оводились согласно требованиям коммунистического режима. 22 июля. Коммунистическая Государственная дума приняла обращение к Верховному Совету СССР с просьбой принять Эстонию в состав Союза ССР в качестве одной из союзных республик. 23 июля. Государственная дума национализировала землю, предприятия и финансовые учреждения и приняла к сведению информацию об отставке президента К.Пятса. 30 июля 1940 года. Константина Пятса депортировали в Советский Союз. 6 августа 1940 года. Эстонская ССР была принята в состав Советского Союза в качестве 16-й союзной республики. Из: Н.Мае . "Kuidas koik teostus. Minu malestused" ("Кдк^се осуществилось. Мои воспоминания"), Stockholm, Valis-Eestija 1ШР,1993^NoШ51.(п^ Пяте расказал мне об ультиматуме русских. Сказал, что в середине недели в Таллинн приедет Жданов и что он отозвал из Москвы в Таллинн Рея, чтобы тот сформировал новое правительство, которое было бы для русских приемлемым. Затем я передал ему то, о чем сообщил мне курьер и о чем я слышал в Германии. Пяте сказал, что теперь, видимо, уже поздно. Теперь он уже не может покинуть родину, не может он и принять какое-либо решение до переговоров со Ждановым. Он ожидает Рея, чтобы получить более точную информацию о том, что же произошло. Пока у него какие-либо известия из Москвы отсутствуют. Кроме того, он хочет услышать требования Жданова. Спросил, согласен ли я поехать вместо него в Германию вести переговоры. Он даст соответствующие полномочия и, на основании наших предыдущих контактов, уверен, что я приду к правильному решению. Я согласился. <...> Все произошло так. Приехал Жданов, приехал и Рей. Поскольку Жданов не принял правительства Рея, то нельзя было сообщить в открытую, для чего Рей приехал в Таллинн. Затем последовала "революция" и "мощная" манифестация на площади Свободы. Мы пошли на нее посмотреть. Д-р Рютман, Пукк и я. Площадь Свободы была пуста, только сзади, где-то около церкви Яани стоял автомобиль и вокруг него - сотня-другая людей. На крыше автомобиля какой-то человек размахивал красным флагом и держал речь. Мы огляделись. Внезапно оратор слез с крыши автомобиля и туда взобрался русский офицер в форме. Пукк вздрогнул и сказал, что теперь дело серьезное, раз Красная Армия вмешивается в открытую, и предложил нам пойти вместе с ним в контору, которая находилась поблизости, на углу улицы Суур-Карья. Пукк думал, что другие наверняка тоже туда явятся. Когда мы туда добрались, министр внутренних дел Юрима рассказал, как накануне поздно вечером к нему пришел какой-то русский комиссар и не снимая фуражки потребовал, чтобы ему выписали официальное разрешение провести завтра на площади Свободы демонстрацию. Юрима объяснил, что проведение всяческих собраний под открытым небом запрещено приказом главнокомандующего, поэтому он такого разрешения дать не может, это может сделать только главнокомандующий. Комиссар сказал, мол, садитесь за стол и сейчас же пишите нужное разрешение, "иначе я вас арестую". И министр внутренних дел нашего независимого государства не отправил русского ни к его послу через министра иностранных дел, ни к главнокомандующему или президенту, а сел за стол и написал противозаконное разрешение. Положение было вполне ясным, если русский комиссар в мундире, не снимая фуражки, мог угрожать ему арестом. Потом все пошло очень быстро. Из тюрем освободили заключенных красных. <...> По прибытии танков процессия двинулась к Пятсу, в сторону дворца Кадриорг. На следующий день у власти было правительство Вареса, и я подумал, что стою перед лицом серьезных Х.Мяэ - руководитель Эстонского самоуправления в период оккупации Эстонии Германией (1941-1944 гг.). - Прим. сост. 265 событии, вопреки своим ожиданиям, и что о тонкостях, которые обсуждались в понедельник, теперь не может быть и речи. Из: A.Roolaht. "Nil see oil... Kroonika iihest unusttis^Wva nwetud ofostust" ("Так это бьпло ... Хроника одной эпохи, преданной забвению"), Tallinn, ^erwoiUket, 1990, с. 354-35S. {пер. с -лет.) [1] . [:] : [1]' [::] ^' :' ~ ^ [::;;] [;1] ' [111] . : -[1]; [1] , , Как на самом деле происходило установление диктатуры пролетариата в Эстонии, можно прочитать и сейчас в номерах "Paevaleht" за 20, 21 и 22 июня 1940 года; они увидели свет без цензуры, и приведенным в них фактам можно доверять. Оттуда я узнал, что оратором, выступавшим на площади Свободы, был секретарь-делопроизводитель таллиннского профсоюза портных Оскар Пярн. В конце его речи прозвучала благодарность "Красной Армии и ее вождю Ворошилову". Наконец, поприветствовали еще Сталина, Молотова и Жданова, затем последовали продолжительные овации. Потом через бульвар Каарли ко дворцу Тоомпеа, а оттуда - по Пикк Ялг, улице Пикк, бульвару Мере и Нарвскому шоссе ко дворцу Кадриорг двинулась процессия. Ее все время сопровождали броневики. После того, как президент уехал с Тоомпеа, разошлось также большинство членов правительства. Поэтому-то двери и окна Белого зала были открыты настежь. Картина, открывшаяся взору очевидцев, была необычной, ведь мы не видели красных флагов на улицах с 1924 года. На лестнице православного собора, находящегося напротив дворца, собралось множество любопытствующих, следивших за ходом процессии, они пели эстонский гимн и скандировали: "Да здравствует свободная Эстония!" Но на пригорке улицы Команданди стоял броневик Красной Армии, дуло его пулемета было угрожающе направлено в сторону дворца Тоомпеа. Довольно скоро от колонны демонстрантов отделилась группа людей во главе с Неэме Руусом и Максимом Унтом, которые прошли в Белый зал и потребовали от премьер-министра Юри Улуотса формирования нового, народного правительства. Улуотс ответил, что осуществление подобных государственно-правовых актов, то есть роспуск старого правительства и назначение нового, не входит в компетенцию находящегося у власти премьер-министра - это может сделать только президент республики. Больше говорить было не о чем, Руус и Унт ушли. После этого движение процессии продолжилось. Премьер-министр Улуотс курил одну папиросу за другой. Время от времени он выходил на балкон дворца и наблюдал за движением процессии. Почему он стоял там один, неизвестно. Рядом с ним должен был бы стоять, по крайней мере, адъютант. Министр иностранных дел Пийп сидел в углу Белого зала и плакал. Наш начальник, министр без портфеля Антс Ойдермаа, которого, как видно, ничем нельзя было выбить из колеи, смотрел из окна на проходящую процессию и говорил мне и Раудма: "Ребята, дело в ж...! Это конец! Они теперь пойдут к президенту. Берите с собой барышню Кааренд и поезжайте в Кадриорг. Пяте, наверное, захочет сказать речь. Пусть Кааренд запишет ее, а вы сделайте репортаж. Юрима хотел, чтобы я провел здесь совещание редакторов ежедневных газет о том, как публиковать все это в завтрашних выпусках..." Из: "1940s, в Эстонии...", с. 93-94, 116-117. Выписка из биографии Максима Унта Я вступил в контакт с посольством Советского Союза в 1932 или 1933 году. Оттуда я получал подпольную литературу от тов. Клявина, которую распространял. Я распространял подпольную коммунистическую литературу. Я передавал различные данные посольству Советского Союза, например, о перевороте Пятса, военные и другие через тов. Клявина и других. Я предоставлял данные также через тов. Истместьева.* <...> П.Изместьев. - Прим. сост. 266 18 июня 1940 года я получил приказ по телеграфу и телефону явиться в Таллинн, который сразу же и исполнил. В Таллинне я встретился с тов. Сяре. Я знал о нем и раньше. У меня были встречи и с тов. Лауристином. Вызвали меня тов. Руус и Истместьев. Вечером 18 июня я встретился с тов. Бочкаревым, который спросил меня, согласен ли я стать министром внутренних дел. Я сказал, что, если мне доверяют, то я возьму это задание на себя. 19-го июня я встретился с тов. Ждановым два раза и, кроме этого, с тов. Бочкаревым. 20-го июня было две встречи с тов. Ждановым, а также с тов. Бочкаревым, и вечером того же 20-го июня тов. Жданов дал мне задание организовать в течение ночи митинг и демонстрацию к 21 июня. Получив распоряжение, я сразу же приступил к его выполнению и сообщил тов. Сяре об этом. Ночью все приготовления были проведены как в Таллинне, так и в провинции, и 21 июня надо было установить власть, что и было мною сделано. После этого я много раз сталкивался с тов. Ждановым. С этого времени я работаю над поручениями, которые на меня возложила партия. М.Унт Из воспоминаний А.Резева Чувствовалось, что т. Бочкарев имел представление о лицах демократического уклона или в какой-то мере находящихся в оппозиции с пятсовским режимом. Помимо К.Сяре и И.Лауристина, он поддерживал связь с А.Руусом, М.Унтом и др. <...> Что касается личного состава правительства И.Вареса, думается, что при его составлении руководствовались внутри- и внешнеполитическими соображениями. Сколько мне известно, в этом вопросе мнение И.Лауристина и других членов руководящего партийного центра не запрашивалось. Может быть, советовались по этому вопросу с Сяре, который в это время был уже в Таллинне и выдавал себя за представителя Коминтерна. Записано в 1951 г. Из: "1940. aasta sundmused NigolAndreseni kirjapanekus" ("События 1940 года в изложении Ниголя Андрезена."), "Rahva Haiti" (Таллинн) от 21-22 июля 1989 г. (пер. сэст.) 20 июня ближе к вечеру за мной приехал П.Изместьев, чтобы отвезти меня в посольство Союза ССР, как он сказал, по приглашению А.Жданова. Я знал о том, что А.Жданов в Таллинне. А.Жданов принял меня вместе с послом Никитиным, и наши переговоры продолжались около двух часов. Жданов сказал, что в Эстонии необходимо создать новое, по-настоящему демократическое правительство, а затем начал расспрашивать меня о способностях и деятельности отдельных людей. Он спросил мое мнение о И.Варесе как о премьер-министре. Я ответил, что очень доверяю Й.Варесу, однако мне известно, что ему чужда всякая административная деятельность, и боюсь, что у него могут возникнуть затруднения. Профессора Нуута я лично не знал, но будучи наслышан о нем, дал ему позитивную оценку. "Кто больше известен в народе, Нуут или Семпер? - прозвучал вопрос. "По моему мнению, Семпер", - ответил я без колебаний. Насколько я знаком с профессором Круусом? Я ответил, что мало встречался с ним лично, охарактеризовал его как историка, сказал о его антипятсовских выступлениях. Все это Жданову было известно. Мог бы я порекомендовать Крууса в члены правительства? Я побоялся это делать и сказал об этом, я не был близко знаком с Круусом. Так мы обсудили еще многих, среди них был ряд военных, о которых я ничего сказать не мог: у меня вообще не было знакомых военных, особенно среди высшего командного состава. Далее меня попросили охарактеризовать И.Нихтига (которого я немного знал и сыну которого той весной давал уроки). Я ответил, что он аполитичный делец. Под конец меня спросили, какое министерство я сам мог бы возглавить. "Я об этом не думал", -ответил я. "Пора было бы подумать", - и он предложил мне министерство иностранных дел. "Это же самая незнакомая для меня область, - ответил я, - если я с чем и попаду впросак, то в 267 первую очередь с этим министерством". "Не беда, - утешил Жданов, - газеты читаете, во внешней политике ориентируетесь, а это главное..." <...> Здесь мне вспоминается еще одна направляющая беседа, в которой я принимал участие. В конце июня-начале июля я был у Жданова и, покончив с неотложными делами, сказал ему, что мне необходима долгосрочная ориентация, например, в течение какого времени мы должны подготовить вхождение Эстонии в Советский Союз. Жданов поправил меня, не столько в языке, сколько по существу, вместо "вхождение" сказав "присоединение", и тем самым сделал ударение на методах этого присоединения. Это помогало хорошо сориентироваться, хотя я сам и не говорил на эту тему, кроме как с А.Абеном после его недавнего возвращения из Швеции. Я вкратце известил его, что ближайшая цель нашей политики - осуществить присоединение Эстонии к Советскому Союзу, с чем он также полностью согласился. Ноябрь,1955 Из: "Eesti riikja rahvas II maailmasojas" ("Эстонское государство и эстонский народ во второй мировой войне"), 3 kd., Stockholm, Kirjastus EMP, 1956,1k. 26-30. (пер. с зет,) Захват радиовещания А.Каськ Государственное радиовещание было одним из тех учреждений, которые столкнулись с коммунистическими захватчиками уже утром 21 июня, когда инсценировка государственного переворота едва началась. Было оно и одним из тех учреждений, которые были захвачены непосредственно с применением вооруженного насилия. <...> На площади Свободы представление уже шло. На краю площади со стороны церкви Яани стояла группа из нескольких сот человек довольно сомнительного вида: бородатые печорцы, которых редко можно было увидеть в Таллинне, плохо одетые мужчины и женщины. В их числе встречались и рабочие в рабочей одежде, которые понемногу, поодиночке начали размахивать над собравшейся группой красными флагами. Большую часть находившихся на площади составляли просто любопытные, державшиеся в стороне от участников государственного переворота и стоявшие на тротуарах и под деревьями в небольшом парке вокруг церкви Яани. На краю площади перед церковью располагались три броневика Красной Армии, их окружали вооруженные красноармейцы. Немного офицеров прогуливалось в толпе демонстрантов, откуда они время от времени возвращались к броневикам. На площади находился грузовик с открытой платформой. После прибытия на место сотрудников радио на платформу встал рыжеволосый коммунистический деятель с непокрытой головой и произнес речь, пронзительно и прямо-таки истерически вскрикивая. Как выяснилось впоследствии, оратором был деятель таллиннского профсоюза портных Пярн. Устами того же портного было высказано требование об отставке правительства и о формировании нового правительства. Не изменил он тона и тогда, когда ему под нос сунули микрофон, и из громкоговорителя понесся искаженный криком, дребезжащий голос. Демонстранты слушали равнодушно и по окончании речи никак не выразили своих чувств. В толпе зрителей раздались ругательства в адрес оратора, особенно рьяно делали это рабочие, отколовшиеся от демонстрантов. Вообще, зрители, похоже, не верили, что за разворачивающимся представлением последует что-то еще. Все привыкли к свободе и к тому, что каждый может говорить то, что считает нужным. Хотя такую хулу и глумление в адрес правительства слышали в первый раз, все же люди, казалось, были уверены в том, что организованная демонстрация не удалась и не достигла намеченой цели. Частично такое мнение могло быть обусловлено неизвестностью в отношении будущего и тем обстоятельством, что все представление производило сравнительно убогое впечатление: на него не реагировали положительно, а из группы, собравшейся под красным флагом, некоторые прямо-таки демонстративно уходили. У организаторов представления хватало дел и приказов, которые они отдавали до тех пор, пока не начали двигаться в сторону дворца Тоомпеа, куда им, видимо, надлежало отправиться в предусмотренном порядке. 268 Радиотехники собрали громкоговорители и поехали обратно в студию в здании театра "Эстония". Там их ждало новое распоряжение - установить громкоговорители перед дворцом Кадриорг, где находился президент республики Пяте, которому участники "государственного переворота" торопились предъявить свои требования. Состоявшиеся там выступления и беспорядки персонал радио мог слушать уже из студии, так как техники подсоединили микрофоны к общегородской линии радиосвязи и все представление по инициативе техников было записано на пленку. <...> В то утро в кабинете министра внутрених дел находились главные редакторы всех таллиннских газет и директор ЭТА Карл Корнел. Атмосфера была немного нервной, ведь участники понимали происходящее лучше, чем обычные граждане. Колонна демонстрантов как раз направилась от дворца на Тоомпеа к Кадриоргу. Министр внутренних дел Аугуст Юрима дал короткий обзор предыстории происходящей в городе демонстрации. Согласно его объяснениям, войска на советских базах уже несколько дней назад начали собираться в две большие группы, эти группы находились во всеоружии и были готовы выступить. В то же время со стороны размещавшихся на базах войск в правительство поступили обвинения в том, что в уезде Мартна в Ляанемаа с ведома эстонских властей было совершено нападение на оружейный склад Красной Армии и оттуда были похищены оружие и боеприпасы. Одновременно русские передали информацию о лицах, скрывающих оружие, как похищенное со склада, так и насильно отнятое у отдельных красноармейцев. При обыске у упомянутых лиц действительно были найдены оружие и ручные гранаты. Хотя, по-видимому, здесь имела место провокация, поскольку и прошлое замешанных лиц, и поведение при допросе были более чем сомнительными, положение представлялось крайне опасным и трудным, так как, раз оружие найдено, значит, у русских есть формальное основание для обвинений. Министр внутренних дел убеждал собравшихся по-прежнему сохранять спокойствие и просил избегать в газетах любых выражений, которые могли бы каким-то образом вызвать раздражение у русских или дать им повод для предъявления новых обвинений. После того, как министр внутренних дел закончил доклад, директор ЭТА К.Корнел сделал обзор касавшихся нас телеграмм из информационных бюро зарубежных стран. Однако это ничего не прибавило к общей картине: соодержание этих телеграмм было уже раньше знакомо присутствующим, так как по распоряжению правительства все участники постоянно получали для публикации немаркированные телеграммы в запечатанных конвертах. Все мы знали, что стоим перед колоссальным могуществом и агрессией Советского Союза в одиночку и можем надеяться только на свои силы. После ответа на отдельные вопросы министр внутренних дел сообщил, что премьер-министр профессор Юри Улуотс выразил желание побеседовать с собравшимися и сейчас прибудет. В своей речи премьер-министр был неожиданно оптимистичным. Он описал шествие демонстрантов к дворцу Тоомпеа и высказал мнение, что эта шайка еще не решает судьбу нашего государства и народа. Он был глубоко убежден, что перед дворцом в Кадриорге демонстранты стыдливо и молча разойдутся, стоит президенту Пятсу сказать им несколько отеческих слов. Вероятно, он надеялся на большой авторитет президента, ведь действительно, своими словами президент мог повлиять на колеблющуюся и равнодушную позицию демонстрантов. Далее премьер-министр рассказал, что у руководства Исамаалийта возникла идея в свою очередь организовать шествие, которое продемонстрировало бы действительные настроения народа и позицию поддержки нынешнего правительства и государственного строя. Это, несомненно, была бы мощная демонстрация, и в ней приняли бы участие десятки тысяч людей. Такое шествие оказалось бы действенным противовесом и сокрушительным ударом для нескольких сотен бунтовщиков. На замечание главного редактора Харальда Таммера о том, что в нынешней обстановке проведение еще одной уличной демонстрации может означать кровопролитие, премьер-министр ответил, что он такой возможности не предвидит и что он лично оставил мысль о другом шествии лишь по той причине, что за короткое время нельзя организовать настолько крупное шествие, чтобы оно оказало желательное воздействие. К обеду демонстранты ушли от дворца в Кадриорге и направились к центральной тюрьме освобождать коммунистов и предателей родины. В работе радио возник перерыв до начала вечерней трансляции. Настроение было нервным и напряженным, ведь следовало ожидать 269 появления участников переворота и на радио. Соответствующие сообщения поступали от самих демонстрантов, так как, по окончании буйства перед дворцом в Кадриорге, несколько находившихся поблизости от микрофонов деятелен, разговаривая между собой, упомянули, что теперь они пойдут брать радиостанцию, добавив чудовищную угрозу, что сегодня жены работников радио напрасно будут ждать возвращения своих мужей домой. <.. .> За несколько часов до начала вечерней трансляции из таллиннской комендатуры на защиту радиостанции прислали четырех вооруженных солдат, которые как-то нерешительно разместились в приемной. Хотя присутствие родных эстонских солдат действовало ободряюще, особенно на служащих-женщин, директор радио во избежание бессмысленного кровопролития решил отослать солдат обратно. События в городе зашли уже так далеко, что четверо солдат не могли защитить одно учреждение. Участники переворота во главе с бывшим служащим таллиннской городской управы Паулем Уусманном прибыли на место примерно за полчаса до начала вечерних передач. Вооруженные винтовками и пулеметами, они, толкаясь, ворвались в помещения радио. Особенно бросался в глаза один рябой деятель, по виду похожий на босяка, который, очевидно, чтобы придать себе вид вояки, обмотался десятком метров ленты от советского пулемета, набитой боевыми патронами. На женщин появление этого деятеля произвело довольно-таки сильное впечатление, так что многие из них заплакали, но мужчинам, кое-что смыслившим в оружии и войне, этот мерзавец в кепке казался отвратительным. И его вооружение вызывало усмешку, ведь он был с винтовкой, зарядить которую пулеметной лентой или торчавшими оттуда патронами было непростой военно-технической задачей. В приемной, где находились выпускающий за своим контрольным пультом и дежурная телефонистка, Пауль Уусманн решительно заявил, что вечерняя трансляция отменяется и не начнется в предусмотренное время. Очевидно для того, чтобы придать своим словам больше веса, он достал из кармана пистолет парабеллум, но тут же засунул его обратно в карман. У вечернего выпускающего достало смелости спросить, по чьему поручению и каким полномочиям Пауль Уусманн отдает приказы. На это Уусманн ответил, что он говорит от имени эстонского трудового народа, который сегодня якобы захватил всю власть в государстве. Выпускающий пожал плечами и ответил, что как должностное лицо он не может выполнять распоряжения посторонних и официально подчиняется директору радио. Если последний прикажет отменить трансляцию, он выполнит его распоряжение. <.. .> Дальнейшее развитие событий не заставило себя долго ждать. В приемную во главе новой вооруженной шайки ворвался коммунистический деятель Арнольд Веймер, который был в то же время служащим таллиннской городской управы. Если Пауль Уусманн вел себя еще более или менее сдержанно и никому прямо не угрожал, то Арнольд Веймер был просто настоящим мятежником. С пеной на губах, пыхтя и хрипя от возбуждения, он бросился прямо в кабинет к директору Олбрею. Получив тот же ответ, что и Уусманн, Веймер дошел почти до истерики и угрожающе кричал, что, если от него требуют полномочий, то их подъедет к зданию радио не меньше тысячи. Этим он намекал, видимо, на советские танки и броневики, которые патрулировали таллиннские улицы. Он куда-то позвонил и вскоре после этого к зданию театра "Эстония" подъехало множество советских броневиков. Вместе с броневиками на радио прибыл высокопоставленный офицер Красной Армии, который не выказывал особого интереса к захвату радио, по крайней мере, ничего об этом не упоминал. Он потребовал точный список находящихся в Эстонии радиостанций и вскоре уехал. Перед отъездом он переговорил наедине с Арнольдом Веймером. Никто не слышал, о чем они говорили, так как это происходило вдалеке от всех, в дальнем углу коридора. Прибытие броневиков и появление новых вооруженных мятежников не оставляло больше никакого сомнения относительно того, что новая власть в случае какого-либо сопротивления готова применить оружие. Этого не скрывал и Арнольд Веймер, у которого после посещения офицера Красной Армии прибавилось воинственности. Пришлось подчиниться и передать радио в распоряжение коммунистов. Разумеется, при этом не состоялось никакой официальной передачи, просто директор и служащие отступили, а приказы и распоряжения начали отдавать коммунистические вожаки Арнольд Веймер и Пауль Уусманн. 270 Из: "Eesti riikja rahvas AmaWimtsc^s.t."flk^3^ 21 июня в штабе вооруженных сил А.Кургвель Во время июньских событий 1940 г. я жил на Палдиском шоссе, как раз напротив полицейского участка. Когда наши защитники коммунизма представили свои новые требования, и можно было ожидать, что наши внутренние враги начнут активно действовать, я снял комнатушку в Нымме, поскольку семье было бы там намного спокойнее, чем в Таллинне. Утром 21 июня от Палдиского шоссе до улицы Пагари было уже трудно пройти, привычная дорога через Ратушную площадь и улицу Пикк была недоступна: улицу перекрывали посты Красной армии. Обстановка в штабе была напряженной, уже с первого дня поступали сообщения о предстоявшем "бунте", и их становилось все больше. Во 2-м отделе часто звонили телефоны, поступали новые сообщения и сведения об обстановке. Начальнику отдела приходилось постоянно бывать с докладами у командира штаба, военного министра или у главнокомандующего вооруженными силами. Мне тоже частенько приходилось спешить туда, чтобы передать начальнику отдела новые сообщения. Будучи там, я, по распоряжению главнокомандующего вооруженными силами, связался по специальной телефонной линии с Кадриоргским дворцом, поскольку главнокомандующий хотел говорить с президентом страны. Мне пришлось остаться на месте и, таким образом я услышал то, что главнокомандующий говорил президенту. Разговор шел о навязанном со стороны Жданова назначении правительства Вареса-Барбаруса, с чем президент еще не был согласен. Главнокомандующий советовал уступить, потому что, как он отметил, другой возможности у нас нет, мы должны избежать вступления в конфликт с частями Красной армии, ведь это было бы для них хорошим поводом, чтобы начать битву, которая стала бы катастрофой для нашего народа; но мы не отдадим нашу власть в руки "улицы", свое оружие армия не отдаст. Главнокомандующий, как во время этой беседы, так и позже, был внешне спокоен, однако его внутреннее напряжение было заметно. Как-то, когда генералы и полковники стали беспорядочно сновать вокруг его рабочего кабинета, он, видимо нехотя, повысил голос, сказав, что те, кто больше не в состоянии владеть собой или кому нечем заняться, могут идти в свои комнаты и сидеть там, не мешая тем, кто еще в состоянии работать. Услышанный мной разговор главнокомандующего с президентом пригодился мне, когда я должен был отвечать прибывшим из 2-го отдела на их расспросы об информации. Вскоре с улицы Луизе, из бывшего помещения немецкой гимназии, позвонил по телефону начальник военной школы полковник Соодла. После приказа о выселении из Тонди военная школа размещалась там, и возле ее здания собирались подозрительные лица, требовавшие оружие. С ними было несколько человек, одетых в красноармейские мундиры. Полковник Соодла спрашивал, имеются ли распоряжения относительно того, как поступать, если эта ватага станет слишком активной. Конечно, в задачи 2-го отдела и, тем более, начальника отделения не входило отдавать распоряжения военным частям. Их должны были отдавать через оперативный отдел. Я не знал, пытался ли полковник Соодла, бывший когда-то сам начальником 1-го отдела, вступить с ним в связь. Я проинформировал полковника Соодла о точке зрения главнокомандующего, сообщив одновременно, из какого источника поступила эта информация. Такую же информацию я дал позднее дежурному офицеру связного батальона капитану Марипуу, который задавал по телефону аналогичный вопрос, находясь в школьном здании на улице Рауа, куда был помещен батальон после приказа о выселении из своих казарм. Можно полагать, что возникшая вечером того же дня в связном батальоне перестрелка со стремительно ворвавшимися людьми, в которую позже вмешались бронемашины Красной армии, отчасти была вызвана этой информацией. На основании этой информации я действовал и в третий раз. Это случилось в тот день, когда наступила очередь для захвата здания министерства обороны и штаба вооруженных сил на улице Пагари. За дверьми здания собралась толпа людей, требовавших впустить их внутрь. Я не помню, как случилось, что в моем рабочем кабинете в одно и то же время находились 1-й помощник начальника штаба генерал-майор А.Касекамп, начальник 2-го отдела полковник Саарсен, начальник 1-го отдела полковник Лутс, комендант штаба майор Вяльме и еще 271 некоторые офицеры, среди которых помощник командира отделения капитан Рейнло. Я получил приказ связаться с представителем советских вооруженных сил полковником Цукановым. Цуканову я сказал примерно следующее: советские власти вызвали брожение в массах, теперь они хотят захватить штаб, но мы не можем передать власть "улице"; пусть он как официальный представитель Красной армии распорядится держать "мятежников" в узде. Полковник Цуканов обещал немедленно прийти в штаб лично. Кроме того, я предупредил его, что с нашей стороны будет открыт огонь, если вместе с ним попытаются войти и "мятежники", что мы не хотим подвергать его опасности и поэтому ему следует учитывать такую возможность. Комендант штаба, как он сам потом рассказывал, слушая этот разговор, ощутил прилив энергии, поспешил с четвертого этажа здания, где проходил разговор, вниз к команде и отдал приказ открывать огонь в случае, если толпа попытается прорваться вместе с полковником Цукановым. До этого у него не было никаких указаний, стрелять или нет, теперь он был взбодрен тем, что услышал, по крайней мере, что-то определенное. Положение казалось критическим, находившиеся в моем рабочем кабинете офицеры проверяли личное оружие, т.к. нападение могло произойти в любой момент. Поскольку у некоторых не было пистолетов, я распределил имевшиеся в сейфе резервные пистолеты отделения А. Помощи от красноармейцев никто не ждал, ведь все это "народное восстание" было преднамеренно инсценировано их властями. Промелькнула мысль о семье. Я позвонил в Нымме и попросил позвать к телефону жену. Рассказал ей в двух словах о положении, что, по всей видимости, из него нет выхода, и попрощался навсегда. Как мне рассказывала позднее жена, этот разговор был таким коротким, шел в таком будничном тоне и казался таким неожиданным в спокойный солнечный день в Нымме, что, еще не поняв глубину его содержания, она сама сказала "прощай" и повесила трубку. И только тогда до нее дошло, что это, кажется, конец! Из: "I940. aasta wndmused Nigol Andresew kirjapane^^,M^(nep.c^cm.) При передаче министерства тогдашний министр иностранных дел А.Пийп созвал руководящих работников и представил их мне. <...> Не считая церемонии приема для дипломатического корпуса, моим первым заданием было наладить товарообмен с Германией, так как в сферу деятельности министерства иностранных дел входила и внешняя торговля. Немецкий посланник Фровейн вручил мне ноту, согласно которой дополнительно к вывозимой в Германию по условиям эстонско-немецкого торгового соглашения целлюлозе требовалось большое количество необработанной древесины. Вывоз дешевой необработанной древесины не приносил выгоды экспортеру. При этом Германия была главным заказчиком эстонской целлюлозы. Уже раньше стало известно о перебоях с грузоотправками на целлюлозной фабрике. Я ответил посланнику только, что мы не можем отправить необработанную древесину, будем придерживаться торгового соглашения. На это Фровейн возразил, что тогда Германия прекратит закупку целлюлозы. В тот же день на мой запрос посольство СССР (Бочкарев) сообщило мне, что СССР примет всю произведенную в Эстонии целлюлозу. Я поставил об этом в известность рабочий совет целлюлозной фабрики, а министр экономики одновременно отдал распоряжение, чтобы фабрику не останавливали. С самого начала я договорился с посольством СССР о том, что мы с тов. Бочкаревым в случае необходимости будем советоваться без формальностей. Кстати, в переговорах мы обращались друг к другу "товарищ". А.А.Жданов подчеркнул, что всегда готов к обсуждению любых вопросов, и этим предложением я нередко пользовался. <...> Началась смена руководящих работников в сфере министерства экономики. Президент Эстонского банка Яаксон не согласился с передачей золота Союзу ССР. Я вызвал Яаксона к себе и предложил ему в течение получаса либо выполнить распоряжение, либо подать заявление об уходе. Яаксон уволился. Так же быстро я устранил заместителя заведующего Государственной типографией (заведующий был болен, его я освободил в связи с уходом на 272 пенсию), который сказал, что не станет печатать ни одного правительственного распоряжения. После этого аппарат хорошо заработал. <...> Одной из основных моих служебных обязанностей в министерстве иностранных дел был прием немецкого посланника. Он приходил 2-3 раза в неделю и, как правило, предъявлял сразу несколько меморандумов или нот. Два требования были особенно примечательными. Работники немецкого посольства намеревались посетить могилу немецких военнослужащих, погибших в 1918 г. на Сааремаа. Они просили моего согласия на это и разрешения фотографировать. Я обратил внимание на то, что указанные участки эстонское правительство уступило в аренду Советскому Союзу, и поэтому посланник должен обратиться по тому же вопросу в посольство СССР. Другое обращение было еще более наглым. Были случаи, заявил посланник, когда жизнь сотрудников немецкого посольства в Эстонии оказывалась под угрозой и их даже убивали (такое случилось весной 1939 г., когда был убит из ревности один эстонский немец, работавший у немецкого консула). Поэтому он просит согласия эстонского правительства на ввоз нескольких сотен автоматических пистолетов и другого оружия. Я ответил, что правительство взяло обеспечение безопасности работников иностранных посольств на себя. Если вы куда-либо выезжаете, пожалуйста, известите, мы дадим охрану. Мы не можем дать согласие на ввоз оружия или создание вооруженных отрядов при посольствах. Чем меньше времени оставалось до созыва нового состава Государственной думы, тем активнее становились некоторые посольства, особенно американское, посол которого находился в Риге, в Таллинне был секретарь посольства. Первое настоящее столкновение с секретарем американского посольства у меня произошло после того, как Америка реквизировала эстонское золото и другое имущество. Я заявил по этому поводу протест и вызвал к себе секретаря американского посольства к 24 часам. Так уж получилось, что текст ноты протеста не был готов к нужному времени, и мне пришлось заставить вызванного подождать минут десять. Некоторые товарищи потом надо мной посмеивались, будто бы я показал американскому представителю, что "мы великая держава, а вот кто вы, - непонятно". Затем в Таллинн приехал сам посол очень вольно расспрашивая, перейдем ли мы теперь окончательно к России или останемся чем-то вроде Монголии. "Как вы осмеливаетесь задавать подобный вопрос?" - спросил я в свою очередь, и посол повел себя сдержаннее. <...> Вскоре после того, как было сформировано правительство Й.Вареса, в Таллинн приехал один из членов редакционной коллегии шведской коммунистической газеты "Ny Tid" (кажется, его звали Йохансон), для которого я организовал длительную автомобильную поездку в сельскую местность. Он написал о поездке серию хороших статей. Из других иностранных журналистов здесь были еще один американец, который (по переданному Бочкаревым сообщению из Москвы) исказил положение в Эстонии, и финн Кохонен, для которого я из-за своего отъезда в Москву не смог ничего особенного сделать. Сразу после моего вступления в должность мне позвонили из Стокгольма из редакции "Socialdemokraten" (позднее "Morgonbladet"). Я отвечал на вопросы сдержанно, как в то время было принято. Беседа была напечатана в газете без провокаций. Из: A.Rei. "The Dramaof'the Baltic Peoples...", p. 302-306. (пер. с англ.) Насилие под маской законности Хотя выборы превратились в бессмысленную игру, поскольку в каждом избирательном округе в Эстонии осталось по одному кандидату, а в каждом избирательном округе в Латвии и Литве - по одному списку кандидатов, избирательная кампания продолжалась все с тем же неистовым безумием. По приказу Москвы правительство предпринимало все возможные шаги, чтобы обеспечить как можно большее участие в выборах и число поданных голосов. Пытаясь не допустить, чтобы массы охваченных духом протеста избирателей остались дома вместо того, чтобы идти к кабинам для голосования, и таким образом испортили бы всю мизансцену, прибегали к угрозам, посулам, обману и другим средствам. В дни выборов к домам избирателей направляли легковые автомобили, чтобы отвозить их на избирательные участки, 273 были оборудованы так называемые "передвижные кабины для голосования", чтобы совершать объезд больниц, богаделен и т.д. С той же целью под предлогом "упрощения" закона о выборах создали целый ряд возможностей для их фальсификации. В Эстонии, например, отмена правила, по которому избирательный бюллетень должен вручаться на избирательном участке лично избирателем, открыла почти неограниченные возможности воздействовать на ход голосования с помощью мошенничества, угроз, давления и т.д. Отменили и правило, согласно которому избиратель должен был предъявлять документ, направленный ему вместе с избирательным бюллетенем и подтверждающий, что он находится в списке граждан, обладающих избирательными правами, которые могут голосовать в данном округе. 9 июля Центральный избирательный комитет постановил, что взамен этого достаточно паспорта или любого другого официального документа. Таким образом, нужно было лишь с помощью какого-либо документа так или иначе установить личность избирателя, никакого доказательства того, что он имеет право голосовать в данном округе или что он вообще является гражданином, обладающим избирательным правом, не требовалось. Но и этого оказалось недостаточно: уже во время голосования Центральный избирательный комитет направил в избирательные комиссии телеграмму с приказом допускать к голосованию даже тех, кто вообще не мог предъявить удостоверяющих личность документов, если кто-то из членов комиссии заявлял, что знает его лично. Это давало возможность в сговоре с коммунистами, входившими в избирательные комиссии, направлять коммунистических агентов под вымышленными именами на голосование в несколько избирательных участков. Доказательств того, что все эти возможности обмана в полной мере использовались, было в избытке. Естественно, для чего их и придумывали, как не для того, чтобы пустить в ход? Согласно официальным отчетам, усилия по обеспечению как можно более высокого участия в выборах увенчались блестящим успехом: как сообщалось, в Литве в голосовании участвовали 95,1% тех, кто имел право голоса, в Латвии - 94,8%, в Эстонии - 84,1%, а процент голосо