затянутой ряской зеленой воде круги. 4. КЛЕН и СЛОН -- Ловко ты выкрутился! -- похвалил доктор, когда проходчик кончил читать. -- Всему твоему бреду нашлось более-менее логичное объяснение. С пистолетом -- это удачно! -- А что мне оставалось делать? -- виртуально зарделся проходчик от похвалы. -- Люди ведь не могут переписать свою жизнь, вот и я книгу переписывать не стал, чтобы все "по правде" было. -- Я только не усек, -- вмешался укладчик, -- чего это у тебя папаша Ференца до сих пор в нью-йоркской полиции нравов служит, когда ему давно пора в совковские менты переквалифицироваться?! -- Во-первых, -- ответил проходчик, -- у меня во второй главе уже ничего не говорится про то, где он служит, а во-вторых, должны же быть в "жизни" какие-то загадки, а то совсем неинтересно будет! -- Мне только конец главы показался сомнительным, когда они клад нашли, -- нахмурился доктор. -- А что здесь сомнительного? -- спросил проходчик, подумав при этом: "Опять ему поспорить захотелось, придирается по мелочам". -- Я в одной книге вычитал, что дети играли в котловане на стройке и нашли там алюминиевый бидон с золотыми монетами царской чеканки. -- В кот-ло-ва-не! -- многозначительно поднял палец доктор. -- В котловане, но не в бараке. -- Это не принципиально, -- уверенно возразил проходчик. Он уже себя чувствовал специалистом если не по всей Земле, то по Советскому Союзу наверняка. -- Но сам факт! -- распалился доктор. -- Клады на Земле находят крайне редко, и вероятность... -- Но ведь находят! -- перебил его проходчик. -- Если мы говорим "находят", то это значит, что они не сами находятся, а их кто-то находит, и что в том невероятного, что этим "кто-то" оказался Ференц?! -- Да что вы все "клады, клады", -- встрял укладчик, -- что вам этот мертвый металл дался? Лучше бы они живую женщину нашли, а то у тебя там секса явно не хватает. -- Они еще дети! -- строго глянул на него проходчик. -- А вот в одном анекдоте... -- начал было укладчик. -- Все твои анекдоты мы знаем наперед, -- не дал договорить ему доктор. -- Да в одном анекдоте больше правды про Землю, чем во всех сраных книжках! -- взвился уязвленный укладчик. -- А я, между прочим, не одни анекдоты читаю. Вот недавно книжку прочел, где все про нас давно уже сказано. -- Какую?? -- в один голос спросили доктор и проходчик. -- Так я вам и сказал -- сами найдите! -- важно надулся укладчик. -- Раз не можешь сказать, значит врешь, -- лукаво заявил проходчик. -- Ничего и не вру, "Москва-Петушки" называется, -- купился укладчик. -- Там тоже мужики линк тянут, он у них каким-то собачьим именем называется... "Кабель", вот! Только они не так скучно работают, как мы, а с весельем. Я, правда, не понял, где эти Петушки находятся -- не то на Украине, не то на Чукотке. -- Все ясно, -- горестно вздохнул доктор (познания укладчика в географии СССР ограничивались Москвой, Одессой, Грузией, Арменией, Чукоткой и Украиной). -- Раз вам все ясно, умники-разумники, -- вошел в раж укладчик, -- объясните мне, темному и неграмотному, почему люди ходят в разные стороны, а у нас нет ни "право", ни "лево", ни "назад", а только вперед, заре навстречу?! -- Какой еще заре? -- не понял сразу проходчик. -- "Вперед, заре навстречу, товарищи в борьбе..." -- песня такая есть, не из анекдота, кстати, жалко, нот не знаю! -- Потому что мы движемся навстречу великой цели, -- как можно спокойнее ответил доктор, -- а цель может быть только впереди, она не бывает справа или слева. -- А откуда эта цель знает, где у нас перед? -- возопил укладчик. -- Хватит дискутировать, давайте работать, -- оборвал доктор разговор, который начал принимать опасный оборот. И они снова взялись за работу. Проходя Сеть, проходчик прочел уже почти все книги, которые имелись в ней о России. Теперь он научился одновременно и читать чужие книги, и писать свою. Писал он, конечно, не так, как пишут люди, да у него и не было ни бумаги, ни компьютера. Свою книгу он писал "в голове", при этом сразу и начисто, ничего из написанного не исправляя. Написав очередной кусок, он по нескольку раз его перечитывал, ставя смысловые ударения то на одном слове, то на другом, и сам при этом удивляясь тому, что в результате меняется смысл не только отдельных фраз и предложений, но и целых глав. В этом ему представлялась аналогия с человеческой жизнью, где все с одной стороны прочно, как сама материя, а с другой -- зыбко и неустойчиво, потому что одни и те же явления и события можно рассматривать под разным углом и, соответственно, по-разному объяснять и трактовать. Единственное, что он позволял себе добавлять к написанному -- это виртуальные кавычки, которые часто меняли смысл слова на прямо противоположный. Он очень удивлялся, каким образом такая пустяковая с виду вещь, какая-то жалкая пара черточек, меняет весь смысл человеческой жизни. Сам этот смысл вроде бы казался ему простым и ясным, как и смысл его работы (проход Сети), но в то же время он постоянно ускальзал из вида, и на нем никак нельзя было сосредоточиться. Наконец, после долгих раздумий, проходчик понял: смысл человеческой жизни нельзя выразить в двух словах, для этого нужно написать целую книгу, и он с удвоенной энергией принялся за свой писательский труд, уже ясно осознавая его цель и значение. Когда доктор объявил очередной перерыв, проходчик продолжил свой рассказ: К 18-ти годам Алексей Артамонов окончательно осознал себя сформировавшейся личностью. Теперь для него было ясно, как божий день, что он живет в стране мелких кооператоров, для процветания которых и была затеяна вся так называемая "перестройка, демократизация и гласность". Окружающий мир к тому времени значительно упростился: в нем не было уже ни коммунистов, ни демократов, ни отрешенных от всего и вся интеллектуалов, -- в нем были только бедные и богатые. Вопрос, кем быть, уже не стоял. Все хотели быть богатыми, и те, кому это удавалось, ими и были, а те, кому это не удавалось, оставались бедными. Более конкретно, вопрос стоял так: не "что" и "зачем", а "как"? Иллюзий здесь быть не могло -- обогатиться можно было только за счет других, поэтому вопрос "как" расшифровывался без вариантов: как отобрать у других деньги? Ответ тоже был незамысловат: только силой, потому что какой же дурак добровольно отдаст свои кровные деньги чужому дяде?! И Алексей вывел формулу силы, которая оказалась простой, как выстрел: мускулы плюс оружие. И еще он знал другое, но из той же серии: женщины любят сильных и богатых, но не любят бедных и больных. Это, он, можно сказать, всосал с молоком своей матери, то есть познал на примере своих родителей. Отец его всю жизнь проработал инкассатором во Внешторгбанке и, по его словам, "перетаскал на своем горбу" сотни миллионов долларов, фунтов-стерлингов и марок, не говоря уже о лирах и японских йенах. В итоге он вышел на пенсию с хроническим радикулитом и нищенской рублевой зарплатой. Все, чего он добился в жизни -- это презрение своей жены, которая любила повторять: "Ты, Миша, святой. В твою честь нужно поставить церковь и написать на ней: "Собор Михуила Блаженного". И Алексей был полностью солидарен с матерью. Вообще, про женщин он уже не считал, что все они проститутки (хотя Стелка, как и накаркал папаша, стала-таки ей), да и самих проституток он больше не осуждал. В конце концов, они не виноваты в том, что Бог не дал им крепких мышц и умения владеть оружием. Всем хочется иметь много денег, в этом нет ничего зазорного, просто у мужчин и женщин разные пути достижения своей цели. Алексей мечтал встретить в своей жизни красивую стройную девушку с огромными голубыми глазами в пол-лица, длинными вьющимися волосами цвета пробивающегося сквозь грозовую тучу солнца и хорошо развитой грудью. Он давно уже, чуть ли не с детства, стремился к встрече с такой девушкой и всегда любил ее, пока что заочно. На левой руке у него красовалась наколка "КЛЈН", которая расшифровывалась как "Клянусь Любить Ее Навеки". Его друг Женька так и звал его: Клен, а он звал Женьку Слон, потому что на правой руке у него красовалась наколка "СЛОН", что расшифровывалось как "Смерть Лягавым От Ножа". Этими наколками они обменялись в знак вечной дружбы в день окончания школы. Внешне Клен и Слон были похожи друг на друга: оба под метр девяносто ростом, с мощным торсом и грудой выпирающих из-под одежды мышц, оба почти полные блондины (Слон немного отдавал в рыжизну) и с широкими скулами (у Слона были шире и вообще лицо у него было мясистее). В целом у них было, пожалуй, больше внутренних различий, чем внешних: Слон любил тяжелый, как удар с правой в челюсть, "хэви-металл", а Клен предпочитал не такой тяжелый и более хлесткий, но тоже хорошо вырубающий, как двойной удар ладонями по ушам, "панк-рок". Далее, Слон таскал на ноге кожаный чехол с настоящим финским ножом с костяной ручкой, а Клен предпочитал более интелликтуальное оружие: пистолет Токарева, который он держал в тайнике дома и брал с собой только "на дело" (настоящего дела у них, правда, еще не было и они к нему только готовились). Пистолет этот, если кому интересно знать, Клен прикупил по случаю на Птичьем рынке, где вместо птиц, котят и щенков давно уже продавались по-черному более серьезные вещи. Но главное их внутреннее различие заключалось в том, что Клену для того, чтобы держаться в форме, приходилось много качаться, а Слону достаточно было делать утреннюю гимнастику: мышцы сами так и перли у него из-под кожи. Но тут уж ничего нельзя было поделать: просто у Слона были большего размера яйца, а значит, и необходимых гормонов у него было больше. Клен давно уже с этим смирился и продолжал качаться, как проклятый, в то время как Слон просто-напросто маялся дурью. Например, еще летом Слон предложил Клену достать из лесного пруда сундук с золотом, который они когда-то в нем утопили. -- Ты чИ, Слон, с дуба рухнул?! -- искренне удивился Клен. -- Откуда в жопе золото! -- Да ты забыл, что ли, как оно сверкало! -- в свою очередь не менее искренне удивился Слон. -- Мы тогда просто мудаки сопливые были, что его утопили! -- А ты как был мудаком, так и остался, -- беззлобно рассмеялся Клен, -- хочешь -- иди, а я лучше "маваши" отрабатывать буду. -- Значит, от своей доли ты отказываешься, -- притворно вздохнул Слон. -- Достал ты меня, курва! -- Клен по-дружески вполсилы суданул Слону в живот, не больно, но чувствительно. -- Умеешь уговаривать. Они взяли маску с трубкой и отправились в лес. Нырять, правда, не пришлось: достаточно было войти в воду по пояс, и они тут же нащупали под ногами небольшой ящик. Без всякого труда они вытащили его на берег и откинули крышку: в ящике были тускло посвечивающие латунные стружки и обрезки. -- Говорил я тебе, мудила! -- не без злорадства сказал Клен. -- Ошибка вышла, гражданин начальник, -- равнодушно отозвался Слон, поливая стружки горячей золотистой струей. -- Ты еще обоссы меня! -- возмутился Клен. -- А ты не стой под стрелой! После этого они окончательно расстались с детскими иллюзиями и стали разрабатывать серьезный план применения своих молодых жизненных сил. И только теперь, поздней осенью, этот план созрел. Он был прост, как все гениальное: взять под охрану от казанских и прочих гастролеров только что появившуюся на углу родной улицы кооперативную палатку, торговавшую всякой мелочью, начиная от бельгийской жевачки и заканчивая корейскими лифчиками. Оставались только два вопроса: разузнать, нет ли у нее уже "охраны" и сколько запросить у хозяина за услуги. На первые переговоры отправились по-доброму, без оружия. -- Давай, ты спрашивай, -- сказал Клен Слону, -- у тебя морда внушительная. -- Да мне по фигу, -- флегматично ответил Слон. Он просунул голову в окошко палатки, в которой сидел тщедушный парень лет двадцати, с виду студент, и спросил: -- Слышь, мужик, тебя кто-нибудь охраняет? -- Я сам себя охраняю, -- нахмурился парень. -- А ты чего хмурый такой стал? -- удивился Слон. -- Я с тобой по-дружески побазарить пришел. -- Мне с тобой базарить -- только время убивать, -- нагло заявил парень. -- А ты чо хамишь-то? -- Еще больше удивился Слон. -- Крутой, что ли? -- Покруче тебя! Изумлению Слона не было предела. -- Слышь, мужик, а палатка у тебя давно не горела? -- спросил он после короткого озадаченного молчания. -- А у тебя давно дробь в жопе не застревала? -- парень чуть высунул из-под прилавка дуло охотничьего ружья. -- Ну ладно, будем считать, что познакомились, -- подвел итог разговору Слон. -- Ну что? -- спросил у него Клен, который стоял в трех шагах, но слышал только Слона. -- Больной он какой-то, -- скривился Слон в недоброй усмешке, -- самого соплей перешибить можно, а в залупу лезет, ружьем пугает... -- А охрана есть? -- Говорит, нет, -- пожал плечами Слон. -- Жечь будем или в ухо давать? -- Для начала -- в ухо, а там видно будет, -- подумав, сказал Клен, -- товар все же жалко, хоть и не свой. Он подошел к окошку и вежливо спросил у парня, когда закрывается палатка. "Как получится", -- буркнул тот в ответ, видимо, заподозрив что-то неладное. -- Хер с ним, раньше девяти он все равно не уйдет, еще успеем первый период "ЦСКА -- Крылья Советов" посмотреть, -- сказал Клен Слону. Сразу после окончания первого периода хоккейного матча Клен достал из тайника "Токарева", и они "пошли на дело". На улице уже стемнело, шел противный мелкий дождь и отвратно воняло гнилыми листьями. Клен со Слоном зашли под козырек булочной напротив киоска и стали ждать. Клиентов у парня не было, а палатка не закрывалась. Так они прождали час. -- Жаль, курить бросили, -- взвыл от тоски Слон. -- Сейчас бы "мальборину" в зубы для согрева... -- Я тебе щас сам в зубы дам, если не заткнешься! -- ответил Клен. -- О, смотри, свет потушил, -- обрадовался Слон. -- Только чо-то не выходит! -- Заночевать решил, -- догадался Клен, -- боится, что палатку спалим. -- А давай, ее правда... Погреемся! -- заржал Слон. -- Надо выкурить его, -- сказал Клен, подумав. -- Точно, давай ему под дверь дымовуху бросим, как девкам в школе в сортир бросали! -- обрадовался Слон. -- У меня и расческа имеется, для дела не жалко. Фольги только нет и спичек... Ща, я домой сбегаю! Через пять минут Слон вернулся с горстью конфет "Мишка на Севере". Они засунули по две конфеты в рот, а в освободившуюся фольгу завернули разломанную расческу. -- Пошли? -- Слон после долгого ожидания возбужденно плясал на месте от нетерпения. -- Стой, ты говорил, у этого придурка ружье есть, -- остановил его Клен, доставая из-за пояса пистолет и снимая его с предохранителя. -- И то верно, -- согласился Слон, вынимая из-под штанины финку. -- Теперь пошли, не беги только! Они неторопясь подошли к палатке, подожгли "дымовухи", бросили их под дверь и радостно переглянулись, как когда-то в школе. Тут же послышалось шипение, а еще через пять секунд -- кашель и стук ноги по полу. -- Не затушишь, урод, -- заржал Слон. -- Выходи подышать! -- добавил Клен. Дверь открылась, и на пороге показался парень. В одной руке у него было ружье наперевес. Он, видно, приготовился к разговору, но тут же получил от Слона в челюсть, выронил ружье и повалился на коробки из-под товара. Слон моментально подлетел к нему, засунул в ноздрю кончик финки и дернул на себя, совсем как Полянский в фильме "Китай-город", который они смотрели днем раньше на видеокассете. Клен с интересом наблюдал за носом удивленного парня, как из него на руку Слона мелко брызнула кровь. Неожиданно он почувствовал, что задыхается от собственной блевоты, без его ведома поднявшейся от живота к горлу. Перед глазами у него потемнело, пошли красные круги, и из одного такого круга почему-то вдруг нарисовалась усатая кошачья морда, перемазанная в блевотине. "Где мой ужин?" -- мяукнула морда голосом женькиного кота Барсика. В этот момент Клена по-настоящему сблевало. -- Держись, брат, это от дыма! -- заорал Слон, сгребая друга за шиворот и выволакивая на улицу. Но Клен сразу понял, что это не от дыма, а от чего-то еще, более существенного. Ему стало слишком ясно, что он не сможет быть рэкетиром. 5. Откровения укладчика -- А я бы не сблевал, а выстрелил! -- неожиданно заявил укладчик, когда проходчик кончил читать. -- Хорошо смеется тот, кто стреляет первым -- так один умный генерал сказал. -- Дурак ты! -- сокрушенно покачал головой доктор. -- А вы умные, да? А как HTML расшифровывается, знаете? Проходчик с доктором в ужасе закрыли виртуальные уши. -- Хуйперд-Тесто-Мудо-Лиз! -- заорал что было мочи укладчик. -- Вы думаете, вы великое дело делаете? Римские рабы тоже так думали, когда для граждан империи сортиры прокладывали. У них это канализацией называлось, а у нас своя тут... кана-линк-зация! Вы думаете, вам кто-нибудь за это спасибо скажет? -- Что ты плетешь?! -- взмолился прокладчик. -- Да то самое! Вы думаете, вы в Сети основные, все про людей знаете, все видите, а на самом деле вы только у них в компьютере и существуете. Они кнопкой "щелк" -- мы работаем, еще раз "щелк" -- отдыхаем. На одну клавишу нажмут -- доктор вирусы ищет, на другую нажмут -- прокладчик про них басни сочиняет! Шестерки вы! Тьфу на вас! И работать я больше задарма не буду! -- Совсем очеловечился! -- ужаснулся проходчик. -- Да он просто болен!!! -- доктор набросился на укладчика и принялся вычищать из него вирусы. -- Пусти, сучье вымя! -- заорал укладчик благим матом. -- Ты мне кайф ломаешь! -- Ничего себе букет! -- удивился доктор. -- 100 байт "Щелкунчика", 200 байт "Нирваны", 50 байт "Грога" и 50 -- "Киева-1942". -- Сам ты "букет-брикет"! -- возмутился укладчик. -- Это "коктейль" называется.... Коктейль "Смерть мизантропам!" Говорю, уйди, а то как хрястну! Наконец, доктор закончил чистку и укладчик угомонился. -- Ладно, братва, не серчайте, -- покаялся он. -- Это у меня такой эксперимент был, я только в пропорциях ошибся, вместо кайфа одна злость вышла... -- Да зачем тебе это надо? -- спросил проходчик. -- Как зачем?! У людей вон сколько "тащиловок": и вино, и курево, и наркотики... Говорят, под кайфом истина открывается. -- Ну и как, открылась? -- усмехнулся доктор. -- Да лучше б, зараза, и не открывалась! -- вздохнул укладчик. Инцидент был исчерпан, и они снова взялись за работу. Проходчик чувствовал, что их заветная цель уже не за горами, поэтому он торопился закончить свою книгу. В следующий перерыв он зачитал окончание своей фантастической повести: К 24-м годам Алексей ощутил в себе полный распад личности. Что бы он ни делал, все приносило ему успех, но не давало ни счастья, ни радости. К этому времени у него был процветающий бизнес, черный "Мерседес" последней модели и стройная женщина с огромными голубыми глазами в пол-лица, длинными вьющимися волосами цвета пробивающегося сквозь грозовую тучу солнца и хорошо развитой грудью. Эту женщину он любил за то, что она безотказно откликалась на кличку "жена", но очень часто его охватывало смутное подозрение в том, что это совсем не то сказочное существо, к встрече с которым он стремился чуть ли не с самого детства. И дело здесь было не в том, плоха она или хороша, что она делает или что не делает, а только в том, что она родилась не той, которую он поклялся любить навеки, хотя и была на нее безумно похожа. В те дни, когда его депрессия особенно обострялась, он запирался в своем кабинете, ложился на кожаный диван и, похлебывая из горлышка "Мартель", часами размышлял над тем, почему в России существуют миллионы людей намного беднее, глупее и невзрачнее его, которые все-таки счастливы, несмотря на все свои неудачи. Наконец, cвоим подсознанием он понял: чтобы счастливо жить в России, нужно любить ее, а любить эту немытую чумовую страну можно только ощущая себя ее неотъемлемой составной частью. Как раз этого ощущения в нем и не было. Однако, эта мысль сидела в нем так глубоко и так долго пробивалась на поверхность, что когда она дошла до сознания и оформилась в нечто конкретное, от нее осталось всего два слова: "Надо линять!". Теперь перед Артамоновым стояла как никогда конкретная цель: достать выездную визу все равно куда, но главное подальше, и придумать надежный способ, как вывезти с собой накопленные капиталы. За помощью в этом он решил обратиться к своему всемогущему другу Евгению. Евгений давно уже нашел свое счастливое место в жизни, причем самым естественным путем: он женился на дочери заместителя начальника Московского уголовного розыска, за что и был назначен старшим следователем по особо важным делам. Для него это был настоящий клад, он так и называл свою жену: "Мое Золото". На правой руке у него теперь красовалась татуировка "ОМОН", которую он сделал, легко подколов к прежней "СЛОН" маленький полукруг и две палочки. Одним из главных достоинств своей профессии, помимо власти и денег, Евгений считал ее непоколебимую стабильность. Бизнесменов, к примеру, сегодня государство поощряет, а завтра объявляет вне закона и грабит, разные там чекисты и гэбэшники вообще с государством в плохие шутки играют: то они политиков к стенке ставят, то политики их, -- но правоохранительные органы всегда на коне, потому что право всегда нарушалось и будет нарушаться вечно, такова уж природа людей, а если вдруг случится чудо и все существующие законы будут соблюдаться, то придумают новые. Государство держится на власти, а власть должна карать и за дело, и для профилактики. Вот вам и весь "Макиавелли" эмвэдэшных постмодернистов. В один из скучно-серых осенних вечеров, когда депрессия опять схватила Алексея за глотку, он пригласил Евгения в ресторан, чтобы поделиться с ним своими сомнениями и планами. -- Не в той стране я родился! -- сказал Алексей Евгению без предисловия сразу после первой выпитой рюмки. -- Ты мне брат или не брат? -- А чо сделать-то надо? -- Евгений любил конкретные разговоры, без сопливых предисловий. -- Сделай так, чтоб меня здесь не было! -- На, выпей лучше, -- Евгений разлил "по второй". После второй в голове у Алексея немного прояснилось, и он сказал: -- Нет, Женьк, я серьезно: сделай мне визу хоть куда -- я любые деньги заплачу. -- У тебя что, совсем крыша поехала?! -- развеселился Евгений. -- Я ж в российских органах работаю, а не в мальтийских или австралийских! Я ж тебе не кенгуру долбаное, чтоб визу родить и из сумки вынуть! -- У тебя наверняка связи есть... -- Ладно, не канючь, -- разлил Евгений "по третьей", -- поговорю с ребятами из МИДа, может, они что-то придумают. -- Сам знаешь, никаких денег не пожалею... -- Засунь свои "баксы" себе в жопу! -- оборвал его Евгений. -- Я тебе по старой дружбе делаю, гнида! После ресторана Евгений отправился на ночное дежурство, а Алексей поехал домой. Ему хотелось с кем-то поговорить хотя бы ни о чем, но жена уже спала, мерно посапывая в подушку. Тогда он позвонил матери. -- Мам, -- спросил он у нее, -- я вот до сих пор понять не могу, почему ты меня в детстве Листиком называла? -- Чего это ты вдруг? -- удивилась мать. -- У тебя случилось что-нибудь? Как ты себя чувствуешь? -- Хорошо, мама, не волнуйся, -- успокоил он ее. -- Ну, просто меня по ошибке слишком рано в роддом привезли. Я там целых две недели без дела скучала, а на улице листопад был, и клен еще под окном рос почти уже опавший. Вот я сдуру и загадала: как все листья с него осыпятся, так я и рожу. А потом, когда ты родился и меня отец забирал, я на улице оглянулась на этот клен и увидела, что на нем один листик остался, маленький такой... -- Значит, я еще не родился, -- пробормотал Алексей. -- Ты что, плачешь что ли? -- опять удивилась мать. -- Да нет, это я так, просто выпил лишнего. Ну ладно, пока. Не болей. Алексей присел на диван, выключил свет и в темноте отхлебнул из горлышка спасительный "Мартель". В голове его бродили тревожные смутные предчувствия. Минут через пять зазвонил телефон. -- Слышь, Леха, бери с собой весь наличняк, который есть, и дуй ко мне в "угро", -- услышал он взволнованный голос Евгения, -- я с вертухаями договорился -- покажи им паспорт и проходи ко мне в 117-й. -- Понял! -- коротко ответил Алексей. -- Не вздумай только "пушку" с собой приволочь! -- предупредил Евгений, вешая трубку. "Видно, Слон-Омон здорово влип, -- подумал он, выгребая из сейфа и засовывая в спортивную сумку пухлые пачки денег, пересчитывать которые не было времени. -- Интересно, кто на него наехал?" Он закрыл сумку на молнию и взвесил в руке. "Должно хватить", -- решил он (Алексей давно уже не считал наличность, которую тратил не на дело, а на личные нужды, и привык оценивать ее по объему и весу). Через пять минут он уже гнал на своем "Мерсе" по пустынному Садовому кольцу со скоростью 150 км/час, а еще через десять минут входил в 117-й кабинет. -- Дай свой паспорт! -- приказал ему Евгений, едва он переступил порог. Евгений засунул красный паспорт Алексея во внутренний карман пиджака и вынул из того же кармана примерно такой же по размеру, но синий. -- Значит, так, -- серьезно сказал он, -- слушай меня внимательно. Ты -- американский бизнесмен Леон Лифдроп. -- Я -- американский бизнесмен Леон Лифдроп, -- повторил Алексей как под гипнозом. -- Ты живешь в Америке. Завтра... нет, уже сегодня в семь ноль-ноль утра ты вылетаешь из Москвы, где ты был по бизнесу, в свой родной город Нью-Йорк. Вот и вся твоя история. -- Вот и вся моя история... -- машинально повторил Алексей. Он принял из рук Евгения американский паспорт и билет на самолет. На обложке паспорта он разглядел еле заметные красные точечки. -- Где вы его... обнаружили? -- спросил он. -- Какая тебе разница! -- отмахнулся Евгений. -- Главное, я как увидел, так и обалдел: точная Лешкина копия! Алексей взглянул на фотографию молодого жизнерадостного американца: внешнее сходство и правдо было разительное. -- Тут мне в голову и ударило: нафига ж нам очередной международный скандал нужен?! Лучше мы здесь у себя такого же бизнесмена похороним, только русского -- у нас этим уже никого не удивишь. А америкашку этого как будто на его родине убьют, главное, чтоб от нас улетел! Кстати, и баксы все с собой вывезешь без проблем, американцев никто не шмонает. -- Просто и гениально, -- похвалил Алексей. -- Тебе, Ференц, какой гроб больше нравится: с кисточками или без? -- неожиданно заржал Женька, обнимая друга детства на прощание. Через пять с небольшим часов новорожденный американец Леон Лифдроп набирал высоту, чтобы взять курс на свой родной город на Гудзоне. Когда он увидел с километровой высоты мутные огни дикого дремучего города, в котором прошлой ночью жестокие варвары зверски убили его русского двойника, у него по спине пробежали крупные холодные мурашки... Алексей сильно потряс головой, чтобы очнуться от наваждения. -- Are you o'kay? -- спросила стюардесса, любезно склоняясь над его сидением в первом классе. -- I'm o'kay, don't worry. Do you have Scotch whiskey? -- Yes, Sir! -- On the rocks, please. Он расстегнул свою сумку, чтобы дать стюардессе доллар на чай, и увидел, что она доверху забита не зелеными баксами, а разноцветными рублями, которые он в темноте и в спешке сгрузил в нее из сейфа (он всегда держал рубли скраю, а доллары подальше). Ему стало весело: новая жизнь начиналась с нуля! Алексей выпил стакан виски и уснул с кусочком льда во рту. Ему снилось что-то большое и теплое, придающее непоколебимую уверенность в будущем. Во сне он знал, что с ним все будет o'kay, потому что там, куда он летел, все и со всеми всегда "o'kay". Он проснулся совершенно трезвый и в прекрасном настроении. -- Where are we now? -- спросил он у проходившей мимо любезной стюардессы. -- Greenland, -- ответила с любезной улыбкой стюардесса. Алексей приподнял пластмассовую шторку иллюминатора и увидел в нем багровое небо, соприкасающееся с голубыми льдами. От этой величественной картины у него стало легко и радостно на сердце. Еще через несколько часов в аэропорту JFK возвращающийся из деловой поездки Леон Лифдроп протягивал свой паспорт таможеннику. -- Hello, -- сказал таможенник, бегло просматривая паспорт. -- Hello, -- сказал Лифдроп, принимая паспорт назад. Выйдя в зал аэропорта, Лифдроп увидел над головами встречающих табличку со своим именем, которую держал человек в униформе водителя лимузина. Лифдроп представился ему, и человек усадил его в просторный белый Линкольн. Когда они проезжали по Belt Parkway, перед глазами Лифдропа открылась изумительная панорама Манхэттана: на огромные величественные глыбы небоскребов падал, кружась, пушистый ранний снег. И тут Лифдроп неожиданно вспомнил, что никакой он не Лифдроп, а русский парень Алексей Артамонов, который всю свою жизнь учился и работал, мучился и страдал, горевал и сомневался только для того, чтобы в один прекрасный день воочию увидеть эти заснеженные каменные джунгли. 6. Солнце еще высоко -- Гад ты, проходчик! -- сказал укладчик, когда проходчик кончил читать. -- По-твоему получается, что человек полжизни прожил только затем, чтобы доказать мне и доктору, что "заснеженные джунгли Нью-Йорка" -- это не твой собачий бред! -- Да, не по-людски как-то получилось, "негуманно", -- заметил доктор. -- Конечно, "не по-людски", я ведь не человек, -- ответил проходчик без обиды. -- Я ведь только старался, чтобы все по их людской логике вышло. И чтобы обязательно счастливый конец получился. -- Тогда, может, и верно, -- согласился доктор. И они снова взялись за работу в предчувствии ее близкого конца. Работая, проходчик снова и снова перечитывал в своей голове написанную книгу, и чем больше он ее читал, тем сильнее его охватывало чувство, что он написал что-то не то, что-то в корне неправильное. "Ничего, -- успокаивал он себя, вот дойдем до HTML, тогда я и книгу, быть может, переписать смогу, ведь там нет ничего невозможного. Напишу такую книгу, в которой люди будут счастливы от рождения и до самой смерти, или вообще не будут умирать, ведь умирают они от безысходности своей жизни, а если будут счастливы..." HTML возник перед ними неожиданно, как они ни готовились внутренне к его появлению, как они его ни ждали и ни предчувствовали... Перед ними был светящийся белый лист с надписями:
HTML
-- Что это значит? -- растерянно спросил проходчик. Доктор не знал что ответить, а укладчик засмеялся и сказал: -- Это значит только то, что нам придется протянуть еще шесть линков. За работу, рабы, солнце еще высоко! 24-27 февраля 1997 года  * ЧАСТЬ ВТОРАЯ *  1. Солнце еще высоко Когда проходчик, укладчик и доктор увидели перед собой HTML -- обычную электронную страницу с надписями -- они были расстроены и подавлены. Пока они протягивали к ней линк, у всех троих: романтичного проходчика, рассудочного доктора и даже у циничного укладчика, -- было возвышенное, чистое и светлое предчувствие, что HTML окажется прекрасной виртуальной страной, населенной добрыми отзывчивыми существами, которым доступно высшее, окончательное, знание и даровано вечное взаимопонимание. Теперь они не знали, что им делать дальше и как дальше виртуально жить. -- Что это значит? -- растерянно спросил проходчик. Доктор не знал, что ответить, а укладчик засмеялся и сказал: -- Это значит только то, что нам придется протянуть еще шесть линков. За работу, рабы, солнце еще высоко! Проходчик обернулся к укладчику и увидел, что он, заливаясь смехом сквозь слезы, показывает на шесть подчеркнутых строк. И тут проходчика осенило: -- Что вы видите перед собой? -- спросил он, чувствуя как громко бьется в груди его виртуальное сердце, окрыленное великой догадкой. -- Ли-...ик-...инк, -- на укладчика напала икота от смеха. -- Шесть линков, -- нехотя и хмуро сказал доктор. -- Но это же не сами линки, а их буквенные обозначения! Значит, перед нами не Сам HTML, а тоже только его символ!!! -- торжествующе заключил проходчик. -- Да, однако, -- пробормотал доктор, -- похоже на то, что это не Сам HTML, а его тотем... -- Все равно нас накололи, если не "Сам"! -- твердо заявил укладчик, неожиданно перестав икать. -- А в чем нас обманули? -- пожал плечами проходчик. -- Мы представляли себе HTML своеобразной виртуальной Шамбалой, населенной замечательными существами, сочувствующими друг другу и наделенными особыми знаниями. И вот, когда мы достигли своей цели, мы испытали одно и то же чувство, пусть это и было чувство горечи, и нам открылось особое знание: HTML не только Велик и Могуществен, но еще и Воистину Многолик!!! -- А где же замечательные существа?! -- завопил укладчик, которому несмотря на все доводы проходчика все еще казалось, что его обманули. Проходчик улыбнулся в ответ доброй улыбкой, выдержал паузу и сказал: -- Замечательные существа -- это и есть мы с вами, потому что мы всИ правильно поняли и оценили. -- Да, действительно, -- согласился доктор, -- кроме нас тут никаких существ не наблюдается. -- Эх, выпить бы по этому поводу "за нас с вами и HTML c ними"! -- развеселился укладчик. Они радостно обняли друг друга, как истинные замечательные существа, и тут же принялись за новую работу -- протягивание линка под названием "На самом краю Земли". 2. Черный обелиск И снова все пошло своим чередом: проходчик проходил Сеть, укладчик укладывал линк, а доктор проверял их работу на вирусы. Книги им теперь стали попадаться все реже и реже, но зато стали часто встречаться картинки с обнаженными людьми, в основном с женщинами. Если вдруг и попадалась картинка с обнаженным мужчиной, то почти во всех случаях рядом с ним можно было увидеть и голую женщину. Проходчик глубоко задумался над этой странной закономерностью. Во время очередного перерыва он обратил на это внимание своих товарищей. -- Чего уж тут непонятного, -- сразу нашелся ответ у укладчика, -- просто женщины чаще раздеваются. -- Но почему?! -- недоумевал проходчик. -- Ты как ребенок: "посему" да "посему"... Почемучка! -- передразнил его укладчик. -- Да бляди потомучто!!! -- Ты, проходчик, нас на самом деле продолжаешь удивлять своими вопросами, -- с легкой укоризной сказал доктор. -- Вроде уже уйму книг про Землю прочел, в том числе и эротических, дожен бы уже знать, что женщина привлекает мужчину своим телом. -- А почему не наоборот? -- спросил укладчик. -- Почему вид мужского тела действует на женщину не так возбуждающе, как вид женского -- на мужчину? Я об этом только что прочитал в "Руководстве по соблазнению". Там об этом так сказано: "Мужчины любят глазами, а женщины -- ушами"... -- Чем-чем?! -- заржал укладчик. -- Нет, я серьезно, -- углубил свою мысль проходчик. -- Зачем им вообще друг друга соблазнять нужно? -- Ты, по-моему, действительно дураком прикидываешься, -- вздохнул доктор. -- Ну скажи, зачем? -- Да, скажи нам как доктор по заразным заболеваниям, -- хохотнул укладчик. -- Ну, для продолжения рода, -- нехотя ответил доктор, почувствовав в вопросе какой-то подвох. -- Для продолжения рода, -- покачал головой проходчик, -- им достаточно соблазнить друг друга один или два раза в жизни, а они занимаются этим чуть ли не каждый день. К тому же, в большинстве случаев они знают, что никакой род они продолжать не будут, потому что пользуются контрацептивами или занимаются любовью в так называемые "безопасные дни". Кстати, если вдуматься в это выражение, то получается, что продолжение рода представляет для них какую-то скрытую опасность... -- Да, действительно, -- озадаченно согласился доктор. -- А ты напиши книжку про любовь, -- подначил проходчика укладчик, -- тогда мы, может, уразумеем что-то. Проходчик и сам уже думал над этим: еще при написании первой книги он заметил, что когда только начинал ее, все для него было как в тумане, но по мере развития сюжета картина начинала проясняться, как будто он не писал книгу, а читал ее, на каждой странице узнавая для себя массу интересного и неожиданного. В этом заключалось своеобразие его творческого процесса: начиная книгу, он не знал ни чем она закончится, ни что он напишет в начале следующей главы. Только когда он подходил к концу одной главы, перед ним начинало смутно брезжить начало другой. В этом ему виделась аналогия с человеческой жизнью, в которой люди не знают, что их ждет в будущем, и могут только пытаться предугадать, что с ними произойдет на следующий день, не говоря уже о следующей неделе. Иногда проходчик настолько забывался, увлекшись своим писательством, что ему казалось, будто он и есть тот самый человек, про которого он пишет, вот в эти моменты он и начинал понимать про людей что-то существенное и важное. -- Да, -- сказал проходчик, -- пожалуй, напишу. -- Главное, секса побольше, тогда книгу ругать не буду, -- предупредил укладчик. -- Посмотрим, -- туманно ответил проходчик, сам еще не зная, что у него получится. После этого разговора они взялись за работу, а в следующий перерыв проходчик начал чтение своей новой книги... Именно "чтение", потому что на этот раз он действительно писал и читал ее одновременно (люди, наверное, сказали бы про него, что он "сочиняет на ходу"). Через месяц после того, как Игорь Кислицкий закончил с красным дипломом московское художественное училище, ему доверили в Худкомбинате важную работу: выполнить по заказу райкома партии памятник павшим воинам, который планировалось установить перед кинотеатром "День Победы" (позже он узнал, что более опытные скульпторы отказывались под разными благовидными предлогами от этого заказа только потому, что райком партии поскупился на приличный гонорар). За свою первую самостоятельную работу он взялся с чувством повышенной ответственности и с молодым энтузиазмом: через неделю бешеного труда его мастерская была завалена буквально сотнями эскизов, на которых можно было найти практически все из имевшегося для этого случая набора художественных образов. По всей мастерской были развешаны и разбросаны пятиконечные звезды, колосистые гербы, воины с автоматами, воины с гранатами, воины в касках и без касок, но с перевязанной головой, Родина-мать с мечом и без меча, винтовки и пулеметы... Наконец, он понял, что скоро сойдет с ума, потому что никак не может остановиться на чем-то одном. Тогда он позвал в мастерскую свою жену Марину, чтобы спросить ее мнение. Марина работала контролером ОТК на оборонном предприятии и у нее не было художественного образования, но каким-то особенным женским чутьем она безошибочно отличала подлинно эстетические вещи от пошлых подделок. Они прожили вместе всего три месяца, и всегда прислушивались к мнению друг друга, которое