струя в потоке многовековой еврейской мысли, особенно в ее кабалистическом и хасидском руслах. Поэтому выбор исходного символического ряда не зависит от раби Нахмана, он не случаен, а обусловлен той материей мысли, в которой - интеллектуальные корни автора "Историй". Именно из нее он строит, развивает ее и обогащает. Творчество раби Нахмана, понятно, не охватывает еврейскую интеллектуальную и духовную традицию во всей ее широте, фокусируясь на некоторых аспектах. Это придает "Историям", на первый взгляд совершенно разным, определенное единство, внутреннее и внешнее, позволяющее говорить об общем смысле. Сквозь большую часть "Историй" проходит лейтмотив исправления мира, тема приближения Геулы - Избавления. Галут - Изгнание - это не только состояние еврейского народа, но и состояние мира, из которого изгнано Божественное присутствие. Это глубоко ущербный мир, почти непроницаемый для света святости. Предназначение еврейского народа, в особенности его духовных руководителей и цадиков, над которыми возвышается Машиах (Мессия), - привести в этот мир Избавление, с которым будет достигнута полнота и совершенство. Большинство рассказов раби Нахмана посвящены разным аспектам этой проблемы. Некоторые из них подходят к ней как к всемирной, в центре других - личность с ее внутренней борьбой, а в третьих подробно трактуется ожидаемый приход Машиаха. Вместе "Истории" дополняют друг друга, образуя цикл, который можно было бы назвать "Хаос и Исправление". ЦАРЬ. В большинстве историй раби Нахмана царь или император - это Всевышний. В некоторых рассказах этот персонаж символизирует нечто иное, что именно - постепенно выясняется из контекста. Но когда повествуется о единственном царе, о "царе над царями" - это, несомненно, Творец. Этот символ - один из древнейших в еврейской культуре. Несколько раз он появляется в Торе, фигурирует в книгах пророков, а затем постоянно встречается в Талмуде и мидрашах, там вступительные слова "притча о царе" почти всегда означают, что речь пойдет о Всевышнем, и то же самое касается кабалистической и хасидской литературы. Парадоксальной особенностью историй раби Нахмана является то, что символический образ царя в них обычно вынесен за сюжетные скобки. Царь не участвует в действии как один из персонажей. Не раз и не два говорится о "царе, что некогда жил", или о "царе, который умер". По сути дела, это не должно нас удивлять. В той сфере, откуда черпает свои темы раби Нахман, характерной чертой Создателя является Его сокрытие от творений. В сотворенном Им мире Он не действует явно и не открывает Свой лик, Дарующий жизнь всему сущему. Первопричина всего, Он не раскрывается в уродливом, деградирующем, темном мире изгнания. Суть этого вырождающегося искаженного мира в том и состоит, что Всевышний не открывается в нем. С другой стороны, тот мир, в котором Царь царей действительно царствует, в котором Он раскрывает свою власть, - это мир избавленный, целостный, совершенный. В определенном смысле сотворение мира и наделение человека свободой воли и есть начало "сокрытия лика", начало изгнания, когда кажется, что "оставил Г-сподь Свою землю" (11). Правда, Б-г действует из Своего сокрытия (Он направляет изнутри сюжет), но это тайное действие, незаметное для глаз. В руках человека выбор: возвратить ли миру присутствие Всевышнего, привести ли в мир Избавление. Это задача каждого человека и всего Израиля в целом. Поэтому не царь главное действующее лицо в историях раби Нахмана, а люди, ищущие Его. И действительно - почти в каждой истории царь создает исходные условия, саму ситуацию, а на долю героев выпадает продолжить труд исправления мира. Согласно кабалистическим воззрениям, Всевышний (называемый в Кабале Бесконечным, благословен Он), действуя в мире, облекается в десять сфирот, через которые происходит Его раскрытие как Творца и Владыки мира. Его более высокая суть, вознесенная над этими проявлениями (как, например, Кетер эльйон - "Высшая корона"), не умещается в сущем, выходит за пределы бытия и постижения. Иными словами, Б-г "скрывается" (12), Он "сделал мрак укрытием себе" (13). Как много раз объяснял Бешт, открытие в этом мраке Б-га, открытие того, что Он пребывает в нем, - это и есть Геула, Избавление, о котором у пророка сказано: "Воочию увидят возвращение Г-спода" (14). ЦАРСКАЯ ДОЧЬ. Царская дочь - персонаж многих "Историй о необычайном". Как правило, этот образ наделен устойчивым символическим значением: это Шхина - Б-жественное присутствие в мире. Смысл, вкладываемый в понятие "Шхина", служит одной из центральных тем в кабалистической литературе. Можно сказать, что отношение "Святой Творец, благословен Он, - Его Шхина" лежит в основе взаимоотношений Б-га и мира, самым принципиальным и фундаментальным образом определяя их. В наиболее общем виде Шхина есть Б-жественная сила, пребывающая в мироздании и оживляющая его. Шхина - Б-жественная эманация, излучаемая в мир, она, по сути, - живая душа этого мира. И поскольку в ней сконцентрирована вся жизненность сотворенного, понятно, что Шхина носит множество названий и имен, обнаруживается во множестве проявлений. Любой феномен этого мира можно рассматривать как одно из проявлений Шхины. В кабалистической системе мира Шхина - седьмая сфира, называемая обычно Малхут - "царство" или "царственность", - ибо в нее облечены царственное величие и власть Всевышнего в мире. Шхина ассоциируется с женским началом, ибо она воспринимает эманацию, и потому именуется "царской дочерью". У сфиры Малхут, или у Шхины, есть также другая сторона. Это Кнесет Исраэль - общность душ Израиля. Кнесет Исраэль - их высший духовный источник. В нем все они пребывают в единстве, и потому Кнесет Исраэль можно назвать источником силы нашего народа, его душой. Такое понимание Шхины восходит к Письменной Торе, мы встречаем его повсюду. Народ Израиля уподобляется жене, невесте, дочери, возлюбленной в книгах пророков и во всей последующей еврейской литературе. Вырождение мира и забвение связи с Б-гом, деградация народа Израиля и его отсылка в галут - все это не что иное как галут Шхины, изгнание Б-жественного присутствия из мира, а Геула - это "возрождение Шхины из праха". Само собой разумеется, что вся еврейская литература, начиная с Танаха, изобилует символами, притчами, метафорами и антропоморфизмами там, где речь идет о Шхине. В своей многочисленности они переплетаются и сливаются в сложные поэтические образы, расшифровка которых неизбежно многозначна. Два метафорических образа, наиболее общих и одухотворенных, постоянно сопровождают Шхину: "невеста" и "царская дочь". Когда Шхина - невеста, женихом выступает Всевышний, а весь народ Израиля уподоблен Его возлюбленной, героине "Песни песней". Когда Шхина царская дочь, то, напротив, - женихом становится народ Израиля или каждый из его сынов (последняя метафора особенно излюблена мидрашами). Оба образа удивительно тонко переплетаются в субботнем кабалистическом гимне "Приди, невеста", сочетающем их воедино. В "Историях о необычайном", когда речь заходит о царской дочери, говорится главным образом о взаимоотношениях Шхины как воплощения души еврейского народа с душой праведника своего поколения, Машиаха. В любом случае следует помнить, что сравнений, образов и связанных с ними иносказаний и символов в "Историях" очень много. Небольшую часть их раби Нахман использует открыто, на другие лишь намекает, не говоря уже о многочисленных символах и сравнениях, которые открываются пониманию лишь в контексте, выходящем за пределы рассказа. ШВИРАТ-hА-КЕЛИМ И ПАДЕНИЕ. Мир в наши дни лишен целостности - это касается также еврейского мира - и ожидает Избавления. Оно равносильно падению завесы, скрывающей Б-жественную реальность. Критические моменты швират-hа-келим (келим на иврите - "сосуды", а глагол "лишбор" означает "разбить вдребезги"), с чего, собственно, и начинается "сокрытие лика", - одна из центральных тем Кабалы. Кабала углубляет и расширяет то, что сказано об этом в Танахе и в позднейшей еврейской литературе. У этих критических моментов, несмотря на то, что они разворачиваются в исторической последовательности, есть общее: все они связаны с утратой относительного совершенства, падением с высоты. Однако это падение не фатально, ибо сказано: "Семь раз падет праведник и восстанет". За падением следует подъем, предпосылки для которого порой создает само падение. Большое внутреннее сходство послужило причиной того, что одними и теми же символами обозначают не совсем тождественные критические моменты, которых, в общей сложности, четыре. Первый кризис разразился при сотворении мира. По сути, он и был инструментом сотворения того мира, в котором сокрыт лик Всевышнего. Это кризис, о котором много говорится в лурианской кабале, и он называется в ней швират-hа-келим, крушение мира как вместилища Б-жественного света, ибо высшие силы "упали и разбились" перед его сотворением. "Искры святости", разлетевшиеся при этой катастрофе, служат строительным материалом для нашего мира - однако не все, а лишь часть их, ибо некоторые пали так низко, что оказались в плену материального, существование которого, включая даже зло, заключенное в нем, они поддерживают. Освобождение, избавление этих искр из неволи - задача каждого человека и всего Израиля. Вторая в ряду катастроф - грехопадение Адама. Это катастрофа человека, утратившего цельность и совершенство, низвергнутого из райского сада в мир неопределенности, относительности. Здесь он обречен на колебания между добром и злом, не в силах провести четкое различие между ними, ибо потерял ясность взгляда. Третья катастрофа - грех изготовления золотого тельца. После невиданного подъема, связанного с дарованием Торы (в определенном смысле оно равносильно возвращению в рай), народ Израиля теряет свое предназначение, поклонившись литому идолу. Утратив дар совершенной полноты, выделявший его из всего сотворенного, еврейский народ должен теперь вновь отправиться на поиски Избавления - своего и мира. Четвертая катастрофа - разрушение Храма и галут. Храм - это тоже своего рода рай, фокус трансцендентности, пристанище Шхины, где она явлена миру. Грехи Израиля навлекают на Шхину изгнание, подобное швират-hа-келим. Бесприютная святость питает зло. Скиталица Шхина оказывается в плену у сил, паразитирующих на ней, и эти силы рвутся к господству над миром. Они достигают его, а святость, оставшаяся Израилю, скорбит, и лицо ее скрыто во мраке изгнания. Шхина обречена изгнанием не только на неизвестность, забвение: "Ноги ее нисходят к смерти, на преисподнюю опираются стопы ее" (15). Она вынуждена питать мировое зло. А тем временем грехи всех народов и грехи Израиля делают кромешную тьму вокруг Шхины еще более непроницаемой. В сказках раби Нахмана такое положение иллюстрируют несколько метафорических образов, особенно потерянная царская дочь - преследуемая и израненная, изгнанная, падшая Шхина. Поскольку сущность у всех падений одна, неудивительно, что вопреки историческим различиям они соединяются в единой аллегории. В этой аллегории звучат и многие другие мотивы, чья полифония взаимно обогащает их. АРХЕТИПИЧНОСТЬ ОБРАЗОВ. Герои всех историй, сочиненных раби Нахманом, - конкретные люди, но за каждым стоит насыщенный смысловой ряд, чья символика раздвигает горизонты художественного образа за пределы литературы. Кстати, образы еврейской литературы, от Письменной Торы до Кабалы, вообще чрезвычайно многолики, и каждый служит своего рода архетипом. Еще Рамбам (Маймонид), основываясь на принципе "деяния праотцев - знамение для потомков", введенном мудрецами древности, разработал универсальный подход к истолкованию соответствующих мест Писания. В позднейшей кабалистической литературе любой, даже самый малозначительный исторический персонаж Танаха включен в мировой ансамбль, в единую символическую систему. "Каждый несет в себе все мироздание", - сказано в "Пиркей-де-раби Натан", и тем более это относится к великой личности, отражающей и вмещающей весь мир. В Кабале особенно распространено использование библейских личностных символов в учении о сфирот (и даже в учении об Откровении). "Семь пастырей мира" обозначают семь сфирот в таком порядке: 1. Авраhам - Хесед (милосердие) 2. Ицхак - Гвура (мужество, мощь) 3. Яаков - Тиферет (любовь, красота) 4. Моше - Нецах - также Даат (слава, также знание) 5. Аhарон - Год (величие, великолепие) 6. Йосеф - Йесод (основание) 7. Давид (иногда Рахель) - Малхут (царственность) Неудивительно, что библейские персонажи связаны у раби Нахмана со сфирот, которые они символизируют. Связь между человеком и миром, человек как микрокосм, вмещающий целое мироздание, - одна из основополагающих идей Кабалы. В хасидизме она получила дополнительное развитие, ибо хасидизм вообще рассматривает Тору с точки зрения внутреннего мира человека (в книгах раби Яакова-Йосефа из Полонного, в сочинениях учеников Бешта). Хасидизм также точно определяет связь между силами души и отдельными сфирот (особенно в литературе Хабада). Эти идеи зачастую воплощаются в историях раби Нахмана. Некоторые из них легко поддаются истолкованию в общечеловеческом, всемирном аспекте, а также сточки зрения кабалистического и хасидского учения о служении души. Разные истолкования не противоречат друг другу, ибо история, рассказанная раби Нахманом, сама построена на их совмещении. Шхина - это и Кнесет Исраэль, и душа еврейского народа, а в определенном смысле - возвышенное начало в душе каждого сына Израиля. Ее утрата, поиск и освобождение - это не только трагедия отдельного человека, но и мировая драма: личное избавление есть часть грядущей Геулы. Иногда герои раби Нахмана олицетворяют космические силы, ведущие борьбу за саму сущность мира, иногда это праведники, действующие внутри еврейского мира, иногда - силы души индивидуума, направленные вглубь его личности, а иногда - и то, и другое, и третье вместе. Рассказ 1 О ТОМ, КАК ПРОПАЛА ЦАРСКАЯ ДОЧЬ. Начал раби Нахман так: - Довелось мне как-то в дороге рассказывать сказку, и всякий, кто ее слышал, задумывался о возвращении к Б-гу. Вот эта сказка. Это история про царя, у которого были шесть сыновей и одна дочь. Дорога была ему эта дочь, он очень любил ее и часто играл с ней. Как-то раз были они вдвоем и рассердился он на нее. И вырвалось у отца: "Ах, чтоб нечистый тебя побрал!" Ушла вечером дочь в свою комнату, а утром не могли ее нигде найти. Повсюду искал ее отец и крепко опечалился из-за того, что она пропала. Тогда первый министр царя, увидев, что тот в большом горе, попросил, чтобы дали ему слугу, коня и денег на расходы, и отправился искать царевну. Много времени провел он в поисках ее, покуда не нашел. Исходил он немало пустынь, полей и лесов, долго длились его поиски. И вот однажды, идя пустыней, увидел он протоптанную дорогу и рассудил про себя: "Давно скитаюсь я по пустыне, а найти царевну не могу - пойду-ка я по этой дороге, может, выйду к какому-нибудь жилью". И пошел он, и шел долго, пока не увидел замок и войско, окружавшее его. И замок тот был прекрасен, и войско, стоявшее вокруг него в строгом порядке, выглядело очень красиво. Испугался первый министр этих солдат и подумал, что не пропустят они его внутрь, но все же решил: "Попытаюсь-ка!" И оставил он коня, и направился к замку, и дали ему войти беспрепятственно. Ходил первый министр из залы в залу, и никто не задерживал его. И попал он в тронный зал, и увидел: сидит царь с короной на голове, вокруг него полно солдат, и множество музыкантов играют на музыкальных инструментах. Красив был зал, и находиться там было приятно. И ни сам царь, и никто из его окружения не задал вошедшему никакого вопроса. Увидел первый министр богатые яства, подошел и поел, а потом прилег в углу и стал смотреть, что же произойдет. И видит он: приказал царь привести царицу, и отправились за ней. Зашумели все и возликовали, певцы запели, музыканты заиграли, когда царицу ввели. И поставили для нее трон, и усадили ее подле царя, и узнал в ней первый министр пропавшую царевну. Огляделась царица, увидела его, возлежавшего в углу, и узнала. Поднялась она с трона, подошла и коснулась его, и спросила: - Узнаешь ли ты меня? И ответил он ей: - Да, я узнаю тебя: ты - царская дочь, которая пропала. И спросил он ее: - Как ты попала сюда? Ответила она: - Из-за того, что у моего отца вырвались эти слова: "Чтоб нечистый тебя побрал!" Место это - нечисто. Рассказал ей первый министр и о том, что отец ее очень горюет, и о том, что сам он разыскивает ее уже много лет. И спросил: - Как я могу вызволить тебя отсюда? Ответила она ему: - Не сумеешь ты освободить меня. Разве только так: если выберешь себе место и будешь сидеть там целый год и тосковать обо мне - тогда тебе удастся вывести меня отсюда. Постоянно мечтай обо мне и тоскуй, и надейся, что тебе удастся спасти меня. И постись, а в последний день, по истечении этого года, - постись и бодрствуй целые сутки! Сделал первый министр все так, как она сказала. Прошел год. В последний день постился он и не смыкал глаз, а потом собрался в путь и отправился спасать царскую дочь. По пути к замку увидел он яблоневое дерево, на котором росли прекрасные плоды. Польстился на них первый министр и поел. И как только съел он яблоко, тотчас свалился и заснул. Спал он очень долго, и слуга будил его, да не добудился. А когда проснулся первый министр, то спросил слугу: "На каком я свете?" И рассказал ему слуга все как было: "Ты спал очень долго, много лет, а я тем временем кормился этими плодами". Закручинился первый министр и отправился в замок, и нашел там царевну. Очень горевала она и горько сетовала: - Если бы ты явился в назначенный срок, то вызволил бы меня отсюда, а теперь из-за того, что не утерпел в последний день и съел яблоко, упустил ты такую возможность. Понятно, что воздержаться от еды очень трудно, особенно в последний день: ведь тогда и искушение становится сильней... А теперь вновь выбери себе место и опять проведи там год. А в последний день можешь есть; только не смыкай глаз и не пей вина, чтобы не заснуть. Главное - не заснуть! И вновь сделал он все так, как она сказала. И в последний день по прошествии года отправился в путь, и увидел по дороге к замку ручей красного цвета, и исходил от ручья запах вина. Сказал своему слуге первый министр: "Ты видишь? Это ручей, и в нем должна быть вода, но красного цвета он и пахнет как вино". И подошел он к ручью, и испил из него. Сразу же свалился он и уснул надолго: проспал семьдесят лет. Пришло тогда в те края большое войско, за которым следовал обоз, и слуга первого министра спрятался от солдат. Вслед за войском проехала карета, в которой сидела царская дочь. Остановила она карету возле спящего и сошла, и присела рядом, и узнала его. Всеми силами старалась она его разбудить, но тот не просыпался. И стала царевна причитать над ним: "Столько трудов и многолетних усилий потрачено, через столько мук и терзаний ты прошел, чтобы наступил день моего избавления, - и все пропало из-за одного дня!" И зарыдала: "Ах, как жаль мне и тебя, и себя! Ведь я так долго уже здесь и все никак не могу выбраться!" Сняла она с головы платок и начертала на нем что-то своими слезами, и положила его рядом со спящим, а потом поднялась, села в карету и уехала. Проснулся через некоторое время первый министр и спросил слугу: "На каком я свете?" И рассказал ему слуга все как было: как прошло войско, а за ним карета. И как плакала в голос над первым министром царская дочь: "Ах, как жаль мне и тебя, и себя!" Осмотрелся тут первый министр и увидел рядом с собой платок. "Откуда это?" - спросил он. Ответил ему слуга: "Она что-то начертала на нем своими слезами и оставила его тут". Взял первый министр этот платок и поднял его, держа против солнца. И увидел он на платке буквы, и прочел все слова ее причитаний и стенаний; и о том там было написано, что нет ее теперь в прежнем месте, а сможет он ее найти, если разыщет золотую гору с жемчужным дворцом на ней. Оставил первый министр слугу и отправился на поиски один. И ходил он по свету, и искал ее много лет, пока однажды не сказал себе: "Конечно же, не найти в обитаемых краях ни горы из золота, ни дворца из жемчуга!" - а был первый министр большим знатоком географии и ему были известны все карты мира. "Поэтому пойду-ка я искать в пустынях!" - решил он. И скитался он в пустынях в поисках царской дочери много-много лет, пока однажды не повстречал человека, такого огромного, что во всем роде людском не сыскать было другого такого великана. И нес на себе этот человек такое большое дерево, что ни в одной из населенных людьми стран не найти подобного. И спросил великан: - Кто ты такой? - Я человек, - ответил первый министр. Удивился великан и сказал: - Сколько лет я в пустыне, а ни разу не видал тут человека! Поведал ему тогда первый министр всю свою историю и рассказал, что ищет теперь золотую гору и жемчужный дворец. - Да их вообще не существует! - отмахнулся от него великан и добавил: - Глупостей тебе наговорили! Ведь такого вообще не бывает на свете! Разрыдался тут первый министр: - Должны быть! Где-нибудь они да есть! Снова отмахнулся от него великан: - Чепуху сказали тебе! - И все же они где-то существуют! - повторил первый министр. - Я убежден, что это глупость. Но раз ты так упорствуешь, я, так и быть, попробую помочь тебе ведь я повелеваю всем зверьем. Созову-ка их всех - они ведь рыщут по всему свету, может, и впрямь кто-то из них слыхал об этой горе с дворцом. И кликнул великан зверей, и сбежались все от мала до велика, и задал он им этот вопрос. И ответили ему звери, что не видели ничего подобного. И снова сказал великан: - Глупостей тебе наговорили! Послушай меня: возвращайся! Ведь тебе, конечно же, не найти ту гору с дворцом, потому что их не существует на свете. Но продолжал упорствовать первый министр, утверждая, что они обязательно должны где-то быть, и уступил в конце концов великан, и сказал: - Есть у меня брат, он живет в пустыне, и ему подвластны все птицы. Вдруг они знают? Ведь они парят высоко в небе, может, и видели они эту гору и этот дворец? Иди к нему и скажи, что это я тебя послал. И отправился первый министр в путь, и шел по пустыне много-много лет, пока в конце концов не повстречал великана, такого же огромного, как предыдущий; тот нес на себе дерево, такое же большое, как то, которое нес его брат. И все повторилось как и с первым братом: стал великан расспрашивать первого министра. Рассказал тот ему всю историю и добавил: - Меня послал к тебе твой брат. Тут и второй великан отмахнулся от него: конечно же, ничего подобного быть не может. Но упорствовал первый министр, утверждая, что гора с дворцом существуют, и сказал тогда великан: - Кликну-ка я всех птиц, какие только есть, - ведь все они подвластны мне. Может, им что-нибудь известно. И созвал он всех птиц, от мала до велика, и расспросил их, и ответили они, что ничего не знают о горе с дворцом. - Ну, - сказал великан, - убедился теперь, что этого в мире нет? Послушай меня: возвращайся, потому что золотой горы и жемчужного дворца нет на свете! Но продолжал упорствовать первый министр и говорил, что они обязательно существуют, и тогда сказал второй великан: - Еще дальше в пустыне живет еще один мой брат, ему подвластны все ветры, а они веют по всему миру может, и впрямь что-нибудь знают. И снова отправился в путь первый министр, и снова шел по пустыне много-много лет, пока не повстречал великана, такого же огромного, как двое первых; и нес на себе третий великан такое же большое дерево, как и те, которые несли его братья. Стал и этот великан расспрашивать первого министра, и тот рассказал ему, как и первым двум, всю историю. Отмахнулся от него и третий великан, но упросил его первый министр, и согласился тот оказать ему милость: созвать все ветры и спросить у них. И созвал великан все ветры, и расспросил каждого. Но ни один из них знать не знал ни про золотую гору, ни про жемчужный дворец. И сказал великан: - Ну, видишь теперь, что глупостей тебе наговорили? Разрыдался тогда первый министр: - Я точно знаю, что эта гора и этот дворец существуют! Тут прилетел еще один ветер. И разгневался на него повелитель ветров: - Почему опоздал? Не приказал ли я всем ветрам явиться? Почему не прибыл вместе со всеми? Ответил ветер: - Задержался я из-за того, что должен был доставить царскую дочь к золотой горе с жемчужным дворцом. Ох, как обрадовался первый министр - ведь ему посчастливилось услышать то, к чему он стремился! И спросил тогда у того ветра повелитель ветров: - Скажи-ка, что у них там больше всего ценится? Ответил ветер: - Все у них в большой цене. Обратился тогда повелитель ветров к первому министру: - Ты так долго искал и столько сил потратил, а теперь денег твоих может тебе не хватить... Чтобы не задержался ты из-за этого, дам-ка я тебе особый сосуд: каждый раз, когда опустишь в него руку, вытащишь оттуда деньги. И приказал великан ветру доставить первого министра в тот край. И поднялся ветер-ураган, и подхватил его, и перенес туда. Он опустил его у городских ворот, но стояла там стража и не пропустила первого министра. Достал он тогда из сосуда деньги и подкупил стражу. И вошел он в город, и оказался тот город прекрасным. Пошел первый министр к одному богачу, снял у него угол и заплатил за стол: знал он, что потребуется ему в этом городе задержаться, потому что придется применить всю свою мудрость и смекалку, чтобы вызволить царскую дочь. А как это ему удалось, раби Нахман не рассказывал, да только известно, что в конце концов удалось. Амен. Сэла. Комментарий к рассказу "О том, как пропала царская дочь" Эта история повествует об усилиях еврейского народа, направленных на освобождение Шхины из изгнания. Внешняя фабула истории широко распространена и известна на нескольких языках. Среди версий, обладающих наибольшим сходством, можно назвать сказку братьев Гримм, а также некоторые русские и украинские народные сказки. Воспользовавшись бродячим сюжетом, раби Нахман внес в него ряд изменений, придавших его истории новый, общечеловеческий смысл. Это дало ему основания предварить свою первую сказку словами: "Довелось мне как-то в дороге рассказывать сказку, и всякий, кто ее слышал, задумывался о возвращении к Б-гу". Поиск пропавшей царевны раби Нахман уподобляет поиску Шхины, томящейся в плену клипот - оболочек, изолирующих от святости мир, в котором правит зло. Первый министр (в оригинале библейское "второй в царстве". - Прим. пер.) олицетворяет еврейский народ, а царская дочь, которую он повсюду разыскивает, - Шхину. История борьбы и поражений поэтично символизирует борьбу полную трагизма, которую еврейский народ ведет со злом в самом себе и во всем мире на протяжении всей своей истории. Исчезновение царской дочери Как и в большинстве других историй раби Нахмана, в этой истории царь символизирует Царя мира, Всевышнего. У царя есть единственная дочь - Шхина (и в то же время Кнесет Исраэль, единая душа всего Израиля), к которой он питает исключительную любовь (16). Шесть братьев принцессы символизируют кабалистические сфирот. Сфира Шхины, седьмая, называемая Малхут, - царская дочь, а шесть ее братьев - царские сыновья (17). Царь сильно привязан к единственной дочери. Он очень любит ее, и эту любовь выражает поэтичная, библейская по своей образности метафора Шхины, пребывающей в своем гнезде, в Храме. Это символ постоянной близости между Б-гом и Кнесет Исраэль. Но вот в их отношениях разразился кризис. Царь перестает оберегать дочь от зла. И поскольку он больше не беспокоится о ее судьбе (о судьбе Кнесет Исраэль, сокровенной душе всего Израиля, которая является одной из граней Б-жественного откровения в мире), то силы зла похищают царскую дочь и используют ее для своих целей. Однако царь тотчас же раскаивается и хочет вернуть царевну. Он пытается призвать ее к себе, старается отыскать ее. Эти призывы напоминают заверения пророка: "На малое мгновение оставил Я тебя и с милосердием великим соберу тебя. В пылу гнева сокрыл Я на мгновение лик Свой от тебя - и милостью вечною помилую тебя, - сказал Избавитель твой, Г-сподь" (Йешаяhу, 54:7,8). При всем том, страдания и беды все же приходят как следствие "сокрытия лика". Всевышний полон сожаления и стремится возвратить к Себе Кнесет Исраэль, ибо сказано в трактате "Брахот": "Что (осталось) ему, отцу, изгнавшему сыновей, или сыновьям, изгнанным из-за стола отца своего?" (3б). Но поскольку Б-г изгнал Шхину, или Кнесет Исраэль, то и народ Израиля должен отправиться в изгнание. Образ первого министра символизирует еврейский народ (по крайней мере, его лучшую часть - законоучителей и праведников) (18). Такое описание изгнания у раби Нахмана опрокидывает привычные представления. Галут вызван не делами земными, не объективными материально-историческими причинами, приведшими к изгнанию еврейского народа с его родины. Создается впечатление, что не Шхина сопровождает еврейский народ в его изгнании, а напротив - сыны Израиля отправляются в изгнание вслед за Шхиной, чтобы найти и возвратить ее. Таким образом, по мнению раби Нахмана, галут не навязан еврейскому народу внешними обстоятельствами. Это добровольное изгнание. Народ Израиля отправляется на поиски Шхины, то есть своей собственной души, и на этом пути претерпевает муки. Ради чего он принимает страдания? Из любви к обожаемому Царю, которому хочет возвратить любимую дочь, ради "воссоединения Святого Творца, Благословен Он, с Его Шхиной". Эта благородная цель побуждает первого министра отправиться в странствия, которые закончатся не раньше, чем он найдет и освободит царскую дочь. Первый этап поисков царской дочери Итак, первый министр отправляется на поиски царской дочери. Он берет с собой лишь самое необходимое (галут!): слугу, олицетворяющего простой народ Израиля, неискушенных людей, отправляющихся на поиски Избавления вслед за вождями. После долгих изнурительных поисков первый министр находит царскую дочь в укрепленном замке среди пустыни. Пустыня служит прибежищем нечистой силе, Азазелю. Среди запустения могут гнездиться только злые силы (19). Первый министр находит в пустыне дворец, войско, стражу - все атрибуты истинного царя, ибо "...одно в противовес другому сделал Б-г..." ("Коhелет" - "Екклесиаст", 7:14) и зло является взору подобием добра. Злые силы пугают первого министра, поскольку он поддается иллюзии и принимает мнимую реальность за подлинную. Но, преодолев страх, он входит во дворец и убеждается, что силы зла не более чем тени и их метания не в состоянии помешать человеку сделать то, что должно. Зло распоряжается лишь там, где человек поддается его власти. Первый министр проникает вглубь дворца, в самое логово зла, добирается до его сердцевины и видит все происходящее там. Он полон веры и надежды, и потому нечистая сила не может ему воспрепятствовать и бессильна повредить. Веселье на балу Азазеля достигает апогея, когда вводят царицу, в которой верный министр узнает царскую дочь. Она служит злу, и в этом глубинный смысл изгнания Шхины. Когда проявление Б-жественных сил в мире не оказывает благотворного и оживляющего влияния на Кнесет Исраэль (ибо связь между Б-гом, Шхиной и Израилем в каком-то смысле расторгнута), оно поддерживает зло, питая его жизненность. Момент узнавания чрезвычайно важен, ибо именно в нем начало Избавления. Не признав дочь царя в одеяниях скверны, в нечистом облачении и окружении, первый министр никогда не смог бы освободить ее. Именно этот момент - опознание внутри зла действующей там Б-жественной силы - дед раби Нахмана, Бааль-Шем-Тов, считал решающим в победе над злом. И потому освобождение царской дочери начинается в тот момент, когда первый министр узнает ее в царице сатанинского бала. Что же он может сделать? Чем помочь пленной царевне? В какой помощи она нуждается? Ясно, что узы зла, удерживающие ее, можно разорвать лишь духовным усилием. Именно в такой помощи нуждается царская дочь, чтобы освободиться. И потому первая попытка помочь ей включает описание усилий тех, кто первыми в истории пытались привести мир к Геуле: пост, аскеза, молитва, а главное - непрестанная тоска и страстная жажда Избавления. Эта тоска - главное средство приближения Шхины, способ избавить ее из плена, выкупить из неволи. Первый министр (символизирующий, как было сказано, законоучителей и праведников Израиля всех поколений) дает суровые обеты и подвергает себя жестоким лишениям, чтобы сосредоточить все телесные и духовные силы на одной возвышенной цели: освобождении Шхины. Однако именно в момент аскетического подвига злое начало в человеке особенно усиливается. Понятно, что это не случайно. Хасидизм полагает, что такова естественная и неизбежная реакция на попытки подавить дурное начало путем изнурения плоти. Необходимо разобраться в корнях проблемы, а не только попытаться выкорчевать ее последствия с помощью аскетического подвига. Подобную ошибку совершает первый министр - и, как следствие поражения, погружается в спячку. Сон напоминает смерть (как сказано в Талмуде: "Сон - шестидесятая часть смерти"). Глубокий сон изгнания наполнен суетой, дни проходят впустую, в стороне от происходящего в мире. Сокрушительная неудача аскетического подвига неожиданно обернулась спячкой! Слуга, не имевший столь возвышенных притязаний, не погружается в сон вслед за господином. Пока министр бездействует, пока элита болезненно переживает постигшее ее разочарование, простой народ ведет обычную жизнь, заботясь о повседневных материальных нуждах. Здесь, разумеется, нашли отражение неудачи различных мессианских попыток, поражения всех лжемессианских движений. Движения эти, будившие великие надежды и вызывавшие пламенное воодушевление, порождали разочарование и бездействие, когда надежды развеивались. Второй этап поисков царской дочери Очнувшись, наконец, первый министр не может прийти в себя от изумления: "На каком я свете?" Кажется, что великое испытание до основания потрясло устои его жизни. Министр должен услышать о том, что произошло, из уст своего слуги, а после этого он вновь отправляется на поиски. Никаких перемен положение не претерпело, изгнание царской дочери не является окончательным. И испытание на сей раз легче: не спать, когда настанет великое мгновение, и не пить вина, чтобы не уснуть пьяным сном, ибо этот сон не позволяет отличить галут от Геулы. Надо постоянно сохранять духовное бодрствование, чтобы, когда придет Избавление, быть готовым к нему! (20) В первый раз соблазн был явным и недвусмысленным. На сей раз соблазн более изощренный - по крайней мере, он дает министру формальный повод сказать слуге: "Ты видишь? Это ручей". Тем самым министр как бы берет его в свидетели, решая проверить, что стоит за удивительным явлением: почему вода пахнет вином. Однако, как и следовало ожидать, вином пахло именно вино, и безобидный, казалось бы, опыт оборачивается великим падением. Министр напивается допьяна и на семьдесят лет - срок Вавилонского изгнания - засыпает мертвым сном. В Талмуде рассказывается о раби Хони hа-Меагеле, который удивлялся словам псалма "были мы как во сне", пророчески предсказывавшего вавилонский галут. Ответ на свой недоуменный вопрос он получил, когда сам погрузился в сон длиною в жизнь. Пьянство заставляет забыть об изгнании. Семь десятилетий прошли в тяжелом сне, без единого проблеска, без малейшей надежды на Избавление, когда не видно даже пути к нему. Эти семь десятилетий видятся раби Нахману как глубочайшее падение, падение с точки зрения всех "семидесяти ликов" Торы. Правда, слуга и на сей раз бодрствовал. Но что в том толку, если действовать способен лишь господин, а он уснул! Царская дочь оказывается в новой ситуации (соответствующей последнему галуту, когда иссякла надежда на то, что народ Израиля вскоре отстроит Храм на своей земле): теперь ее изгоняют в дальние дали, и, отправляясь в далекое изгнание, она оставляет первому министру душераздирающее письмо, написанное слезами (21). Это письмо исполнено страдания, в нем говорится о муках, которые ждут еврейский народ. Но в письме также сказано, что у Израиля еще осталась надежда и Избавление все же придет. Увы, оно бесконечно далеко и существует лишь в воображении, поэтому кажется совершенно лишенным связи с действительностью, нереальным: "на золотой горе, в жемчужном дворце". Однако, это видение, хотя и выглядит далеким от всякой логики, побуждает первого министра к новым - последним поискам. Последний этап поисков Последние испытания - самые тяжкие. Герою предстоит найти то, что представляется плодом воображения: "золотую гору", Геулу Израиля. На сей раз первый министр оставляет слугу и отправляется в долгие странствия один. Слугу тяготят лишь материальные лишения, связанные с изгнанием, тогда как господина приводит в отчаяние безнадежность самих поисков. Особенность последнего Изгнания в том, что инициировать Геулу обязаны великие праведники (такие, как первый министр). Именно на их плечи ложится бремя духовного труда, но не только оно праведников гнет груз отчаяния, когда руки сами собой опускаются перед неисполнимостью труда. Итак, первый министр в третий раз отправляется на поиски. Он покидает населенные места и углубляется в пустыню. Последнее обстоятельство весьма многозначно. С одной стороны, пустыня - это "пустыня народов" (22), еще более отдаленный и мрачный галут, своего рода падение еврейского народа в духовную пропасть. Однако у пустыни есть и другой смысл (ср. с историей о Бааль Тфила): трансцендентальный. Герой покидает этот мир и устремляется на поиски в иные, тайные миры. Быть может, удастся найти разгадку в пустыне, которой нет на глобусе. Странствия первого министра в пустыне и встреча с тремя великанами символизируют поиски в высших мирах. Три великана - ангелы трех духовных миров: Асия, Йецира и Брия. Каждый из великанов властвует над целым миром творений: животными в Асия, птицами в Йецира и ветрами (или духами) в Брия. По этим мирам скитается герой, однако изгнание Шхины настолько безоговорочно, что и в высших мирах он не находит помощи. Даже ангелы, князья высших миров, не в силах изменить положение вещей, ибо Всевышний никому не раскрыл тайны Избавления, даже ангелам, и потому сказано: "Ибо день мщения - в сердце Моем..." (24) - сердце не доверило этой тайны устам. Само пребывание человека в высших мирах внушает изумление: что делает здесь это крохотное существо? Однако в