то? - чики-брики.
Рыжий жандарм, подойдя к вахмистру, стал что-то говорить ему шепотом, и
скоро вахмистр важно обратился к Макухину:
- Ваша фамилия?.. И что вы можете показать по этому делу?..
И пока Макухин, сперва запинаясь и останавливаясь часто, потом более
уверенно и плавно начал рассказывать, откуда прибыл он сюда с невестой в
автомобиле (за покупками ввиду близкой свадьбы) и почему приехал именно на
вокзал, а не остановился в городе, в гостинице (было дело по отправке камня)
- и потом дальше об Алексее Иваныче, которого он и раньше считал несколько
ненормальным (так и сказал веско и убежденно: "считал несколько
ненормальным"), - пока говорил он все это, а вахмистр записывал, - Наталья
Львовна все смотрела на Алексея Иваныча жутким своим упорным взглядом,
который знал за нею Алексей Иваныч и раньше.
Этого взгляда и раньше как-то боялся Алексей Иваныч, а теперь он
намеренно отводил глаза, блуждая ими по широкой склоненной спине вахмистра,
по желтым табуретам и вытертому, давно не крашенному полу... Но когда он,
также потупясь, взглянул на муфту Натальи Львовны, сверху - какого-то
темного меха, а изнутри подбитую белым ангорским кроликом, он вспомнил вдруг
пеструю кошку, опрометью бросившуюся куда-то, - бржж, с задранным кверху
хвостом, и почему-то тут же розовую лампадку, вдребезги разбитую пулей...
И впервые дошло до сознания, что стреляла в кого-то Наталья Львовна, в
какого-то артиста, который ("каприз таланта") любил вчитываться в роль при
розовой лампадке и был, должно быть, товарищем Натальи Львовны по труппе...
И еще не успела улечься в голове эта мысль, как почему-то вспомнилось,
что Илья недавно был (он сам это сказал) за границей и теперь, как и раньше,
брился, как актер...
И вдруг, как пораженный, вполголоса, но с широко открытыми глазами,
спросил он Наталью Львовну:
- Это о нем, о нем вы мне тогда... вчера? Лампадка розовая, и кошка...
это он?
- Он! - чуть шевельнула губами Наталья Львовна.
Алексей Иваныч прошептал было:
- Как же так? Когда же?.. - но потом, сделав рукою свой обратно
хватающий жест, сказал: - Простите! - и ничего не добавил больше.
Когда Макухин сказал, наконец, что больше по настоящему делу он ничего
показать не может, вахмистр (а рыжий жандарм ушел еще раньше дежурить на
вокзале) подозвал к своему столу Наталью Львовну, и та подошла и села на
табурет.
На вопросы вахмистра она отвечала, осторожно выбирая слова, - что знает
и того, кто ранен (когда-то вместе играли на сцене), и того, кто ранил
(случайные соседи по дачам), но почему именно стрелял один в другого и
умышленно это было или нет, - не знает.
Алексей Иваныч слушал и думал даже, что вахмистр неправильно делает
допрос и знает это, так же, как Наталья Львовна знала, почему он стрелял в
Илью, и скрыла это, - что над его личным, таким огненным, палящим и режущим,
уже начинает клубиться холодное, чужое, как сырой туман: чужому до чужого
какое дело?.. Он отметил и то, как встала Наталья Львовна и подала руку
Макухину, и тот, сумрачно до того стоявший, почему-то стал ее забывчиво
гладить своей широкой ладонью и прояснел.
Вот что показал вахмистру Алексей Иваныч:
- Человек человеку - жизнь... однако часто бывает, что человек человеку
- смерть... Не так ли? И даже бывает иногда, что больше смерть, несравненно,
бесспорно больше смерть, чем жизнь!.. Жизнь - это нечаянно большей частью, -
не так ли? - а смерть!.. смерть - это прямой расчет... и даже, когда в
расчет не входит, - безразлично. Верно, верно!.. И вот мне была смерть!..
Раз Вале - смерть и Мите - смерть, - значит, и мне смерть... Разве нас можно
отделить? Нельзя!.. Нет!.. Были хорошие такие вечера, сидели вместе, пили
чай и... надеялись... И что же вышло?
- Присядьте, пожалуйста, - сказал вдруг жандарм, подвигая ему ногой
табурет, с которого только что встала Наталья Львовна. - Валя, - это кто же
такой был? И Митя?
- Валя - это моя жена, а не "такой"!.. Валя - это Валентина Михайловна,
моя жена... А Митя - это мой сын.
Алексей Иваныч, не подбирая бурки, опустился на табурет забывчиво и
грузно и бессвязно продолжал спеша:
- И вот, их уже нет, - они умерли!.. И такого закона у вас нет,
господа, - у тех, кто с законом под мышкой, - закона нет такого, чтобы его
судить за убийство... не за яв-но-е, нет, конечно, но однако, - чем же оно
лучше явного? А-а! Явного вам хочется?! Вам, чтобы из револьвера на вашем
вокзале, непременно у вас на глазах - трах! - и чтобы народ тут кругом... и
дьячок... и татарин, чтоб чай и пиво... ага! A вы чтобы могли протокол?!.
Нет!.. Нет, я не поддамся! Это вы только уж после можете, когда я сам себя
осужу, а я... я еще не знаю, как она!.. Поэтому я себя не осудил еще...
Когда она осудит, тогда и вы можете, а раньше нет...
Вахмистр посмотрел на Макухина: тот энергично показал пальцем на свой
крутой лоб и безнадежно махнул рукой в сторону Алексея Иваныча, но вахмистр
подозрительно посмотрел на него и на Алексея Иваныча и спросил вдруг:
- Разрешение на оружие у вас имеется?
- Нет, - с усилием оторвавшись от своего, ответил Алексей Иваныч. - А
разве нужно?
- А как же? - удивился вахмистр. - Непременно нужно... Поэтому, значит,
вы его с заранее обдуманным намерением?
- Илью?.. теперь нет... Я его здесь не думал даже и встретить. Нет...
Совсем случайно вышло.
- Вы, конечно, куда-нибудь ехать хотели?
- А?.. Да... Ехать?.. Бесспорно... Бесспорно, я куда-то хотел... Да: на
Волынь, сынка его хотел посмотреть... от моей жены.
- А-а! - догадливо протянул старик. - Та-ак-с!
У него была очень сановитая внешность, у этого старого жандармского
вахмистра с золотой огромной медалью на шее, и лицо его, широкое и
простонародное, но по-городскому бледнокожее и с холеной белой раздвоенной
бородою, было бы под стать иному архиерею или губернатору, а серые, с
желтыми белками, глаза смотрели умно и спокойно.
Алексей Иваныч теперь прикидывал в уме, когда же именно Илья был знаком
с Натальей Львовной: до Вали это было или после? И он уже обернулся было к
ней, чтобы спросить, но, встретившись с ее жутким взглядом, отвернулся
поспешно и забормотал:
- Вне всякого сомнения, в нем есть что-то, что нравится женщинам... Но
почему же благодаря этому вдруг смерть?.. А ежели смерть, то это уже все -
конец! И всем законам конец, и никакой протокол не нужен - конец!
- Протокол все-таки написать надо, - заметил вахмистр. - Значит, так
нужно полагать: он, этот раненный вами, с вашей женою был знаком?
- И в результате жена умерла... И Митя умер, мой мальчик, - подхватил
Алексей Иваныч.
- Та-ак-с! - протянул понимающе старик и крупным, круглым почерком
написал: "Покушение на убийство из ревности".
Минут через десять после того рыжий жандарм отправлял всех троих в
извозчичьем фаэтоне в ближайшую полицейскую часть.
Предночное прозрачно-синее надвинулось и стояло около фаэтона, когда
они ехали, и лица всех потеряли свой день и слабо озарились изнутри. Даже
жандарм в серой шинели, сидевший рядом с Алексеем Иванычем, - и у него
профиль оказался мягким, топко прочерченным.
Но что болью какою-то острой впивалось в обмякшее сердце Алексея
Иваныча - это блуждающий по сторонам медленный взгляд Макухина. И когда он
понял, что только благодаря ему Макухин узнал про Илью и что теперь, как и в
нем самом, прочно в нем поселился Илья и давил, он, забывши, что был на "ты"
с Макухиным, приподнял фуражку и сказал ему робким ученическим голосом:
- Простите!
Макухин тоже дотронулся до шапки и ответил вполголоса:
- Бог простит... Все под богом ходим.
Рыжий жандарм повернул было настороженное широкое лицо и поднял брови,
но, встретясь с упорным жутким взглядом Натальи Львовны, отвернулся.
Копыта стучали о камни, как камни; городской шум колюче колыхался около
них троих, и синие сумерки густели уверенно.
1913 г.
ПРИМЕЧАНИЯ
ПРЕОБРАЖЕНИЕ РОССИИ
Над эпопеей "Преображение России" С.Н.Сергеев-Ценский работал много
лет. Замысел ее родился у писателя вскоре после Великой Октябрьской
социалистической революции. Вот как об истоках эпопеи рассказывает сам автор
в предисловии к роману "Валя" ("Преображение". Роман в 8-ми частях. Часть 1.
Валя. Симферополь, Крымиздат, 1923):
"Роман "Преображение"* я начал писать в 1913 г., а в 1914 он начал было
печататься в ежемесячном журнале "Северные записки".
______________
* Автор имеет в виду роман "Валя", ставший первой частью эпопеи.
Мировая война прервала его печатание на шестой книжке журнала, а
начавшаяся в России революция показала мне, что преображение жизни русской,
чаемое мною и нашедшее было для своего художественного воплощения образы
чисто интимные, разлилось слишком широко, - и для меня, зрителя
совершившихся событий, представилась ясная возможность раздвинуть былые
рамки романа, чтобы посильно отразить происшедшее. И первые части посвящены
зарисовке довоенных переживаний, средние - войне, последние - революции.
С.Сергеев-Ценский.
Крым, Алушта.
6 февраля, 1923 года".
С течением времени эпопея ширилась и разрасталась. Действие последних
ее частей - "Искать, всегда искать!" и "Свидание" - относится уже к периоду
социалистического строительства. В последнем прижизненном собрании сочинений
С.Н.Сергеева-Ценского, выпущенном издательством "Художественная литература"
в 1955-1956 гг., эпопея носит название "Преображение России".
Смерть прервала работу С.Н.Сергеева-Ценского над эпопеей. Остались
незавершенными "Весна в Крыму" и "Свидание". Не написаны страницы,
посвященные приезду В.И.Ленина в 1917 году из-за границы в Россию,
посвященные Великому Октябрю. Только действие первой части романа "Искать,
всегда искать!" - "Памяти сердца" - происходит в период гражданской войны.
"Преображение России", за исключением повести "Львы и солнце" и романа
"Искать, всегда искать!", печатающихся по тексту десятитомника, печатается
по четырехтомному изданию эпопеи, выпущенному в Симферополе Крымиздатом в
1956-1959 гг., с проверкой по предыдущим публикациям. Части эпопеи
расположены в порядке, принятом в указанном издании.
Валя. Эта первая часть эпопеи несколько раз выходила при жизни автора
отдельными изданиями и включалась в однотомники и двухтомники. Впервые
С.Н.Сергеев-Ценский дал "Вале" подзаголовок "Поэма" в Избранном ("Советский
писатель", Москва, 1941). С тем же подзаголовком "Валя" вошла в седьмой том
последнего прижизненного собрания сочинений С.Н.Сергеева-Ценского (изд.
"Художественная литература", 1955). В собрании сочинений впервые введены
автором порядковые номера глав, на которые делится поэма. Датируется по
этому изданию.
H.M.Любимов