмотрела. Вольф сидел за главным столом и громко хохотал. Видно было, что он хорошо поднабрался. - Почему он ее оставил? - спросила я. - Вроде такая интересная женщина... - Реноме надо поддерживать, - ответила мне Лина. - Когда Руби стал кандидатом, то не хотел, чтобы его репутация была подмоченной. Хотя мы не в Америке, а Руби - не Клинтон. У нас на эти дела смотрят проще. - Согласна, - я кивнула и вспомнила, что когда на том же самом застукали нашего бывшего премьера, Биби Нетаниягу, то он выступил по телевидению и сказал, что он повинился перед женой и она его простила. Вот и все. Все-таки хорошо, что мы - не Америка. - А потом, когда Руби выбрали, то он решил к Кристине не возвращаться, уж очень дорого она ему обходилась, - продолжила Лина. - Видишь на ней жемчуг? Натуральный. Думаешь, на свою зарплату искусствоведа в музее античности она сможет такое себе позволить? - И все-то ты знаешь! - я действительно была поражена. Ведь Лина говорила все это будничным тоном, словно читала информацию с экрана компьютера. - Каким образом? - Хочешь жить..., - она пожала плечами. - Тебе нравятся мои интервью? Так вот: для того, чтобы сделать их интересными, нужно человеку такой вопрос задать, чтобы всю его защитную скорлупу сковырнуть. А для этого, моя дорогая, нужно владеть информацией... - Лина тряхнула выбеленной челкой. Мы стояли около эстрады и наслаждались свежестью позднего вечера. "Элвис" пел одну песню за другой и не только из репертуара своего оригинала. Причем и современная эстрада, и песни на идиш у него получались великолепно. - Какой прекрасный голос! - сказала я Лине, не сводя глаз с певца. Странно только, что он поет в ресторанном ансамбле. - Ничего странного, - возразила она мне. Из-за Леона Ковалло Руби пригласил этот оркестр. С тех пор, как в "Ностальжи" появился этот певец, дела ансамбля пошли в гору. - Что ты сказала? - переспросила я. - Ковалло? Он кто, итальянец? Тогда почему идиш? - Он такой же итальянец, как мы с тобой, - рассмеялась Лина. Просто его зовут Лева Коновалов, а Леон Ковалло - это его сценический псевдоним, - и моя подруга махнула певцу рукой. Не прерывая пения, он церемонно поклонился. - Парень бредит театром песни, - понизив голос, сказала мне Лина. Он не без таланта, собой хорош, как видишь... Вот и старается быть на виду у сильных мира сего. Хотя с его данными он мог бы и в опере петь...А здесь... Понравится нашим богатеньким Буратинам, авось и отсыплют на развитие культуры. Певец закончил петь и спрыгнул с эстрады. Вытирая взмокшее лицо, он направился в сторону туалетных комнат. Гитарист объявил небольшой антракт. Публика потянулась с длинному столу, на котором возвышался трехэтажный торт, украшенный фонтаном из застывшей карамели и фигурками жениха и невесты. Вокруг торта на тарелочках был разложен десерт, а гора фруктов, выложенная на панно позади стола, изображала рог изобилия. Перерыв закончился, оркестранты вновь взялись за инструменты, и полилась знакомая рапсодия в стиле блюз. Но чего-то не хватало. Раскрытый футляр с саксофоном так и остался лежать на помосте, а музыканта нигде не было видно. Я залюбовалась сверкающими бликами на раструбе благородного инструмента. Было заметно, что он видал виды, бархатная обивка внутри футляра истерлась, от черного мундштука отломился кусочек с краю, но, несмотря на это, саксофон выглядел великолепно - Пустите меня! - раздался громкий голос Руби. - Я сыграю... Его супруга, сидящая рядом, пыталась было остановить его, но он отбросил ее руку и, кланяясь налево и направо, поднялся на эстраду. Музыканты прекратили играть. Публика, оторвавшись от десерта, с интересом следила за происходящим. - А что? - голос Лины неожиданно прорезал наступившую тишину. Она сама не ожидала, что заговорит так громко. - Вольф в молодости играл в ресторане на саксофоне. Он мне рассказывал... Ее слова ослабили напряженность, возникшую вследствие поступка Руби. Музыканты осклабились, заиграли вступление, публика зааплодировала, послышались крики "Просим! Просим!". Вольф открыл футляр, его пальцы резво пробежали по клапанам, и было видно, что он не новичок в этом деле. Оркестранты снова заиграли вступление, и Руби начал плести затейливую вязь популярной мелодии. Первые такты рапсодии потонули в криках "Браво!" и "Молодец, Руби!" Руби уверенно вел за собой музыкантов, и они, оправившись от первого шока, подыгрывали ему ничуть не хуже, чем в первый раз. В конце пьесы Вольф взял высокую ноту, долго ее держал, буквально на грани фола, и, когда он оторвал саксофон от губ, публика взорвалась аплодисментами. Руби поморщился, дотронулся пальцем до рта(мне показалось, что с непривычки у него устали губы) и легко спрыгнул с эстрады. К нему тут же подбежали разгоряченные зрители и принялись его обнимать и целовать. Мы с Линой стояли все там же, сбоку от эстрады, и лица гостей я видела очень хорошо. Выражение одного лица настолько резко отличалось от остальных, что у меня даже мурашки побежали по коже: роскошная блондинка, которую Лина охарактеризовала мне как бывшую любовницу Вольфа, смотрела на него с неприкрытой ненавистью, полагая, что на нее никто не смотрит. Ко мне подошел Денис: - Ну что, наговорилась? Я кивнула. - Пойдем пройдемся, а то я чувствую себя позабытым- позаброшенным, - сказал он, и мы выбрались из толпы, окружавшей Вольфа. На травяной лужайке перед бассейном, отвернувшись от всего мира, стояли фигуры и что-то шептали в сотовые телефоны. Мне почудилось, что они ищут спасения от одиночества в своих черных трубках с выдвинутыми усиками антенн. Пройдя мимо этой сюрреалистической картины, мы с Денисом вышли на тропинку, вымощенную разноцветными кусками гранита. На ней была искусно выложена мозаика: олени на водопое. Конец дорожки упирался в невзрачное строение - подсобку. - Нет, и не проси меня! - раздался громкий голос из домика. Я инстинктивно отпрянула и сошла с тропинки в густую тень. Денис последовал моему примеру. - Я - иностранный гражданин и не намерен вмешиваться в ваши разборки! - гремел тот же голос. Ему возражал другой, говоривший по-русски с характерной ивритской протяжностью, появляющейся у репатриантов уже через пару лет после приезда на историческую родину: - Леня, как ты не понимаешь? Я не могу останавливаться. Мне нужны деньги! - Никаких денег! Отстань! Как вы, евреи, мне все надоели! Дверь домика распахнулась, и оттуда решительно вышел тот самый мужчина в черном костюме, которого я сразу определила как иностранца. Я даже мысленно похвалила себя за догадливость. Он быстро прошел мимо нас, не заметив никого. За ним выскочил знакомый худущий мужичонка в джинсах и футболке. Он машинально сделал несколько шагов и растерянно остановился прямо напротив кустов, в тени которых мы прятались. Оглядевшись, он наткнулся взглядом на нас и улыбнулся, всем своим видом как бы говоря: "Все о'кей, ребята!" Делать было нечего, мы с Денисом вышли, словно тати, из кустов и встали около худого. Меня больше всего удивило, что мой спутник, обычно крайне нелюбопытный, в данном случае не сделал попытки утянуть меня отсюда побыстрей. - Вот такие дела... - сказал худой и развел руками. - Плюшками балуетесь? - Денису вдруг захотелось разрядить атмосферу, но собеседник его не понял. - Что? - Ничего-ничего, - вступила я в беседу, - меня зовут Валерия, это Денис, а вы кто? - Перчиков, - буркнул худой. - А имя у вас есть, господин Перчиков? - Мика. Мика Перчиков. Ну что ж, Мика так Мика, хотя худому мужику на вид было не менее пятидесяти лет. Он еще не пришел в себя после шумного разговора с иностранцем в черном костюме и поэтому еще не спросил, с чего это мне вздумалось приставать к нему с расспросами. Поэтому, памятуя, что нужно ковать железо, я напрямик спросила: - Этот ваш приятель, он что, антисемит? - Кто? - удивился он. - Лешка? Да у него жена еврейка! - А почему вы тогда спорили? - глубокомысленно спросил Денис, словно спорить можно было только о еврейском вопросе. - Эх... - махнул рукой Мика. Мы втроем побрели по мозаичной тропинке обратно на поляну,