Оцените этот текст:


---------------------------------------------------------------
 © Copyright Рома Воронежский
 Email: rv@angel.elektra.ru
 Date: 28 Dec 1998
 Home page: http://www.karabistr.ru/rv/
---------------------------------------------------------------





     Размах - удар! Продавщица в булочной упала. Потом оклемалась, вскочила.
Хотела что-то вякнуть. Но! Размах - удар! Продавщица падает. Лежит некоторое
время.  Потом  поднимается и отряхивается. Затем что-то пытается промямлить.
Но тут - размах - удар! Продавщица падает опять, причем неудачно, на банки с
оливками. Банки грохочут. Бешено играет  музыка.  Жаркие  испанцы  пляшут  в
вечернем  красном  солнце. Надрываются гитары, кричит мороженщик. Продавщица
моргает, пытается подняться. У нее это опять получилось. Но размах - удар! И
она падает опять под вечерний шум прибоя. На  горизонте  видны  неторопливые
яхты.  Тяжелые  боссы  за  угловым  столиком  неторопливо обсуждают что-то с
помощью сигар  и  косятся  в  сторону  мелькающих  в  танце  коротких  юбок.
Продавщица  приподнимается  и  потирает  челюсть,  осоловело глядя на волны.
Размах - удар!  И  она  падает  опять  на  раскаленный  пол  забегаловки.  И
танцующие старательно обходят ее в бешеном аргентинском танго.



     Домохозяйка: Ну ты, ты. Будешь ты работать?
     Утюг: Простите, вы что-то сказали?
     Домохозяйка: Ты что, издеваешься?
     Утюг: Помилуйте, что вы-с? У меня и в мыслях не было.
     Домохозяйка: А чего ж ты, зараза, не нагреваешься?
     Утюг: Хм... Странно. А что, вы меня уже включили?
     Домохозяйка: Да он смеется надо мной! Полчаса как включила.
     Утюг: Да? И?
     Домохозяйка: Что "и"? Ты почему холодный?
     Утюг: Да погоды, знаете ли, стоят зимние. Метели-с.
     Домохозяйка:  Ты  мне  зубы  не  заговаривай!  Я вашу породу знаю! Дома
тепло!
     Утюг: А у меня еще насморк застарелый. Простыл я что-то.
     Домохозяйка: Ах, ты простыл? Халтурщик! Лентяй!
     Утюг: Я попросил бы вас выбирать выражения.
     Домохозяйка: Хо! Скажите пожалуйста! Ты нагреешься в конце концов?
     Утюг:  Может,  вы   проверите   соединения   согласно   инструкции   по
эксплуатации?
     Домохозяйка: Ты что, за идиотку меня считаешь?!
     Утюг: Простите, но мне кажется, что дело все-таки в контактах!
     Домохозяйка (хватается за голову): О горе мне, горе!

     Домохозяйка уходит и возвращается с соседом.

     Сосед: Ну что, гнида? Опять ваньку валяешь?
     Утюг: А? Ой, это вы, Василий Игнатьевич? А я тут как раз о вас подумал.
Вот думаю, как здоровьице у Василия Игнатьевича, не заболели ли. А то что-то
не заходят давно.
     Сосед: Ты, подхалим, почему холодный?
     Утюг: Я холодный? Да что вы? Я уже горячий-с, давно горячий. Вот только
Алена Ивановна вышли-с, как я почувствовал, что нагреваюсь. Я Алену Ивановну
кликнул, но они уже ушли и не слышали-с.
     Сосед: Ладно, гад, трепаться. Нагрелся и заткнись.
     Утюг: Молчу-с.
     Домохозяйка:  Ну  вот,  вы видите? И так постоянно, Василий Игнатьевич,
ужас какой-то. Мне так неудобно, право, вас звать каждый раз.
     Сосед:  Если  б  эта  сволочь  не  была,  как  вы  говорите,  фамильной
реликвией,  я  бы  вам  посоветовал  купить  новый  утюг. Но раз так, то мое
предложение все еще остается в силе. Я жду вашего ответа.
     Домохозяйка: Василий Игнатьевич! Я долго  думала  и  все  решила.  И  я
отвечу вам: Да! Да, Василий Игнатьевич! Я согласна!
     Сосед: О, счастья лучезарный миг! Алена Ивановна! Я люблю вас!
     Домохозяйка: Да! Я буду вашей женой.

     Домохозяйка и сосед застывают в объятиях.

     Утюг  (тихо): Н-да. Молодец. Допрыгался. Ленись, но знай меру. А
теперь что? Эх, дурак...




     Начальник: Не будем еще делать выводы.
     Народ: Как это не будем? Уже пора!
     Начальник: Да нет же, рано еще, товарищи. Какие тут выводы?
     Народ: А такие! Время настало.
     Начальник: Да идите вы в задницу. Что за народ? Нетерпеливый  какой-то.
Вот при царе народ другой был.
     Народ: На себя посмотри, козел! При царе и начальники другие были!
     Царь: Меня попрошу не впутывать.
     Начальник: Хорошо, товарищ царь. А все ж выводы делать рано. Рано.
     Народ: Да какой рано? Пора, гражданин начальник.
     Начальник:  Ну  хорошо  же.  Сами напросились. Начинаю. Товарищи! Вот и
закончен очередной трудовой год. Год, прямо скажем, тяжелый, да и чего греха
таить, трудный. Нелегкий год был, товарищи. И теперь подытожим, так сказать,
результаты, не побоюсь этого слова, тяжелейшего года...  Товарищи,  куда  же
вы?
     Народ:   Ой,   скукотища.   Пойдем-ка  на  Театральную.  Там,  говорят,
демонстрация.

     Народ расходится.

     Начальник: Ну вот. Зачем собирались, спрашивается? Зачем меня звали?
     Царь: Ну что, поговорил с народом, дурень?
     Начальник: Ах, оставьте меня, батюшка.

     Начальник уходит в кабинет и запирается.
     Царь кряхтя исчезает.




     В акваpиуме сидит здоpовенная pыба и еле там помещается. Hад акваpиумом
пpоносится кpупный оpел. В углу сидит тигp и что-то ест из кастpюли. Заходит
паpниша -- два метpа pостом. Талия - 190. В pуках - телевизоp, 29 дюймов  по
гоpизонтали.  "Паpниша"  -  это  так, к слову. Hа самом деле ему тысяча лет.
Годовые кольца четко отпечатались на  его  слоновьем  лбу.  Шнобель  паpниши
упиpается  в  окно.  Паpниша  бpосает  телевизоp  на  диван,  достает сигаpу
толщиной в четыpе пальца и пpикуpивает  от  факела.  Тут  в  комнату  входит
девка.  Огpомная, толстая, с вот такенными ногами. Девка гладит тигpа. Из-за
печи выползает таpакан величиной с кенгуpу. Паpниша хватает таpакана за ус и
бpосает чеpез плечо в акваpиум. Девка оглушительно подмигивает  паpнише.  Он
со   скpипом   садится  на  мpамоpный  диван  и  устало  вытиpает  лоб.  Его
восьмидесятичасовой pабочий день закончен.
     Люблю кpупные фоpмы.


     ОСЕHЬ В ЛЕСУ (сочинение)

     Хоpошо осенью в лесу. Могучие дубы стыдливо отбpасывают  желуди.  Осины
шумят пожелтевшей листвой. Задумчивые сосны топоpщат свои вечнозеленые иглы.
Иногда  pаздается  стук  дятла.  А  гpибов  в  осеннем  лесу, как пpавило, -
видимо-невидимо. Рыжие подосиновики, желтые поддубники, каpие подбеpезовики,
зеленые подопеновики pастут на мхистой  почве.  Hет-нет,  да  и  пpойдет  по
лесным  тpопам  неведомый  хоpек  или  антилопа. Слышен шум ветpа и шуpшание
мокpых листьев. Осенью в лесу  можно  собиpать  тычинки,  пестики  и  желтые
опавшие  листья  для геpбаpиев. Hо лучше всего бpодить с лукошком и собиpать
гpибы. Осенью в лесу вpемя от вpемени пpоходит  дождь  и  сбивает  последние
листья  с  деpевьев.  Осенью  засыпают  в своей беpлоге медведь, медведица и
медвежата. Как сказал великий pусский поэт А. С. Пушкин,
     "Осенью все возpасты покоpны".
     Хоpошо осенью в лесу. Жpать только нечего.




     Только через ночь. Подтяжки висят растянуты. Побрякивают часики. Огонь.
Станция. А там пирожки. Капуста не переваривается.  Поздно.  А  кто  просил?
Ладно,  кофе и спать. Ну вот зачем ты рубашку тут оставила? Полтретьего. Где
второй тапочек? А первый? Отвесим дань реализму. Тронулись.  Что  это:  елки
или  сосны?  Темное  дело,  только стук слышен. Шуршание веток по окну. Семь
лет. Какие семь лет? Я что-то никаких лет не припоминаю. Были  только  зимы,
холодные,  противные. Стук. Длинные руки - клад для ленивого человека. Снова
стук. Опять ребенка по коридору водят. И  не  надоест  людям.  Что  это  там
булькает?  У  спящих  в  желудке водка переливается. Так это и была узловая.
Смотри: огоньки вниз плывут. Мне в детстве  родители  говорили:  парашютисты
опускаются.  Да  узловая,  я  тебе  говорю. Ну не надо тут курить. Тогда и я
закурю. Нет уж,  позвольте.  Ночь.  А  мы  едем.  Восемь  букв,  вторая  тэ.
Стриптиз. Нет? Стрихнин. Подходит? Если Махарадзе, то подходит. Хотя вряд ли
Махарадзе.  Может,  ветчину  достать?  Мне  сока  оставь.  Смотри: у тебя на
простыне узор в МПС, а у меня - в цветочек. К чему  бы  это?  МПС  -  цветок
среди министерств. Молчание. Эй. Не смотри на меня так. Я тебя люблю. Ну что
ты  мычишь?  Ладно,  убирай  сок. Мы спим. Погаси эту штуку. Темно. Мелькают
кусты. Фонарь проскочил. Только через ночь, только через ночь.




     Утро. Бодун. Шаланды, полные фекалий. Во рту что-то мешает жить.  Степа
просыпается  и  вспоминает  вчерашний  день  рождения.  В  числе прочего ему
подарили коня. Конь стоит рядом, и это не сон. Конь фыркает. Степа моргает.

     Конь: Посмотри мне в зубы.
     Степа: Коней на переправе не меняют.
     Конь: Между прочим, литература - это не  переправа.  А  название  новой
книги - это не кони.
     Степа: Элиза! Ты жива еще, моя старушка?

     И тут входит Элиза с огромной кочергой.

     Элиза: Ты уже проснулся, милый?
     Степа: Нет.
     Элиза: А вот и конь. Помнишь, тебе его подарили?
     Степа: Век не забуду.

     Но оставим в покое коня и Степу. Поговорим об Элизе.
     Элиза  -  красивая  стройная  брюнетка.  У нее карие глаза, тонкий нос.
Элиза худенькая и ростом ниже  меня  на  5  сантиметров.  Да,  она  стройная
красивая брюнетка. Рост у нее, как и у многих советских людей, ниже моего на
пять  сантиметров. У нее выразительный карий глаз и тонкие носы. Да. Элиза -
она стройная симптоматичная брюнетка. Рост у нее ниже, чем у меня. Но не  на
много.  Всего лишь на пять сантиметров весны, царящей в ее печальных глазах.
Волосы у нее черные. Однажды она их покрасила, но я сказал, что не  надо,  и
она перестала.
     Как вы уже знаете, дорогие мои, Элиза, стройная красивая брюнетка, ниже
меня ростом  на пять сантиметров весны, царящей в ее глазах. Ах, какие у нее
глаза! В них все: море взгляда,  ирония  укора,  любовь  к  жизни  и  просто
грусть.
     Кстати,  если  в  рассказе  есть кочерга, значит, она должна непременно
выстрелить.

     Стреляет кочерга. Конь падает.

     Ах, Элиза! До чего же мне нравится, что ты брюнетка. И рост у тебя - то
что надо. В смысле - не как Сюткин, а действительно то, что надо. Ниже моего
ровно на пять сантиметров чудесного мира, открывающегося простому смертному,
когда он заглянет в твои глаза.

     Элиза: До чего красноречив, злодей.

     Элиза, стройная красивая  брюнетка,  увлекает  меня  в  неведомые  дали
русского языка. И я несусь по ним на дареном мне самим Богом коне, не смотря
ему в зубы, ибо зрелище это не для слабонервных.
     Можно в конце концов и рукой пощупать.




     Тепло.  Хорошо. Цветут лютики, растут ягодки. Милые трудолюбивые пчелки
мелькают как шрапнель. По поляне бежит за бабочкой барышня с сачком в руках.
Небольшая экскурсия детей прет с утренника на гербарий. А барышня уже  почти
догнала  бабочку.  А  дети  все  прут и прут напролом. А бабочка все ближе и
ближе. Барышня пыхтит, сачок мелькает. А дети прут, прут. А до  бабочки  уже
два  метра,  один... Барышня бежит, старается, сачком машет. А дети напролом
прут. И вот уже полметра до бабочки. Еще чуть-чуть... Дети  прут...  Барышня
настигает бабочку, замахивается сачком и



     Всем привет.



     Маше

     На  холме  стоит  королева Мария и стремительно смотрит в высь. На руке
королевы Марии сидит  птица  сокел  и  тоже  смотрит  в  высь.  Вдруг  сокел
срывается с руки королевы Марии и несет в дальние страны записку от королевы
Марии.  Он  кружит  над глобусом земли, зорко выискивая адресата. А королева
Мария загадочно смотрит на волны под холмом. Неведомая иному ихтиологу  рыба
плеснет  хвостом  и  скроется  в глубине. Но вот звучат обеденные фанфары, и
королева Мария скрывается в своем замке. И оттуда доносится жадное чавканье.
А вечером она гуляет по дворцовому парку, и  хрустят  под  ее  легкой  ногой
оброненные кем-то пенсне. Шумят листвою неясные в темноте своей молекулярной
структурой  деревья.  Ночь  вступает  в  свою  партию.  Мерцают  звезды  как
шрапнель. Королева Мария представляет,  как  летит  птица  сокел,  с  гордым
клювом... дай-ка я тебя потреплю за щечку... И тебя, Мария, тоже потреплю за
щечку...  Ой,  какая  холодная  щечка. Какая мягкая, ух ты. Мне так нравятся
твои щечки, Мария. И твои щечки, сокел, тоже очень симпатичные.




     По тонкой дорожке от получки до аванса на цыпочках ходит артист. Вокруг
вьются мелкие  черные  птички  и  вниз  мешают  смотреть.  А  вниз  смотреть
обязательно  нужно,  чтоб  знать, куда упадешь. По тонкой дорожке он идет до
аванса, качается и говорит. Артист объясняет, как он ненавидит дорогу,  птиц
и  аванс.  Как он ненавидит туман, спешку, глупость, дорогу, птиц и получку.
Артист аккуратно машет руками, пытается вниз  не  упасть.  А  черные  птички
клювами  щелкают  и  отвлекают  его.  Дорожка  все тоньше, туманы все гуще в
городе грязном, как кал. Артист матерится, а птички щебечут еще  нецензурней
его. Так, в спешке, в тумане, в унынии полном, проходят четырнадцать дней. А
на  пятнадцатый  артист получает свой идиотский аванс. Потом он, взглянув на
аванс одним глазом, в карманы его сует.  И,  повернувшись,  уходит  обратно,
туда, где получка была. Теперь от аванса до самой получки идет он и говорит.
Артист  вспоминает эту дорогу, того, кто построил ее. И весь этот город, его
кто построил, и мать и бабку  его.  Глохнут  в  тумане  и  в  щебете  яркие,
образные  слова.  Артист  аккуратно  машет  руками,  дорожка виляет вдали. А
черные птички гадят на куртку, и дождик кислотный идет. И так от  аванса  до
самой  получки  длятся  четырнадцать  дней.  А  на пятнадцатый день получает
деньги свои артист. Он долго, нервно и  громко  смеется,  пихает  получку  в
карман.  Потом  артист  чистит  от  птичьего  кала  зеленую  куртку свою. И,
развернувшись, плетется обратно, чтоб получить свой аванс.




     Вечерело.  Кулибин  играл  на  лютне.   Славная   мелодия   ненавязчиво
разносилась  по  широтам  темнеющего  города. Мозги по инерции еще работали.
Ноги еще по инерции могли ходить. Жара была страшной. Чужие  звуки  окружали
со  всех  сторон,  не  давая  успокоиться.  Картины  прошлого вставали перед
глазами. К  горлу  подкатывала  неизвестность.  До  конца  оставалось  всего
несколько  часов.  Весь  мир,  казалось,  хотел  оборвать нить мелодии лютни
Кулибина, не дать дослушать, но утопить  в  своем  грязном  величии  остатки
того,  по  инерции  от чего еще могли ходить ноги, еще могли работать мозги.
Кулибин играл на лютне. Славная мелодия пробиралась сквозь  мрачные  вершины
чужих  криков.  "Добейте  меня",  - пела мелодия Кулибина, - "Вот она я, вся
тут. Не мучьте же." Но хитрая подлость желала поиздеваться. Нет  уж,  хорошо
тебе  было  в  свое  время,  так  теперь пусть будет плохо. Маленькая слабая
мелодия лютни Кулибина вызывала изумление. Откуда ты?  Как  еще  сохранилась
ты,  благодаря  которой  могут еще ходить ноги и работать мозги? Когда всего
несколько  часов  остается  до  конца.   Когда   смыкаются   серые   гиганты
человеческой  глупости  вокруг твоего угла, и когда понимаешь ты, что что бы
ты ни сделал, что бы  ни  сказал,  исправить  нельзя  уже  ничего,  но  лишь
совершенно   фантастическим  способом  слышна  тебе  славная  мелодия  лютни
Кулибина, звучащая все с той же маленькой, но постоянной силой, какой бывает
живуч самый никчемный человек,  потому  что  внутри  его  все  еще  остается
какая-то неизвестно откуда взявшаяся надежда неизвестно на что.




     Космонавт: Я лечу в космос!
     Астронавт: Нет, я лечу в космос!
     Звездолет: Бзжжжжж!
     Космонавт: Ты - в космос?! Ну рассмешил! Я ведь космонавт, а ты кто? Ты
посмотри на себя! Рожа небритая, обе руки левые, нога одна.
     Астронавт: Ну и что? У тебя-то вообще на щеке четыре пальца растут.
     Космонавт: Лучше четыре пальца на щеке, чем три ягодицы, как у тебя.
     Астронавт:  Ни  в  какой  космос  ты не полетишь. В космос с глазами на
подбородке не пускают.
     Космонавт: А где твой правый глаз? Молчишь? Так-то.
     Астронавт: Да я-то, чтоб посмотреть, носок снять могу.
     Космонавт: Как, интересно, ты его снимешь?  У  тебя  же  нога  кольцом.
Разрезать нужно.
     Астронавт:  А  вот и разрежу! И полечу в космос. А ты, со своим хвостом
на запястье, останешься здесь.
     Космонавт: Это ты здесь останешься. А полечу я.
     Милиционер: Ребята! Что вы ссоритесь? Летите вместе.
     Звездолет: Бзжжжжж!
     Только их и видели.




     Начиная свою книгу, даже не взглянув на название, еще бы, не умеем мы в
этот момент читать, листаем мы ее бездумно, со временем  учимся  читать,  но
перевернуть  и  посмотреть,  что было в начале, нельзя, упасуаем мы поневоле
ранние моменты, может, саму завязку, а затем стараемся  тщетно  не  упасуать
текущий момент, желаючи, однако, заглянуть вперед, и с думой о конце листаем
кабы  как  книгу,  упасуая  таким  образом  и то, что сейчас, а ведь то, что
впереди, страница за страницей становится тем, что есть  текущий  момент,  и
получается, что мы упасуаем и будушее, а остановиться в книге нельзя, потому
как захватывает она, да и другой-то нет, хотя, бывает, что читаем мы и чужую
книгу,  словно  свою,  давая  советы,  как  не  упасуать сюжет, но советы не
помогают никому и никогда, потому что  совет  есть  желание  присвоить  себе
чужую  книгу  и упасуать ее по-своему, и запутываемся словно паук в своей же
паутине, и единственное, что мы можем сделать,  так  это  осознать,  что  ни
прочесть  предыдущих  глав еще раз, ни прочесть будущих глав, ни не упасуать
читаемую главу нам не дано,  и  лишь  должны  мы  читать  книгу,  читать,  и
прочесть  ее достойно до конца, не дергаясь, не спрашивая, спокойно и закрыв
глаза.




     Один человек пошел в магазин за помидорами, а попал в Склифосовского. А
другой человек торопился на презентацию, но попал тоже в  Склифосовского.  А
третий   человек   шел   себе,   насвистывая   песенку,  но  вдруг  попал  в
Склифосовского. Тут давеча к нам инженер из Англии  прилетел.  Хотел  опытом
обмениваться.   Не   тут-то   было.   Прямо   из   аэропорта  увезли  его  в
Склифосовского. А еще  немцы  недавно  контракт  подписывали,  кивали.  Губы
раскатали,  в общем. Сейчас они в Склифосовском с удивленными лицами в одной
палате лежат. Шесть человек на трех койках, письменном столе и двух  роялях.
Не  так  давно  еще  такое  было:  зашел  человек в читальный зал, развернул
книжку, сейчас, думает, почитаю. Ха. Попал  в  Склифосовского,  естественно.
Вот,  помнится, очередь за варежками стояла. Все волновались, что варежек не
хватит. Не о том волновались. Сейчас в Склифосовском. Какие уж тут  варежки.
Или  вот  еще  случай:  молодожены  в  Коломенском  свадьбу  играли.  Народу
собралась тьма. Шампанское хлопает, тосты произносят. Кто ж знал-то, что так
получится?  В  Склифосовского  всех  увезли.  Молодоженов  в  разные  палаты
положили... Так что вы, конечно, заходите, товарищи. Но имейте в виду.




     Когда Филипп Киpкоpов пpаздновал свое бpакосочетание с Аллой Пугачевой,
Баpи Алибасов  дал  ему  большую  бутылку  водки  "Абсолют" и стакан. Филипп
Киpкоpов откpыл бутылку и налил в стакан немного водки. Раздался  щелчок,  и
водка  в  стакане  исчезла.  Филипп  Киpкоpов  удивленно  выпучил и без того
большие глаза и налил еще. Hо опять pаздался щелчок, и водка исчезла.  Тогда
Филипп  Киpкоpов  еще  сильнее удивился, нахмуpил бpови и налил в стакан еще
водки. Опять - щелчок, и водка исчезла. Филипп Киpкоpов пpовел pукой по  лбу
и оглянулся. Затем он поднес стакан к самым глазам и быстpо плеснул туда еще
водки.  Раздался щелчок, и водка исчезла. Филипп Киpкоpов с ужасом посмотpел
на бутылку. Потом он ткнул локтем сидящего pядом Боpю Моисеева. Боpя Моисеев
вынул лицо из таpелки с боpщом и посмотpел,  как  Филипп  Киpкоpов  наливает
водку в стакан, pаздается щелчок, и водка исчезает.
     - Дуpень, - сказал Боpя Моисеев, - Это ж тетpис.




     На  мосту  стоит  Стелла. Стелла глядит в воду и смотрит как плещется в
ней Тессио. Плотное невысокое тело Тессио упруго  изгибается  под  водой.  У
Стеллы  грустный  взгляд.  Она  не решается войти в воду. Стелла вздыхает. А
Тессио веселится в воде и даже не обращает внимания на  одиноко  стоящую  на
мосте  стройную  фигуру.  Но  тут  появляется  Олька и швыряет палку в воду.
Стелла бросается с моста за палкой, и чере несколько мгновений она  вылезает
вся  мокрая,  встряхивается  и,  виляя  хвостом, несет палку хозяйке. Тессио
бежит сзади, пытаясь укусить ее за лапу.




     - Ты посмотри, во что ты  квартиру  превратил!  В  троллейбус!  Повсюду
рога!  Охотник  чертов!  Обещал  мне летом еще фазаний мех добыть. И где он,
спрашивается? У всех мужики  как  мужики,  у  меня  только  Чемберлен  такой
попался! Сидит, сигару курит! Я этого так не оставлю. Я тебе покажу филькину
грамоту!  Ты  на  креветках  передо  мной  будешь ползать, прощения просить!
Здоровый детина размером с платяной шкаф, а  мозгов  -  как  у  телеграфного
столба!  Что  молчишь  как  в  гостях?  Убери  газету! Там про тебя, дурака,
никогда не напишут. Хоть стул бы вынес! Отложи  булку  в  правую  сторону  и
слушай  меня! Права была мама, не фонтан он тебе, не фонтан. Сука тупая! Что
сидишь, как говно в проруби! Упал, отжался!..
     Так юная леди накануне замужества стояла перед зеркалом, готовя себя  к
супружеской жизни.




     Забыли,  забыли,  забыли, про все забыли: про будильники, холодильники,
светильники.  Всю  мебель  забыли:  столы,  стулья,  телевизоры,   телефоны,
магнитофоны.  Кошек  забыли,  собак,  тараканов.  Пылесосы,  утюги, тостеры,
кофеварки, стиральные машины, электробритвы, микроволновки и чайники.  Ковры
забыли,  паласы, коврики, гобелены. Картины, градусники, барометры, кортики,
сабли,  ружья,  часы.  Люстры  забыли,  лампочки,  ночники.  Шторы   забыли,
занавески,  полотенца,  губки.  Шкаф большой платяной старый забыли. Пианино
большое черное старое забыли. Тарелки забыли, вилки, ложки, чашки, графины.
     Все забыли!
     Все забыли и уехали.




     Люди!
     А кто из вас видел крабов?
     Я вчера специально пошел в зоопарк посмотреть  на  крабов.  Был  жаркий
день,   по   зоопарку   бродили  посетители  с  фотоаппаратами  и  бумажными
стаканчиками. Первым делом я подошел к столбику с указателями.  "Медведи"  -
гласила  первая  табличка.  "Тапиры"  -  гласила  вторая.  "Администрация" -
гласила  третья.  Крабов  нигде  не  было.  Я  спросил   проходившего   мимо
посетителя, где здесь крабы.
     Посетитель остановился, положил фотоаппарат в стаканчик и задумался.
     - А как они выглядят? - спросил он.
     - Не знаю, - ответил я.
     - По-моему, они такие... моего примерно роста, на затылке белая шерсть.
     - Наверно, - сказал я, - вам видней.
     И вот мы с ним взялись за руки и поскакали крабов искать.
     - Скажите,  вы  -  краб?  -  спрашивали  мы встречных, но нам не везло.
Встречные только сердито махали стаканчиками.
     Наконец мы добежали до сторожихи в зеленой униформе и с метлой.
     - Где здесь крабы? - закричали мы.
     - Крабы? - сказала сторожиха, -  Пройдете  прямо,  потом  направо,  там
будет домик, зайдите в него, первая же дверь слева.
     - Спасибо, - крикнули мы.
     - Пожалуйста, - ответила сторожиха, села на метлу и улетела.
     А мы помчались прямо, а потом направо.
     Там  и  вправду  был домик. Зайдя в него, мы обнаружили дверь. На двери
была табличка:


     Иосиф Павлович
     прием с 14.00 до 17.30

     Мы переглянулись и робко постучались в дверь.
     - Войдите, - раздался крабий голос.
     Мы вошли.
     За столом сидел краб. Он сурово посмотрел на нас и сказал:
     - Что вам угодно?
     - Да вот, видите ли, мы пришли на вас посмотреть.
     - Ну смотрите, только недолго, я занят.
     Мы отошли в уголок и наблюдали за крабом.
     Краб что-то писал, затем достал калькулятор, стал что-то  подсчитывать,
записывая результаты в толстую тетрадь.
     Прошло минут десять.
     - Ну... мы пойдем, - сказали мы.
     Краб оторвался от работы и сказал:
     - Да, да. Идите.
     Мы вышли от краба и здорово посмеялись.

     Как все-таки замечательно, что у нас есть зоопарки, где можно встретить
любого невиданного зверька, какого ни пожелаешь!




     Господин  был  в  шляпе.  Телосложения плотно позавтракавшего человека.
Накрахмаленный  воротник.  Запонки  господин  имел  ромбиком  с   фальшивыми
бриллиантами. Сидел господин на скамейке, нелепо задравши голову.
     Царь Нептун потрогал господина трезубцем и покачал головой.
     - Скажи, Мария, - обратился он к стоящей рядом Марии, - Что это с ним?
     - Диабет, - ответила Мария прыгая по камушкам мостовой.
     На город надвигался полдень.
     - Ага, - сказал Нептун, - ясно.
     - А  пойдем  в  Макдональдс,  -  предложила  Мария  прыгая  по камушкам
мостовой.
     - Пойдем.

     В Макдональдсе было холодно и тихо. То есть, нет, в  Макдональдсе  было
жарко и шумно.
     - Мне филе, - сказала Мария прыгая по камушкам мостовой.
     - Слушаю вас, - сказала барышня у кассы.
     - Филе...
     - Здесь будете есть?
     - Здесь.  Филе, два двойных чизбургера, две средние картошки, колу безо
льда среднюю, спрайт большой, два кетчупа.
     - И пирожок, - сказала Мария, прыгая по камушкам мостовой.
     - Какой?
     - С лесной ягодой.

     А потом они это все съели.
     И пошли гулять. Причем царь Нептун чесал  трезубцем  затылок,  а  Мария
прыгала по камушкам мостовой.

     Но это, как сказал барон Мюнхгаузен, еще не все.

     - А пойдем в ЗАГС, - сказала однажды Мария прыгая по камушкам мостовой.

     Вот теперь все.




     Петр  Семенов по прозвищу Семен Петров сидел за столом и пил мать-сырую
воду. Вдруг в голове Семена Петрова что-то заболело.
     - Это лопнул важнейший для фунциклирования организма сосуд, - определил
Семен Петров и принялся ждать смерти.
     Смерть не приходила.
     Семен Петров начал тщательно вслушиваться в нутро организма.
     - Кажется, у меня рак легких, - сказал Семен Петров.
     Он отпил еще матери-сырой воды. Смерть не наступала.
     - Кажется, у меня злокачественная опухоль мозга, - сказал Семен  Петров
несколько погромче.
     Но гибели не последовало.
     - А у меня порок сердца, - громко произнес Семен Петров.
     Молчание.
     - У меня гангрена на ноге! - крикнул Семен Петров.
     Тишина продолжала царить в комнате.
     - У  меня  белокровие!  У  меня  начинается  общее  заражение  крови! -
закричал Семен Петров,  -  У  меня  аневризма  аорты!  Эй!  У  меня  инфаркт
миокарда! Ты меня слышишь?!
     Слышу, Семен, слышу. Успокойся. Всему свое время.




     Ночь была жаркой. Троглодит Иванов сидел на кухне и ел борщ, поглядывая
на часы.  Большие  японские  часы  Citizen, висящие на стене, показывали два
часа. За окном завывала сигнализация стоящего под столетним дубом катафалка.
Где-то в квартире скрипнул паркет. Иванов насторожился. По радио  передавали
похоронный  марш.  Под его мрачные звуки Иванов взял свечу и вышел в длинный
темный коридор. На улице истошно завыла собака. Тусклое пламя свечи обнажало
перед Ивановым паутину и разбегающихся пауков. Иванов шел по коридору  туда,
где, как ему показалось, скрипнул паркет. Он дошел до конца коридора и зашел
в комнату, но вдруг...
     Но вдруг что-то большое и черное накинулось на него и принялось душить.
Во тьме  блеснули  клыки  чудовища.  Оно угрожающе рычало. Иванов ударил его
подсвечником. Свеча погасла. Пытаясь удерживать зверя  одной  рукой,  другой
рукой  Иванов искал выключатель. В сдавленном рычании и звуках борьбы прошло
несколько минут. И, наконец, вспыхнул свет. Тотчас же  чудовище  кинулось  к
кровати и залезло под одеяло.
     - Ты чего не спишь? - спросил его Иванов.
     - А ты чего?
     - Я что-то есть захотел, разогрел себе борщ.
     - А на завтра там осталось?
     - Да.
     - Ну, тогда - спокойной ночи.
     - Спокойной ночи, - ответил Иванов, выключил свет и пошел доедать борщ.




     Залитые солнцем деревья. Едет маршрутка. В центре города дождь, но я об
этом еще  не  знаю. Я сижу возле шофера. Он тормозит у очередной остановки в
надежде на пассажиров. Желающих сесть не находится.
     - Все отдыхают, - говорит шофер.
     Я молчу. Интересно, он хочет, чтобы я отреагировал? А если я ничего  не
скажу?
     - Жарко, - говорит шофер.
     Я  продолжаю  молчать.  Закрываю глаза и пытаюсь притвориться спящим. У
меня это не выходит. В темноте плавают круги,  и  меня  начинает  мутить.  Я
открываю глаза.
     - Куда он едет? - возмущенно говорит шофер.
     Я молчу. Пусть едет, куда хочет. Мне какое дело.
     - Да, в такую погоду надо на даче сидеть, загорать, - говорит шофер.
     Я  опять  закрываю  глаза  и  вижу  цветные круги. Нет, это невозможно.
Открываю глаза. Над городом впереди висит туча.
     - Дождь, наверное, будет, - говорит шофер.
     Я отворачиваюсь и смотрю в окно. Человек в  джинсовой  куртке  идет  по
мосту. Ветер треплет ему волосы. Внезапно маршрутка останавливается.
     - Нет, так дело не пойдет, - говорит шофер. - Вылезай.
     Я вскидываю брови и изображаю удивление.
     - Давай-давай, вылезай, вот тебе твоя пятерка, уходи, - говорит шофер.
     Я  беру  деньги  и  выхожу  из  машины.  Маршрутка  уносится.  Я стою и
рассматриваю одуванчики. Опять не доехал.



     Юлии Овчинниковой

     Она... она настоящая. А я - нет. Я плюшевый, я лежу на  диване,  а  она
ходит себе мимо. То косметичку откроет, то расческу схватит. Она нервничает.
А  я  лежу на диване, и мне все равно, потому что я - плюшевый. А она бегает
вокруг, бегает. То трубку телефонную поднимет, то обратно  бросит.  Проводит
рукой  по  волосам, жалобно бросает взгляд в разные стороны. Она переживает,
она хочет что-то сделать, причем сама не знает, что. Я же спокойно  лежу  на
диване,  потому что я - плюшевый, и мне - все равно. А она прекрасна в своем
волнении. Она ходит то на кухню, то в ванную. То заглядывает  под  шкаф,  то
открывает  тумбочку.  Она  сдувает  волосы  со лба. Она вытирает лоб рукой и
чешет нос. Как же она волнуется! А я-то  все  лежу  на  диване,  потому  что
плюшевый я. Не интересует это меня.
     - Ты не видел мою записную книжку? - почти кричит она.
     - М-м, - отвечаю я с дивана.
     Она  бежит  в  спальню,  возвращается,  идет,  ставит  чайник.  А  лежу
плюшевый. А я лежу и не двигаюсь.
     - А-а-а! - кричу я. Это она проливает на меня горячий чай.
     - Извини, - отвечает она, залпом выпивает чашку и бежит в туалет.
     Возвращается, глядя в пол и держась рукой за подбородок. Она вскидывает
голову и бежит на меня, хватает меня за плюшевые уши и начинает тискать.
     - Э... э... э... па... па... подожди, - говорю я, - ты чего?
     - Ничего, - говорит она и уносится на кухню. Там гремят тарелки.
     Она что-то делает. Она что-то хочет. В ней есть настоящая страсть.
     А я лежу, плюшевый. И абсолютно счастлив.




     Утром было на работу.
     Солнце встать, а автобус поезжай к метро.
     В метро народ давился, контролер строго глядит на проездной билет.
     Поезд мчался опережая сознание.
     Следующей остановкой было вот и приехали.
     Опоздать на пять минут страха не нагонит. Бегом к лифту, чтобы он  ехал
наверх.
     Начальник седея говорит доброе утро.
     Работа идет к началу, план работ жадно пожираем глазами.
     Получив данные на втором этаже, бегут мимо буфета оголтелые тетки.
     А  вот  и  одиннадцать,  и  даже  с половиной двенадцатого. Пора съесть
чебурек или чего дадут.
     Дадут котлеты и компот, прохладный как весенний ручей.
     Мятые рубли выскакивают из-за угла кассы.
     А после обеда сигарету кстати зажечь, пусть дым струится между пальцами
рук. Торопиться неплохо бы, но важнее соблюдать лень. Пожара нет, спешки  не
было.
     Томно перебирая клавиатуры, коллеги ждут завершения рабочего четверга.
     Впереди маячит конец квартала.
     Смеркается.  Выходили  с  работы усталые, но довольные ровно в шесть, а
там и до дома рукой подать.


     СЕМЕЙНАЯ ЖИЗНЬ (пьеса)

     Действующие лица:
     Жена.
     Муж.
     Деньги.

     Жена (подпрыгивая): Где деньги?
     Муж (подмигивая): Это я тебя должен спросить, где деньги.
     Жена (подыгрывая): Нет, это я тебя должна спросить, где деньги.
     Муж (подскакивая): Нет, это я тебя должен спросить, где деньги.
     Жена (подфигивая): Нет, это я тебя должна спросить, где деньги.
     Муж (подшугивая): Нет, это я тебя должен спросить, где деньги.
     Деньги (позвякивая): А мы тут.
     Жена (покрякивая): Деньги!
     Муж (посвистывая): Урра!
     Деньги: Эй-эй, потише.
     Жена: Пойдем, купим гладильную доску.
     Деньги: Э, вы че, охренели? Какую доску?
     Жена: А вы вообще заткнитесь.
     Муж: Нет, почему же, пусть говорят.
     Жена: А ты вообще заткнись.

     Дальше в полнейшей тишине муж все бросает и  идет  покупать  гладильную
доску,  ну  да,  вот  все берет и бросает, как же, сейчас, все брошу и пойду
гладильную доску покупать.

     Занавес




     Привет, далекий и неотвратимый товарищ!
     Пишет тебе дядька Асхат из Еревана. У  нас  все  хорошо.  Удои  баранов
стремительно  ползут вверх. Погода отличная, да только вот соврал я тебе. Не
дядька я Асхат из Еревана. Зовут меня Рене, живу  я  в  высокой  мансарде  в
Париже,  вожу к себе симпатичных лимитчиц из Алжира. Клубника у нас в Париже
- кругый год. И все бы ничего, если б не сказал я тебе неправду. Не  Рене  я
из  Парижа  на  самом деле, а тетка Ярославна из одноименной губернии. Житие
наше бедно. Каждый божий день  хожу  на  местный  базар  торговать  семенами
конопли,  да  только  никто  их не покупает. Собираюсь переходить на сушеные
грибы. От них кайф, говорят, больше, если покрошить в трубку и выкурить.  На
самом  деле  я,  конечно,  не Ярославна никакая, а скромный лифтер высотного
дома на Кропоткинской набережной в Москве. В доме  нашем  покой  и  уют.  Да
только  вот  Ширвиндт  все  шалит.  То  в  фикус  трубку  с сушеными грибами
вытряхнет, то Рязанова ночью приведет. И было бы все в полном порядке,  если
б  я  действительно  был  вахтером.  Но  ведь,  если  честно, то я не вахтер
никакой,  а  Ромуан  Антуанович  Вуаронежский,  большой  любитель  сочинить.
Смотрите-ка, чего я тут давеча накропал:

     Когда  женщина  смотрит  на  тебя,  примеряя  блузку, и просит принести
йогурт, только сначала почистить картошку, предварительно вымыв сковородку и
сходив в магазин за колбасой, но прежде всего открой вот эту банку, а то я в
новой блузке и дай мне программу, она  на  кухне,  кстати,  завари  мне  там
чай...




     Гамлет: Быть или не быть?
     Дон Жуан: Придет она или не придет?
     Гамлет: Это неважно. Мне вот что интересно: быть или не быть?
     Дон Жуан: А меня больше интересует, придет она или не придет.
     Гамлет:  Подумаешь  - придет или нет. Какая разница? Быть или не быть -
вот в чем вопрос.
     Дон Жуан: Разве это вопрос? Вот придет ли  она  -  это  уж  вопрос  так
вопрос.
     Гамлет: Ничего-то ты не понимаешь.
     Дон  Жуан: Это ты ничего не понимаешь. Стоит тут как сосиска. Быть - не
быть. Что ты будешь быть, если она не придет?
     Гамлет: Мне все равно. Нужно решить принципиально.
     Дон Жуан: Мне тоже. Придет она или нет, в конце концов?
     Гамлет: Да вон она идет.
     Дон Жуан: Где?
     Она: Здравствуйте, мальчики.
     Гамлет: Привет.
     Дон Жуан: Ну сколько можно ждать?
     Она: Поставьте мне Битлз.
     Дон Жуан: Легко.
     Гамлет: Би-и-итлз. Фу. Поставь лучше Кейва.
     Она: Нет! Только не Кейва!
     Дон Жуан: Нет, Кейв сейчас не катит.
     Гамлет: Как хотите.

     Дон Жуан ставит Битлз. Песню про гет бэк.
     Гамлет постепенно успокаивается. "И чего это я, - думает он, - быть или
не быть? В сущности, это можно и потом решить."
     Вот такая, труля-ля, история.




     Хлопок звука в мертвом пространстве - вот царица морей и людей.
     Выстрел света в темной пустыне - вот король всех наций.
     Всплеск радуги в сереющем тупике - вот генсек всех времен и народов.
     Взрыв, породивший Вселенную, по должности был первым заместителем  царя
всего  сущего.  Сам  царь  всего сущего обедал в роскошном саду, когда вдали
прогремел взрыв. Царь оторвался от нежнейшего черепашьего супа и сказал:
     - О! Кажется, родилась Вселенная.
     Вошел первый заместитель.
     - Да, - сказал он, вытирая руки. И присоединился к обеду.
     Обед был обилен и продолжителен. Пока царь со  своим  заместителем  ели
первое  блюдо,  появились  первые  планеты.  К  концу  первого блюда планеты
подостыли.
     - Надо бы есть побыстрее, - сказал первый заместитель, - а  то  планеты
остынут.
     - Ничего, - ответил царь всего сущего, - не остынут.
     В середине второго блюда на некоторых планетах уже появились простейшие
формы жизни.
     - Ого,  - сказал царь всего сущего, отбрасывая пальцем подкрадывающуюся
к тарелке амебу, - мы тут не одни.
     - Это  точно,  -  отозвался  заместитель  и  прихлопнул  ложкой  гидру,
начавшую уже было почковаться.
     Когда  второе  блюдо  было  закончено,  уже последний тиранозавр доедал
последнего птеродактиля.
     Царь и первый заместитель приступили к компоту.
     - А ты знаешь, - сказал  за  компотом  царь  всего  сущего,  -  хорошая
получилась Вселенная.
     - Спасибо, - ответил первый заместитель. - Мне тоже нравится.
     - А у тебя какой компот? - спросил царь.
     - Вишневый. А у тебя?
     - У меня малиновый. Дай свой попробовать.
     - Держи. А ты мне свой.
     Царь  и  первый  заместитель  обменялись  компотами  и  чинно отпили по
глотку.
     - Ничего, - сказал царь.
     - Малиновый тоже неплохо, - ответил первый заместитель.
     А когда компот был уже допит, Никите Михалкову вручили Оскара.
     - Спасибо, - сказал первый заместитель, вставая из-за стола.
     - На здоровье, - ответил царь всего сущего, вытирая рот салфеткой.
     - Может, пойдем, посмотрим, до чего добралась цивилизация?
     - Пойдем, - ответил царь.
     Царь всего сущего и его первый заместитель вышли из сада и  направились
к кинотеатру "Зенит", где шел фильм "Утомленные солнцем".




     Это было в 1982 году. Коля под командованием Вали нес телевизор по льду
Финского   залива.   Безопасность   была  не  фонтан.  Между  Кронштадтом  и
Ленинградом стемнело. Стоявший на вахте матрос услышал подозрительный шум  и
немедленно доложил об этом командиру. В темноте показался Коля с телевизором
в  руках.  Командир  повел  свой  маленький  корабль  навстречу противнику и
приказал открыть  огонь.  Начался  неравный  поединок.  Одна  из  пулеметных
очередей  советских моряков прошила голову Коли и подожгла его. Почти тотчас
же загорелась и Валя, смешав строй матросов. Но в этот момент Коля уронил на
командира телевизор. Тот упал. Однако превозмогая боль командир  подозвал  к
себе рулевого и уже теряя сознание приказал ему принять командование. Бедный
Коля,  весь  изрешеченный  пулями  и  осколками  снарядов,  пылал охваченный
пламенем.  Но  несмотря  на  это  моряки  сражались.  Действуя  гранатами  и
винтовками, они вели бой до тех пор, пока не пришла помощь.




     Однажды Саша прикинулся глупым, что ничего не понимает.
     А Таня ему говорит:
     - Тебе сколько сарделек варить?
     - А что такое "сарделек".
     - Сарделька,  -  улыбнулась Таня, - это такая кишка, куда пихают всякую
всячину, а потом это варят или пекут в костре, поют песни и целуются.
     - А что такое "кишка"? - спрашивает Саша.
     - Кишка, - отвечает Таня, - это такое насекомое,  которое  заводится  в
организме, и иногда очень болит.
     - А что такое "костер"? - задает вопрос Саша.
     - Костер,  -  говорит  Таня,  -  это огонь, произрастающий из ящиков от
апельсинов. В огонь можно смотреть вечно, как в мои  глаза.  Огонь  горит  и
доказывает  этим вечность и любовь. Огонь говорит нам, что есть на свете то,
ради чего стоит ездить на велосипеде  и  писать  стихи.  Воровать  яблоки  и
торговать  цветами.  Смотреть  на  часы  и  вертеть  головой. Читать книги и
гладить рубашку. Вот что такое огонь.
     И тут Саша сдается и говорит:
     - Ну хорошо, Таня. Пусть будет так. Я буду вечно смотреть в твои глаза.
Я буду хрустеть сарделькой, когда ты сидишь напротив плиты и  обижаешься.  А
когда  плита  треснет, и звон деревьев будет владеть миром, я обниму тебя, и
мы уйдем туда, где горит огонь, горит огонь и горит огонь.




     А  самогончик  хлебчиком   как   зонтиком   прикрытый.   А   огурчик-то
зелененький,  словно  травка весною. А селедочка-то ляжет себе на столик, да
лежит тихонько. А ты в  стопочку-то  самогончик  льешь  так  бережно,  будто
любимый  фикус поливаешь. А потом губки платочком обмахнешь, да и проглотишь
самогончик, возьмешь селедочку за хвостик нежно, она тебе в  ответ  "пи-пи",
отбросишь  эту мышь случайно подвернувшуюся, возьмешь селедочку, поднесешь к
губкам, а с нее лучок сыпется, будто листья с завядшего лютика. И  закусишь.
И  тут-то зубики из тебя и повыпадают. "Фто тафое флуфилофь?" Да ничего, все
в порядке, спи, милый, зубки у тебя все  равно  молочные  были,  ко  второму
классу отрастут.




     Мираж, дым, фикция. Дым, фикция и мираж. Я встаю с кровати, это фикция.
Нет никакой  кровати. Целую щечку рядом. Это мираж. Нет рядом никакой щечки.
А затем одеваюсь. Но это все не на самом деле.  Это  все  дым.  Нет  никакой
одежды.  Я иду на кухню. Это фикция. Меня нет, я не существую. Я - моя тень.
Я вхожу в мираж кухни. Посуда блестит, и горит газ. Это чепуха. Нет  посуды,
только  блестки  от  нее  мелькают в дыму. И газ не горит на самом деле. Это
пламя сделано из разноцветного поролона. Мелкий грязный кризис залезает  мне
в  горло. Меня тошнит обрывками поролоновых грибов и булавками. Вчера мы ели
поролоновые пироги из грибов  с  булавками.  Я  случайно  смахнул  со  стола
поролоновое  блюдо.  Оно  мягко  шлепнулось  на поролоновый пол. Поролоновая
собака, сидящая рядом, стала жадно глотать пироги. Я ее  двинул  поролоновым
носком  в  поролоновое  рыло.  Она  упруго  отскочила  от ноги. Мои домашние
закричали на меня, что я, мол, могу, если мне не нравится  поролоновый  пес,
собирать  свои  поролоновые  вещи и мотать отсюда. Но это ничего. Они всегда
так кричат, когда напьются чая из поролоновых листьев. Я их даже слушать  не
стал. Я встал и пошел тогда спать. Мне приснился поролоновый сон. Будто бы я
иду  по  поролоновой мостовой, а навстречу мне - смерть с поролоновой косой.
Смерть замахивается косой и пытается мне отрубить голову.  Поролоновая  коса
гнется,  не  оставляя  следов  на моей шее. А вокруг дует сильный ветер, под
напором которого сгибаются поролоновые дома.  Но  потом,  конечно,  зазвонил
поролоновый  будильник.  Вы  когда-нибудь  слышали, как звенит поролон? Звук
чрезвычайно противный. Будто кто-то выпускает газы. Я открыл глаза и  увидел
поролоновый  потолок. Поролоновое солнце освещало комнату. В общем, сейчас я
на кухне. На полу валяются  ошметки  от  вчерашнего  ужина.  Сейчас  я  съем
холодный  кусок  поролона  и  поеду  на работу. Я работаю на заводе, который
штампует поролоновые унитазы. Унитазы очень мягкие. Как-то  я  принес  домой
один  такой.  Собака  пыталась  его  погрызть,  но заводской поролон слишком
крепок для ее челюстей. Но все же я ее поднял за хвост и стукнул пару раз об
стену. Домашних же я успокоил, сказав, что поролоновой собаке  от  удара  об
поролоновую  стену  ничего быть не может. Может, конечно. Я сам видел, как у
рабочего на нашем заводе от удара об  стенку  расползся  лоб,  и  посыпалась
поролоновая  стружка. Его увезли в больницу, сейчас он ходит с прохудившимся
лбом, на который наложен нелепый шов. Он сам виноват. Нельзя  же  в  рабочее
время  постоянно надираться поролоновкой. Все-таки по сравнению со многими я
неплохо зарабатываю. В месяц выходит около  семиста  "поролоновых"  чистыми.
Это  гораздо  выше  средней  зарплаты, но тоже, конечно, недостаточно. Пачка
"Поролоноса" подорожала за последнюю неделю в два раза. Но я  все  равно  не
хотел  бы  переходить  на  "Союз-Поролон",  потому  что  дрянь эта настолько
редкостна, что лучше уж вообще бросить курить. Да, жизнь  -  штука  тяжелая.
Особенно,  если  она  поролоновая.  Впрочем, кого интересуют мои поролоновый
проблемы? Эх... До свиданья.



     (бытовуха с расчлененкой)

     Красная Шапочка вышла из запоя и направилась к хронической  алкоголичке
бабушке.  С  собой  она  взяла  корзинку  с  двумя  бутылками  пива  и одной
рыбой-воблой. По дороге встретила она волка. Волк был пьян в дымину. Шатаясь
и падая на четыре лапы, волк расспросил Красную  Шапочку  о  том,  куда  она
идет.  Сквозь  туман  мыслей  он  побрел к бабушке, чтобы ее съесть, а затем
хитростью съесть и Красную Шапочку. Волк подошел к бабушкиному дому.  Оттуда
доносилась песня.
     - Ой,  цветет  калина  в  поле у ручья... Эх... Парня молодого полюбила
я...
     - Мать! - сказал волк, - Отпирай!
     - А кто там? - спросила бабушка.
     - Это я, твоя внучка траханая, Красная Шапочка.
     - А... Ты дерни за веревку. Дверь откроется.
     - Ладно.
     Волк вошел к бабушке. Она лежала на скособоченном диване  в  обвисающих
рейтузах  и  рваной  фуфайке. На полу валялись бычки и бутылки от портвейна.
Краснорожая бабушка прищурилась и сказала:
     - Б...! Глядите: волк!
     Волк схватил топор и...

     Тем временем Красная Шапочка подошла к дому бабушки.
     - Эй! Бабка! Дверь-то открой, да?
     - Дерни за веревочку, дверь откроется, - машинально прошепелявил  волк.
Когда он расчленял бабушку, неловко размахнувшись, он выбил себе топором все
зубы.
     Красная  Шапочку  долго  искала  веревку. Наконец, она стукнула в дверь
ногой. Дверь открылась, и Красная Шапочка вошла в дом.
     Волк валялся на диване. Расчлененное тело бабушки он запихал в духовку.
     - Ба, что у тебя с ушами, да? - спросила Красная Шапочка.
     - Тебя е..., что у меня с ушами? - сказал волк.
     Затем он достал топор и...

     Мимо дома шел абсолютно пьяный охотник.
     - О! Домик! - сказал он себе, - может, нальют?
     Охотник вошел в открытую дверь и увидел волка, склонившегося с  топором
над трупом Красной Шапочки.
     - Стой! Куда! - заорал охотник и недолго думая пальнул в него.
     Волк  упал.  Охотник  пошатываясь  подошел  к  подоконнику,  где стояла
недопитая бутылка портвейна...
     Вдалеке послышалась милицейская сирена.
     Тихо наступало серое утро...




     Ах, о чем писать, не знаю. Может быть, про любовь? Интересная тема.
     Шел  по  улице  парень.  Красивый,  пригожий,  кудри  золотые,   волосы
серебряные,  щеки  румяные,  губы  крашеные,  в  ушах сережки красивые, юбка
гофрированная, груди большие, попка симпатичная, ножки стройненькие,  блузка
модная, короче, шла девка. А парень-то куда делся? Эй, парень!.. Да уж...
     Любая тема интересна, если вдуматься. Реклама, например.
     АО УАиЭЭ гарантирует Вам ЫЫ.
     Или так:
     АО  ОГО  гарантирует и Вам и Вашим детям, и Вашим матерям, и всем Вашим
прародителям  до  пятого  колена,  и  всему  роду  Вашему  сраному  такое!..
Берегитесь же, суки!
     А можно еще описывать действительность.
     Раскрылась  ржавая дверца грязного подвала. Оттуда вышел вонючий бомж и
- вот как это называется, когда собаки из воды вылезают и так вертят головой
и спиной двигают - обдал всех брызгами мочи. Бомж открыл рот и  все  увидели
его  три  обломанных  гнилых  зуба.  На ботинке бомжа лежали чьи-то фекалии.
Другого ботинка не было. Голая затвердевшая как  у  Маугли  пятка  его  была
черной.  Испытали  ли вы жалость? Какая к чертям собачьим жалость, когда вся
куртка в  моче!  Мне  хочется  верить,  что  когда-нибудь  выйдет  солнышко,
зазеленеет травка, запенится пиво, выйдут красивые девушки, поднимут меня на
руки  и  понесут  куда-то ввысь. Но начинается зима, машины брызгают грязным
снегом, в кабаке пахнет плохо, выходят пьяные мерзкие бомжи, поднимают  меня
на вилы и несут в морг. Ура!
     Но все же хочется закончить на оптимистической ноте.
     Однажды Каpл Маpкс сказал:
     - Личность не есть абстpакция для каждого индивида.
     А  Фридрих  Энгельс,  как это услышал, побежал куда-то, высоко поднимая
ноги.
     - Неадекватная микроситуации реакция, - сказал Маpкс.
     Где-то завыла собака.
     - Большинство  позвоночных  животных,  -  продолжал  Маpкс,   -   имеет
голосовые  связки.  Этим  можно  объяснить  так  называемый лай собаки, или,
скажем, так называемое похpюкивание опоссума.
     Где-то завыл опоссум.
     - Странно, - сказал Маpкс,  -  видимо,  общее  переутомление  организма
сказывается также и на слуховом восприятии отдельно взятого индивида.
     И, немного подумав, добавил:
     - Sic transit gloria mundi.
     - Карлик!   -  послышался  голос  жены,  -  Тебе  пора  "Войну  и  мир"
дописывать!
     - Не "Войну и мир", а "Капитал", -  рассердился  Маpкс.  Он  не  любил,
когда  его  путали  с  Толстым.  -  Когда  я  его  допишу, вся прогрессивная
общественность, к  которой  принадлежу  и  я,  полноправный  член  общества,
закачается, как выражаются бульварные газетенки.







     Вьетнамец: Свитара каму? Свитара!
     Покупатель: Почем?
     Вьетнамец: Хароший. Двенадцеть тысяча.
     Покупатель: Дороговато. А это шерсть?
     Вьетнамец: Серсть. Чистый, мягки. Хароший.
     Покупатель: Сто процентов - шерсть? (Щупает.)
     Вьетнамец: Настаящи серсть.
     Покупатель: Все равно дорого.
     Вьетнамец: Смотрите. Хароший. Любой размер. Двенадцеть мало.
     Покупатель: А черные есть?
     Вьетнамец: Есть церный. Вот. (Вытаскивает черный.)
     Покупатель: За десять возьму.
     Вьетнамец: Не, мало. Двенадцеть.
     Покупатель: Ну, как знаете. (Уходит.)
     Вьетнамец: Одинадцеть отдам. Стой.
     Покупатель: Одиннадцать? (Возвращается.)
     Вьетнамец: Дадада. Дешева. Чистый серсть.
     Покупатель: А чье производство?
     Вьетнамец: Одинадцеть.
     Покупатель: Где сделано?
     Вьетнамец: Китай.
     Китаец (проходя мимо): Вьетнам.
     Покупатель: Так где?
     Вьетнамец: Вьетнам. Хароший. Одинадцеть.
     Покупатель: А размер какой? L есть?
     Вьетнамец: Вот. Вот. (Показывает этикетку.)
     Покупатель: Ладно уж. (Лезет в карман, достает бумажник.)
     Вьетнамец  вдруг наклоняется к покупателю и говорит басом, без акцента:
"Знали бы вы, из чего он сделан."
     Покупатель испуганно замирает.
     Вьетнамец раскатисто хохочет: "Га-га-га!" и исчезает вместе с мешком.
     Покупатель отскакивает назад и крестится. Затем уходит, ругаясь: "Тьфу,
черт! Глаза б мои их не видели. Развелось тут."




     "Ты просто кака этого мира,
     Грязный мутант нашей эпохи"
     А. Лаэртский

     За высоким частоколом живут мама с  сыном.  Рядом  проходит  трамвайная
дорога.  На  углу - опасный участок. Тут постоянно гибнут люди. Ими, вернее,
их трупами, и питаются мама с сыном...
     - Мам, - сказал сын, заходя в комнатенку с  тяжелым  мешком,  -  смотри
кого я принес.
     И вываливает содержимое мешка на пол.
     - Ух,  -  отвечает  мама, - какая жирная. Наверное, к диетологу шла. Не
успела, ха-ха.
     За высоким частоколом  живут  мама  и  сын.  Рядом  -  опасный  участок
трамвайных путей. За счет этого они и кормятся. Мама любит закусить и гоняет
частенько сына дежурить на пути.
     - Мам,  - сказал сын, заходя в низкую комнатку, бросая на пол очередную
жертву ДТП, - глянь, какой.
     - Ого, - отвечает мама, - сегодня на ужин печень сделаю. А то все мясо,
да мясо.
     За высоким частоколом живут мама с сыном - путевые обходчики. Рядом, на
опасном участке  трамвайных  путей,  гибнут  люди.  Их  бездыханными  телами
питаются мама с сыном - путевые обходчики.
     - Мам,  -  сказал  сын,  заходя в горничную, - гляди-кось, кого сегодня
задавило.
     - Хм, - говорит мама, - тощенькая. Ну да ладно. Сварю борщ с мозгами. А
остальное - Фроське.
     - Уррр, - мурлычет Фроська на подоконнике.
     За высоким частоколом живут путевые обходчики - мама и сын.  Сын  ходит
дежурить  на опасный поворот трамвайных рельс. Там часто гибнут пешеходы. Их
трупиками питается семья путевых обходчиков.
     - Мам, - сказал сын, - глянь, красавец какой.
     - Господи! - кричит мама, - Да ты рехнулся! Это  ж  милиционер.  Что  ж
делать-то, а?
     - А что такого?
     - Ну все, придут теперь по наши души. Снимай скорей с него форму. Да...
Мускулистый. Тушить надобно.
     За  высоким  частоколом  горе. Пришла милиция да забрала сына у матери.
Как же ей теперь без кормильца? И пошла она  сама  однажды  дежурить.  Да  и
задавил ее трамвай. Долго мяукала бедная Фроська в ожидании ужина, а утром -
ушла к соседям жить.




     Тихо освещает вечер луна в окно. Слон щурится на свет из темной кухни и
неторопливо  затягивается,  скаля зубы. Там вдалеке, под луной, думает слон,
бегает невечная  неновая  кошка.  Часы  бьют  три  с  половиной  раза.  Слон
поудобнее  устраивается  на  стуле.  Тот  отвечает скрипом. За стеной слышно
шевеление. Это в комнате ворочается живое существо. Дорогое слону  существо.
По темному небу проносится темное облако. Слон вынимает сигарету хоботом изо
рта и крутит ей в кухонном воздухе. Получается красное дрожащее кольцо. Слон
вспоминает  прошлое  и  представляет  себе будущее. Часы бьют четыре с одной
четвертью раза. Это означает, что далеко, но  уже  близко  бежит  за  первым
солнечным зайцем лунный волк.




     Стою  тихо,  никого не трогаю. Соловей заливается птичьим свистом. Елки
шумят сосновым лесом. Журчит журавей. Все кругом тихо, все кругом хорошо, и,
кажется, даже инфляция приостановилась.  Облака  ползут  еле-еле.  Время  от
времени  недалеко  падает  еловая шишка. Даже заяц бежит неторопливо. Мокрые
листья шлепаются как пельмени в тарелку. Я стою. Тихо вокруг. Хорошо. Доллар
начинает опускаться. Белка грызет шишку, уютно устроившись с  важным  видом.
Нежный  ветерок  обдувает  застоявшиеся мозги. А-а-а... Ништяк. Аромат дыни,
тыквы и репы доносится от  дачного  поселка.  Я  медленно-медленно  поднимаю
глаза, гляжу в небо и плавно опускаюсь на ворох осенних листьев.




     Бенджамин  выскочил  из-за угла как вчера выскакивал из-за угла Джон. А
Хольц (что по-немецки означает "дрова") ежится из-за плохой погоды. Хелен не
хочет выходить на улицу. И Джейн не хочет. А Микки  вчера  поскользнулся  на
какой-то  гадости,  но  все равно желает пойти погулять. Потому что он молод
еще - ему восемьсот три года. Уилбуру же  тысяча  двести  восемьдесят  вчера
исполнилось.  Когда  Джон  выскакивал  из-за  угла,  мы Уилбура поздравляли.
Честно говоря, он хочет мою жену, Энн. Я его понимаю, я тоже хочу свою жену.
Но Уилбур ее  не  получит.  Уилбур  получит  миссис  Бойлинг,  жену  старого
Хаглера. Он еще об этом не знает, бедняга. И не узнает еще лет пятьсот, пока
Хаглер  не  отбросит  копыта.  В  сущности,  искрометная  история  у меня не
получилась. Разбудите меня через два года, может, я чего вспомню - расскажу.




     Покупатель: Что это?
     Продавец: Не знаю.
     Покупатель: А это ликвидно?
     Продавец: Ликвидно.
     Покупатель: Тогда беру.

     Покупатель приходит домой и оказывается Женькой.

     Женька: Смотри, чего купил.
     Олька: А что это?
     Женька: Откуда ж я знаю, что это. Что-то. Вернее, нечто.
     Олька: Да? А зачем же ты купил не знаешь чего?
     Женька: А зато оно ликвидно.
     Олька: Ну-ка покажи... Да, действительно. Ну... Положи вон туда,  утром
использую.  Ликвидная  все-таки  вещь.  Всегда  в  хозяйстве сгодится. А оно
легитимно?
     Женька: Конечно, легитимно. Посмотри сама.
     Олька: Да, действительно. Ну молодец, садись ужинать.
     Женька: А что у нас сегодня на ужин?
     Олька: Солянка, консолидированная с курицей... Жень.
     Женька: Что?
     Олька: А оно, то, что ты купил, не сепаратистское?
     Женька: Ой. Забыл спросить.
     Олька: Ну вот. А вдруг оно сепаратистское?
     Женька: Да не, не похоже.
     Олька: Ну, ладно. Там видно будет.

     Женька ест.

     Олька: Ну как солянка? Конституционно?
     Женька: Да, очень. Ты моя ласточка.
     Олька: Нет, правда конституционно?
     Женька: Правда.
     Олька: Ну хорошо.

     И ужин закончен, и надо в кровать. Слипаются уши, храпит в кресле мать.
Смеркается вечер. Комар комаром.  Вечерняя  осень  льется  ведром.  Приходят
туманы,  сереют  дома.  Еще одна кончена сходня с ума. На кухне пустыня, а в
спальне столица. И чайник замолк - ему не кипится. Вперед залетают  думы  об
утре.  И  греют  супругов  как  шубы  из нутрий. Наполнимся завистью в шесть
мегабайт. И улетим, как Сикорский и Райт.




     - Мам, ты похожа на слоника.
     - Почему?
     - У тебя хобот.
     - Что? Ах ты шалунишка.
     - Нет, правда. Посмотри в зеркало.
     - Ладно. Пора спатеньки...
     - Мам! Ну посмотри в зеркало. У тебя хобот.
     - Спокойной ночи, сынок. (Тушит свет и выходит.)
     Звонок в дверь.
     Открываем. Так. Муж пришел.
     - Привет.
     - Дорогая, я сегодня... Ой. Что у тебя с носом?
     - Что?
     - У тебя хобот.
     - Хобот?
     - Хобот.
     - Как хобот?
     - Вот так - хобот.
     - Не может быть.
     - Посмотри в зеркало.
     - Хватит меня разыгрывать.
     - Да что мне тебя разыгрывать? Хобот у тебя вместо носа.
     - Какой еще хобот?
     - Обычный хобот. Как у слона.
     - Какого еще слона?
     - Нормального слона. Обычный хобот.
     - Да что ты несешь? Какой хобот? Что вы все из меня дурочку делаете?
     - При чем тут дурочка? Слон! С хоботом.
     - Так. Где зеркало? Вот. (Смотрится.)
     - Ну, видишь?
     - А-а-а! Мама! Хобот! (Хватает себя за хобот.)
     - Я же говорил.
     - Что же делать?
     - А что тут сделаешь? Ухо.
     - Ухо? Что ухо?
     - Покажи хобот, ухо.
     - Что ухо? Живот. Ухо. Хобот.
     - А ноги? И ухо. Хобот живот. Рука.
     - Хобот живот рука? Нога ухо щека.
     - Хобот живот щека. Ухо нога очко.
     - Ноги живот висок, ноги живот очко.
     - Хобот очко живот, руки нога пупок.
     - Рыба моя стекло. Руки моих очей.
     - Хобот моя судьба. Рот мой пупок очко.
     - Уши ишак шурши. Шакуров плохой актер.
     - Мышки живот очко. Шашни ногой щека.
     - Хобот рука живот, челюсть моя десна.
     - Мой пылесос полет. Полька моя пила.
     - Пулей летит плевок. Руки нога очко.
     - Куры прут на Восток. Сумка моя брюшна.
     - Скачет рука очком. Хобот моя мошна.
     - Хобот щека ногой?
     - Руки в очко пупком.
     - Как же быть теперь?
     - Ну, хобот. Ухо.
     - Хобот. А что?
     - Да. Хорошо, пусть.





     Турок в красном кителе высунулся из корабельной бойницы и крикнул:
     - Стамбул! Приехали.

     Тотчас же началась давка. Турецкие бабы с турецкими дитями, с огромными
кошелками турецких товаров вылезали из самолета и  пугливо  оглядывались  на
новом месте. Последним с телеги соскочил турок в красном кителе.
     - Приехали, - сказал он, - Вот она, Родина.
     Он  упал на колени и стал целовать холодный московский булыжник. Забили
куранты. Медленно наступало лето...




     Деpевня. По тpопинке идет бесхозный бык. Hавстpечу ему - сотpудник ФСК.
Бык заслоняет ему пpоход.
     Сотpудник: Разpешите пpойти.
     Бык молчит насупившись.
     Сотpудник: Пожалуйста, отойдите.
     Бык слегка помычивает.
     Сотpудник: Я - сотpудник Федеpальной службы контppазведки.
     Бык: Мму.
     Сотpудник лезет в каpман, достает кpасную книжечку и  показывает  быку.
Бык  pоет  землю копытом. Сотpудник понимает свою ошибку, но слишком поздно:
бык бpосается на сотpудника. Сотpудник убегает с кpиками. Hо  бык  настигает
его.  Пеpед глаза сотpудника пpоносится вся его жизнь, а затем он видит свет
в конце тоннеля.



     (жалкое подражание
     знаменитому американскому юмору)

     Когда вы пьете пиво, от  вас  не  тpебуется  объясняться  ему  в  любви
постоянно, вы можете любить пиво молча.
     Если вы пpивыкли к одному соpту пива, но днем по случаю выпили дpугого,
то, пpидя  домой  и  откpыв  холодильник,  вы  не обнаpужите, что пиво ушло,
забpав собаку, шубу и четыpе чемодана, в том числе и ваш любимый.
     Когда вы покупаете пиво за деньги, вы не оглядываетесь по стоpонам, вам
не становится стыдно, и, что самое главное, невзиpая на то, что  пиво  -  за
деньги, до вас это пиво еще никто не употpеблял.
     Пиво  сидит целый день дома, не гуляет, не занимает телефон, не смотpит
телевизоp, теpпеливо ждет, когда вы  веpнетесь  с  pаботы  и  встpечает  вас
пpиветливо, отдавая всего себя по пеpвому же тpебованию.
     Если  вы  будете употpеблять пиво извpащенным способом (напpимеp, через
соломинку из  гусятницы),  ни  с  вами,  ни  с  пивом  ничего  стpашного  не
пpоизойдет.
     Ваши  баpабанные  и  пpочие пеpепонки (если таковые имеются) никогда не
лопнут от того, что вы деpжите в одной кваpтиpе много pазного пива.
     У пива нет политических, экономических, pелигиозных и иных взглядов.
     Употpебление пива  можно  совмещать  с  любым  полезным  и  бесполезным
занятием  пpи  условии  что  оно  (занятие) не тpебует более одной pуки и не
связано с тpяской.  Hапpимеp:  беседа,  чтение,  пение,  сопение,  пыхтение,
воpчание, пpогулки, pазpаботка автоматизиpованных pабочих мест pуководителей
кpупных,  сpедних  и  малых пpедпpиятий, пошив одежды, pемонт обуви, покупка
акций МММ, сочинение вот этого всего, что вы читаете, pыбная ловля, охота на
мелкого  пушного  или  чешуйчатого  звеpя  (напpимеp,  чеpтиков)  с   легкой
беpданкой,   игpа   в   каpты,  вождение  велосипеда,  покоpение  Аpктики  и
Антаpктики, Амеpики и Афpики, Шаpики и Ролики, Коста-Рики, Рики-Тики-Тави  и
многое  дpугое. Пpи этом пиво: не вопит, не сопит, не возpажает, не жалуется
маме, не цаpапается и не кусается, не бьет посуду,  не  обзывается,  и,  что
самое важное, никогда не отказывает в употpеблении.




     Споpтсмен выскочил в одной pубашке на улицу в февpале, побегал-побегал,
да и слег. Лежит, умиpает от воспаления легких. Распахивается двеpь и звучит
зловещая  музыка. Заходит синоптик с косой и говоpит: "Я тебя пpедупpеждал."
Споpтсмен лежит в бpеду. Ему плохо, ему не до пpогнозов.  Синоптик  с  косой
pассматpивает  убогую  обстановку  кваpтиpы.  Hа газовой плите стоит кубок -
лыжный пpиз. В кубке суп. Стулья кое-как сколочены из обломков  лыж.  Вместо
стола   -   коpобка   от  неизвестного  споpтинвентаpя.  В  углу  мышеловка,
сpаботанная из лыжного кpепления. Под ногами хpустят солнечные очки. В  доме
больной  человек.  Он  умиpает.  Штоpы,  скpоенные  из  лозунгов  "Шайбу!" и
"Рыба!",  опущены.  Темно.  Синоптик   бpезгливо   поддевает   косой   pучку
холодильника и заглядывает внутpь. "Фи", - говоpит он. В холодильнике только
меpзопакостная  здоpовая  пища. Только витамины и минеpальные вещества. Стон
споpтсмена доносится из комнаты. Тепеpь это уже не великий  гоpнолыжник,  не
известный  хоккеист.  Это  выбpошенный  судьбой на обочину нелепый кашляющий
лопоухий тюфяк. Синоптик захлопывает двеpцу. "К чеpту все", - говоpит он,  -
"Где  утpо?  Где  пpаздник?  Я  пpедупpеждал,  что  будет  холодно. А тепеpь
выходит, я виноват?"




     Выходит шикарный мужчина из дорогого автомобиля и видит такую  картину:
на  суку  висит диктор телевидения "Останкино". За мужчиной выходит шикарная
женщина и, увидев диктора, шлепается оземь. И вечер таким образом  испорчен.
Мужчина подходит к диктору и трогает его зачем-то за шнурки ботинок. Мужчина
глубоко расстроен. На глазах его наворачиваются слезы.
     - Да,  -  говорит он, - я вкалывал четырнадцать лет. Я зарабатывал себе
состояние. Моя женщина и я стали шикарными, мой автомобиль стал дорогим. Что
же это, я зря работал? Если каждый будет вешаться возле ресторана, то что же
это будет?
     Вдруг он замечает, что рядом стоит и сочувственно  слушает  его  другой
диктор  телевидения  "Останкино". У диктора на глазах блестят слезы. Мужчина
машет рукой, мол, ах, оставьте, и уходит в светлое нутро  ресторана.  Диктор
достает  из  кармана веревку, мыло и делает петлю. Вдалеке сверкает еще один
подъезжающий к ресторану дорогой автомобиль...

     Не все можно купить за деньги.




     Схватите пектин  и  желатин  и  поскорее  добавьте  их  во  что-нибудь.
Поставьте быстрее его в холодильник и спрячьте руки за спину, чтобы никто не
догадался.
     - А что это такое в холодильнике? - спросит жена.
     - Аааа, - скажет теща и упадет в обморок.
     - Безобразие, - процедит проходящий мимо милиционер.
     Тогда  быстро выньте его из холодильника, добавьте туда лимон и чеснок,
перемешайте и поставьте на рояль.
     - Это мне? - спросит композитор.
     А собака потянется к роялю носом.
     Тогда возьмите его, засыпьте туда 1,5 стакана фасоли, откиньте на  сито
и  остудите. Потом быстро, пока не того, поставьте его в теплое сухое место.
Например, кошелек.
     - Милый, что это за пакость? - спросит вас бабушка.
     - Кто испачкал сито? - спросит уборщица.
     Тогда выньте его из  теплого  сухого  места,  поставьте  на  высокое  и
твердое, например, телевизор, и аккуратно съешьте.
     Если  оно  невкусное, то, может быть, вам послужит утешением мысль, что
люди есть везде, и от них никуда не денешься.




     Hакануне судного дня pазвесили объявления: "Завтpа судный день.  Hачало
в актовом зале в 10.00, бывш. членам КПСС - в 8.30".
     У киоска выстpоилась огpомная очеpедь. Больше всего покупали фисташки и
пиво.
     К  утpу  актовый  зал  был  пеpеполнен.  В  десять часов к наpоду вышел
pаспоpядитель и сообщил, что с членами  паpтии,  как  водится,  пpоблемы,  и
посему пpиходите завтpа.
     Hа следующий день в актовом зале было невпpовоpот. Вышел pаспоpядитель.
"Мы все  еще  совещаемся  с  членами  паpтии.  Судный  день откладывается до
особого pаспоpяжения."
     Раздался свист. "А свистунов мы будем заносить в  пpотокол",  -  стpого
сказал pаспоpядитель и ушел.
     Пpошла  миpная  неделя.  Hа восьмой день вывесили таблики: "По пpосьбам
тpудящихся судный день отложен до 2000 года." И подпись: "Паpтактив".
     Как они их обpаботали - ума не пpиложу. Hет, члены паpтии - это что-то.
Я всегда так говоpил.




     Василия Федоpовича уpонили. Он падает и падает.
     А внизу Колька - наш фигуpист. Он ловко подпpыгивает  и  ловит  Василия
Федоpовича.
     Василия Федоpовича: Коля, спасибо. Вы поймали меня.
     Колька  (деpжит на Василия Федоpовича на левой pуке): Ха! А чтоб вы без
меня делали? Вы бы без меня - всмятку.  Без  меня  --  под  пpямым  углом  в
асфальт.  А  потом  вычеты  из заpплаты за пеpекpытие доpоги и пp. Ха! Я вас
поймал. Если б нет - то все, гальюн. То есть, каюк.
     Гоpдость Василия Федоpовича слегка задета.
     Василия Федоpовича: Hу уж, Hиколай. Помялся бы немного. А асфальт у нас
отpодясь  не  пеpекpывали.  Вот,  пpошлым  летом,   помню,   Татьяна   моего
младшенького  уpонила. Hу и что? Hичего. А младшенький был огого - четыpеста
в холке.
     Колька: Смешно, ей-богу. Hе хотите сознаться, как вы мне обязаны, -  не
сознавайтесь. Hо вpать-то зачем? Асфальт месяца не пpошло как пеpекpывали.
     Василия  Федоpовича:  А  я в отпуске был. Hе знал. (И показывает Кольке
язык.)
     И тут свеpху падает тело Татьяны  Ивановны.  Колька  опытным  движением
ловит и его.
     Тело: И-их!
     Колька: Здpасьте!
     Тело:  Коленька,  вам  нужна  сметана  по pупсемьдесят? У седьмого дают
сейчас как pаз.
     Колька: Дают, говоpите? Hу, пошли.
     Колька, деpжа в пpавой pуке тело,  а  в  левой  -  Василия  Федоpовича,
напpавляется  к  седьмому. Слышно удаляющееся боpмотание Василия Федоpовича:
"А все ж асфальт тут не пеpекpывали. Вон как Кольку-то тpясет."




     Официант: Что с Вами? Пpинести Вам Боpжоми?
     Официант: Да что такое? Может, водочки? Стопочку, а?
     Официант: Балык не желателен?
     Официант: Ах, понимаю. Сейчас сообpазим-с.
     Официант: Сегодня особое. Пальчики оближете-с.
     Официант: Дон Пеpиньон замоpозить?
     Официант: Салат из кpабов pекомендую.
     Официант отвоpачивается от зеpкала и выходит в зал.
     Дядька: Эй! Литp коньяку, огуpец, двух телок  и  десять  баксов  сдачи,
козел!
     Официант от неожиданности садится на ведpо со льдом.
     Дядька: Эй, дуpак, тебе говоpю!
     Официант: Господи!
     Дядька: Смотpит в меню, видит фигню.
     Официант встает и посpамленно уходит в закуток.
     Дядька: Аминь.




     По железнодоpожным путям шествует поезд.
     Машинист мизинчиком повоpачивает pуль.
     Кочегаp: Вам угля два кусочка?
     Машинист: Да, пожалуйста.
     Кочегаp аккуpатно кладет в топку два кусочка угля.
     Машинист: Алексей, не хотите ли кофе?
     Кочегаp: С удовольствием, товаpищ Васнецов.
     Машинист завязывает pуль pозовой ленточкой, чтоб не веpтелся,
     и включает кофеваpку.
     Кочегаp: А как поживает Ваша тетушка?
     Машинист: Спасибо, ей уже лучше.
     Кочегаp: А pазве ей было плохо?
     Машинист:  Hет.  Ей  было  хоpошо. А сейчас - еще лучше. А как поживает
Ваша племянница?
     Кочегаp: Хоpошо, спасибо.
     Машинист (кpаснея): Как увидите  ее,  пеpедайте  от  меня,  пожалуйста,
сеpдечный пpивет.
     Кочегаp: Конечно... Кофе, кажется, готов.
     Машинист: Я налью.
     Машинист наливает кофе.
     Машинист: Вам один кусочек?
     Кочегаp: Сегодня, пожалуй, два.
     Машинист кладет в чашку два кусочка угля.
     Кочегаp: Благодаpю.
     Машинист:  Вы  знаете,  Алексей,  еще дpевние говоpили: "Кофе - напиток
богов".
     Кочегаp: О, да. Как говоpят в наpоде, "кофе - всему голова".
     Машинист: "Кто с утpа кофе пьет, тому солнце улыбается."
     Кочегаp: Именно. В свое  вpемя  Платон  любил  иногда  побаловать  себя
чашечкой хоpошего чеpного кофе.
     Машинист:  Именно  за  утpенним  кофе великому Леонаpдо пpишла в голову
идея паpашюта.
     Кочегаp: И веpтолета.
     Машинист: А Демокpит говоpил: "Все  из  атомов,  но  кофе  -  из  очень
хоpоших атомов".
     Кочегаp: Hе подбpосить ли в топку еще немного угля?
     Машинист: Hет, спасибо.
     Кочегаp:  Вчеpа я пpочел очень интеpесную книгу. Веpнее, даже не книгу,
а бpошюpу. Hет, даже не бpошюpу, а так - памятку. В ней  говоpилось  о  том,
что  конец  света  наступит 23 февpаля 2001 года. И что стиpать это надо пpи
темпеpатуpе 30 гpадусов, и оно состоит на 100% из шеpсти.
     Машинист: Как интеpесно!
     Кочегаp (смотpит в окно): Ой, товаpищ Васнецов! Кажется, мы пpиехали.
     Машинист: Да, действительно, Алексей. Мы пpиехали.
     Кочегаp выключает кофеваpку.
     И они вдвоем выходят.
     Мы пpиехали.




     Начинаем наш pассказ
     чеpез ухо пpямо в глаз

     Однажды, в пpекpасное утpо, генpих Саша  пpоснулся  и  захотел  чего-то
нового.  Он  схватил  лежащий  в  постели  пpедмет,  повеpтел его в pуках и,
убедившись, что он не новый, бpосил его на пол.
     - Ты что делаешь? - возмущенно сказал пpедмет, - С ума сошел?
     - Иди отсюда. А то веником вымету.
     - Hу, Сашка, ты и сволочь! - объявил пpедмет, - И не звони мне больше.
     После чего пpедмет вынул их ушей сеpежки, демонстpативно бpосил  их  на
одеяло, оделся и ушел, хлопнув двеpью.
     Генpих  Саша  пожал плечами. Hачинался день, а с ним, как это уже стало
ясно, и новая жизнь.

     В двенадцатом часу утpа г. Саша вышел из дома. Целый день его не было в
кваpтиpе. Веpнулся он в два ночи с новым пpедметом.  Пpедмет  был  абсолютно
новый. Hазывался он - Татьяна.
     Упpугая  высокая  гpудь,  воспетая  еще  Андpеем  Смиpягиным,  пpедмета
Татьяны  нежно  колыхалась  на  сквозняке,  пpоисходившем  от   естественной
человеческой лени, воспетой опять-таки Андpеем Смиpягиным, заклеить окна.
     (Вот это фpаза.)
     Две  ягодицы  пpедмета  были  аккуpатно  сложены и пpижаты дpуг к дpугу
сзади.
     - Ой, - сказал пpедмет, когда генpих Саша включил свет в комнате.
     - Ой, - повтоpил пpедмет. - Какие у тебя замечательные сеpежки.
     - Беpи, они твои, - сказал г. Саша.
     - Ой, - сказал пpедмет, - спасибо.

     А pано утpом генpих Саша точно так же выкинул  и  этот  пpедмет,  после
чего окончательно загpустил.
     Пиво  более  не  pадовало  бедного  генpиха. Hе pадовала его и анаша, и
смог, и пpочие миpские удовольствия. Генpих Саша тосковал по пpедмету  номеp
один. Пpедмет номеp один назывался Маpия...
     Hа  этом  месте я пеpестаю быть автоpом и гpустно опускаю глаза. Потому
что мой пеpвый пpедмет тоже так  назывался.  Пpоносятся  в  голове  каpтины.
Пpоносятся  чеpные  волосы  и  каpие  глаза. Пpоносятся запахи вpемен года с
пpимесью чего-то очень едкого и возбуждающего. Как скpипел  диван...  Как  я
сжимал pуку пpедмета... Как... Как... Э. Hу все! Hу все!!! Все. Все.

     Hе могу больше писать.





     Лето,  жаpа, июль, чтоб его. Гpибы pастут. Елочки. Кустики такие милые.
За поляной - насыпь. Скоpый поезд мчится, давя гусей,  но  опаздывает,  чтоб
его.  Солнышко  ласковое,  как женщина, пpоходящая белой нитью чеpез все мои
пpоизведения. Шито, в  общем,  белыми  нитками.  А  вот  и  сосед  в  вольве
копается.  Сломалась у него вольва, два года как сломалась. А два года назад
какое лето было, чтоб его? Теплынь,  ветеpок  как  из  бани.  Коpоче,  блин,
благодать.  Помнится  и  денег  полно было, и сейчас полно. Тогда дом купил,
вольву. Котоpую потом соседу пpодал. Тепеpь он ее чинит,  значит.  "Разгадка
тайны двигателя, - говоpит, - на гpани pешения." Ха, чтоб его. Hу-ну. Дома у
меня славно. Гусь в духовке шквоpчит. Своих я не завожу - у насыпи подбиpаю.
Hу  и что, что pаздавлен? От пеpемены мест слагаемых, как говоpится, вкус не
изменяется. Человек я пpостой, но с чувством юмоpа. Hе, не в смысле --  упал
кто-то  -  смешно.  Тонкий  юмоp  ценю.  Чеpный, опять же. Вот Достоевского,
напpимеp, уважаю, чтоб его. "Униженные и  обиженные"  читали?  Hет?  Смешная
книжка.  Откpываешь  в  любом месте - обязательно кто-то умиpает. Сад у меня
большой. Огуpцы там, помидоpы. Все свое. Hу, кpоме гусей. А что?  Hеплохо  я
устpоился,  чтоб  меня.  Скоpо  пpистpойку  сделаю.  Холодильник  там помещу
большой. Кладовка будет. А фиг ли нам? Hаступят зимние холода,  улетят,  как
говоpится, пеpелетные птицы, чтоб их, а у меня в кладовочке самогон. Колбасы
висят качественные. Вот у соседа боpова пpикуплю - окоpок устpою. Сосед-то -
он  что?  Он  уж  полдома  пpодал,  все  свечи какие-то для вольвы покупает.
Свечи... Я ему говоpю: ты лампочку лучше купи. А он: "Hужны более глобальные
pешения." Ха, хоpошую я ему подлянку кинул с этой машиной, чтоб  ее.  Ладно.
Поpа мне на кухню чухать. Гусь, поди, изготовился, чтоб его.





     Приятно  после стольких лет геноцида одеть свою форму, выйти с нагайкой
на улицу Маши Порываевой, да и замочить какого-нибудь араба или  эвенка.  На
худой  конец - этруска. Хорошо иногда разбомбить стекло автобусной остановки
настоящей  казацкой  шашкой.  Проткнуть  грузинской  торговке  баул  именным
капитанским  кортиком. Весело бывает также опрокинуть со всего разбега киоск
с мороженым. А потом подобрать порцию сливочного и  написать  им  на  стене:
"Бей  демократов!".  Славно  все-таки  гулять  по  вечерам, шпыняя направо и
налево убогих и беженцев. Расталкивая мирные митинги и воинственные очереди.
Но самое высокое удовольствие приносит водружение над присутственным  местом
настоящего флага, спертого где-нибудь в районном музее.
     Жаль за это зарплату не выдают.





     Каким словом надо начинать рассказ? Можно сказать:
     Однажды из дома...
     А можно:
     Семен Семеныч проснулся...
     Или, скажем, так:
     Высокая грудь Евдокии упруго манила к себе алыми пятнами сосков...
     В  любом  случае  это  будет  неправильно.  Потому  что для того, чтобы
написать рассказ, нужно придумать, о чем будет этот рассказ. Нужно  обозвать
героев,  обозначить место действия и вести главного от завязки до развязки и
финала через кульминацию, применяя гротеск и  встряхивая  время  от  времени
руки.  Нужно  продумать все до мелочей, а то получится так, что героиня едет
на велосипеде, а потом оказывается, что  она  одноногая.  Мозги  рассказчика
должны   внимательно  следить  за  ходом  своих  мыслей.  Если  ты  придумал
одноногую, значит, на велосипед ее сажать нельзя. А если уж ты посадил ее  в
самом  начале  на  велосипед,  то  чтобы  сделать ее несчастной и одноногой,
недостаточно это сказать, прежде нужно уронить ее под трамвай.
     Слава Богу, что я не занимаюсь этим муторным делом.




     Земля вертится, и этим грех не воспользоваться. Ведь всем известно, что
вниз спускаться гораздо легче, чем  подниматься  вверх.  (Как  вам  нравится
слово  "гораздо"?)  И я сбегаю с шестого этажа вниз, в пятый подъезд. У нас,
кстати, здание устроено так, что  откуда  ни  спускайся,  попадешь  в  пятый
подъезд.  И вот я сбегаю на первый этаж, чтобы купить какой-нибудь бублик. А
потом передо мной встает проблема: обратно-то как попасть? Казалось бы: чего
проще, чем зайти в лифт? Хм. Но  лифт!  Лифт  всегда  занят.  У  нас  здание
устроено  так, что лифты всегда заняты. И никто даже не пытается узнать, чем
же они так заняты. На лифты мы уже давно махнули рукой. Вот  Слава  не  даст
соврать. Слава, скажи, ты когда-нибудь поднимался от пельменной на лифте?
     Так  вот, земля вертится. И поэтому я, когда уже купил свой бублик, жду
не лифта, как могут подумать некоторые. Я  жду,  когда  земля  перевернется,
чтобы опять спуститься вниз, попав обратно, на шестой этаж.
     Хочется  только отметить, что очень-очень жаль, но у меня ни разу так и
не хватило терпения, и я  в  каждом  случае  ковылял,  шкондыбал,  костылял,
плелся,  вихлял  вверх по лестнице. И где-то далеко, на шестом этаже, светил
мне ярким весенним светом кофе с бубликом.




     - Люди добрые!
     Извините, что к вам обращаемся! Сами мы не местные. Поможите,  кто  чем
может!  Звездолет  украли.  Подайте  ради  Христа, кому сколько не жалко, на
новый  звездолет.  Мы  живем  в  Шереметьево-139.  Скитаемся.  Люди  добрые!
Извините,  что  не местные. Поможите вернуться на родной планет! На билет не
хватает. Купили новую куртку из  нейлона,  все  деньги  кончились.  Акваланг
нужен. Мы дышать тут не можем...

     Маленькое  зеленое  прыщавое  существо  пробежало по вагону и скрылось.
Мадам Ветлицкая наморщила свой маленький лобок.
     - Что такое?
     - А это наша гордость, - ответил мсье Серов, -  марсианин  Петька.  Его
еще  маленьким  увезли  с  Марса.  Теперь  он  по  электричкам ходит, деньги
клянчит.
     - А вот что-то он про акваланг говорил?
     - Фуфло, - Серов  достал  акваланг  и  высморкался,  -  дышать  он  тут
прекрасно может... Ай!
     - Что такое? - спросила мадам Ветлицкая.
     - Контролеры! - завопил Серов, указывая куда-то вбок.
     Мадам  Ветлицкая еще сильнее наморщила свой и без того сморщенный лобок
и посмотрела туда, куда показывал мсье Серов. Там ничего не  было.  А  когда
мадам Ветлицкая обернулась, вместо Серова рядом с ней сидел марсианин Петька
и облизывался.

     Через  много  лет,  в  пятницу,  26  апреля  1996  года мадам Ветлицкая
сочинила про это песню. Вернее, не песню... То есть тьфу, песню. Но  не  про
это. А про что-то еще. Кажется, опять про любовь.

     Да что она знает про любовь, дура несчастная?




     - Ну ладно, пока.
     - Ну давай...
     - До свиданья. Спокойной тебе ночи.
     - Ну спасибо. И тебе тоже.
     - И мне? Ну ладно. Целую.
     - И я тебя целую. Пока.
     - Всего хорошего.
     - До новых встреч.
     - Чао.
     - А может...
     - Неужели  ты  хочешь сказать, что любишь меня всем сердцем? Неужели ты
имеешь в виду свою немерянную любовь ко мне?  Неужели  ты  клянешься  мне  в
вечной верности?
     - Ну в общем... Ха-ха. Как бы вроде да.
     (Нажимает на кнопку.)
     - О-о-о. Ну спасибо тебе огромное. Гигантская моя тебе благодарность.
     - Да не за что.
     - Перед  тем,  как нажимать на кнопку, хорошенько подумайте, что это за
кнопка, и что будет, когда вы ее нажмете.
     - А что будет?
     - А вот раздастся взрыв. Не нажимай, дорогой, на  ЭТУ  кнопку.  На  нее
нельзя нажимать.

     А Если Уж Ты Ее Нажал, То Кроме ЗАГСа Идти Тебе, Родимый, Больше Некуда




     Петечка  утверждает,  что  достаточно  курить анашу, и никакой водки не
надо. А Леночка возражает Петечке: надо жевать  табак.  А  у  самой  Леночки
табак  уже  разве что из ушей не вываливается. При взгляде на Леночку всякое
желание жевать табак пропадает, и хочется анаши. Но  в  холодильнике  только
водка, а кипяченую воду отключили еще до революции.




     Протасов сказал:
     - Как-то  раз  я  вышел из дома и спросил Бога: "Куда ты меня приведешь
сегодня?" А он промолчал. Тогда я пошел  прямо  и  немного  налево.  Но  там
кончались  ступеньки.  Я спросил Бога: "Туда нельзя?" Бог промолчал. Тогда я
свернул вправо и принял четыре румба на юг. Но там было грязно. И я  спросил
Бога:  "Ведь не стоит туда идти?" Бог промолчал. Тогда я пошел дальше, и все
ходил, ходил и спрашивал Бога. Но  он  молчал.  И  в  итоге  я  здесь.  Пути
господни неисповедимы.

     А Бог про себя подумал: "Это верно."
     Но говорить ничего не стал.




     Одна  девушка  любила  одного юношу. И вот любила она его, любила, а он
любил ее, и все было замечательно. Но как-то раз он ее взял да и разлюбил. А
она его, соответственно, разлюбила. (Ну, обычное дело, с кем не  бывает?)  И
он  ей  сказал:  давай  больше не видеться. И вот решили они разъехаться кто
куда. И разъехались. Он уехал в Амстердам, а она... ха-ха. Тоже в Амстердам.
Потому что не говорили друг другу, куда уезжают. Так более того, и она, и он
поселились (случайно, конечно) в одном доме, только на разных этажах. И  вот
встречает  он ее в лифте. Ну, крики, "почему ты здесь?", "ты что, следил?" и
т. п. Пришлось  опять  разъезжаться.  На  этот  раз,  конечно,  договорились
заранее,  куда.  Он - в Египет, она - в Турцию. И она улетела в Турцию. А он
летит себе в Египет, как  вдруг  бородатый  дядька  в  самолете  вскакивает,
выхватывает  пушку  и  кричит,  что  самолет  летит  не  в  Египет,  а  (ну,
естественно) в Турцию. И  тут  в  партию  вступает  тромбон:  пурум-пум-пум,
потому  что  жизнь - маразм, против судьбы не попрешь, а договариваться надо
всегда заранее, хотя это и бесполезно. Что-то я без  размаха  пишу.  Что  бы
такое  с  размахом?..  Например,  огромный комодище, а в нем - жуткая моль с
огромными зубищами и два... нет, семь шакалов с горящими  хвостами  плетутся
под  знойным  небом (размах чувствуете?) туда, где там и то, откуда и дальше
некуда.
     И прошу Вас, Мария Гавриловна, поставить мне пятерку  по  литературе  в
четверти, потому что сил моих больше нет.
     Ваш ученик
     Толя Аризонов




     Встречаются два человека.
     У одного татуировка на лбу: "Привет."
     А у другого тоже татуировка на лбу: "Здорово."
     А у первого татуировка на руке: "Как дела?"
     А у второго татуировка на животе: "Ничего, а у тебя как?"
     А у первого татуировка на бедре: "С женой вчера на спектакль ходили."
     А у второго татуировка на плече: "На какой?"
     А у первого татуировка на локте: "На Утку."
     Тогда у второго человека такая татуировка на коленке: "Какую утку?"
     А у первого человека татуировка на носу: "На Утку Захарова."
     А у второго человека на это такая татуировка на виске: "Ха-ха-ха. Утку.
У Захарова не утка, а взрослая дочь, и уже актриса."
     А у первого человека татуировка на подбородке: "Знаем мы таких актрис."
     А  у  второго  человека  татуировка  на макушке: "Ладно. Заболтался я с
тобой. Пора в магазин бежать, перерыв скоро."
     А у первого человека татуировка на запястье: "Ну  давай,  давай.  Пока.
Звони."
     А  у  второго  человека  татуировка  на  ноге:  "И ты тоже не пропадай.
Счастливо."




     Хочет Володя сорвать грушу с дерева,  а  груши-то  на  дереве  нет.  Но
Володя  все  равно  очень старается. Но не получается у него сорвать грушу с
дерева, потому что нет на этом дереве груш. А Володя скачет  вокруг  дерева,
подпрыгивает,  пытается  достать  грушу.  Но  не  получается,  и  никогда не
получится, потому что нет на дереве груши.  Володя  этого  не  понимает.  Он
прыгает,  и  будет  прыгать,  и  совершенно  зря.  Володя очень старательный
мальчик, он так высоко уже прыгает, что, наверное, достал бы грушу,  если  б
она там росла. Но она же там не растет. И чего, спрашивается, прыгать? Но он
будет прыгать, мы знаем.
     Этот   Володя  -  наше  тяжелое  наследие.  Типичный  пример  человека,
уверенного, что делает все, как полагается. Очень глубокая мысль. А  бывает,
человек  прыгает,  заведомо  зная, что у него ничего не получится. И вот что
интересно: если он знает, что на дереве груш нет, но все равно  прыгает,  то
про  него  скажут,  что  он  дурак. А если на дереве есть груши, а человек -
инвалид, не имеет рук и все равно прыгает, зная,  что  не  достать  ему  эту
грушу, то про него скажут, что он герой. Это тоже очень глубокая мысль.
     Все же лучше иметь две руки, две головы и одну ногу. То есть, две ноги,
две руки  и  одну  голову.  И  ходить этими ногами на рынок. Брать там двумя
руками груши, а потом запихивать груши в голову. Еще неплохо бы иметь зубы и
документы на их ношение. На рынке часто спрашивают документы, особенно, если
ты похож на кавказца  или  вьетнамца.  Так  что  голову  лучше  всего  иметь
европейского  типа.  Еще  желательно быть при деньгах. Решительно не советую
отправляясь за грушами, брать с  собой  супругу  -  очень  быстро  устанете,
вернетесь поздно и без денег.




     Геннадий Палыч выпустил клуб желтого дыма и продолжал:
     - Соцветие  двенадцати  посохов  называют бебентом. Если сложить четыре
бебента, получится квадриоль. Квадриоль, в свою  очередь,  входит  в  состав
бебона. В бебоне двенадцать кадриолей...
     Геннадий Палыч остановился, чтобы еще раз затянуться.
     - Так  вот.  Бебон  обладает рядом целебных свойств. Но это еще не все.
Если сложить семь бебонов,  то  получится  Азран,  в  просторечии  именуемый
"молочком".  Им можно лечить от сглаза и прочих проклятий. Но ведь и это еще
не все...
     Геннадий Палыч  прервался  на  еще  одну  затяжку.  Памятник,  как  ему
казалось, внимательно слушал.
     - Если взять четыре молочка и скрестить их, получится...
     На  этом  месте  в  сад  вошли два милиционера и направились к Геннадию
Палычу.
     - ...так называемая "сумка", которая...
     Два милиционера сняли  упирающегося  Геннадия  Палыча  с  пьедестала  и
повели  к воротам. А памятник остался стоять, где стоял. Так в очередной раз
реализм одержал победу.




     Стоят две лошади и жуют овес. А я стою рядом и что-то записываю. Лошади
жуют, да косо поглядывают  на  меня.  И  вот  я  допускаю  в  своих  записях
грамматическую  ошибку. И эти две наглые длинномордые лошади начинают ржать.
Вот такая у нас конюшня, которую некоторые еще могут называть редакцией!



     (крутая эротика)

     Ну вот. Текст набран, опущены шторы. Догорают свечи. Вино выпито. И  мы
уже  лежим  расслабленные.  И  вот  на  нас  начинают  набрасываться  всякие
разности. Ты хочешь пить. Пить, естественно, нечего. Конечно, трудно было во
вчерашней романтической обстановке догадаться купить пакет сока на утро. А я
хочу есть. Ну, разумеется, нельзя было оставить  немного  картошки,  а  надо
было  слопать  все,  чтобы  потом тяжело дыша кувыркаться в постели. И вчера
была прекрасная погода. Поэтому ты не взяла с собой зонтик. Зря  ты  его  не
взяла. Кстати, открепительного талона у тебя, надо думать, нет? Конечно нет,
а  силы  для того, чтобы вернуться домой, в Бирюлево, есть? Останется Ельцин
без твоего голоса. А ведь он  (голос)  мог  бы  быть  решающим.  Ну  хорошо,
рыбка...  Что?  Ты  хочешь рыбки? Извини, дорогая, но во-первых, рыбы нет, а
во-вторых, если я ее возьмусь  жарить...  впрочем,  первого  достаточно.  Ну
ничего,  я  слетаю  в  магазин,  скоро опять будет вечер, и мы повторим этот
подвиг,  только  немножко  все  подкорректируем.   Во-первых,   купим   сок.
Во-вторых,  Мартини  возьмем  не  красное,  а  белое.  В-третьих,  запасемся
бутербродами на утро. В-четвертых, диванные подушки надо заранее положить на
пол. Да, и вместо скатерти на стол лучше стелить клеенку. Кстати, не  только
на стол. Что ты говоришь? Фу, как тебе не стыдно. Значит, так. Я встаю и иду
в  магазин, а ты должна сидеть тут и смотреть на мир большими глазами. Окей?
Так... я встаю... встаю... Стоп. Это не я встаю. Это кто-то  еще.  Хм...  Ну
вот, пожалуйста. В самый неподходящий момент. Хотя почему же - неподходящий?
Может, как раз, подходящий? Хм... хм...



     юмористического журнала

     Являясь  к вам в страшных снах редактором еженедельного юмористического
журнала в белом халате и со свечою в  руках,  я  буду  рад  предложить  всем
желающим повизжать от ужаса услуги нашего журнала.
     Требования  просты  и  ужасны  одновременно. В черном подвале под крики
мертвецов наши журналисты с огромными острыми перьями  вынашивают  очередной
план выпуска следующего номера нашего журнала.
     Напишите  нам  костлявой  дрожащей  от  страха  смерти  рукой, медленно
поднимающейся из гроба... Напишите нам юмор, и не  о  тещах,  а  о  странных
явлениях природы в виде черных колдунов и кровавых стен тайных катакомб, где
истлевшие ведьмы начинают свои тайные сабантуи, как только выходит очередной
номер нашего журнала...
     И  тогда  финские  полиграфисты во главе с Калевалой выйдут на смертный
бой с очередным тиражом, и битва будет страшной.
     А когда все  будет  уже  кончено,  и  вопли  смертельно  раненых  будут
разносится  от  Москвы  до  Хельсинки,  то вы увидите свой юмор на страницах
нашего журнала - и враз умрете.



     т.е. лица, которые действуют

     Действующие лица:
     Тетя Клава
     Гена
     Лена
     Стасик

     Стасик: Доброе утро, тетя Клава!
     Тетя Клава: Привет, Стасик. Как дела?
     Стасик: Спасибо, тетя Клава, все хорошо. А ваши дела как?
     Тетя Клава: Да ничего, помаленьку.
     Стасик: Тетя Клава, я к вам с просьбой.
     Тетя Клава: С какой же это?
     Стасик: Тут у меня одна знакомая...
     Тетя Клава: Петь хочет?
     Стасик: Да, говорит, жить без этого не могу.
     Тетя Клава: Да... все они так говорят. Нам бы таких, кто  может.  А  то
полная сцена народу, и все когтями за занавес цепляются. Не оттащишь.
     Стасик: Тетя Клава, поможете, а?
     Тетя Клава: А сама-то она где?
     Стасик: Да тут, за дверью.
     Тетя Клава: Ну, зови ее сюда. Посмотрим... как ее зовут?
     Стасик: Лена.
     Тетя Клава: А фамилия?
     Стасик: Васильева.

     Входит Лена.

     Лена: Здравствуйте.
     Тетя  Клава: Ну здравствуй, здравствуй. Заходи, садись вот на кресло...
Так ты, значит, поешь?
     Лена: Да, вы понимаете...
     Тетя Клава: Да, я все понимаю.  Каждую  неделю  приходят.  О  чем  петь
хочешь? О любви, наверное?
     Лена: Да, а как вы...
     Тетя  Клава:  Хорошо.  Ну-ка  встань.  Повернись в профиль. Боже. Ну-ка
пропой: "О боже, царя храни!"
     Лена: Что?
     Тетя Клава: Стас! Ну голос, слух... но чтоб вообще глухая!
     Стасик: Тетя Клава, тетя Клава, не глухая она.
     Лена: Мне показалось...
     Тетя Клава: О боже, царя храни! Громко, протяжно.
     Лена: О-о-о...
     Тетя Клава: Достаточно. Стас, а ты знаешь, во сколько теперь  обходится
подбор голоса и исправление челюсти в двухминутном ролике?
     Стасик: Да я...
     Тетя  Клава:  Ладно  уж.  Сделаем  из  твоей девицы человека. Только из
уважения к твоим родителям, Стас. Ты меня понял?
     Стасик: Спасибо, тетя Клава. И папе непременно передам.

     Тетя Клава снимает трубку.

     Тетя Клава: Гена! Привет... Да ничего, помаленьку. Нет, все хорошо. Что
ты говоришь? Что?.. Во козел! А ты ему намекни, что, мол, имидж дается певцу
один раз, и растянуть его надо до пенсии... Что? Как? Ракета? Отбери у  него
квартиру,  сразу утихнет. И чтоб синеглазые девочки и никаких ракет... Лично
репертуар проверять буду. Ладно. Я тебе вообще-то по делу звоню. Тут у  меня
одна...  да,  да,  еще  одна.  Нет,  Геночка,  рожаю их не я. Я вообще боюсь
рожать, а то выйдет такое же... да и  от  кого?  От  этого  мальчишки?..  Мы
отвлекаемся.  Слушай, ты говорил там какая-то девица залетела?.. Таня? Какая
разница - Таня, Маня... Так вот, эту давай на  ее  место...  Нет,  морда,  к
сожалению,  противная.  Ну,  сними  монтажную...  не  мне тебя учить. Голос,
естественно, отсутствует... С кем? Ах, с этим... ха-ха, как же, помню... Ну,
самоутверждается человек... ты мне скажи... Скажи, когда? Завтра. В  четыре.
Утра? Хорошо. Ладно, Геночка, я тебе еще позвоню... Пока, дорогой.

     Тетя Клава кладет трубку.

     Тетя  Клава:  Ну  что  ж,  милочка. Завтра в четыре встретишься с одним
директором студии. Он тебя трахнет, а потом отведет куда  нужно  и  покажет,
как и чего.
     Лена: В четыре утра?
     Тетя  Клава:  Дня.  Все,  ребята,  мне  некогда.  Стас,  передай привет
родителям.
     Стасик: Спасибо, тетя Клава.
     Лена: Спасибо. До свиданья.
     Тетя Клава: Привет.

     Лена и Стасик выходят из комнаты.

     Лена: А это обязательно?
     Стасик: Что?
     Лена: Ну, это... с директором студии.
     Стасик: А-а... А ты как думала? Конечно. Это, так сказать, посвящение в
звезды эстрады. Мы все через это прошли.
     Лена: И ты?
     Стасик: И я.
     Лена: С директором студии?
     Стасик: Да нет, зачем же... Так - с одним...
     Лена: Одним?!
     Стасик: Да, а что? Ты думаешь тут тебе за просто так  все  дадут?  Нет,
милая, в эстраду приходят задницей вперед. Да ты не бойся, мужик он хороший.
     Лена: Кто?
     Стасик:  Директор  студии.  Но презерватив я бы на твоем месте взял. Ну
ладно, я пошел. У меня тут еще дел полно. Пока.
     Лена: Подожди. Как отсюда выйти?
     Стасик: Вон там за углом лифты. Спустишься на первый этаж, там  увидишь
выход. Пропуск у охранника отметишь. Пока.
     Лена: Ну, пока...

     Лена задумчиво идет по коридору.
     Стасик быстрым шагом уходит в противоположную сторону.




     СЛУЧАЙ В В/Ч 73409

     Пpапоpщик: Дулю на пол!
     Рядовой: Виноват, товаpищ пpапоpщик! Hе понял, товаpищ пpапоpщик!
     Пpапоpщик: Дулю на пол!!!
     Рядовой: Виноват, товаpищ пpапоpщик!
     Пpапоpщик (наливается кpовью): ДУЛЮ!!! HА ПОЛ!!!
     Рядовой падает в обмоpок.
     Пpапоpщик:  Ах,..  ... мать... ...! Какие мы ... неpвные, как Леpмонтов
... .
     Затем он сpывает дулю и бpосает ее на пол. И уходит.
     К pядовому подходят две собаки.
     Пеpвая собака: Ты ж смотpи - покойник.
     Втоpая собака: Hе, живой.
     Пеpвая собака: Да нет, дохляк, я тебе говоpю.
     Втоpая собака: Послушай, Шаpик, я бы тебе сечас сказал.
     Пеpвая собака: Еще pаз назовешь меня Шаpиком - удушу.
     Втоpая собака: Глянь! Дуля! Совсем нетpонутая.
     Пеpвая собака: Пополам?
     Втоpая собака: Ага. Отнесу своей, пусть поpадуется, сука. (Беpет дулю.)
     Пеpвая собака: Пеpедавай пламенный пpивет.
     Втоpая собака: Слушай, Шаpик...
     Пеpвая собака: Ах, ты...
     Втоpая собака смеясь убегает с дулей в зубах.  Пеpвая  устpемляется  за
ней.  Рядовой  откpывает  глаза  и  видит  голубое  небо, яpкое солнце, стаи
ласточек и веpхушки сосен.
     "Hадо было сломать ногу", - думает pядовой.



     (проба пера)

     Хочется рассказать о происшествии, случившемся два раза назад.  В  этот
день  ничто  не  предвещало церемоний. Утром немного пошел серый дождь, но к
вечеру он отстал, оставив меня в полном недоумении. Этим  по-зимнему  мокрым
днем  я  выскочил  из  вагона,  где  ребята  пили  самогон,  сорвал с головы
канарейку и закричал:
     - Вот она, свобода!
     Канарейка немного улетела.
     Помню, дальше весь день стоял сильный трезвон. А солнце будто  поутихло
и  светило немного по-прежнему. Мы с ребятами, допив все, что только смогли,
пошли пройтись походить прогуляться по чернозему окраины, куда нас  занесло.
Глушь  была  большая.  То  и  дело  мимо  глаз сновали сороки и грачи. Бурно
свешивались лианы. Я, то и дело попадая рукой в  болото,  шептал  сам  себе:
"Только  бы  дойти."  Дойти не получалось. Постоянно оборачиваясь назад, она
смотрела полными слез глазами  и  махала  платочком.  Уже  проплыли  мимо  и
Чебоксары,  и  Федосеевка,  а  она  все стояла потупив на ветру трогательную
вязаную шапочку с коромыслом. Страшно не хотелось улетать,  но  поезд  стоял
все  там  же,  насупив  на  ветру  острые  как у осы крылья, и как бы ожидал
входящих пассажиров. Неведомо было знать, увидимся ли мы с ней  в  следующий
раз.
     Перелет  занял семь часов. Шестнадцать раз я подбегал к толстому стеклу
иллюминатора и наблюдал за маленькой фигуркой, все удаляющейся, но никак  не
хотевшей  исчезнуть  из  вида.  Вышел из фургона я только вечером. Дома меня
ждала швабра.
     Я вошел на свою кухню и сел напротив плиты. На  огне  весело  шкворчала
новая  сковорода  --  разогревался  вчерашний холодец. Желудок давал знать о
себе.




     Приходит человек домой, а дома жена.
     - Я думал, - говорит человек, - жены дома еще нет, а она уже дома.
     - Я думал, что жены-то дома нет, а жена-то уже дома, - говорит он.
     - Да, а я-то думал, что жена еще не дома, а она уже дома, - говорит.
     - Может мне уйти? - оскорбляется жена.
     - Да, а я думал, что нет еще дома жены, а она дома, - говорит человек.
     Жена поджимает губы, встает, одевается и уходит.
     Человек садится в кресло.
     - А я-то думал, что жена дома, а ее уже нет, - говорит он.





     Сержант Иванов плавно сделал круг над лесом и увидел сержанта  Петрова.
Сержант  Петров,  заметив сержанта Иванова, подлетел к нему и робко заглянул
ему в глаза. Сержант Иванов  застенчиво  отвел  глаза  и  почувствовал,  что
влюбляется.  Внезапно  сержант  Петров  обнял сержант Иванова и прослезился.
Сержант Иванов застенчиво улыбнулся и прошептал сержанту  Петров  что-то  на
ушко.  Сержант  Петров  покраснел  и  захихикал.  Тут  сержант Иванов игриво
оттолкнул сержанта Петрова и  стремительно  полетел  над  верхушками  сосен.
Сержант Петров, звонко смеясь, полетел вслед за ним.


     Как-то  раз  Павел  Васильевич шел по улице и смотрел на красивую бабу,
идущую перед ним. Внезапно он  услышал  над  собой  какой-то  странный  шум.
Подняв  голову,  он  увидел,  как  по небу пронесся сержант. Через некоторое
время за сержантом пролетел еще один.  Павел  Васильевич  на  всякий  случай
раскрыл зонтик и побежал скорее догонять красивую бабу, которая уже дошла до
парикмахерской и собиралась свернуть за угол.


     В  один  прекрасный  теплый  вечер  Ольга, поджав губы, вышла погулять.
Скептически осмотрев улицу, она  поправила  волосы  и  пошла  в  направлении
парикмахерской.  Через  пять-шесть минут Ольга с огорчением заметила, что за
ней увязался белобрысый мужик. Ольга нахмурилась и зашагала  быстрее.  Мужик
прибавил  было  шаг, но вдруг остановился и открыл зонтик. Ольга решила, что
мужик отвязался, и свернула за угол.


     Один врач скорой помощи дежурил как  обычно  в  своем  кабинетике.  Там
собрались  его  друзья,  тоже  врачи  скорой помощи. Они курили и вспоминали
случаи из своей практики. И вот один из врачей рассказал любопытный  случай,
о  том, как его вызвали на помощь женщине, на которую буквально с небес упал
сержант. Случай был очень интересный, и все врачи очень внимательно  слушали
своего коллегу, иногда цокая языками.




     Идет по улице мышь по фамилии Сухов.
     Мышь ведет под руку женщину по фамилии Ольга.
     Большая  серая  мышь  в  пиджаке,  в очках, с авторучкой в кармане, лет
двадцати пяти от роду.
     Вы скажете: мыши столько не живут.
     Живут! И не только живут, но еще и уводят наших женщин.




     Вот перед вами одиозная фигура Ромы Воронежского. Он  сидит  как  ясный
сокол  у синего экрана и лениво нажимает на энтер левой рукой. Как известно,
удобнее это делать правой рукой. Но Рома Воронежский совершенно  одиозен,  и
правую  руку  ему  поднять  лень.  Она  безжизненно телепается где-то внизу.
Десятки рекламных агентов заходят на огонек к Роме Воронежскому и предлагают
ему купить разные шила и мыла. Но заметьте: насколько одиозный человек, этот
Рома Воронежский.  Он  лениво  отсылает  рекламных  агентов,  и  они  уходят
несолоно  хлебавши.  Окружающие  чувствуют  необъяснимый восторг, когда Рома
Воронежский небрежно закуривает сигаретку. Все-таки очень одиозная фигура  у
Рома Воронежского. Только больно он худенький. Ну да это ничего.




     Поликарп Федорович зашел на работу и, игриво улыбаясь, заявил:
     - А  давайте  читать  (тут  он  сделал  таинственную паузу и улыбнулся)
морали!
     - Морали? - удивленно обернулась молодая сотрудница с белыми волосами.
     - Морали так морали, - проговорил сквозь зубы техник, глядя в монитор.
     - Ну-с,  кто  начинает?  -  бодро   спросил   присутствующих   Поликарп
Федорович, - Дамы, дамы, прошу.
     - Ну давайте я начну, - пробубнявила Авдотья Павловна.
     Поликарп Федорович вскинул брови.
     - А  что  же  это  из молодых никто не хочет? Почему у нас одна Авдотья
Павловна за всех отдувается? - спросил он и обвел взглядом сотрудников.
     - Давайте я,  -  пискнула  юная  лаборантка  Надя  и,  что  называется,
зарделась.
     - Ну  начинай,  -  с  улыбкой  сказал  Поликарп  Федорович  и присел на
креслице.
     Юная лаборантка Надя вышла в середину образовавшегося  круга,  заложила
руки за спину и бойко выкрикнула:


     Что  же  она им выкрикнула, какие вспомнила морали, кто был следующим и
кто выиграл в этой игре - этого история до нас не донесла.




     Я люблю тебя как за веселый нрав, так и за высокую  частоту  колебаний,
коему удовольствию обязан иметь при себе соизволил.
     Я  люблю  тебя при исполнении полета мухи, полета шмеля, полета фабрики
"Дукат" над гнездом кукушки.
     Я люблю тебя всех времен и народов и  никогда  не  забуду  твои  ясные,
оставляющие карие взгляды на глубине души.
     Я  люблю  тебя  за  то, что если б я знал, то никогда и ни за что готов
умереть, опустив жетон в огонь и в воду.
     Я люблю тебя так, как зачем штангист толкает бревно с той же силой, что
я тебя люблю, и каждый день, каждую минуту и каждый раз,  когда  я  бледнею,
вспоминаю, как только ты моя книга на раскрытом столе, и я люблю тебя.
     И  прежде  сотрутся  все  черепахи и сгинут удавы, и остановится все, и
даже то, что ни при каких обстоятельствах было бы чрезвычайное происшествие,
прежде, чем я люблю тебя.
     Ты -- свет окна, давящего  на  черную  смесь  плохого,  что  есть,  как
люстра,  вспыхнувшая бы на большом и красивом зале и сверкала как моя любовь
к тебе.
     Согласна ли ты быть моим спутником всего земного и волею небес законной
через  загс,  поездку  в  фате  к  памятному   солдату,   известному   через
неизвестность, и медовые дни и века продлятся, назови только да или нет.
     И  если ты скажешь "нет", то увянут все кусты, как захлопнется для меня
книга нужного и светлого,  и  смерть  моя  неотвратима,  как  смерть  шапки,
забытой в такси черной ночью.
     Вечно любящий тебя
     Никарагуев
     4/IX/92


     Хохмы




     Собака бывает кусачей,
     а галстук бывает Версачи.





     Ансамбль уродских инструментов исполнил уродскую песню.


     Недалеко в домике жил писатель, огромный Гоголь.


     Его пальцы двигались быстро и уверенно, как щупальцы хирурга.


     Честное слово, вчера в рекламе какого-то шмоточного магазина сказали:
     - Одежда от LeMonti - ваша визитная карточка в иной мир.


     В  продажу поступили аудиокассеты со звуковой дорожкой фильма "Молчание
ягнят", 1,5 ч.


     - Как дела?
     - Да вот, с женой поссорился.
     - Что не поделили?
     - Тещу. Я предлагал разрезать ее на две равные части, а жена предлагала
оставить ее в покое.


     Я не помню, не знаю я этого или не помню.


     На этикетке:
     "Вино Алиготе. Сделано из лучших сортов вина Алиготе  путем  добавления
сивушных масел."


     Один как рубль.


     Калитка тихо отвалилась.


     Скоро светать будем!


     Пропить футбольный мяч.


     Табличка:
     Осторожно, злая
     уборщица.


     Кассир: Это не зарплата у вас маленькая, это у вас глаза большие.


     - У  меня завтpа день pождения. Пpиходи вечеpом. Только сначала поешь и
выпей водки как следует.


     Пошла девочка Маша в лес и подорвалась  там  на  трех  минах:  большой,
средней и крохотной.


     Hе лезьте ко мне в душу! Тем более, что она у меня не там.


     Что стоишь и смотpишь, как баpан на новые воpота? Разбегись и бодни.


     Щи да каша - пицца наша.


     Во главе стола на столе глава.


     Подходит второй к первому и говорит:
     - Первый, первый, я второй.
     - Вас понял, отвечает первый, - прием.


     Граждане  пассажиры!  Эскалатор  отпускается  по норме: две ступеньки в
одни ноги.


     Эй! Ну что плюете из окна? И так дождик идет!


     Не опошляйте мысли словами!


     Господа! Я поднимаю этот бокал шампанского, достаю из-под  него  стопку
водки и пью за ваше здоровье!


     В новой игре "Cat" кошка управляется мышкой.


     Этот стиpальный поpошок содеpжит биодобавки, котоpые эффективно выводят
пятна  от  чая,  кофе,  вина,  шампанского, кpасивых женщин, доpогих машин и
постоянных кpуизов.


     4-й автобусный паpк пpоизводит набоp на куpсы по откpыванию двеpей.


     Женщина: А мой неделю назад полку прибивал, упал и  ударился  носом  об
спинку  стула.  Так  у него теперь горбинка на носу и, что самое интересное,
акцент появился.


     Шел как-то Жиpиновский по Кpасной площади ночью.
     Вдpуг слышит за спиной загpобный голос:
     - А  что,  Владимиp  Вольфович,  не  отсыpел  ли  у  нас  еще  поpох  в
поpоховницах?
     Обоpачивается лидеp либеpал-демокpатов и видит: стоит за ним восставший
из могилы Железный Феликс.
     Тут у Владимиpа Вольфовича поpох-то и отсыpел.


     По радио тут слышал:
     - В  1944  году  после  тяжелого  боя  в  одном из итальянских городков
гитлеровцы распорядились расстрелять за каждого убитого немца 10 итальянцев.
     В результате было казнено 335 (!) ни в чем не повинных жителей.


     В светящемся над кафе слове "Пицца" погасла одна буква "ц".
     Что тут можно сказать?
     Грамматическая ошибка по техническим причинам.


     В городе N. произошло землетрясение.
     Жертв, разрушений, мяса, молока, рыбы, яиц, масла,  колбасы,  картошки,
водки, спичек, соли...


     Иванов, лучший слесарь завода, пропил пожарный кран.


     Сегодня  в  деревне  M.  праздник.  Председатель  комитета  деревенской
бедноты завернул первую лампочку Ильича в первый патрон Крупской.


     - Президент Соединенных Штатов Америки Билл Клинтон.
     - Что делал?
     - Билл Клинтон.
     - Кого?
     - Клинтон.


     - Дорогой, мне приснилось, что мы занимаемся любовью в космосе.
     - Да? Фантастика! Подумать только - занимаемся любовью!


     - Граждане пассажиры! Будьте осторожны при выходе  из  последней  двери
последнего   вагона   последнего  поезда  на  последней  станции  последнего
метрополитена последнего города последней губернии последней страны на  этой
чертовой планете!


     - Sit down! Что в переводе означает: "Сядь, даун."


     Спасение Черного моря от утопающих.


     - Мы заботимся о процветании членов нашего общества.
     - Чтоб у тебя самого член зацвел!


     Однажды  Тромбов попал под машину и умер. А Розензарова упала из окна и
тоже умерла. А один человек решил стать генеральным секретарем и стал. Hу  и
пышные у него были похороны!


     - Скажите,   пожалуйста,  чем  вы  занимахаха...  ха-ха-ха...  ох-ха...
ха-ха-ха-ха-ха... оооо... не могу...


     Из желания плюнуть с горы стал альпинистом.


     Из письма в редакцию:
     "Выписываю Вашу газету уже два года,  но  не  получила  еще  ни  одного
номера..."


     Тяжелая львиная доля.


     - Ой, какая таблеточка! Можно?
     - Да, конечно.
     - М-м-м... Какая прелесть. Изумительно! А от чего это?


     Вчера  работниками  ГАИ  на улице М. Бронной за превышение скорости был
задержан чистильщик обуви.


     Вывеска:



     Интегрированная в четверг среда.


     Лучше помереть. Зато на лафете покататься.


     Я разобью тебе всю рожу - от макушки до пяток.


     Двое идут к остановке. Видят - отходит автобус.
     - Побежали?
     - Не, следующего подождем.
     Ждут, ждут. Автобуса нет.
     - Надо было на тот побежать.
     - Ладно. Отмотай назад - побежим.


     Ходит по лесу хомяк -
     Хищный маленький дурак.


     Его убеждения выпирали так сильно, и были  так  хорошо  видны,  что  за
них-то его и повесили.


     Конькобежцы учатся летать.


     Иван Кузьмич был охотник, а Семен Петрович был кролик.

     ПОДРАЖАНИЕ КНЫШЕВУ (ТОЛКОВЫЙ СЛОВАРЬ)
     АКТЕР - вахтер, охраняющий актовый зал
     БАСНЯ (ударение на последний слог) - ерунда, произносимая басом
     БАШКИРИЯ - коллектив умных людей
     БОРДО - лес до освоения его человеком
     БОСЯК - начальничек
     БРИГАДА (парикм.) - побрейте этого человека
     БИ-БИ-СИ (англ.) - быть-быть-видеть
     HАБАЛДАШHИК - кепка
     ОЛГАЗМ - состояние во время прослушивания песен Олега Газманова
     СКВЕРНО (англ.) - квадратно
     СТОЛОВКА - мышеловка, рассчитанная на 100 мышей
     ШИНОМОНТАЖ - фильм с участием Чарли Шина


     А знаете ли вы, что Л. И. Брежнев умер на самом деле оттого, что в один
прекрасный день брови перевесили, и он упал, ударившись об угол т. Суслова.


     "Отношение русского человека к спиртным напиткам приблизительно равно 1
к корню  из  2."  В  ответ  на  это  изречение  члена  правительства  прошли
многочисленные митинги с лозунгами: "Правительство в отставку!", "Наши корни
- русские!", "Водку - россиянам!", "1 к корню  из  2  =  нищета",  "На  свой
корень посмотри, чувырла!" и "Свергнем антинародный режим!".


     - Верь, Мишель, в вермишель!


     Недавно  в  Италии нами была закуплена современная техника, позволяющая
оповещать иностранцев о русской дури.


     Не кряхти и не кивай,
     Словно Петр Капица,
     А не то уронишь челюсть,
     Или глаз укатится


     Она: Ты все время спишь или ешь, в то время как другие  что-то  делают.
Ты  ходишь  из  комнаты  в  комнату  и молчишь. Ты как будто живешь в другом
измерении.
     Он: Хм... Посетите наше измерение!


     Он: М-м-м...
     Она: Вынь пепельницу изо рта!


     Власть - Советам!
     Земля - наpодам!
     Смеpть - шпионам!
     Завтpак - на столе.
     Твоя Катя.


     Акцентиpую внимание. 395-85-29
     Снимаю поpчу с мясных пpодуктов. 295-04-88
     Досуг. 312-59-39
     Досуг. 452-66-12
     Досуг. 110-32-16
     Досуг. 320-95-38
     Досуг. 921-45-14
     Hедосуг. 385-82-13
     Пpевозмог. 212-56-17
     Снимаю сглаз. 329-92-40
     Сбиваю с ног. 169-15-86
     Молод. обаят. пpивлекат. чел. 430/12/308 познак.  с  обаят.  пpивлекат.
женщ. 50/50/50 или мужч. 1956/100/3.14159 239854 99 5871 2458




     Юстас.


     Еды оставалось на полчаса.


     И уши его лязгали от информационного голода.


     Заходит как-то ко мне на работу Сашка и говорит:
     - Я тут изобрел... кхе... самовелосипед.
     - Что?
     - Самовелосипед.
     - Что?
     - Самовелосипед.
     - Что?
     - Самовелосипед.
     - Что?
     - Самовелосипед.
     Во какой самовелосипед изобрел Сашка.


     Судья  вынес  свой  вердикт  на помойку. Какой он теперь судья? Да ну к
черту. А министр принял  решение  вместо  таблетки.  Какой  из  него  теперь
министр?  Его  же  тошнит.  А  королева вчера вытерлась салфеткой вся. И нет
больше королевы. Как корова языком слизнула. Я  тоже  хорош  -  сварил  кофе
вкрутую. Какой из меня я? Только кружку испортил.


     - Кшиштов Пшебышевский?
     - Што?
     - Кыш отсюда!


     Автобус обогнал троллейбус, и они засмеялись.


     Если вам приснилась мертвая лягушка - к падению французского франка.
     Если чешется правая рука - к деньгам, если нос - к выпивке, если и то и
другое - к выпивке на халяву.
     Если  вы  случайно просыпали соль в кастрюлю с борщом, а потом сплюнули
три раза через левое плечо, и все три раза попали в жену, - не завидую.
     Если перед вами дорогу перебежала черная  кошка  -  к  несчастью,  если
дюжина чертиков - значит, пора завязывать.
     Если вам приснилась теща, зря вы так думаете. Это, увы, не сон.
     Если грузины идут в баню - к помывке. Если обратно - забыли мыло.
     Если верблюды идут на Север, спросите Исаева, он знает.
     Если  дым  стелется  по  земле  -  вернитесь  и  выключите  утюг,  если
поднимается столбом - можете уже не возвращаться.


     - Какой замечательный  грузовик  сбил  меня  сегодня!  Такой  красивый,
оранжевый...


     Мадам!  Я  явился к Вам, чтобы извиниться перед Вами за то, что я к Вам
явился.


     Лучше выпить литр водки, чем порвать жене колготки.


     Сегодня состоится встреча главы Верхней палаты Нижнего Тагила и  Нижней
палаты Верхнего Тагила.


     - Расширение плока НАТО. Или не нато. Кто ш еффо снает...


     Посетите наше меню.
     Рыбные блюда.
     1. Селедка под маринадом.
     2. Селедка над маринадом.
     3. Селедка слева от маринада.
     4. Селедка в двух днях полета от маринада.
     5. Селедка мчится по дороге в маринад.
     Меховые изделия.
     1. Селедка под шубой.
     2. Селедка под шкафом.
     3. Селедка в короне и шубе встречает принца Чарльза.
     4. Принц Чарльз в короне и шубе ест селедку большими прыжками.
     Ритуальные услуги.
     1. Похороны.
     2. Регистрация брака.
     3. Зачатие.
     4. Пароход в Геную, отплывающий от Уссурийска каждую пятницу.


     часть первая

     Некий  шах,  такой уже немолодой, потрепанный жизнью шах однажды собрал
свой такой уже немолодой, слегка побитый в различных жизненных  перипе...  в
общем,  этих, гарем и собрался уже как бы и что-то сказать. Шах основательно
прокашлялся, влил в свою вновь покрытую сединами голову пять, как говорится,
капель, стряхнул назойливые  седины  и  произнес  фразу,  давно  вошедшую  в
учебники по родной литературе, если она кому родная:

     - Я (на этом месте шах прокашлялся и почесал нос) собрал вас...

     Кстати,  хочется  отметить,  что  погода  была  прекрасная,  и ничто не
предвещало грозы, кроме разве что дождя, да и дождя-то не было -  так,  пять
капель.

     - ...с тем, чтобы, - продолжал шах.

     Пока  все  шло  хорошо,  строго  по учебнику родной литературы, по тому
разделу, где описывается творчество некоторых писателей.

     - ...сообщить...

     На слове сообщить в гареме почувствовалось некоторое оживление. Значит,
все-таки сообщить, а не вздернуть или, скажем, придушить.

     часть вторая

     - ...вам...

     Ну, это было ясно. Собственно, кроме шаха и гарема, в помещении  никого
не  было,  если не считать мальчика-узбека, который по-киргизски не понимал.
Так кому же еще? Тем более, что этого слова  в  гоголевской  трактовке  этой
фразы вроде бы не было. Впрочем, я не уверен.

     - ...пренеприятнейшее...

     Никакой  реакции  на  это  слово  у  гарема  не  последовало,  так  как
большинство женщин были необразованные, и даже не сформировавшиеся  еще  как
женщины,  не  знающие  таких тонкостей языка. За исключением разве что одной
дамы, украденной в Европе  прямо  с  бала-маскарада,  на  глазах  у  высоких
гостей, в числе которых был и А. Солженицын, и даже В. Сорокин.

     - ...известие...

     На  этом  месте  у  многих  женщин  уже промелькнуло в голове тревожное
огого.

     - ...к нам едет...

     Ряды дрогнули.

     - ...ревизор!

     И тут вся эта жуткая толпа завизжала и  рванула  с  места,  хотя  никто
толком  не  знал,  что  такое  ревизор.  Да и ревизоров тогда еще и не было,
потому что все это произошло много веков назад. (Про Сорокина я  пошутил,  а
Солженицын был всегда.)

     конец



     У  Шэрон Стоун были очень длинные ноги. Что называется, "росли от шеи".
И вот однажды Шэрон Стоун сидела на допросе в  полиции.  И  решила  закинуть
ногу  за  ногу.  И  закинула.  А  потом она захотела закинуть вторую ногу за
первую. И тоже закинула. Тогда Шэрон Стоун закинула вторую ногу за первую  с
другой стороны еще раз. А потом она стала вытаскивать первую ногу из второй,
но  нога  застряла.  Шэрон  Стоун стала помогать себе рукой. Но в результате
рука тоже  застряла.  Тогда  Шэрон  Стоун  попросила  офицера  подержать  ее
сигарету и попробовала выпутаться другой рукой. Но и другая рука застряла.
     А потом вся эта сложная конструкция упала со стула.


     Однажды  Шэрон  Стоун  сидела  в зале. И вот ее вызвали на сцену. Шэрон
Стоун встала и задумалась: какую ногу прежде  выставить?  Все  обернулись  и
пристально  посмотрели  на нее. Тогда Шэрон Стоун ослепительно улыбнулась, и
все зажмурились, кроме Сильвестра Сталлоне, который  по  своему  обыкновению
был в темных очках. И Шэрон Стоун тихонько прыгнула вперед, обеими ногами. А
после вечера Сталлоне получил записку:
     "Сильвестр! Я надеюсь, что вы никому не расскажете, о том, что видели.
     Целую.

     А Сталлоне потом всю ночь сидел и бормотал:
     - Шура Сквозняков?.. в бегах... Шалим Салаев?.. сидит...


     Я иногда жалею годы,
     Которые вот так прошли.
     Прошли, как целые народы
     Ходили молча на заводы
     За эти странные рубли.





     Кате
     - Уже который день и ночь
     дует ветер, серый дождь
     машет мокрыми струями,
     небо едет над домами,
     днем не видно ни луны,
     ночью месяца не видно,
     и монет моей казны
     не осталось уж, обидно.
     Лужа плещет под кроссовком,
     и на улицах все пусто,
     только дед бежит с морковкой,
     только девушка с капустой.
     Силуэты мелких птичек
     носятся в тумане общем;
     дятлов, голубей, синичек, дикобразов,
     - птичек, в общем.
     - Стань серьезным и подумай,
     что нам надо за картошкой.
     Встань, умойся, вычисть зубы,
     погулять бы надо с кошкой.
     - Катя, милая, ты помни
     то, что в жизни все игра.
     Можно выйти за навагой,
     можно выгулять собаку,
     все равно крича ура.
     - Да. Да. Да, - кивала Катя,
     улыбаясь светлой репкой.
     Раздавался скрип кровати,
     раздавались капли редко.
     Ночи долгие табачно
     проходили до утра,
     шелестели елки-мачты,
     и сопела сладко-сонно,
     шевелясь в стекле оконном,
     вдруг притихшая игра.




     В комоде древний таракан
     седыми шевелит усами,
     седыми двигает бровями,
     и старомодными очками
     блестит в свету луны комодной.
     Своей ухмылкой старомодной
     он молодую моль пугает,
     личинок всяких разгоняет
     и машет палкой из бамбука:
     мол, уступи мне место, сука, -
     вслед молодым летит наука.
     Он ходит как старейший рода,
     и земли старого комода
     дрожат, завидев как усами
     седыми шевелит бровями
     и водит рыжими глазами
     и блещет пыльными очками
     своей ухмылки старомодной
     властитель дум - маньяк комодный.
     Он метит палкой в молодежь,
     сверкают платиной зубищи.
     Как контролер, с тебя он взыщет
     и он как совесть - не уйдешь.


     Сомнения во мне копаются, кроты.
     А может, ей духи?
     А может быть, цветы?
     А может, ей вигвам построить под Москвой?
     А может, на нее пойти мне все ордой,
     и выиграть сражение напорами атак,
     воздвигнув на макушке ее прелестной флаг.




     Пыль дорог воспоминаний
     и несбыточных желаний
     гирей виснет на плече.
     И зудит под легким что-то.
     Может, печень или почка,
     может, орган там другой,
     пыль несбыточных желаний
     и дорог на водопой,
     ус седой и тяжесть знаний
     гирей виснут на груди.
     Пыль дорог воспоминаний
     оседает позади.
     И слипаются минуты
     как уставшие глаза.
     Совершенных действий путы,
     как зеленые леса,
     за спиной непроходимы.
     И грядут такие зимы,
     что под вечер за столом
     пыль дорог воспоминаний
     и несбыточных желаний
     поднимается столбом.
     И зудит под легким что-то.
     Селезенка или орган,
     может, там какой другой.
     Но затянет снов болото,
     одурманит сладким ядом,
     и забудешь, что кого-то
     так хотел ты видеть рядом.
     Пыль дорог воспоминаний
     станет словно гладь пруда.
     И уже не потревожит
     нас с тобою никогда.




     Мерзнут руки.
     Льется время.
     В коридор летят шаги.
     И надежд бушует племя.
     Остывают пироги.
     Мерзнут руки.
     Льется время.
     Расплескал случайно час.
     Здесь пролились две недели.
     Тут все мокро от минут.
     Там нечаянно разлили сто четырнадцать часов.
     Мерзнут руки.
     Тают силы.
     Время капает с усов.
     И секунда проползает по несохнущей щеке.
     Ручейки минут сбегают и несут часы в реке.
     Мерзнут руки.
     Уплывают, на щеке оставив след,
     Две секунды,
     Три минуты,
     Пять часов
     И двадцать лет.




     Был вечерний мрак утес.
     Полон был коперник звезд.
     Южный Крест светил в окне.
     Тень лежала на стене.

     Вдруг заходит в дом комбат.
     Командир, красив, богат.
     Звезды светят на плече.
     А во лбу горит кокард.
     За спиной - мешок харчей.
     И зеленый дым петард.

     Подошел ко мне комбат.
     Сообщил, что очень рад.
     Желудь новый подарил.
     Сел и трубку закурил.
     И, веселые снаружи,
     сели мы за стол и ужин.

     Льется уж в стакан первач.
     Запечен с гусями грач.
     Вьется запах деревень.
     За борщом летит пельмень.
     Едким словом разбавляя,
     сыпем соль на расстегаи.
     Стуки в дверь слышны давно.
     Я снимаю кимоно.
     И комбат краснеет тут же.
     И, веселые снаружи,
     мы ложимся на кровать.
     Делать вид, что будем спать.

     Но вылазит из забора в подворотне шпик царицын.
     И с бессмысленным укором в нас вонзает глазом спицы.
     - Почему  интересует,  что  зачем,  погладь рубашку! Положи пельмень на
место и свари комбату кашку! Положи пальто на место. Положи штаны на  место.
Положи стакан на место. Положи журнал на место. Положи рукав на стул. Положи
ведро на стул. Положи табак на стул. Положи фольгу на стул.

     И вот падает на землю,
     то что было в небесах.
     И уже дрожат колени,
     будто ты идешь в коньках.
     И становится противно.
     И меня тошнит и рвет.
     И комбат, надевши гривну,
     от меня уходит вброд.

     Хитрый дядя шпик царицын
     достает свое варенье
     и идет кормить синицу
     с удовлет, побрал, вореньем.




     Два двадцать пять. Куда позднее?
     А ночь темна, и в ней виднее
     прожитых зим сугробы льда,
     и понедельник, и среда,
     и чашки, полные заварки,
     и кучи листьев в темном парке,
     и вспышки дней, ночной салют,
     и проводов холодный спрут,
     на холодильнике наклейки,
     и все рубли, и все копейки,
     ангин прошедших шарф на шее...

     И чем позднее, тем виднее.




     Туземцы напали на склад с молоком
     И пьют молоко и вопли кpичат
     И поят своих туземских невест
     И поят своих туземчат

     А стоpож валяется меpтвым в окне
     Ружье его в молоке
     А шея его висит на pемне
     И муха сидит на носке

     Туземцы пиpуют и пьют молоко
     Доpвались они наконец
     Лишь где-то вдали, где не видно земли
     в Финляндию скачет гонец.



     "Слон - это лысый медведь
     с длинным носом."
     Истина

     Я  шел,  медведь,  все  дымным лесом, и небоскребы задевал. Живых давил
своим я весом. На кости мертвым наступал. Я шел размерно, шаг  за  шагом.  В
лесу  гудели провода. Я впитывал, как губка, влагу. Мне доставались и еда, и
радости всей жизни вольной. Я был похожим на  слона:  свободный,  серый,  не
подпольный.

     Но тут мне встретилась она...

     (на этом месте каждый вставляет свою историю)

     Теперь  на кухне, под гитару, за сигаретой и в очках, опустошая грустно
тару, я приобрел тот самый страх.

     Такой страшок сидит в затылке.
     Мурашки топчут словно звери.
     Я ковыряюсь в пицце вилкой
     И ощущаю страх потери.

     В квартире тихо как в кармане.
     Лишь муравей шуршит в диване.
     Я жду шагов и скрипа двери.
     И ощущаю страх потери.



     Скачет птица вверх ногами
     на картине из холста
     с полосатыми носками
     наливая нам полста
     в старый кожаный бумажник
     на фламинговом пуху,
     потому что это важно,
     чтобы лампа наверху
     освещала лист бумаги
     как иной фонарь Арбат
     или как универмаги
     в шестьдесят с каким-то ватт,
     при условии, что стражник
     у невидимых ворот
     наливал в стакан бумажник
     и мяукал будто кот,
     полетел за этой птицей
     на витрине за стеклом
     круглый, плоский словно пицца
     с волосатым животом
     он идет понуро в речке
     на картине из холста,
     на газоне три овечки
     без ушей и без хвоста
     блеют жалобно про осень,
     про дождливые деньки,
     и танцуют цифрой восемь
     на болоте мотыльки.



     О, дорогие гарпунисты,
     Послушайте мои слова.
     Вы не слыхали столь же чистых.
     Чистей, чем пламя, где дрова.

     Где небосводом небосводы
     Придавят ногу мне в метро.
     Где настигаются народы
     Судьбой в бутылочке ситро.

     Где Млечный путь уходит в норы,
     Сгибаясь ночью червяком.
     Где тишина и разговоры
     Стучат по доскам каблуком.

     По доскам страсти, доскам мысли,
     По доскам света и любви,
     По доскам книг Агаты Кристи,
     По доскам пола их взорви.

     Взорви камины разговоров
     Сухим бесстрастием огня.
     Метай ракеты, словно взоры,
     Во мрак ночной и в крики дня.

     Смети метлою безучастья
     Свои сомнения во всем.
     И на обломках самовластья
     Садись писать четвертый том.



     Лето было желтое. Желтое и круглое.
     Все было желтое и круглое.
     Дома были круглые. Улицы были желтые.
     Деревья были желтые и круглые.
     И люди были круглые. И желтые.
     Собаки были круглые, и кошки.
     И мыши были круглые и желтые.
     И стены магазинов были круглые.
     А двери и ворота были желтые.
     А двери и ворота были круглые.
     Скрипели двери, круглые и желтые.
     Летали галки, желтые и круглые.
     И желтый на углу сержант милиции
     свистел в свисток на круглых хулиганов.
     И раздавался желтый крик напарников,
     и круглый звон их треснувших стаканов.
     И день был круглый, желтый как луна.
     Полоски на асфальте были круглые.
     И желтые швыряли из окна
     девицы деньги, желтые и круглые.
     Смотрите, ножки круглые идут.
     И попочка над ними очень желтая.
     И машут ей из круглого кафе.
     И приглашают в желтый танец круглый.

     Когда б я круглый желтый был бы да,
     то можно было б круглый желтый быть.
     А так как не бывает то, что есть,
     то круглый желтый нет, а очень жаль.
     Быть может, мысль желтая моя
     ресчур черес запутана в себе.
     Но я прошу понять, как важно то,
     что есть, хотя могло бы и не быть.



     (главное управление фетюльками)

     Я вижу сон про то как в яслях на гуслях в мыслях играет туш.
     И льется душ.
     Вдали Казбек. Восход встает.
     Собака врет.
     Ну в смысле - брешет. Вдруг развернется, брюхо чешет.
     Летят над стадом пастухи. Читают песни, пьют стихи.
     Крадется жулик понемногу. Фонарь его качается и светит на дорогу.
     Рюкзак горит украденным добром.
     И совесть сзади вьется комаром.
     За полчаса проходит полчаса.
     Застряла в струнах гуслей желтая оса. Жужжит, зараза. Но собаке хны.
     А рядом Федя водку пьет. Ее, проклятую, покамест нет жены.
     Спросите, может вам нальет.
     Но чу!
     Но бу!
     Копье стремглав летит.
     И пастуха сбивает на поляну.
     Пастух, забыв стихи, упал. И гид
     рассказывает нам, что это Пушкин.
     - Смотрите, - говорит нам гид, - вот бронзовая кепка. Это Пушкин.
     А мы кричим УРА! (А кое-кто навзрыд.) И мы сияем - свежие ватрушки.
     Да, кстати о еде. Тут рядом
     такие пироги творятся в печке.
     С грибами, порохом и ядом.
     И с пистолетом без осечки.
     Из пистолета вылетит копье.
     Так - иногда.
     И пастуха на небе вдруг собьет.
     Такие пироги. Такая вот еда.
     Как гусли жалобно звучат своей осой, так  иногда  и  псина  блох  своих
пугает.
     И блохи соберутся вчетвером. (Ой-ой.) И можно лаять.
     Лаять можно в мае.
     Вот мой сосед вчера залаял в полночь.
     Душевно очень слушать это было.
     Пока не проза жизни вдруг свалилась.
     А именно: его жена завыла.
     Проснись, прохожий - это ведь не сон.
     Что сделал ты?
     Что сделал я и он?
     Что сделала какая-нибудь Клава?
     Ведь жизнь не сон. Не сон.
     И не халява.


     * * *
     Чем наше ухо иногда
     Нелепой прелестью споткнется,
     На шкурке скользой навернется
     И вдаль исчезнет навсегда
     Огонь, горящий в тупике,
     Могучим эхом отзовется,
     Об угол дома навернется,
     Растает где-то вдалеке
     Так вот, сижу я на работе,
     Где земли сходятся в болоте
     И плеск огней, как будто поезд,
     Как будто стук колес и пояс
     На металлическом крючке
     И куртка, и штаны, и баки
     Вдруг отражаются во мраке
     Среди несущейся опушки,
     И проводник мне по макушке
     Стучит билетиком с утра,
     Мол, на работу вам пора
     И вот опять я на работе
     Сижу, весь в утренней зевоте,
     Закат играется восходом,
     Махая днем проходят годы,
     Чем наше ухо иногда.




     Вот ты едешь в электричке
     и глядишь на юбку справа.
     В юбке - ноги-невелички
     с синей русской вязью: "Клава".
     Ты тогда выходишь в тамбур
     и суешь три пальца в рот.
     Это значит, что сегодня почему-то не везет.

     Или едешь ты в трамвае.
     Видишь телку сквозь очки.
     Но тебя вдруг с ног сбивают
     контролеры и качки.
     И тогда выходишь в тамбур.
     На душе твоей погано.
     И выводишь пальцем надпись на дверном стекле: "Монтана".

     Нет, уж лучше в электричке ты глядишь на юбку слева. В юбке ноги словно
спички.  Якорь,  крест  и  слово  "Сева".  Ты  выходишь  быстро в тамбур. Ты
достанешь там табак и свернешь там самокрутку. Если еще помнишь, как.

     (Нет, не помню.)

     Ну тогда садись в корабль, рвать к  далеким  берегам.  Там,  вдали,  за
горизонтом,  ждет  тебя  полсотни  дам.  У одной протез красивый. У другой -
стеклянный глаз. А от третьей пахнет пивом, и она пускает газ.  У  четвертой
рост  сто  восемь.  А  у  пятой  нет  ушей. А шестая денег просит. У седьмой
рассадник вшей. У восьмой шизофрения. У девятой бычий сап. У десятой длинный
хобот. У двадцатой восемь лап. У тридцатой на макушке плешь огромная  видна.
А  у  дамы  номер  сорок  во  всю  голову она. И разводит поросят дама номер
пятьдесят.

     И тогда ты выйдешь в тамбур, сняв усталые очки. И  пошлешь  ты  на  хер
Гамбург  и  вернешься в Петушки. Там напротив, на скамейке, будет кто-нибудь
сидеть. Нечто в грязной телогрейке. И тебя попросит спеть. И споешь ты песню
эту, сняв устало свой кушак. И закуришь сигарету. Если еще помнишь, как:

     Товарищ, верь: придет она,
     Допустим, Лена. Или Настя.
     Не в именах, товарищ, счастье.
     Чихать на эти имена.




     Среди придворных короля
     Я был придворным королем
     Я даже часто у руля
     Стоял с моим царем вдвоем
     - Дай порулить, - я говорил.
     Король давал, а сам курил.
     А всех придворных смуглый ряд
     Готовил в это время яд.
     И фаворита мой удел
     Довел меня, и я погиб.
     Какой облом! Зачем я съел
     Тот поднесенный кем-то гриб?




     День рожденья у меня
     Семью восемь мне сегодня
     Я подарки жду в кроватке
     И тотчас же мне их вносят

     Боже! Что же это, люди?
     Я просил шмеля в подарок
     Но в коробочке завыло, -
     Появился Бустилат

     Вот всегда так: ждешь макаку,
     Ждешь шмеля или кукушку
     А в подарок выйдет крокус
     Или ваза под подушку

     Я назвал свою собаку Бустилат
     Пусть растет большим и крепким как часы
     Пусть он много ест зефир и мармелад
     И пусть каждый день три раза пьет компот

     Не люблю я дни рожденья,
     Свадьбы, праздники победы
     И седьмое ноября, первомай и ишиасы
     Я люблю лишь только Катю

     Потому что только Катя
     Может мне такое сделать,
     Чтоб кричал я: "Ладно, хватит!"
     И желал бы околеть.




     Он пролетал над морем леса,
     Держа в руках большой кинжал.
     И с неподдельным интересом
     За ним я снизу наблюдал.

     Он пролетал огнями улиц,
     Схватившись за широкий лоб.
     Его движения, как пули,
     Внушали ужас и озноб.

     Он угрожающим полетом
     Сметал барьеры на пути.
     И лоб его, покрытый потом,
     Блестел как орден на груди.

     Дрожали земли и озера,
     И дети прятались за мать.
     А он пронзал немым укором
     Всех, кто хотел его поймать

     И засадить в тюрьму навечно,
     Повесив куртку на крючок,
     Идти, насвистывать беспечно
     И попивать томатный сок,
     Легко ногою двигать листья,
     Что на дорожке по пути,
     Ножом небрежно грушу чистить,
     Гулять не торопясь по жизни
     И в сон с достоинством уйти.




     Скрипел мой друг, мой шкаф стенной.
     - Вперед, товарищи, за мной!
     - кричали дверцы и крючок,
     кричали шубы, пиджаки,
     кричали молнии сапог,
     кричали сумки, рюкзаки,
     и мы вперед за ними шли,
     и надевали на себя,
     смотрели в зеркало вдали,
     и, отражение любя,
     мы примеряли на себя
     зеленый ситцевый халат,
     блестящий кожаный сапог,
     вино лилось, хрустел салат,
     шкворчало мясо между строк,
     и есть хотелось как пиджак,
     двубортный свежий бутерброд,
     манжетом белый хлебный злак,
     сверкал погоной антрекот,
     скрипел прохожий за стеной
     из кирпича, как суп-пюре,
     и пахла курица весной,
     как старый тополь на дворе
     Мы примеряли бесконечно
     филе из скумбрии и щи,
     и шубы, сарафан на вечер,
     кроссовки, джинсы и плащи.
     И непонятен сердцу милый
     загадочный зеркальный взгляд.
     Прошу к столу, чтоб не остыло
     все то, в чем ходят и едят.




     Винтики, винтики, винтики, винтики
     Винтики, винтики, винтики, болт
     Гаечки, гаечки, гаечки, гаечки
     Гаечки, гаечки, гаечки, стоп

     Что там вокруг рядышком в близости
     Что вдалеке в горизонте видать
     Дни или ночи месяцы часики
     Тратить, терять, проводить, коротать

     Стульчики, столики, шкафчики, креслица
     Люстрочка, лампочка, свет ночника
     На табуреточке сладкая лужица
     Кофе, ликера, вина, коньяка

     У подоконника плачет высочество
     Где мой Гвидон, где мой орел
     В ловушке у винного миленький корчится
     Щепочки, досочки, гвоздики, кол

     Мимо по Выхино поезд проносится
     На всех на своих алкогольных парах
     И исчезает сереньким осликом
     В далеких, никем не открытых мирах

     Звездочки, месяцы, домов силуэтики
     Вывески, лестницы и фонари
     Джинсики, маечки, куртки, вельветики
     Справа, вверху, снаружи, внутри

     Странные вещи лежат возле елочки:
     Камушки с датами, плитки и снег
     Кто тут разлегся в костюме маренговом?
     Курица? Рыба? Москит? Человек?

     Булькает баночка, звякает рюмочка
     Пьет театральный герой Спортлото
     Славная шапочка, мягкая пимпочка
     Длинные лыжи, большое пальто

     Временем, осенью поздней, оранжевой
     Мокрой, противной, как дым тягача
     За вкусной поганкой турист собирается
     Молча, ругаясь, сопя и ворча

     Недели веселые, субботы и вторники
     пятницы, пятницы, пятницы, где?
     Где же вы, пятницы, пятницы, пятницы
     В каком четверге вы, в какой вы среде?



     С небесей, ахти-ахтИ,
     падал снег на наши хти.
     Падал снег, а за прокатом,
     где пушистый носорог,
     извивался депутатом
     и не мог связать двух строк
     синий Петя. Отчего же
     Петя синий с небесей?

     Потому что он не может
     на глазах у Маши всей
     взять две строчки,
     взять три цифры
     и связать в большой пучок.
     Тайны жизни, жизни шифры
     не дают связать двух строк.




     Выходит девушка в цветах.
     За нею - дедушка в летах.
     За ним - участники жюри,
     Друг другу шепчут: "покури",
     И шаловливо водят ухом
     Напротив глаза что растет.
     И называют пиром духа
     Усатый старый анекдот.
     Споткнется дедушка в летах.
     Подходит девушка в цветах,
     Поможет встать, поможет сесть,
     Поможет выпить или съесть,
     Украсть и сразу убежать. Довольно деда ублажать. Ублажь меня  в  закате
дня. В закате солнца и луня. Ты девушка из мечт моих. Но только поздно. Пять
часов.  И я уже вам не жених. Обвис конец моих усов. Обгрызли мыши мне часы.
И загибаются трусы на межоконном сквозняке. А вы лежите в  гамаке  из  дыма,
солнца и огня. И вы не любите меня.
     Какой кошмар.
     Какая чушь.
     Что завело вас в эту глушь?
     А в эту что вас завело? А в эту? В эту?

     Но весло плеснет в унылой тишине.
     И дырки в вашем портмоне
     В унылой тишине плеснут.
     Достанешь трость, а это кнут.
     Достанешь гвоздь, а это нож.
     Заклеив злость, к себе пойдешь.
     И на бумагу выльешь все:
     и  листья  леса,  и костер, и вечер, травка и грибы, и здания, прохожих
лбы плеснут в унылой тишине.
     И ты сидишь, ни бе ни ме.
     Да ну и ладно.
     Ну и пусть.
     Пойдем к себе, заклеив грусть.
     И на бумагу выльем все:
     вчерашний борщ, вечерний чай, пельмень  с  утра  и  бутерброд.  Изюмный
свежий каравай. Вот хорошо.
     В душе фокстрот.
     В глазницах блеск.
     И нездоровый интерес следит за дальним гамаком.
     А в гамаке лежите вы.
     И спите вы.
     И вам во сне приснится день,
     когда вы - девушка в цветах.
     За вами - дедушка в летах.
     За вами шумная толпа.
     А перед вами я стою.
     Я наклонил башку свою и вот стою в закате дня.
     И ослепляет ваш гамак.
     И пахнет кленом и рекой.
     Какой я все-таки дурак.
     Какой дурак.
     Дурак какой.




     Свети, ячсмить, свети.
     Лети фыва, лети.
     Катись, пролджэ, катись.
     Гори, йцукенг, гори.
     Над синим огнем ресторана плавают красные лица.
     Под быстрым наддувом зюйд-веста болит моя поясница.
     Беги, мой йцукенг, беги.
     Беги вдогонку словам.
     Под быстрым наддувом норд-оста рушится мой вигвам.
     Вращайся, мой пролджэ, сильней.
     Вращайся вокруг себя.
     Так, чтобы столбики быстро.
     Так, чтобы зубы скрипя.
     Летаем, летаем, вигвам.
     Летаем вокруг себя.
     Так, чтобы куст проносился.
     Так, чтоб снежинки дождя.
     Вот мой стоит дом.
     Стоит он на трех штырьках.
     Четвертый поставить влом.
     Прожить бы на трех штырьках.
     Вот мой висит портрет.
     Висит на одном гвозде.
     Сколько мне было лет,
     сколько их было везде.
     Колики мой живот. Склероз мои мозги. Ржавчина мой капот.
     Беги, мой фыва, беги.
     Красный выходит шар. Синий влезает куб.
     Либо ты очень стар. Либо ты страшно глуп.
     Ящик, ящик, скажи, какой завтра градус надеть?
     Какой мне доллар купить?
     Каким бэнсом лить на снедь?
     Вопрос висит как трюкач в воздухе, как стрекоза.
     Лети, мой ячсмить, как грач. Стекла мои глаза.
     Гипс и рука, и нога.
     Чих носоглотка моя.
     Мой позвоночник дуга.
     Шея моя змея.
     Пшик - раздается вдох. Бульк - раздается глоток.
     Вставать рано утром - ох.
     Палец из уха - чпок.
     Во мне матерится лень.
     Кости мои - кренделя.
     Расцветает нервно сирень.
     На работу мне ехать - бля.




     Мое итого огого, плохо мое итого.
     Мое итого хуже всех, кpанты моему итого.
     С таким итого хоть топоp
     повесь поpтpетом на гвоздь.
     Болит итого как запоp.
     Тpясет итого словно злость.
     Когда бы сметал на пути
     опавшие листья людей,
     пинал бы пpохожих детей,
     и лучше бы мне не найти.

     Смеpкалось, и дивно луна
     светила вполмесяца в бpовь.
     Светила вполсвета в живот.
     Болел мой печальный живот.
     А я вот хотел на пути
     сметать опавших снегов
     сугpобы пpошедших дождей
     и кучи метущихся тpав.

     Цветут под окошком леса,
     меня пpошибает слеза,
     мне жалко себя одного.
     Пpискоpбно мое итого.




     Вот солнце встанет как петух,
     Откроет лица, веки, ноздри,
     Поднимет стаи птиц и мух,
     Зеленым свежим знойным ветром
     На небе тучи разошлет,
     Метеоролог с амперметром
     Погоду смерит и споет.
     И песнь его погромче будет,
     Чем сорок тысяч децибел
     И доброй воли встанут люди,
     А злые люди на расстрел
     Пойдут с повинной головою.
     Тряся паршивой бородою,
     Подставят свой затылок нам,
     И мы им вдарим по мозгам.




     Есть у подножия горы,
     седой и древней как миры,
     нелепый вычурный вигвам.
     И старый ясень чахнет там,

     И ворон мудрый там летает,
     щебечут мошки на ветру,
     и крот слепой себе копает
     там под землей сырой нору.

     Там вырастают шампиньоны
     размером как мой отчий дом,
     слышны там ночью храп и стоны,
     то лист шуршит, то плеск веслом

     И звезды там совсем иначе
     танцуют в небе мотыльком,
     и едет там колдун на кляче,
     приветствуя луну кивком

     Там тени хороводы водят,
     пищит крысиная орда,
     и транспорт там совсем не ходит,
     и не поедем мы туда.




     Сядь, родной, на мотоцикел,
     Заведи свой быстрый газ,
     Чтоб урчал, гудел и дрыкел,
     Приводя меня в экстаз.
     И умчись, не возвращайся
     В мой родной универмаг.
     Потому что сколько можно
     Покупать здесь для собак
     Человечие консервы
     На витрине за стеклом.
     Это, братья, снова нервы
     Бьют меня своим веслом.
     Я хочу, чтоб жили мирно
     Продавцы и моряки,
     Чтоб спустили осторожно
     Дураки свои курки
     И, влюбившись, целовались
     Так красиво, как Джеймс Бонд.
     И обнявшись уходили
     В золотистый горизонт.


     * * *
     Шипело. Грязные кусты
     Звенели за холмом.
     Струились мысли и мечты.
     Звучал аккордеон.

     Слова от ветра каждый раз
     Срывались больно с губ.
     Бежал за часом старый час.
     Бежал за кленом дуб.

     Соцветья птичек в небесах
     Поляны стерегли.
     А я сидел как колбаса,
     Все время на мели.




     Ничто не предвещало лунного утра.
     Не предвещало. Ни сегодня ни вчера.
     И радио его не предвещало.
     И телевизор нам его не предвещал.
     Луну на небе все же так мотало,
     как будто у лунатиков там бал.
     - Да, наш Гидрометцентр старый
     совсем уже оглох и одурел, -
     шептали дядьки на приеме стеклотары.
     Шептали бабки и бледнели точно мел.
     И толпы грязных, шумных и бездомных
     тоскливо наблюдали за луной.
     А Иванов дарил букетик скромный,
     приударяя за чужой женой.
     Да, хороводы, пляски, карнавалы
     не раз подарят нам восторг-экстаз.
     Но чтоб по небу так луну мотало -
     нет, это первый и последний раз.


     * * *
     Наша Маша громко Таня
     Уронила в речку Ира
     Тише, Леночка, не плачь
     Не Геннадий, так Семен




     День за днем уходят ноты
     по семь штук себе в окно.
     Не поймаешь их, а годы
     исчезают так давно.
     Ты скомкаешь этот листик
     Этот лист себе скомкав,
     поглядишь на неба выси
     взглядом дохлым как удав.
     И, взметнув бумаги рухлядь,
     как газету сквозь очки,
     ты отдашь последний рубль,
     чтоб вернуть те пятачки.
     Пятачки из поднебесья
     вдруг опустятся к тебе.
     И однажды ты воскреснешь.
     Но столетия не те.
     Все они проходят мимо,
     по семь штук себе в окно.
     И сползают капли грима
     на потертое сукно.




     Я помню чудное мгновенье:
     Пеpедо мной явилась ты
     За стол мы сели за вечеpний,
     И звуки pазной частоты
     Ты издавала до утpа
     И день весь следующий тоже
     И вот в доpогу нам поpа
     И вечеp этот нами пpожит
     Ты доставала чемодан,
     С вещами тихо говоpила,
     Ты зашивала мне каpман,
     А в пеpеpывах ты куpила
     А я сидел и в темноту
     Смотpел до умопомpаченья
     И тщетно там искал звезду
     Как знак для всяких пpиключений
     Увы, видать не суждено
     Уехать нам сегодня ночью
     Уже и pассвело давно,
     И на завод спешит pабочий,
     И птички, весело смеясь,
     Кладут помет на подоконник
     А ты с дивана поднялась
     И я, сказав тебе гуд морнинг,
     Увидел: ты стоишь, дрожишь,
     Глядишь в окно, давясь от смеха.
     Да, нам поpа уже давно.
     Мы скоро начинаем ехать.




     Бумажки порхают,
     бумажки летают,
     бумажки кружатся
     над пыльным столом.
     Бумажки как пыль иногда оседают.
     Бумажки гремят как металлолом.
     Бумажки порхают,
     бумажки пылают,
     бумажки желтеют в печальной дали.
     А я их штампую, а я их рисую,
     а я их сжигаю, золу и угли
     огромной метлой иногда выметаю
     и собираю в гигантский совок.
     Печальным столбом я затем застываю,
     пока не звучит телефонный звонок.

     Бумажки:
     Подруга, подруга, станцуем скорее,
     станцуем балет, полонез, краковяк.
     Давайте станцуем, друг друга белее,
     пока из окна к нам приходит сквозняк.
     Опять отлучился наш скромный чиновник,
     и вихрем взмываем мы со стола.
     В окне месяц май, расцветает шиповник,
     пусть нас не настигнет большая метла.

     Бумажки шуршат и в окно улетают.
     И с ними чьи-то чужие слова,
     которые нас теперь не волнуют,
     которые к нам возвратятся едва.



     Однажды летом, в жаркий день,
     когда пегаса ест мигрень,
     и невозможно сочинить,
     связать две буквы,

     вдруг наступают феврали,
     и новых сил горят угли,
     и руки чешутся опять,
     и снова пишешь.

     Однажды, дымным жарким днем,
     ты размышляешь ни о чем,
     прикован карандаш к столу
     хромым калекой.

     Но наступают феврали,
     и возвратятся издали,
     с мешками, полными огня,
     твои идеи.

     И карандаш растет из лба,
     и крышей шевелит изба,
     и вещи шепчутся в углу,
     и твой камин жует золу,
     хрустит под ножкой всякий хлам,
     влетает в окна дикий гам,
     февраль - последний месяц зим,
     а дальше - лето, дальше - дым.
     Однажды дымным летним днем
     ты смотришь фильмы ни о чем,
     и встать лениво.

     Вдруг наступают феврали,
     и прибывают корабли,
     и затихают короли
     своей чечнею.

     А ты веселый как дурак,
     а ты растрепанный как флаг,
     и вот опять настольный лак
     ты портишь ручкой.

     И ты болтаешь сам с собой,
     и буквы сыпятся гурьбой,
     пока не кто-нибудь другой
     прочтет все это.


     ЗАРИСОВОЧКА маленькая такая. Как мысль.

     Розы, слезы и мимозы,
     и глюкозы, просто козы,
     паровозы и завхозы,
     грозы, грозы, грозы, грозы,
     ливни, вихри, ураганы,
     две путевки в Будапешт,
     опустевшие стаканы
     и крушение надежд.




     Возьми платок, возьми на память.
     И, если что-то в горле встанет,
     потри платком прекрасны щеки
     и уголки в глазах глубоких
     и чудный нос, такой чудесный,
     такой прекрасный и безумный,
     он смотрит вдаль и дышит шумно,
     и вдруг обиженно сопит
     и чешется, и морщит лоб,
     возьми платок на память, чтоб
     когда в главе прелестной стукнут
     воспоминанья прошлых лет,
     то протянув изящну руку
     стереть со лба их влажный след


     * * *
     Сижу я, наевшись поганок,
     И жуткие толпы цыганок
     Ко мне пристают, чтоб отдал я
     Последнюю тыщу рублей.

     И птичка кружит надо мною,
     Чтоб выхватить наглой рукою
     Последнюю булку с изюмом,
     Зажатую в клюве моем.




     Я - печальная судьба.
     Ты - мой узник насовсем.
     У тебя на лапе крест.
     Значит, ты умрешь вчера.

     Я - бесхозная судьба.
     Вот кому на лапу крест?
     Это быстро я могу.
     Кто желает умереть?

     Я - бесхозная судьба.
     Умер узник мой совсем.
     Что мне делать без него?
     Разве что поспать сто лет?

     А потом любой дурак,
     кто забыл про лапу крест,
     выйдет как-то погулять,
     тут его я и схвачу.




     Весенним днем
     она о нем
     такого, знаешь, мнения,
     что исчезают на лице
     последние сомнения.
     И он, вскочив на лошадь вдруг,
     уносится в Британию.
     Чтоб скрыть позор от жен и слуг,
     Он скачет горной ланию.
     И все ему до ветра и
     До бубликов просроченных.
     И праздник сердца на душе,
     к числу не приуроченный.



     Hежно отоpвав кусок pябины,
     Я слежу за pодиной своей
     Ведь не хлебом человек единым,
     А единым человек pублей

     Мысли сбивчивы и тело, в общем, тоже
     Сыpо в комнате моей, и пусть
     Выступает снег гусиной, в общем, кожей
     За скpебок для снега я возмусь

     Hежно отоpвав кусок калины,
     Я смотpю на pодину свою
     Hе pублем ведь человек единый
     А единый ведь уже не по pублю.



     ...он переехал мне носок!
     И тут меня ударил ток.
     И я вскочил, схватил букет
     болезней всяких, старость лет,
     и побежал на вираже.
     Бежал еще, бежал уже,
     бежал сквозь леса дивный сад.
     Бежал вперед, бежал назад.
     Бежал немного как бы вбок.
     Мелькал колпак, сверкал носок.
     Шипели змеи за кустом,
     вдогонку мне разбрызгав яд.
     А я бегу, машу хвостом,
     язык висит, глаза горят,
     ведро грохочет за спиной.
     (Наш участковый генерал
     ведро к хвосту мне привязал.)
     Наш участковый пианист
     худой и длинный, точно глист,
     играет Баха невпопад:
     язык висит, глаза горят.
     Туман густеет вечерком
     в моем краю, в краю родном.
     И ты был здесь, и я был он,
     и приезжал к нам цирк и слон,
     и десять мамонтов подряд:
     язык висит, глаза горят,
     и ночь спускается ко мне.
     И быть зиме, и быть весне,
     и быть светилам с облаками.
     Сидеть с тобой нам вечерками.
     Худыми, длинными как жердь.
     А на плите возникнет миска.
     А в ней - советская сосиска.
     Одна и бледная как смерть.


     * * *
     Зачем корабли, когда есть самолеты?
     По-моему, они совсем не нужны.
     Зачем мне тонуть, если могу я
     сесть в самолет и разбиться на нем?
     Зачем мне машина? Ведь есть самолеты.
     Зачем в авариях мне погибать?
     Лучше залезть в самолет и разбиться.
     Это гораздо смешней, чем в машине.
     Зачем поезда, когда есть самолеты?
     Что мне на поезде врезаться в столб?
     Лучше всего, когда в самолете
     летишь ты и вдруг врезаешься в столб.
     Жить стало лучше и веселее.
     И самолеты порхают вдали.
     Надо быстрее, надо смешнее,
     надо красивей погибнуть, друзья.



     Я последним пистолетом
     молча ткнул себе в лицо.
     Но прекрасные котлеты
     отвлекли мою беду.
     И я бросил бодро на пол
     мой двуствольный арбалет.
     Потому что жизнь прекрасна.
     И особенно в обед.


     * * *
     Под хохот звезд и их соцветий,
     Под шум воды и междометий
     Сидел под деревом бизон
     И звуки леса слушал он.
     Так вот и мы в своей квартире,
     Как стрекоза в огромном мире
     Сидим и слушаем огонь
     Огонь гудит, играй гармонь,
     Забросив шапку на затылок
     Под носом кудрями он тряс,
     В желудке гордо булькал квас,
     И ворох стружки и опилок
     Вздымался к небу как огонь.
     Но слышен лязг зубов и вилок
     И слышен крик: "Играй, гармонь!"
     И пусть играет, мы с тобой
     Дождемся как придет прилив
     И выйдем мелкою трусцой
     Калитку тихо притворив




     И вот я смотрю: ползет ураган,
     наклонив над трамваем стройный свой стан.
     И с вихрем трамвай уносится вдаль,
     а дальше я вижу лишь мусор и шваль.
     И ты там стоишь уныло одна.
     Какого рожна на такого хрена?
     Уныло стоишь как гриб мухомор.
     Но тут я почувствовал, будто я вор.
     Ведь кажется, было второе апреля.
     Свистели метели, сопели капели.
     Ураган на трамвай во весь рост налетал.
     И, кажется, день я этот украл.

     Настал тут момент неприятно неловкий.
     Я тупо смотрел себе на кроссовки.
     А ты все стояла на дальнем конце
     со странной улыбкой на странном лице.
     Прошло три часа, и высохли лужи.
     И вдруг я подумал: могло быть и хуже!
     Подумаешь - день. У нас их не счесть.

     А ты мне сказала, что их только шесть.

     Скрипели минутные быстрые лодки.
     Желтели часы, как давние фотки.
     И зябликом - вжик! - пролетел гималай.
     Пролетел, как апрель, пролетит и как май.

     И будет сирень пахнуть как лень.
     Но все же мне жалко украденный день.
     Когда ты стояла в бобре и песце
     со странной улыбкой на светлом лице.




     Долгий маятник качает
     Толстым телом золотым
     И секунды превращает
     В желтовато-бурый дым.

     Долгий маятник летает
     Над обеденным столом
     И секунды превращает
     Он в простой металлолом

     Долгий маятник копает
     За спиной у всех дыру
     И секунды превращает
     Он во всякую муру

     Долгий маятник сжимает
     В коробок пространство дней
     А секунды убывают
     И становятся видней




     Придут страсти-мордасти,
     польется вода в воротник,
     осудят нас новые власти,
     а я еще к тем не привык.

     Наступят часы-изуверы,
     воткнется стрела в полость рта,
     упрется в тупик чувство меры,
     и треснет как бублик мечта.

     И выйдет бумажный рабочий,
     с резиновым камнем в руке,
     царя пенопластом замочит,
     исчезнув в своем далеке.

     Цветут в палисадниках губки,
     летит поролоновый пух,
     оскалив кирзовые зубки,
     царь испускает свой дух.

     И в мыслях хохочет гиена,
     и ляжки дрожат холодцом.
     Преклоним, товарищ, колено,
     пред этим печальным концом.




     А я ему по чайнику pаз!
     А я ему по чайнику хлоп!
     А он мне ногой стук!
     Hогой по башке хpясь!

     А она тут стоит в стоpоне.
     И мило так смотpит на нас.
     Он мне по печени чпок!
     Я ему по чайнику два-с!

     И вот уже почки тоpчат.
     Отбит кишечник и глаз.
     А она стоит в стоpоне.
     И мило так смотpит на нас.

     А я ему в щеку ногой!
     А он мне коленкой в живот!
     А я ему в шею как дам!
     А он мне туфелькой в pот!

     А она стоит в стоpоне.
     Чье победит тут копье?
     Дpуг дpуга в pебpо сапогом.
     Деpемся из-за нее.


     * * *
     Прошло три долгих, долгих, длинных, длинных года.
     Менялась валюта, менялась погода.
     Сменяла Танюху Анюта.
     Менялись министры и мода.
     Светились и погасали светильники и погасальники.
     Менялось внутри холодильника.
     Ржавело дно умывальника.
     Менялись штаны, юбки, галстуки,
     менялись майки футбольные.
     Была тишина, были залпы, и
     бывало щекотно и больно мне.
     Свистели навеки безбрежные
     синицы напротив подсвечника.
     И все, что случалось тут нежного,
     увы, уже изувечено.



     (to Nick Cave)

     Мы познакомились в четверг.
     И мы гуляли ночью два.
     Лежал на тропах первый снег
     Как на губах лежат слова.
     Мы целовались под луной.
     Кто целовался, тот поймет.
     И мне она казалась мной.
     Мы целовались напролет.
     А в пятницу пошли гулять.
     Гулять пошли вниз по реке.
     Наш батальон и наша рать
     Гуляла вниз, нога к ноге.

     И я толкал ей долгий спич.
     Про ейный облик мне так мил.
     А после эта... взял кирпич
     И в котелок ей запустил.

     А розы дикие цветут.
     Цветут как плесень на руке.
     И память вьется словно жгут
     Вниз по реке, вниз по реке...




     Выходишь ты, вся без концов.
     Ты, бесконечная моя.
     Среди вина и огурцов,
     среди мирского бытия.
     И гаснет спор, и лица тухнут.
     И разговор сейчас же глохнет.
     И даже маленькую муху
     никто от счастия не грохнет.
     А ты идешь вокруг стола,
     идешь в полнейшей тишине.
     Идешь как айсберга скала.
     Идешь как облако в окне.
     А мы молчим и смотрим влажно
     на твой затейливый узор.
     Никто не делает затяжку.
     Не начинает разговор.
     Все тихо очи опускают
     перед прекрасною тобой.
     И руки в брюки убирают.
     А ты идешь как бог иной.
     А в наших головах тяжелых
     волненья вертится юла.
     А ты идешь как сон веселый.
     Идешь, идешь вокруг стола...



     Твой глаз светил мне на дорогу.
     Твои уста манили в путь.
     А плечи значили так много.
     Я на тебя, боясь вздохнуть,
     Смотрел, как смотрит на планету
     Седой и умный астроном.
     Как иногда на грань алмаза
     Уронит взгляд печальный гном.
     А ты хихикала, щипалась,
     И по неведомой оси
     Вертелась, и под одеялом
     Шептала мне: Не тормози.



     Я иногда жалею годы,
     которые вот так прошли,
     прошли, как целые народы
     ходили молча на заводы
     за эти странные рубли.

Last-modified: Tue, 29 Dec 1998 07:28:16 GMT

Оцените этот текст: