вором М. не согласен ни по одному пункту. Налицо сведение счетов государственной машины с честным человеком. Раз у нее дома не нашли никакого стоящего имущества, значит, она пошла в торговлю не из-за корысти. А почему она пошла? Я верю объяснению ее отца: сын пошел в школу, нужен был другой режим работы, рядом с домом. Это честный человек. На месте присяжного я бы сказал: "Не виновна!", на месте судьи вынес бы оправдательный приговор. Зато несомненна вина сотрудников правоохранительных органов, соорудивших данное "уголовное дело". Теперь оно само есть материал для обвинения нашей системы, пронизанной сверху донизу коррупцией и рабской покорностью перед начальником. Система должна быть изменена, магазины должны быть частными, со своими ценами, и тогда все будет честно. 7. Найшуль В. А., 40 лет, к.э.н. АН СССР: Не могу так однозначно отвечать на вопрос о виновности всех хозяйственников, как это делает В. Сокирко. И если человек за счет неразрешенных прибылей составляет личное состояние, то я отвечу, что он виновен, но попрошу снисхождения, потому что он действует в обстановке, провоцирующей правонарушения. М. мне показалась искренним и бескорыстным человеком, и потому я с гораздо большей уверенностью говорю: "Не виновна!", хотя и этот ответ дается непросто. Как ни плохи наши правовые нормы, нельзя призывать к их нарушению оправдательными приговорами: ведь из-за этого наступит моральный хаос. Не знаю... В качестве судьи в случае обвинительного вердикта я бы ограничился мерами экономического характера, без лишения свободы. А вот виновных работников милиции надо наказывать вплоть до уголовных дел. И, наконец, согласен, что все эти коллизии могут исчезнуть лишь при полном проведении экономической реформы, включая развитие частной торговли. 8. О.О., 48 лет, редактор-химик: М. - очень симпатичный и талантливый человек, и почему она попала в торговлю, понять не могу. Тем не менее, я не могу отрицать ее виновность. Ведь существующие законы она нарушала. Если же мы хотим жить в правовом государстве, то надо выполнять все существующие законы, пока они действуют. И вряд ли она этого не понимала, хотя бы после того, как столкнулась на практике с необходимостью хозяйственникам "крутиться и ловчить". Ей сразу надо было одуматься и уйти из торговли, она же этого не сделала. Наверное, М. пошла в торговлю не из-за вульгарной корысти. Возможно, ее привлекла возможность иметь связи, влиятельных друзей - ведь в этом мире расплачиваются не столько деньгами, сколько услугами, совсем иной формы "наживой". М. на это пошла, и в этом был исток ее трагедии. Но, ответив по совести, что она виновна, я ограничилась бы только общественным осуждением и ни в коем случае не применяла бы к ней лишение свободы. Вообще последнее надо применять только к людям, опасным для жизни и общества, а не к экономическим правонарушителям. И, конечно, я согласна, что недобросовестных следователей надо наказывать, а нашу торговлю делать частной. Но как это осуществить? 9. В.С., 45 лет, учитель биологии: Все обвинения против М. были притянуты за уши из чувства мести работников правоприменительных органов. Поэтому я определенно отвечаю: "Не виновна!". А в торговлю она ушла, как и я уходил из института преподавателем в школу - за "глотком свободы". М. ни в чем не виновата, кроме продажи колясок по повышенной цене, но раз эти переплаты она брала не себе, то это должно стать смягчающим обстоятельством. Если бы я был судьей, то поставил бы ей на вид и предложил вести торговлю по правилам того времени. Многие продавцы не находят в себе сил отказаться от "незаконных махинаций". Поэтому надо ширить арендный подряд в торговле. 10. В.Г., 40 лет, свободный художник: По совести я бы голосовал на невиновность М., но понимаю, что реверансы в сторону закона необходимы, потому ограничился бы какими-то символическими наказаниями. На деле же надо менять систему. Не согласен, что в торговлю человек может идти только ради наживы или личных знакомств. Возможны совсем иные мотивы: например, склонность командовать. Именно в торговле М. могла стать руководителем хоть какого-то коллектива. И ничего плохого в такой склонности нет, даже наоборот. 11. Волконский В.А., 50 лет, д.э.н. АН СССР: И все же мне кажется невероятным, чтобы работник торговли, неизбежно нарушая нынешние законы, извлекая "теневые" деньги, не начинал бы пользоваться ими как своими. Это неестественно. И потому, наверное, М. на деле присваивала часть денег себе и передавала их наверх покровителям - во всяком случае так часто бывает. Но это только вероятность. Понимаю, что возможны исключения из правила, торговцы с щепетильной честностью, и потому, слушая свою совесть, я говорю, что "М. не виновна". Так же необходимо разрешить частную торговлю и изменить уголовное законодательство. Хотя честно скажу, статью УК против спекуляции я бы сам не решился сегодня отменить, потому что большинство людей не поняло бы этого шага. И еще один важный момент нельзя забывать: борьбу общества с мафиозной опасностью. Согласен, что надо оправдывать и защищать осужденных хозяйственников, но совсем иное отношение должно быть к той верхушке "теневой" экономики, которая, сращиваясь с карательными и уголовными структурами, реально претендует на власть, на господство в стране. Сейчас это самый острый вопрос, как показывает борьба вокруг группы Гдляна. От него зависит будущее. Реплика Сокирко В.В.: Мой критерий различения правых и виновных среди хозяйственников прост. Если они, используя насилие государственное или уголовное, устанавливают монопольные поборы или ограничения свободы деятельности других - они виновны по антимонопольным законам, которые нашей стране еще только предстоит принять. Если же они насилие и обман не используют, то должны быть освобождены от уголовных репрессий - это необходимое условие массового возрождения в стране частной инициативы и конкуренции. Ответ Волконского В.А.: Ты не учитываешь главную опасность: взяточничество формально не связано ни с насилием, ни с монопольным господством, но оно питает ту мафиозную структуру, которая является одним из главных противников реформы в стране... Я понимаю, что ты боишься, что сопротивление мафии может настроить общество против инициативных хозяйственников. Проблема есть, но нельзя же забывать о главном... Вердикт присяжных: М. не виновна в уголовных преступлениях - 7 голосами против 4. Кроме того, единогласно приняты рекомендации: - Существующие в стране уголовные наказания за хозяйственные правонарушения несоразмерно жестоки и должны быть смягчены. - Следует реформировать систему торговли, разрешив и благоприятствуя частной торговле, что избавит общество от хозяйственных правонарушений. - Необходимо строго спрашивать с работников правоприменительных органов за правонарушения в стадии следствия. - В связи с разными взглядами, необходимо проведение в печати широкой дискуссии о плюсах и минусах "теневой" экономики. Анализ суждений присяжных 1989 г. Все 11 участников принадлежат к кругу московской интеллигенции зрелого возраста, демократических убеждений. Практически все осуждали систему государственной торговли и провозглашали необходимость перехода к частной торговле, даже к капитализму. Столь же единодушно все отвергли слишком жестокие наказания хозяйственников лишением свободы ("тюрьма - не для хозяйственников") и осудили правонарушения милиции и следователей в деле М. Тем не менее участники разошлись радикально по главному вопросу о виновности М. Безоговорочно ее оправдали только двое (кстати, они оба побывали в заключении и на официальном суде присяжных их бы отвели из состава). Определились следующие основные позиции: Участники (1) и (3) практически полностью согласились с обвинительным приговором М. в части квалификации торгового повышения цен как взяток, спекуляции, обмана, утаивание дефицита от проверок как хищения. Само занятие торговлей и иным "хозяйствованием" им представляется заведомо преступным, а репрессии против хозяйственников оправданными, но только в смягченной (до экономических мер) форме. Вместе с тем эти люди считают себя сторонниками частной торговли и капитализма, который воплощается для них в образе западного супермаркета, забитого дешевыми товарами. Кратко - это позиция "государственников", считающих, что частную торговлю и западное изобилие должно установить государство, а людям надо прежде всего выполнять законы этого государства. Участники (5) и (8) заняли позицию "морального и правового ригоризма": "Законы надо выполнять, даже если они плохие" и "Если ты честный, не иди в торговлю, а если пошел, то значит что-то в тебе плохое есть." По сути их позиция примыкает к первой, но выглядит более мягко, хотя она даже более негативна к реальным людям, ведь тут и оправдаться нельзя. Позицию участников (7) , (9) и (10) можно назвать "христианской". Хотя они тоже в глубине души ощущают за М. вину, но могут винить и себя и потому приходят к противоположному выводу: не виновна. Позицию участников (2) и (6) , а также (4) можно назвать полным оправданием М. и осуждением всех репрессивных к хозяйственникам законов, позицией "защиты не придуманного, а реального частного бизнеса". Оговорка участника (4) , думаю, основана на недоразумении, потому что все согласны с неприемлемостью любого обмана покупателей, но сделанные М. копеечные наценки на фломастеры никак нельзя назвать обманом. Особую позицию занял участник (11). Согласившись с личной невиновностью М., он склонен все же хозяйственников считать пособниками мафии, но этот тезис требует особого разбора. Комментарий 1999 г. Перечитывая оценки первого общественного суда присяжных, полезно разобраться в своих иллюзиях. Сейчас я бы отнесся более внимательно к оттенкам высказанных мнений и отметил бы, что хотя формально по делу был вынесен оправдательный вердикт, на деле к осужденным хозяйственникам он был обвинительным. Мнения присяжных (7) , (9), (10) и (11) склонились к оправданию только из-за веры в личное бескорыстие М. и учиненную над ней расправу милиции, а также по вежливости к суждениям "хозяев дома". В защиту же обычных хозяйственников, которые, конечно же, работают не только ради общественного блага, но и за личную прибыль (корысть), высказались всего только трое из 11 собравшихся. Можно сказать, что работу в защиту осужденных хозяйственников мы начинали при неодобрении большинства правозащитной и демократической интеллигенции. В 1989 году эта мысль была лишь смутной и неотчетливой догадкой, спустя годы она представляется мне очевидной. Особенно внимательно следует переосмыслить суждения по делу двух ученых-экономистов Найшуля В.А. и Волконского В.А. В застойные годы они оба в научной среде были известны как свободомыслящие рыночники-либералы. Профессор Волконский В. был не только моим научным руководителем, но и участником дискуссионных самиздатских сборников. По отзыву Чубайса А. идея ваучерной приватизации была вначале разработана именно Найшулем, а он (Чубайс) только применил ее на практике. Сегодня, возглавляя частный Институт национальной модели экономики, Найшуль. примыкает к партии Гайдара. Что касается Волконского, то вместе с известной общественной деятельницей Корягиной Т.И. он стал идеологом Республиканской партии Гдляна, зацикленного на "борьбе с мафией". Сейчас пик популярности "демократических партий" прошел, но в начале 90-х годов они владели умами миллионов и в немалой степени определяли решения властей. Как известно, их решения оказались не в пользу освобождения "теневой" деловой активности, не в пользу экономического раскрепощения. Оба просвещенных экономиста-идеолога на нашем обсуждении проголосовали за оправдание М., но лишь из вежливости и в виде исключения. По тогдашнему мнению Найшуля, хозяйственник, приумноживший свое достояние за счет неразрешенной прибыли виновен (и этим уже все сказано). Волконский же в "теневых" хозяйственниках видел пособников коррумпированной верхушке, поставщиков "взяток для мафии". Особенно удивительно, что либеральный профессор-рыночник высказался за сохранение уголовных репрессий к спекулянтам и одновременно за свободу торговли. В "теневых" хозяйственниках они увидели не реальных строителей рыночных отношений, а прежде всего правонарушителей. Как мне видится, рынок они собирались строить через государство петровского типа, через подавление "теневой" стихии. Присоединив их голоса к обвиняющей группе, придется считать итогом нашего первого ОСП вердикт: "Хозяйственники виновны, но заслуживают снисхождения" со счетом 6 (или даже 8) против 3. Теперь понятно, почему я наталкивался на такую безнадежную глухоту при обращениях в защиту амнистии хозяйственников и за пересмотр УК к демократическим и правозащитным депутатам Верховного Совета РСФСР 1991-го и последущих годов, и почему только на исходе своего существования (летом 1993 г.) ставший уже антиельцинским "реакционно-коммунистический" Верховный Совет как бы втихую и стыдясь, но все-таки уничтожил уголовное наказание лишением свободы за рыночную торговлю (спекуляцию). И никто, кроме нас, не посмел его за это доброе решение благодарить. Коммунисты и демократы, либералы и правозащитники - сколь звучны эти слова, но судить о них надо только по делам их. Сравнивая суждения присяжных 1989 г. с суждениями участников исследовательских процессов 1996 г., видишь, сколь значительные произошли перемены в сознании людей, в том числе интеллигентов. Куда-то исчезли безапелляционные мнения о торговле как исключительно грязном и преступном деле. Бескорыстие как главный критерий отличия плохого от хорошего уже не котируется. Зато обвинения во взятках и хищениях теперь вызывают вопросы о причиненном при этом вреде. Сообщения о следственных подтасовках чаще вызывают у людей мысли о необходимости оправдательного приговора. Я считаю, что эти изменения имеют положительный характер, что без всяких образовательных программ, а просто опытом свободной жизни люди становятся все более мудрыми присяжными и, наверное, скоро дозреют до того, чтобы в этой роли заставить слушать себя и судей, и законодателей. Справка. К сожалению, все обращения и жалобы по этому первому для нас делу оказались безуспешными. По нему не состоялось ни одного официального протеста - все обвинения М. до сих пор считаются справедливыми. К слову сказать, сама М. не проявляла особого интереса к факту своей нереабилитированности. Присущее ей высокое чувство достоинства и чуткости не к своим, а к чужим бедам определило равнодушие к собственному оправданию. После освобождения она переехала к мужу в Подмосковье, а познакомившись с нами, сама занялась правозащитой, сначала в рамках Общества ЗОХиЭС, а потом самостоятельно, перейдя от хозяйственников к защите прав всех заключенных. В общественном плане ее реабилитация уже давно и прочно состоялась. Что касается нас, то спустя 10 лет можно сказать, что дружба с М. прошла испытание временем. И как всякая истинная дружба обогатила нас всех. Я не могу знать точно, что именно мы дали М., но нам она дала не только веру в справедливость своего дела, но и открытие в правозащите еще более глубокого пласта: прав и достоинства всех заключенных. Во многом мы ей обязаны осознанием важности не только защиты экономических свобод человека, но и защиты общества от ракового роста тюрем и заключенных. Надеюсь, мое признание поможет читателю понять, поступки какого человека мы обсуждали (и даже осуждали) на своем первом ОСП. В подтверждение я приведу текст своей статьи о первой встрече с М., которая так и осталась неопубликованной. Пусть он даст возможность почувствовать эмоциональный накал споров того времени. "Поездка к настоящему человеку - героине нашего времени" Утренняя электричка на юг в самый длинный летний день. Я сопровождаю организатора общественного центра "Тюрьма и воля" Абрамкина В.Ф. в его встрече с вышедшей недавно из заключения М., в свое время откликнувшейся письмом-исповедью на статью Яковлева А.М. в "Огоньке". Магнитофон позволит донести зэковскую правду не только до ученых социологов, но и до массового читателя, до нас с вами. В этом ни у Валерия, ни у меня нет сомнений. Основная тема интервью - порядки в женских зонах. Меня же волнует, прежде всего, несправедливость осуждения людей по "хозяйственным статьям". В несправедливости таких обвинений я почему-то уверен априори, до всякого знакомства с конкретными делами. Сознаю, что пристрастен, хотя сам хозяйственником никогда не был (не способен), потому что давно пришел к убеждению: среди сотен тысяч осужденных по хозяйственным статьям УК истинно виновных не больше, чем среди политзаключенных. За это голосует простая логика: ведь не могла существовать так долго наша извращенная и безнравственная система хозяйствования без опоры на страх и репрессии против свободного труда и дела. Деревенского вида улица рабочей слободы, часть бабушкиного дома, с невероятным трудом и везением отсуженная мужем М. у соседей за год после его возвращения из зоны живым, а не погибшим, как уже успели заявить соседи, торопясь завладеть якобы выморочным имуществом. Старая, дожившая до наших дней привычка уничтожать в лагерях людей ради завладения квартирой-комнатой, неожиданно дала осечку. Нам повезло застать дома хозяйку и разговорить ее на весь день воспоминаниями... Уже первые улыбки и расспросы заставили радостно изумляться даже случайным совпадениям моих с нею основных жизненных дат. И мне уже 50 лет, и я родился в Харькове, и образование у нас одинаковое (инженеры-механики), у обоих невостребованное (только я уходил в экономическую науку, а она - в торговлю). И даже арестованы мы были в один и тот же день 23 января 1980 г. И вот только тут, на пороге лагерного срока, сходство наших жизненных судеб резко пресеклось, потому что я из тюрьмы ушел домой, а ее крестный путь и сейчас еще не кончился. Ведь осужденным хозяйственникам было и есть неизмеримо труднее и страшнее, чем арестованным диссидентам, для которых и арест не был неожиданностью, и на воле была обеспечена мощная общественная и даже мировая поддержка. Уж не говорю о собственном случае, когда в результате условного осуждения я вернулся к семье, а вот жизнь М. была разбита страшным сроком и нынешней, может, вечной неустроенностью. "Нет-нет, я ничего не подозревала, когда в мой магазин нагрянули с проверкой сотрудники ОБХСС. Правда, когда они потом поехали с обыском на мою квартиру и там изъяли коробки фломастеров и две или три немецкие куклы (потом они были оформлены как хищения), мне тревожно подумалось: "Неужели меня уволят с работы?" Пригласили поехать подписать акт, но когда я хотела позвонить маме, чтобы она закрыла газовый обогрев, меня остановили: "Что вы волнуетесь, через полчаса дома будете". А растянулись эти полчаса на 8 страшных лет... 18 суток держали меня в милицейском КПЗ на радость тому чину, который когда-то сам фактически вымогал у меня взятку да попал вот на непонятливую... Трое суток помертвевшие от беспокойства родители искали меня по городским моргам, прежде чем им сообщили о моем аресте. И пошло-поехало... Один следователь, второй, семь с лишним месяцев в харьковском СИЗО, три с лишним года в одесском лагере, и еще четыре более тяжелых года в кемеровской колонии- поселении. И все это ни за что, если не считать преступлением желание служить людям и неумение подлаживаться под любого начальствующего хама". Следствие началось обманным арестом, продолжилось длинной цепью беззастенчивых подлогов-надувательств, а окончилось грандиозным обманом, за который самому следователю захотелось втайне извиниться перед своей жертвой. Только на закрытии дела она узнала, что к обвинениям в хищении соцсобственности, в обмане покупателей, в злоупотреблении служебным положением "добрый следователь" добавил еще и страшное обвинение во взятке, минимальное наказание за которое установлено в 8 каторжных лет. Ему, видимо, просто необходимо было обвинить и во взятках, чтобы выполнить план или указания об усилении борьбы с этим злом. Как он это сделал? - А очень просто: факт продажи дефицитных импортных колясок своим сотрудницам был расценен как получение взятки, пусть и в смешном размере 154 руб. 40 коп., пусть эти рубли и были отданы людям с торговой базы (и вошли в рыночную цену полученных там колясок). Добросовестность и чистосердечие М. оказались очень удобными для "наших славных следователей", чтобы отчитаться перед "народом и властями" об успехах в борьбе со спрутом хозяйственных преступлений. "Да что говорить, - рассказывает М., - рядом с моими маленькими "Культоварами" работали большой универмаг, Мебельторг, ресторан. Не хочу говорить ничего дурного о своих коллегах, но вы сами понимаете, почему для обвинений выбрали меня. Ну, конечно, я виновата, нарушала правила социалистической торговли, все хотела сделать свой магазин самым лучшим, доставала дефицит. Но взятки, хищения, обман? Я ведь и в торговлю пошла, потому что невмоготу стало пустые бумаги перекладывать, хотелось работать для людей. А что же получилось? Нет, я не смирилась, все эти годы писала заявления, требовала справедливого пересмотра, хотя ведь силы не беспредельны, когда везде отвечают одно и тоже. Да и родители мои (как им было тяжело, мама так и не дождалась моего освобождения) на свиданиях не раз повторяли: " Дочка, брось писать, ты всегда была идеалисткой, хоть сейчас не рискуй, а то хуже будет..." Но мне и сейчас нужна справедливость. Знаете, что самое тяжелое для меня сейчас? Не бытовая неустроенность, не опасливый холодок в отношениях с родней недавно женившегося сына, не тяжесть посменной физической работы на бумажной фабрике, нет... Тяжелее всего соглашаться с доброжелательными советами руководителей и кадровиков: "Только, ради Бога, никому ничего о прошлом не рассказывайте, а то знаете, какой у нас народ, случись что, сразу обвинят". Они, наверное, правы, но скрывать всю жизнь свое прошлое и нелегкий опыт? Да что же в моей жизни было дурного или постыдного, что обречена я всю жизнь скрываться? Неужели я виновата лишь в том, что с другими не случилось такого несчастья?.." Как хорошо я понимаю эту идеалистку-торговку с ясным умом и самоотверженным характером, как про себя любуюсь работой ее мысли, точностью выносимых оценок. В лагере эту еврейку за фамилию и характер звали Моисеем, а мне хочется воскликнуть: "В Израиле, может, была бы Голдой Меер, а здесь вот оказалась заключенной и разнорабочей... Кто виноват в этом?" Нет, я не чувствую больше сходства со своей героиней, я чувствую больше вину. Как мы все виновны перед ее идеализмом и желанием действенного добра людям! Ведь именно мы своим попустительством, а иной раз и бездумной опорой на государство отправляли в лагеря самых лучших и самоотверженных. Давайте только представим: не имей М. такой неукротимой жажды делания добра, не перейди она в торговлю из письменных инженеров, сидела бы в каком- нибудь НИИ вроде нас, грешных, выпрашивала бы и доставала у торговцев дефицитные товары, ничем, конечно, не рискуя, кроме утраты части выстраданной бездельным сидением зарплаты и, может, даже была бы способной тут же и поругать этих самых торговцев спекулянтами, ворами и взяточниками, вызывая на их головы строжайшие кары. Согласитесь, что, уйдя в торговлю от такого существования, М. выбрала иной, самоотверженный и самостоятельный путь, позволившей ей хоть на время реализовать свое человеческое достоинство. Опять же, именно за это она и была репрессирована безнравственным обществом, получила свой крест, на котором корчится в безмолвии до сих пор, а мы своими добрыми советами "скрывать и молчать" лишь зажимаем ее вопящий о справедливости рот. Так кто же тут виновный на деле? И когда же мы услышим и обратим на себя древние пророческие слова: "Горе вам, книжники и фарисеи!" Да, горе нам, гордым и надменным, ленивым и послушным рабам великого государства за то, что не слышим и не понимаем, как именно от нашего неучастия и идет главное зло поддержки системы страха и подавления добра. И когда только мы перестанем требовать крови настоящих людей, хозяйственников и политзаключенных? Когда станем разбираться в себе самих и поймем, кто рабы и кто герои? 23.06.1989 г. Дело снабженца Х. (ОСП 23.10.1992 г.) Обвинитель Владышевский: Кооператор Х. зимой 1989 г. приобрел на подмосковной базе 15 т картофеля. Заплатив наличными кладовщице П. не по 10, а по 15 коп/кг, он тем самым дал ей взятку в размере 750 рублей (поскольку сумму в размере стоимость картофеля по 10 коп/кг П. внесла в кассу магазина при базе). Взятка была дана за предоставление кооператору возможности приобрести картофель в нарушение действующих правил. При этом государству был причинен ущерб в размере необоснованных выплат базе государственных дотаций на возмещение убытков в связи с закупкой, хранением и реализацией этого картофеля по стоимости 22,7 коп/кг. Закупленный таким образом картофель Х. отправил в Азербайджан, где он был реализован по цене 1 руб/кг, получив большую наживу, и тем совершил спекуляцию. Суд приговорил Х. к семи годам лишения свободы. Защитник Сокирко: Спекуляция раньше относилась к числу преступлений, причинявших ущерб советской торговле и потребителям. Однако в условиях перехода к рынку спекуляция перестала считаться общественно опасным явлением, превратившись в одну из форм предпринимательской деятельности, разрешенной законом. Совершенная Х. закупка подмосковного картофеля и перепродажа его в Азербайджане с целью получения прибыли не противоречит новому закону о предпринимательской деятельности. При этом ни базе, ни кооперативу, ни гражданам вреда причинено не было, а Х. в торговую операцию вложил свой труд и деньги. Что касается выделенных государством дотаций на картофель, то эти деньги уже были переданы базе вне зависимости от того, кому был продан картофель, тем более что предназначался он именно для свободной продажи. Конечно, в действиях кладовщицы П. можно усмотреть состав преступления, "нарушение правил социалистической торговли", но этот уголовный состав также уходит в прошлое. Кроме того, он касается действий именно кладовщицы, а не Х. И уж никак нельзя считать переплату за картофель по 5 коп/кг - взяткой. Суждения 9 присяжных - Не виновен ни в даче взятки, ни в спекуляции. - К кладовщице понятие взятки не применимо, исков нет, потому натянута вина в даче взятки. А спекуляция - это начало предпринимательства. Не виновен. - Ущерба не было и взятки быть не может. Но о спекуляции я не знаю. - Была не взятка, а спекуляция, но все равно не виновен. - Было нарушение правил советской торговли, но только в дикой стране за это можно сажать. - За то, что картошку не сгноили, а продали - такие бешеные сроки! Нет вины. - Раз не было никому ущерба, значит не виновен. Вердикт: Не виновен - единогласно. Обвинения в адрес Х. (и еще точнее - кладовщицы П.) по сути аналогичны обвинению завмага М., когда повышение государственной цены до рыночной называлось взяткой или спекуляцией. Однако выводы большинства присяжных в этих двух процессах оказались противоположными - взамен осуждения со снисхождением полное оправдание. Правда, если присмотреться, то можно заметить в словах некоторых присяжных сомнения. Одна уклонилась от оправдания Х. в спекуляции, другой говорил о вине в нарушении правил советской торговли, видимо, не в уголовном смысле. Но все сомнения потенциальных оппонентов так и не были развернуты в обсуждении из-за господства сторонников полного оправдания Х. Видимо, уже действовал фактор времени. За три прошедших года работающего рынка понятие спекуляции как преступления потеряло власть над российскими умами. Также прояснилось, что торговцы - не чиновники и не могут брать взятки. Но главная причина заключается, думаю, в резкой смене состава участников наших судов присяжных: взамен представителей "демократической интеллигенции" (круг наших личных друзей) пришли активисты Общества и бывшие осужденные хозяйственники. Разные вердикты двух обсуждений близких уголовных дел прежде всего зафиксировали общественную расколотость, по крайней мере на демократическую интеллигенцию и на защитников осужденных хозяйственников, причем каждая из сторон практически не может воспринимать доводы других. Например, в данном обсуждении внимание участников даже не привлек довод обвинения, что государству был причинен ущерб в размере той дотации, которую оно платило базе на покрытие убытков от закупки и хранения сверх дешевого картофеля (по 22,7-10=12,7 коп за кг). Государство дотировало жителей Подмосковья в покупках дешевого картофеля, а работники базы реализовали его дальнему потребителю через рыночного перекупщика. Как защитник я понимал этот довод обвинения, хотя и не мог с ним согласиться, потому что, думаю, в таких потерях виновато само государство. Если бы оно открыто высказало свое желание облагодетельствовать жителей Подмосковья (но не Азербайджана), то и должно было учредить соответствующую систему нормированного распределения дешевого картофеля именно в Подмосковье. Если же оно провозгласило свободную продажу дешевого картофеля, то перекупщики имели полное право скупать его и отправлять в Азербайджан. А то, что они скупали его прямо с базы, лишь рационализировало процесс и снижало потери картофеля. Однако подвигнуть "монолитный" составе присяжных на обсуждение этой темы не удалось. Справка. В связи с изменением законодательства с Х. было сначала снято осуждение за спекуляцию, а в январе 1994 г. по жалобе Общества Президиум Верховного Суда РФ снизил наказание за дачу взятки до 3 лет лишения свободы, учитывая хорошее поведение и то, что "на территории РФ в настоящее время не запрещен вид деятельности и достижение тех результатов, за которые Ходов дал взятку", и постановил освободить его из-под стражи немедленно. Что касается кладовщицы П., то она так и осталась "должностным лицом". Дело коммерсанта М. (ОСП 20.05.1994 г.) Аналогичное дело было проставлено на обсуждение два года спустя. Коммерсант из Краснодара М. закупал в торговых организациях г. Иваново ткани за наличные деньги по цене выше государственной, что было квалифицировано судом как дача взятки с наказанием в 8 лет лишения свободы. 8 активистов Общества в качестве присяжных заседателей единогласно высказались за невиновность М., что меня как защитника, конечно, удовлетворило, но как исследователя особенно радовать не могло, потому что в деле, конечно же были проблемы, оставшиеся вне внимания участников. Только один из них отнесся к оправданию действий М. с сомнением. Он сказал: "Мы знаем, что ни одна коммерческая сделка не проходила без наличных денег. Формально в данном деле преступление имело место, т.к. директор базы, откуда покупалась ткань, есть должностное лицо. Но этого нельзя сказать о М., поэтому считаю его невиновным. Он должен быть оправдан". Если бы этот присяжный был последователен, то ему пришлось бы считать М. взяткодателем. Он такого вывода не сделал, но его голос подсказал, что в деле существуют аргументы против М. Ведь торговые ивановские организации, руководителям которых М. передавал наличные деньги за ткани "сверх госцены", лишь формально были частными. На деле они были "карманными" (для директоров), чтобы можно было продать фабричные ткани якобы по низкой госцене, а реально по рыночной и присвоить большую часть фабричной прибыли, тем самым фактически разоряя основное производство (типичная история большинства акционированных крупных предприятий). Сегодня эта история больше похожа на коммерческий подкуп, чем на честный бизнес, но разобраться в ней не смогли ни официальный суд, ни наш общественный суд присяжных. Ближе к истине подошли исследовательские суды присяжных по похожему делу зам. директора госпредприятия Г., анализ которых помещен в конце данной главы. Справка. После ввода в действие нового УК РФ суд пересмотрел дело М., переквалифицировал его действие на более мягкую норму, снизил наказание до 3 лет лишения свободы (хотя он отбыл уже 5 лет) и тут же освободил.

Суды и опрос по делам о взятках в связи с ЧПД

Вторым часто встречающимся типом дел о хозяйственных взятках, являлись обвинения в передаче "руководству наверх" части прибыли от "теневой", запрещенной частнопредпринимательской деятельности (ЧПД). Так, бакинский цеховик Ш. (см. главу 3), был обвинен не только в хищении произведенной им продукции, но и в передаче немалой части прибыли "наверх", как взятки. В 2 общественных судах по этому делу присяжные отказались признать его вину во взятках. Широко известна трагедия - расстрел в 1987 году директора Дзержинской плодоовощной базы г. Москвы Амбарцумяна М.А., осужденного за прием от своих подчиненных прибыли, образованной в результате повышения эффективности работы базы, и за передачу ее части вышестоящим руководителям, что было квалифицировано судом как получение и дача взяток. Вот как об этом говорит приговор: "На протяжении более десяти лет в Дзержинской плодоовощной конторе, крупнейшей в Москве, существовала система получения нетрудовых доходов путем по лучения взяток заведующими складами-холодильниками с директоров магазинов за отпуск им плодоовощной продукции с искусственно заниженной кондицией, а также за отпуск продукции, пользующейся повышенным спросом у населения, которые в свою очередь давали взятки руководящим должностным лицам конторы. Директор Амбарцумян... действуя в интересах заведующих складами, с которыми вступил в преступные отношения, обеспечивал поступление плодоовощей на склады в количестве, ассортименте и сроки, выгодные для них, оказывал содействие в реализации неходовой продукции... за что заведующие складами давали ему взятки... Кроме получения взяток, Амбарцумян установил и поддерживал преступные отношения, основанные на взяточничестве с начальником Главмосплодоовощпрома... его заместителями, заведующим отдела торговли и обслуживания населения МГК КПСС, которые, действуя в его интересах, создавали благоприятные условия для выполнения плана товарооборота конторы, осуществляли бесперебойное обеспечение конторы плодоовощной продукцией путем сверхпланового завоза, переадресовки и первоочередной поставки... за что он неоднократно давал взятки... Своими действиями он причинил существенный моральный вред системе советской торговли и снабжения... Его личность исключительно опасна для общества. Судебная коллегия считает необходимым назначить ему наказание в виде смертной казни". Мы не ставили дело Мхитара Адамовича Амбарцумяна на рассмотрение общественного суда присяжных, ибо преступность расстрела за хорошее хозяйствование казалась нам очевидной. Зачем обсуждать дело, в котором единогласность вердикта "Не виновен!" ясна заранее? Но сейчас я склонен думать по-иному. Обвинительный приговор по делу Амбарцумяна остается непересмотренным. Летом 1993 года (за считанные месяцы до окончательного падения советской власти) на мою жалобу с просьбой о реабилитации член Президиума Верховного Суда РФ отвечал так): "Квалификация действий Амбарцумяна является правильной и ему назначено наказание с учетом того, что он длительное время занимался взяточничеством, своими действиями способствовал совершению тяжких преступлений, разлагал возглавляемый им коллектив, насаждал среди подчиненных дух стяжательства круговой поруки, причинил моральный вред системе советской торговли и снабжения". Мне хорошо знакомы эти слова "о моральном вреде системе", за который надо было расстрелять Амбарцумяна. Они перенесены дословно из приговора, который, в свою очередь, как часто бывает, списан с обвинительного заключения, т.е. они сочинены следователем О. - тем самым, который ныне членствует в Конституционном Суде РФ. В глубине души он, может, давно уже раскаялся в своем былом рвении "очистить" систему советской торговли, однако вида не подает, а слова его продолжают жить и казнить нереабилитированных хозяйственников. Мое новое обращение весной 1997 года в Мосгорсуд с предложением о прекращении уголовного дела против Амбарцумяна и его коллег в связи с принятием нового УК РФ, по которому они как руководители государственных предприятий (а не бюджетных учреждений) не могут считаться должностными лицами и отвечать за должностные преступления, осталось без ответа. Так что стало ясно: допустить реабилитацию хозяйственников на основании новых законов в верхах не намерены. И объяснение тут надо искать не только в лежащем на поверхности факте, что люди, приговаривавшие хозяйственников к смерти или к зоне, до сих пор на высоких постах (в дополнение к упомянутому следователю припомним судью, приговорившего знаменитого директора Елисеевского магазина Соколова к расстрелу, который ныне секретарствует в Президиуме Верховного Суда РФ, и больше вспоминать не будем), а в том, что андроповская идеология нравственного ригоризма, "очищения социализма от "теневой" мрази" до сих пор жива как среди властных структур, так и в среде рафинированной интеллигенции. В жизни ее представителей встретишь нечасто (на наших исследовательских судах тем более), но вот на экранах телевизоров - нередко. Стоит задержаться взглядом на экране ТВ, крутящем очередной советский детектив про жадных мафиозных "теневиков" и борющихся с ними бесстрашных и интеллигентных "чекистов", и вы ощутите на себе весь неистовый запал их ненависти к проклятым "буржуям". А послушав очередные филиппики депутатов против "растущей экономической преступности", попробуйте продолжить логику рассуждений оратора, и вы увидите еще одного потенциального последователя Пол Пота. Последний ведь тоже вначале не зверем был, а учеником рафинированной французской элиты, способным педагогом и борцом за нравственность, а кончил убийством миллионов камбоджийцев, трети своего народа. Конечно, Пол Потов мало, но много тех, кто готов их слушать, и потому спор с ними еще очень далек от завершения везде, даже в "коллегиях присяжных". Дело директора райбыткомбината М. (ОСП 30.03.1990 г.) Отставной подполковник из замполитов М. после выхода на пенсию стал директором РБК (райбыткомбината) под Одессой, но через очень короткое время попал под вал андроповских репрессий против хозяйственников и был арестован. После нескольких ночных допросов с избиениями стал подписывать все, что угодно было следователю, и за такое "послушание" был приговорен за взятки и прочий букет статей к "минимальному" наказанию в 8 лет лишения свободы. Попав под знаменитую амнистию 1987 года, он освободился через 4 года и стал искать через нас "правду" и реабилитацию. Помочь М. мы так и не смогли. Обсуждение дела М. было плохо записано, поэтому я ограничусь выдержками из интересного выступления обвинителя к.ю.н. Сокольского О.Э.: "К сожалению, по многочисленным эпизодам, изложенным в приговоре, трудно составить картину происходившего. Вообще любое следствие обычно выявляет лишь фрагменты общей картины... Так, один юрист на Съезде народных депутататов высказал довольно глубокую мысль: "Закон дискретен, а действительность непрерывна". Дело не только в том, что следователь не может всего исследовать, а в том, что он ориентирован прежде всего на предмет доказывания. Такова уж его функция: ему не нужна вся реальность, а нужна только та реальность, которая подпадает под статью УК - потому и возникает такая пестрая, лоскутная картина, но если по этим "лоскутам" попытаться воссоздать истинное целое, то мы увидим, что весь этот РБК был обычной "лавочкой", работавшей в своем тесном кругу, где каждый получал, конечно, в карман, в основном за счет реализации неучтенки. Так, в Белоруссии задержали водителя, который реализовывал неучтенные изделия - значит, кто-то их производил и его послал. Или вот М. получил 400 или 600 рублей от Ц., который тоже получал "слева" - на комбинатские нужды... В общем, была такая система. И понятно, что если какие-то мастера, подчиненные получают большие "левые" деньги, выполняют "левые" заказы, то и начальник, который их обеспечивает и защищает, смешно было бы, если бы он не получал. Наверняка он был с ними в сговоре... Существуют неписаные нормы, сколько надо "отстегивать" директору, но сложность заключается еще и в том, что судебная практика требует доказательств взятки за конкретное действие. По этому поводу идут споры, можно ли считать взятками дачу денег за общее благоприятствование своим подчиненным. И в некоторых случаях суды такие эпизоды не признавали. Следователи боятся, чтобы дело не забраковали и не отправили на доследование, потому и начинаются несуразности: фотограф якобы дал взятку за получение во время зарплаты. Конечно, это нелепость, у него вся зарплата к выдаче как раз и составляла эти 50 руб. Он, наверное, и вправду отдал эти полсотни, но просто как причитающуюся директору долю его дохода. В этом и состоит реальность. Как же ее описать, обозначить? По существующему закону (как бы критично мы к нему ни относились, но он существует) упомянутые действия подпадают под понятие преступной частнопредпринимательской деятельности. Директор М., конечно же, был соучастником ЧПД, получая свою долю ее доходов. Квалифицировать эти деньги как взятки нельзя. Поэтому я как обвинитель отказываюсь от обвинения по всем эпизодам, по которым происходил дележ доходов. Ему эти эпизоды можно вменить только как соучастие в ЧПД своих подчиненных". После анализа менее значимых пунктов обвинитель подвел итог: "Итак, суммирую: считаю М. виновным в