шек, от родных лиц, от слов любви и послeдняго привeта. Слова прощанiя сливаются в рыдающiй гул... Послeднiй взгляд... Когда-то доведется увидeться всeм нам, каторжникам, с любимыми людьми, оставшимися на волe?.. Парадоксы "âme slave" Опять "Черный Ворон". Поздно вечером нас привозят на Николаевскiй вокзал и поочередно, между санками из конвоиров, проводят в арестанскiе вагоны. Сбоку от конвоиров видна стeна молчаливо стоящих людей. Это все -- родные и друзья, с ранняго утра толпившiеся 285 у ворот тюрьмы и с трудом узнавшiе, на каком вокзалe будут "грузить этап". Всe они молчаливо тeснятся за цeпью часовых и с жадностью вглядываются в каждаго арестанта, выходящаго из "Ворона". Вот выхожу оттуда и я со своей сумкой и под наведенными стволами винтовок шагаю к новой тюрьмe на колесах. Внезапно среди давящей тишины этого мрачнаго церемонiала из толпы раздается звонкiй и спокойный голос Ирины. -- До свиданья, Боб, до свиданья!.. Опять волна радостной благодарности заливает мое сердце. Я вглядываюсь в толпу и в первых ея рядах вижу брата и Ирину с каким-то свертком на руках. Как неизмeримо цeнны эти послeднiе взгляды и послeднiя ободряющiя слова!.. Я хочу отвeтить, но сбоку уже раздаются понуканiя чекистов и меня почти вталкивают в вагон. Я уже исчезаю в дверях, когда до меня доносится громкiй голос брата: -- Cheer up, Bobby! Маленькое купэ. Двe полки вверху, двe внизу. В одной стeнe маленькое оконце с рeшеткой. Со стороны корридора купэ закрывается рeшетчатой дверью. Мeст -- 4, а нас уже 9. Вагон окружен шумом и суматохой послeдних распоряжений. В темнотe не видно, кто мои спутники. Придавленные впечатлeнiями окружающаго, мы обмeниваемся односложными замeчанiями или молчим. Через полчаса суматоха стихает. Видимо, всe уже погружены. В купэ совсeм темно, и только через окно в корридорe льется свeт вокзальных фонарей. Внезапно в корридорe звучат чьи-то тяжелые шаги, и хриплый начальническiй голос возглашает: -- Эй, граждане, кто здeся моряк Солоневич? Я торопливо отзываюсь. У рeшетки выростает высокая фигура конвоира. В руках у него бeлый сверток, который он как-то странно неуклюже несет обeими руками. 286 -- На, гляди, эй, ты, папаша! -- с благодушной насмeшливостью говорит он, подсовывая к рeшеткe сверток, откуда раздается чуть слышный писк. "Сынишка!" вспыхивает у меня радостная догадка. И в самом дeлe, в одeялe, среди всяких оберток, шевелится что-то живое, что нельзя увидeть из-за рeшетки. -- Товарищ, -- умоляюще говорю я. -- Разрeшите открыть дверь. Дайте поглядeть, как слeдует. Это -- мой первенец. Родился, когда я еще на Лубянкe сидeл... -- Ладно, ладно, -- добродушно ворчит "начальство", обдавая меня легким спиртным духом. -- Чорт с тобой. Очень уж твоя баба упрашивала. Эй, Федосeев, открой тут. Меня выпускают в корридор, и я наклоняюсь над сонной мордочкой своего сынишки. При тусклом свeтe фонарей я вижу, как он внимательно оглядывает меня своими спокойными глазенками, чмокает губами и покачивает головой, как бы укоризненно говоря: "И как это тебя, батько, угороздило так влипнуть? А мнe, как видишь, вездe хорошо"... -- Поглядeл -- ну и ладно. Давай, я понесу обратно. У меня в деревнe тоже, почитай такiе же остались, -- уже улыбаясь, говорит конвоир, сам немного растроганный этой сценой и своей добротой. О, благословенное русское добродушiе, парадоксально совмeщающееся с крайностями стихiйной жестокости! Что было бы с несчастной Россiей, если бы сквозь стeну матерiалистическаго бездушiя, гнета и террора не прорывались бы вот такiе ростки чисто русской славянской доброты и мягкости!.. Вот и сейчас в привычной к виду страданiй, загрубeлой душe цeпного пса ГПУ все-таки каким-то чудом шевельнулся росток ласки и добра... А еще через час этот самый чекист гдe-то рядом до полусмерти исколотил рукояткой револьвера за какую-то провинность маленькаго воришку, почти мальчика... Туда, гдe нeт закона и жалости Через двое суток мы были в Ленинградe и там в тюрьмe узнали, что весь наш этап направляется в Соловки... 287 Дрожь прошла по тeлу, при этом извeстiи и этом словe. Из многих десятков совeтских концентрацiонных лагерей Соловецкiй по праву мог считаться самым суровым, и его имя было овeяно страшной славой. Расположенный на островах Бeлаго моря, на линiи сeвернаго полярнаго круга, он был оторван не только от всeх законов страны, но, казалось, издeвался и над всeми законами человeчности. Нигдe не погибло столько жизней, нигдe не был сильнeе террор и откровеннeе произвол, нигдe не был болeе безпомощнeй заключенный, чeм на островe Соловки. "Остров пыток и смерти" -- так назвали этот остров бeлые офицеры, бeжавшiе уже с материка заграницу в 1925 году, и это названiе не было поэтическим преувеличенiем... Долг скаута Двe недeли держали нас, москвичей, в Ленинградской тюрьмe, пока не составили новаго этапа. Этап -- это цeлый эшелон в 30-40 товарных вагонов, набитых арестованными, направляющимися в лагерь. Так сказать, "новое пополненiе" -- смeна каторги... Среди этого новаго пополненiя оказалось нeсколько скаутов -- южан, ленинградцев, нижегородцев. Нeкоторых из них приходилось встрeчать на волe и раньше. И грустно, и одновременно радостно было пожать руку старым друзьям, исхудавшим, обросшим, грязным послe мeсяцев тюрьмы, но неизмeнно по старой скаутской традицiи находившим в себe силы бодро улыбнуться при встрeчe... Вот, наконец, нас, громадную толпу заключенных, вывели на широкiй тюремный двор для погрузки в этап. По капризу списка я очутился в одной группe с ленинградским скаутом Димой, арестованным в Москвe, гдe он учился в какой-то художественной школe. Мы с ним встрeтились уже в Бутыркe и поэтому сразу составили "коммуну". Подeлились продовольственными запасами, оставшимися от полученной мной при отъeздe из Москвы передачи, и стали ждать вызова. -- Знаешь что, Дима, -- предложил я. -- Ты пока побудь около вещей, а я пойду погляжу -- может быть у 288 еще кого-нибудь из скаутов выужу в этой кашe. Вмeстe в один вагон, Бог даст, устроимся... -- Так сказать, созданiе скаутской секцiи великаго интернацiонала совeтских каторжан, -- засмeялся Дима. -- Вали, брат, ищи... Я оставил свою сумку и нырнул в массу людей, согнанных сюда со всeх концов многострадальной русской земли. Кого только нeт в этой многоликой толпe! Старики и дeти, рабочiе и крестьяне, безпризорники и профессора, священники и студенты, военные и воры, киргизы и иностранцы... Всeх их уравняло званiе "классоваго врага"... Шум, крики. Гдe-то рядом идет обыск. Конвой отбирает у заключенных все, что ему вздумается. Развe можно жаловаться? Да и кому? Да и кто вeрит в то, что жалоба достигнет цeли, а не ухудшит и без того безправнаго положенiя совeтскаго каторжника?.. Испуганныя нервныя лица. Многiе и до сих пор не знают не только своей вины, но даже и своего приговора... Не найдя никого из скаутов в этом этапe, я уже возвращался к Димe, когда до моего слуха донеслись какiе-то крики. Подбeжав к шумящей группe, я увидал старика-священника и Диму, рвавших из рук высокаго оборванца какой-то мeшок. Маленькiй сeдой священник умоляющим срывающимся голосом просил: -- Оставьте... Вы же видите -- я старик. Это у меня послeднее... Я подeлюсь с вами... Дима молча, всeми своими юношескими силами боролся за обладанiе мeшком. Сбоку от этих трех фигур безпомощной кучкой стояло еще нeсколько священников, и всe они были окружены стeной воров, оборванных и раздeтых. Мое прибытiе измeнило соотношенiе сил. Я оттолкнул оборванца и вырвал из его рук мeшок. -- Ты что, сволочь, мeшаешься не в свои дeла? -- злобно вскрикнул он, оскаливая гнилые зубы. -- Ножа попробовать захотeл? Катись к чертовой матери, пока кишки не выпустили... 289 Кругом раздались угрозы его товарищей. Я оглянулся. Вездe были видны мрачныя, злыя лица. Кольцо смыкалось. Конвойные были далеко. Да и какое им до нас дeло? Лишь бы никто не убeжал. А если там кто-нибудь кого-нибудь убьет -- ну так что-ж! Меньше хлопот!.. Священник с растерянным видом сидeл на землe, обхватив свой мeшок с вещами, а Дима со сверкающими глазами и сжатыми кулаками готов был к бою. Босяк-зачинщик почувствовал поддержку своей волчьей стаи и опять рванул мeшок из рук старика. -- Оставьте! -- простонал испуганный священник, защищая свое добро. Для него, старика, очутиться на далеком суровом сeверe без теплых вещей было равносильно гибели, и он, очевидно, понимал это. Я опять рeзко оттолкнул грабителя. -- Лучше брось, товарищ! -- рeшительно сказал я, стараясь все-таки не ввязываться в драку при таком соотношенiи сил. -- Мы не дадим обидeть священника! Босяк молча, быстро оглянулся по сторонам и, не видя кругом ни одного солдата, бросился на меня. В его рукe сверкнул клинок ножа. Во мнe вспыхнула глухо клокотавшая до сих пор ярость против насилiя, гнета и издeвательства. Этот вор, сам арестант, даже здeсь, среди заключенных, собирается ограбить сeдого, слабаго старика... Неужели даже здeсь, среди несчастных, eдущих, может быть, на свою гибель, всякiй вор будет безнаказанно пользоваться своим правом сильнаго? И старики будут гибнуть только потому, что они не приспособлены к такой звeриной борьбe за свое существованiе? Я вообще -- сдержанный человeк. Никогда еще ни в боксерских матчах, ни в многочисленных драках я не бил со злобой. Моим кулаком управлял либо спортивный азарт, либо чувство самозащиты. Но на этот раз я ударил не только со всей силой, но и от всего своего сердца, со всей яростью, облегчая этим свою душу от невысказаннаго протеста. О, благословенная одна тысячная доля секунды, 290 когда в мозгу боксера молнiей вспыхивает ощущенiе хорошо попавшаго удара!.. Плоскость моего кулака достигла цeли с точностью до миллиметра, а вытянутая рука передала не только силу рeзкаго поворота плеч, но и всю тяжесть рванувшагося вперед тeла и распрямленной стальной пружины ног. Удар попал по челюсти в момент нападенiя моего противника. Его тeло было рeзко остановлено в воздухe и тяжело рухнуло на землю. Со сжатыми кулаками и с тяжелым ощущенiем неравнаго боя я повернулся к Димe и крикнул: -- Спина к спинe, Дим... Смотри за ножами... Но что мог бы сдeлать слабенькiй юноша против опытных хулиганов, привыкших к ножевой расправe? Результат драки был ясен заранeе. Но поблeднeвшее лицо Димы было рeшительно, и глаза его с вызовом смотрeли на толпу воров. Еще секунда-двe и мы были бы смяты массой наших противников, но в этот момент в тeсно обступившей нас толпe раздался громкiй, рeшительный крик: -- Стой, ребята! "Неужели помощь?" мелькнуло у меня в головe. -- Стой, братва, стой! -- продолжал кричать тот же голос, и из обступившей нас человeческой стeны вырвался какой-то паренек с копной черных волос на головe и вихрем бросился ко мнe. Я напрягся для удара... -- Это я, дядя Боб, я -- Митька с Одессы! -- радостно воскликнул парень, подскочил ко мнe и, повернувшись к ворам, твердо и повелительно сказал: -- Этого моряка я знаю. Свои в доску. Откатывай, ребята... К крайнему моему удивленно, воры отступили. -- Эй, расходись! Что там собрались в кучу? -- крикнул в этот момент издалека конвойный, и толпа порeдeла. Солдат увидeл лежащее тeло и заспeшил к нам. Митька тоже благоразумно исчез. -- Что тут у вас? -- с досадой спросил солдат. -- Да вот, товарищ красноармеец... -- взволнованным голосом начал священник. -- Этот, вот, молодой человeк... 291 -- Погодите, батюшка, -- я сам все объясню, -- прервал я его. -- Больной, вот, тут упал. Видно, припадок. И лицо, вот, в кровь разбил. Разрeшите я его в зданiе внесу? -- Ладно, неси, пока пересчета не было... Я поднял безчувственное тeло вора, внес его в зданiе тюрьмы и вернулся на свое мeсто. Позже, уже перед самой посадкой в вагоны, ко мнe подошла группа урок. Митьки среди них по-прежнему не было. Один из них выдeлился из группы и подошел ко мнe вплотную. Вид у него был мирный, но я все же внимательно слeдил за его руками. Мнe не раз уже приходилось видeть молнiеносное движенiе руки с клинком ножа и слышать безнадежный в этих условiях крик -- "Держи, держи!" -- послe паденiя жертвы. К моему удивленно, вор не проявил никаких враждебных намeренiй. -- Ну, вот, -- укоризненно сказал он. -- Счастье твое, что Митька-одессист тут попался. А то был бы ты вспоротый... И не стыдно тебe, а? Ну, за что ты нашего Ваньку так вдарил? Ну, бил бы, как человeк... Дал бы раза по мордe и все тут. А то, вот, переломал парню всe кости... Развe так бьют? Совeсти в тебe нeт! А еще интеллигент! Я невольно разсмeялся от неожиданности такого упрека. -- Ладно, ладно... В слeдующiй раз буду бить уж не так сильно. А вы лучше со мной не ссорьтесь, ребята. Давайте по хорошему жить... Эта исторiя, как это не может показаться странным, создала мнe большой авторитет среди воров и бандитов. В Соловки я прieхал с ореолом человeка, который зря не донесет, не "стукнет", но с которым выгоднeе жить в ладу... Невеселый путь На грязной узкой улицe, ведущей из тюрьмы, к вокзалу, длинной лентой вытянулся наш этап -- болeе 500 человeк. Живая лента арестантов тeсно окружена конвоем. Их винтовки угрожающе направлены на нас. Впереди идет спецiальный патруль, разгоняющiй пeшеходов. 292 -- Эй, там! Не высовывайся из рядов... Шаг вправо, шаг влeво -- будем стрeлять! -- кричит конвоир... Понуро и медленно двигается человeческая масса. У каждаго свое горе и свои невеселыя мысли... Вот, впереди -- выстрeл... Через минуту мы проходим мимо лежащаго неподвижно человeка, руки котораго еще конвульсивно вздрагивают... Что он -- пытался бeжать в самом дeлe, или, увидя на троттуарe родное лицо, не удержал радостнаго шага в сторону?.. Или просто этот выстрeл -- месть чекиста? Вeдь фраза -- "убит при попыткe к бeгству" -- покроет все. Из задних рядов к нам проталкивается подвижная фигура Митьки. За эти 4 года он вырос и возмужал. Черная копна волос разрослась еще больше, но лицо его словно сдeлалось измятым и покрылось морщинами. Видно, пришлось видeть невеселые дни... Мы радостно здороваемся, как старые друзья. -- Ну, спасибо, Митя, что выручили... А я уже думал сам себe "Вeчную Память" пeть, когда ваши ребята нас окружили... -- Это подходяще вышло, что я здeсь очутился, -- сiяя, отозвался Митька. -- А то ребята освирeпeли... Шутка сказать -- так Ваньку-Пугача угробить... Он у нас вeдь первым силачем считался... -- А почему это они вас послушали? -- А я у них вродe короля. В нашем дeлe без дисциплины никак нельзя -- моментом засыпешься. Ну, а я -- старый урка. Почет имeю. В Соловки уже по второй eду... -- Это послe Одесскаго прiюта? -- Ну, да... Я вeдь оттуда разом сбeжал, как, помните, Влад-Иваныча выставили. Буду я ихних комсомольцев слушать!.. Как же, нашли тоже дурака... -- А того комсомольца-оратора не встрeчали? -- спросил я, вспомнив разсказ о мести Митьки. -- Как же... Как же! Встрeчал! -- усмeхнулся юноша. -- Помню... Вряд ли только он что помнит. Нечeм помнить-то... -- С ума сошел, что ли? -- спросил Дима. -- Нeт... Но уж ежели кирпич об голову разобьется, 293 то уж не только памяти, а и от головы-то мало что остается... А вы -- тоже скаут, как и дядя Боба? -- Да... -- Ну... Ну... Добрались, значит, и до вашей шатiи. Что-ж, там, в Соловках, кого хотишь, встрeтишь... -- А вы там как очутились? -- Как? Да очень просто -- раз, два в тюрьму попал, а оттуда прямой путь в Соловки... Рецидивист, а по нашему -- старый уркан... Ну, да я недолго там был... -- Амнистiя была? -- Амнистiя? Ну, это только дураки в совeтскiя амнистiи вeрят. Бумага все терпит. Я сам себя амнистировал. -- Как это? -- А так -- до острова меня так и не довезли. Я еще с Кеми смылся. Да, вот, не повезло -- опять по новой засыпался... -- Много дали? -- Да трояк. А вам? -- Пять лeт. -- Ишь ты... За очки, значит, добавили... А вам? -- Три. -- Ну, что-ж, -- философски замeтил Митя. -- Трудновато вам будет... Я уж вижу, что вы тут как какiе иностранцы. Вот, к примeру, вы, вот -- вас тоже Дмитрiем звать? -- Да. -- Тезки, значит... Да, так вот, вмeшались вы за этого попа. В другой раз лучше и не думайте. -- Почему это? -- Да, вот, дядю Боба еще малость с пугаются. А вас-то живым манером на тот свeт без пересадки пустят. Тут ребята аховые. Им и своя, и чужая жизнь -- копeйка. -- Так, значит, молчать и смотрeть, как старика грабят? -- А что-ж дeлать-то? Жадные сволочи вездe есть. Мeшай, не мeшай -- все едино ограбят. Не один, так другой... Вездe теперь так. Развe только в Соловках? А тут слабым -- могила. Да и сильным-то, по совeсти говоря, тоже не лучше. 294 -- Почему это? -- А потому -- на них самую тяжелую работу в лагерe валят. Не дай Бог! Полгода еще от силы отработать можно, а потом либо в яму, либо инвалид... Могильное заведенiе... А у вас какiя спецiальности? -- Я -- художник, -- отвeтил Дима. -- Вот это -- дeло, -- обрадовался Митька. -- Вид-то у вас щуплый. Вы на врачебной комиссiи в лагерe кашляйте и стоните побольше, что-б в слабосильные записали... А потом, значит, плакаты рисуйте... Знаете, которые вродe насмeшки висят: Как это там?.. Да... "Коммунизм -- путь к счастью"... А то вот еще: "Труд без творчества есть рабство"... Карьеру сдeлать можно! -- Противно это. -- Ну, а что-ж дeлать то? Развe-ж лучше в болотe или лeсу погибнуть? Вот сами увидите, какое там дeло дeлается, какое там "трудовое перевоспитанiе" идет. Ну, а у вас, дядя Боб, какая спецiальность? -- Да теперь врач. -- Избави вас Бог говорить про это, -- серьезно предупредил Митя. -- Живут-то врачи еще ничего -- сытнeй и чище, чeм другiе, но работа уж совсeм каторжная. В гною, да в крови купаться придется. Люди с ума сходят. Лучше уж в канцелярiю куда идите... -- Развe можно выбирать? -- Ну, первые мeсяцы трудно будет. Но знакомых там, на Соловках, обязательно встрeтите -- помогут. Тут такая, вот, помощь -- друг друга вытаскивать -- по нашему блату -- первое дeло. Да потом вы этак, по одесски знаете: "а идише Копф" -- по жидовски. Изворачиваться нужно, ничего не сдeлаешь... -- Ну, а вы сами-то как? -- Я-то? -- Старый безпризорник увeренно усмeхнулся. -- Мнe бы только до весны, да что-б на самый остров не угнали. А там -- пишите письма... -- Сбeжите? -- Ясно, как самовар. -- И опять на воровство? -- А что-ж мнe больше дeлать-то? -- с неожиданной грустью сказал Митя, -- Вот, я в Одессe думал со скаутами 295 пожить -- в люди выбиться. Да сами знаете, как с нашим братом обращаются. А теперь уже поздно. Засосало. Да и куда мнe идти? Эх, все равно, вся наша жизнь уже пропащая... Шедшiй рядом солдат неожиданно крикнул: -- Эй, ты, шпана, иди на свое мeсто, а то враз прикладом огрeю! Митька мгновенно скользнул в заднiе ряды этапа. Нeсколько минут мы шли молча, думая о неприглядном будущем. -- Да, Диминуэндо, попались, видно, мы в передeлку. Таким бывалым ребятам, как Митька, еще ничего, а нам туговато придется -- Ну, и что-ж? -- бодро откликнулся Дима. -- Бог даст, как-нибудь выкрутимся. ГПУ туда скаутов порядочно нагонит -- будем изворачиваться -- всe за одного, один за всeх. Ладно! Бог не выдаст, ЧК не съeст... Старые друзья Мы подходили к вокзалу, когда меня с троттуара кто-то окликнул. Уже смеркалось, и я не мог узнать человeка, крикнувшаго мнe "дядя Боб!" Я привeтственно махнул рукой в пространство и с медленно ползущим этапом пошел дальше. Когда мы уже грузились в товарные вагоны, я услышал звуки спорящих голосов. К нам подходил начальник конвоя и рядом с ним высокiй человeк в черном костюмe, с дамой под руку. -- Тов. Начальник! Вы не можете мнe отказать в этом, -- говорил незнакомец. -- Я только что прибыл с плаванья и завтра опять ухожу в море. Мнe нeту времени бeгать за разрeшенiями. А это -- мой старый командир. Я ему должен 100 рублей. Не обращаться же мнe, в самом дeлe, сейчас к Начгару27 или коменданту станцiи только для этого пустяка. 27 Начальник Гарнизона Начальник конвоя колебался. Но тут раздался знакомый голос: -- Ну, пожалуйста, товарищ Начальник! -- упрашивал 296 он. -- Развe командиры Красной Армiи отказывают в просьбe женщинам? Боже мой! Голос Оли!.. -- Ну ладно, давайте, -- сдался конвоир. -- Только я сам передам. В это время мы подошли к станцiонному фонарю, и при его свeтe я узнал Володю в костюмe командира флота -- такого же стройного и с той же бравой выправкой. Рядом с ним стояла Оля. Начальник караула передал мнe деньги и, торопясь замять свой поступок, приказал немедленно лeзть в вагон. Я махнул рукой, Володя отвeтил тeм же, и послeдним моим впечатлeнiем были широко открытые голубые глаза Оли, из которых медленно текли слезы... Преддверiе ада Маленькiй скалистый островок, болотистый и угрюмый, невдалекe от города Кемь, на Бeлом морe. Два десятка деревянных бараков, оплетенных колючей проволокой. Это -- "Кемперпункт", самое проклятое мeсто на всем земном шарe -- Кемскiй Пересыльный Пункт, откуда заключенных развозят по всему "СЛОН'у" -- Соловецкому Лагерю Принудительных Работ Особаго Назначенiя. А лагерь этот раскинулся от Петрозаводска до Мурманска. На самый остров Соловки попадают только особо опасные и важные преступники...28 И здeсь, на Поповом островe, в Кемперпунктe наш этап начал отбывать свою каторжную работу. 28 В эмиграцiи есть не болeе 5 человeк, бывших на самом островe. Из них русскiй офицер Седергольм пробыл на Соловках только нeсколько мeсяцев, потом был спасен финским правительством и умер в Финляндiи, помeшавшись послe всего им испытаннаго. Он написал книгу "В разбойном Станe". Я прибыл в лагерь через мeсяц послe его отъeзда. Другой соловчанин -- генерал Зайцев был в мое время в Соловках, и я помню его. Он потом, послe конца срока бeжал в Манчжурiю, написал там книгу о Соловках, правдивость которой я подтверждаю, но его нервная система была уже настолько потрясена, что он скоро застрeлился. Представьте себe работу изо дня в день, из ночи в ночь, без праздников и отдыха, на низком скалистом 297 берегу моря. Из этого моря нужно вытаскивать и складывать в штабеля мокрыя бревна, так называемые, баланы. Эти баланы, добытые в лeсу силами заключенных, потом идут на экспорт. И не раз гдe-нибудь под корой бревна иностранцы находили слова мольбы о помощи, написанныя кровью рабов совeтской страны. Против покупки таких бревен, цeной которых реально является человeческая жизнь, уже не раз протестовали люди, в погонe за наживой не потерявшiя чувства жалости к человeку... Может быть, "торговать можно и с каннибалами"... Может быть, и можно... Но можно ли покупать у них человeческiе черепа для подсвeчников -- я не знаю. И можно ли покупать бревна, пропитанныя потом, кровью и слезами рабов ОГПУ -- я тоже не знаю. Велика гибкость современной человeческой морали! И все-таки, как радостно, когда не умолкают голоса, протестующiе во имя гуманности против поддержки т а к о й  т о р г о в л и не с каннибалами, а с палачами... Я не только видeл, но и на себe испытал всю безчеловeчность эксплоатацiи человeческаго труда тeх миллiонов заключенных, которых совeтская власть бросила в лагеря, как "классовых врагов". Изо дня в день не по 8, а по 14, по 16 часов в сутки, голодными и замерзающими, работали мы поздней осенью в ледяной водe Бeлаго моря. В ботинках и легких брюках по колeно в водe я часами вытаскивал багром из воды мокрыя бревна и, уходя в нетопленный барак, на себe самом сушил мокрую обувь и одежду... И за эту работу мы получали фунт хлeба, тарелку каши (стакан, полтора) утром и миску рыбнаго супа днем... Мнe страшно вспомнить этот перiод... Однажды, когда пришлось ликвидировать какой-то прорыв в снабженiи бревнами, я проработал под угрозой штыков без отдыха и сна т р и д ц а т ь  в о с е м ь  ч а с о в подряд.. Я выжил, благодаря своему крeпкому организму, закаленному спортом, но потерял почти все свое зрeнiе... А сколько болeе слабых людей и погибло, и гибнет теперь во всeх уголках Россiи, изнемогая в нечеловeческих условiях совeтских каторжных работ?.. 298 То, чего лучше никогда не видeть человeческому глазу Однажды, послe утомительнаго дня работы, нашу группу вели под конвоем обратно в барак. У ворот лагернаго пункта задержка -- там принимают очередной этап: сотни двe оборванных грязных людей. По их виду замeтно, что они прибыли не из тюрьмы: оттуда люди прибывают как-то немного чище и не такими измученными. Глядя на прибывших, которых поодиночкe впускали в ограду, я внезапно услышал радостный окрик: -- Дядя Боб -- неужели ты? Из толпы весело кивали мнe трое нижегородских скаутов, с которыми мнe довелось раза два-три встрeчаться на волe. Несмотря на улыбающiяся лица, вид у них -- страшно истомленный. Обросшiя, похудeвшiя лица, оборванная одежда, дырявые сапоги... -- Откуда это, ребята? -- С Кемь-Ухтинскаго тракта. Дорогу, браток, строили! Ну, тогда не удивительно, что этап имeл такой плачевный вид. Работы по прокладкe шоссе через болота и скалы -- считались одними из труднeйших в лагерe. Еще удивительно, что ребята остались на ногах и сохранили силы для смeха и бодрости. Теплое чувство согрeло сердце, когда я глядeл на эти улыбающiяся мнe лица. Крeпкая скаутская закваска! По Баден-Паулю, они и на этот, тяжелый и опасный, перiод жизни смотрeли, как на момент суровой жизненной игры, жизненнаго спорта... Неразлучная тройка нижегородцев -- это скаут-масторское ядро извeстной дружины "Арго", одной из наиболeе ярких в исторiи русскаго скаутинга эпохи подполья. Силой событiй эта дружина осталась совсeм без взрослых руководителей и сформировалась в оригинальную, чисто демократическую семью, с выборным началом и принципом -- всe равны, и есть только первые среди равных. По всeм отзывам, которые доходили до меня, и собственным наблюденiям, этот скаутскiй коллектив прекрасно справлялся с работой и в самыя тяжелыя времена проявил удивительную спайку и мужество. 299 Трое старших, которые теперь оборванными бродягами стояли передо мной, были арестованы в первые дни "выкорчевыванiя скаутинга" и попали в лагерь раньше нас, "столичных преступников". Старшiй по чину из них был мой тезка, Борис, живой худощавый паренек, экономист по образованiю, прирожденный организатор и руководитель. Его ртутная энергiя и жизнерадостность заражали всeх, и хотя его ворчливо-добродушно поругивали и "непосeдой", и "юлой", и "нашим несчастьем", и "горчичником", -- всe любили его искренно и горячо. Второй -- Юрiй, студент, был юношей-мечтателем со спокойным мягким характ<е>ром, уступчивым в житейских мелочах, но твердым, как кремень, в вопросах чести и идеи. Третiй -- Сема, техник-строитель, был старшим по возрасту среди нас. Это был молчаливый и медлительный еврей с характерным задумчиво-печальным взглядом. Сейчас, привeтствуя меня, он улыбался, и эта трогательная полудeтская открытая улыбка как-то удивительно преобразила его сумрачное лицо. Мы уже достаточно освоились с лагерной жизнью, и через часа два, в результатe нашего коллективнаго опыта, уже помeщались в одном баракe и устраивались на верхних нарах, среди десятков других, таких же вшивых и грязных людей, как и мы. Но мы были вмeстe, и эта радость скрашивала всю неприглядность окружающей обстановки. Были вытащены наши немудреные продовольственные запасы -- черный хлeб и треска, достали воды и приступили к "пиру". -- Как ты здeсь устроился? -- начал Борис, беря сухую треску за хвост и стукая ею по столбу "для мягкости". -- Да что-ж?... Уныло... Каждый день часов по 12, по 14 втыкать приходится... Попались мы в передeлку, ребята. -- Ну, брат, это ничего!.. Вот на Кемь-Ухтe, -- вот там -- это да!.. Нам и раньше разсказывали, да мы вeрить не хотeли. А потом сами влипли... -- Да ты разскажи толком! -- попросил я, наливая теплой воды в старую консервную банку. 300 -- Прежде всего, жизнь там прямо-таки доисторическая -- шалаши или навeсы из вeток. Внизу болото, сверху комары. Eда, сам знаешь, какая -- и без работы едва ноги волочишь. А тут такiе "уроки" -- прямо гроб: только здоровому сытому парню впору... Мы-то на первое время норму выполняли, часов этак в 10 -- в 12, хоть и трудно было. А потом и мы сдали, хотя сравнительно с другими и сытые были: и кое-какiя деньжата были, и остатки посылок из дому. А потом, крутишь, крутишь лопатой часов 14 или 16 -- и никак -- сил нeт... -- А работа там какая? -- Да работа, по существу, простая: копать длинные рвы по обeим сторонам будущей дороги. Но копать, знаешь как? По колeна в водe. -- То-то, я и вижу, что сапоги-то у вас разлeзлись, -- сочувственно посмотрeл я на торчащiе из сапог босые пальцы ног. -- Ну, брат, мы и сами-то разлeзлись бы. Да, к счастью, нас скоро по канцелярскому дeлу забрали работать. Сему -- десятником, а он нас счетчиками устроил. Грамотных-то почти нeт. Больше все крестьяне. А если-б не это -- мы оттуда живыми то, вeроятно, и не ушли. -- Неужели норма так трудна? -- Нeт, если бы кормежка, да платье, да сапоги -- то еще как-нибудь можно было бы работать. Но из тюрем всe истощенные прибыли, многiе в лаптях, да в рваньe. Паек -- только, только что-б не умереть. Кругом вода, болото... От комаров всe опухли... А пока нормы не выполнишь -- торчи на работe, хоть умри. Да еще хлeба не дадут... Ну, вот, и торчит парень часов 16. А на слeдующiй день -- пожалуйте -- опять такая же норма... Откуда же сил взять?.. Ну, и валятся, как мухи... Вeдь всe без сил, истощенные, больные... Цынготных -- уйма... Да, так вот, продвигается партiя вперед, а сзади ослабeвшiе и больные так вповалку на землe и остаются. Может, их подбирали потом, но я не видeл... Что-то не вeрится... А к нам все новыя и новыя пополненiя идут: одни, значит, в могилу, а другiе на смeну. Вот там, брат, мы поняли, что дeйствительно значит -- "жизнь копeйка". Там, что конвой ВОХР'a захочет, 301 -- все сдeлает. Сколько людей там перестрeляли! Не раз было -- повздорит кто с чекистом, а на слeдующiй день его уже и нeт. Оказывается, "убит при попыткe к бeгству"... Да это что -- вот пусть тебe Сема разскажет, как там с "отказчиками" поступают. Он видeл больше нас... Губы Семы болeзненно искривились, и он не сразу начал: -- Эх, ребята, лучше бы и не разсказывать, не трогать наболeвшаго. Прямо не вeрится самому, что такая гнусность на свeтe дeлается... -- Вот посмотри, Борис, -- он нагнул голову. -- Видишь? На висках были сeдыя пряди, рeзко замeтныя на его черных кудрях... -- Это, вот, слeды пережитаго. Не дай Бог никому такое видeть. Помню, раз идем мы на работу -- часов 5 утра было. А как раз наканунe какой то черкес, они вeдь народ горячiй, отказался от работы, да еще в морду кому-то дал, охраннику, что ли: "Бей меня на мeстe, -- кричит, -- не могу больше! Палачи, мерзавцы". Ну, словом, сам можешь понять, что измученный, доведенный до отчаянiя человeк может кричать... Увели его вечером. А утром, идем мы, значит, свeтло было уже. Смотрим -- стоит кто-то у дерева, согнувшись. Мы хотeли было подойти, да вохровцы кричат: "Не подходи близко -- стрeлять будем!" Приглядeлись мы -- Боже мой! -- а это наш черкес, привязанный к дереву... Сперва показалось нам, что он одeт, а потом смотрим, а он голый, только весь черный от слоя комаров... Распух. Лица уже почти узнать нельзя было... Страшно всeм стало. Отшатнулись мы. Думали, что он мертвый, да только глядим, а у него колeно еще вздрагивает... Жив... А конвоиры кричат: "Гляди получше! Так со всeми отказчиками будет... Мы вас, сволочей, научим, как работать"... Сема замолчал, и щека его нервно задергалась. -- А потом еще хуже пришлось увидeть, -- тихо, как 302 бы выдавливая из себя слова, продолжал он. -- Один там паренек сбeжать вздумал, живой, смeлый был... Думал, видно, до желeзной дороги добраться, а потом как-нибудь в Питер. Да болота там вездe топкiя, только по нeкоторым тропинкам пройти и можно. А на них охрана с собаками. Псы -- как телята, спецiально на заключенных тренированные, чтобы бeглецов ловить... Поймали, очевидно... И, вот, тоже мы наткнулись. Думали, нечаянно, а потом догадались -- конвой нарочно привел -- посмотрите, мол, на бeгунка... Знаешь, в лeсу муравейники большiе -- с метр вышиной? Так парня этого раздeли и привязали к дереву так, чтобы он ногами в муравейникe стоял... Умирать буду, а этой картины не забуду. Голос Семы дрогнул, и он опять прервал свой разсказ. -- Мертвый он уже был, -- шепотом закончил он. -- Муравьи мясо разъeли... Кровь запеклась... Страшно вспомнить. Со многими обморок был... Да что -- прикладами в чувство привели... Помню, как пришли мы в шалаш -- никто ни eсть, ни спать не мог. Только то здeсь, то там трясутся от истерик... Мы замолчали. В синем туманe барака едва мигал маленькiй огонек керосиновой лампочки. Нeсколько сот усталых людей вповалку лежали на нарах в тяжелом снe, чтобы завтра чуть свeть опять выйти на свою каторжную работу. И так -- изо дня в день... Скольким из них суждено лечь в сырую землю далекаго сeвера, так и не дождавшись желанной воли? Ни eсть, ни спать не хотeлось. Перед мысленным взором каждаго из нас проходили мрачныя перспективы нeскольких лeт такой жизни... На остров Но вот, наконец, наступила желанная минута, когда меня вызвали для отправки на Соловецкiй остров. Перспективы и там были нерадостныя, но все-таки там, вeроятно, можно было найти друзей и что то строить в расчет на длительное пребыванiе. Поэтому в Соловки я eхал в надеждe на что-то новое и лучшее... 303 Послe утомительнаго морского пути и качки, на горизонт показалась длинная темная линiя острова. И, странное дeло, казалось, что я eду "домой", туда, гдe -- хочешь, не хочешь -- придется пробыть нeсколько лeт... Все ближе. Наконец, при свeтe догорающаго ноябрьскаго дня показались купола и башни Соловецкаго монастыря. Под лучами блe</