честве хищению, но не заслуживает лишения свободы. Анализ суждений присяжных Состав присяжных этого процесса достаточно многообразен по возрасту, но приходится отмечать преобладание женщин, представителей интеллигентных профессий и людей с высоким уровнем образования. Не было ни одного представителя рабочих профессий. Можно считать, что это был суд "белых воротничков" и домохозяек. Их ответы распределились следующим образом: по характеру вины: 9 присяжных признали вину П. в пособничестве хищению, а 4 признали вину только в укрывательстве, по характеру наказания: 7 признали П. не заслуживающим лишения свободы, 6 согласны с лишением его свободы. Однако внимательное прочтение суждений ряда присяжных выявляет, что очень многие из них понимали, что вина подсудимого (т.е. умысел его на преступление) не доказана, но тем не менее признали его виновным. Об этом определенно говорили 5 присяжных: "Вина его не доказана" (в гласном обсуждении или на предварительных опросных листах), а одна присяжная сказала: "Он только догадывался, что тут махинация, но какая?" Другие же (я насчитал 4 определенных высказывания) говорили, что ничего доказывать и не нужно, поскольку "крупный коммерсант не мог не понимать, что занимается грязным делом", а значит, преступный умысел и вина подсудимого очевидны. Иных суждений не было, и потому мы получаем странный факт: все присяжные осудили П. за уголовное преступление, хотя понимали, что доказательств его преступного умысла нет. Такой удивительный результат в принципе кажется невозможным для обычного суда, где один из первых и главных вопросов к судьям и присяжным: "Считаете ли вы вину подсудимого доказанной?" Если на этот вопрос присяжные отвечают: "нет", то остальные вопросы могут уже не обсуждаться, ибо подсудимый считается невиновным. Такие нормы записаны в ст.449 и ст.454 ныне действующего Уголовно-процессуального кодекса РСФСР. Но данный процесс - исследовательский, допускающий самые различные новации, возможно, и не всегда удачные. Нетрудно понять, почему это произошло. В большинстве из следовательских судов нас интересовало, прежде всего, отношение присяжных к квалификации тех или иных действий как преступных, поэтому вопросы доказательства этой стороны дела перед присяжными обычно не ставились. На данном процессе задача была иная. Спор обвинения и защиты шел именно о доказанности умысла на преступление и уж в зависимости от этого следовало решать вопрос о квалификации действий П. Тем не менее вопросы присяжным были сформулированы привычным способом, что и вызвало такой необычный результат. Еще одна причина состоит в неудачной формулировке вопросов присяжным. Поскольку каждый из них подразумевал согласие с той или иной степенью виновности подсудимого, было бы правильнее выделить отдельный вопрос о признании подсудимого невиновным в уголовном преступлении (или о виновности его лишь в гражданском правонарушении). Отсутствие такого вопроса не раз отмечали присяжные, приходя к выводу, что сами устроители процесса не считали положительный ответ возможным, а просили их только определиться с характером вины, если считать, что вина П. доказана. Но, конечно, таких условий устроители процесса не ставили, и нам в анализе теперь придется просто учитывать это недоразумение, чтобы сделать правильные выводы об истинных мотивах присяжных. Задача анализа упрощается из-за того, что составы групп присяжных, согласившихся или не согласившихся с лишением П. свободы, практически совпадают с их делением по вопросу о доказанности вины, и потому я выделяю три основные группы. Группа шести присяжных, признавших П. виновным в пособничестве, согласившихся с лишением его свободы и не нуждавшихся в доказательствах его вины В группе две молодые домохозяйки (9, 10), двое юношей (бухгалтер - 2 и философ - 5), учительница средних лет (6) и пожилой конструктор (7). У большинства - среднетехническое образование. В группу вошли все участники- мужчины. Очень важно, что кроме конструктора (7), это в целом молодые люди со средним возрастом 29 лет, в то время как средний возраст всех 13 присяжных в этом суде - 43 года. Так что, по сути, группа выражает точку зрения молодых. Вот их слова: "Он не мог быть таким глупым, чтобы не знать, раз был крупным коммерсантом" (6). "Раз взялся за коммерцию, должен понимать, что это не совсем чистое дело" (7). "Виновен в пособничестве хищению, раз хозяйственник" (9,10). "Виновен, потому что пропускал через свое предприятие... ну, грязные деньги, помогал их отмыть" (2). "П. пояснил, что его просил знакомый. Но ведь человек существо разумное, должен просчитывать свои ситуации и кто бы тебя о чем ни просил, всегда можно заболеть (отказаться)... потому я считаю, что он виновен в пособничестве хищению" (5 - старшина). Отвергнув утверждение обвинения об участии П. в организованной группе расхитителей, присяжные не высказали доводы в пользу того, что П. знал о хищении еще до его совершения. Фактически они лишь обосновывали свою уверенность в том, что П. не мог не догадываться о "грязном характере" предложенных ему для реализации денег, т.е. об их похищенности. Но если перейти на язык статей уголовного кодекса, то присяжные обосновали только вину П. в заранее не обещанном сбыте и иных видах укрывательства средств, добытых заведомо преступным путем, но никак не в пособничестве хищению, которое требует как минимум "заранее обещанного участия". Тем не менее, свою позицию присяжные обозначили именно как "пособничество хищению", а не как "укрывательство", видимо, для того чтобы подчеркнуть резкость своего осуждения П., что видно из споров между присяжными о смысле этих терминов (см. стенограмму). Проголосовавшие за определение действий П. как "пособничество хищению" хотели подчеркнуть, что "отмывание им грязных денег" есть пособничество похитителям и потому заслуживает сурового наказания в виде лишения свободы. В итоге я должен признать, что первые 6 присяжных: - признали П. виновным в пособничестве хищению, хотя на деле уверились лишь в том, что он только "отмыл" (укрыл) похищенные средства, - держатся принципа заведомой виновности коммерсантов, именно принадлежность П. к коммерсантам для них является доказательством его знания о преступном источнике обналичиваемых им средств, т.е. умысла на преступление, - готовы осудить к лишению свободы, даже если обвинение не предъявит прямых доказательств его вины. Идеологически эту позицию интересно описал старшина (молодой философ): "Поскольку преступники используют для отмыва самые разные фирмы, то надо наказывать каждого даже за одноразовое и случайное пособничество, чтобы разорвать цепь преступлений. Вопрос же об умысле подсудимого неважен, поскольку надо предполагать, что все люди разумные и должны рассчитывать последствия своих поступков, отказываясь от всяких сомнительных действий". Присяжная 6 дополнила это утверждение известной (и неверно истолкованной) фразой: "Незнание не освобождает от ответственности". Таким образом, большая группа присяжных принципиально освобождает органы следствия и суда от необходимости доказывать преступный умысел подсудимого, удовлетворяясь лишь фактом прикосновенности к похищенным деньгам и тем самым, приглашая правоприменительные органы к расширению круга репрессий. Думаю, что преимущественно молодые и ограниченные из-за самонадеянности люди еще не сознают, какие беды они накликают на себя (ведь и они вольно невольно нарушают нынешние законы). Аргумент защиты "П. и другие коммерсанты, причастные к прохождению похищенных денег, наверняка думали, что участвуют в рискованных, но не преследуемых в уголовном порядке финансовых операциях типа "обналичивания банковских средств", просто не был замечен, прошел мимо их ушей. Из того, что нашему бизнесу приходится работать в пограничных с законом или даже в противоправных ситуациях, эти присяжные делают такие выводы: "Если коммерсант нарушает один закон (например, увиливает от налогов), то он способен и участвовать в хищении (а продолжая эту мысль - и в убийстве)." Подобная "мысленная конструкция" заведомой предпринимательской виновности отнюдь не нова. Еще раз приведем парафразу английского публициста прошлого века, что при достаточно высокой норме прибыли нет такого преступления, на который бы не решился Капитал даже под страхом виселицы. Здравая английская мысль о том, что высокая прибыль нечистого дела обязательно привлечет кого-то из не обремененных высокой моралью и законопослушанием граждан, в марксовом, а потом и ленинском переложении превратилась в распространенное убеждение, что все буржуи - неисправимые злодеи и их можно только ставить к стенке. Вот и в наше время мы убеждаемся в живучести этого старого и грозного для предпринимателей заблуждения. И лучше не охать и возмущаться, а трезво учитывать российскую реальность. Группа трех присяжных, признавших П. виновным в пособничестве, но не согласившихся с лишением его свободы в связи с не доказанностью вины Изначально в группу входили только двое: пожилые врач (4) и пенсионерка (1), а потом к ним примкнула домохозяйка (8). Они все признавали П. виновным в пособничестве хищению, хотя, видимо, подразумевали под этим "отмывание преступно добытых денег", но в отличие от первой группы для них оказался важным фактор не доказанности умысла его на такое пособничество. В своих опросных листах они прямо отвечали, что лишения свободы П. не заслуживает, потому что вина его не доказана. Это крайне интересный момент. Защитник и судья говорили присяжным о презумпции невиновности, и что если остаются сомнения в доказанности вины, то нельзя человека считать виновным. Тем не менее в ходе обсуждения присяжная 4 (человек высокообразованный) хотя и ссылается на этот принцип и не доказанность вины, все же осуждает П. за "пособничество хищению" только потому, что объективно через его фирму проходили похищенные средства. Лишь в ходе частной беседы с судьей после заседания ей стала понятной ошибка "объективного вменения". Если бы это объяснение было уяснено ею раньше, видимо, она проголосовала бы за невиновность П. в уголовном преступлении. Однако можно считать, она все же успела исправить свою ошибку в самом заседании, когда отказалась лишать П. свободы именно из-за недоказанности его вины. На деле вопрос о лишении свободы оказывается главным, как в настоящих судах, так и в исследовательских процессах. Видимо, иные мотивы были у присяжных 1 и 8. Хотя они тоже понимали, что доказательств нет (этого не отрицал и сам обвинитель), но о вине П. судили по своей догадке и совести примерно так: "Все же он, наверное, немного виноват, руку приложил, о хищении, наверное, догадывался". Эти люди не думали ни о презумпции невиновности, ни о том, что все предприниматели заранее во всем виноваты, они просто пытались решить задачу и склонились все же к тому, что наверняка П. догадывался о плохом: и деньги ему за это предложили слишком большие, и знакомый слишком уж его уговаривал (деталь, удачно придуманная обвинителем прямо на ходу), значит, о плохом догадывался, но надеялся, что "пронесет". К таким присяжным защитнику было бесполезно обращаться с учеными словами о "презумпции невиновности". Они не юристы и руководствоваться должны не этой самой "презумпцией", а собственной интуицией и совестью. А вот сообщение о том, что подобные операции считаются самыми обычными сделками, и проводились П. многократно без всякого криминала, могли бы их привести к иному выводу. Однако, как бы то ни было, и эти присяжные, несмотря на свой обвинительный вердикт, не ошиблись в главном, когда не согласились с лишением свободы человека по сомнительным догадкам. Выводы: присяжные совсем не обязаны соблюдать презумпцию невиновности, запрет на объективность вменения и прочие почтенные юридические принципы, потому к ним надо обращаться на языке обычной справедливости, и тогда в решениях по совести в главном будут учтены и эти принципы. Присяжные этой группы так и не признали того, что П. в процессе проведения денег через свою фирму знал о заведомо преступном характере их источника. Значит, их мнение на деле следует трактовать так: "Не виновен в уголовном преступлении и потому не заслуживает лишения свободы". Группа четырех присяжных, осудивших П. лишь за укрывательство и не согласившихся лишать его свободы из-за недоказанности вины В группу вошли 4 присяжных (3, 11, 12, 13) - образованные женщины зрелого или старшего возраста. В главном их позиция совпадает с предыдущей группой, но они еще больше сомневались в виновности подсудимого. Вопрос о том, знал или не знал П. о хищении, их очень мучил. Особенно драматично это осознание протекало у 70-летнего бухгалтера (3). Еще в ходе прений, выяснив у обвинителя, что финансовая операция с преступно добытыми средствами была проведена легально и не вызвала у бухгалтера фирмы П. сомнений, она сразу же задалась вопросом: "А почему же тогда у П. такая операция должна была вызывать подозрение?", но так и не получила у обвинителя ответа. В обсуждении она последовательно заявляла, что вина П. не доказана, и что в хищении его обвинять она не может, но вместе с тем говорила о пособничестве, потом об укрывательстве, понимая под этим только объективное значение его действий. И после суда в разговоре с судьей, подтвердила, что считает П. невиновным, хотя по итогам голосования приходится считать, что присяжная 3 признала П. виновным в укрывательстве похищенных средств. (С ней также сыграла злую шутку неудачная форма вопросов.) Примерно тоже говорили и другие: "Осуждать без доказательств нельзя, такой подход не лезет ни в какие ворота" (13). "Он догадывался, что здесь махинация, но какая?"(11). "Зайчиком, он, конечно, не был, но и в этом сомневаюсь"(12). Вместе с другими присяжными они убеждены, что нынешнее предпринимательство связано с теневыми операциями, и потому П. не мог не чувствовать опасности, но твердое знание его о похищении денег отрицают. Действующая формула преступления по ст.175 УК РФ требует установления не только факта сбыта имущества, добытого преступным путем, но именно факта сбыта имущества заведомо добытого преступным путем. Термин "заведомо" предполагает не смутные догадки, а твердое знание. Как раз "заведомость преступного знания" у П. Четверо последних присяжных определенно отрицают, что означает: они не склонны осудить его за уголовное преступление. Этот вывод подтверждается как заявлениями о не доказанности вины П., так и несогласием лишать его свободы. Пересмотр формулы вердикта присяжных по итогам анализа их суждений Анализ содержания смысла слов присяжных приводит совсем к иному итогу судебного заседания, не совпадающему с провозглашенным вердиктом: - 6 присяжных высказались за виновность предпринимателя П. в отмывании (сбыте) денежных средств, добытых заведомо преступным путем, и за лишение его свободы, - 7 присяжных высказались за отсутствие доказательств знания предпринимателем П., что он отмывает средства, заведомо добытые преступным путем и, следовательно, за невиновность П. и отказ от лишения его свободы. Поэтому можно считать, что большинство присяжных хотели бы провозгласить: "П. не виновен в уголовном преступлении!" Нас не должно пугать такое радикальное изменение смысла решения присяжных, уясненное только после анализа текста их суждений. Во-первых, потому что присяжные имеют разные мнения, и их общее решение очень сильно зависит от случайного соотношения групп. А во-вторых, в главном пункте (отказ от лишения П. свободы) их вердикт сохранился. Кстати, надо вспомнить, что судьбу этого решения на самом деле определила колеблющаяся присяжная 8, которая в последний момент отказалась от лишения П. свободы. Если бы ее спонтанного решения не было, то и после анализа общий вердикт суда звучал бы так: "П. виновен в отмыве похищенных денег и заслуживает лишения свободы". Представьте, что наш судебный процесс действительно решал бы судьбу П. и его вердикт был окончательным... Нам приходится мириться с такой особенностью суда присяжных, т.е. с возможностью принятия им противоположных решений в зависимости от поведения колеблющихся присяжных.Но поскольку наш процесс является исследовательским, то мы можем или неоднократно повторить его с другими составами присяжных, чтобы проверить устойчивость принимаемых решений по такого рода делам, или вести речь о неоднозначном (в данном процессе двузначном) вердикте присяжных. Что произошло с П. Реальное уголовное дело против П. возбуждено в 1992-м, но лишь в 1996 году поступило в суд. В первой половине 1997 года оно было судом рассмотрено, причем все 8 подсудимых (предприниматели и банкиры) были признаны соучастниками хищения организованной группой и приговорены к длительным срокам лишения свободы. Таким образом, суд поступил с П. точно так, как просил того обвинитель на нашем исследовательском процессе (кстати, в реальном процессе обвинитель отсутствовал за ненадобностью, ибо роль его по совместительству с успехом исполнила судья). Однако решение суда о лишении подсудимых свободы было на деле формальным. Пятеро подсудимых, которые в ходе следствия пошли на сотрудничество с ним, полностью признали приписываемую им вину и были освобождены на подписку о невыезде, получили от суда условные наказания. Трое подсудимых (включая П.), которые не признавали своей вины, на суд привозились из СИЗО, получили сроки лишения наказания, лишь на несколько месяцев превышающие уже отсиженное ими время. В скорости они все также были освобождены. Таким образом, хотя реальный суд полностью поддержал обвинение, в части наказания он практически освободил подсудимых от лишения свободы и тем самым встал на позицию нашего суда присяжных, точнее, на позицию его не молодежной, а зрелой части. И эта "подвижка" официального нынешнего суда в сторону суждений народа, его зрелых людей, не может не радовать надеждой. Для устроителей судов присяжных: Непримиримость оценок присяжных свидетельствует о незрелости общества В процессе анализа мы зафиксировали раскол в суждениях представителей народа по таким важнейшим проблемам, как: - презумпция виновности предпринимателей (признание их заведомо виновными в преступлениях), - усиление карательных мер к предпринимателям, - освобождение правоприменительных органов от необходимости сбора доказательств умысла и вины предпринимателей. Понятно, что утвердительные ответы по этим вопросам соответствуют интересам и взглядам власти в лице ее правоприменительных органов, отрицательные ответы - интересам предпринимателей и страны. Особо тревожит, что в первой (условно скажем, антипредпринимательской) группе собралась именно молодежь, хотя, по идее, такие убеждения должны были разделить, скорее, люди старшего возраста. Так может, "развитие страны идет вспять"? Но, не следует впадать в крайний пессимизм. Скорее, мы имеем дело просто с обычным преходящим молодежным радикализмом. Кстати, чтобы уменьшить его влияние на судебные вердикты и сделать последние более зрелыми, следует подумать об увеличении веса в принятии решений более взрослой части присяжных: - или простым повышением возраста граждан, приглашаемых в присяжные, - или ограничением доли молодых в составе присяжных (например, не более четверти) - или введением процедуры обязательного согласования общего решения (например, принятие его не простым, а лишь квалифицированным большинством, допустим, не меньше трех четвертей от числа присяжных). Последнее процедурное нововведение мне кажется наиболее продуктивным, потому что может стимулировать споры и взаимоубеждение присяжных. В ходе этого можно надеяться, что более взвешенные оценки зрелых присяжных будут иметь больше шансов к итоговому принятию. Но при этом надо помнить, что эти ограничения надо вводить очень бережно, ибо, устранив радикалов из споров присяжных, мы рискуем вытолкнуть их в непримиримую оппозицию среди народа и тем самым не ослабить, а укрепить позиции экстремизма в стране. Подобная ошибка была совершена российской властью в конце прошлого века, когда "вызывающий вердикт" присяжных по делу Веры Засулич побудил власти "закрутить гайки" и изъять из ведения судов присяжных дела о политических и должностных преступлениях, что в свою очередь стало одной из причин перехода молодежи к террору - сначала народовольческому, потом большевистскому. Думаю, что не следует забывать российскую историю и наступать на одни и те же грабли. Необходимость защиты присяжных от давления юристов Участвовавшие в ИСП авторитетные юристы явно недооценили чрезмерность своего влияния на присяжных, особенно интеллигентных, комплексующих по поводу отсутствия у них юридических знаний. На процессе обвинитель при согласии судьи без труда убедил присяжных, что осуждать можно и без доказательств умысла на совершение преступления, хотя сами они в душе так не считали. Когда по завершении процесса их ошибка была разъяснена самим судьей, они были обескуражены, но несогласное с их совестью решение уже было принято. Причем я исключаю намеренное давление на присяжных со стороны участвовавших в процессе юристов - они просто недооценили силу своего влияния. Кто же должен обезопасить суд присяжных от такой опасности? Думаю, эта обязанность лежит, прежде всего, на судье. Он обязан обращаться, прежде всего, к совести присяжных, избегать юридической терминологии (и следить за сторонами, чтобы они ею также не злоупотребляли), подчеркивать долг присяжных решать дело, прежде всего по совести и не вязнуть в юридическом ликбезе. Соответствующим образом (в понятиях не права, а совести) должны быть сформулированы и вопросы присяжным. Судье надо пояснить присяжным, что долг толкования и изложения решения в строгих понятиях формального закона лежит на нем, и потому пусть их требования существующего закона не волнуют. Можно также подумать и о более суровых мерах, например, о том, чтобы выявленные факты очевидного давления юристов на присяжных признавались обстоятельствами, исключающими правомерность вынесенного присяжными решения (при соответствующем их обжаловании).