Михаил Яснов. Гийом Аполлинер
----------------------------------------------------------------------------
ББК 84(0)5-5
А76
Аполлинер Г. Алкоголи.
СПб.: Терция, Кристалл, 1999. - (Б-ка мировой лит. Малая серия).
OCR Бычков М.Н. mailto:bmn@lib.ru
----------------------------------------------------------------------------
Друзья Аполлинера любили его рисовать. Его античный профиль, его
голова, по словам писательницы Гертруды Стайн, "как у императора позднего
Рима", притягивали художников. Поэта сравнивали то с Цезарем, то с
Вергилием.
Романские корни определили его внешность и южную живость характера;
славянские - гордость и открытость. К тому же почти всю жизнь он прожил
французом без гражданства, которое с большим трудом смог получить всего за
два года до смерти. Достаточно взрывчатая генетическая смесь, умноженная на
повседневные обстоятельства, располагавшие к жесткости и обидчивости, - все
это были основы сложного и трудного характера. Так - сложно и трудно - его и
воспринимали: впечатлительный, наивный, немного суеверный; сангвиник, тиран,
самодур; внутренне чистый, простой, легко сходящийся с людьми; блестящий и
остроумный собеседник, постоянно готовый к шутке; певец меланхолии, поэтике
которого вовсе не присуща радость...
В годы, когда Аполлинер только начинал сочинять, в далекой России,
притягательной для славянской частички его души, первооткрыватель
французских символистов Валерий Брюсов писал о другом поэтическом гении, о
Поле Верлене, как о "человеке двойственном", в котором уживались
одновременно "ангельское" и "свинское". В какой-то степени таким же
двойственным был и Аполлинер, всю жизнь метавшийся между любовью и игрой,
соединяющий с традицией высокого лиризма страсть к низкой мистике.
Оба эти стремления Аполлинер, очевидно, унаследовал от матери, Анжелики
Костровицкой. В шестидесятые годы судьба забросила ее из Польши в Италию, -
когда родился Гийом, Анжелике было двадцать два года, и уже несколько лет
как она была "похищена" итальянским офицером Франческо д'Эспермоном.
Мистификации преследовали Аполлинера со дня рождения: через пять дней
после этого знаменательного события, которое произошло 26 августа 1880 года,
он был зарегистрирован в римской мэрии под фамилией Дульчини - как ребенок
от неназвавшихся родителей. Через два года та же судьба постигла его брата
Альбера, который при рождении был записан под фамилией Зевини и чьи родители
также были "не установлены". В дальнейшем это дало Аполлинеру повод
пестовать и поддерживать самые фантастические россказни о своем
происхождении - вплоть до того, что его предками были то ли Наполеон, то ли
папа римский.
Таинственное происхождение бросило отсвет на всю жизнь поэта. Пока юный
Вильгельм Костровицкий ходит в школу - сначала в коллеж в Монако и в Каннах,
а затем в лицей в Ницце, - его мать играет в казино и приобретает репутацию
"красивой авантюристки". И когда в Ницце семнадцатилетний начинающий поэт и
его товарищ по лицею Анж Туссен-Люка приступают к изданию рукописного
журнала, сразу же приходится думать о первой мистификации - о псевдониме:
Вильгельм подписывал свои произведения именем "Гийом Макабр" ("Гийом
Мрачный"), а Анж - "Жеан Лок" ("Жеан Нищий"). В дальнейшем Аполлинер не раз
прибегал к литературным мистификациям, псевдонимам - чего стоит одна история
1909 года, когда стали появляться статьи и стихи некоей Луизы Лаланн, сразу
же привлекшие внимание читателей незаурядностью суждений о современной
женской литературе и большим лирическим даром. Этот розыгрыш, устроенный
Аполлинером, почти год будоражил публику, пока не наскучил самому
мистификатору. Карнавальность жизни и поэзии переплелись, чтобы уже никогда
не оставлять поэта.
Первая поэтическая любовь и первая серьезная авантюра поджидали
Аполлинера летом 1899 года, когда мать отправила его с братом в пансионат
бельгийского городка Ставло, на каникулы. Здесь родился и первый серьезный
поэтический цикл юного Аполлинера - "Ставло". Именно в таком виде - как цикл
стихов - он будет напечатан только через полвека: стихи, перевязанные
ленточкой, сохранит валлонка Марей - Мария Дюбуа, к которой они и были
обращены. Уже в этом цикле Аполлинер становится изысканным любовным лириком
- сладострастным и ранимым певцом неразделенной любви.
Любовь к Марей прервалась осенью, когда Анжелика Костровицкая, в
очередной раз стесненная в средствах, повелела братьям тайком ускользнуть из
пансионата, не расплатившись с хозяином. Эта история, подобная многим, в
которых чувствовалась рука властной и взбалмошной Анжелики, позволила
позднее композитору Франсису Пуленку произнести сакраментальную фразу:
"Аполлинер провел свои первые пятнадцать лет у фривольных юбок деспотичной
мамаши". На самом деле "пятнадцать лет" растянулись на всю жизнь Аполлинера:
Анжелика Костровицкая умерла спустя четыре месяца после кончины ее старшего
сына, и в старости донимая его ревностью и капризами.
Давно замечено, что притягательная парадоксальность юности заключена в
ее счетах со временем. Прошло несколько месяцев, а у Аполлинера - уже
пытающегося сотрудничать в литературных журналах - очередное увлечение:
шестнадцатилетняя Линда Молина да Сильва. Темноволосой Линде, томной и тихой
красавице, немного шепелявой, что, очевидно, придает удивительное очарование
ее голосу, Аполлинер посвящает особый цикл лирических стихов - особый,
во-первых, потому, что каждое стихотворение написано на обороте почтовой
открытки, и открытки эти с апреля по июнь регулярно посылались на юг, где
все семейство Молина да Сильва проводило весну и лето 1901 года; особый и
потому, что все эти "любовные диктовки" - не что иное, как проба сил
молодого Аполлинера. Будущий реформатор стиха обязан был пройти школу и
понять, что он может быть профессионалом, что ему доступна любая, даже самая
изощренная поэтическая форма. Так возникают мадригал и акростих, "хвостатый
сонет" и триолет, терцины и элегия.
Но Линда не хочет - или еще не умеет - ответить на это чувство. В
письме к одному из общих приятелей она постоянно так и повторяет: "это
чувство". "Неужели он испытывает ко мне это чувство?", "Я не могу разделить
это чувство", "Я думаю, он очень горд и много страдает, видя, что я не могу
ему ответить на это чувство..." Линда, как и Марей, сохранила все любовные
послания молодого поэта, и впоследствии они были опубликованы в его
посмертной книге "Что есть". На "это чувство" Аполлинера мало кто мог
ответить. Не смогла это сделать и англичанка Анни Плейден - его
по-настоящему большая и по-настоящему трагическая любовь. Во всяком случае,
безответное чувство сделало Аполлинера выдающимся лирическим поэтом.
Он познакомился с ней в Германии, в доме графини Элеоноры Мильгау, куда
был приглашен учителем французского языка к малолетней дочери графини
Габриэль и где Анни служила гувернанткой. Об их бурном романе - на берегах
Рейна, Сены и Темзы, о побеге Анни Плейден в Америку от жарких домогательств
не очень ей понятного и пугающего страстью и эрудицией поэта уже написаны
сотни страниц; но куда важнее написанное самим Аполлинером, и прежде всего
"Рейнские стихи" - и те, что вошли в его книгу "Алкоголи", и те, что он по
разным причинам в нее не включил. История этой горькой любви превращается в
стихах из события личной жизни в явление поэтической культуры. Обширный круг
исторических, литературных, живописных и просто бытовых ассоциаций
растворяет любовь в жизни, придавая последней неповторимые колорит, глубину
и напряженность.
Результатом великого пристрастия поэта к раритетам прошлого,
реализацией его недюжинной эрудиции стали две первые книги Аполлинера:
прозаическая - "Гниющий чародей" (1909) и поэтическая - "Бестиарий, или
Кортеж Орфея" (1911). "Бестиарий" Аполлинер посвятил писателю Элемиру Буржу,
который был его старшим другом и почитателем его таланта: именно Бурж
выдвинул на соискание Гонкуровской премии книгу Аполлинера "Ересиарх и Кo"
(1910), в которую вошли рассказы, печатавшиеся в периодике, начиная с 1902
года. И хотя премия "Ересиарху" не досталась, в этой книге Аполлинер заявил
о себе как замечательный прозаик, тонко улавливающий дух своего времени.
Начиналась эпоха Монмартра, знаменитой "Прачечной на плоту", на долгие
годы соединившая воедино "Триумвират", как их называли современники:
Аполлинера, Пикассо и поэта Макса Жакоба. Несколько позже началось
переселение художников с Монмартра на Монпарнас, в не менее знаменитый
"Улей", - и все это войдет в историю как "belle epoque", "прекрасная эпоха",
время слома и смены эстетических позиций. Начинались новые мифы: скорость,
механика, симультанность, то есть осознание в искусстве одновременности
самых разных процессов. Воинственно вступали в жизнь католическое
возрождение и мистические пророчества: Жакоб "видит" на стене своей комнаты
тень Христа и становится ярым католиком; потом предсказывает литератору Рене
Дализу первым из их круга умереть, причем в молодом возрасте, - и Дализ
"первым", в 1917 году, гибнет на фронте; потом Джордже де Кирико рисует
пророческий портрет Аполлинера под названием "Человек-мишень", за много лет
до ранения поэта отмечая то место на его виске, куда попадет осколок
снаряда...
Идея "Бестиария" пришла к Аполлинеру в 1906 году, в мастерской Пикассо,
когда он наблюдал за работой друга-художника, гравировавшего в то время
изображения животных. А через год тот же Пикассо познакомил Аполлинера с
Мари Лорансен. Ей - двадцать два, ему - двадцать семь. Она художница и
немного поэтесса, за его плечами крах сумасшедшей любви к англичанке Анни
Плейден, уже значительный опыт работы журналистом и критиком, серьезные
публикации стихов и прозы. Они пробудут вместе пять лет, которые окажутся
наиболее существенным временем в жизни поэта, когда готовилась к изданию
книга Аполлинера "Алкоголи".
"Алкоголи" вышли в апреле 1913 года. А за несколько месяцев до того -
соответственно в декабре и ноябре 1912 года-были опубликованы два его
стихотворения, открывшие дорогу новейшей поэзии: "Зона" и "Вандемьер".
Работая над композицией "Алкоголен", поэт именно этими стихами начинает и
завершает книгу, обрамляя будущим прошлое. Вслед за "Зоной" он помещает
"Мост Мирабо", увидевший свет в феврале 1912 года. Это был знаменательный
зачин. Первым шло грядущее, вторым - прощание с ушедшим; шли "рука об руку,
лицом к лицу", как герои "Моста Мирабо". Плавание по волнам времени и памяти
начинается именно с "Моста Мирабо", трагического прощания с Мари, с чувства,
растворившегося во всей книге и вобравшего в себя память о всех прошлых
отвергнутых Любовях.
Французский писатель Даниэль Остер как-то заметил, что в "Алкоголях"
Аполлинер представляется Орфеем, спускающимся в ад воспоминаний. Последние
два года перед выходом "Алкоголей" особенно могли смахивать на "ад" - во
всяком случае, на ад душевный, в который нет-нет да и низвергался Аполлинер.
По крайней мере, три события этого времени определили душевную
напряженность, смятение и мучительный поиск поэтической сублимации, которые
привели его к созданию лирических шедевров: разрыв с Мари Лорансен, история
с похищением "Джоконды" и встреча с Блэзом Сандраром.
"Джоконда" была похищена из Лувра 21 августа 1911 года. Аполлинер был
арестован 7 сентября по подозрению в причастности к этому преступлению.
Подозрение пало на Аполлинера из-за его дружбы с неким Жери Пьере, одно
время работавшим секретарем поэта; Пьере оказался нечист на руку, он похищал
из Лувра всякие мелочи, которые затем продавал коллекционерам. Арест поэта
оказался непродолжительным, 12 сентября он уже был на свободе, благо Пьере
дал правдивые показания, а лицейский друг Аполлинера Анж Туссен-Люка,
ставший к тому времени адвокатом, защитил своего старого товарища в суде.
Однако дело было закрыто только в феврале 1912 года, и весь этот период
панических мучений, обуревавших поэта, высветил то, что он порою скрывал от
самого себя: его гражданскую "неполноценность", которая легко приводила к
националистическим нападкам со стороны тех, кто видел в инородце опасность
для общества и культуры.
Еще не стерлось из памяти современников дело Дрейфуса, интерес же поэта
к славянским и еврейским традициям только подогревал лжепатриотизм его
литературных недругов. Начавшаяся через три года война еще более усугубила
эту очередную двойственность его положения - понятно, с какой силой он
жаждал получения французского гражданства.
Пребывание в парижской тюрьме Санте стало поводом для написания
выдающегося цикла стихотворений: подхватывая традиции "тюремной лирики",
прежде всего Верлена, Аполлинер создает шедевр в духе классической поэзии,
следом за которым мог быть только один шаг - в сторону поистине новой
поэтической эстетики. Этот шаг был сделан в 1912 году, когда Аполлинер
опубликовал "Зону" и "Вандемьер" (кстати, первое из аполлинеровских
стихотворений, которое появилось в печати без знаков препинания). Написанию
"Зоны" предшествовало чтение Блэзом Сандраром в мастерской художника Робера
Делоне своей поэмы "Пасха в Нью-Йорке", сочиненной в апреле 1912 года. Эта
поэма, написанная Сандраром на одном дыхании, впервые открыла путь той
ритмике, тому потоку поэтического сознания, без которых сегодня уже
немыслима французская поэзия. Оттолкнувшись от Сандрара, Аполлинер совершил
переворот в поэзии, найдя для мощнейшего лирического чувства адекватную
поэтическую форму.
Напомним, что все эти события разворачивались на фоне мучительного
разрыва с Мари Лорансен. История с похищением "Джоконды" еще больше отдалила
художницу от поэта, так же как отдалила от него многих мимолетных знакомцев,
так же как заставила его брата Альбера покинуть Париж, где он работал
банковским служащим, и уехать в Мексику. Америка уже отторгла у него Анни и
теперь забрала второго близкого ему человека. Мать Аполлинера негодовала и
презирала сына, мадам Лорансен его явно недолюбливала. Ее смерть в
пасхальную ночь 1913 года, буквально накануне выхода "Алкоголей", лишь на
короткое время снова сблизила Мари и Гийома. А через год все пошло прахом: в
июне 1914 года Мари выходит замуж за немецкого художника Отто Вайтьена, а
еще через месяц начинается первая мировая война, поставившая крест на всей
прежней жизни Аполлинера.
Оставшиеся ему три года представляются сегодня какой-то лихорадочной
агонией: война, в которую он ринулся с головой, стараясь отнюдь не показным
патриотизмом "заслужить" столь желанное французское гражданство; не
прекращающееся бурное сотрудничество с парижской прессой; стихи и проза,
которые пишутся, кажется, без оглядки на бои; наконец, новые любови, столь
же лихорадочные, как вся эта военно-литературная жизнь, - сначала к
великосветской красавице Луизе де Колиньи-Шатийон, затем к юной жительнице
Алжира Мадлен Пажес; наконец, женитьба на рыжекудрой красавице Жаклин Кольб,
с которой Аполлинеру удалось прожить всего полгода до его внезапной смерти
от "испанки" 9 ноября 1918 года...
5 декабря 1914 года он был зачислен в 38-й артиллерийский полк,
расквартированный на юге Франции, в Ниме, с апреля 1915 года почти год
провел на передовой, был повышен в чине, получил долгожданное гражданство,
а через неделю после этого, 17 марта 1916 года, был ранен в голову осколком
снаряда. Хроника этой жизни легла в основу его книги "Каллиграммы. Стихи
Мира и Войны (1913-1916)", вышедшей в 1918 году.
Вернувшись из госпиталя, Аполлинер лихорадочно окунулся в
возрождавшуюся культурную жизнь: он по-прежнему сотрудничает со множеством
журналов, готовит к изданию новые книги. Одна из них, над которой он начал
работать еще в 1913 году и которая вышла в 1916, - книга новелл "Убиенный
поэт" обозначила возвращение поэта к литературе после его долгого и
мучительного выздоровления. В июне 1917 года в театре Рене Мобеля на
Монмартре, как в давние добрые времена, вновь встретились многочисленные
друзья поэта на премьере его пьесы "Груди Тиресия", в предисловии к которой
впервые возникло слово "сюрреализм", а в ноябре, в знаменитом театре "Старая
Голубятня", он прочитал текст, который фактически стал его поэтическим
завещанием, - "Новое сознание и поэты". "Поэзия и творчество тождественны, -
говорил Аполлинер, - поэтом должно называть лишь того, кто изобретает, того,
кто творит - поскольку вообще человек способен творить. Поэт - это тот, кто
находит новые радости, пусть даже мучительные".
К концу своей недолгой жизни Аполлинер добился не только признания;
казалось, были удовлетворены и две его главные страсти: он обрел, наконец,
взаимную любовь, что же до мистификации, то даже с его смертью была сыграна
достойная шутка. 13 ноября, когда из церкви святого Фомы Аквинского выносили
гроб с телом поэта, толпа заполнила парижские улицы, но отнюдь не по случаю
его похорон, а по поводу только что заключенного перемирия, - и в сотню
глоток кричала: "Долой Гийома! Долой Гийома!.." Эти слова, обращенные к
немецкому императору Вильгельму, были последним криком улицы, которым она
невольно провожала своего покойного певца.
Поэт Жан Кокто, пришедший в тот день проститься с другом, впоследствии
записал: "Красота его была столь лучезарна, что казалось, мы видим молодого
Вергилия. Смерть в одеянии Данте увела его за руку, как ребенка". Если
вспомнить, что именно Вергилий был певцом страстной любви, в которую
безжалостно вторгалась современная ему жизнь с ее авантюрами и войнами, то
эта метафора окажется не случайной и перекличка титанов, как и случается в
культуре, обретет весомый и закономерный смысл.
Last-modified: Wed, 24 Dec 2003 08:39:12 GMT