у, разве что...

     Суки.


     <b>Глава четвертая</b>
     <b>ФИГУРА УМОЛЧАНИЯ</b>

     <b>I</b>

     Юрий  Комаров,  сын  убитого  историка  Комарова, был по  природе своей
человеком  недоверчивым  и  осторожным.  Смерть  отца  обострила  в  нем эти
качества до предела. Поэтому Пастухов  с первых  фраз телефонного  разговора
понял, что уговорить его встретиться можно только одним способом.
     И он воспользовался этим способом. Он сказал:
     --  Я занимаюсь  расследованием убийства  вашего отца.  Помочь  в  этом
можете только вы. Если вы скажете "нет",  я немедленно уезжаю, но в том, что
преступление останется нераскрытым, будете виноваты только вы. И никто
     другой.
     Это  подействовало. Комаров-младший  назначил встречу у себя  дома,  но
просил  при подходе  к дому  привлекать как можно  меньше внимания. Пастухов
пообещал, но обещания не  выполнил.  Оставив "пассат"  за пару кварталов  от
места, он прошелся по улице Строителей (их оказалось три: просто Строителей,
Первая  улица Строителей  и Вторая улица Строителей), по  пути  спрашивая  у
встречных прохожих,  как  пройти  к дому  номер 17,  где  жил  Комаров.  Ему
подробно объясняли, а напоследок обязательно спрашивали:
     -- А вы к кому? К Комаровым, что ль?
     Время для  визита Пастухов  выбрал  не раннее  и не позднее  --  начало
шестого вечера. Как раз в  это время и был убит Комаров. Он отмечал довольно
плотные сумерки, сгущенные наползавшим  с  Балтики туманом, тусклый и словно
бы радужный свет уличных и домовых фонарей -- свет, в котором идти-то было
     трудно, а уж про стрельбу и  говорить нечего. Всеобщий интерес прохожих
к нему,  чужому человеку,  разыскивающему дом Комаровых, сначала не вызвал у
него никакого удивления, более того, вообще не задержал его внимания.
     Едва ли не в первый же день по приезде в город Егоров  по настоятельной
просьбе  Пастухова принес  ему  ксерокопию уголовного дела, где были собраны
все материалы по  убийству Комарова, и  теперь Пастухов словно бы сверял то,
что он знает, с тем, что он видит. Все  свидетели (а их набралось с десяток)
в
     один голос твердили, что как раз в  это примерно время они возвращались
с автобусной остановки и никого постороннего на улице не видели. Следователь
прокуратуры не придал особого значения этим показаниям.  Слишком уж очевидно
профессиональным  был  почерк  убийцы.  А   таких  профессионалов  на  улице
Строителей, да и во всем городе К., по убеждению следователя прокуратуры, не
было. Для очистки совести следствие перетряхнуло все базы данных, запросило
     Зональный информационный центр, но и там ничего не нашли.
     Картина  вырисовывалась отчетливая и безнадежная для следствия: нанятый
киллер  прилетел  или приехал,  сделал свое черное дело и скрылся. Оставался
открытым вопрос о мотиве, но и здесь нашли выход. Его подсказал сын убитого,
заявивший, что Комарова убили по ошибке -- должны были убить его, а не отца,
убийца  просто   спутал.  Они  были  примерно  одного  роста,  оба  грузные,
основательной стати, оба носили похожие серые плащи, а "дипломаты"  у  них и
вообще были совершенно одинаковые: их по случаю (и с большой скидкой) купила
жена Юрия --  для мужа, а заодно  и для свекра. Мотивов же для покушения  на
Юрия  было предостаточно: он успешно занимался бизнесом, имел дело с портом,
покушение на него могло быть результатом внутренней бандитской разборки.
     Это заявление  сына потерпевшего  было  подарком для следователя.  Он с
чистой  совестью сунул папку в сейф  на  ту полку, где томились "висяки" или
"глухари"  -- дела зависшие, практически не имеющие шансов быть  раскрытыми.
Пресса поуспокоилась, начальство не  дергало,  понимая, что к чему,  так что
можно было  спокойно  заниматься  другими  делами, которых здесь, в портовом
балтийском городе, было предостаточно.
     Материалы   следствия   не   помогли   Пастухову  представить   картину
происшедшего.  Во-первых,  он  далеко   не  сразу  понял  смысл  милицейских
протоколов, написанных  таким языком, что  болтовня  его Настены на  их фоне
казалась поэмами Пушкина. Сбивали с толку и многочисленные ссылки на статьи
     Гражданского  и Уголовного кодексов, с которыми  Пастухову до  этого не
приходилось  иметь  дела.  Он  не  отбросил  документы,  нет,  он  их  самым
внимательным образом  изучил,  разобрался в  канцеляризмах  протоколов, даже
почти  во всех упоминаемых статьях Кодексов,  и  в конце концов общие выводы
следствия показались ему  правильными. И только вот теперь, когда  он шел от
автобусной остановки к дому Комарова и каждый встречный объяснял ему  дорогу
самым подробным образом, а заодно пытался выведать, к кому и по  какому делу
он идет,  у Пастухова  не то чтобы зародилось сомнение  в  правильности этих
выводов,  но как бы крошечная заноза попала в руку -- совсем крошечная: жить
можно, но все-таки беспокоит, все-таки что-то не совсем так.
     Уже подойдя к аккуратному особнячку Комаровых, Пастухов вдруг  вернулся
к автобусной  остановке  и еще  раз  повторил  путь, который  уже  проделал:
дотошно  выспрашивая прохожих об адресе, охотно отвечая, к кому он идет.  Он
даже придумал историю о дальнем родственнике Комаровых, с которым
     Пастухов недавно  виделся во  Владивостоке  и который при случае просил
передать  своякам  привет.  Он понял только одно, но понял  твердо:  не было
здесь никакого приезжего киллера. Его обязательно увидели бы и  приметили. А
это означало, что убийца -- местный, свой. На него никто не обратил внимания
именно потому, что он свой, примелькавшийся и потому  не вызвавший  никакого
интереса.
     В следственном деле, которое просматривал  Пастухов,  это предположение
не игнорировалось.  Но сыщики  города К.  единодушно  пришли  к выводу,  что
киллера  такой квалификации  в  городе  нет. Они  перетрясли  весь уголовный
контингент, связанный с "мокрыми" делами, но  там каждый раз  присутствовали
разбой, тупые бандитские нападения, не говоря про  пьяную поножовщину. А тут
работал холодный точный профессионал.
     Не было такого в городе К. Не было, хоть ты застрелись.

     На звонок Пастухову долго не открывали,  смотрели из глазка, таились за
дверью.  И лишь когда он напомнил,  что договаривался о встрече по телефону,
возня в прихожей усилилась, звякнуло железо, и Пастухов оказался в уютном
     просторном  холле,   украшенном  деревянной  прибалтийской  резьбой   и
уставленном картонными  коробками самых разных размеров. Жена Юрия Комарова,
маленькая остроносая пигалица,  поздоровалась с гостем и шмыгнула в соседнюю
комнату.  По тому, что  в двери осталась  щель в ладонь, Пастухов понял, что
она не хочет пропустить ни слова из разговора мужа с этим незваным гостем.
     Коробки,  частью  упакованные  и  обклеенные скотчем, а  частью еще  не
закрытые, полунаполненные, загромождали и гостиную, куда Юрий ввел гостя.
     -- Уезжаем, --  коротко объяснил он царящий в  доме беспорядок.  - Дочь
уже отправили. А теперь вот и сами.
     Он, вероятно,  ожидал вопроса, куда они уезжают, и  внутренне напрягся,
готовясь  как можно  убедительнее  соврать,  но Пастухов  не стал  ни о  чем
спрашивать.
     -- Если ваша жена хочет знать,  о  чем  мы  говорим, пусть  зайдет,  --
предложил он. -- Нет --  нет. По  крайней мере я буду точно знать,  от  кого
уходит информация.
     Юрий вышел в соседнюю комнату и через минуту вернулся.
     -- Она не хочет ничего знать. Она боится.
     --  Тогда  действительно  ей  лучше  ничего  не  знать,  --  согласился
Пастухов. -- Покажите мне последние фотографии вашего отца.
     Снимков  было немного,  с десяток.  На них Николай Иванович Комаров был
запечатлен  со  своими  студентами в  день  выпуска,  дома на  огороде и  на
крыльце. Единственное, чем он походил на сына, --  это была тучность. Причем
у обоих это была некая природная особенность организма, а не следствие
     переедания или лени.
     -- Есть  еще видеокассета,  -- вспомнил Юрий. -- Одно время я увлекался
съемками.
     -- Покажите, -- попросил Пастухов.
     На  кассете  Николай  Иванович  был  запечатлен с  сыном,  невесткой  и
внучкой, но больше всего -- со своими сортовыми тюльпанами. Юрий называл эти
сорта, названия были похожи  на названия духов  или дорогих французских вин,
но Пастухов ни одного из них не запомнил. Его интересовало совсем другое.
     -- Пройдитесь по комнате, -- попросил он, когда кассета закончилась. --
Просто пройдитесь. Взад и вперед.
     Несколько удивленный Юрий выполнил просьбу.
     -- А  теперь у меня к вам еще  одна просьба, -- продолжал  Пастухов. --
Сейчас мы  выйдем  и  вы запрете входную дверь так,  как  обычно  запирал ее
Николай Иванович, уходя из дома. И как он запирал  ее в тот  вечер. Наденьте
тот же плащ, возьмите в руки тот же "дипломат".
     От волнения Юрий не сразу попал ключом в замочную скважину.
     -- И что теперь? -- спросил он.
     -- Спускайтесь с  крыльца, -- скомандовал  Пастухов, хотя это было явно
лишним: пуля-убийца настигла Николая Ивановича именно в тот момент, когда он
запирал дверь.
     -- Все. Достаточно. Спасибо.
     Они вернулись в дом.
     -- Вы из ФСБ? -- спросил Юрий.
     --  Нет.  Но  расследование  этого  убийства  входит  в  мои  служебные
обязанности,  --  ответил  Пастухов, почти  не соврав.  --  Вы  не  замечали
последнее время странностей в поведении отца?
     -- За последние полгода  или даже  чуть больше в  его поведении не было
ничего,  кроме  странностей.  Он  был  историком.  И  по образованию,  и  по
профессии, и по складу  характера,  и  по  образу жизни. У  него  были  свои
радости, свои огорчения, но они не выходили за рамки его кабинета или
     библиотеки, в которой он работал. С миром его связывали только внучка и
тюльпаны. Особенно  после  смерти  жены. Мама умерла  восемь  лет  назад  от
сердечного приступа. Грустно  в этом  признаваться,  но  мы не были с  отцом
душевно близки. Когда пришли трудные времена, вся эта либерализация и так
     далее,  я занялся челночным бизнесом. И довольно удачно. Отец и понятия
не имел,  сколько я зарабатываю и, вообще,  что сколько стоит.  Он отдавал в
дом всю  свою зарплату, как делал  всю жизнь, остальное его не интересовало.
Единственной статьей его расходов были книги. Когда его привлекала
     какая-то книга, найденная у букинистов, он без всяких сомнений влезал в
долги,  а  потом  месяцами  давал  грошовые  уроки  немецкого  языка,  чтобы
расплатиться. Жаль, не могу вам показать, большая  часть книг уже упакована,
но в его библиотеке есть инкабулы, которых нет даже в Лондонской королевской
     библиотеке,  не  говоря про Ленинку.  Чтобы у вас  было представление о
библиотеке, могу вам  сказать одно: когда нам понадобились деньги, под залог
библиотеки отец без труда получил почти двести тысяч долларов.
     -- Зачем вам понадобились такие деньги? -- поинтересовался Пастухов.
     -- Возникла необходимость, -- ушел от прямого ответа Юрий.
     -- В чем  же  проявлялись его  странности? -- вернулся Пастухов  к теме
разговора.
     --  Во всем.  Он словно бы вылез из своего  архива и кабинета, изумился
происходящему и развил такую бурную деятельность, которой от него  не ожидал
никто. Для начала он дал мне пару коммерческих советов и настоял, чтобы я им
     последовал.
     -- Вы последовали?
     --  Да.  И  не  пожалел   об  этом.  Потом   он  занялся   общественной
деятельностью.
     -- Он захотел стать губернатором?
     Юрий даже засмеялся:
     -- Боже  сохрани.  Отец  -- губернатор! Да  он подал  бы  в отставку на
второй  день  после выборов. Впрочем,  шансы  его  на выборах были  даже  не
нулевыми, а отрицательными. Экология --  это, конечно, важная вещь, но город
волнует сейчас совсем другое.
     -- Для чего же он влез в предвыборную кампанию?
     -- Об этом я все время спрашиваю и себя. И не нахожу ответа.
     -- У вас была возможность спросить об этом отца.
     -- Я  спросил.  Он  ответил:  сынок, есть  вещи, которых тебе  лучше не
знать. Занимайся  своим бизнесом  и ни о  чем не думай. Я еще несколько  раз
заходил с разных сторон,  но ответа так и  не получил. При  том, что отец, в
общем, был очень открытым человеком и ценил мое внимание к его делам.
     -- С кем он был близок и мог быть откровенным?
     --  До конца, пожалуй,  ни с кем. Можно сказать, что он дружил с Игорем
Борисовичем Мазуром.  Это председатель объединения "Яблоко" в  нашем городе.
Он тоже завзятый библиофил, хотя его библиотека, конечно, и в сравнение не
     идет  с  библиотекой отца.  Последнее время  они  часто  встречались  и
спорили  о  предвыборных  программах  "Яблока"  и  "Социально-экологического
союза".  На  выборы  они хотели идти  в блоке,  но  потом что-то между  ними
разладилось, и  они разделились. На  мой взгляд, это не  имело  ни малейшего
значения, потому что ни у "Яблока", ни у "Социально-экологического союза" не
было  ни малейших  шансов пройти даже во  второй тур выборов.  И  вообще,  я
считаю, что все это
     глупые  игры,  которыми тешат  себя  взрослые  люди. Застарелая болезнь
"шестидесятников". Не доиграли в детстве. Теперь наверстывают упущенное.
     -- Почему разошлись "Яблоко" и "Социально-экологический союз"?
     -- Понятия  не  имею, -- не без  раздражения ответил  Юрий.  -- Я  знаю
только одно. Отец хотел,  чтобы "Яблоко" включило в  свою программу  один из
его пунктов, а Мазур был против. На этом  они  и разошлись. После этого отец
проявил совершенно неожиданную для него энергию, собрал необходимое
     количество подписей  и зарегистрировался как кандидат  в губернаторы от
"Социально-экологического  союза".  Отец  --  губернатор!  Этого  невозможно
представить. Впрочем, все это было из области  фантастики...  Чаю? Или кофе?
Или чего-нибудь выпить?
     --  Спасибо,  --  отказался  Пастухов.  --  Не  нужно  ничего.  С  меня
достаточно, что вы отвечаете на мои вопросы.
     -- Я делаю это,  чтоб выполнить долг перед отцом. И только. У  меня нет
никаких иллюзий. Убийца не будет  найден. Вы человек здесь чужой и просто не
представляете,  какие деньги  и  силы  здесь  задействованы. Сотни миллионов
долларов. Я говорю о порте. Если бы у нас были предвыборные тотализаторы, я
     бы  разбогател, потому что со  стопроцентной уверенностью могу сказать,
кто станет губернатором.
     -- Кто? -- спросил Пастухов.
     -- Хомутов. Нынешний губернатор, представитель движения НДР.
     -- Рейтинг у него -- всего 21 процент.
     -- Вы верите во все эти рейтинги? А я верю в реальность. Хотите пари?
     -- Нет, -- отказался Пастухов. -- Я спорю только тогда, когда  уверен в
успехе. А в успехе я уверен, когда  владею ситуацией. Сейчас же для меня все
как в тумане. Почему вы считаете, что губернатором станет Хомутов?
     --  Это очень просто. Для развития порта и вообще промышленности нашего
города,  как  и всей  России, нужны  иностранные  инвестиции. Извините,  что
говорю вам такие банальные вещи. Деньги могут дать только немцы. А если на
     выборах победах коммунист, наш город и вообще Россия, не получит от них
ни пфеннига. Я не считаю себя ни  демократом, ни коммунистом, но на их месте
я  поступил бы точно так же. Демократы разворуют часть денег. Увы, это факт.
Но часть все-таки пустят в дело. А коммунисты часть разворуют, а остальное
     расфукают   на   социальные   программы.   Им  же  придется   выполнять
предвыборные обещания. А где на это взять деньги?
     -- Имел ли Николай Иванович какое-нибудь отношение к порту?
     Юрий задумался и ответил не сразу:
     -- Скажем так: он видел порт в исторической перспективе.
     -- Какую программу он хотел предложить "Яблоку"?
     -- Этого я  не  знаю. Он  не объяснял, зная  мое нелюбопытство к  таким
вещам, а я не спрашивал.
     -- Давайте перейдем к последним дням, -- предложил Пастухов. -- Я знаю,
что  это  самые  тяжелые  воспоминания,  но  вам придется  вспомнить  все до
последней мелочи.
     -- Это мой долг перед отцом, -- согласился Юрий. -- Спрашивайте.
     --  Когда  у  Николая   Ивановича  возникла  мысль  баллотироваться   в
губернаторы?
     --  Незадолго  до конца  регистрации  кандидатов. До этого он ничего об
этом не  говорил и  даже,  по-моему, не думал. Потом произошло одно событие,
которое его не на шутку взволновало. Более того, он был возбужден так, как я
никогда в жизни не видел. Вообще-то он был спокойным и даже несколько
     флегматичным человеком.
     -- Что это за событие?
     -- По  форме оно  очень простое.  Утром он вышел к калитке, чтобы взять
газеты. Среди газет оказался довольно плотный пакет в коричневой  бумаге без
обратного  адреса и, по-моему, вообще без марок. Отец  всегда читал газеты у
себя наверху, в кабинете. Так было и в этот день. Но вдруг он спустился вниз
     и  сказал мне:  "Кажется, сбылись мои  самые  худшие предположения".  Я
спешил на работу, поэтому не стал  расспрашивать, а вечером отец ни на какие
мои вопросы не отвечал. Этого  конверта у него я больше не видел. Что было в
нем --  понятия не имею. О каких худших предположениях он говорил -- тоже. Я
знаю только одно: в  тот вечер он был у губернатора -- у Валентина Ивановича
Хомутова. Причем в неурочное время, вечером. Хомутов принял его, потому что
     они были очень давно знакомы и у отца учились оба сына Хомутова.
     -- В каком состоянии он от него пришел?
     -- Я бы сказал так: в угнетенном.
     -- Пакет был с ним?
     -- Нет.
     -- Выходит, он отдал его губернатору?
     -- Получается так.
     -- Он не сказал вам, что было в пакете?
     -- Нет.  Потом  последовала серия  оживленных переговоров с Мазуром.  И
только после этого отец решил выставить свою кандидатуру в губернаторы.
     -- Кто принес пакет -- неизвестно?
     -- Нет. Я  расспрашивал почтальоншу,  она говорит, среди газет никакого
пакета не было.
     --  После смерти отца  вы наверняка разбирали  его  вещи. Нашли вы этот
пакет?
     -- Нет.
     Пастухов внимательно  посмотрел на собеседника.  Не врет. Нет, не врет.
Устал, да, разговор был тяжелым. Но не врет.
     --  А  теперь   давайте   вернемся   к  последнему  дню.  Извините   за
настойчивость,  но  только у вас есть ключ к убийству. Ни  вы, ни я не знаем
даже  примерно, как выглядит этот ключ. Но он есть. У  вас  большой бизнес в
порту?
     -- Нет. Я арендую два лесовоза и  два танкера. По сравнению с тамошними
китами  --  сущая  ерунда. Поэтому  меня и  не трогают. --  Юрий  подумал  и
поправился: -- Не трогали. Ну, и шесть процентов акций  порта есть. Немного,
но все-таки. Это сегодня очень дорого стоит.
     -- Кто держит порт?
     --  Я  вам скажу, но это  должно остаться между нами. Есть там такой --
Кэп. В сущности, бандит, но  деньги заставили его стать политиком. Он больше
всех заинтересован в контракте с немцами. Поэтому я и сказал, что на выборах
     выиграет Хомутов. Вообще-то с  портом  ситуация сложная. Пятьдесят один
процент, контрольный пакет акций, остается пока у государства. Большую часть
пакета придется выставить на торги.  Ну  и, сами понимаете, новый губернатор
сумеет создать своим доброжелателям льготные условия тендера. Поэтому борьба
за  губернаторское  кресло  --   акция  не  политическая,  а  прежде   всего
финансовая. Тем более поразительно, что отец, прекрасно все это понимая, все
же туда полез!
     -- Как мне  кажется, Николай  Иванович был человеком,  не способным  на
спонтанные поступки, не способным потерять голову из-за ерунды?
     -- Да. Он был спокойным  и рассудительным человеком. Даже, я бы сказал,
несколько флегматичным. Впрочем, об этом, по-моему, я уже говорил.
     -- И  все же он ввязался  в предвыборную борьбу,  не имея  ни  малейших
шансов. Не видите ли вы в этом противоречия? -- спросил Пастухов.
     -- Вижу. Но объяснить не могу. Я очень много  об этом  думал. Нет, я не
нахожу никакого объяснения.
     -- Вернемся к последнему дню.
     --  Утром  у  отца  были две  лекции, потом  он  встречался  с  членами
орггруппы "Социально-экологического союза" -- в этот
     день расклеивали листовки с объявлениями о его встрече с избирателями в
актовом зале  института. Около четырех  вечера, когда мы  с  женой вернулись
домой,  он был  в  своем  кабинете, наверху,  готовился  к  выступлению.  Он
попросил мою жену погладить его лучший серый костюм и белую рубашку.
     Выступление было назначено на шесть часов  вечера,  но в начале пятого,
точно времени не  помню, вдруг раздался телефонный звонок.  Звонила женщина,
причем  явно  секретарша или, как сейчас говорят, референт или менеджер. Она
спросила, нельзя ли ей поговорить с Николаем Ивановичем Комаровым. Я крикнул
     отцу, чтобы  он  взял трубку, а свою здесь,  внизу,  положил  на место,
поэтому  разговора  не  слышал.  Минут  через  тридцать возле  нашей калитки
остановился автомобиль -- из  дорогих, тяжелый, иностранной марки. Возможно,
"мерседес". Гость зашел к отцу, и они  минут тридцать  разговаривали.  После
чего гость уехал, а отец переоделся и отправился на выступление.
     -- Кто был этот гость?
     -- Этого я вам не скажу.
     -- Кэп? -- попытался догадаться Пастухов, но Юрий только что руками  не
замахал:
     -- Ни Боже мой. Совсем  другой человек. Совсем! Но  скажу  то, что вам,
пожалуй, следует знать. В тот  день, когда отец получил пакет, и перед  тем,
как  ехать вечером  к  губернатору,  он приехал в  мой офис  в пароходстве и
попросил разрешения воспользоваться моим ксероксом. Он умел им пользоваться,
     потому  что  у них  в институте  стоит точно  такой же. Я,  разумеется,
разрешил. Работал он минут сорок, потом сказал "спасибо" и уехал.
     -- Что он переснимал? -- спросил Пастухов.
     --  Не  знаю.  День  был суматошный, задерживалась  загрузка двух наших
лесовозов, так что мне некогда было отвлекаться.
     -- Ваша секретарша могла увидеть, что он переснимает?
     --  Вряд ли.  Во-первых, аппарат стоит  в  моем  кабинете. А во-вторых,
секретарша все время висела на телефоне,  ей не до этого было. Я  же говорю,
что день выдался просто сумасшедший.
     --  Не  допускаете  ли вы, что  отец делал  копии тех самых документов,
которые получил утром?
     --  У меня  была эта мысль. Но  на выступление  он вышел  с несколькими
листочками тезисов. И  все.  После убийства  при нем  никаких документов  не
оказалось.
     -- Их могли взять из кармана плаща, -- предположил Пастухов.
     --  Могли, --  согласился  Юрий. -- Если бы хотели убить его. Но хотели
убить меня.
     --  Какой  разговор  был  между гостем  и  вашим  отцом?  --  продолжал
расспросы Пастухов. -- С криками, угрозами? Вы могли это слышать снизу.
     --  Нет. Обычный  спокойный  разговор. И провожал его  отец  совершенно
спокойно, а на пороге пожал руку. Они не ругались и не ссорились, нет.
     -- Вы так и не скажете мне, кто был этот гость?
     --  Не скажу. Но объясню почему.  Может быть, ваше  расследование будет
удачным. Но, скорее  всего, нет. А  последствия его  выйдут боком мне и моей
семье. А я люблю свою семью и хочу ее оберечь. Не осуждайте меня за это.
     -- Я вас не  осуждаю, -- сказал Пастухов. -- Напротив. На вашем месте я
поступил бы точно так же.
     -- У вас есть еще вопросы?
     -- Нет.  У  меня есть  один совет. Не  нужно  вам  никуда уезжать.  Вам
нравится здесь?
     -- Да, -- ответил Юрий.
     -- Ну и живите на  здоровье. Никто вас не тронет. Потому что  вы никому
не нужны.  Вы  вбили  себе  в  голову,  что  хотели  убить  вас.  Нет,  Юрий
Николаевич, хотели убить не вас, а вашего отца. И убили.
     -- Вы в этом уверены?
     Пастухов мог бы  объяснить  этому большому,  загнанному  в  угол  своим
страхом  человеку,  что  ни  один  профессионал  даже  в густой  темноте  не
перепутал  бы  его с  отцом, будь даже  на  них одинаковые  парики. Человека
рисуют не одежда и внешность, а гораздо в большей степени -- психофизика его
     движений: походка,  манера сутулиться или распрямлять плечи, еще тысячи
малозаметных деталей, которые для любого профессионала очевидны, как крупный
текст в детской книжке. Но он не стал ничего объяснять. Лишь повторил:
     -- Да, уверен.
     -- Почему-то я вам верю, -- подумав, проговорил Юрий.
     --  Потому   что  я  говорю  правду.  А  правду  не  нужно  подкреплять
доказательствами. Она говорит сама за себя. Проводите меня.
     Туман  на улице  сгустился так,  что  фонари были  словно  бы  окружены
радужными  оболочками.  Юрий  погремел замками,  отпирая калитку, и выпустил
гостя.
     -- Спасибо вам, -- сказал он, протягивая широкую крепкую руку.
     Пастухов задержал его ладонь в своей и быстро спросил:
     -- Гостем Николая Ивановича в тот вечер был губернатор?
     Юрий помолчал и ответил:
     -- Да, Валентин Иванович Хомутов.

     <b>II</b>

     Пастухов не стал  придумывать никаких фокусов, чтобы добиться встречи с
губернатором. Он попросту появился в его секретариате во второй половине дня
и предъявил старшему референту книжечку с тиснением КПРФ на обложке.
     --  Начальник  охраны  Антонюка,  --  представился  он.  --  Мне  нужно
поговорить с губернатором.
     Золотой карандашик старшего референта застыл над блокнотом:
     -- О чем?
     -- О вопросах его безопасности.
     -- Вы не могли бы более подробно изложить тему своего разговора,  чтобы
я могла передать ее шефу?
     -- А вы в этом что-нибудь понимаете? -- спросил Пастухов.
     Сложная прическа  на  голове старшего референта  качнулась  и  едва  не
рассыпалась от возмущения. Но она овладела собой.
     -- Чтобы сообщить шефу  тему  вашей беседы,  вовсе  не обязательно быть
специалистом в вопросах охраны. Итак?
     -- Передайте, что  я хочу обсудить  с ним проблемы блокирования объекта
угрозы на дальних обводах, -- вежливо сказал Пастухов.
     Она   сделала   несколько  стенографических  загогулин  в   блокноте  и
величественно  уплыла  в кабинет,  отделенный от приемной  массивной дубовой
дверью с бронзовыми ручками.
     Резиденция  губернатора  размещалась  в  бывшем  здании   обкома  КПСС.
Несмотря на  современную мебель и  какие-то экзотические  многолетние цветы,
расставленные в  торцах  коридоров  и в  приемных, в  здании  был неистребим
казенный дух, дух присутственного места, враждебный любому
     вошедшему. Не потому, что человек вошел с каким-то делом, которое может
отвлечь  обитателей  этого места от  их  важных обязанностей,  но  уже  само
появление постороннего, человека с улицы, вызывало волны враждебности. Любой
посторонний, будь он проситель или предлагатель чего-то полезного, был
     враждебен  каждому  сантиметру этого  здания.  Он  был неуместен здесь.
Несмотря на то что милиционеров у входа давно уже заменили прилично одетые и
вежливые охранники и не меньше двух или трех раз  сменились все секретарши и
начальники канцелярий,  этот дух  враждебности  к каждому вошедшему с  улицы
человеку  все  же  не выветривался,  он незримо  присутствовал  в  атмосфере
губернаторской резиденции, невольно заставляя вспомнить времена, когда перед
     входом  в  это массивное здание красовалась вывеска "Областной  комитет
КПСС", а на шпиле над зданием реял красный флаг.
     Через минуту старший референт выплыла из кабинета и сообщила Пастухову,
стоя у открытой двери:
     -- Заходите. Валентин Иванович вас ждет.
     При этом вид у нее был  такой обескураженный, что две другие секретарши
(или младшие референты) сделали вид,  что  крайне заняты своими  бумагами --
настолько, что им некогда даже взгляда поднять на свою начальницу.
     Только два телохранителя губернатора  как полулежали в  креслах в  углу
приемной, перемалывая  мощными челюстями  жвачку,  так и остались в  той  же
позе, никак не прореагировав на происшедшее.
     Губернатор сидел  за  массивным, сталинских времен письменным столом --
высокий сухощавый пятидесятилетний мужчина в свежей крахмальной рубашке и  с
распущенным узлом галстука. Поддернутые белоснежные манжеты были скреплены
     красивыми  запонками из какого-то уральского самоцвета в серебряной или
мельхиоровой  оправе.  Подглазья  набухли,   были  темными,  как  у   людей,
страдающих почками. Пастухов обратил внимание,  что  пишет он не шариком,  а
красивой, с золотой отделкой самопиской. И это ему почему-то очень
     понравилось, хотя сам  он писал  мало и ему было в  высшей  степени все
равно, чем писать -- лишь бы писало.
     Увидев  посетителя,  губернатор поднялся из-за стола,  вышел  навстречу
гостю и пожал ему руку.
     -- Даже думать не хочу о  той чуши, которую вы сказали моему референту.
Но если начальник охраны моего соперника просит о встрече -- значит, у  него
есть на то причины. Излагайте. Кофе? Чай?
     -- Спасибо, ничего, -- отказался Пастухов.
     --  Тогда  пойдемте сюда, -- предложил губернатор.  Он открыл небольшую
дверцу в  торце  своего  кабинета,  и  они  оказались в  небольшой  комнате,
обставленной  как столовая или  гостиная: с  буфетом,  диваном  и  обеденным
столом на шесть персон. Пастухов понял, что это была  комната отдыха, какие,
как  он  слышал,  являлись  обязательной  принадлежностью кабинетов большого
начальства. Впрочем,  слышать-то слышал,  но бывать в них ему не приходилось
ни разу.
     Губернатор достал  из буфета початую бутылку коньяка и  два хрустальных
фужера, щедро налил в оба и жестом предложил не стесняться.
     -- Спасибо, не пью, -- отказался Пастухов.
     -- На работе? -- уточнил губернатор.
     -- Нет, практически вообще. Ну, глоток на поминках...
     -- Почему?
     Пастухов  понял,  что  должен  искренне  отвечать на  все вопросы, даже
пустяковые, если он хочет получить искренние ответы на свои.
     -- У меня отец от водки сгорел.
     -- Боитесь повторить его судьбу?
     -- Не боюсь. Не хочу, -- уточнил Пастухов. -- Есть и еще причина. Когда
я  выпью, во  мне поселяется как бы другой человек. И он мне не нравится. Он
мне мешает жить, думать, делать свое дело.
     --  Спасибо  за  откровенный  ответ.  А  вот  мне этот  другой  человек
нравится.  Он свободен, весел, раскован. Может легко позволить себе то, чего
я в нормальном  состоянии позволить себе не могу.  Да, нравится. Поэтому я и
пью.  --  И  в  доказательство  губернатор  одним  махом  опрокинул  в  себя
содержимое фужера. -- Давай  выкладывай. Зачем  начальнику  охраны  Антонюка
понадобилась встреча с губернатором?
     -- У меня  есть несколько вопросов. Но прежде -- один совет. Немедленно
смените ваших мордоворотов. Я имею в виду охрану.
     -- Почему?
     -- Перед тем как встретиться с вами,  я  прошел два поста.  Один --  на
входе.  Ладно,  не будем  к ним  придираться, хотя  заметить, что у человека
оружие,  --  для  этого  никакого  металлоискателя  не  нужно.  Для опытного
человека.  Второй пост -- на  этаже возле  вашего лифта.  Та  же  картина. И
наконец, двое ваших охранников в приемной. Но они-то должны были хотя бы
     обыскать посетителя. Тем более что посетитель незнакомый. Я не принес с
собой сюда оружия только потому, что оно мне не нужно. А если бы было нужно?
     -- Ты считаешь, что моей жизни угрожает опасность?
     -- А вы считаете -- нет? Тогда просто увольте лишних людей.
     -- Ты не ответил на мой вопрос.
     --  Да,  считаю,  -- сказал Пастухов.  -- Поэтому ваших охранников я не
уволил бы, а сменил.
     -- Где я возьму других?
     -- Я вам пришлю пару моих ребят. Из Москвы. Они придут и скажут, что от
меня.
     -- Твоих -- что это значит?
     -- Мы вместе воевали в Чечне.
     -- Я так и подумал, что ты из военных. Кем ты был?
     -- Капитаном спецназа.
     -- Тебе же не больше 27--28 лет.
     -- Двадцать семь. Чин капитана я получил в двадцать два.
     -- Так-так. Тем более интересно с тобой поговорить. Твои  ребята с меня
небось три шкуры сдерут?
     -- Нет, всего по пять тысяч долларов.
     -- За две недели работы?! -- изумился Хомутов.
     -- Когда вы  нанимаете специалистов экстракласса, вы удивляетесь, что у
них высокие расценки?
     -- А они экстра-класса?
     -- Таких в России не наберется больше десятка.
     -- Убедил, -- подумав, сказал Хомутов. -- Да, убедил. Почему-то  я тебе
верю. Столько же тебе платит Антонюк?
     -- Это не тема нашего разговора. Тем более что платит не он.
     -- А кто?
     -- Этого я не знаю. И до вчерашнего дня не хотел знать.
     -- Что случилось вчера?
     -- Я  разговаривал  с сыном  Комарова. Он рассказал, что за полчаса  до
убийства вы беседовали с Комаровым у него дома.
     -- Да, я встречался с ним.
     -- Дня за три до этой встречи он отдал вам некий пакет.
     -- Допустим.
     -- Что было в этом пакете?
     -- Ты никогда об этом не узнаешь. Есть вещи, которые остаются тайной на
десятилетия. Это -- одна из таких вещей. И не потому, что я этого хочу. Нет,
это  диктуется  логикой  государственного развития.  Ты  понимаешь,  о чем я
говорю?
     -- Понимаю. Но  мне  плевать и  на государственное  развитие  и  на его
логику. В этом пакете -- тайна гибели Комарова. И я узнаю ее. Иначе я просто
не смогу выполнить работу, для которой меня наняли. А я привык добросовестно
относиться к своей работе.
     Губернатор  плеснул в  свой фужер  еще  коньяка,  выпил  без закуски, с
удовольствием закурил  и проговорил,  благожелательно  щурясь сквозь дым  на
Пастухова:
     -- А ты мне нравишься, парень. В молодости я был такой же. Есть цель --
ее нужно достичь. Все остальное не суть важно. Лишь позже я  понял,  что все
остальное может  быть важней сути.  Ты этого  пока  не  понял.  Ну  и ладно,
поймешь. Про пакет я могу тебе только одно сказать. Даже если я тебе его дал
бы, ты все равно бы там ничего не нашел.  Там нет причины  смерти  Комарова.
Верней,  она есть,  но далеко  за  рамками документов, которые  были  в этом
пакете. Скажу тебе больше. Если бы этот пакет  попал в  руки любого  другого
человека,  то   вообще   ничего  бы  не   произошло.   Трагическое  стечение
обстоятельств. Комаров оказался в нужное время в нужном месте. Это и стало
     причиной его гибели.
     -- Вы согласны, что его убили?
     -- Кто же с этим не согласен?
     -- Что убийство было заказным?
     -- Об этом мне говорили в управлении МВД.
     -- Что оно было выполнено профессионалом высокого класса?
     -- И об этом был разговор.
     -- Кто вместе с вами ездил к Комарову?
     -- Я был  один. Он специально попросил об этом. Был только водитель, но
он не выходил из машины.
     -- В  разговоре  с Комаровым вы  не достигли того результата,  которого
добивались.  Кого  и как вы  информировали о  том,  что разговор  фактически
закончился ничем?
     -- Да  ты,  никак,  меня  обвиняешь  в убийстве Комарова? -- благодушно
предположил губернатор.
     -- Не  вас.  Но того, кто был с вами. Или того, кто, к примеру, стоял в
кустах сирени и ждал вашего знака.
     Губернатор нахмурился:
     --  Ты  выстроил  у  себя  в  мозгу  какую-то схему  и  ищешь  под  нее
доказательства.
     -- Помогите мне ее разрушить.
     -- Не очень понимаю, почему я вообще трачу время на разговор с тобой.
     -- Я вам скажу, -- предложил Пастухов. -- Хотите?
     -- Попробуй.
     --  Потому  что  вы  честный  человек.  Вы  действительно  напрямую  не
задействованы в убийстве  Комарова, но косвенную вину все-таки  чувствуете и
стараетесь  всеми  способами от нее  отделаться.  И  разговором  со  мной, и
коньяком.
     Губернатор махнул рукой, обтянутой накрахмаленной манжетой с  красивыми
запонками:
     -- Убирайся.  Мне  больше не о чем с тобой разговаривать. Уверяю, что я
никому  ни  полслова не сказал  о  разговоре  с  Комаровым и о  том, чем  он
закончился. Ни полслова. Это я тебе говорю. А любой другой  человек в городе
подтвердит, что моему слову можно верить.
     -- А пакет с документами?
     -- Я в первый же день передал его в Москву.
     Пастухов встал.
     -- Я все равно узнаю, что было в том пакете, -- предупредил он.
     -- Да не было там ничего. Ничего, понимаешь? Там были бумаги пятилетней
давности, которые к нынешним делам практически не имеют отношения. Если бы я
мог тебе дать этот пакет, то через пять минут ты отложил бы всю эту
     макулатуру в сторону.
     -- Почему вы  не хотите снова стать губернатором? Это желание пропало у
вас после встречи с Комаровым или раньше?
     -- Хватит, нахлебался. Я строитель. Понимаешь? Всю жизнь  я строил дома
для  людей.  Перед  сдачей дома обходил все квартиры, смотрел,  не  криво ли
наклеены обои, хорошо ли закрываются форточки и балконные двери. У меня и на
     секунду  не было сомнений  в  правильности и праведности  моего дела. А
здесь всего за четыре года я хлебнул столько говна, сколько другой и  за всю
жизнь  не  нахлебается. И  главное  --  все  зависит  не  от меня.  Зарплату
задерживают -- Минфин денег не перечисляет. А  виноват кто?  Я. Производство
останавливается.
     Кто виноват? Я. Область одна из первых в России по сбору налогов. А что
мы имеем  от этих налогов? Дырку от бублика. И кто виноват? Тоже я. Я всегда
был  демократом.  А сейчас даже  не знаю, кто я.  Полукоммунист, полуфашист,
полулиберал,
     полукапиталист.
     -- Я был на ваших предвыборных встречах. Вы  не производили впечатления
человека, который поставил крест на своей карьере, -- заметил Пастухов.
     -- А сейчас произвожу?
     -- Да. Что вы узнали такого, что отбило вам руки?
     -- Все,  парень.  Закончен наш разговор. Больше я тебе ничего не скажу.
Сам сможешь что-то узнать -- дам подтверждение. Не сможешь -- извини. Это не
моя тайна. Да и тайны тут нет. Ребят, которых обещал мне в охрану, пришлешь?
     -- Обязательно.
     -- Вот за это спасибо.
     Губернатор  проводил  Пастухова  до  двери кабинета, пожал  ему  руку и
вернулся в кресло, на спинке которого висел его пиджак.
     -- Секунду! -- сказал  Пастухов старшему референту и  снова всунулся  в
кабинет.
     -- Валентин  Иванович, последний вопрос. После разговора с Комаровым вы
дали кому-нибудь какой-либо знак?
     -- Я не слышал этого вопроса. И вообще больше тебя не видел, -- ответил
Хомутов.
     Пастухов  вышел  на  просторную  площадь, ощущая  освобождение  от  той
тягости, которую нормальный человек всегда испытывает в казенном доме.

     Разговор с губернатором дал даже больше, чем Пастухов ожидал. Теперь он
не  сомневался, что ключ к разгадке убийства  Комарова, а следовательно,  ко
всей истории -- в документах, о которых говорили Юрий Комаров и губернатор.
     Что  это  за  документы  пятилетней  давности,  какого  рода -- об этом
Пастухов  понятия  не  имел. Кто-то передал их Комарову. Кто? Кстати, почему
именно  Комарову,  а  не   кому-то  другому?  Комаров  попытался  как-то  их
использовать. Возможно, в разговорах с главным здешним "яблочником" Мазуром,
а решающий  шаг сделал, встретившись  с губернатором. Сразу после  последней
встречи с губернатором Комаров был убит. Что  произошло? Какую роль во  всем
этом сыграли злосчастные документы?  А  они непременно сыграли какую-то роль
--
     таких случайностей  просто  не  существует  в природе. И ученый Комаров
недаром же  вызвал к себе домой губернатора, и недаром  же тот приехал, хотя
мог назначить встречу у себя в резиденции и в  более  удобное время. Значит,
что-то поджимало? Что?
     И сами документы. Копии  их  исчезли. А  они были, Юрию незачем  врать.
Значит, убийца вынул их из кармана плаща Комарова?
     Все было  туман,  непроницаемая водяная  мгла, наползающая  на  город с
Балтики.
     Туман. Сплошной туман.
     И вот еще какая мысль копошилась в мозгу  Пастухова, пока он  осторожно
вел "пассат" к гостинице  "Висла". Когда  переговоры губернатора с Комаровым
закончились  безуспешно,  как  вел  себя  губернатор?  Плюхнулся на сиденье,
хлопнул дверцей, закурил и скомандовал: "Домой" или "На работу"?
     Мог  ли  водитель  по  его  движениям  и  настроению  понять,  что  шеф
недоволен, а следовательно -- что разговор был неудачным?
     Губернатор  понравился  Пастухову.  Он верил в  это  сразу  возникающее
расположение   к   людям.   Случалось,   он   ошибался,   когда    испытывал
настороженность и  даже  неприязнь  к тому, кто оказывался в конечном  счете
нормальным и даже приятным. Но ни разу в жизни не оказался негодяем человек,
который ему сразу понравился. Ни разу. Это не означало, что Пастухов сразу
     лез  с объятиями и откровениями, напротив  -- он долго к этому человеку
присматривался  и,  лишь  когда  убеждался в  своей  правоте,  делал  шаг  к
сближению.
     Так он набрал команду,  лучшую  в спецназе Чечни. В Чечне были ребята и
посильней,  но такой  слаженной,  сработанной и  поэтому способной выполнить
самое сумасшедшее задание группы не было ни у кого.
     Так  он  отбирал  и друзей. Не друзей -- друзьями  его были только Док,
Артист, Боцман и Муха да погибшие Тимоха с Трубачом, -- но людей, которых он
допускал в свой круг общения.
     Поэтому он сразу отмел причастность  губернатора к организации убийства
Комарова.  Не тот  человек. Нет, не тот.  Но  кто-то  же  дал  знак  убийце?
Отмашку, жест, наклон головы. Не было ни малейших сомнений в том, что знаком
к убийству послужили неудачные переговоры губернатора с  Комаровым. Причем к
убийству  не  случайному,  не  спонтанному, а  тщательно  и  профессионально
подготовленному.
     Убийство  произошло  за  полчаса  до  первого  публичного   выступления
Комарова перед  своими избирателями и минут через пятнадцать после того, как
от дома Комарова отъехал губернаторский "мерседес".
     Кто мог дать с