аланте, накопленных стратегических знаниях. Иногда думал: да неужели - это замысел самого Сталина? (Не простил того белого коня на параде Победы?..) Да нет, это Берия заморочил ему голову, оклеветал. А с другой стороны - нашлись в мире антинародные силы, которым выгодно было создать обстановку "холодной войны". Но в Холодной - Жуков был совсем бесполезен, это правда. Однако в те годы ему бы и в голову не пришло сидеть писать воспоминания: ведь это, как бы, признать конец своей жизни? А Сталин - не забыл своего оклеветанного, но верного полководца и героя, нет. В 1952 допустил его на съезд партии, и кандидатом в ЦК. И перевИл опять в Москву, и готовил ему какую-то важную должность в новой сложной обстановке. Но - внезапно скончался... Вечная память Ему! А обстановка стала - ещИ и ещИ более сложная. Берия ходил в главарях, но не он один. И Жуков снова стал Главнокомандующим сухопутных войск и первым заместителем министра обороны. И прошло ещИ два месяца - сильно пригодился Жуков! Вызвали его ХрущИв и Маленков: завтра на Политбюро (теперь его переназвали потише, в Президиум) в повестке дня будет стоять военный вопрос, ты будешь вызван туда - и нужно там же сразу арестовать Берию! Это пока будем знать только мы трое. А ты возьми с собой двух-трИх надИжных генералов, и конечно адъютантов, и оружие. И в назначенный час сидели в приИмной, ждали вызова (генералы гадали, зачем их позвали, - объяснил им только уже перед входом на заседание, и кому - стоять на дверях с пистолетами). ВошИл, прошагал немного и бегом на Берию! - и за локти его, рывком, медвежьей силой, оторвать от стола: может у него там кнопка, вызвать свою охрану? И гаркнул на него: "Ты - арестован!!" Доигрался, сволочь, Гад из гадов! (Политбюро сидит, не шелохнется, из них никто б не осмелился.) Тут вспомнил тамбовский приИм, как брали в плен "языков": адъютанту - вынуть у арестованного брючный ремень, тут же отрезать, оторвать пуговицы с брюк, - пусть штаны двумя руками держит. И - увели. В просторном автомобиле положили на пол, закутанного плотно в ковИр, и кляп во рту, - а то ведь охрана ещИ остановит машину на выезде из Кремля. Сели четыре генерала в ту же машину - на вахте их только поприветствовали. И отвезли гада в штаб Военного округа, в бункер внутреннего двора - и ещИ подогнали танки с пушками, наведенными на бункер. (А трибунал вести - досталось Коневу.) Только: и этого сладкого мига - в мемуары не вставишь. Не целесообразно. Не помогает коммунистическому партийному делу. А мы - прежде всего коммунисты. После этой операции Коллективное руководство снова призвало Жукова к реальному делу. Вот только когда - стал он министром обороны, во всю силу и власть, Хозяин Армии. И в какой ответственный момент: развитие атомного оружия! (Вместе с ХрущИвым дружески летали в Тоцкие лагеря на Урал, проводили опыт на выживаемость наших войск, 40 тысяч на поле, сразу после атомного взрыва: отработка упреждающего тактического удара против НАТО.) Готовил Армию на великие задачи, хоть и против Америки бы. Теперь и ездил в Женеву на встречу союзных стран "в верхах". (И встретил там коллегу-Эйзенхауэра: ишь ведь, уже Президент!) Как бывает в жизни - беда к беде, а счастье к счастью, - тут и женился второй раз, Галина на 31 год моложе. И - ещИ одна дочка родилась, уже третья, - да тем дороже, что малышка. Как внучка... А на Сталина - не осталось зла, нет. ВсИ перенесенное за последние годы - просто вычеркнул из памяти. Сталин был - великий человек. И - как сработались с ним к концу войны, сколько вместе передумано, решено. Только - XX съезд партии потряс сознание: сколько же открылось злоупотреблений! сколько! И подумать было немыслимо. На XX съезде стал - кандидатом в Политбюро. А вослед Съезду - стали подступать, подступать ко всесильному военному министру некоторые генералы - поодиночке, по два: "Георгий Констиныч, да не нужны нам теперь в армии политотделы, комиссары, они нам только руки связывают. Освободите вы нас от них, сейчас вам никто не посмеет помешать". - "Да и от смершевцев подковырчивых, от Особотделов тоже! Вполне будет - в духе Съезда". Так подступали не один раз - и по-тихому, и в малом застольи (только Жуков никогда не распивался): мол, победила-то Гитлера РУССКАЯ армия, а что из нас опять дураков выворачивают? Так не пришла ли пора, Георгий Констиныч... ? И даже прямо: мол, сейчас министр ВооружИнных Сил - посильней всего Политбюро, вместе взятого. Так что - и... ? может быть... ? Жуков даже и задумывался: может, и правда? Сила - вся была у него, и смИтка боевая сохранялась, и свалить ЭТИХ всех было, в оперативном смысле, не трудно. Но - если ты коммунист? Но как можно так настраиваться, если мы в своей Победе обязаны - да, также и политическому аппарату, и смершевскому? Нет, ребята. Это - не дело. Но - потекло, и распространилось по Москве, если и не по Армии. И уже на Политбюро Жукова спросили тревожно. Заверил товарищей: - Да что вы! Да никогда я не был против института политотделов в Армии. Мы - коммунисты, и останемся ими навсегда. На том и пережили кризис в умах 1956 года. Исполнилось Жукову 60 лет - в полном соку, и опять он понадобился, в раздорах самого Коллективного Руководства. Там чуть не все до одного стали против ХрущИва: что он сильно раскомандовался, лезет вместо Сталина - и надо его едва ли не снять. ХрущИв кинулся к Жукову: "Спаси!" А чтобы спасти - надо было собрать голоса ЦК, потому что в Политбюро ХрущИв был совсем в меньшинстве, а его враги собирать ЦК отказались. Так это легче лИгкого! Семь десятков военных самолИтов послал Жуков и всех членов ЦК доставил мигом в Москву. Ими - ХрущИв и взял перевес. И объявил и проклял антипартийную группировку Молотова - Маленкова Кагановича и примкнувших, и примкнувших. (И Булганин, и Ворошилов тоже перекинулись к тем.) Спасши Родину от германского фашизма, и спасши от перерожденца Берии, и спасши от антипартийной группировки - этими одолениями был теперь Георгий Жуков трижды увенчан, достойный, любимый сын Отечества. И - никак не пришла б ему в голову такая пустячная забава, как писать ВОСПОМИНАНИЯ. Тут как раз надо было ехать с визитом в Югославию и Албанию. Поехал с флотилией в несколько военных кораблей по ЧИрному, по Средиземному, по Адриатическому - славно прокатиться с непривычки. А в Белграде узнал, что в Москве снят с поста министра ВооружИнных Сил??! Что это??? Какое-то недоразумение? переназвание, переформировка? будет какой-то иной пост - равноценный или даже поважней? Защемило сердце. Опустело в груди - и вокруг всИ, в этих визитах. Поспешно возвращался с надеждой - объясниться же с ХрущИвым: не может же он настолько не помнить добра - ДВАЖДЫ спасИнный Жуковым?! А не только не помнил - уже, оказывается, на ЦК и в кремлИвских кругах заявлял: Жуков - опасная личность! Бонапартист! Жуков хочет свергнуть нашу родную советскую власть! Да в Москве прямо с аэроплана - кто же? Конев! сопроводил Жукова в Кремль, и тут же исключили его и из Политбюро и из ЦК. Из Белграда - ничего было не сделать. А добрался до Москвы - здесь и обезврежен, тут всИ сменено, и не осталось линий связи. Только теперь! теперь задним умом разобрался Георгий Константинович: был он слишком крупная фигура для ХрущИва. Невмоготу было - такого рядом держать. Где там объясняться: в "Правде" - опять же Конев!! - напечатал гнусную статью против Жукова. Конев! - спасИнный Жуковым от сталинского трибунала - вот так же в октябре, в Сорок Первом году. Такого оскорбления, такого унижения, такой обиды - никогда за весь век не испытывал. (Сталин - тот был законный Хозяин, тот - выше, тот - имел право на Власть, но этот - прыщ кукурузный?!) Так было тяжко - стал глушить себя снотворными: и на ночь снотворное, одно, второе, а утром проснулся - сердце гложет - и опять снотворное. И на ночь - опять. И днИм - опять. И так больше недели укачивал себя, чтобы пережить. Да и на том не кончилось: из Армии выкинули вовсе: в отставку. И на том не кончилось: начальником Политуправления Армии-Флота сделал ХрущИв всИ того же Голикова, жуковского врага, - и именно Голиков теперь наблюдал, как пресечь все движения опального маршала и все возможные движения неотшатнувшихся друзей - к нему, на всИ ту же подмосковную дачу в лесу, в его дом с обессмыслевшей колоннадой. (Да спасибо - дачу-то не отобрали.) И вот тут - хватил Жукова второй инфаркт (если что-то не хуже). И поднялся от него - уже не прежним железным. Как-то всИ тело и огрузло, и ослабло необратимо. Разрыхлилась и шея. И смяк - на весь мир знаменитый его беспощадный подбородок. И щИки набрякли, и губами стало двигать как-то трудней, неровно. Одно время круглосуточно дежурили на даче медсИстры. Теперь остались с Жуковым жена (она врач, и чаще на работе), маленькая дочурка, тИща да старый, ещИ с фронта, проверенный шофИр. С интересом и участием следил за отметками, как Машенька стала обучаться в музыкальной школе. (Он и сам всегда мечтал играть на баяне, и после Сталинграда находил время маленько учиться. И сейчас на досуге поигрывал. Хотелось играть "Коробейников", "Байкал" и фронтовую "ТИмную ночь".) Ездил - только на любимую рыбалку. А то всИ - на лесном своИм участке, гулял, возился с цветами, в непогоду бродил по столовому залу, от огромного дубового буфета - до своего же бюста, работы Вучетича, и модели танка Т-34. А внешняя жизнь - текла себе как ни в чИм не бывало. Печаталась многотомная история Великой Отечественной Войны - но к Жукову не обратились ни разу ни за единой справкой... И само его имя - замалчивали, затирали, сколько могли. И, говорят, - убрали его фотографии из музея ВооружИнных Сил. (Кроме Василевского и навещавшего Баграмяна все отвернулись от Жукова. Ну, Рокоссовского послали возглавлять польскую армию.) И вот тут-то - многие, многие маршалы и генералы кинулись писать свои мемуары и издавать их. И Жуков поражался их взаимной ревности, как они выставляли себя и старались отобрать честь от соседей, а свои неудачи и промахи - валить на них же. Так и Конев теперь строчил (или ему писали?) свои воспоминания - и во всИм он чистенький, и бессовестно перехватывал себе славу достижений скромного и талантливого Ватутина (убитого бандеровцами). И уж на Жукова, зная, что он беззащитен, кто только не нарекал. Артиллерийский маршал Воронов дошИл до того, что приписал себе и план операции на Халхин-Голе, и успех еИ. И вот тут-то - взялся Жуков и сам воспоминания писать. (Да без секретарей, своей рукой, медленно выводил, потихонечку. А один бывший офицер-порученец, спасибо, помогал проверять даты, факты по военным архивам - самому теперь ехать в архив министерства и неловко, и ещИ на отказ напорешься.) Да вообще-то, военные мемуары - и неизбежная, и нужная вещь. Вон - немцы сколько уже накатали! вон, и американцы, хотя, по сравнению с нашей, чтО у них была там за война? Да печатаются воспоминания и наших незатейливых офицеров, даже младших, и сержантов, и лИтчиков - это всИ пригодится. Но вот когда генерал, маршал садится писать - надо ответственность свою понимать. Писал - не находил в себе зла и поспешности спорить с ними всеми. (Да Василевский кой-кого недобросовестного и отчитал.) Непримиримость - она нужна в боях, не здесь. Не находил в себе злопамятства ни к Коневу, ни к Воронову. Протекли и месяцы, и годы опалы - и сердце отошло, умирилось. Однако несправедливостей - нельзя в истории оставлять. Хоть мягко - но надо товарищей поправить, поставить всИ на место. Мягко, чтоб не дать им и дальше стравливаться за делИжкой общего пирога Победы. И в чИм сам не дотянул, не доработал - о том в воспоминаниях тоже не скрывать. Ибо только на ошибках и могут учиться будущие генералы. Писать надо - истинную правду. Хотя и правда - она как-то, с течением истории, неуклонно и необратимо меняется: при Сталине была одна, вот при ХрущИве другая. А о многом - и сейчас говорить преждевременно. Да... Войною - и кончить. Дальше - и не хочется, и нельзя. И вдруг вот - скинули пустошлИпа! теперь не нашлось Жукова, чтоб его ещИ раз выручить. Но и положение опального маршала не изменилось в неделю или в месяц: так и висела опала, никем вновь не подтверждаемая (Голикова уже не стало), но и никем же не отменИнная: кто первый осмелится на разрешающее слово? Одно только позволил себе: съездил в Калужскую область, в родную деревню, - очень потянуло, не жил там, считай, полвека. И сильно огорчился: повидал тех, с кем когда-то в молодости танцевал, - все теперь старухи какие же нищие, и деревня как обнищала. "Да что ж вы так бедно живИте?" - "А не велят нам богаче..." Но придвигалось 20-летие Победы - и новые власти не могли же не пригласить Жукова на торжество в КремлИвский дворец. Первое за 7 лет его появление на людях. А вослед, неожиданно, - банкет в доме литераторов. И горячностью приИма от писателей - маршал был и тронут, и поражИн. - И ещИ раз, в тот же год, позвали его в дом литераторов снова - на юбилей одного знакомого военного писателя. ПошИл в штатском костюме, посадили в президиуме. А дальше юбилей юбилеем, сторонний гость, но когда в полдюжине речей, без прямой связи, вдруг называли имя Жукова - писательский зал, московская интеллигенция - бурно, бурно аплодировала, а дважды и весь зал вставал. Вот как!.. Теперь - разрешил себе Жуков и съездить в Подольск, в Центральный архив министерства обороны, и полистать кой-какие документы военных лет, и свои собственные приказы. Да теперь - и архивисты нашлись ему в помощь. Теперь - и на его опальную, всеми забытую дачу посочились то корреспонденты, то киношники - и приехала женщина от какого-то издательства АПН заключать договор на его мемуары, и чтоб он кончил за полгода (да он уже и дописал до Берлина). Могла бы выйти книга к его 70 летию, и чтоб отдать им всИ распространение за границей? Ну, пожалуйста. ЕщИ вот недавно - никто и не спрашивал его об этих листах воспоминаний, никто почти и не знал - а теперь они понадобились, да скорей, да - сразу на весь мир! Теперь - гнать, к сроку? А эта раздумчивая, перебирательная работа за письменным столом - она совсем не для профессионального воина. Кажется, легче дивизию двинуть на пять километров вперИд, чем пером вытащить иную строчку. Но зачастила редакторша - одна, другая. Они - и магнитофон предлагают; у них и все слова наготове, и целые фразы, и очень хорошо звучат. Например: "Партийно-политическая работа являлась важнейшим условием роста боеготовности наших рядов". Сперва это вызывает у тебя некоторое сопротивление: ты-то сам составлял боеготовность сколько раз, знаешь, из чего она. А постепенно вдумаешься: политическая работа? Ну, не самым важным, но, конечно, одним из важнейших. Или: "Партийные и комсомольские организации отдали много душевных сил, чтобы поднять боевое состояние войск". Вдуматься - и это тоже правда, и не противоречит оперативным усилиям командования. - А ещИ приносят из архивов материалы, которых ты сам никогда не контролировал и не в состоянии проверить теперь. Вот, стоит чИрным по белому в донесениях политотделов: "За 1943 год наши славные партизаны подорвали 11 тысяч немецких поездов". Как это может быть?.. Но в конце концов не исключено: может, частично подорваны, где - отдельные вагоны, где колесо, где тамбур. А попросил АПН узнать в КГБ: нельзя ли посмотреть, какие доклады подавали Берия и Абакумов на маршала? Узнали: как раз эти папки - все уничтожены как не имеющие исторического значения. Зато вот что узнал: уже напечатано, и изрядно давно, нашей бывшей в Берлине армейской переводчицей, что она в мае 1945 в имперской канцелярии участвовала в опознании - по зубным протезам - найденного трупа Гитлера. Как? Разве труп Гитлера вообще нашли? Жуков, Главнокомандующий, победитель Берлина - ни тогда, ни потом ничего об этом не знал! Ему тогда сказали, что только труп Геббельса нашли. Он так и объявил в Берлине тогда, а о Гитлере, мол, ничего не известно. И в каких же он теперь дураках? Его подчинИнные секретно доложили о находке прямо Сталину, помимо Жукова, - как же смели? А Сталин - не только Жукову не открыл, но в июле 1945 сам же и спрашивал: а не знает ли Жуков, где же Гитлер?.. Ну, такого вероломства - и такого непонятного - Жуков и представить не мог. А думал, что за годы войны - хорошо, хорошо узнал Сталина... И - как же теперь об этом признаться в мемуарах?.. Да это будет и политически неправильно. ЕщИ этот обман тяжело пережил. (ЕщИ и эту переводчицу просил достать документы, которых сам не мог.) А в члены ЦК Жукова так и не вернули. (Говорили: Суслов против.) Но Конев - приехал как-то. Повиниться. Через труд душевный - а простил его. Хорошо ли, плохо, - рукопись сдал издательству в обещанный срок. Ну, куда там до книги! теперь это АПН создало группу консультантов - "для проверки фактов". И они, месяц за месяцем, вносили ПРЕДЛОЖЕНИЯ, новые формулировки, 50 машинописных страниц замечаний. Куда уж теперь дождаться выхода книги к 70-летию! Работа потянулась - и за, и за... Много пришлось убирать, переделывать. Характеристики Тухачевского, Уборевича, Якира, Блюхера - все убрать. Вот ещИ новое: не сам ты пишешь, что на сердце, - а что ПРОЙДЈТ? ПРОПУСТЯТ или не пропустят? Что своевременно - а что несвоевременно? (Да и сам же ты соглашаешься: да, верно. Так.) Раньше писал просто сам для себя, тихо, покойно. А теперь - уже так загорелось книгу увидеть в печати! И - уступал, и переделывал. И промытарились с этими редакторами два с половиной года - а книги всИ нет как нет. Тут стало известно, что почему-то и Политуправление армии и новоявленный маршал Гречко - против этих мемуаров. Но Брежнев пошИл навстречу, положил резолюцию: "создать авторитетную комиссию для контроля содержания". Между тем на свой месяц декабрь (и родился, и под Москвой победил) поехал Георгий Констиныч в санаторий Архангельское с Галей. А там - ударил его тяжИлый инсульт. Долго отходил. Поднялся - но ещИ менее прежний. Сперва - вообще не мог ходить без посторонней помощи. Массажи да лечебная гимнастика стали занимать больше половины дня. ЕщИ и воспаление тройничного нерва. И плохо с головой. Как-то и обезразличела уже будущая книга. А всИ-таки хотелось и дожить. Тем летом - наши вошли в Чехословакию. И правильно сделали: нельзя было такой разгул оставлять. Тревоги Родины и всегда волновали Жукова больше, чем свои. А в военном смысле - первоклассно провели операцию. Хорошо-хорошо, школа наша сохраняется. Кончился и третий год редактуры. И передали откровенно: Леонид Ильич пожелал, чтоб и он был упомянут в воспоминаниях. Вот тебе так... И что ж о том политруке Брежневе ВСПОМНИТЬ, если в военные годы с ним никогда не встречался, ни на том крохотном плацдармике под Новороссийском. Но книгу надо спасать. Вставил две-три фразы. После того Брежнев САМ разрешил книгу. И в декабре же опять, но в жуковские 72 года, еИ подписали к печати. Радоваться? не радоваться? В глубоком кресле осев, утонув в бессилие - сидел. И вспомнил - вспомнил бурные аплодисменты в доме литераторов - всего три года назад? Как зал - вставал, вставал, как впечатывали ладонями его бессмертную славу. Аплодисменты эти - были как настойчивый повтор тех генеральских закидов и надежд, сразу после XX съезда. Защемило. Может быть ещИ ТОГДА, ещИ тогда - надо было решиться? О-ох, кажется - дурака-а, дурака свалял?..